Сантрелья Вепрецкая Тамара
— Когда я бывал в Кордове, живя при дворе халифа, я тоже мог часами любоваться на Гвадалкивир. Это мой друг, сильный, то настойчивый, то легкомысленный. И сейчас он не подвел меня: снова он делится своей мощью и независимостью теперь уже и с моими близкими, — сказал Святогор, за плечи притянул меня к себе и шепнул: — Он благословляет нас.
И он резко отпустил меня, так что я даже не успела повернуться к нему лицом и отреагировать на его слова.
— Нам пора, — бросил он Коле.
Мы прошли мимо высокой башни, служившей сторожевым форпостом, и фактически оказались за официальной границей города. Но вокруг Кордовы расположились дома и домишки, составляя неотъемлемую часть столицы.
Возле одного из домов мы остановились, и Святогор постучался в ворота. Нам открыли и предложили войти во внутренний дворик. Вскоре появился хозяин, несказанно обрадовавшийся Святогору. Мы устроились в тени растений. Хозяин о чем-то заинтересованно расспрашивал Святогора, а тот охотно отвечал. Разговор происходил на арабском языке. Я впервые слышала, как мой возлюбленный говорил на этом чуждом мне совершенно языке. Это получалось у него, как и все, что он делал, органично и красиво, и, ни слова не понимая, я заслушалась мелодичностью речи. Однако, через некоторое время разговор их стал напоминать спор. Араб, все более и более распаляясь, в чем-то убеждал Святогора, который в более спокойных тонах возражал хозяину, приводя все новые и новые аргументы.
— По-моему, они спорят о политике, — шепнул мне Коля. — Я слышу имена Хишама, Мохаммеда Аль-Махди, Санчо Гарсии…
Я кивнула, потому что мне тоже послышались эти имена. Спор на секунду утих. Хозяин, похоже, на время смирился, задал какой-то вопрос, и Святогор заговорил, размеренно и весомо, словно курлыча, перекатывая слова через звук "л", придающий арабской речи сходство с волнующимся морем. Вдруг в его монологе прозвучало имя "Назир", и хозяин встрепенулся. Он почему-то поклонился Святогору, потом боязливо оглянулся на нас и повел нашего спутника в укромный уголок уличной галереи.
Установившуюся на время тишину прорезал заунывно-призывный голос муэдзина, собиравший мусульман на вечернюю молитву. Он доносился издалека, но, будучи звонким и выразительным, легко преодолевал расстояние, а отдаленность звучания придавала этому призыву некую мистичность, тем самым выделяя его знаменательность.
К нам подошел Святогор:
— Друзья мои, мы с Рахимом посетим мечеть, где совершим молитву и заодно узнаем последние новости. Вам туда ходить не стоит: вы не знакомы с обрядами, и это навлечет на нас подозрения.
— О чем вы спорили? — поинтересовался Николай довольно настойчиво.
— Рахим уговаривал меня принять участие в защите Кордовы от надвигающихся христиан и берберов, — вздохнул Святогор.
— А ты? — испугалась я.
— Я долго объяснял всю бессмысленность этой борьбы, как с той, так и с другой стороны, — торопливо говорил он. — Но это не возымело действия.
— И что же? — не отпускали его мы.
— Я должен идти, — волновался он.
— Но что вы решили? — не унимался Коля.
— Араб изменил свое решение, когда я сказал, что мы разыскиваем Назира, чтобы рассказать ему о Гайлане. Рахим, как только я произнес эти имена, бросился уверять меня, что понял свою ошибку и не станет больше звать меня на борьбу.
Араб нетерпеливо позвал Святогора, и тот, извинившись, повиновался. Мы остались одни. Правда, через несколько минут нам принесли блюдо с фруктами и даже предложили войти в дом, но вечер стоял теплый, и мы, несмотря на опустившиеся сумерки, остались в патио.
Не прошло и получаса, как во двор вбежали Святогор и хозяин. Они запыхались и выглядели крайне взволнованными.
— Нам срочно надо укрыться в мечети, — заговорил Святогор. — Кордова окружена, и на подступах к городу уже погибли крестьяне из ближайших селений, пытавшиеся не пустить сюда враждебное войско. У ее стен уже сложили головы ремесленники, чьи дома окружают город, подобно дому, в котором мы сейчас находимся. Если Фарид вступит в город в ночной тьме, начнутся бессмысленные убийства, грабежи и погромы. Это нам уже знакомо по Толайтоле. Дон Гильермо был прав: надо спрятаться в мечети. В конце концов, берберы тоже мусульмане, и не посмеют захватывать мечеть.
Араб что-то торопливо бросил Святогору на арабском, тот как-то даже радостно кивнул в ответ. Появился слуга, которому хозяин отдал какие-то распоряжения. Уже уходя, я заметила, что слуга направлялся к нашим лошадям. Мы втроем вышли из дома на улицу и вновь уже по темной улице двинулись к мосту, через мост, через арку прямо к мечети.
Мечеть занимала огромную площадь. Над ней возвышался минарет. С внешней стороны она была украшена резными арабесками, мозаичными узорами, которые особенно загадочно сияли при свете факелов, висевших при входе. Мы проникли в эту святая святых ислама, и я ойкнула, очутившись в этом чудесном лесу колонн из яшмы, оникса, мрамора. Колонн здесь насчитывалось более восьмисот. Стройные, утонченные они легко возносились ввысь. Полосатые двойные дуги из белого и красного кирпича, соединявшие колонны, придавали особую законченность и возвышенность этим выстроившимся, как на параде, рядам. Казалось, они несли людям весть о том, что все мы вместе, и хотя в жизни каждый вроде сам по себе, там, наверху, мы сольемся в высоком единении душ. Довершал это ощущение божественного вмешательства в наши судьбы удивительный резной потолок, своим роскошным убранством буквально олицетворявший Царство Божие.
