Страна радости Кинг Стивен

Я вспомнил, как Майк сказал ей на автостоянке у больницы: «Это не обязательно будет последний хороший день». Но рано или поздно этот день все равно бы наступил. Так случается с каждым из нас.

Она села, натянула на себя простыню.

– Помнишь, я говорила, что Майк стал моим будущим? Моей блестящей карьерой?

– Да.

– Не думаю, что у меня будет какая-то другая. После Майкла останется… пустота. Кто сказал, что жизнь американца – пьеса, в которой не бывает второго акта[29]?

Я взял ее за руку.

– Не тревожься о втором акте, пока не закончился первый.

Она высвободила руку и погладила меня по лицу.

– Ты молодой, но не совсем глупый.

Хорошо сказано, однако я все равно чувствовал себя глупым. Во-первых, из-за Уэнди, но не только. Я обнаружил, что мои мысли возвращаются к этим чертовым фотографиям в папке Эрин. Что-то на них…

Она легла. Простыня соскользнула с ее груди, и я вновь почувствовал шевеление между ног. Действительно, иногда быть двадцатиоднолетним – чертовски здорово.

– Мне так понравилось в тире. Я и забыла, до чего это приятно, целиться и стрелять. Впервые отец дал мне винтовку, когда мне было шесть лет. Маленькую, однозарядную, двадцать второго калибра. И я влюбилась в стрельбу.

– Правда?

Она улыбалась.

– Да. Это нас связывало. Крепко-крепко. Больше ничего общего у нас не нашлось. – Она приподнялась на локте. – Это дерьмо насчет адского огня и серы он продавал чуть ли не с подросткового возраста, и не только потому, что зарабатывал на этом деньги. Родители пичкали его церковными псалмами по три раза на дню, и я не сомневаюсь, он верит в каждое слово. Но знаешь что? Он по-прежнему сначала южанин, а уже потом проповедник. Его пикап изготовлен на заказ и стоит пятьдесят тысяч долларов – но от этого он не перестал быть пикапом. Он по-прежнему ест бисквиты с подливой в «Шоунис». Эталон юмора для него – Минни Перл и Джуниор Сэмплс. Он любит песни об изменах и борделях. И любит свои винтовки. Меня не волнует, каким Иисусом он торгует, и я не испытываю ни малейшего желания стать владелицей пикапа, но оружие… любовь к нему он передал своей единственной дочери. Я стреляю, и у меня улучшается настроение. Дерьмовая наследственность, правда?

Я ничего не сказал, только поднялся с кровати, открыл колу, одну бутылку дал Энни.

– У него, наверное, полсотни винтовок и ружей в его доме в Саванне, многие очень дорогие, антикварные, и еще с полдесятка здесь, в сейфе. У меня две винтовки в моем доме в Чикаго, хотя по мишени я не стреляла уже два года. Если Майк умрет… – Она прижала бутылку с колой ко лбу, словно хотела унять головную боль. – Когда Майк умрет, я первым делом избавлюсь от них, чтобы не вводили в искушение.

– Майк не хотел бы…

– Разумеется, не хотел бы, я это знаю, но дело не только в нем. Если бы я могла поверить – как мой святоша-отец, – что после смерти встречу Майка у золотых ворот! Но я не могу. Я изо всех сил пыталась в это поверить маленькой девочкой, но не получилось. Бог и рай продержались на четыре года дольше Зубной феи, но потом я перестала в них верить. Я думаю, что там только тьма: ни мыслей, ни воспоминаний, ни любви. Просто тьма. Забвение. Поэтому мне так трудно принять то, что с ним происходит.

– Майк знает, что там есть нечто большее, чем забвение.

– Да? Почему? Почему ты так думаешь?

Потому что она там была. Он ее видел и видел, как она уходила. Потому что она сказала: «Спасибо вам». И я знаю, потому что видел ленту Алисы, а Том видел Линду.

– Спроси его, – ответил я. – Но не сегодня.

Она поставила колу на столик и всмотрелась в меня. Улыбнулась, отчего в уголках ее рта снова появились ямочки.

– Второй раз ты получил. Не думаю, что тебе интересен третий?

Я поставил свою колу на пол у кровати.

– Раз уж об этом зашла речь…

Она протянула ко мне руки.

Первый раз обернулся позором. Второй был неплох. Третий… что ж, третий раз – волшебный.

Я ждал в гостиной, пока Энни одевалась. Вниз она спустилась в джинсах и свитере. Я подумал о синем бюстгальтере под свитером – и, будь я проклят, между ног снова что-то зашевелилось.

– Все хорошо? – спросила она.

– Да, но я бы хотел, чтобы было еще лучше.

– Я тоже, но это все, на что мы можем рассчитывать. Если я нравлюсь тебе так же, как ты нравишься мне, ты с этим смиришься. Да?

– Да.

– Вот и славно.

– Как долго вы с Майком пробудете здесь?

– Если этот дом сегодня не унесет ветром?

– Его не унесет.

– Неделю. Майку надо пройти комплексное обследование в Чикаго, которое начнется семнадцатого числа, а я хочу приехать пораньше, чтобы обустроиться. – Она глубоко вздохнула. – И поговорить с его дедушкой о встрече. Необходимо установить какие-то рамки. Скажем, никакого Иисуса.

– Я увижу тебя до отъезда?

– Да. – Она обвила руками мою шею и поцеловала меня. Потом отступила на шаг. – Но не так, как сегодня. Иначе все слишком запутается. Я знаю, ты это понимаешь.

Я кивнул. Потому что понимал.

– А теперь иди, Дев. И спасибо тебе. Все было отлично. Самый лучший заезд мы приберегли напоследок, верно?

Она говорила правду. Не темный заезд, а светлый.

– Я бы хотел сделать больше. Для тебя. Для Майка.

– Я тоже, – кивнула она, – но не в этом мире. Приходи завтра к ужину, если погода позволит. Майк будет рад.

Она выглядела настоящей красавицей, босиком, в линялых джинсах. Мне хотелось обнять ее, взять на руки и унести в какое-нибудь безмятежное будущее.

Вместо этого я ушел. «Не в этом мире», – сказала она и попала в десятку.

Попала в десятку.

Примерно в сотне ярдов в сторону города, на материковой стороне двухполосной дороги, находилось некое подобие торгового центра, слишком маленькое, чтобы носить это гордое название: магазин деликатесов, салон-парикмахерская «Волосы смотрят на тебя»[30], аптека, отделение «Южного трастового банка», ресторан «Ми каза», куда, без сомнения, заглядывали представители элиты Бич-роу. Направляясь к Хэвенс-Бэй и пансиону миссис Шоплоу, я даже не взглянул в ту сторону. Еще одно подтверждение того, что у меня не было дара, который делили Майк Росс и Роззи Голд.

«Ложись спать пораньше», – посоветовал мне Фред Дин, и я так и сделал. Лежал, закинув руки за голову, слушал шум прибоя, как и все прошедшее лето, вспоминал прикосновения ее рук, упругость грудей, вкус губ. Больше всего думал о ее глазах, волосах, разметавшихся по подушке. Я любил ее не так, как Уэнди – подобная любовь, сильная и глупая, приходит раз в жизни, – но любил. И люблю до сих пор. За доброту, а еще больше – за терпение. Вероятно, некоторым молодым людям выпадает более удивительное посвящение в тайны секса, но никому и никогда не доставалось более сладкое.

В конце концов я заснул.

Меня разбудил постукивавший где-то внизу ставень. Я взял с ночного столика часы: без четверти час. Решил, что уснуть под этот стук уже не удастся, оделся, направился к двери, потом вернулся к стенному шкафу за дождевиком. Спустившись вниз, остановился. В большой спальне, отделенной от гостиной коридором, «пилила дрова» миссис Ш.: одна рулада сменяла другую. Стук ставня не тревожил ее покой.

Как выяснилось, дождевик мне не требовался, во всяком случае, пока, потому что дождя еще не было. Но поднявшийся ветер уже дул со скоростью около двадцати пяти миль в час. Низкий, устойчивый рокот прибоя сменился приглушенным грохотом. Я задался вопросом, а может, специалисты по погоде недооценили «Гильду», подумал об Энни и Майке в доме на берегу, и мне стало не по себе.

Я нашел болтавшийся ставень и закрепил его крючком. Вернулся в дом, поднялся на второй этаж, разделся, снова лег. Сон не шел. Ставень затих, но я ничего не мог поделать с ветром, завывавшим под карнизами (а при сильных порывах переходившим на визг). Не мог отключить мозг, который вновь заработал.

Это не белое, думал я. Фраза ничего для меня не значила – но хотела значить. Хотела перекинуть мостик к чему-то, что я видел в парке во время нашего сегодняшнего визита.

«Над тобой витает тень, молодой человек». Роззи Голд, в день нашей встречи. Я задался вопросом, как долго она работала в «Стране радости» и где работала раньше. Она карни-от-карни? И какое это имело значение?

«У одного из детей есть дар. У кого именно, не знаю. Это от меня сокрыто».

Я знал. Майк видел Линду Грей. И освободил ее. Как говорят, показал ей дверь, которую она не могла найти сама. Иначе с чего Линде его благодарить?

Я закрыл глаза и увидел Фреда в тире, блистательного, в костюме-тройке и волшебном цилиндре. Увидел Лейна, протягивающего одну из прикованных к стойке винтовок.

Энни: «Сколько?»

Фред: «Десять в обойме. Сколько захотите, мэм. Сегодня ваш день».

Мои глаза широко раскрылись, потому что на меня одновременно обрушились несколько мыслей. Я сел, прислушиваясь к ветру и усиливавшимся ударам волн. Потом включил верхний свет и достал папку Эрин из ящика стола. С гулко колотящимся сердцем положил фотографии на стол. Отпечатки были отличные, а вот освещение – так себе. Я вновь оделся, убрал фотографии в папку, еще раз спустился вниз.

Лампа висела над столом, за которым мне надирали задницу в «Эрудит», и я знал, что она достаточно яркая. От коридора, ведущего к апартаментам миссис Ш., гостиную отделяла раздвижная дверь. Я плотно закрыл ее, чтобы свет не побеспокоил хозяйку. Включил лампу, переставил коробку с «Эрудитом» на телевизор, выложил фотографии на стол. Я так нервничал, что не смог заставить себя сесть. Склонился над столом, меняя фотографии местами. Собрался проделать это в третий раз, когда моя рука застыла. Я увидел. Увидел его. Для суда эти улики не годились, но мне их вполне хватило. У меня подогнулись колени, и я сел.

Телефон, по которому я столько раз говорил с отцом (всегда отмечая на «Листке правды» дату и продолжительность разговора), неожиданно зазвонил. В глубокой, нарушаемой лишь завываниями ветра ночной тишине этот звук больше напоминал крик. Подскочив к телефонному аппарату, я сдернул трубку.

– А-а-а… – Вот и все, что я смог сказать. У меня слишком сильно колотилось сердце.

– Это ты, – прозвучал голос на другом конце провода. Веселый и приятно удивленный. – Я ожидал твою домохозяйку. Уже приготовил историю о внезапно возникших семейных обстоятельствах.

Я попытался заговорить и не смог.

– Девин! – Дразняще. Радостно. – Ты здесь?

– Я… одну секунду.

Я прижал трубку к груди, гадая (просто удивительно, какие мысли приходят в голову в стрессовой ситуации), слышит ли он удары моего сердца. Со своей стороны я прислушивался к миссис Шоплоу. И слышал лишь ее приглушенный храп. Я поступил правильно, закрыв дверь в гостиную. А еще больше меня радовало отсутствие второго телефонного аппарата в ее спальне. Я вернул трубку к уху и спросил:

– Что вам надо? Почему вы звоните?

– Я думаю, ты знаешь, Девин… а если и нет, уже поздно что-то менять.

– Вы тоже экстрасенс? – спросил я. Глупый вопрос, но в тот момент мои разум и язык, похоже, шли различными путями.

– Это к Роззи, – ответил он. – Нашей Мадам Фортуне. – И рассмеялся, в прямом смысле этого слова. Голос у него был совсем расслабленный, но я ему не верил. Расслабленные убийцы не звонят посреди ночи. Особенно когда не знают, кто снимет трубку.

Но он сочинил историю, подумал я. Этот парень – бойскаут, он безумен, но всегда готов. Татуировка, к примеру. Именно она притягивает взгляд, когда смотришь на эти фотографии. Не лицо. И не бейсболка.

– Я знал, что у тебя на уме, – продолжил он. – Знал еще прежде, чем эта девушка привезла тебе папку. С фотографиями. И сегодня… с мамашей-милашкой и ее покалеченным мальцом… ты сказал им, Девин? Они помогали тебе?

– Они ничего не знают.

Мощный порыв ветра обрушился на дом. Из трубки тоже доносились завывания… словно он звонил с улицы.

– Я вот гадаю, можно ли тебе верить?

– Можно. Конечно, можно. – Я смотрел на фотографии. Человек-татуировка с рукой на ягодице Линды Грей. Человек-татуировка помогает ей прицеливаться в тире.

Лейн: «Давайте поглядим, какая вы Оукли».

Фред: «Суперстрелок!»

Человек-татуировка в его сомболке и солнцезащитных очках, со светлой бородкой. И татуировка – голова птицы – выделяется на руке, потому что кожаные перчатки лежат в заднем кармане, пока они с Линдой Грей не въедут в «Дом ужасов». Пока не окажутся в темноте.

– А я все гадаю, – вновь заговорил он. – Сегодня ты слишком долго пробыл в старом доме. Рассказывал ей о фотографиях, которые привезла эта Кук, или просто трахал ее? А может, и то, и другое? Мамаша – лакомый кусочек, это точно.

– Они ничего не знают, – тихо повторил я, глядя на сдвинутые створки двери. Ожидая, что они разойдутся и на пороге появится миссис Ш., в ночной рубашке и с белым от ночного крема лицом. – Я тоже. Ничего такого, что могу доказать.

– Возможно, и так, однако это лишь вопрос времени. Вылетит – не поймаешь. Ты же слышал эту поговорку?

– Конечно, конечно. – Я понятия не имел, о чем он толкует, но в тот момент согласился бы с ним, даже заяви он, что ежегодно выступавший в «Стране радости» Бобби Райделл – президент.

– Ладно, вот что ты сейчас сделаешь. Ты приедешь в «Страну радости», и мы все обсудим, лицом к лицу. Как мужчина с мужчиной.

– А зачем мне это делать? С моей стороны это будет чистым безумием. Если вы тот, кто…

– Ты знаешь, кто я! – В его голосе послышалось раздражение. – И я знаю, что если ты пойдешь в полицию, они выяснят, что я поступил на работу в «Страну радости» примерно через месяц после убийства Линды Грей. Потом меня свяжут с шоу Уэлмана и «Южной звездой», и игра закончится.

– Тогда почему бы мне не позвонить им прямо сейчас?

– Ты знаешь, где я? – В его голос закралась злость. Нет – ненависть. – Ты знаешь, где я нахожусь прямо сейчас, маленький любопытный сукин сын?

– В «Стране радости», вероятно. В администрации.

– Отнюдь. Я в торговом центре на Бич-роу. В том самом, куда богатые сучки ходят за вегетарианскими продуктами. Богатые сучки вроде твоей подружки.

По моему позвоночнику, от загривка к копчику – очень медленно – заскользил холодок. Я промолчал.

– Около аптеки есть телефон-автомат. Даже не будка, но это не важно, потому что дождь еще не начался. Только ветер. Вот где я. И с того места, где я стою, виден дом твоей подружки. На кухне горит свет… вероятно, она оставляет его на ночь, но остальные окна темны. Я могу повесить трубку и добраться туда за шестьдесят секунд.

– Там есть охранная сигнализация! – Я не знал, правда ли это.

Он рассмеялся:

– Неужели ты не понимаешь, что мне насрать? Меня это не остановит, и я перережу ей горло. Но сначала заставлю посмотреть, как проделываю то же самое с маленьким калекой.

Но ты ее не изнасилуешь, подумал я. Не изнасилуешь, даже если у тебя будет время. Потому что тебе нечем.

Слова уже вертелись на языке, но я сдержался. Даже перепуганный, я понимал, что злить его еще больше – очень плохая идея.

– Вы так хорошо сегодня их принимали, – пробормотал я. – Цветы… призы… аттракционы.

– Да, все ради лохов. Расскажи мне о вагончике, который сам по себе выехал из «Дома ужасов». Что это значило?

– Я не знаю.

– А я думаю, знаешь. Может, мы это обсудим. В «Стране радости». Я знаю твой «форд», Джонси. У него мигает левая фара, и такая изящная вертушка на антенне. Если не хочешь, чтобы я начал резать глотки в том доме, прямо сейчас садись в автомобиль и поезжай в «Страну радости» по Бич-роу.

– Я…

– Молчи, когда я с тобой говорю. Проехав торговый центр, увидишь меня рядом с парковым грузовиком. Я даю тебе четыре минуты, чтобы добраться сюда. С того момента, как положу трубку. Если не увижу тебя, убью женщину и мальчишку. Понял?

– Я…

– Ты понял?

– Да!

– Я поеду за тобой к парку. О воротах не беспокойся. Они уже открыты.

– Значит, вы убьете меня или их? Выбор за мной, так?

– Убью тебя? – В его голосе звучало искреннее изумление. – Я не собираюсь убивать тебя, Девин. Зачем мне усугублять и без того неприятное положение? Нет, я собираюсь просто исчезнуть. Не в первый раз и скорее всего не в последний. Я хочу поговорить. Хочу узнать, как ты на меня вышел.

– Я могу рассказать по телефону.

Он рассмеялся.

– И упустить шанс сокрушить меня и вновь стать Хоуи-героем? Сначала маленькая девочка, потом Эдди Паркс и, наконец, мамаша-красотка с сыном-калекой на закуску. Разве ты сможешь пройти мимо? – Он перестал смеяться. – Четыре минуты.

– Я…

Он повесил трубку. Я посмотрел на фотографии. Открыл ящик стола, достал один из блокнотов, разыскал механический карандаш, которым Тина Экерли всегда вела счет. Написал: Миссис Ш., если Вы читаете эту записку, значит, со мной что-то случилось. Я знаю, кто убил Линду Грей. И других.

Ниже я вывел его имя заглавными буквами.

И побежал к двери.

Двигатель моего «форда» чихал и плевался, но не заводился. Затем начал садиться аккумулятор. Все лето я говорил себе, что нужно купить новый, и постоянно тратил деньги на что-то другое.

Голос отца: «Ты заливаешь карбюратор, Девин».

Я убрал ногу с педали газа, посидел в темноте. Казалось, время летит, несется вскачь. Какая-то часть меня хотела вернуться в дом и позвонить в полицию. Энни я позвонить не мог, потому что не знал ее гребаного телефонного номера. А учитывая известность Бадди Росса, не приходилось сомневаться, что в справочнике его нет. Знал ли об этом он? Вероятно, нет, но ему чертовски везло. Его, такого наглого и самоуверенного, должны были поймать давным-давно, но ведь не поймали. Потому что ему чертовски везло.

Она услышит, как он вламывается в дом, и застрелит его.

Только винтовки, по ее словам, хранились в сейфе. И даже если бы она успела вытащить одну, ублюдок уже приставил бы бритву к горлу Майка.

Я вновь повернул ключ зажигания, не ставя ногу на педаль газа. В карбюраторе было полно бензина, и двигатель завелся сразу. Я выехал задним ходом с подъездной дорожки и повернул к «Стране радости». Красный неоновый круг «Колеса» и синие неоновые петли «Шаровой молнии» сияли на фоне низких, быстро бегущих облаков. Эти два аттракциона всегда освещались штормовыми ночами, чтобы служить маяком для кораблей и «отгонять» легкомоторные самолеты, которые заходили на посадку в окружной аэропорт Пэриша.

Бич-роу обезлюдела. Каждый порыв ветра швырял на дорогу песок, а некоторые сотрясали мой автомобиль. На твердом покрытии уже начали формироваться дюны. В свете фар они напоминали пальцы скелета.

Поравнявшись с торговым центром, я увидел одинокую фигуру в середине автомобильной стоянки, рядом с одним из грузовиков технической службы парка. Когда я проезжал мимо, мужчина поднял руку и махнул.

Потом я миновал большой викторианский особняк, высившийся со стороны океана. На кухне горел свет. Я подумал, что это флуоресцентная лампа над раковиной. Вспомнил, как Энни вошла на кухню со свитером в руке. Ее загорелый живот. Бюстгальтер почти того же цвета, что и джинсы. «Хочешь подняться со мной наверх, Девин?»

Огни вспыхнули в зеркале заднего вида и начали приближаться. Он включил дальний свет, и я не мог разглядеть, на чем он едет, но этого и не требовалось. Я знал, что это грузовик технической службы, и знал, что он солгал, сказав, что не собирается меня убивать. Записка, которую я оставил миссис Шоплоу, утром будет лежать на прежнем месте. Она прочтет ее вместе с именем. Вопрос заключался в другом: сколько времени ей потребуется, чтобы поверить мне? Он же такой обаятельный балагур, улыбчивый, в котелке набекрень. Конечно, все женщины любили Лейна Харди.

Как он и обещал, ворота были открыты. Я въехал в парк и собрался припарковаться у запертого тира. Он коротко просигналил и мигнул фарами: мол, поезжай дальше. Когда я добрался до колеса, мигнул вновь. Я заглушил двигатель «форда», отдавая себе отчет, что, возможно, никогда больше его не заведу. Красный неон подъемки окрашивал кровью приборный щиток, сиденья, мою кожу.

Фары грузовика погасли. Я услышал, как открылась и захлопнулась дверца. И слышал ветер, завывавший в фермах «Колеса», словно разъяренные гарпии. А еще слышал ритмичное, почти синкопированное постукивание. Колесо дрожало на своей толстенной оси.

Убийца Линды Грей – и Ди-Ди Маубрей, и Клодин Шарп, и Дарлин Стамнагер – подошел к моему автомобилю и постучал по стеклу стволом пистолета. Махнул рукой, приглашая на выход. Я открыл дверцу и вышел.

– Вы сказали, что не собираетесь меня убивать. – Мой голос звучал жалко, да и ноги у меня подкашивались.

Лейн ослепительно улыбнулся:

– Что ж… посмотрим, как карта ляжет. Да?

Этой ночью он наклонил котелок влево и натянул его потуже, чтобы не сдуло. Волосы, обычно стянутые в конский хвост, рассыпались по плечам, и их трепал ветер, продолжавший завывать в фермах колеса и трясти его. Отблески красного неона подрагивали на лице Лейна.

– Не тревожься о подъемке. – Он взглянул на колесо. – Будь оно цельным, его бы завалило, а так ветер проскакивает между фермами. У тебя есть другие поводы для беспокойства. Расскажи мне о вагончике, который выехал из «Дома ужасов». Мне действительно хочется знать. Как ты это сделал? Использовал какой-то хитрый пульт дистанционного управления? Меня такие штучки очень интересуют. За ними будущее, вот что я думаю.

– Не было никакого пульта.

Он словно и не услышал.

– И в чем смысл? Припугнуть меня? Если так, напрасный труд. Меня этим не проймешь.

– Это сделала она. – Я не знал, правда ли это, но не имел ни малейшего желания упоминать Майка. – Линда Грей. Вы ее не видели?

Его улыбка увяла.

– Это все, на что ты способен? Давняя история о призраке в «Доме ужасов». Тебе придется придумать что-нибудь получше.

Значит, он тоже ее не видел. Но, думаю, знал: там что-то есть. Не могу сказать наверняка, но скорее всего именно поэтому он и предложил сходить за Майло. Не хотел, чтобы мы приближались к «Дому ужасов».

– Она там точно была. Я видел ее ободок. Помните, я заглядывал в вагончик? Он лежал под сиденьем.

Он ударил так внезапно, что у меня не было шанса увернуться. Ствол пистолета разорвал кожу на лбу. Перед глазами вспыхнули звезды. Кровь залила лицо, и я ослеп. Отшатнулся, привалился к перилам ведущего к «Колесу» пандуса, схватился за них, чтобы не упасть. Вытер лицо рукавом дождевика.

– Я не знаю, зачем тебе пытаться напугать меня байкой про привидения, когда все так далеко зашло, и мне это не нравится. Ты знаешь про ободок благодаря фотографии из папки, которую привезла тебе твоя пронырливая подруга-сучка. – Он улыбнулся зубастой, лишенной всякого обаяния улыбкой. – С вруном вранье не катит.

– Но… вы же не видели папку. – Впрочем, даже с гудящей головой я без труда догадался, в чем дело. – Ее видел Фред. И сказал вам. Да?

– Да. В понедельник. За ленчем в его кабинете. Он сказал, что ты и твоя сучка-студентка играете в братьев Харди[31]. Только другими словами. Он думал, это очень мило. В отличие от меня, потому что я видел, как ты сдернул перчатки с рук Эдди Паркса. Именно тогда я понял, чем вы занимаетесь. Эта папка… Фред сказал, что сучка исписала не одну страницу. И я понял, что рано или поздно она свяжет меня с Уэлманом и «Южной звездой».

Перед моим мысленным взором возникла тревожная картина: Лейн Харди едет на поезде в Аннандейл с опасной бритвой в кармане.

– Эрин ничего не знает.

– Ой, расслабься. Думаешь, я попытаюсь с ней разделаться? Включи мозги. А пока будешь этим заниматься, пошевели ногами. Марш на трон, чемпион. Мы вдвоем далеко пойдем. Поднимемся ввысь, где вид зашибись.

Я уже открыл рот, чтобы спросить, не рехнулся ли он, но вопрос прозвучал бы глупо, с учетом того, как далеко все зашло.

– Чего лыбишься, Джонси?

– Ничего. Вы же не хотите и впрямь подняться наверх при таком ветре, а? – Но двигатель колеса работал. Поначалу я не замечал этого за шумом ветра, прибоя, скрипом громадного сооружения, а теперь вот услышал мерное гудение. Даже урчание. И тут до меня дошел вполне очевидный вариант развязки: он, вероятно, намеревался покончить со мной и застрелиться. Возможно, вы думаете, что такая мысль могла бы прийти ко мне и раньше, потому что для безумцев это обычное дело: газеты пестрят подобными историями. Наверное, вы правы. Но я был в шоке.

– Старушка «Каролина» совершенно безопасна, – заверил меня Лейн. – Я бы поднялся на ней и при шестидесяти милях в час, не то что при каких-то тридцати. Такой же ветер дул, когда два года тому назад вдоль побережья прошла «Карла». И ничего.

– Как вы собираетесь запустить колесо, если мы оба будем в кабинке?

– Залезай и увидишь. Или… – Он поднял пистолет. – Или я могу пристрелить тебя прямо здесь. Мне без разницы.

Я поднялся по пандусу, открыл дверцу стоявшей у посадочной платформы кабинки и собрался шагнуть в нее.

– Нет, нет, нет, – остановил он меня. – Ты поедешь с краю. Оттуда вид лучше. Отойди и не гунди. И сунь руки в карманы.

Лейн проскользнул в кабинку, держа меня на мушке. Кровь заливала мне глаза, текла по щекам, но я не решался вытащить руки из карманов дождевика и вытереть ее. Я видел, как напрягся его палец на спусковом крючке. Он сел у дальней стены кабинки.

– Теперь ты.

Я вошел в кабинку. Выбора у меня не было.

– И захлопни дверцу, а то задам перцу.

– Вы говорите, как доктор Сьюз.

Он ухмыльнулся:

– Лесть тебе не поможет. Закрывай дверцу или получишь пулю в колено. Думаешь, кто-то услышит твои крики при таком ветре? Сомневаюсь.

Я закрыл дверцу. Когда вновь посмотрел на него, он держал в одной руке пистолет, а в другой – квадратную металлическую коробочку. Из нее торчала короткая толстая антенна.

– Я говорил тебе, люблю такие штучки. Это дистанционный пульт для ворот гаража, только чуть модифицированный. Посылает радиосигнал. Весной я показывал его мистеру Истербруку, сказал, что это идеальное устройство для управления колесом, когда под рукой нет ни салаги, ни газонта. Он ответил, что не может на это пойти, потому что безопасность использования пульта не подтверждена комиссией штата. Трусливый старый сукин сын. Я собирался его запатентовать. Теперь, пожалуй, поздно. Возьми.

Я взял. Действительно, это был дистанционный пульт для ворот гаража. «Джини». Мой отец пользовался почти таким же.

– Видишь кнопку со стрелкой вверх?

– Да.

– Нажми ее.

Я положил большой палец на кнопку, но не нажал. Внизу ветер был сильным; каким же он окажется наверху, где вид зашибись? «Мы летим!» – крикнул Майк.

– Нажимай, а не то получишь пулю в колено, Джонси.

Я нажал. Двигатель вошел в зацепление с вращающим механизмом, и наша кабинка начала подниматься.

– А теперь выброси его.

– Что?

