Казначей общака Сухов Евгений

– Глупости все это. Кожа уже не та, что раньше. Держусь на массаже и кремах. Но юной девочкой мне уже все равно не выглядеть.

– Жалеешь? – спросил Герасим, перешагивая порог очень знакомой квартиры, где мало что изменилось.

Оксана задумчиво пожала плечами, а потом откровенно призналась:

– Нет. Всему свое время. Кто знает, быть может, оно у меня сейчас самое лучшее.

Едва улыбнувшись, он невесело поддакнул:

– Надеюсь, что это действительно так.

– А ты один? – сдержанно поинтересовалась Оксана. И этот вопрос дал Святому понять, что между ними не такое уж бездорожье, как это могло показаться в самом начале.

– Один. Так сложилась судьба.

На губах Оксаны промелькнуло что-то вроде улыбки облегчения. Или ему все-таки это показалось?

– А правду говорят, что ты удалился в монастырь?

Герасим прошел в комнату. Нет, все-таки изменения большие. В комнате дорогая мягкая мебель, что свидетельствовало о безупречном вкусе хозяйки и о ее немалой платежеспособности. Ну, конечно же, еще паркет – диковинный, заморский, из каких-то дорогих пород дерева, в прежние времена его, помнится, не было. Сложно представить такую женщину, как Оксана, стоящей где-нибудь за стойкой бара или, скажем, секретаршей в приемной какого-нибудь финансового магната. Ее тело создано для того, чтобы ненасытные мужские руки пестовали его каждую минуту, а модные кутюрье проверяли на ней свои новаторские идеи. Тьфу ты, какие грешные мысли лезут в голову. А мирской воздух побуждает к греху. Надо бы поосторожнее, неизвестно, в какие дебри занесут подобные рассуждения.

Скорее всего у Оксаны есть щедрый покровитель, удовлетворяющий любой ее каприз.

Святой сел в кресло, подлокотники мягкие, удобные. Это не монастырская скамья, приспособленная разве что для задниц аскетов.

– Правда, – наконец произнес Святой.

На языке у него вертелась масса ядовитых ответов, но он решил ограничиться самым нейтральным.

– Боже мой, – неожиданно радостно всплеснула руками Оксана, – всегда мечтала совратить монаха. Как это романтично.

Села рядышком на диванчик, закинув ноги на край кресла, полы халата сползли вниз, обнажив гладкие длинные ноги.

– Думаю, что у тебя не получится, – покачал головой Герасим. – А потом – с момента нашей последней встречи во мне мало что изменилось. Уверяю тебя, ты не сделаешь для себя никакого открытия.

Оксана неожиданно сделалась серьезной, прикрыла ноги и ответила:

– Ладно, я пошутила. И все-таки, почему ты здесь? Я уже грешным делом подумала, что ты бросил монастырь из-за моих прелестей. Мне было лестно, поверь. Но похоже, что я не угадала.

– Это может показаться тебе странным, но я действительно очень хотел тебя видеть. Порой ты мне снилась…

– Надеюсь, не в эротических снах.

– Не скрою, бывало и такое, – взгляд Святого был откровенен и прям.

– О! Какие глаза! Еще немного, и я поверю, что ты вот-вот сорвешь с меня одежду.

С Оксаной все было не так. С самого начала. Герасим никогда не заводил с женщинами легкомысленных знакомств и даже если пользовался услугами проституток, то предпочитал проверенные кадры, зная, что ни одна из них не сыпанет ему в вино какой-нибудь отравы и не обчистит его спящего до нитки. Не хватало еще тратить силы на разборку с женщинами и их сутенерами.

С Оксаной все случилось иначе. Он прикипел к ней сразу, едва увидев. Она танцевала один из своих коронных номеров в стриптиз-баре, и от того, как высоко она задирала ноги, у всех присутствующих там мужчин перехватывало от похоти горло. Герасим не был исключением. И глотал сладкую слюну от каждого ее движения. Его не интересовало ее имя, ее прошлая жизнь, он знал абсолютно точно, что незнакомка, вращающаяся вокруг шеста, его женщина до самой последней капельки. Обычно танцовщицы не сразу идут на сближение, подозревая едва ли не в каждом посетителе бара потенциального извращенца, но Оксану ему удалось уговорить в первый же вечер. И это при том, что она имела репутацию недотроги. Значит, в нем девушка увидела нечто такое, чего не было в других мужчинах.

Их роман продолжался целый год, со сценами и объяснениями, как это нередко бывает между людьми, по-настоящему любящими друг друга. И быстро сошел на нет, когда Герасим стал чувствовать, что начинает привязываться к ней всерьез и готов променять воровской промысел на тихую гавань семейного бытия. Подобное обстоятельство не прибавляло ему авторитета. Скорее наоборот. Иное дело, иметь женщину, смирившуюся с ролью подруги. Никаких тебе обязательств и планов на ближайшую пятилетку. Женщина непременно должна знать, что красивое времяпрепровождение имеет и обратную сторону: когда-нибудь избранник, не сказав ни слова на прощание, может сгинуть.

