Почему наш мир таков, каков он есть. Природа. Человек. Общество (сборник) Кронгауз Максим

Владимир Сурдин – Российский астроном и популяризатор науки, старший научный сотрудник Государственного астрономического института имени П. К. Штернберга, доцент физического факультета МГУ.

Передо мной прошла вся космонавтика. Я смутно помню запуск первого спутника, но хорошо помню запуск Гагарина. Для людей моего поколения вообще не может стоять вопрос: «Не пора ли обратно?». Космонавтика – это наша жизнь. Это все равно что спрашивать, в той ли стране мы живем, патриоты мы или нет. «Никаких обратно, – скажет большинство. – Полный вперед!»

Но прошло больше полувека, и есть смысл подумать, куда дальше двигаться. Любое новое направление техники за 50 лет определяет свое будущее. Роль дирижаблей определилась примерно за 50–60 лет: самые примитивные появились в середине XIX века, а к середине XX стало ясно, что это неперспективное направление и что дирижабли никогда не станут главными воздушными судами, как самолеты. Автомобили стали распространяться в конце XIX века, и к середине XX века все было ясно – они завоевали поверхность Земли. Мы никогда не откажемся от автомобилей: они будут бензиновые, электрические – какие угодно, но мы от них не откажемся, они вытеснили все, что могли. Самолеты родились в начале XX века, тогда же, когда автомобили, а к середине века с ними все тоже было ясно: они завоевали атмосферу.

Космонавтика за 50 лет тоже определилась как новая отрасль техники. Надо уже перестать к ней относиться как к романтическому увлечению, пора понять, чего мы от нее хотим.

Из пушки на Луну

Есть распространенное убеждение, что космонавтика родилась в 1957 году, когда был запущен первый спутник. Это не так. Первая ракета, вышедшая в космос, была сделана под руководством немецкого инженера Вернера фон Брауна. В середине 1940-х эти ракеты уже летали в космос. Их не использовали для космических исследований, это были чисто военные ракеты, но они достигли космического пространства, то есть вылетали на высоту более 100 км, которая обычно считается границей космоса.

Вернер фон Браун – 1912–1977 – Немецкий, а позже американский конструктор ракетной техники, создатель первых баллистических ракет и основоположник программы освоения космоса в США.

Между прочим, эта первая ракета получилась очень удачной. После войны она досталась нам и американцам. И мы, и американцы ее испытывали, учились – делали первые шаги, исследуя эту немецкую технику, а потом уже стали работать над своей. Наша первая ракета Р-1 была копией немецкой «Фау-2». Американцы к ней приделывали еще одну небольшую ракеточку, но она была вспомогательной, главной была «Фау-2». Запуск происходил с той площадки, где потом родился главный американский космодром на мысе Канаверал во Флориде. Это были первые шаги.

Недавно я случайно наткнулся на старый журнал «Знание – сила». Это был номер за 1954 год, но на обложке было написано «1974»: редакция попробовала спрогнозировать, как выглядел бы номер журнала через 20 лет. Они нафантазировали полеты на Луну. Кто мог в 1954 году думать о космонавтике в нашей стране? Разве что некоторые инженеры. Это было совершенно нереальное, фантастическое пророчество: 1974 год. И именно в это время люди полетели на Луну. Удивительно точный прогноз. Это делает честь тем, кто работал в журнале.

Были прогнозы и более квалифицированные. Польский инженер Ари Штернфельд получил образование во Франции и успешно там работал. Когда пришли фашисты, он перебрался в Советский Союз. Но поскольку он был не коренной, его не подпускали к секретным работам. Он сидел дома и фантазировал. Проект его лунной ракеты не похож ни на один из тогдашних стереотипов остроносой и крылатой ракеты. Тем не менее приблизительно так позже выглядели ракеты, которые возили людей на Луну (проект «Аполлон» был максимально оптимизирован для полетов).

Ари Штернфельд – 1905–1980 – Ученый, один из основоположников космонавтики, польский еврей, работавший до 1935 г. во Франции, а затем в СССР. Оптимальные траектории космических аппаратов, позволяющие экономить топливо, получили название штернфельдовских.

В 1955 году была создана наша ракета, которая фактически до сих пор служит отечественной космонавтике, – Р-7 и ее потомки. Ракета Королева была очень удачная. Однако нельзя более полувека использовать одну и ту же техническую идею. Сегодня эта ракета называется «Союз». Она надежная, потому что все, что могло, уже давно сломалось, и инженеры придумали, как это исправить. Но на современном уровне это все равно что ездить на «Победе»: прикольно, но расход топлива, комфорт и надежность уже не те.

Некоторое время нам удавалось очень красиво на шаг, на полшага опережать американскую космонавтику. У людей закрепился образ того, что мы первые в космонавтике: не только у наших, но и у американцев он был в голове по крайней мере до середины 1960-х. Считалось, что мы в техническом отношении лучше. Конечно, это было не так. У нас и у американцев был совершенно разный подход к космонавтике. Они испытывали технику на Земле, а когда доводили ее до ума – запускали в космос. Мы шли другим путем, более дешевым. Мы делали не очень надежное нечто и доводили до ума, запуская до тех пор, пока, много раз взорвавшись и упав на землю, оно не становилось чем-то вразумительным.

Первые опыты удавались почти безукоризненно. Первый спутник полетел, полетела первая собачка Лайка[30]. Пожалуй, для меня как для астронома наиболее важное достижение – это полеты к другим планетам. Разрыв между выходом на орбиту и полетом к другой планете был менее двух лет: первый спутник – в 1957 году, полет к Луне – в 1959-м. Я горжусь, что Государственный астрономический институт им. П. К. Штернберга при МГУ, где я работаю, способствовал этому полету.

В те годы ракеты запускали примерно как у Жюля Верна в романе «Из пушки на Луну»: ее выстреливали, а дальше контролировать полет было невозможно. Ракета разгонялась от Земли и через несколько десятков минут полета скрывалась от телескопа, а дальше неизвестно было, куда она летит, точных радиоизмерений тогда проводить не умели. Один из моих учителей, астрофизик Шкловский, придумал, как сделать видимым объект на полпути к Луне, когда ни один телескоп его не в состоянии заметить. Это была идея искусственной кометы: к ракете прикрепляли небольшой пакет с натрием и взрывали его по пути, облако натрия расширялось и ярко светилось в лучах Солнца. На несколько минут эта штука становилась видимой, телескоп ее засекал, и можно было сказать, куда она летит.

«Когда были получены хорошие фотографии, Хребет Советский исчез с карты Луны. Следом за ним с карты мира исчез и Советский Союз. Вот так странно сложилось».

Владимир Сурдин

Первый раз в Луну ракета не попала. Она пролетела мимо и вышла на орбиту вокруг Солнца. И тут прекрасно сработал идеологический отдел ЦК: промазали мимо Луны, вышли на орбиту вокруг Солнца, и тут же эту штуку переименовали в первую искусственную планету «Мечта». Мы действительно выпустили на орбиту вокруг Солнца рукотворную штуковину – это было красиво.

Уже со второй попытки в том же 1959-м году мы попали в Луну. Это было грандиозным достижением. Ракету запускали, как вы кидаете мяч в баскетбольное кольцо. Хотелось доказать, что мы попали по Луне, что состоялся межпланетный перелет.

Идею, как это доказать, ждали от ученых. Самую перспективную предложил академик Яков Борисович Зельдович, один из отцов наших атомной и водородной бомб. Так что несложно догадаться, что он предложил: запускаем атомную бомбу, она врезается в Луну, взрывается, и все видят, что мы в нее попали.

Яков Борисович Зельдович – 1914–1987 – Советский физик, один из создателей советской атомной бомбы (1949) и водородной бомбы (1953).

У американцев была такая же идея, там это предложил Эдвард Теллер – отец американской водородной бомбы. Уже было согласились, но тут Зельдович понял, что в безвоздушном пространстве взрыв атомной бомбы практически не будет виден: мы видим его на Земле, потому что он нагревает воздух вокруг себя, а в вакууме он виден не будет, вся энергия уйдет в гамма-излучение. Слава богу, от этой идеи отказались.

Эдвард Теллер – 1908–2003 – Американский физик, руководитель работ по созданию американской водородной бомбы (1952).

Тогда, чтобы как-то застолбиться, внутрь аппарата положили алюминиевые пластинки с надписью «СССР». Где-то на Луне они до сих пор лежат. Этот сувенир когда-нибудь будет найден на поверхности Луны, и можно будет его оттуда вернуть.

Самое же потрясающее достижение произошло в том же 1959 году – фотография обратной стороны Луны. Этот космический эксперимент за все годы космонавтики самый уникальный, потому что, в отличие от Марса, Венеры и любой из планет, обратную сторону Луны мы никак не можем увидеть с Земли. Если бы аппарат «Луна-3» не залетел за Луну, мы бы ее и не увидели.

Аппарат долетел, сориентировался, сфотографировал, подлетел к Земле и по радио передал фотографии. Самое потрясающее, что размер аппарата не сильно отличался от предшествующих: весил аппарат меньше 300 кг. Электроники тогда не было, и управлял аппаратом программно-временной механизм, который механически, по заранее рассчитанному времени, поворачивал его, включал. Внутри не было телекамер, там были два обычных пленочных фотоаппарата и целлулоидная пленка, которая проявлялась там же: две губки, одна из которых была смочена проявителем, а другая закрепителем. Пленка протягивалась через эти губки, потом проходила перед фотоэлементом, он считывал изображение, а когда аппарат подлетал к Земле, картинка по радио передавалась на фотографическую ленту. Из-за мокрых губок «Луну-3» в шутку называли банно-прачечным комбинатом.

Любопытно, что у нас не было хорошей фотопленки. Я не могу на 100 % поручиться, что это правда, но ссылаюсь на воспоминания тех, кто этим занимался. В те годы над нашей территорией летало много шпионских воздушных шаров. Их запускали из Норвегии, и ветром их несло на территорию СССР, чтобы они фотографировали. Часто воздушные шары сбивали, и там оставалась неиспользованная пленка «Кодак». Снимки обратной стороны Луны, говорят, были тоже сделаны на эту пленку.