Эти колонны заворожили меня еще в двадцатом веке. Тогда я даже не замечала, что огромное число туристов вливалось непрекращающимся потоком в стены мечети. Все они разбредались и терялись в этом густом лесу. И теперь я, застыв в немом изумлении, не сразу осознала, что в мечети было много молящихся или же просто укрывшихся, подобно нам, людей. Святогор осторожно тронул меня за рукав, оторвав от созерцания и полета мыслей.
— Нам не следует быть у всех на виду, — шепнул он. — Надо отойти в сторонку, укрыться в одной из ниш, которых здесь множество.
Он отвел нас в глубь мечети, в полутемную нишу, где мы устроились на ковре, прямо на полу.
— Святогор, когда построили эту мечеть? — не могла успокоиться я.
— Начиналось строительство, конечно, при Абд-Аль-Рахмане, при Аль-Хакаме лучшие мастера работали над ее убранством, а завершилось строительство во времена Аль-Мансура.
— Что нас ждет? — спросил вдруг Николай.
Святогор тяжело вздохнул, устало покачал головой:
— Ничего хорошего ожидать не приходится. Осаждающие, скорее всего, одержат победу. А защитники, в основном из простых людей, отдадут свои жизни в напрасной борьбе за чью-то власть. Завтра мы попробуем выбраться из города. Нам уже пора в Мадинат Аль-Сахру, иначе мы можем опоздать.
— Ты считаешь, мы сумеем добраться туда?
— Да поможет нам бог! Пока я не очень представляю себе как. Но на протяжении всего нашего пути мы сталкивались с разного рода обстоятельствами, из них вытекали некоторые совпадения.
— Может, это не случайные совпадения? — воскликнула я.
— Кто знает? — уклончиво ответил Святогор. — Во всяком случае, эти совпадения давали мне понять, что мы на верном пути. Да, кстати, Назир, которого попросил нас найти Гайлан, живет в Мадинат Аль-Сахре, занимает там какую-то, по словам Рахима, очень важную должность.
Мы с Колей переглянулись в изумлении, и брат шепнул мне по-русски:
— Здесь все предопределено. Рукопись!
— Конец известен, а пути следования к нему могут оказаться чреваты неприятными неожиданностями, — возразила я.
Вероятно, услышав наш разговор на русском, Святогор поднялся:
— Я пойду помолюсь, а вы отдыхайте.
— Не уходи!
— Ты подумала, что я решил не мешать вашему разговору, — понял вдруг Святогор и грустно засмеялся. — Елена, я не могу сейчас просто сидеть. Разумом я понимаю, что мне не стоит вмешиваться в эти события. Но я вырос в Кордове, и судьба города, судьба халифата мне небезразлична. И я не нахожу себе места от мысли, что я не знаю, как помочь. Я даже не знаю, с кем я. Здесь нет правых… Я должен поговорить с Аллахом.
В его словах было столько боли и горечи, что я у меня защипало глаза от навернувшихся слез. Я опустила голову, не в силах вымолвить ни слова.
Святогор ушел, а мы с Колей прижались друг к другу и стали обмениваться впечатлениями.
— Мы не должны быть Святогору обузой, — говорил брат. — Ему сейчас очень нелегко. Он старается не подавать виду. Ты знаешь, я подумал, что ему лучше было бы сейчас находиться в Аструм Санктум. Тогда ему не приходилось бы изводить себя дилеммой, с кем он должен быть.
— Но дон Ордоньо, — предположила я, — мог отправить его с войском графа кастильского…
— Да, — перебив меня, согласился Николай, — но это был бы приказ. А приказ не обсуждается.
Я вздохнула. Было совершенно очевидно, что именно мы усложняли положение Святогора. Но изменить мы ничего уже не могли. Оставалось ждать, терпеть и быть осторожными и мужественными.
На некоторое время я задремала, видимо, сказывалась усталость и обилие впечатлений. Сон мой был тревожным и чутким. Но иногда я проваливалась в глубокое забытье, и когда я вдруг очнулась, я заметила спящих рядом Николая и Святогора. А в мечети было тихо и, казалось, пусто. Я проснулась оттого, что виденное днем вставало перед глазами настолько явственно, как будто я вновь брела по пахнущим гарью улицам, где копошились оставшиеся без крова люди, где плакали оставшиеся без родителей дети, где лежали брошенные тела погибших, которых некому было убрать и похоронить. Стремясь вырваться из кошмара, я заставила себя проснуться и, закрывая глаза, вновь окуналась в эту жуткую атмосферу гибнущего города, и вновь заставляла себя открыть глаза, пока сон не улетучился окончательно. И теперь я лежала с широко открытыми глазами, потихоньку привыкая к темноте.