Семья привязывает и накладывает обязательства, а следовательно, ты уже не вправе распоряжаться собственной судьбой. Оксана оказалась из таких женщин, кто желает стабильности, и, конечно, расставание между ними было уже предопределено с первой встречи.

Но даже сейчас, повзрослевшая, с грустью в глазах, она не перестала быть его женщиной. Это чувствовала и Оксана.

– У меня ни с кем не было так, как с тобой, – неожиданно произнесла она. – Ну я не про постель. Хотя здесь тоже все в порядке… Я говорю о нас. Мы хорошо понимали друг друга.

Святой вежливо согласился:

– Да, нам было хорошо. Не забывай, ты говоришь с монахом.

Оксана излучала мощную сексуальную энергетику. Вот и не верь после этого, что в каждой женщине прячется дьявол.

– А я ведь знала, что ты скоро объявишься. Однажды ты оставил у меня свой шарф. Белый такой… После твоего ухода я его хотела выкинуть, но что-то мне помешало, сама не помню что. А недавно перебирала вещи и натолкнулась на него. Представляешь, сколько лет пролежал.

– Берегла, – согласился Герасим и совсем непроизвольно подвинулся, коснувшись коленом ее оголенного бедра.

Теперь он отчетливо понимал, что ему не следовало приходить к Оксане. Возвращаться к своей прежней женщине это все равно что являться на пепелище давно сгоревшего отчего дома: ничего не остается, кроме горькой памяти.

– Может быть, вопрос и не к месту, но ты мне можешь сказать теперь, что же тогда произошло между нами? Почему ты ушел?

Вот она, женская логика! Затеять разбирательство через многие годы, когда на тропе прежних отношений вырос такой бурьян, что больше смахивает на непроходимые джунгли. А не лучше ли погрустить и вспомнить что-нибудь приятное или даже веселое из их совместной жизни. И потом, как ей объяснить, что он просто не мог поступить иначе, потому что на сходняке был выбран в хранители общака. Это само по себе было немалой честью. Намечалась довольно крупная акция по переброске денег в западные банки, в ней участвовали очень влиятельные люди. А потому решено было соблюдать строжайшую конспирацию, отказавшись от всех прежних привязанностей. Подобный вердикт никого не удивил, хранители принадлежали только общаку, являлись его жрецами и воинами. Каждый из них был наделен немалыми полномочиями. А уж Святой был посвящен в тайное тайных. Об этом вообще знали единицы…

Святой ответил как можно более естественней:

– Мне по-другому было нельзя.

– Это женщина?

– Боже мой, – вздохнул Герасим, – прошло столько лет, а ты все еще мучаешься ревностью.

Оксана чуть пожала плечами:

– Нет, просто мне интересно знать, что может быть для мужчин важнее любви.

– Мне было бы тоже интересно узнать, – Святой улыбнулся и, стараясь перевести разговор в другое русло, сдержанно поинтересовался: – Ты по-прежнему танцовщица?

– Господи, – всплеснула Оксана руками. – Вижу, что ты по-прежнему галантный кавалер. Ты не представляешь, как мне это нравится.

– А если серьезно?

– Ну какая же я, к дьяволу, танцовщица, – рассерженно произнесла Оксана. – Ты посмотри на меня, – беззастенчиво распахнула она полы халата, под которыми он увидел узенькие черные трусики, смотревшиеся просто великолепно на ее слегка полноватых бедрах. Надо было бы закрыть глаза, но Герасим не сумел. – Я поправилась на полтора килограмма. Разве кому-то интересно, когда по сцене скачет толстая тетка! А потом движения уже не те…

– Ты слишком строга к себе, – невольно взялся утешать ее Святой. – У тебя абсолютные пропорции. За тобой школа…

Оксана, похоже, не собиралась прикрывать ноги, а даже чуток подвинулась, чтобы он сумел в полной мере рассмотреть красивый узор трусиков. И вообще, она держалась так, как будто вела беседу не с человеком духовного звания, а со своим старым любовником, заскочившим на полчаса для очередного соития.

– Вижу, что ты действительно монах… У тебя прекрасно получается роль утешителя. Ответь мне… Кому в борделях нужна академическая школа танца?! – вполне искренне возмутилась Оксана.

– Ладно, спорить я с тобой не буду.

По привычке Святой посмотрел в угол, где по обыкновению стояли иконы, и, натолкнувшись усталым взглядом на убогую лепню в виде пузатого кувшина, понял, что прощения ему не видать. Уверенно поднявшись, он подошел к Оксане и нежно положил ей ладони на плечи.