– Выброси его, а не то получишь пулю в колено и больше никогда не сможешь танцевать тустеп. Считаю до трех. Один…

Я выбросил пульт. Колесо поднималось и поднималось сквозь ветреную ночь. Справа я видел спешившие к берегу волны, белоснежная пена на их гребнях, казалось, фосфоресцировала. Слева темнела спящая суша. Бич-роу пустовала. Ветер выл, сдувал со лба слипшиеся от крови волосы. Кабинку болтало. Лейн подался вперед, потом назад, чтобы еще сильнее ее раскачать… но смотревший мне в бок пистолет не шелохнулся. Красный неон отражался от ствола.

– Это тебе не пенсионерский аттракцион, да, Джонси? – прокричал он.

Как будто я собирался спорить. В эту ночь «Каролинское колесо» превратилось в аттракцион для экстремалов. Когда мы добрались до вершины, жуткий порыв ветра тряхнул нашу кабинку так сильно, что ее едва не сорвало со стальных креплений. Котелок Лейна унесло в ночь.

– Дерьмо! Ладно, найду другой.

Лейн, как мы вылезем из кабинки? Я так и не задал этот вопрос. Боялся услышать, что вылезать нам не понадобится. Если ветер не завалит колесо или не отключится электричество, мы так и будем вращаться до утра, пока не придет Фред. Два мертвеца в лохолифте «Страны радости». Понятно, какая мысль возникла у меня следующей.

Лейн улыбался.

– Хочешь добраться до пистолета, да? По глазам вижу. Помнишь, что сказал Грязный Гарри в том фильме? Сначала задай себе вопрос: уверен ли ты, что тебе повезет?

Теперь мы спускались, и кабинку мотало уже не так яростно. Я решил, что не уверен в собственном везении.

– Скольких ты убил, Лейн?

– Не твое гребаное дело. И поскольку пистолет у меня, вопросы задавать буду я. Как давно ты знаешь? Достаточно давно, верно? По меньшей мере с того дня, как эта сучка показала тебе фотографии. Ты просто тянул время, чтобы калека смог провести день в парке. Твоя ошибка, Джонси. Ошибка лоха.

– Я понял только этой ночью.

– Ох, горят штанишки у нашего лгунишки.

Мы проползли мимо посадочной платформы и снова двинулись вверх. Я подумал: Он, наверное, захочет застрелить меня на самом верху. А потом или застрелится, или выбросит меня из кабинки. А сам спрыгнет на платформу, когда кабинка будет проходить нижнюю точку. Рискнет, понадеется, что не сломает ни ногу, ни ключицу. Я склонялся к сценарию «убийство-самоубийство», но лишь после того, как он полностью утолит свое любопытство.

– Может, я и глуп, но я не лжец. Я смотрел и смотрел на фотографии, видел в них что-то знакомое, но до этой ночи никак не мог понять, что именно. Все дело в шляпе. На снимке ты в сомболке, не в котелке, но она наклонена в одну сторону, когда ты и эта Грей стоите в очереди к «Чашкам-вертушкам», и в другую, когда вы в стрелковом тире. Я просмотрел остальные, где вы на заднем плане, и там то же самое. То в одну сторону, то в другую. Ты делаешь это постоянно. Не отдавая себе отчета.

– И это все? Наклон гребаной бейсболки?

– Нет.

Мы вновь подбирались к верхней точке, но я подумал, что выторговал себе еще один оборот. Он хотел это услышать. Тут полил дождь, сильный как из ведра. По крайней мере он смоет кровь с лица, подумал я. А когда посмотрел на него, заметил, что смывается не только кровь.

– Однажды я увидел тебя без шляпы и подумал, что в твоих волосах появилась седина, белые ниточки. – Я почти кричал, чтобы перекрыть рев ветра и шум дождя. Наклонные струи били в лицо. – Вчера, увидев, как ты вытираешь загривок, подумал, что это грязь. Этой ночью, разобравшись с бейсболкой, я начал думать о ложной татуировке. Эрин заметила, что она расплылась от пота. Уверен, копы это упустили.

Я видел свой автомобиль и грузовик технической службы, которые увеличивались в размерах по мере того, как наша кабинка завершала второй круг. За ними по авеню Радости летело что-то большое – возможно, оторванное ветром брезентовое полотнище.