Мне вдруг послышался неясный звук. Сначала я подумала, что мне померещилось, но звук повторился, вызвав в душе непонятную тревогу. Наконец, я осознала, что звук напоминал всхлипывание и даже тихий плач. Казалось, плакал ребенок. Жалость захлестнула меня и, забыв об осторожности и страхе, я встала и пошла на звук, пробираясь босиком по коврикам между стройных колонн мечети. Кое-где горели редкие масляные светильники, и этот тусклый свет наполнял пространство игрой теней, вызывавших внутренний трепет. Но я упрямо шла на звук, который по мере продвижения становился все яснее. Неожиданно я застыла перед колоннами из красного и голубого мрамора, завершавшимися чудесным кружевным плетением, образуя арки, будто приглашавшие в рай. Пляшущее неровное пламя светильника сияющими бликами отражалось на этой колоннаде. Сквозь четыре фигурных окошка, приютившихся под сводами узорного потолка, лился лунный свет, мягким голубым сиянием освещая "райские врата".
Я шагнула вперед и застыла от ужаса, услышав, будто кто-то окликнул меня. Я боялась оглянуться. За спиной послышались шаги, и кто-то тихо прошептал:
— Елена!
Вся таинственная атмосфера ночной мечети, этот приглушенный плач, тусклое освещение и голубые лунные врата — все это было нереальным и пугающим. И этот неожиданный тихий зов, показавшийся мне вкрадчивым, мог принадлежать либо ангелу, либо самому Сатане. Я чувствовала, как от страха холодеют руки и ноги, а перед глазами встает черная завеса. И когда я уже готова была лишиться чувств, меня подхватили чьи-то руки, и родной голос прошептал:
— Аллах Всемогущий, я напугал тебя до полусмерти!
— Святогор, — только и смогла выдохнуть я, прижавшись к нему в поисках тепла и защиты. Меня била мелкая дрожь, и я, извиняясь, улыбнулась: — А я, оказывается жуткая трусиха. А еще направлялась кого-то спасать. Ты слышишь, кто-то плачет?
— Да-да, звук доносится из михраба /*Михраб — в мечети ниша, обращенная в сторону Мекки, стоять перед которой у мусульман равносильно тому, что стоять перед лицом Аллаха/. Похоже, плачет ребенок. Пойдем, только осторожно, в мечети много людей…
— Людей? — поразилась я. Пока я двигалась по мечети, у меня было ощущение полного одиночества.
— Конечно! Очень многие остались ночевать здесь. Будь осторожнее!
Мы подкрались к михрабу, откуда доносились всхлипывания. Из арки, обозначавшей вход в это священное помещение, струился золотистый свет, завораживающий и манящий. И я, не раздумывая, шагнула внутрь и замерла от восхищения. Стены этой небольшой квадратной комнаты покрывал ажурный узор. Среднюю часть стены украшал пояс из фигурных арочек — стилизованных окошек, внутри расписанных арабесками. Но золотистый отсвет излучали своды купола, под которыми расположились окна, приглашавшие лунное сияние посетить святыню михраба. Своды купола походили на восьмиконечную звезду, будто созданную из чистого золота и покрытую растительными узорами. Я стояла, запрокинув голову и впитывая эту изумительную, неземную красоту и заряжаясь ее божественной энергией. Святогор ласково коснулся моей руки и оторвал меня от созерцания, кивнув на маленького мальчика лет семи, которого он держал за руку. Увлеченная волшебной прелестью михраба, я совсем забыла, зачем я здесь.
— Надо уходить отсюда. Тебе нельзя находиться в михрабе. Пойдем скорее, — тихо произнес Святогор, и я нехотя последовала за ним.
Только теперь я обратила внимание, что у колонн и в нишах, подобных нашей, спали люди, множество людей. И мне сделалось страшно: ведь я могла разбудить кого-нибудь из них и вызвать переполох хотя бы тем, что я женщина, к тому же ни слова не знающая по-арабски.
Мы вернулись в нашу нишу, где, ничего не подозревая, крепко спал Николай. Святогор устроил поудобнее малыша, напоил его и стал расспрашивать по-арабски. Мальчик охотно отвечал, все еще немного всхлипывая, но потихоньку успокаиваясь. Святогор гладил его по черным волнистым волосам, пока малыш не заснул. Во сне он иногда вздрагивал и протяжно всхлипывал, но продолжал спать. Но нам не спалось. Я спросила Святогора, как он нашел меня.
— Я услышал, как ты встала.
— А ты никогда не спишь? Ты, может, и не человек вовсе, можешь обходиться без сна, без еды, без воды?
— Нет, я вполне обыкновенный человек, — улыбнулся он. — Но я много вынес в своей жизни и научился легко справляться с любыми трудностями.
— Что рассказал тебе малыш?
— Он пережил тяжелое горе. На его глазах осаждавшие город убили отца. И обезумевшая от отчаяния мать, бросившись к убитому, крикнула мальчугану, чтобы он бежал в мечеть, искал там спасения у Аллаха. Он не хотел оставлять ее, но она пообещала, что придет за ним еще до захода солнца. Он прождал ее здесь весь вечер, все глаза проглядел, а когда наступила ночь, понял, что она, вероятно, тоже погибла.
— Бедняжка!
— Он держался мужественно, пока кругом были люди, не приставал к ним и старался не плакать, а когда стало тихо и темно, страх и горе одержали верх. Тогда ты и услышала его всхлипывания. А я испугался за тебя, — и он притянул меня к себе и стал нежно и чуть касаясь целовать меня. И внезапно прильнул к моим губам так, что я задохнулась от счастья. А отдышавшись, съязвила:
— Разве это не грех — целовать меня в мечети?
— Я люблю тебя, Елена. А любовь — не грех, а дар божий, — серьезно ответил он и не дал мне ничего возразить, закрыв рот поцелуем. Сколько нежности таилось в этом человеке! Как удалось ему не огрубеть и не очерстветь душой, человеку, с детства лишенному материнской ласки и заботы, прошедшему многолетний плен, участвовавшему в жестоких битвах, не раз видевшему смерть и неправду?