Он раздевал Оксану неторопливо, сопровождая каждое движение поцелуем. И от легких, почти робких прикосновений Оксана невольно закрывала глаза, чувствуя, как ее тело переполняется сладостью.

– Твои руки стали очень нежными, – она чуть приподнялась, когда Святой медленно потянул узкие трусики вниз.

– Я слишком долго учился этому, – признался Герасим.

– Где? В монастыре? – удивленно вспорхнули ее ресницы, но лишь для того, чтобы сомкнуться вновь. Ее губы невольно дрогнули в истоме, принимая очередную ласку.

– Ты напрасно удивляешься, монастырь – это лучшее место, где можно научиться любить по-настоящему.

Герасим был не прав, когда подумал о том, что Оксана не изменилась. Девочка, почти подросток, которую он знал восемь лет назад, превратилась в красивую женщину, способную по-настоящему дарить радость любимому мужчине. Откровенная, сильная, она совсем не боялась распахнутого окна, и Герасим не без страха думал о том, что каждый невольный вскрик женщины становится достоянием дворовой общественности…

А когда наконец они исчерпали себя до дна и, откинувшись, устало подмяли подушки, Герасим признался:

– Я оставил тебя другой… Мне кажется, ты здорово изменилась…

– Это как? – с интересом повернулась Оксана.

– Ну… выросла, что ли.

– Приятно слышать такой комплимент, тем более от монаха.

Оксана взяла покрывало и попыталась прикрыть обнаженное тело. Нежное прикосновение остановило ее на полпути.

– Не надо, я еще не наелся тобой.

– Сильно сказано, – одобрительно поджала губы Оксана, – ну тогда смотри.

С вызывающим бесстыдством она откинула покрывало. Посмотреть было на что. Ее кожа казалась сотканной из мельчайших зерен мрамора. Такую скульптуру безо всякой натяжки можно было бы назвать «Удовлетворенная Венера». Но если от камня всегда веет холодом, то тело Оксаны напоминало медленно остывающую жаровню, щедро источающую во все стороны нескончаемое тепло.

С такой женщиной, как Оксана, невозможно было оставаться бесчувственным. Она могла бы расшевелить даже скопца, и Святой почувствовал, как в нем вновь пробуждается желание, пока еще несильное, но через несколько минут он подомнет ее под себя азартно и восторженно.

– Мне казалось, что, кроме боли, подобная встреча ничего не принесет. Если мужчина изменил к тебе отношение, то с этим уже ничего не поделаешь. С этим нужно смириться и не напоминать о себе сентиментальными безделушками. – Оксана поморщилась. – Почему ты приехал? – она всплеснула руками. – Только не надо говорить о том, что ты явился сюда из-за моих прелестей.

– Я тебе не врал, когда говорил, что ушел в монахи. Так получилось… Расскажу как-нибудь потом, слишком длинная история. Так вот… В монастыре меня хотели убить. И это при том, что практически никто не знал о месте моего пребывания.

Лицо Оксаны слегка напряглось, обозначились острые скулы.

– Странно, – согласилась она. – Ты кого-нибудь подозреваешь?

– Здесь более-менее все ясно, – сказал Святой. – Это побегушники! Но меня удивляет другое, как тонко был разработан побег. Они преодолели очень большое расстояние. Они не утонули, не съели друг друга и точно вышли к монастырю. Следовательно, они знали, куда идти и что делать, а это возможно только при очень высоких покровителях. Вот так-то, моя прелесть. – Святой помолчал, а потом продолжил: – Мне нужно встретиться с одним человеком.

– С каким?

– Ты не знаешь этого человека.

– Меня разбирает обыкновенное бабье любопытство. Неужели не скажешь?

– С Шаманом. Разве тебе что-нибудь говорит это погоняло?

Оксана неожиданно вывернулась из его объятий.

– Разумеется. Это как раз и есть мой покровитель.

– Ты это серьезно? – спросил Святой, хотя понимал, что более глупого вопроса трудно придумать.

Она набросила халатик и, подойдя к зеркалу, стала поправлять сбившуюся прическу. Она напоминала птаху, только что подмятую похотливым самцом. Достаточно встряхнуться, малость почистить перышки, и уже ничто не свидетельствует о совокуплении. Странная особенность – женщины умудряются выглядеть невинно даже после самых страстных объятий.

– Одевайся, – жестковато распорядилась Оксана.

– Та-ак, – протянул озадаченно Святой, – похоже, что продолжения не будет.

– Когда ты должен встретиться с Шаманом?

– Тебя это не должно волновать… Допустим, вечером.

– Если ты не хочешь, чтобы ваша встреча состоялась раньше, тогда уходи. У тебя есть еще минут пятнадцать. Ко мне через полчаса должен прийти Шаман.