Фотография оказалась некачественная, так как передавалась на длинных волнах с помехами, но на ней сразу было видно большое пятно. Оно было похоже на море, так что назвали его Море Москвы. Называть лунные объекты именами городов было не в традиции астрономии, но мы были первые с этой фотографией, так что всем оставалось смириться.

На фотографии была еще одна темная линия – ее назвали Хребет Советский. Были споры в международной ассоциации, но и с этим смирились. Когда впоследствии получили хорошие фотографии обратной стороны Луны, выяснилось, что там нет никакого хребта, и с карты Луны Хребет Советский исчез. Следом за ним с карты мира исчез и Советский Союз. Вот так странно сложилось.

Люди в космосе

Сначала человек передвигался пешком, затем на лошадях, паровозах, автомобилях; потом появился самолет, сверхзвуковой самолет. А в 1961 году был совершен такой скачок в скорости передвижения, какого в истории техники не было и уже, наверное, не будет.

Это было сделано за три-четыре года, пока разрабатывали ракету. Следующий скачок был, когда американцы полетели к Луне. Чтобы летать вокруг Земли, нужна скорость 8 км/с, а для полета к Луне – уже 11 км/с, вторая космическая скорость. Это непревзойденные достижения. Сложно представить, чтобы когда-то был сделан еще более мощный рывок.

Все космонавты из первой плеяды – герои, потому что шли на немыслимый риск. Учитывая, на каком уровне тогда были ракеты, все понимали, что это было безумство храбрых, но это надо было сделать. Надо было понять, можно ли жить в невесомости, можно ли работать, есть, спать – все это выяснилось в первые годы космонавтики. Американцы рисковали чуть ли не больше нас. Если наш аппарат весил 5,5 т, то первые аппараты американцев представляли собой капсулу весом 1,5 т, в которую с трудом втискивался один маленький человек.

Техника работала на грани возможного. Высота ракеты «Сатурн-5» 110 м, а с пламенем, на которое она опирается, в несколько раз больше. Криогенное топливо с температурой минус 250 градусов отделено от плазмы с температурой 3000 градусов расстоянием в считаные сантиметры. Технически совместить это почти невозможно. Так на старте взорвался американский шаттл. С ракетой «Сатурн-5», слава богу, обошлось: это уникальная ракета, с которой не произошло ни одной катастрофы. Построил ее все тот же немецкий инженер Вернер фон Браун, который создал первую в истории космическую ракету в 1940-х годах. После войны почти все немецкие ракетчики попали в США, только небольшое количество попало к нам.

Передовицы газет кричали о том, что Советский Союз может отправить человека на Луну в любой момент, но нам это не больно-то и надо. Мы начали понимать, что вряд ли угонимся за американцами.

Космическая техника постоянно прогрессирует, но она такая специализированная, что на Земле очень редко можно что-то использовать для наших нужд. Говорят, тефлон, которым покрывают сковородки, изначально создавался для космоса. Разработка первых микропроцессоров была стимулирована космическими полетами: экспедиции на Луну потребовали легких и мощных компьютеров.

Самый известный космический проект – это МКС[31]. Международная космическая станция на первый взгляд напоминает парусник, который несется по волнам, раскинув паруса солнечных батарей. На самом деле для космической техники большая беда, что единственным источником электричества на борту является солнечный свет и нужно иметь панели большой площади, чтобы его перехватывать. Панели солнечных батарей – это не парус, который двигает станцию вперед, а тормоз, который об атмосферу Земли постоянно притормаживает полет космического комплекса.

Дело в том, что МКС находится в атмосфере. Это только называется «безвоздушное пространство», а на самом деле это довольно плотные слои атмосферы. Станция может летать только в узком слое вокруг Земли, где ослаблена радиация. Космические лучи там теряют энергию и их сравнительно мало. Это высота около 400 км. На высоту 600 км от Земли космонавты подниматься уже не рискуют, там радиационные пояса и работать там нельзя. Если же опуститься ниже 300 км, то за два-три дня затормозишься и упадешь. Реальный коридор, эксплуатируемый в космонавтике, – от 300 до 500 км над поверхностью Земли. Только в этом поясе космонавты в безопасности, но станция все равно тормозится, орбиту станции постоянно надо поднимать. На корабле подвозят обеспечение, продукты, воду, но главное – буксиры на своем ракетном топливе поднимают станцию, потому что без их участия она все время опускается вниз.

Получается, что самое лучшее, чем может похвалиться пилотируемая космонавтика, – полеты на Луну. Первый полет с посадкой на Луну совершили в 1969 году, это была миссия «Аполлон-11». Летели на замечательной ракете. Ничего подобного в истории космонавтики не было: никакая другая ракета без происшествий не летала, только «Сатурн-5».

В космосе люди работают в исключительных условиях, и самое неприятное – радиация. У рентгена есть биологический эквивалент – бэр. У поверхности Земли человек в год получает сотые доли бэра естественной радиации, и это даже способствует нашей эволюции. Работник атомной электростанции может получить не более 5 бэр в год, больше – реальная опасность для здоровья. На низкой околоземной орбите человек в год получает в среднем 10 бэр. Это опасно для здоровья, поэтому больше года космонавтам работать не рекомендуется. Чемпионы работают по полтора года, но больше уж точно нельзя.

Радиационные пояса – страшное место, их надо пролетать как можно скорее. При полетах к Луне американцы пронеслись через них без особых последствий. Радиационные пояса являют собой магнитное поле Земли, перехватывающее солнечные корпускулярные потоки. Они заслоняют тех, кто летает близко к Земле. Но вне пояса любая мощная солнечная вспышка дает фатальную дозу радиации. Полет на Луну и обратно длится шесть дней: три туда, три обратно – и есть шанс, что пронесет. А вот полет к Марсу длится в среднем месяцев восемь. Практически невозможно, чтобы на Солнце восемь месяцев не было вспышек.

Раньше художники, основываясь на словах ученых, представляли себе марсианскую экспедицию примерно так: прилетели, построили на поверхности базу и работают. Когда на Марс стали садиться марсоходы и измерили радиационный фон, оказалось, что он даже выше, чем в открытом космосе. Современный прогноз будущей марсианской станции выглядит так: прилетели, окопались и сидим под землей, потому что слой толщиной два-три метра защищает от радиации. Стоит ли тогда вообще человека посылать на Марс, если работать там можно только в землянке?

Нужны ли мы в космосе?

Когда в 1980-х летали первые американские шаттлы, шум от запусков вспугивал птиц вокруг космодрома на мысе Канаверал. Прошло время, птицы привыкли. Мне кажется, мы тоже должны привыкнуть к космонавтике и не считать ее чем-то особенным. Вложили деньги – хотим получить результат.

Чтобы понять, во что вкладываться, нужно сравнить, какой результат мы получаем от пилотируемой космонавтики, а какой – от космических роботов.

Спутники нередко запускают уже не ракеты, а самолеты. Если спутник весит менее 150 кг, самолет поднимается на 12 км и выпускает крылатую ракету, которая разгоняется еще дальше и запускает спутник на орбиту. Такой способ обходится в копейки, а шаттл крайне дорогостоящая вещь. Сегодня он бесполезен и дорог, поэтому от него отказались.

У нас тоже был шаттл «Буран»[32] – отличная машина, но она стоила таких усилий, что практически на ней государство Советский Союз и кончилось. Чтобы его сделать, была мобилизована вся промышленность страны. Делалось это исключительно для военных, которые совершенно неправильно себе представляли возможности и опасности космонавтики. Они думали, что американцы строят военные шаттлы, а нам надо все делать зеркально. Инженеры говорили, что могут сделать лучше, но была проходная генеральская фраза: «Нам надо как у них». В итоге сделали как у них: оказалось, что у них он работал все же 20 лет, а у нас даже не понадобился.

Несмотря на то что тяжелые грузы больше в космос не запускают, американцы делают тяжелые носители. Не совсем понятно зачем. Возможно, ощущают угрозу техническому престижу со стороны Китая. Китайцы совершенно четко направлены на пилотируемые экспедиции к Луне, а экспедиции к Марсу у них уже на втором плане. Американцы, видимо, считают, что если они упустят инициативу, то перестанут быть ведущей космической державой. Тяжелые ракеты задумали еще при Буше-младшем. Когда пришел Обама, расходы на космонавтику сократили и программу для тяжелых ракет приостановили. У нас Рогозин недавно сказал, что мы тоже будем делать тяжелые носители, если не хотим отстать от китайцев и американцев.

На Луне работали с 1969 по 1972 год, но уже несколько десятилетий люди туда не возвращаются. У некоторых вообще возникают сомнения, что американцы были на Луне, если сейчас они не летают туда каждую неделю.

Но вот, например, на Земле есть Марианская впадина – труднодоступное место океанического дна глубиной 11 км. В 1960 году туда впервые на батискафе опустились двое – швейцарец и американец. Потом 50 лет туда никто не заглядывал. Недавно туда нырнул режиссер Джеймс Кэмерон. Не знаю, зачем ему это: может быть, это пиар, может быть, получится хороший фильм. Полстолетия никто не возвращался в Марианскую впадину, потому что там без рисков и особых затрат работают роботы. Японские роботы без проблем опускаются в любое место океана, а люди там были не нужны – это опасно и дорого.

Джеймс Кэмерон – род. 1954 – Канадский и американский кинорежиссер, сценарист и продюсер, создатель фильма «Титаник». Известный исследователь подводного мира: 26 марта 2012 года в рамках проекта Deepsea Challenge Кэмерон достиг дна на глубине 10 898 м в котловине Челленджер в Марианской впадине.

Примерно по той же причине сегодня не летают на Луну. Зачем людям летать на Луну, если роботы выполняют все функции? На Марсе есть марсоходы Spirit и Opportunity: первый уже не работает, но Opportunity вот уже 11 лет функционирует без починки в очень жестких условиях: радиация, пыль. По сравнению с пилотируемым полетом это обходится в копейки.

В моем институте разрабатываются небольшие телескопы для космических исследований. Когда заходит речь о том, куда их поставить, все мечтают их поставить на непилотируемый аппарат, то есть на спутник, потому что на спутнике нет людей. Во-первых, люди двигаются. Во-вторых, для обеспечения людей работают десятки вентиляторов, системы охлаждения, по трубам ходит вода. Космонавты рассказывают, что им не мешает невесомость, но они страдают от шума. Из-за работы систем жизнеобеспечения станция дрожит, а для наших телескопов это означает смазывание изображения. Поэтому все мечтают работать с непилотируемыми аппаратами.