— Что будет с мальчиком? — спросила я.
— Завтра попробуем найти его мать. Если не найдем, Рахим позаботится о нем.
— А если Рахим откажется взять его?
— Что значит, откажется? — удивился Святогор.
— Ну, ведь у него, наверное, есть семья. И еще один ребенок в такое тяжелое время…, — я замялась.
— В такое тяжелое время и чужой ребенок будет принят как свой! — отрезал Святогор. — Мы могли бы взять его с собой, но это опасно для малыша.
— Разве здесь в городе сейчас может быть безопаснее?
— Думаю, скорее всего, город будет захвачен сразу, и погибнут лишь его защитники и те, кто будет сопротивляться.
— Это столь же ужасно, сколь и неизбежно! — воскликнула я.
Я заметила, с какой заботой Святогор поправил ковер под мальчуганом.
— Милый малыш, — сказала я. — Хорошо бы нашлась его мать!
— Да, — вздохнул Святогор и, обняв меня, добавил:
— Давай все же попробуем ненадолго уснуть.
Глава тридцать восьмая ГОРОД-ДВОРЕЦ
Дворец величие хранит, он силы духа торжество,
Хотя и время и судьба шли в наступленье на него.
Лишь одного нельзя постичь: кто создал царственный чертог
— Трудились люди для богов иль смертных осчастливил бог.
Абу Таммам (805–846) /придворный панегирист аббасидских халифов, принявший ислам выходец из христианской греческой семьи/
Кто-то истово тряс меня за плечо. Я с трудом разлепила глаза.
— Аленка, очнись! — будил меня Коля. — Где Святогор?
— Не знаю, — я сонно огляделась, тряхнула мутной со сна головой и попыталась избавиться от непонятного шума в ушах. Но шум никуда не делся. И когда я окончательно проснулась, я осознала, что мечеть гудела, точно улей. — Боже мой, весь город собрался здесь в мечети! Что происходит?
— Где же Святогор? — недоумевал Николай.
— Он нас бросил, — брякнула я, предполагая эту фразу как бодрящую шутку, но прозвучала она, подобно жестокому приговору.
— И это говоришь ты? — возмутился брат.
— Я пошутила, — проскулила я, и мне сделалось страшно. Исчез и Святогор и малыш, впрочем, о последнем Николай и не подозревал. И я предположила: — Он, вероятно, отправился отвести мальчугана.
— Какого еще мальчугана?
И я поведала брату о ночном приключении.
Гул в мечети нарастал, видимо, народ все прибывал, причем люди были взволнованы, напуганы, растеряны, расстроены. Они кричали, ссорились, молились, плакали, рыдали, успокаивали друг друга.
Вскоре сквозь толпу протиснулся Святогор. За ним пробирался Рахим, державший на руках мальчонку. Значит, мать все же не нашлась. И я горестно вздохнула. Этот малыш — лишь один из многих, но наши жизненные пути пересеклись, и его судьба принималась теперь близко к сердцу, ибо мы уже не были чужими.
— У стен города идет настоящая сеча, — возбужденно заговорил Святогор. — Мохаммед приказал простым людям встать на защиту. По городу поползли слухи, что приказы отдаются именем халифа Хишама Второго, который, якобы, жив…
— Что с малышом? — нетерпеливо перебила его я, так как судьба этого черноволосого мальчика казалась мне сейчас важнее всего.
— Мы разыскали его дом. Там еще несколько его братьев и сестер, но матери нет. Возле мечети я встретил Рахима. Он привел наших лошадей. Он возьмет мальчика в свой дом, а сам собирается на защиту города.
— Боже, он не отказался от этой мысли!
Cудьба Рахима также не была теперь нам безразлична. Так, трагедия Кордовы обретала реальные лица. Святогор грустно вздохнул:
— А нам пора выбираться отсюда любыми путями.
У выхода из мечети образовалась толчея. Люди сгрудились, а затем расступились, создав нечто наподобие круга, внутри которого металась обезумевшая женщина. Она воздевала руки к небу, выкрикивая имя Аллаха, рвала на себе волосы, пыталась растолкать толпу, набрасываясь то на одного, то на другого, размазывала по лицу слезы. Мы протиснулись к кругу, который нельзя было миновать, чтобы выйти на улицу. И вдруг истошный крик горя и радости оглушил нас. Это кричал наш мальчонка. Он высвободился из рук Рахима и рванулся к несчастной женщине. Та сразу как-то обмякла и повалилась на колени, а затем с воздетыми руками ударилась лбом об пол, громко причитая. Малыш подбежал к ней, и она сжала его в объятиях, осыпая поцелуями. Внезапно мальчик заставил мать подняться и потащил ее к нам. Он подошел ко мне, упал передо мной на колени и склонился в благодарном поклоне. Я почувствовала, как слезы невольно катятся у меня по щекам, и ком больно сдавил горло, и бросилась обнимать малыша. А мать его целовала руки мне, Святогору, Рахиму и снова мне. Как малыш узнал, что именно я шла на его ночной плач, осталось загадкой.
Мы покинули мечеть, простились с Рахимом и вскочили на коней. Мы углубились в город, проскакали по его обезлюдевшим улицам и оставили его пределы через западные ворота. Мы ехали параллельно Гвадалкивиру, чуть в отдалении блестевшему извилистой лентой. Вдалеке начертался силуэт холма, на котором угадывалось большое поселение.