– Как ты с ним познакомилась? Никто из моих приятелей не знал о твоем существовании. – Герасим был изумлен.

– А ты думаешь, что только ты один ходишь в стриптиз-бары? Когда ты исчез, мне было очень одиноко. Я, как дура, ходила между столами, надеялась отыскать тебя. И когда я наконец поняла, что ты ушел навсегда, то в моей жизни появился Шаман. – Оксана отвернулась от зеркала и с отчаянием воскликнула: – Не отказывать же ему в таком пустяке!

– Разумеется, – улыбнулся Герасим, затягивая ремень на брюках.

Шаман был человеком с понятием. Заслуженный вор. И женщины в жизни Гриши Баскакова – Шамана занимали немалое место. Но в отличие от многих он умел привязываться к ним, а с некоторыми, даже расставаясь, не терял связи.

– А если я не уйду, ведь ты можешь сказать ему, что я пришел к тебе по старой дружбе. Все-таки нас многое связывало, – Герасим с удивлением обнаружил, что в его голосе возникли просящие интонации.

Оксана, крутанувшись еще раз перед зеркалом, небрежно разгладила платье.

– Право, ты как ребенок! Неужели ты думаешь, что он способен поверить в такую глупость?

Святой очень неплохо знал Шамана. Однажды разговорившись, Шаман рассказал, что сумел простить за измену свою первую любовь, из-за которой, собственно, и угодил в чалкину деревню. (Тогда он схватился с тремя жлобами на пляже, вздумавшими преподать красавице урок любви. Двоих он порезал тут же, а вот третьему удалось выжить, но теперь вряд ли его когда-нибудь вдохновит на подобный поступок обнаженная женская натура.) Шамана можно было понять – женщина не обязана хранить верность, если любимого запирают на десяток лет. С нее никто не берет клятв верности, на нее не надевают пояс верности, словом, бывалый обитатель тюрьмы понимает, что на воле у нее возможна какая-то своя жизнь. И, возвращаясь, ни один не осмеливается обвинять подругу в неверности, даже если она весь его срок отстояла под красным фонарем.

Совсем иное, когда вор покидает казенный дом – в нем просыпается инстинкт собственника, и он может запросто сцепиться с любым, всего лишь потому, что тот откровенно рассматривал его спутницу. А что уж говорить о том, если другой мужчина вдруг неожиданно посягнет на прелести его любимой?

Герасим невесело улыбнулся столь безрадостной перспективе. Шаман крут на расправу, и самый благоприятный исход для неудачника – быстрая смерть.

– Нет, не поверит.

– Тогда иди, через пять минут уже может быть поздно, – подтолкнула Оксана Герасима к выходу.

– А ты за себя не боишься?

На ее лице промелькнуло незнакомое выражение. Святой уже решил, что сейчас услышит коротенькую, но содержательную историю о том, что прежний ее возлюбленный был зарыт живым на Лосином острове, а она отделалась всего лишь единственной оплеухой. Но вместо этого Оксана произнесла:

– Тебя это не касается.

– Ладно, – согласился Герасим, взявшись за ручку двери.

Негромкую канареечную трель звонка оба восприняли как вмешательство в их общение третьего, посмевшего бестактно прервать диалог.

– Дождался, – фыркнула Оксана. – Не открывать я не могу. Если я этого не сделаю, то он просто взорвет дверь, – и, не дожидаясь ответа, открыла.

В дверях стоял Шаман. Спокойный, сосредоточенный. За восемь лет, что они не виделись, Шаман практически не изменился, вот только в черных волосах серебрится тоненькая седая прядь, но это так, мелочь. А так по-прежнему молодец.

Сдержанно улыбнувшись, перешагнул порог, повернувшись к Оксане, произнес:

– Сегодня я без цветов, думаю, это сейчас не ко времени. Не обиделась?

– Нет, – отступила Оксана в глубину комнаты, боязливо, как махонькая собачонка, опасающаяся, что ей могут отдавить лапу.

– Вот и славно.

Шаман не выразил удивления от встречи, и это было странно. Держал он себя безо всякой натуги, во взгляде ни разочарования, ни злобы, такое ощущение, что ему не в диковинку обнаруживать в спальне любимой постороннего мужчину.

– Расслабься, – махнул рукой Шаман. – Ты думаешь, я сейчас за нож схвачусь да начну тебя по кусочкам резать. Возможно, так и было бы лет десять назад, но за годы я набрался… ума, если хочешь. А потом я к тебе гонцов не для того посылал, чтобы здесь разборки устраивать. – Шаман присел на кресло и повел носом: – Что за запах? Ах, да, совсем забыл, вы же здесь не чаи распивали.

– Ты знал, что я буду здесь? – Герасим старался держаться спокойнее.