Перспективное направление частной космонавтики – романтическое приключение. Если человек за свой счет хочет в Марианскую впадину, на вершину Эвереста, в космос, ему никто не в силах помешать. Великолепный инженер Бёрт Рутан – человек, который сделал первый самолет, без посадки облетевший Землю, – автор еще одного прекрасного изобретения. Самолет поднимает ракету в стратосферу, запускает ее на высоту 150 км, а потом по баллистической траектории она садится на Землю, как самолет. Люди за небольшие деньги, не больше 100 тысяч долларов, оказываются на четверть часа в космосе, испытывают невесомость, смотрят на Землю со стороны и в каком-то смысле становятся космонавтами.

Лет через двенадцать-четырнадцать Китай высадит человека на Луну. Но массовое посещение Луны будет в туристических целях. Слетать на МКС сейчас стоит 20 миллионов долларов. Полет на Луну будет раз в пять дороже, 100 миллионов, но и за эти деньги найдутся желающие слетать на Луну. А для ученых это пройденный этап, люди там все, что могли, уже сделали.

На геостационарной орбите работают спутники, которые ведут прямое телевизионное вещание на Землю. Каждый из них висит над своей областью Земли и постоянно ее видит. МКС летает ниже всех, в том числе потому, что спутники выдерживают радиацию, а люди нет. Спутников много, они выполняют все, что нам нужно в космосе: GPS, погода, связь.

Первая обсерватория на орбите была американская. На их огромной пилотируемой космической станции Skylab[33] была собственная астрономическая обсерватория. Станция состояла из двух объемов, каждый с лекционный зал. Для космонавтики это было невероятно: другие станции были 2–3 м диаметром, а на этой люди по утрам занимались зарядкой, бегая по внутренней поверхности, и центробежная сила прижимала их к беговой дорожке. Это была последняя ступень ракеты «Сатурн-5». Для полетов к Луне она была нужна, а для полета вокруг Земли нет. Поскольку она пустая, там организовали жилище: у каждого космонавта своя спальня, общая кухня и огромный астрономический комплекс приборов.

Обсерватория свою задачу выполнила. Тогда еще не было электроники, которой можно было управлять с Земли, и космонавты крутили ручки. После них уже ни один пилотируемый аппарат для астрономии ничего не сделал. То, что мы сейчас получаем из космоса, мы имеем благодаря роботам.

Совсем небольшие телескопы позволяют нам сегодня открывать планеты у других звезд. Аппарат диаметром 30 см, работая в космосе, обладает совершенно другими свойствами. На Земле мы смотрим на космос сквозь воздушную оболочку. Представьте себе наш воздух, сжатый до плотности воды. Лежите вы на дне бассейна, а над вами 10 м воды, и вы сквозь нее что-то хотите изучить. Примерно такое положение у астронома, когда он работает на Земле. Атмосфера колышется, изображение дрожит, размывается, плохо видно.

У американцев есть гигантский космический телескоп «Кеплер». Последние четыре года он смотрел на одну область Галактики, наблюдая примерно 200 тысяч звезд. Он непрерывно следил, не проходят ли на их фоне их собственные, принадлежащие этим звездам, планеты. И открыл более трех тысяч. За последние годы кроме восьми планет в Солнечной системе были открыты еще несколько тысяч планет дальних звезд. Туда еще не пошлешь космический аппарат, наблюдать их можно только в телескоп, но это сразу раздвинуло горизонты, и мы теперь точно знаем, что почти у каждой звезды есть планетная система.

Благодаря космическому телескопу «Хаббл»[34] изменилось наше представление о будущем Вселенной. С детства мы знаем, что она расширяется, но мы всегда думали, что это расширение замедляется. Вселенная расширяется, галактики притягиваются, поэтому они двигаются все медленнее и медленнее: может быть, когда-то остановятся и начнут падать обратно. Благодаря телескопу «Хаббл» мы узнали, что Вселенная расширяется ускоренно, что галактики набирают скорость, но что именно их расталкивает – большая загадка. Раньше, кроме гравитации, кроме притяжения мы ничего себе представить не могли. Оказывается, есть какая-то сила, которая, несмотря на гравитацию, расталкивает галактики и заставляет их ускоренно разбегаться. Это замечательное открытие позволил сделать космический телескоп.

Наши окрестности

Планеты сегодня в первом приближении исследованы все. Меркурий расположен близко к Солнцу, до него тяжело долететь и там тяжело работать – раньше к нему опасались отправлять космические аппараты. Но уже несколько лет у Меркурия работает спутник «Мессенджер». Сегодня Меркурий мы знаем почти так же хорошо, как Луну. Он похож на Луну, и внешне иногда трудно отличить поверхность Меркурия от поверхности Луны. Между тем Луна – это камень, а Меркурий – железо: почти половина его объема занята железным ядром, содержащим 70 % массы планеты; и только снаружи каменная оболочка.

С Венерой, второй планетой от Солнца, отечественная космонавтика знакома лучше всех, потому что у нас была эпопея «полетов к Венере». Мы тут, пожалуй, до сих пор остаемся первыми: кроме нас, никто на поверхности Венеры не работал. Вся она закрыта облачным слоем, а под облаками плотная и очень горячая у поверхности атмосфера. Тем не менее, несмотря на чудовищные условия, наши аппараты садились на нее и работали.

Американцы тоже запускали к Венере зонды, на орбите они работали очень хорошо, но сесть на поверхность они даже не пытались. Не было ни одного американского эксперимента, чтобы сесть и работать на поверхности самой планеты. У них были зонды, которые летали в атмосферу Венеры, шли к поверхности, но, не достигая ее, портились из-за жары, которая у поверхности выше 450 градусов.

«У нас есть тенденция: в момент достижения говорят, какая это великая победа отечественной техники, но на этом все заканчивается. Главное же должно быть потом: то, для чего эта победа была одержана».

Владимир Сурдин

Оригинальные картинки, переданные с Венеры нашими аппаратами – это выгнутые, искаженные, очень сильно переконтрастированные панорамы, но это первые фотографии с поверхности Венеры. Несколько лет назад американский специалист попросил у нас оригинальные фотографии с Венеры. Он над ними поработал и получил совершенно другой вид: мягкое, неконтрастное изображение, все детали видны, исправлена проекция. В течение 40 лет наши программисты не могли этим же заняться, а человек со стороны подумал и сделал. Теперь весь мир может смотреть на изображение Венеры в интерпретации этого американского специалиста.

У нас есть общая тенденция: в момент достижения говорят, какая это великая победа отечественной техники, но на этом все заканчивается. Главное же должно быть потом: то, для чего эта победа была одержана. Но звездочки на погоны получены, диссертации защищены – и все, дальше это никого не интересует.

Марс – самая интересная планета, потому что условия там достаточно комфортны для земной биосферы. Многие наши организмы могли бы жить на Марсе, поэтому можно говорить и о марсианской жизни.

Вокруг Марса постоянно работает довольно много американских и европейских спутников. Мы этим уже давно не занимаемся, а попытки других стран пока не увенчались успехом. Сейчас к Марсу летит индийский аппарат. Японцам долететь до Марса не удалось, китайцы еще не пытались.

Полеты роботов на Марс начались у нас и в США почти одновременно. Наши полеты были не очень удачные, но первая мягкая посадка все равно наша. В 1971 году мы опустили небольшой аппарат, который сел, 10 секунд поддерживал связь, после чего связь исчезла. Передать он ничего не успел, но все-таки первым мягко сел на Марс наш аппарат «Марс-3».

Американцы отправили на Марс два больших аппарата, которые несколько лет работали и искали там жизнь. Это были не марсоходы, они сидели на одном месте. Марсоходы Spirit и Opportunity – великолепные геологи, но у них нет приборов для поисков жизни. Наиболее интересные места для этих машин недоступны. Особенно информативны вертикальные срезы, когда по отдельным слоям можно читать геологическую летопись. А марсоходы не могут спускаться в углубления, потому что они небольшие, с маленькими колесиками и рискуют потом не выбраться.

У последнего американского марсохода Curiosity несколько оригинальных новшеств. Во-первых, лазерная пушка, которая стреляет инфракрасным лучом и вызывает микровзрыв, вспышку, по спектру которой с помощью телескопа можно судить о химическом составе. Куда не дотягивается двухметровая рука с прибором, дотянется лазер. Второе важное новшество марсохода – источник энергии. До сих пор все марсоходы имели солнечные батареи, но, во-первых, ночью нет солнца, а во-вторых, солнце плохо светит в период зимних месяцев, и марсоходы стоят неподвижно. Кроме того, в марсианской атмосфере довольно много пыли, и она осаждается на панелях солнечных батарей, отчего они постепенно деградируют. У нового марсохода источник энергии ядерный: на нем стоит теплогенератор, внутри которого распадается плутоний, и этого плутония ему хватит на десятки лет. Плутоний, кстати, наш. Все, что можно купить дешевле, чем сделать самим, американцы покупают.

За американским марсоходом в очереди стоит российско-европейский проект «ЭкзоМарс». Это интересная машина: по сравнению с американским марсоходом она небольшая – 310 кг против почти тонны у Curiosity. На аппарате есть бурильная установка, которая может надстраивать свой бур до 2 м вглубь, а это уже надежная защита от радиации. Кроме того, машина снабжена биочипами, которые могут производить сотни биохимических анализов на поиск интересных молекул, остатков жизни или реальной марсианской жизни.

Поначалу проект был американо-европейский, но американцы из него вышли, и Европа оказалась без денег. Тогда они обратились к нам, и мы этот проект подхватили. В его основе наша ракета и европейский марсоход. Это очень интересный эксперимент: если финансирование будет продолжаться, в 2016 году должны начаться первые полеты.

Были полеты к большим планетам – к Юпитеру, Сатурну. Это опасно: у этих планет очень мощные радиационные пояса, и чтобы работать там, нужна самая передовая техника. Были исследованы кольца Сатурна, на парашюте сажали аппарат в атмосферу Юпитера.