Впереди показалась процессия, двигавшаяся в том же направлении, что и мы. Мы пустили коней рысью, чтобы обогнать неизвестных путешественников. Но как только мы немного приблизились к процессии, задний ряд резко развернулся и ощетинился луками и стрелами. Мы остановились. Навстречу нам вышли трое вооруженных воинов и, держа нас под прицелом, жестом указали нам спешиться. Один из них обратился к нам по-арабски. Святогор отвечал с поклоном. Он, очевидно, по приказу подошел к процессии. Воины расступились, и мы увидели пару мулов, впряженных в паланкин с откинутым балдахином. Святогора конвоировали к носилкам, и он в поклоне рухнул на землю. Сидевший в паланкине пожилой человек вдруг вскричал:
— Сит-Аль-Хур! Сит-Аль-Хур Абдеррахман!
Святогора подняли и дали знак нам приблизиться. Святогор представил нас вельможе как Николаса и Гелена. Вельможа, казалось, растрогался: он то смеялся, то плакал, что выдавало в нем человека неуравновешенного или настрадавшегося. В окружении воинов, ведя коней под уздцы, мы продолжили путь.
— Это халиф, — шепнул нам Святогор, — сам Хишам, живой, как и предсказывал Гайлан. Я выдал вас за моих друзей-чужеземцев, чтобы по возможности нас не разлучали.
— Куда они направляются? — поинтересовался Коля.
— Туда же, куда и мы, — улыбнулся Святогор.
— Чем это для нас чревато?
— Тем, что нам не надо искать обходных путей, чтобы попасть во дворец, — сказал он и серьезно добавил: — Но рассчитывать на радушный прием особо не приходится. Что ожидает нас во дворце, известно лишь Аллаху.
Халиф отвлекал Святогора, требуя к себе постоянного внимания. Мы медленно двигались к поселению на холме. Вскоре взорам нашим открылся величественный город, распростершийся по склонам высокого холма, стройными террасами ниспадая к его подножию. Крепостная стена из мощного камня, снаружи укрепленная каменными выступами, издалека выглядела ребристой и делала город недоступной и непобедимой крепостью. Однако, то, что располагалось под защитой крепостной стены, поражало своей воздушностью и невесомостью. Волшебные постройки утопали в зелени садов, словно райский уголок как образец предлагался самим Творцом на обозрение людям.
— Мадинат Аль-Сахра!!! — всхлипывая, воскликнул халиф.
Главный въезд представлял собой аркаду из пяти арок с изящными колоннами по бокам, увенчанными изумительными дугами с вертикальными, желтыми и красными, полосами, причем центральная арка возвышалась над двумя прилежащими к ней, а те, в свою очередь, возвышались над двумя крайними. Из каждой арки к нам направились всадники, ритуально приветствовали халифа и составили ему торжественный эскорт. Нас попытались изолировать, но Хишам визгливо выкрикнул: "Сит-Аль-Хур!", и мы последовали за халифом.
Копыта лошадей зацокали по мощеной площади. Халифа встречал строй воинов. Незаметно и аккуратно мулов распрягли, и паланкин Хишама оказался в руках дюжих молодцов, которые торжественно понесли его вдоль строя. Воинство отдавало почести халифу. Неожиданно строй расступился и по ковровой дорожке навстречу халифу спустился молодой человек, одетый в роскошные восточные одежды.
— Я знаю его! Это и есть Мохаммед Аль-Чаббар! — возбужденно зашептал Святогор.
Мохаммед натужно улыбался, приближаясь к Хишаму. Последний сильно побледнел, и глаза его широко распахнулись, полные ужаса. Видимо, этот слабовольный халиф, раньше времени постаревший от пьянства, отлично понимал, кто являлся причиной его несчастий в последние месяцы. Неожиданно несколько солдат окружили нас и потребовали следовать за ними. Дальнейшую церемонию возвращения узурпированной власти нам лицезреть не удалось.
— Началось, — вздохнул Святогор.
Однако, никто не обращался с нами грубо. Нас лишь отвели туда, где мы смогли поставить наших лошадей в стойло. Меня поразило, что даже эта конюшня была красиво отделана резьбой по камню. Вероятно, по распоряжению халифа, если тот в состоянии был отдавать их (или же Мохаммед велел выполнять сегодня все прихоти Хишама), нас сопроводили в сад. После познавшей горе Кордовы сказочная обстановка Мадинат Аль-Сахры воспринималась, как насмешка.
Разнообразные экзотические растения большого парка или сада приглашали укрыться от зноя в их тени, окутывали сладким дурманом, чтобы человек мог забыться и уйти от своих забот, и манили буйством красок и неземной красотой цветов. Сад этот завораживал обилием звуков: птичьими трелями и болтовней, стрекотанием каких-то насекомых в траве, шелестом крыльев. Все это на фоне хрустального журчания воды, наполнявшего воздух одухотворенностью и дивной свежестью.
Вода играла с нами в прятки. Мы с Колей озирались по сторонам в поисках ее источника, а Святогор улыбался, понимая, чем мы озадачены, словно это именно он спрятал ее от наших глаз. И все же мы нашли фонтан, небольшой, точно изящная чаша, переполненная и расплескавшая свое содержимое радостным потоком изобилия. А вот и следующий фонтанчик, где забавлялись мраморные львята, весело поливая друг друга звенящими струями. Под каждым кустиком таился резвый маленький источник, журча и оживляя своих зеленых друзей. Посреди полянок вдруг взвивался в гордом самовыражении водяной столб, а затем, устыдившись собственной нескромности, ласково ворча, будто извиняясь, пригибался к траве.