Он устроился в двух шагах от Шамана, заняв кресло напротив. Очень неплохая позиция, чтобы в случае нападения опрокинуть неприятеля ногами. В кармане пиджака лежал «макаров», установленный на боевой режим, если понадобится, можно будет выстрелить, не вынимая руки из кармана. Не беда, что в этом случае пострадает дорогой костюм, важно то, что уцелеет собственная шкура.

– Конечно же, знал. Это несложно было вычислить, поверь мне. Я навел справки, с кем ты встречался до своего добровольного заточения, и был очень удивлен, что это Оксана. Оставалось только поставить человека у ее дома и дожидаться тебя. Конечно, я мог ошибиться, но знающие люди говорили, что у вас было сильное чувство, и я им поверил. Как видишь, все так и случилось.

– Какой же ты все-таки!.. – воскликнула Оксана.

– Помолчи… – оборвал ее Шаман.

– Почему же в таком случае ты не зашел раньше?

– Откровенно?

– Хотелось бы.

– Мне просто не хотелось вам мешать. Было бы бестактно, что ли. Все-таки вы давно не виделись, вам наверняка хотелось не только отвести переболевшие души в душещипательных беседах, а и… как это сказать поделикатнее… вспомнить друг друга поближе, что ли. А когда время вышло, я решил нарушить ваш интим.

– Ты очень угадал со временем, – Герасим выглядел слегка смущенным.

Шаман неожиданно расхохотался:

– Нет ничего проще угадать момент, когда на кровать смотрит объектив камеры. Вы мне, ребята, доставили немало веселых минут.

Оксана закрыла лицо руками:

– Боже мой! Какая же ты все-таки сволочь!

– Твое счастье, что я не воюю с женщинами. Но свой грешок передо мной ты должна будешь отработать сполна. Во-первых, полгода ты от меня не получишь ни копейки, а во-вторых, своими непродуманными действиями ты нарвалась на изрядный штраф, а следовательно, должна будешь отработать его у одной из гостиниц. И не надо на меня так смотреть, я не зверь, а человек, который любит порядок, согрешила – будь добра, расплатись. В знак моего к тебе расположения я определю тебя в «Метрополь», клиенты там останавливаются богатые, много иностранцев. Расплачиваются твердой валютой, так что, я думаю, ты даже не потеряешь, а где-то и выиграешь.

– Шаман, оставь!

– Извини меня, Святой, но здесь твое слово ничего не значит. Теперь это моя девочка, а значит, я сам решаю, как с ней поступить: простить или отправить на панель.

– Хорошо, во сколько ты оцениваешь ее грех?

– А вот это деловой разговор, – одобрительно кивнул головой Шаман. – Думаю, тысяч тридцать.

Святой сорвал с руки перстень – старинной работы, но не тот, что полагался ему как хранителю общака, а просто очень на него похожий, и сдержанно проговорил:

– Эта вещица стоит больших денег, возьми ее пока в залог, когда у меня появятся деньги, я отдам тебе тридцать тысяч.

Помедлив, Шаман ухватил перстень двумя пальцами и, глянув на камень, оценил:

– Изумруд. Золото. Тонкая вещь, ничего не скажешь, умели в старину работать. Ты думаешь, я откажусь, Святой? Ничего подобного, возьму! Это тебе будет наука. Здесь не монастырь, с возвращением тебя в циничный мир. – Он сунул перстень в карман и, повернувшись к Оксане, покорно ожидающей своей участи, небрежно бросил: – Ты свободна. Иди погуляй, что ли… Нам нужно поговорить.

Оксана обиженно дернула головой, и густая темно-русая прядь тяжело колыхнулась, рассыпавшись по плечам. Неприветливо щелкнул замок, послышался рассерженный стук каблучков.

– Как она тебе? – с любопытством поинтересовался Шаман, ткнув через плечо большим пальцем. Святой промолчал. – Вижу, что разочаровался, – подбородок Шамана капризно дернулся. – А по мне так ничего. Особенно когда раззадоришь… Она так подбрасывает, что летишь под самый потолок.

Глаза у Шамана небольшие, чуть раскосые, с легким прищуром – подарок от предков половцев, смотрит так, будто душу наизнанку выворачивает.

– Тебя это очень интересует? – бесцветным голосом спросил Святой.

– А что, поделился бы по старой дружбе. Помнится, до твоего добровольного заточения мы с тобой не только впечатлениями делились, но еще и бабами… А? Или ты уже подзабыл? – неожиданно лицо Шамана расплылось в широченной улыбке. – Понимаю тебя. Просто в монастыре ты форму потерял, без баб-с.