Спутники планет-гигантов – это самое любопытное. На ближайшем к Юпитеру спутнике, Ио, более полусотни действующих вулканов. При этом сама поверхность покрыта замерзшими газами. Между горячими вулканами и холодными газами наверняка есть переходные области, где могут быть благоприятные условия для существования жизни.

Европа, второй спутник, более удаленный от Юпитера, покрыт льдом, но есть теория, что подо льдом – живой океан, причем очень глубокий, предположительно 100 км глубиной.

Спутник Сатурна Энцелад совсем маленький, 500 км в диаметре, тоже ледяной и тоже с океаном замерзшей воды. Американский зонд залетел за его ночную сторону и увидел фонтаны воды, бьющие из трещин во льду. Следующий полет к Сатурну должен быть с биологическими сенсорами – тогда можно будет точно сказать, есть там жизнь или нет.

Титан – гигантский спутник Сатурна, намного больше Луны. Это единственный спутник с атмосферой, причем уникальной. На Венере атмосфера – углекислый газ, на Марсе тоже, а на Титане – практически земная: азот, но при этом температура минус 180. На Титане открыли озера из жидких углеводородов – этана, метана. Поскольку под поверхностью теплее, жизнь там тоже не исключена.

Один из самых волнующих вопросов – можно ли человека отправить к звездам и доставить обратно. Английские инженеры создали проект термоядерного звездолета. Реализация этого проекта потребовала бы всех ресурсов земного шара: всем надо было бы собраться и 20 лет его строить. К тому же незачем запускать людей на такой грандиозной машине, если все, что мы хотим оттуда получить, – это знания. Сегодня есть технологии, способные в объем чуть меньше наперстка упаковать всю информацию, созданную на Земле. Это такие микроэнциклопедии нашей жизни – все наши знания можно разослать по Вселенной в надежде, что и остальные разумные существа будут поступать как мы.

Я придумал способ, как это сделать почти бесплатно. Сегодня практически все зонды, летающие к далеким планетам, используют притяжение промежуточных планет – Юпитера, Сатурна. Каждый раз траектория подбирается так, чтобы притяжение планеты ускоряло движение аппарата. В принципе, так можно летать и на межзвездные расстояния, пролетая мимо звезд и используя их притяжение, чтобы разогнать зонд еще сильнее. Ничего не стоит «наперсточки» с информацией отправить так по всей Галактике, а то и в соседние.

Может быть, когда-то мы получим нечто подобное, а может, и раньше, чем сами отправим. Не самые же мы умные.

Максим Скулачев – Кандидат биологических наук, ведущий научный сотрудник биологического факультета Московского государственного университета.

Я постараюсь изложить доказательство биологической теоремы о продлении молодости.

Я попытаюсь доказать вам, что старение – не обязательный процесс. Это не значит, что мы станем бессмертными и будем жить вечно, – я большой противник этой точки зрения. Есть существа, которые вообще не стареют. Они умирают, но по какой-то причине, не связанной со старостью. То, что человек рано или поздно присоединится к таким существам, не вызывает у нас сомнения.

Даже со словом «старение» не все однозначно. У этого слова множество смыслов и коннотаций: старый город, старое вино, старая кошка, старая машина, старая звезда, старая песня о главном – во всех этих сочетаниях смысл слова «старый» разный. Мы сосредоточимся на смысле, в котором слово употреблено в словосочетании «старая кошка», – биологическое старение. В английском языке со словами удобнее: есть слово aging, которое означает увеличение возраста – что само по себе неплохо, и есть слово senescence – «дряхление» и «ослабление с возрастом». Это и есть то старение, которое мы рассмотрим. У Бродского есть стихи, описывающие этот процесс:

Старение! Здравствуй, мое старение!

Крови медленное струение.

Некогда стройное ног строение мучает зрение.

Биологическому старению можно дать определение: «постепенное и согласованное ослабление большинства функций организма с возрастом». Чем мы старше, тем хуже у нас все работает, и с возрастом увеличивается вероятность смерти – это неприятный факт, о котором никто не любит думать. На уровне современных технологий факт остается неопровержимым: мы все умрем.

Вероятность не отпраздновать свой следующий день рождения растет с возрастом. В возрасте 10–14 лет эта вероятность минимальна, но после полового созревания начинает нарастать. В 40 лет человек может себя прекрасно чувствовать, но статистически он уже состарился. По этой же причине футболисты сильно дешевеют после 30 лет: в этом возрасте начинает уменьшаться объем мышц – это явление называется «саркопения». С нами что-то происходит, вопрос – что?

Существует ряд рабочих гипотез, объясняющих процесс старения. Во-первых, классический взгляд на старение: человек – сложный механизм, и с возрастом в нем накапливаются поломки, которых в какой-то момент становится так много, что механизм не может работать. Вторая точка зрения на процесс старения менее распространена, но мы ее активно поддерживаем. Она заключается в том, что после полового созревания запускается заложенная в нас программа, цель которой – свести нас в могилу. Старение – это растянутое во времени самоубийство. Эта точка зрения парадоксальным образом гораздо более оптимистична, чем первая. Чтобы бороться с накоплением случайных поломок, надо научиться создавать новые системы, чего, при всем могуществе современных медицины и биологии, мы делать не умеем. Если же есть механизм, который сводит нас в могилу, то, чтобы победить старение, нам не нужно создавать ничего нового, а нужно просто сломать этот механизм – а ломать мы худо-бедно умеем. Даже если эта точка зрения ошибочна, перспектива настолько привлекательна, что попробовать стоит.

Запрограммированное старение

Известный специалист по старению Алекс Комфорт сказал: «Никогда не поверю, что лошадь и телега стареют одинаково». Телега стареет от поломок, тогда как у лошади есть некая программа развития.

Алекс Комфорт – 1920–2000 – Английский психолог, врач, писатель и общественный деятель.

Любой биолог знает, что природа все старается держать под своим строжайшим контролем: оплодотворение яйцеклетки, деление, рост и созревание плода, рождение и взросление – все контролируется определенными генетическими программами. Наука уже знает, как некоторые из этих программ устроены. Вместе с тем такая важная часть жизни, как смерть, отдается на откуп каким-то случайным обстоятельствам. В это невозможно поверить, и это еще один аргумент в пользу того, что есть программа, отвечающая за старение.

Не мы первые придумали концепцию запрограммированного старения. Основы концепции еще в XIX веке заложил Шопенгауэр, а в 1881 году Август Вейсман в своей лекции во Фрайбурге заявил, что смерть была изобретена эволюцией. На тот момент не было ничего известно о ДНК, но он сумел сформулировать, что наш организм содержит в себе семена смерти, с прорастанием которых организм умирает. Сегодня мы бы назвали это генетической программой, запрограммированным свойством организма.

Август Вейсман – 1834–1914 – Немецкий зоолог, теоретик эволюционного учения. Автор теорий наследственности и индивидуального развития, предвосхитивших современные научные представления.

Когда открывается новый биологический процесс, ученые нередко сталкиваются с непониманием. Например, в христианском мире крайне распространена точка зрения, что для любого живого существа жизнь – это высшая ценность. Зачем убивать самого себя? На этот вопрос отвечал еще классик теории естественного отбора Альфред Уоллес, приятель Чарлза Дарвина. Он сформулировал, что родители, произведя достаточное количество потомков, становятся помехой для этих потомков, конкурируют с ними за возможные ресурсы, и такие родители должны отбраковываться естественным отбором. С точки зрения биолога идея того, что смерть существует для освобождения места для нового поколения, работает. Великие биологи прошлого сходились в том, что смерть от старости – необходимый для смены поколений атрибут эволюции. Если бы все мы были бессмертны, ни о каком естественном отборе наиболее приспособленных особей не было бы речи.

Альфред Уоллес – 1823–1913 – Английский путешественник, биолог, антрополог. В одно время с Чарлзом Дарвином разрабатывал учение о естественном отборе.

В 1972 году в британском научном журнале была опубликована статья, в которой впервые описан процесс запрограммированной гибели клетки. Оказалось, что в отдельных живых клетках существует генетическая программа, активация которой ведет к смерти этой клетки. Такой процесс был назван апоптозом[35]. В частности, апоптоз происходит в листьях деревьев перед опаданием. Авторы вспомнили знаменитый опыт Клавдия Галена, когда, наблюдая за увяданием листьев осенью, он обрубил ветку дерева, и листья с этой ветки остались зелеными в течение всей зимы. Когда опадают листья, происходит процесс массированной гибели клеток, который возможен только на живом растении.

Клавдий Гален 129 или 131 – ок. 200 или 217. Римский медик, философ.

За 40 с лишним лет про апоптоз написано около четверти миллиона научных публикаций, и биологи очень многое выяснили. Сегодня известно, какие внешние сигналы могут запустить программу самоубийства, через какие каскады идет этот процесс, какие белки выполняют свои функции в процессе реализации программы. В 2002 году все эти исследования увенчались Нобелевской премией, которую получили Сидней Бреннер, Джон Салстон и Роберт Хорвиц. Они обнаружили генетическую программу, показали гены апоптоза – гены запрограммированной смерти клетки. Таким образом, сейчас можно утверждать, что наши клетки умеют умирать запрограммированно.

Если обжечь палец горячим утюгом, первые клетки умрут от высокой температуры, а следующие получат сигнал, что не все в порядке, и тоже запустят программу самоубийства. Наш организм устроен так, что клетки в основном страшные меланхолики: чуть на них плюнь, они сразу запускают механизм самоубийства. На самом деле это противораковая защита. Если что-то пошло не так и у клетки есть риск развиться в опухоль, эта клетка получает сигнал на запуск программы самоубийства. Такие клетки разбираются на составные части, и на их место, если человек молод, приходят новые.

Все это касается отдельных клеток, и с этим уже не спорит ни один биолог. Я же постулировал запрограммированную смерть целого организма. Владимир Петрович Скулачев попросил своего хорошего друга Михаила Гаспарова придумать термин для запрограммированной смерти организма. Он предложил слово – «феноптоз»: в отличие от смерти одной клетки – апоптоза – это смерть целого организма. В природе есть организмы, которые состоят из одной клетки, и если эта клетка запускает программу апоптоза – то это и будет феноптоз, смерть всего организма.

Размножение и старение

Российский ученый Федор Северин обнаружил механизм запрограммированного самоубийства у пивных дрожжей: последовательная активация определенных генов приводит к смерти дрожжей. Исходным сигналом, запускающим программу, служит феромон – вещество, привлекающее особей разного пола друг к другу. Когда дрожжи делятся вегетативно, они практически бессмертны. В случае если условия жизни ухудшаются, дрожжи переходят к половому размножению, и тогда сигнал полового размножения запускает программу самоубийства. По этому поводу у нас вышла книга, в которой есть глава «Любовь и смерть пивных дрожжей» – душераздирающая история.

Половое размножение и смерть идут рука об руку. Примеры можно найти и у более крупных организмов. Классический пример – растение Arabidopsis thaliana[36], оно же резушка (резуховидка) Таля, один из любимых объектов биологов. Это однолетнее растение живет буквально несколько недель: зацветает и сразу же умирает. У него самый маленький геном, в десятки раз меньше генома человека и в пятьдесят раз меньше генома кукурузы, так что на нем очень удобно проводить эксперимент. Бельгийские ученые, изучавшие процесс цветения арабидопсиса, «выключили» у него два гена, которые отвечают за цветение. Семена этого генетически модифицированного арабидопсиса посадили: он начал расти, попытался зацвести и через несколько недель должен был умереть. Но он не умер, а стал расти дальше, и через четырнадцать месяцев это растение превратилось в огромный куст, который захватывал вокруг территорию, выпуская побеги, чего арабидопсис обычно не делает; вместо тщедушных тоненьких листиков появились мясистые листья, ствол начал деревенеть. Статья была опубликована, когда этому монстру было четырнадцать месяцев и умирать он явно не собирался.

Чтобы спасти жизнь арабидопсису, биоинженеры не делали ничего нового, а лишь уничтожили два гена. Оказалось, что арабидопсис может расти дольше нескольких месяцев, но по определенным биологическим причинам делать этого не хочет. Причины объясняются местообитанием растения. Экологическая ниша арабидопсиса – повреждения дерна. Представьте себе мощный летний луг с огромным количеством этих растений – между двумя стеблями нет места третьему, идет страшная конкуренция за питательные вещества, солнечный свет. Но вот пробегает олень и повреждает дерн. На освободившемся участке вырастет не самый сильный, а самый быстрый: пока какой-нибудь пырей вырастет до своих метровых размеров, арабидопсис успеет два раза вырасти и отцвести. Вероятно, когда-то арабидопсис был большим гордым деревом или кустарником, но потом в страшной эволюционной борьбе он решил, что лучше сократить себе срок жизни и развиваться быстрее. Маленький размер и скорость приспособления к новым условиям дали ему серьезное биологическое преимущество. То, что он себе изобрел, – по сути, гораздо более быстрая смерть, чем была у него до того. Очевидно, что эта смерть – запрограммированный процесс, ведь ее можно предотвратить даже простыми мутациями.

Рассказывая эти истории ботаникам, как будто ломишься в открытую дверь: всем известно, что растения умирают запрограммированно. Перейдем к животным. Есть вид осьминога, самки которого перестают питаться и умирают, едва на свет появляется потомство. Выяснилось: если у самки удалить определенные железы – оптические, хотя к зрению они не имеют никакого отношения, – она не теряет аппетит после кладки, а продолжает питаться и может еще несколько раз размножаться.

Говоря о любви и смерти, трудно не вспомнить и замечательный брачный обряд богомолов. Известно, что в процессе полового акта самка богомола отгрызает голову самцу. Раньше считалось, что это происходит из-за особой свирепости самки, и самец идет на самопожертвование, потому что не может противостоять своей природе. Недавно было выяснено, что голова самца постоянно посылает в его половую систему сигнал, препятствующий семяизвержению, и пока у самца голова на плечах, не может произойти оплодотворение. Я бы сказал, что это характерно не только для богомолов, но тут это имеет особое значение. Самка отгрызает голову, чтобы завершить половой акт. Это сделано, чтобы самец мог размножаться только один раз, тем самым обогащая разнообразие потомства. С накоплением случайных поломок это тоже не очень вяжется.

С примерами у высших млекопитающих сложнее. Как правило, нам разрешено размножаться много раз. Но примеры все же есть. У самцов австралийской сумчатой мыши после периода размножения в крови начинается сильнейший гормональный шторм, и они умирают от почечной недостаточности, к которой приводит их собственная гормональная система. Как и с богомолами, эта система разрешает самцам несчастной мыши размножаться только один раз, увеличивая разнообразие потомства.

«Я не уверен, что мы действительно сумеем замедлить старение, но если мы не попытаемся, это будет настоящим преступлением».

Максим Скулачев

В 1950-х годах в биологическом журнале была статья, утверждавшая, что подобный процесс можно запустить и у человека. Она описывает любопытный вариант казни у одного австралийского племени. Провинившегося объявляют мертвым, но не трогают, а начинают длительный обряд похорон – с поминками, пением и кострами. В течение нескольких недель приговоренные умирают по вполне медицинским причинам. В статье описан случай, когда этнографы, услышав характерное похоронное пение, успели известить полицию, и человека спасли: он выжил, но у него была диагностирована тяжелейшая почечная недостаточность.

Насколько это возможно в биологии, я доказал, что существует запрограммированная смерть живых организмов: не только отдельных клеток или одноклеточных организмов, но также и у растений, и у животных. Явление феноптоза существует, несмотря на то что любому живому организму хочется жить, а не умирать.

При чем здесь старение? Мы считаем, что феноптоз бывает быстрый – как в моих примерах – и медленный. Иногда природе выгоднее, чтобы процесс биохимического самоубийства был растянут во времени. У многократно размножающихся организмов это должен быть постепенный процесс ослабления функций, а не обезумевшие надпочечники, как у несчастного самца австралийской мыши. Доказательство того, что это так, я начну от противного: если старение – специально устроенная генетическая программа, то у кого-то ее может не быть. Значит, должны существовать нестареющие животные – и они, как ни странно, есть.

Зачем стареть, если кто-то не стареет?

Жемчужница – моллюск, который живет на дне рек. До некоторой степени чем жемчужница старше, тем меньше у нее вероятность умереть. С возрастом она становится более сильной и приносит больше потомства, а умирает по совершенно дурацкой причине. Вес жемчужницы растет быстрее, чем сила мышц ноги, держащей ее на дне, и в какой-то момент она становится слишком тяжелой, падает. Ее заносит илом; она уже не может питаться и умирает от голода. Говорят, она живет до двухсот лет.

Смена поколений – это эволюционное изобретение: она нужна, чтобы вид развивался. Мы считаем, что старение как способ эволюции также полезно. По этому поводу есть умозрительный пример, который называют теоремой двух зайцев. У одного из двух зайцев происходит случайная мутация, и он становится немного умнее, чем зайцы в среднем. Пока оба зайца молоды, они прекрасно убегают от лисы, и преимущество зайца с мутацией практически не проявляется: оба они выживают и размножаются. С возрастом у зайцев, как и у других стареющих видов, слабеет сердце, саркопения уменьшает мышцы, хуже работает голова и портится зрение. В какой-то момент за счет старения зайца лиса получает шанс его поймать. И вот в этот момент заяц с полезной мутацией чуть раньше замечает лису, чуть лучше путает следы и за счет этого спасается, а обычного зайца съедают. В среднем возрасте умные зайцы получают колоссальное преимущество размножения по сравнению с глупыми. Благодаря старению эволюция может выявить и закрепить маленькие признаки, обогатив следующее поколение. Нам кажется, что старение – один из самых важных механизмов ускорения эволюции. Получается, что отбор во многом происходит не на уровне молодых, а на уровне старых.

Эволюция – очень дорогое удовольствие: нужно сменять поколения, стареть, умирать раньше. Если какой-то вид себе приобрел что-то, позволяющее ему не эволюционировать так быстро, не тратить так много ресурсов, можно предположить, что такой вид не будет стареть. Возьмем землеройку – несчастное существо, которое живет на поверхности земли, умирает от голода, холода, становится жертвой хищников. Землеройка живет два-три года и проявляет все признаки старения. Очень близкое к землеройке существо, того же размера, с той же скоростью метаболизма, тоже насекомоядное – летучая мышь. По сравнению с землеройкой она изобрела всего лишь полет и эхолокацию, и в результате у нее нет никаких проблем, которые есть у землеройки: если ей холодно, она ищет теплую пещеру; если нет еды, она пролетает десятки километров и находит еду. Хищникам очень сложно поймать ее из-за ее способности к эхолокации. Летучие мыши, в отличие от таких похожих на них землероек, живут до 50 и более лет.

Еще один любопытный зверь – голый землекоп[37]. По-английски он называется naked mole rat, то есть голая помесь крысы с кротом. Это практически полный аналог мыши. Единственное, что изобрел этот грызун по сравнению с мышами, – социальная структура общества. Живут они своеобразными муравейниками, в которых есть царица с парой-тройкой мужей, которым одним разрешено размножаться. Порядка трехсот особей обслуживают этих правителей: кормят, защищают, строят огромные подземные лабиринты в Центральной Африке, где они обитают. С точки зрения эволюции интерес представляют только те особи, которые размножаются: у них в жизни, как и у летучих мышей, нет никаких проблем. И если обычная мышь живет два-три года, то голые землекопы живут больше 30 лет. Если для человека смертность с возрастом растет по экспоненте, для голого землекопа график зависимости смертности от возраста – горизонтальная линия: это значит, что он не стареет.

Я категорически уверен, что и человек изобрел что-то такое, что позволяет ему больше не эволюционировать. Мы больше не приспосабливаемся к окружающей среде – мы приспособили ее под себя: когда нам холодно, не обязательно ждать, пока вырастет шерсть, – надо надеть одежду. Самое главное, что мы изобрели, – способ передавать информацию следующим поколениям не с помощью наших генов, а с помощью речи. Если за горой живет пещерный лев, нам не обязательно ждать, пока появится мутация и гора будет ассоциироваться с опасностью, – можно просто сказать молодым: «Не ходите туда, там лев». Это обеспечило человеку преимущество, позволившее захватить планету.

Есть два вида людей: одни действительно пытаются объяснить молодняку, где лев; другие – по разным причинам – этим не занимаются. Мы предложили понятие «полезных» бабушек и дедушек. «Полезные» – это те, которые объясняют про льва, а «вредные» просто занимают место в пещере. Звучит грубовато, но с точки зрения биологической целесообразности «вредные» бабушки и дедушки должны стареть быстрее, а «полезные» – чувствовать себя нужными и стареть медленно. Согласно нескольким исследованиям, люди, работа которых связана с общением с молодыми людьми, вроде профессоров в университете, живут дольше. Аномально долго живут дирижеры, которые ничему не учат, но внешне их работа напоминает сборище молодняка в пещере и человека, который всем этим управляет. Есть несколько признаков социального положения человека, которые заметно ассоциированы с долгой жизнью. В этом, конечно, есть существенная доля спекуляции, но чем дальше мы этим занимаемся, тем больше убеждаемся, что есть и доля правды.

Как бороться со старением?

Мы полагаем, что существует специальная программа, которая заставляет нас стареть, чтобы в конце концов свести в могилу и освободить место следующему поколению. При этом, если мы заботимся о следующем поколении, нам разрешают сделать это чуть позже. Программа эта, как у голого землекопа, рано или поздно должна у нас исчезнуть сама собой, но произойдет это очень не скоро. Если мы хотим ускорить победу над старением, возникает очень простая идея: выключить гены, отвечающие за старение. По всей видимости, за старение отвечает сложный оркестр генов. Эти гены пока не найдены, и то, что их надо искать, – подход верный. Но чтобы сделать генетически модифицированного человека, надо вырастить ребенка, у которого этих генов не будет. Проблема в том, что можно совершить ошибку, права на которую у нас нет. Генетически модифицированному человеку нельзя объяснить, что была очень перспективная рабочая гипотеза, которая не подтвердилась.

Но есть еще один вариант. Большинство биологических программ можно регулировать: воздействовать на них, чтобы они работали быстрее или медленнее. Для старения такой способ регуляции известен – это ограничение питания. Самые разные животные – от червяков до обезьян – живут дольше и стареют медленнее, если меньше едят. Эффект от ограничения питания не связан с количеством потребляемых калорий: если давать животному нюхать еду, организм снова включает быстрое старение. Перспективы этого направления связаны в основном с нахождением белков, которые действуют при ограничении питания. Поиском таких регуляторов сейчас занимаются исследователи.

«С точки зрения биологической целесообразности «вредные» бабушки и дедушки должны стареть быстрее, а «полезные» – чувствовать себя нужными и стареть медленно».

Максим Скулачев

Возможно, у человека есть еще какие-то способы замедлить старение. Исходя из концепции «полезных» бабушек, один из таких способов – учить молодежь. Наверняка вы знаете профессоров, которые до 80 гоняли студентов на кафедре, а уйдя на пенсию, очень быстро умирали. Похоже, есть все-таки какая-то химия, дающая сигнал, что мы еще нужны. Можно, конечно, быть дирижером или судьей Верховного суда США – одно социологическое исследование показало, что эта профессия также обеспечивает долгую жизнь, потому что от этих людей зависит огромная страна, и они чувствуют собственную нужность.

Наконец, есть еще один способ вмешаться в работу программы старения: это интервенция (англ. «intervention») – вмешательство с помощью определенных фармакологических веществ. Препараты, которые используются для регуляции работы программы старения, назвали митовитанами, по аналогии с витаминами.

Свободные радикалы

Чтобы устроить быстрое самоубийство – феноптоз, надо запретить есть или устроить гормональный шторм. Но как растянуть этот процесс во времени до медленного самоубийства? Наши тела – прекрасные химические лаборатории, способные синтезировать самые разные яды. Среди них такие вещества, как активные формы кислорода: из обычного кислорода путем присоединения одного радикала образуется супероксид – радикал, который атакует белки, липиды, ДНК, вносит мутации. То, что старение связано с деятельностью свободных радикалов, известно давно. Николай Маркович Эмануэль в 1960-е годы выдвинул гипотезу, что старение связано с повреждениями, которые наносят свободные радикалы. Оказалось, что радикалы не поступают извне. В каждой нашей клетке есть органеллы – митохондрии, которые специально занимаются выработкой свободных радикалов. Самый простой способ борьбы с ними – избавиться от митохондрий – не работает, потому что с помощью этих органелл мы также дышим. Процесс дыхания – это реакция окисления питательных веществ молекулярным кислородом, которая заканчивается образованием воды, но часть кислорода превращается в свободные радикалы. К концу XX века стало более или менее понятно, что митохондрии – главный производитель свободных радикалов в нашем теле, и с возрастом это производство нарастает.

Николай Маркович Эмануэль – 1915–1984 – Советский физикохимик; автор многих открытий в области кинетики и механизма химических реакций.

Если свободные радикалы портят нам жизнь, с этим надо что-то делать. Известны вещества, которые при взаимодействии со свободными радикалами их нейтрализуют: это антиоксиданты, такие как витамины С и Е, флавоноиды из зеленого чая, N-ацетилцистеин и много других. Когда была выдвинута свободнорадикальная теория старения, с этими веществами связывались огромные надежды, но сегодня антиоксидант – практически ругательное слово для медика, настолько велико было разочарование. Проблема не в том, что они не работают: если смешать антиоксиданты со свободными радикалами в пробирке, все замечательно нейтрализуется. Дело в том, что, во-первых, антиоксиданты расходуются, в то время как свободные радикалы постоянно воспроизводятся. Во-вторых, антиоксиданты распространяются по всей клетке, а свободные радикалы производятся именно в митохондрии – поэтому стоит задача доставить антиоксиданты в место образования свободных радикалов.

Наша гипотеза состоит в том, что активные формы кислорода играют важную роль в процессе старения, но, может быть, не являются его единственной причиной. Мы не стремимся убрать свободные радикалы – это невозможно, но мы пытаемся взять их под контроль, чтобы производство этого яда не увеличивалось с возрастом. Нам удалось создать вещество, которое направленно проникает в митохондрию и «ловит» свободные радикалы. Это было сделано в 2005 году, и вещество было названо SkQ1. После длительных исследований в 2009 году под авторством В. П. Скулачева и многих других исследователей вышла статья «Попытка предотвратить старение: митохондриальный подход».

Владимир Петрович Скулачев – р. 1935 – Советский и российский биохимик, академик АН СССР и РАН, автор многих работ по биоэнергетике и механизмам биологического окисления.

С тех пор было получено много экспериментальных результатов. Показательны так называемые опыты на дожитие. Мы брали молодых мышей одного возраста и разделяли их на две группы: одну группу поили веществом, которое проникает в митохондрии для нейтрализации свободных радикалов, а другую – нет. По прошествии почти двух лет (для мышей это весьма преклонный возраст) мыши из контрольной группы демонстрировали все признаки старения: искривление позвоночника, проплешины. Самое главное – они потеряли усы, которые у мышей являются важным половым признаком. Мыши же, которые с питьевой водой принимали разработанное нами вещество, в том же возрасте признаков старения не показывали. Очень важен тот факт, что у этих мышей не состарилась репродуктивная система. Отследить работу репродуктивной системы мыши можно не только по усам, но и по женским циклам. У мышей, принимавших с питьевой водой наше вещество, до самой смерти цикл сохранялся регулярным. Эти данные косвенно подтверждают правильность нашей гипотезы.

Работает ли это на человеке?

Окончательных данных, доказывающих, что это работает и на человеке, пока нет, но есть косвенные подтверждения. Существует специально выведенная линия крыс, которые с возрастом слепнут. У молодой крысы электрический сигнал, который снимается с глазного нерва и сетчатки, быстро посылает в мозг информацию об источнике света. К двум годам никакого сигнала уже не образуется – крыса в старости слепнет из-за дистрофии сетчатки и катаракты. Эксперимент показал, что крысы, которые с раннего возраста ежедневно получают немного препарата SkQ1, к двум годам не слепнут и демонстрируют прекрасную реакцию на свет. Кормить человека фосфоорганикой нам с ходу никто не разрешит, но если есть такой эффект на старение глаза, можно попытаться лечить только один орган – глаз. На это значительно проще получить разрешение Минздрава: вещество из глазных капель не проникает в остальной организм – вещества слишком мало. В небольших количествах мы добавили антиоксидант SkQ1 в глазные капли и назвали препарат «визомитин». На данный момент препарат зарегистрирован, и клинические исследования показали преимущество SkQ1 при лечении некоторых старческих болезней. Возможно, эффект объясняется только мощностью антиоксиданта нового типа. Этот вопрос открыт, но наша исходная гипотеза состояла в том, что препарат должен замедлять развитие старческих болезней, а это подтверждается. Сегодня мы можем похвастаться, что препарат продается в аптеках в России, вполне успешно завершены клинические исследования в США. Кстати, недавно мы выяснили, что некоторые дамы покупают наши глазные капли, чтобы мазать на кожу, потому что вещество замедляет старение. Поскольку консерванты, содержащиеся в глазных каплях, не очень хороши для кожи, мы сделали отдельный состав – косметическую сыворотку для замедления старения кожи и улучшения внешнего вида.

Самый интересный препарат, с которым мы работаем, – «пластомитин». Он содержит тот же антиоксидант для приема внутрь. Активное вещество должно проникнуть в митохондрии и замедлить старение, вылечить какие-то старческие болезни. Доказательством эффективности препарата мы будем заниматься в ближайшие годы.

Я не уверен, что мы правы и действительно сумеем замедлить старение, но все это выглядит так привлекательно, что, если мы не попытаемся, это будет настоящим преступлением. Гипотеза может подтвердиться, а может, как иногда бывает в биологии, выяснится, что все совсем не так. Но я надеюсь, рано или поздно голый землекоп примет человека в клуб нестареющих существ.

Ирина Прохорова – Литературовед, издатель, телеведущая.