Как зачарованные, мы бродили по парку, вдыхая неизведанные волшебные ароматы, любуясь экзотикой флоры и фауны. Вот вспорхнула из куста птаха, ослепив яркостью окраса своего оперения. А тут с ветки на ветку скакали маленькие пичуги, ничуть не стесняясь своего вычурного наряда. А по полянкам важно шествовали павлины, подобно моделям на показе мод, иногда они переговаривались, и крик их глупо пронзительный совсем не сочетался с напыщенностью их одеяния и походки.
Сад располагался на нижней террасе. А по склону холма ступенями из зелени поднимались мириады колонн из белого, розового и голубого мрамора, переливающегося на солнце, колонн, настолько тонких и грациозных, что казалось, они парили над верхушками деревьев, в полете прятались и выплывали из-за кипарисовых крон. Я онемела от восторга, потеряла ощущение реальности, воспарила вместе с этим каменным чудом, забыв, где я, с кем и как сюда попала. Из задумчивости меня вывел Святогор. Он осторожно коснулся моего плеча и привлек мое внимание к арабу, склонившемуся в поклоне. Оказывается, он приглашал нас следовать за ним. Удивительно, что про нас не забыли!
Нас повели в сторону дворцовых построек. Посреди небольшой площади возвышался павильон, воздушный и легкий, напоминавший ажурную каменную беседку внушительных размеров. Мы обогнули его, проходя мимо четырех фонтанов, по размеру скорее бассейнов, его окружавших и служивших, очевидно, хранилищами воды.
— Откуда здесь берут воду, да еще в таком количестве? — недоумевал Николай.
Я вспомнила, как на экскурсии по раскопкам этого дворца нам рассказывали о стройной, удивительной для того времени системе акведуков, позволявшей не только провести водоснабжение во все уголки этого уникального города-дворца, но даже установить канализацию. Однако, как действовала эта система, как и почему оказывалось возможным подавать живительную влагу почти под каждый кустик в саду, устраивать бесчисленные фонтанчики и источники, — и все это в засушливом андалусском климате — вероятно, осталось загадкой и для современных исследователей.
Святогор пустился в долгие разъяснения по этому вопросу, из чего я смогла понять лишь, что вода поступала из горных источников. Коля же увлеченно кивал, по-видимому, досконально вникая в суть предмета.
Из павильона нам навстречу вышел молодой араб. Одежда выдавала в нем вельможу. Он жестом отпустил сопровождавшего нас воина, отдав ему на ходу пару распоряжений. Тот с поклоном удалился. Восточным поклоном вельможа приветствовал нас и обратился к Святогору на арабском языке. Мы были представлены арабу, причем я опять проходила под именем Гелена. До сих пор мой пол не вызывал ни у кого сомнений, а если кто и догадывался об истине, то не подавал виду, по неведомым мне соображениям.
Вскоре неизвестно откуда появились два воина, и придворный предложил нам пройти дальше по территории дворца, как объяснил нам Святогор, нас должны отвести в наши покои, что-то вроде комнаты для гостей. Наша небольшая процессия двинулась вслед за молодым арабом, а воины следовали за нами. Коля невесело усмехнулся и шепнул:
— Похоже, нам не очень-то доверяют. Такое впечатление, что нас конвоируют.
— Время сейчас очень неспокойное, — неожиданно заговорил на кастильском наш вельможа. — Мы обязаны позаботиться о безопасности наших гостей.
Брат несколько смутился и пробормотал слова благодарности. От осознания, что тебя понимают на любом языке, а ты находишься не в равном положении, сделалось жутковато. Я загрустила. Мы очутились настолько далеко от возможности вернуться домой, что надежда почти покинула меня. Да, я мечтала увидеть дворец воочию, когда бродила по его раскопкам. Я рисовала его в своем воображении, однако, даже самые смелые фантазии были подобно тусклой лампочке вместо ясного солнца, настолько великолепно ослепительным, необыкновенным, ни на что не похожим оказался этот царский чертог. И это единственное могло служить мне утешением в эту невеселую минуту.
Мы довольно долго плутали по улочкам-садикам, утопавшим в зелени, с догонявшей нас своим веселым журчанием водицей, сбегавшей по узеньким изящным каналам-акведукам. Мы то поднимались, то спускались по террасам, отмечая вздохами восторга каждую постройку, украшенную изысканными мраморными колоннами с резными капителями, которые держали полукруглые легкие арочки.
Наконец, мы были у цели нашего путешествия: нас провели сквозь арку внутрь светлого здания. Внутренние стены помещения поражали своими растительными сюжетами, выполненными в камне: казалось, это белошвейка, талантливая и искусная, вложила все свое старание и умение, чтобы кружева получились воздушными и утонченными.
— Располагайтесь и отдыхайте, — поклонился нам придворный. — Вам принесут воды и вскоре покормят. В вашем распоряжении внутренний дворик. Он уютный и свежий. К тому же там красивая растительность и миртовый лабиринт для вашего развлечения. — Он слегка улыбнулся. — Однако будьте осторожны, там можно заблудиться.
Он поклонился и вышел.
— Кто он? — осведомился Николай.
Святогор пожал плечами:
— Он не назвался. Он лишь представился, как распорядитель по вопросам развлечений во дворце.
— Экая забавная должность, — хихикнула я.