Действительно, стоило пообщаться с Шаманом, чтобы понять, что пребываешь не в монастыре, где самое страшное наказание – епитимья игумена, а в мире человеческих джунглей, с которым, казалось, распрощался навсегда. И в Святом мгновенно проснулись прежние инстинкты. Так бывает с диким зверем, долгое время жившим в клетке и наконец вырвавшимся на свободу. Сначала он с трудом верит в собственное освобождение и, задрав морду, чутко принюхивается к тревожным запахам, а среди гаммы незнакомых и очень манящих запахов старается распознать родной – запах клетки. И, не обнаружив его, уверенно идет дальше, подчиняясь своим инстинктам, главный из которых: рви другого, чтобы не погибнуть самому.

Лицо Святого помрачнело.

– Не испытывай моего терпения, Шаман. Даже у бывшего монаха оно не беспредельно.

Шаман довольно крякнул:

– Ну наконец-то, я все-таки тебя растряс. Узнаю прежнего Святого! Кажется, мы с тобой назвались братьями. Ты это в голову не бери, можешь забыть, если тебе это в тягость… В этом мире многое изменилось, пока ты отсутствовал. Не буду скрывать, я тоже стал немного другим.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил Святой, стараясь выглядеть спокойным.

– А вот это уже разговор по существу, – одобрительно продолжил Шаман. Он неторопливо извлек из кармана пачку сигарет и, выбив щелчком две штуки, предложил одну из них Святому. Натолкнувшись на чуть насмешливый взгляд Герасима, с досадой сунул сигарету обратно. – Извини, забыл. – И, уже шутливо поглядывая на прежнего монаха, протянул: – Насколько мне известно, прелюбодеяние – не самый страшный грех, вот коптить адским зельем, это да! Ну да ладно, оставим это. – Он поспешно прикурил, заметив, как жестко сжались губы Святого. – Есть у меня одна идея, только не знаю, как ты к ней отнесешься. Рискованно это очень, но и по-другому нельзя.

– Говори.

– Если я без труда узнал, что ты находишься здесь, следовательно, о твоем прибытии скоро узнают и другие. Но что отрадно, ты пока еще жив, а значит, у нас есть немного времени. Наверняка тебя будут поджидать в твоих излюбленных местах: в барах, в казино, в ресторанах. А как только ты там появишься, тебя захотят убрать…

– Или взять живым, – хмыкнул Герасим.

Шаман кивнул, затянувшись горьким дымом.

– Допускаю и такое. Следовательно, ты владеешь информацией, которую они хотели бы получить, а как только получат, я не думаю, что они станут хранить тебя, как музейный экспонат. Скорее всего перережут горло да выбросят где-нибудь в проходном дворе. Поверь мне, эти ребята без сантиментов.

– Так в чем заключается твой план?

– Продолжаю, – сдержанно проговорил Шаман, сузив и без того узкие глаза. Лицо его при этом приобрело зловещее выражение.

Когда-то Гриша признался, что все его предки по материнской линии были шаманами. Особенно сильный дар был у деда Гриши, белого шамана Грозовой тучи. Вор не без содрогания рассказывал о том, что когда его пращур впадал в транс, то безошибочно угадывал не только судьбу человека, но даже день его кончины. Подобные игры не следовало считать озарением; дед Шамана поведал о том, что во время транса нечистые силы переводят его по ту сторону бытия, там он получает ответы на все интересующие его вопросы. Возможно, однажды он увидел больше, чем следовало знать простому смертному, потому что умер во время сеанса с перекошенным от страха лицом.

Не исключено, что Гриша продолжил бы дело деда и, возможно, превзошел бы его по части медитаций, если бы однажды не пристрелил в лесу старателя, позарившегося на его ружье. Причем, когда его пришли арестовывать, он немало был удивлен, что причина тому убитый старатель. Вор не должен был жить, и его смерть Гриша считал вполне закономерной, ведь именно таким образом поступали все его предки, уже не одно столетие сосуществующие рядом с каторгами и лагерями.

А еще через несколько лет он перековался, стал законным и вспоминал себя прежнего с усмешкой, а на бесхозную вещь смотрел с профессиональным интересом.

Дар почивших предков не умер в Шамане, и под его взглядом собеседник невольно начинал ежиться, словно в черных зрачках видел целую дюжину чертей.

– Нам бы хотелось, чтобы ты не прятался. Посетил бы свои излюбленные места. Вел бы себя непринужденно, как будто бы ничего не подозреваешь. Мы тебе дадим денег: играй в казино, развлекайся с девочками. А как только мы определим, кто за тобой увязался, так тут же возьмем этих людей в оборот. Уж очень интересно знать, чего же они хотят.

– Занятный план. А ты не думаешь о том, что я все-таки еще и монах?

– Об этом забудь. Так решили бродяги, прежде чем служить богу, ты сначала дал клятву нам.

Выхода не было, уж Шамана-то Святой знал. Достаточно произнести слово «нет», как он мгновенно разрядит ствол в названого брата со словами: «Так надо».