События последних лет породили глубокий раскол в российском обществе, которое долгое время сохраняло видимую толерантность к многообразию поведенческих и жизненных практик. Впервые открытая социальная агрессия проявилась в истории с Pussy Riot, потом усугубилась в связи с протестными движениями на Болотной площади и окончательно развела общество по разным полюсам после аннексии Крыма. Невозможно избавиться от мучительных вопросов «Что с нами случилось?», «Как могли образованные и просвещенные люди в упоении кричать «Крым наш!»; почему предложение «Дождя» поразмышлять на тему «Надо ли было сдавать Ленинград, чтобы спасти людей (от голода в блокадном городе)?» породил целую погромную кампанию против телеканала. Конечно, можно списать эти и многие другие печальные эксцессы исключительно на массированную медийную пропаганду, зомбирующую людей и нагнетающую коллективную истерию. Но даже признавая решающую роль идеологического давления на состояние массового сознания, необходимо ответить на вопрос, почему и в чем эта идеологическая кампания оказалась успешной, какие глубинные чувствительные струны она задела в «душе народной».

Вот над этой проблемой мне хотелось бы поразмышлять, заранее подчеркнув, что я не собираюсь делить общество на негодяев и рыцарей света. Я вижу в радикальной поляризации российского социума признак большой многолетней коллективной травмы, и если мы хотим наладить общественный диалог, то следует истоки этой травмы максимально эксплицировать.

Кто виноват?

Рискну предположить, что призрак гражданской войны, бродящий по России, порожден столкновением двух мировоззренческих принципов, двух разных ценностных систем координат, носителями которых являются, с одной стороны, приверженцы светского государства и сторонники традиционалистского, религиозного сознания – с другой.

Напомню, что в 14-й статье нашей Конституции черным по белому сказано, что Российская Федерация является светским государством, то есть такой системой управления, при которой церковь отделена от государства и все вопросы регулируются гражданскими институтами и на основе гражданских норм. (Мы часто употребляем понятие гражданского общества как синоним светского государства. В какой-то мере это оправдано тем, что сама идея гражданского общества вырастает из принципов светского государства: это высокая самоорганизация общества, образующего множество горизонтальных связей и независимого от прямого деспотического вмешательства власти.) Но как это водится в нашем любезном отечестве, реальность совсем не так однозначна. Будучи воспитанными на европейской культуре, оперируя политическим языком и социальными метафорами европейской истории, мы редко отдаем себе отчет, что в России никогда (за исключением двух постсоветских десятилетий) не было светского государства.

Императорская Россия была традиционалистской сословной абсолютистской империей с жестким диктатом церкви. Советская Россия, вопреки атеистической пропаганде и декларациям о равенстве и братстве, по сути представляла собой квазирелигиозное государство с агрессивной мессианской политической доктриной, коммунистической обрядовостью («святыми местами», священными праздниками, обожествлением вождя), подчинением культуры официальному стилю (соцреализму), а общества – партии и ее репрессивному аппарату[38]. Есть в российской истории модерного периода еще одна щекотливая тема – драматический опыт крепостничества, по сути, рабства. Наличие подобного архаического социального института в эпоху Нового времени, несомненно, было чрезвычайно болезненным социальным изъяном императорской России, стремившейся позиционировать себя на международной арене в качестве великой европейской державы. Посему вплоть до освобождения крестьян государство никогда не поощряло публичного оправдания или защиты крепостничества, предпочитая затушевывать этот вопрос.

Страстное обличение ужасов крепостного права, на котором строилась большевистская идеология, узурпировавшая модные для своего времени социалистические идеи справедливого переустройства общества, во многом была призвано скрыть подлинную природу установившегося режима – систему коллективного рабства (ГУЛАГ как экономическая модель, полное бесправие крестьянства, террор как способ тотального подчинения произволу правящей верхушки и так далее).

Принимая все эти исторические особенности во внимание, можно в полной мере понять, насколько сильно традиционалистское мышление укоренено в нашей культуре, как оно прямо или косвенно воспроизводится в образовании, воспитании, стиле жизни и как трудно формироваться светской системе ценностей в таком драматическом контексте.

Сторонники светского государства (либералы, западники, белоленточники, космополиты и так далее, – как кому больше нравится) часто склонны преувеличивать свою полную независимость от отечественной фундаменталистской традиции. О том, что эта уверенность во многом иллюзорна, свидетельствует сама история отмены крепостного права. Сошлюсь на очень познавательную книгу американского историка Янни Коцониса «Как крестьян делали отсталыми», в которой он, опираясь на труды многих российских ученых, убедительно показывает, что отечественное образованное сословие второй половины XIX – начала ХХ века, раздираемое, казалось бы, непримиримыми противоречиями между западниками и славянофилами, прогрессистами и консерваторами, реформаторами и традиционалистами, было парадоксальным образом единодушно в своих взглядах на крестьянство. Исповедуемый и внедряемый в общественное сознание ложный миф об отсталости крестьян, их неготовности к свободному владению землей, их исконной приверженности общинному строю предопределил специфику реформирования деревни в предреволюционной России.

Янни Коцонис – р. 1968 – Историк, профессор Нью-Йоркского университета, глава Центра Йордана по изучению России, специалист по политэкономии Росийской империи.

Между тем существовавший долгое время институт общины представлял собой ни что иное, как горизонтальную самоорганизацию крестьян в их защите от помещика и государства. Идеализация и абсолютизация общинного уклада привели к тому, что крестьянский вопрос так и не был эффективно решен в пореформенный период, что и привело к известным печальным последствиям. Советская власть, обманув крестьян и закрепостив их в колхозах, тоже активно внедряла в сознание людей сходную идею органичности коллективной (читай – общинной) жизни. Этот патерналистский миф о неготовности людей к частной инициативе, к самоорганизации, к политической зрелости благополучно дожил до наших дней и активно транслируется в общество с помощью официальных СМИ. К слову сказать, рассуждения о «тупости народа» – одна из любимых тем и в оппозиционном фейсбуке.

«Если отбросить все искажения советской историографии, очевидно, что история свободы в России существует».

Ирина Прохорова

Не стоит думать, что травма модернизации свойственна исключительно России, а Европа вошла в Новое время под звуки фанфар. Даже беглого взгляда на катаклизмы, сопровождавшие процессы общественных трансформаций, достаточно, чтобы убедиться, насколько наша страна вписана в европейскую историю, как бы о том ни сокрушались сторонники «особого пути». Европейская летопись модерности многих стран также содержит позорные страницы рабства и работорговли; церковный раскол в России в XVII веке происходил на фоне чудовищных религиозных войн между католиками и протестантами, сотрясавших Европу на протяжении XVI и XVII столетий и породивших глубокую травму в коллективном сознании. В XIX веке Россия вместе с Европой пережила драму наполеоновских войн, политических трансформаций и милитаризацию сознания. В прошлом столетии весь европейский континент был погружен в кровавую трагедию мировых и гражданских войн, варваризацию общественного устройства, тотальный сбой моральных и ценностных кодов. Россия вместе с Европой пережила также слом старых социальных барьеров, иерархий, уклада жизни, традиционных опор власти и престижа.

Так почему находящемуся в общеевропейском тренде российскому обществу до сих пор не хватает внутренних ресурсов для фундаментальной демократизации общественной жизни, для создания светского государства? Поделюсь с вами некоторыми своими размышлениями по сему поводу. В гуманитарной науке последних двух десятилетий стала очень популярна теория «множественных модерностей», которая исследует, как варьируются модернизационные сценарии в различных странах в зависимости от совокупности объективных и субъективных факторов.

Рассмотрим некоторые аспекты российской ситуации, связанные с историческими особенностями формирования коллективной и индивидуальной идентичности. Прежде всего это касается имперского синдрома, который столь ярко проявился в крымской эпопее. Разумеется, имперский комплекс характерен для многих западноевропейских стран. ХХ век был веком распада большинства империй; фантомные боли потерянных территорий до сих пор причиняют страдания уязвленной национальной гордости британцев, австрийцев, португальцев. Как утверждает известный шведский историк Петер Энглунд в книге «Полтава. Рассказ о гибели одной армии», Швеции потребовалось 250 лет, чтобы пережить горечь поражения в Полтавской битве, положившей конец имперским амбициям страны, и найти другую, в итоге более продуктивную модель развития.

Петер Энглунд – р. 1957 – Шведский историк, профессор, член Шведской академии. Автор популярной книги «“Полтава”. Рассказ о гибели одной армии», которая повысила интерес шведов к своей истории.

Страх распада преследует коллективное воображение российского общества, что позволяет путинскому режиму постоянно «закручивать гайки» под предлогом сохранения целостности страны. Благодаря этой имперской травме рациональный проект будущего, выдвинутый реформаторами 1990-х годов (федеративное устройство, торжество частной инициативы, интеграция в международное пространство, открытость границ), был легко подменен утопическим проектом восстановления великой Российской империи чуть ли не в границах 1913 года. Никакие разумные доводы о том, что мы нарушаем международное право, что нам и так хватает существующей и совершенно неосвоенной территории, не действуют на сознание людей, очарованных идеей бесконечного расширения пространства.

Интересное объяснение важнейшей черте российского имперского самосознания дал философ Александр Пятигорский. По его мнению, это «абсолютное преобладание идеи места, территории над идеей народа, в этом месте живущего», доктрина, окончательно сформировавшаяся в эпоху Александра I. Любить страну означает любить ее пространство и территорию, а не людей. Переживания уехавших из России в литературе, а потом и в фильмах сводятся к тоске по русским березкам, русскому полю и пейзажам – но не по людям. Этнос подменяется территорией, страна подменяется государством, стерегущим священные границы. Пятигорский сравнивает границу с магической линией, очерчивающей сакральное пространство: выходя за нее, оказываешься в чужом, враждебном окружении. Таким образом, территория как самоценность, не привязанная к судьбам и нуждам обитающих на ней людей, становится стержнем национального самосознания управляющей элиты, навязывающей эту систему ценностей обществу. Это объясняет безумную традицию считать отъезд или бегство из страны предательством родины. Во время Второй мировой войны советские военнопленные объявлялись без вести пропавшими, потому что с этой точки зрения были предателями: покинули родину, пожелав остаться живыми.

Александр Моисеевич Пятигорский – 1929–2009 – Русский философ, востоковед и писатель.

Подобная особенность имперского сознания диктует и специфическую концепцию истории, то есть особым образом формирует коллективную и индивидуальную память о прошлом.

Потаенность индивидуальной памяти становится основой существования человека в советском обществе. Советская Россия сформировала собственное отношение к индивидуальной боли, травме и горю. Начиная с конца 1920-х годов человек, не отвечавший критериям коллективности или отвергавший социально санкционированные нормы, рано или поздно начинал считаться ненормальным. Страх перед общественным позором и арестом вынуждал человека к коллективной жертвенности, к сокрытию своих чувств и мыслей, к молчаливому оплакиванию погибших и невинно осужденных.

Уход частной боли в подполье породил затяжной посттравматический стресс, который имел ряд долгоиграющих последствий. Именно хроническим посттравматическим синдромом можно объяснить неизменный успех погромных кампаний, легко возбуждаемую массовую истерию. Многие психологи и психиатры полагают, что «тюремная ментальность» в современной России – один из симптомов данного стресса.

Даже Великая Отечественная война, которая, казалось бы, позволяла открыто переживать утрату, не принесла обществу ожидаемого облегчения, поскольку официальная версия войны запрещала культивирование личной боли, поощряя исключительно героический миф о стойкости и несгибаемости советского человека. Травматическое столкновение двух типов памяти особенно наглядно проявилось в культурной мифологии блокады Ленинграда. (Яростная атака на телеканал «Дождь» есть ни что иное, как попытка блокировать обсуждение в публичном пространстве ужасных воспоминаний о голоде и потерях, сохранившихся на уровне личных впечатлений.)

Возвращаясь к советской культуре памяти и травме, ради справедливости следует отметить, что на протяжении долгого времени доминирование героического пафоса в описании мировых войн было свойственно и большинству европейских стран. Нацистская Германия и франкистская Испания культивировали сходные с советскими моделями репрессивные методики для подавления неугодной альтернативной памяти. Британский историк Кит Лоу приводит ряд примеров, как после Второй мировой войны одновременно в разных национальных сообществах складывалась новая коллективная идентичность на основе героического мифа о единстве и мужестве людей в борьбе с общим врагом. Эта редукционистская мифология возникла не столько в результате официальной пропаганды, сколько в качестве компенсаторного механизма оправдания многолетних страданий, а также подавления воспоминаний о собственных преступлениях, предательствах и нравственном падении в отчаянной борьбе за выживание. Однако в 1960-х годах национальная память во многих европейских странах становится более индивидуализированной и интернациональной. Дискредитированное героическое прошлое в Германии уступает место негативному прошлому, то есть памяти о преступлениях и чувству вины, которое ставит под вопрос монолитность коллективной идентичности.

Кит Лоу – р. 1970 – Британский писатель и историк. На русский язык переведена его книга «Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны».

В России же советская модель героического прошлого пережила распад самого Советского Союза и удерживает лидирующие позиции до настоящего дня. Поток «жертвенной» литературы на волне перестройки в конце 1980-х годов был краткой приостановкой печальной традиции, и общество быстро отказалось от этой новой памяти, предпочтя ей привычный «возвышающий обман».

Что делать?

Менее всего мне бы хотелось, чтобы разговор о трагической российской истории и драматической современности поверг прогрессивно мыслящее общество в уныние и окончательно укрепил в мысли о том, что с этой несчастной страной ничего сделать нельзя. Это неправда; отчаяние и неверие в возможность позитивных перемен проистекают, как я пыталась показать, из нашей зависимости от официального имперского исторического канона. Общество продолжает жить в навязанных рамках сомнительных периодизаций, ложного пантеона героев, искривленной системы этических координат. Если мы хотим отстоять нарождающееся в последние десятилетия светское государство, то мы должны создать «другую» историю, бороться за альтернативное прошлое ради собственного будущего и будущего наших детей. Воздух свободы 1990-х годов сыграл с нами злую шутку: казалось, что дверь в мрачное тоталитарное царство навсегда захлопнулась и можно больше не заботиться о просвещении и гражданском воспитании. Запустив рыночные механизмы экономики, демократически настроенная часть общества не позаботилась о подведении прочного этического фундамента под новое социальное здание.

Это была фундаментальная интеллектуальная и мировоззренческая ошибка, и исправлять ее придется сейчас. Нам необходимо вернуться в прошлое и переосмыслить историю собственной страны, чтобы найти нужные слова и образы, делающие идеи свободного демократического устройства, светского государства и гражданского общества более привлекательными, нежели идея великой священной империи.

Иными словами, сторонникам «гражданских вольностей» нужна новая история свободы и созидания в противовес традиционалистской холопско-барской идиллии, подающейся как исторический мейнстрим. И такая традиция в истории модерной России существовало; в ней действуют огромное количество людей и социальных групп, боровшихся за гуманизацию общества, за гражданские и религиозные свободы, за свободу личной инициативы вопреки сопротивлению среды. Мы живем на фундаменте их деяний, раздумий, достижений, потерь, и явить их опыт городу и миру необходимо не только для восстановления исторической справедливости (что само по себе достойная задача), но и для поиска выхода из ментального тупика, в котором оказалась современная Россия.

Опыт постсоветского существования показывает, что российское общество необыкновенно креативно и адаптивно отвечает на вызовы модернизации; в тяжелейших условиях развала экономики и государственности в начале 1990-х годов оно сумело самоорганизоваться и не просто выжить, но и заложить основы нового социального устройства. Но как только государство встает с колен, оно сжимает общество в своих медвежьих объятиях, снова навязывая ему архаичную систему управления и социальных отношений. Почему общество в который раз не может дать отпор государственному произволу и защитить свою автономию от репрессивного давления? Прежде всего потому, что новые жизненные практики не получают символической легитимации в лице моральных оценок и исторических прецедентов.

Дело в том, что история свободы у нас изрядно скомпрометирована советской идеологией и историографией. Вся риторика советской власти представляла собой узурпированную риторику освободительного движения. Большевики использовали реальные фигуры из истории освободительной борьбы для оправдания режима, который ничего общего ни с демократией, ни со светским государством не имел. Люди, которые боролись за свободу, оказались дискредитированы, попав в советский пантеон, в искаженный и ложный контекст. Отсюда невероятно трудно апеллировать к традиции свободы, зашельмованной советским учебником истории. В этом смысле сторонники традиционалистского мышления оказываются в более выигрышном положении, опираясь на консервативных, а подчас и мракобесных философов (вроде идеологов евразийства), поскольку запрещенные к изучению в советские годы идеи и риторика консерваторов кажутся свежими и оригинальными на фоне изувеченных идей либеральных мыслителей.

Как только государство встает с колен, оно сжимает общество в своих медвежьих объятиях, снова навязывая ему архаичную систему управления и социальных отношений.

Ирина Прохорова

Таким образом, парадокс нашего молодого гражданского общества состоит в том, что оно существует как бы «вопреки всему», то есть фактически незаконно с точки зрения нынешних официальных государственных и религиозных норм. Светской культуре явно не хватает весомых аргументов в защиту своих прав и свобод, способа и стиля жизни. Показательные процессы последнего десятилетия, начиная с дела Ходорковского, судьбы выставки «Осторожно, религия!» и кончая судами над Pussy Riot и участниками майской демонстрации 2012 года, показывают, что все экспертные оценки экономической эффективности предприятия, художественной значимости произведений, апелляции к Конституции и правам человека легко побиваются одним-единственным аргументом: оскорблением чувств верующих / ветеранов / простых граждан и так далее. Получается, что мораль и нравственность оказываются безраздельной собственностью авторитарной системы, а сторонники демократического, гражданского общества выступают в незавидной роли смутьянов, развратников, вольнодумцев – короче, «вольтерьянцев».

Здесь опять будет полезен европейский опыт попыток решения этой проблемы. В каком-то смысле мы сейчас находимся в западноевропейском XVIII веке, когда было жизненно необходимо сформулировать новую гуманистическую систему ценностей, сделать ее этической нормой для всего общества и тем самым оградить светскую культуру от клерикальных нападок. XVIII век был сложным переходным периодом в истории европейского модерного времени. После свирепых и изнурительных религиозных войн XVII века все интеллектуальные силы были направлены на осмысление и преодоление травматического опыта, на поиск основ нового социального порядка. Центральным нервом эпохи был поиск философской и нравственной легитимации нарождающегося светского общества.

Во Франции просветители-энциклопедисты развивают идею «республики словесности» и «гражданина мира»; в Германии великий философ Иммануил Кант исследует границы разума и опыта, а теоретик искусства Готхольд Лессинг размышляет о конфликте веры и догматов Священного писания; в Англии шотландский философ Дэвид Юм и экономист Адам Смит разрабатывают философию морали.

Готхольд Эфраим Лессинг – 1729–1781 – Немецкий поэт, философ и литературный критик, один из основоположников немецкого романтизма и просветительства.

Моралистические трактаты, споры о природе искусства и происхождении государства, столкновения научных и религиозных взглядов – все было подчинено выработке этического обоснования новой концепции человека: автономии от диктата государства и церкви, расширения гражданской и частной инициатив, преодоления сословных перегородок, свободы вероисповедания и так далее. И только в свете утверждения нравственности и «естественности» нового модуса существования становится понятной знаменитая метафора Адама Смита о «невидимой руке рынка». Это не универсальная отмычка для решения любых социальных проблем любого государства, как наивно полагали российские реформаторы начала 1990-х годов. Это один из экономических механизмов, приводимых в действие людьми, объединенными «сочувствием и симпатией» друг к другу, что позволяет ограничивать индивидуальный эгоизм и приумножать общественное благо.

Не имея под рукой убедительного набора собственной выстраданной социальной метафорики, сторонники светского государства вынуждены жонглировать заимствованным западноевропейским политическим лексиконом, вырывая его из исторического контекста, забывая, каким сложным и порой причудливым образом в разных странах складывалась своя социальная метафорика, описывающая новое общество: в одном случае «свобода-равенство-братство», в других – «невидимая рука рынка» и тому подобное. Не найдя понятных и убедительных для постсоветского общества аргументов для обоснования нового порядка вещей, мы оставили его без нравственных опор. Неудивительно, что дезориентированное и раздраженное общество охотно приняло привычную религиозную картину мира, услужливо предложенную путинским режимом.