— Что-то вроде нашего министра культуры, — хмыкнул Коля.
Святогор беспокойно оглядывался, внимательно изучая помещение. Он выглянул во дворик и вернулся озадаченный:
— Это та комната, где я проводил больше всего времени, когда жил во дворце. Очевидно, сам Хишам велел поместить нас здесь, видимо, он привык связывать меня именно с этим павильоном.
— Так это же хорошо! — воскликнула я облегченно. — Значит, нам все же доверяют.
— Но проверяют, — добавил Коля, указывая на охранников, маячивших у входа.
И действительно после еды мы решили выйти из павильона и побродить по аллеям дворца. Но охранники не выпустили нас, сославшись на то, что их приказ оберегать нас в условиях, когда в городе небезопасно.
— Хитрый ход, — вздохнул Святогор. — Мы, конечно же, пленники. Ирония заключается в том, что я снова пленник в этом дворце, более того я пленник с гораздо более ограниченной свободой передвижения. Но самое удивительное — я вновь нахожусь в том зале, где я обычно занимался науками.
— Что?! — вскричал Коля, изменившись в лице. — Помните, араб в горах, как его звали…
— Гайлан, — подсказал Святогор.
— Да-да, Гайлан. Так вот, он сказал, что святыня хранится в том зале,… где ты часто занимался…
Святогор вскинул на него взволнованный взгляд, растерянно покачал головой и пробормотал:
— Где я занимался, да. Но я не знаю, о чем идет речь. Я ее никогда не видел.
Глава тридцать девятая ЛАБИРИНТ
Когда встает луна,
Колокола стихают
И предстают тропинки
В непроходимых дебрях.
Федерико Гарсия Лорка
Время шло. Не увенчалась успехом ни одна из попыток переговоров с охранниками. Они упорно твердили о нашей безопасности и о выполнении приказа.
Коля потерял покой. Он подозрительно озирался, щупал стены, внимательно осматривал пол и потолок. Пол, выложенный мраморными плитами, переливался кварцевыми прожилками. Очертания дверных проемов, соединявших комнаты павильона, напоминали купола православных церквей. Потолки залов поражали разнообразием. Самое просторное помещение завершалось кружевными сводами; в маленьких квадратных комнатках отделкой потолка служили мраморные подтеки наподобие светящихся пещерных сталактитов; на перевернутую лодку из темного дерева, инкрустированного перламутровыми пластинами и орнаментом из различных древесных пород, походил потолок небольших проходных залов-коридоров. Подобные своды я уже видела в севильском Алькасаре и в Альгамбре во время своего первого путешествия по Испании. Только дворцы эти были гораздо более поздней постройки, что свидетельствовало о первоначальности замысла и искусства мастеров, создателей Мадинат Аль-Сахры.
Скромность обстановки всех помещений павильона, состоявшей лишь из небольших письменных столиков и маленьких изящных курси по углам, выдавала учебное его предназначение. Пол частично покрывали мягкие пестрые, красочные коврики, и лишь в одной из комнат находился восточный диван с круглыми удлиненными валиками. Стены кое-где были выложены керамической плиткой ярких причудливых расцветок, а при входе в маленькой нише прелестный эмалированный флакончик для благовоний распространял в каждой комнате свой аромат — то чуть дурманящий, то будоражащий, то бодрящий, то просто успокаивающий.
Однако, ни учеников, ни их наставников мы не увидели. Мы встретили лишь несколько человек, по всей вероятности, слуг, приставленных угождать нам и следить за нашим поведением. Мы с любопытством глазели на непривычную обстановку и как бы невзначай внимательно рассматривали все вокруг. Но ничего, совершенно ничего: ни в стенах, ни в нишах, ни в мебели, ни на потолке, ни на полу, — ни в малейшей, пусть даже скрытой форме, не напоминало собой святыню, цель нашего путешествия. Она могла либо скрываться в тайнике в стене, либо вообще находилась в другом месте. Святогор утверждал, что за семь лет его отсутствия в этом павильоне ничего не изменилось.
Коля выглядел озадаченным.
— Я устал и вернусь в первый зал. Там, наблюдая за струйками воды в фонтанчике, я постараюсь успокоиться и поразмышлять, — шепнул он и исчез в ажурной арке.
Я, признаться, тоже утомилась и устроилась с ногами на диване. Святогор погрузился в свои мысли. Вид его выдавал столь непривычное для него состояние, как растерянность, и печаль. Я не осмеливалась нарушить его молчание, боясь спугнуть важные воспоминания. Наконец, он уселся на пол по-турецки, поднял на меня взгляд и грустно улыбнулся:
— Здесь все очень изменилось. Нет, не в обстановке, а в атмосфере. Раньше эти комнаты наполнялись шумом, спорами, зубрежкой. Здесь всегда кипела учебная жизнь. А теперь здесь пустота. Видимо, новому халифу-узурпатору совсем не до наук и искусств. Помнится, Аль-Мансур очень поощрял эти занятия, очевидно, осознавая их важность для величия халифата. Его сын, Абд-Аль-Малик, говорят, еще больше внимания уделял знаниям. Да-а, и куда же все подевалось?
Он тяжело вздохнул, вдруг резко встал и шагнул ко мне, воскликнув: "Елена!" Глаза его возбужденно блестели, и я почувствовала, что являюсь для него в эту минуту единственным утешением и опорой, а, возможно, и смыслом жизни. Но эти стены имели уши, и за нами явно наблюдали.