– Но мне кажется, что ты не подумал о том, что они могут просто опередить вас.

– Это как? – сделал невинные глаза Шаман.

Временами он казался очень наивным, ну прямо бесхитростное дитя степей. Но на самом деле за этими простецкими репликами скрывалась невероятная хитрость.

Герасим не удержался и произнес с заметным раздражением:

– Оставь свои фокусы, Шаман, для других, на меня они не действуют. – И уже спокойнее продолжил: – А ты не подумал о том, что они меня пристрелят сразу, как только обнаружат?

– Они тебя не убьют… Это точно… Во всяком случае, сразу. Допускаю, что могут выкручивать тебе пальцы, забивать иголки под ногти, но это уже детали. Их интересует информация… И не надо мне говорить, что ты ею не владеешь, – замахал Шаман руками, глаза его при этом расширились, и он очень напоминал огромную полярную сову – чуткую, нервную, способную вцепиться мощными лапами в лицо обидчика.

Шаман загасил окурок о край блюдечка, помолчал немного, потом продолжал:

– Твои секреты меня не волнуют, ты обязан их беречь… Так же как я свои. Нас больше интересует, что это за люди, которые лезут в карман общака. Нам известны шесть счетов, с которых исчезли очень крупные деньги. Три в Лондоне, два в Нью-Йорке и один в Париже.

– Какая сумма?

Шаман медлил с ответом, существуют вещи, о которых не следует знать даже самым приближенным.

– В общем, скажу так, не называя суммы. На эти деньги все тюрьмы и зоны России могли бы существовать в течение десяти лет очень безбедно… даже если бы каждый день зэки ели икру ложками. – И через паузу добавил: – И у стен есть уши.

Святой понимающе качнул головой:

– Вижу, цифра действительно очень большая. Но какое отношение к этому имею я?

Уголок рта Шамана неприятно дернулся. Вор достал очередную сигарету. Размял ее тщательно, так что золотые соринки густо просеялись на полированный стол. Зрачки его расширились, будто он отведал отвара из мухоморов.

– Сейчас объясню, – терпеливо ответил он. – Часть денег с зарубежных счетов была перечислена в три московских банка, и через несколько дней деньги были сняты… одним мужчиной.

– Почему же этот перевод никого не насторожил?

– Здесь тоже есть свое объяснение. – Не замечая раздражения Святого, Шаман сдержанно продолжал: – Никто и в мыслях не смог бы предположить, что деньги испарятся таинственным образом. Они были предназначены на текущие дела: пенсии, организация сходняков и все такое. А когда надумали сделать перерасчет, то пропажа обнаружилась, но было уже поздно.

– Почему же тревогу не забили в банке, сразу, едва этот неизвестный пришел за деньгами?

Шаман выдохнул струю дыма в сторону.

– А вот здесь самые большие странности и начинаются, – на его губах появилась злая ухмылка. – Как ты знаешь, деньги могут получать только хранители. Об этом знают и директора банков. Так вот деньги получил Федор Трошин! Я не верю ни в какую мистику… – продолжал Шаман и, помолчав, добавил: – Хотя, конечно, казалось бы, должен все-таки верить. Так вот, за день до того, как деньги исчезли, Федя Трошин был застрелен в Питере. Хорошо, что все обошлось тихо. Мы решили подготовить его к погребению по-человечески, у него было обезображено лицо. Лишняя шумиха вокруг его гибели нам была ни к чему. Разумеется, о смерти Трояна никто из банкиров ничего не знал. А когда мы хотели взять деньги на его погребение и панихиду, то они страшно удивились, потому что в тот самый день, когда, казалось бы, он должен был лежать с раздробленным черепом, Троян получал в банке деньги. Причем обставлялось все это так же солидно, как и раньше. Деньги загрузили в бронированный грузовичок и в сопровождении охраны отбыли в неизвестном направлении.

– И все-таки я не очень понимаю, как ему удалось получить деньги, потому что только одной физиономии недостаточно. Мало ли похожих людей. Может быть, кто-то надел маску, загримировался под покойного Федю. Всякое бывает!

Святой входил в круг посвященных, поэтому вопрос был задан по существу. Каждый из хранителей обладал именным перстнем, удостоверяющим его статус хранителя воровской кассы, перстень этот он обязан был беречь пуще собственной жизни. Святой помнил случай, когда у одного из хранителей перстень выкрала уличная проститутка. Воры дали ему двадцать четыре часа на возвращение перстня, а когда он не смог этого сделать, то его просто пристрелили на одной из глухих улочек Москвы. Со стороны все это выглядело как обыкновенное ограбление, и только посвященные могли догадываться, что это плата за халатность. Не менее драматично сложилась судьба уличной проститутки. Не подозревая о печальной участи своего клиента и о значении перстня, она заложила перстень в ломбард, запросив за него смехотворную сумму. Едва ли не всю жизнь простоявшая на площади трех вокзалов, она даже не могла предположить, что огромные прозрачные камушки, которые она воспринимала как дешевое стекло, и есть настоящие бриллианты. А перстень, попади он в Алмазный фонд, не затерялся бы среди множества сверкающих драгоценностей. Заведующий ломбардом испытал настоящий ужас, когда в его кабинет заявились двое законных и потребовали указать счастливую обладательницу перстня. В тот же вечер ее труп отыскали в мусорном баке с наглухо завязанным на голове полиэтиленовым мешком.

Точно такой же перстень должен был находиться и на пальце Трояна, и, прежде чем вести разговор, он обязан был предъявить его банкиру как вещь, удостоверяющую его особые полномочия. Об истинном назначении перстня знал очень ограниченный круг людей, это было не меньшей тайной, чем сам общак. Шаману и Святому не следовало объясняться, каждый из них сам владел подобной вещицей.

– Объясняю, – глухо отозвался Шаман, – банкир божился, что Троян показал ему этот перстень, иначе просто бы не выдал деньги. И это очень походит на правду, потому что эта драгоценность очень запоминающаяся, а таких камушков в России не более полусотни. Да и то половина в Алмазном фонде. И еще – перстень не обнаружился при покойнике. Хотя, сам знаешь, он обязан был его оберегать ценой жизни. Вот такая складывается ситуация. Поневоле пришлось кое-что рассказать пацанам. Все равно многое теперь уже не тайна. Понимаешь, как все сейчас стремно?

Глаза Шамана нехорошо блеснули. Таким напряженным Святой его никогда не видел. О Шамане в кругу воров говорили разное. Например, упорно ходила байка о том, что он собирает мухоморы, сушит их и по старой привычке далеких предков раскуривает, когда бывает в скверном настроении.

Святой не без интереса посмотрел на распечатанную пачку сигарет. Похоже, что разговоры не соответствовали действительности: просыпавшийся табак был отменного качества и ничего общего с суррогатами, продающимися в киосках, не имел.

Все-таки слухи!

Шаман, казалось, догадался о мыслях Герасима – губы его невесело скривились в мрачной улыбке. Широким жестом он стряхнул на пол крошки табака и добавил:

– Уж не чертовщина ли здесь какая? Объяснил бы ты мне, святой отец?

– Не буди лихо, пока оно тихо, – вздохнул Святой. – Говоришь, лицо его обезображено? Правда, не исключено, что Трояна действительно убили из-за перстня. Но о его значении могли знать только самые доверенные.

– В этом-то и беда. Но это еще не все новости. В Монреале неизвестный хакер взломал счет в нашем банке и переправил деньги в Санкт-Петербург, но что самое интересное, в этом банке вновь промелькнула физиономия нашего незабвенного Федора Трошина. Несмотря на свои языческие корни, в душе я все-таки в некоторой степени материалист, и мне трудно поверить, что наш Троян встает из гроба только лишь для того, чтобы хапнуть «капусту». Тем более в загробном мире она ему и не нужна.

Святой невольно поежился. Как и всякий верующий человек, он с опаской относился ко всякой сверхъестественной силе и верил в то, что иногда она способна приобретать самое что ни на есть физическое воплощение.

– Почему же вы его не поймали?

– Как только банкир признал в нем Трояна, он тут же позвонил нам, но мы опоздали всего лишь на несколько минут.

– А не глупо ли ему было появляться в том месте, где его могут опознать?

– Не глупо, – возразил Шаман, дыхнув дымом. – Управляющий банком долгое время находился в загранкомандировке и о смерти Трояна не знал. Возможно, и он купился бы на внешность и перстень, если бы не обычная банковская осторожность. Уж слишком странным ему показалось, что от него требуют такую сумму, когда он еще не отряхнул с себя дорожную пыль. Обычно от сходняка к нему приходил человек, который или подтверждал прежние договоренности, или, наоборот, отменял их. В этот раз ничего подобного не произошло. Мы попросили управляющего задержать этого «хранителя» под каким-нибудь благовидным предлогом, что тот и сделал. Затем «хранитель» вышел покурить в туалет и больше не возвращался. У него оказалась звериная интуиция, видно, что-то почувствовав, он пролез через окошко и выбрался во двор. А затем спокойненько вышел на соседнюю улицу. Вот так-то!

– Невеселая получается история.

– Чего уж там! – махнул рукой Шаман. – Хуже не придумаешь! Мы стараемся эти дела не предавать огласке и хотим разобраться собственными силами, но, как говорится, шила в мешке не утаишь. Братва нервничает и требует объяснений, так что, если мы не разберемся с этим в ближайшее время, никакая сила не удержит наши головы на плечах. И потом, найти этих людей – дело чести.