— Тсс! — остановила я его порыв, беззвучно шевельнув губами.
— Пойдем, Гелен, я покажу тебе сад, — нарочито громко предложил Святогор.
Я нехотя поднялась с дивана, и мы вышли во внутренний дворик, просторный, как сад, с цветниками, кустами и даже тенистыми деревьями. Хрустальными струями переливались несколько маленьких фонтанчиков, а внутри их кольца, в центре, манящим зеленым кругом густо посаженного и аккуратно подстриженного кустарника расположился лабиринт.
— Ты права, родная моя, — прошептал Святогор, — в павильоне мы, подобно рыбкам в прозрачном водоеме. К тому же практически все арабы мало-мальски образованы и понимают латынь, кастильский и другие христианские наречия.
Я предложила присесть на каменную скамейку: ноги плохо держали меня, — но мой спутник потащил меня к лабиринту, заговорщическим шепотом объяснив мне, что там мы точно будем одни, и нас никто не услышит. Я повиновалась, и мы безрассудно нырнули в запутанную гущу кустарника. Святогор уверенно поворачивал то влево, то вправо, а я послушно плелась за ним.
Наконец, он решил, что мы достаточно удалились от людских глаз, и остановился. С минуту мы стояли молча друг против друга и вдыхали аромат растений, бодрящий и жизнеутверждающий. Неожиданно Святогор решительно шагнул ко мне, поднял руку, и, на мгновение застыв, словно колеблясь, осторожно коснулся моего лица. От прикосновения, такого робкого и нежного, я зажмурилась и вдруг очутилась в его объятиях, крепких и жарких, в отличие от первого прикосновения. Не в силах противиться и, не пытаясь высвободиться, я все глубже утопала в них, замирая от восторга, подставляя лицо свое его страстным поцелуям. В них сладострастное обладание сливалось с трепетным благоговением. Он шептал слова, полные счастья и отчаяния, радости и печали, обретения и утраты. Нежность и страсть оголили душу его, ставшую наивно, по-детски беззащитной, и в то же время у меня рождали ощущение надежности и опоры. Он не скрывал своих чувств, не сдерживал себя, он, словно прощаясь, вложил в свои объятия всю силу своей любви, достигшей наивысшей отметки, любви возвышенной, любви дарующей, любви обогащающей. Ради такой любви стоило пересечь тысячелетия! Я окрепла, лишилась страха и усталости в этих сильных руках. Я воспарила над землей, погрузилась в негу и, задохнувшись, воскликнула:
— Я люблю тебя, Святогор! О, как я люблю тебя!
Внезапно я вздрогнула от раздавшегося неподалеку возгласа:
— Что это?
— Здесь кто-то есть, кто-то бродит по лабиринту, — тихо сказал Святогор и по-арабски прокричал призывное приветствие. Ответа не последовало, тогда он крикнул по-кастильски:
— Кто здесь? Нужна ли помощь?
— Абдеррахман, это я! — раздался голос брата откуда-то из самого сердца лабиринта. — Я тут такое нашел! Идите скорее сюда!
— Молодец Николай, что назвал меня Абдеррахманом, не теряет голову, — шепнул Святогор и громко произнес: — Я не знаю пути к центру. Можно заблудиться. Если можешь, выбирайся к нам.
— Я отсюда не уйду, — ответил Коля. — По-моему, я нашел то, что мы искали.
Мы переглянулись.
— Хорошо, — как можно равнодушнее проговорил мой спутник. — А теперь иди к нам.
— Ладно, — недовольно согласился брат.
Мы с нетерпением ждали его возвращения. Святогор задумчиво глядел поверх кустов и казался спокойным, но я заметила, что вся его фигура выражала глубочайшее напряжение, он напоминал натянутую струну. И я заволновалась. Прошло минут пятнадцать, долгих и пустых минут, наполненных лишь нашим сердцебиением, минут, растянувшихся до размеров вечности.
— Ах, черт! — выругался Колин голос где-то в глубине зеленой ловушки.
— Что случилось? — встревожился Святогор.
— Здесь одни тупики. Я плутаю уже, черт знает, сколько времени, а не продвинулся к выходу ни на шаг. Я намотал уже километры пути, аж ноги гудят, и вновь оказался там же. Меня бес водит. Или бог? — рассмеялся Коля, привыкший не терять оптимизма в любых жизненных ситуациях.
— Успокойся и вспоминай, как ты шел, — посоветовал Святогор. — Была у тебя какая-нибудь система?
— Коля, должна же быть система, иначе не имело смысла лезть в эту паутину! — вскричала я.
— Не волнуйся, Гелен, — и Коля, смеясь, сделал ударение на этом имени. — Я помню, что шел, все время сворачивая направо. Вот я и пытаюсь следовать этой схеме, только в обратном порядке. Ждите, скоро буду.
Воцарилась гробовая тишина, иногда нарушаемая отдаленным едва слышным шелестом листвы, настолько неуловимом, точно это померещилось.
— Тьфу ты! — снова прозвучало Колино ругательство минут через двадцать, и в голосе его мне послышались нотки тревоги. — Я опять вернулся к центру.
— Там и сиди, — крикнул Святогор. — Я попробую привести помощь.
— Да что я маленький? — обиделся Николай. — Что я из лабиринтов не выбирался, что ли? Вы идите, а я скоро присоединюсь к вам. Мне это даже интересно!
— Интересно ему, — раздраженно пробормотал Святогор. — В арабских лабиринтах люди погибали. Куда как интересно!
Читать бесплатно другие книги:
