Маленький домик в Больших Лесах Уайлдер Лора
Рождество
Приближалось Рождество.
Бревенчатый домик чуть не по самые окна замело снегом, а утром, когда папа открывал дверь, он натыкался на огромный сугроб высотой не меньше Лоры. Папа брал лопату, разгребал снег и расчищал тропинку к хлеву, где в тепле и уюте стояли лошади и коровы.
Дни были ясные и солнечные. Мэри и Лора залезали на стулья и глядели в окно на искрящийся снег. На темных голых ветвях деревьев сверкали и искрились снежные хлопья. С крыши свисали длинные сосульки толщиной с Лорину руку. Они были прозрачные как стекло, и внутри у них переливались и вспыхивали яркие огоньки.
Когда папа шел по тропинке из хлева, его дыхание застывало в воздухе облачком пара и белой изморозью оседало на усах и бороде.
Входя в дом. папа топал ногами, стряхивая снег с сапог, хватал Лору на руки, прижимая к своей холодной куртке, а на усах у него таяли снежинки.
Каждый вечер папа мастерил что-то из трех дощечек. Одна была большая, а две другие поменьше. Обстругав их ножом, он отшлифовал дощечки наждачной бумагой и даже ладонью, пока они не стали гладкими, как шелк, а потом стал вырезать на них разные узоры. Когда все три дощечки были готовы, папа соединил их вместе, и получилась чудесная резная полочка. Большая дощечка служила спинкой. Она была украшена резными зубчатыми башенками с круглыми окошками и полумесяцами. По краям шел узор из листьев, цветов и птичек, а на самой верхушке красовалась большая звезда. К спинке под прямым углом была прикреплена вторая дощечка, тоже украшенная тонким затейливым узором из цветов и листьев, а третья дощечка была вырезана дугой, и по ее краю вилась тонкая лоза. Эта дощечка поддерживала всю полочку снизу.
Эту красивую полочку папа сделал в подарок маме на Рождество. Он старательно укрепил ее на стене между окнами, и мама поставила на нее свою фарфоровую пастушку.
На голове у фарфоровой пастушки была фарфоровая шляпка, а из-под шляпки падали на плечи фарфоровые кудри. Фарфоровое платье было отделано фарфоровыми кружевами, а фартук и позолоченные туфельки тоже были фарфоровыми. Пастушка казалась еще красивее оттого, что стояла на резной полочке, украшенной цветами, листьями. птичками и большой звездой на верхушке.
Мама теперь целыми днями готовила вкусные вещи к Рождеству. Она испекла пшеничный и ржаной хлеб, шведские сухарики, заготовила большое блюдо печеных бобов с патокой и солониной, спекла яблочный пирог, наполнила большую вазу печеньем, а Лоре и Мэри позволила облизать ложку.
Однажды утром мама сварила густой сироп из сахара и патоки, папа принес со двора две большие миски с чистым белым снегом. Папа с мамой дали эти миски девочкам и показали, как наливать в них сироп. Струйки сиропа быстро затвердевали в холодном снегу, и из них получались леденцы в виде кружочков, колечек и разных завитушек. Мама разрешила Мэри и Лоре съесть по одному леденцу, а все остальные оставила на Рождество, когда приедут тетя Элиза, дядя Питер, их сын Питер и две дочки — Алиса и Элла.
Гости приехали накануне Рождества. Лора и Мэри услышали веселый звон колокольчиков. Звон становился все громче, и наконец большие сани появились из леса и подкатили к воротам. Тетя и дядя с детьми сидели на санях, плотно закутанные в шубы, одеяла и бизоньи шкуры. На них было столько всего надето, что они напоминали большие бесформенные узлы.
Когда все они зашли в дом, там сразу стало тесно. Черная Сьюзен убежала и спряталась в хлеву, а Джек носился кругами по снегу и без умолку лаял. Теперь было с кем поиграть!
Не успела тетя Элиза раздеть Питера. Алису и Эллу, как они вместе с Лорой и Мэри принялись с громкими криками бегать по дому. Наконец тетя Элиза велела им успокоиться, и Алиса сказала:
— Знаете что? Давайте «рисовать портреты»
Для этого надо было выйти во двор. Мама сказала, что Лора во дворе замерзнет, но, увидев, как Лора огорчилась, разрешила ей выйти со всеми, только ненадолго.
Лоре еще никогда не было так весело. Все утро они с Алисой, Эллой. Питером и Мэри «рисовали портреты» на снегу.
Для этого надо было залезть на пень, а потом, широко раскинув руки, ничком упасть в глубокий мягкий снег и постараться осторожно встать, чтобы не испортить отпечаток. На снегу получилось пять углублений в виде четырех девочек и одного мальчика с головами, руками и ногами. Это они называли своими портретами.
Так они играли целый день и наконец до того устали, что вечером не могли уснуть. Но уснуть надо было обязательно — ведь иначе к ним не придет Санта-Клаус. Поэтому они повесили на каминную полку свои чулки, прочитали молитву и улеглись. Девочек уложили в одну большую постель на полу, а Питера — на передвижную кроватку. Большую кровать отдали тете Элизе и дяде Питеру, а папа с мамой постелили себе на чердаке. Дядя Питер вытащил из саней все шубы и бизоньи шкуры, так что одеял хватило на всех.
Перед сном папа с мамой, дядя и тетя уселись возле камина поболтать. Засыпая. Лора услышала, как дядя Питер сказал:
— Недавно, когда я ездил в Лейк-Снти, Элиза чуть не попала в беду. Помните нашего огромного пса Принца?
Лора сразу проснулась. Она всегда любила слушать рассказы про собак Тихонько лежа в постели, она смотрела, как в камине вспыхивают огоньки, и слушала рассказ дяди Питера о том, как однажды утром тетя Элиза взяла ведро и отправилась за водой к роднику, а Принц пошел за ней. Когда она подошла к краю оврага, где тропинка спускается вниз к роднику, Принц вдруг ни с того ни с сего вцепился зубами ей в юбку и потащил ее назад.
— Вы же знаете, какой он большой пес. — продолжал дядя Питер. — Элиза стала его уговаривать, но он ее не отпускал, а вырваться от него она не могла, потому что он такой большой и сильный. Он тащил ее назад, пока не вырвал у ней целый клок из юбки.
— Это было мое голубое платье,— сказала тетя Элиза маме.
— Да что ты! — сказала мама.
— Он вырвал большущий кусок сзади, — продолжала тетя Элиза. — Я так разозлилась, что хотела его побить, но он на меня зарычал.
— Принц на тебя зарычал? — спросил папа.
— Да, — сказала тетя Элиза.
— Элиза опять направилась к роднику, — продолжал дядя Питер. — но Принц выскочил на тропинку перед ней и оскалил на нее зубы. Она испугалась.
— Еще бы! — сказала мама.
— Он так рассвирепел, что казалось, вот-вот меня укусит, — сказала тетя Элиза. — И наверняка бы укусил!
— Я еще в жизни ничего подобного не слышала, — заметила мама. — И что же ты сделала?
— Я повернулась, побежала назад в дом. где оставались дети, и захлопнула за собою дверь. — ответила тетя Элиза.
— Конечно. Принц всегда рычал на чужих. — сказал дядя Питер. — Но он так любил Элизу и детей, что я совершенно спокойно оставлял их с ним. Элиза не могла понять, что с ним стряслось.
После того как она вошла в дом, Принц бегал вокруг и рычал. Стоило ей приоткрыть дверь, как он бросался на нее и скалил зубы.
— Может быть, он взбесился? — спросила мама.
— Я тоже так подумала, — сказала тетя Элиза. — Я сидела взаперти с детьми и не смела выйти из дома. Как только я хоть чуть-чуть приоткрывала дверь. Принц вел себя так, словно хотел разорвать меня в клочья.
— И долго вы так сидели?
— Весь день, — отвечала тетя Элиза. — Питер взял с собой ружье, а иначе я бы этого пса пристрелила.
— К вечеру Принц наконец успокоился и улегся на дороге. — продолжал дядя Питер. — Элиза подумала, что он уснул, и решила тихонько пробраться мимо него и сходить за водой. Она осторожно приоткрыла дверь, но Принц, конечно, сразу же проснулся. Увидев у нее в руке ведро, он встал и пошел за ней к роднику. Подойдя поближе, Элиза увидела на снегу вокруг родника свежие следы пумы.
— Следы были величиной с мою руку,— сказала тетя Элиза.
— Да, — подтвердил дядя Питер. — Пума была огромная. Таких больших следов я еще в жизни не видывал. Если бы Принц утром пустил Элизу к роднику, ей бы несдобровать. Пума, оказывается, сидела на большом дубе, что растет над родником, и ждала, когда какой-нибудь зверь придет на водопой. Она, конечно, тотчас же прыгнула бы на Элизу.
Когда Элиза увидела эти следы, уже смеркалось, и она. не теряя времени, побежала домой, так и не набрав воды. Принц шел за ней, то и дело оглядываясь назад, в овраг.
— Я взяла его с собой в дом. и мы все сидели там. пока не вернулся Питер. — закончила тетя Элиза.
— Ты убил эту пуму? — спросил папа.
— Нет, — отвечал дядя Питер. — Я взял ружье, обошел все кругом, но ее нигде не было. Я видел только ее следы. Она ушла на север, в глубь Больших Лесов.
Алиса. Элла и Мэри тоже проснулись. Лора спрятала голову под одеяло и шепотом спросила Алису:
— Ты очень испугалась?
Алиса в ответ шепнула, что она. конечно, испугалась, но вот Элла испугалась еще больше. А Элла, тоже шепотом, сказала, что Алиса все врет, ничуть она не испугалась, ну просто ни капельки.
— Зато ты все время ныла, что хочешь пить. — шепотом возразила Алиса.
Девочки еще долго перешептывались, пока мама не сказала:
— Чарльз, если ты не поиграешь на скрипке, эти дети ни за что не уснут.
И тогда папа взял скрипку.
В комнате было тихо, тепло и светло от огня в камине. На стенах колыхались огромные тени мамы, тети Элизы и дяди Питера, а папина скрипка весело пела сама по себе. Она пела про рыжую телку, про канзасского путника и про сон, который приснился дьяволу. И под тихое пение папы и скрипки:
- Где же, где же Нелли Грей?
- Не увижусь больше с ней,
- Увезли мою подружку Нелли Грей… —
Лора постепенно уснула.
Утром все проснулись сразу, словно по команде, и первым делом посмотрели на свои чулки. В чулках что-то лежало! Значит, здесь побывал Санта-Клаус. Алиса, Элла, Лора и Питер вскочили и в своих красных фланелевых ночных рубашках с радостными криками бросились смотреть, что он им принес.
В каждом чулке было по паре красных рукавичек и по длинной мятной конфете в красную и белую полоску. Дети так обрадовались, что сначала ничего не могли сказать, и только сияющими глазами смотрели на чудесные рождественские подарки.
Но больше всех радовалась Лора. Она получила в подарок тряпичную куклу!
Кукла была очень красивая. Лицо у нее было из белого холста, глазами служили черные пуговки, брови были нарисованы черным карандашом, а губы и щеки подкрашены красным ягодным соком. Волосы мама сделала ей из черной шерстяной пряжи Она их сначала сплела, а потом распустила, и получились локоны.
У куклы были красные фланелевые чулочки, черные суконные гамаши вместо башмачков, а платье — ситцевое с синим и красным узором.
Кукла была такая красивая, что Лора не могла вымолвить ни слова. Она прижала куклу к себе и позабыла обо всем на свете. Она даже не заметила, что все на нее смотрят. Наконец тетя Элиза сказала:
— Вы когда-нибудь видели такие большие глаза? Хотя Лора кроме рукавичек и конфеты получила в подарок еще и куклу, другие девочки ей не завидовали.
Ведь она была самая маленькая — не считая Крошки Кэрри и Долли Варден — младшей дочки тети Элизы. Но малышки еще не играли в куклы и даже не знали, кто такой Санта-Клаус. Засунув пальцы в рот, они вертелись на руках у своих мам и с удивлением смотрели на всю эту суматоху.
Не выпуская куклу из рук, Лора уселась на край кровати. Ей очень понравились красные рукавички и полосатая конфета, но больше всего ей понравилась кукла. Она назвала ее Шарлоттой.
Потом все стали примерять свои новые рукавички, а Питер откусил большой кусок от своей конфеты. Девочки свои конфеты только немножко полизали, чтобы подольше хватило.
— Вот так так! — воскликнул дядя Питер. — Неужели тут не найдется ни одного чулка, в котором нет ничего, кроме розги. Выходит, вы все были такие хорошие?
Но никто из детей ни за что бы не поверил, что Санта-Клаус мог не подарить им ничего, кроме розги. Это иногда случается с некоторыми детьми, но никак не могло случиться с ними. Конечно, очень трудно хорошо вести себя каждый день — все время, целый год подряд, но ведь они очень старались.
— Не надо дразнить детей, Питер. — сказала тетя Элиза, а мама спросила:
— Лора, разве ты не дашь другим девочкам подержать твою новую куклу?
Она хотела сказать, что нехорошо быть эгоисткой.
Поэтому Лора на минутку дала подержать Шарлотту сначала Мэри, потом Алисе и, наконец, Элле. Они потрогали красивое платье, полюбовались красными чулочками, черными гамашами и шерстяными кудряшками. Но Лора очень обрадовалась, когда Шарлотта опять очутилась в безопасности у нее в руках.
Папа и дядя Питер получили в подарок от мамы и тети Элизы по паре красивых теплых рукавиц в красных и белых квадратиках. Маме тетя Элиза привезла большое красное яблоко, утыканное сушеной гвоздикой. Как оно вкусно пахло! И оно никогда не испортится, потому что гвоздики сохранят его крепким и свежим.
Мама смастерила в подарок тете Элизе книжечку для иголок. Переплет у книжечки был шелковый, а листочки, куда втыкают иголки, — из белых фланелевых лоскутков, чтобы иголки не заржавели.
Все полюбовались замечательной маминой полочкой. Тетя Элиза сказала, что дядя Питер тоже вырезал ей полочку, только с другим узором.
Взрослым Санта-Клаус не подарил ничего — но не потому, что они были плохие. Папа с мамой были хорошие. Просто они уже выросли, а взрослые люди должны дарить друг другу подарки сами.
Потом все подарки ненадолго отложили в сторону. Питер пошел помогать папе и дяде по хозяйству. Алиса и Элла с тетей Элизой убирали постели. Лора с Мэри накрывали на стол, а мама тем временем готовила завтрак.
На завтрак были оладьи Всем детям мама испекла оладьи в виде человечков. Она по очереди подзывала каждого к печке, и каждый, стоя рядом со своей тарелкой, смотрел, как мама набирает в ложку тесто, а потом наливает его на сковородку так, что получается голова, туловище, руки и ноги. Особенно весело было смотреть, как на горячей сковородке с длинной ручкой мама быстро и ловко переворачивает человечка, а потом кладет готовую дымящуюся оладью на тарелку.
Питер схватил своего человечка и первым делом откусил ему голову. Девочки ели своих человечков маленькими кусочками — сначала руки и ноги, потом туловище, а голову оставляли напоследок.
В этот день было так холодно, что играть во дворе детям не разрешили, но зато они всласть полизали свои конфеты и налюбовались новыми рукавичками. Потом все дружно уселись на пол и принялись рассматривать картинки в Библии и рисунки всевозможных зверей и птиц в папиной большой зеленой книге, которая называлась «Чудеса животного мира». Лора ни на минуту не выпускала из рук свою Шарлотту.
Потом был рождественский обед. За столом Алиса, Элла, Питер и Мэри с Лорой сидели молча, потому что твердо знали: детей должно быть видно, но не слышно!
Добавки просить не пришлось. Мама и тетя Элиза все время подкладывали им в тарелки всякие вкусные вещи и позволили есть сколько влезет.
— Рождество бывает только раз в году. — заметила тетя Элиза.
Пообедали рано, потому что гостям было очень далеко ехать.
— Как бы лошади ни старались, мы вряд ли засветло доберемся.— сказал дядя Питер.
Поэтому сразу после обеда они с папой пошли запрягать лошадей в сани, а мама с тетей Элизой принялись закутывать детей. На шерстяные чулки и башмаки им натянули еще толстые шерстяные рейтузы, потом надели рукавички, пальтишки с теплыми капюшонами, закутали их шалями, обвязали шеи шарфами, а лица закрыли толстыми шерстяными платками. Чтобы они не отморозили пальцы, мама засунула им в карманы горячие печеные картофелины, а на плите уже стояли наготове горячие утюги, которые уложат в сани под ноги. Стеганые одеяла, покрывала и бизоньи шкуры тоже заранее согрели.
Наконец все уселись в большие сани, устроились поудобнее, и папа подоткнул вокруг них последнюю шубу.
Лошади дружно тронулись, колокольчики зазвенели, гости крикнули: «До свиданья», и сани укатили.
Вскоре веселый звон колокольчиков замер вдали, и Рождество кончилось. Но какое это было прекрасное Рождество!
Воскресные дни
После Рождества зима стала казаться бесконечной. Лоре и Мэри надоело все время сидеть дома. Время тянулось очень медленно, особенно по воскресеньям.
Каждое воскресенье девочек с головы до ног одевали во все самое лучшее и завязывали им волосы свежими лентами. Они были чисто вымыты, потому что в субботу вечером их купали.
Летом все мылись водой из родника, а зимой папа набирал в корыто чистого снега и растапливал его на плите. Потом мама ставила возле теплой плиты два стула, вешала на них занавеску из одеяла и купала Лору, а потом Мэри.
Лору купали первой, потому что она была меньше Мэри. В субботу вечером ее вместе с Шарлоттой укладывали спать пораньше — ведь после того, как мама ее искупает и наденет ей чистую ночную рубашку, папа должен вылить воду из корыта и снова наполнить ее снегом, чтобы выкупать Мэри.
Уложив Мэри, мама мылась за занавеской сама, а потом уже мылся папа.
К воскресенью все были чистые!
По воскресеньям девочкам не позволяли бегать, кричать и шуметь. Мэри нельзя было шить лоскутное одеяло, а Лоре — вязать рукавички для Крошки Кэрри. Смотреть на бумажных кукол разрешалось, но вырезать им что-нибудь новое — нет. Платья для кукол нельзя было не только шить, но даже кроить и скалывать булавками.
Мэри с Лорой должны были тихо сидеть и слушать, как мама читает им рассказы из Библии или рассказы про львов, тигров и белых медведей из папиной большой зеленой книги. Им разрешалось смотреть картинки, держать в руках кукол и тихонько с ними разговаривать. Больше ничего делать не разрешалось.
Лора очень любила смотреть картинки в Библии. Лучше всех была картинка, на которой Адам давал имена животным.
Адам сидел на камне, а все звери и птицы — большие и маленькие — толпились вокруг, с нетерпением ожидая, когда им скажут, кто они такие. Адаму было очень хорошо. Он не боялся запачкать свою одежду, потому что никакой одежды на нем не было. У него была только шкура вокруг пояса.
— А воскресная одежда у Адама была? — спросила Лора у мамы.
— Нет, — ответила мама. — У бедного Адама не было ничего, кроме шкур.
Но Лора ни капельки не жалела Адама. Ей хотелось, чтоб и у нее тоже не было никакой одежды, кроме шкур.
Однажды в воскресенье после ужина терпенье у нее лопнуло. Она затеяла игру с Джеком, и через несколько минут принялась с криками носиться по дому.
Папа велел ей сесть на стул и успокоиться, но, усевшись, Лора разревелась и стала колотить пятками по стулу.
Папа отложил в сторону книгу и строго сказал:
— Поди сюда, Лора
Лора нехотя поплелась к папе. Она знала, что заслужила хорошую трепку. Но когда она подошла к нему, он грустно на нее поглядел, потом посадил к себе на колени, обнял одной рукой ее, а другой Мэри и сказал:
— Я расскажу вам о тех временах, когда ваш дедушка был маленьким.
Рассказ про дедушкины санки и про свинью
«Когда ваш дедушка был мальчиком, воскресенье начиналось не в воскресенье утром, а в субботу вечером. После заката солнца все работы и игры заканчивались.
Ужин проходил торжественно. После ужина дедушкин отец читал вслух главу из Библии, а все тихо и чинно сидели на своих стульях. Потом все опускались на колени, и отец читал длинную молитву. Когда он говорил „аминь“, все вставали с колен, брали свечки и отправлялись спать. При этом не разрешалось ни играть, ни смеяться, ни разговаривать!
Завтрак в воскресенье утром ели холодным, потому что в воскресенье нельзя было ничего варить. После завтрака все надевали самую лучшую одежду и отправлялись в церковь. Шли туда пешком: ведь запрягать лошадей — это тоже работа, а работать в воскресенье запрещалось.
Идти надо было медленно и торжественно, глядя прямо перед собой. Шутить, смеяться, даже улыбаться запрещалось. Дедушка с двумя своими братьями шел впереди, а за ними их отец и мать.
В церкви дедушке и его братьям приходилось целых два часа подряд тихо сидеть на жесткой скамейке и слушать проповедь. Они не смели шевельнуться. Они не смели болтать ногами. Они не смели ни повернуть, ни поднять голову, чтобы заглянуть в окно, посмотреть на стены или на потолок церкви. Они должны были сидеть совершенно неподвижно, ни на секунду не сводя глаз с проповедника.
После церковной службы все медленно шли домой. По дороге разрешалось разговаривать, но только тихо, и ни в коем случае нельзя было ни смеяться, ни улыбаться. Дома ели холодный обед, который был сварен накануне. Потом весь день надо было сидеть рядком на скамейке и учить катехизис, пока с заходом солнца воскресенью не наступал конец.
Дедушкин дом стоял на склоне крутого холма Дорога с вершины холма к его подножью проходила мимо передней двери, и зимой лучше места, чтоб кататься с горки, было не придумать.
Как-то раз дедушка и его братья Джеймс и Джордж решили смастерить себе новые санки. Они работали над ними все свободное время. Это были лучшие из всех санок, какие им когда-либо удавалось сделать. Санки были такие длинные, что на них могли усесться друг за другом все три брата.
Мальчики хотели закончить санки к субботе, чтобы до вечера успеть на них покататься,— ведь в субботу днем им разрешалось два или три часа поиграть.
Но как раз на той неделе их отец рубил деревья в Больших Лесах. Он трудился не покладая рук и заставлял мальчиков ему помогать. Ранним утром еще при свете фонаря они помогали по хозяйству, а с восходом солнца работали в лесу. Там они трудились дотемна, потом снова помогали по хозяйству и сразу после ужина ложились спать, чтобы утром встать пораньше.
Поэтому у них совсем не оставалось времени для санок, и они смогли за них взяться только в субботу после обеда. Работали они очень быстро, но успели все доделать, только когда солнце уже зашло.
А после захода солнца прокатиться с горки было уже нельзя — ни единого разочка! Ведь уже началось воскресенье.
Поэтому мальчики убрали санки в сарай и стали ждать, когда воскресенье окончится.
На следующий день они все долгих два часа просидели в церкви, стараясь не болтать ногами и не сводить глаз с проповедника, но думали только про санки. Дома, сидя за обедом, они тоже не могли думать ни о чем другом. После обеда отец сел читать Библию, а ваш дедушка и его братья Джеймс и Джордж тихонько сидели на своей скамейке и учили катехизис, но все равно думали только про санки.
Из окна было видно, как ярко светит солнце и как искрится снег на дороге. Прекрасный день для катания с горки! Мальчики глядели в свой катехизис, думали про новые санки, и им казалось, что это воскресенье никогда не кончится.
Прошло очень много времени. Вдруг братья услышали храп. Взглянув на отца, они увидели, что он откинул голову на спинку стула и крепко спит.
Джеймс посмотрел на Джорджа, встал со скамейки и на цыпочках вышел в заднюю дверь. Джордж посмотрел на дедушку и тихонько пошел вслед за Джеймсом. Дедушка со страхом глянул на отца и тоже на цыпочках вышел из комнаты. Отец продолжал храпеть.
Мальчики взяли новые санки и молча поднялись вверх по холму. Они хотели скатиться всего один разок, а потом убрать санки на место и, прежде чем отец проснется, потихоньку сесть обратно на скамейку и взяться за катехизис.
Впереди уселся Джеймс, за ним Джордж, а дедушка — он ведь был самый маленький — сидел сзади. Санки покатились вниз — сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Они с бешеной скоростью летели вниз с крутого холма, но кричать мальчики не смели, потому что боялись разбудить отца.
Кругом не было слышно ни звука — только скрип полозьев да свист встречного ветра.
И вдруг — в ту самую минуту, когда санки подлетели к дому. — большая черная свинья вышла из леса и остановилась прямо посреди дороги!
Санки катились так быстро, что остановить их было невозможно. Свернуть в сторону времени уже не было. Санки подлетели прямо под ноги свинье. она взвизгнула, повалилась на колени к Джеймсу и пронзительно завизжала: „У-и-и-и! У-и-и-и! У-и-и-и!“
Санки стрелой пронеслись мимо дома. Впереди восседала свинья, а за нею Джеймс, Джордж и дедушка! И тут мальчики увидели, что отец стоит в дверях и смотрит на них. Они уже не могли остановиться, они не могли никуда спрятаться, они не успели ничего сказать. Они летели вниз с холма, а свинья на коленях у Джеймса всю дорогу без умолку визжала.
У подножья холма санки наконец остановились. Свинья соскочила с колен Джеймса и, продолжая визжать, умчалась в лес.
Мальчики медленно и чинно взобрались на холм, поставили на место санки, прокрались в дом и тихонько уселись на скамейку.
Отец читал Библию. Он глянул на них, но ни слова не сказал.
После этого он продолжал читать, а они продолжали учить катехизис.
Но когда зашло солнце и воскресенье кончилось, отец отвел их в дровяной сарай и хорошенько выпорол — сначала Джеймса, потом Джорджа, а напоследок вашего дедушку».
— Вот видите. Мэри и Лора, хоть вам и трудно хорошо себя вести, вы должны радоваться, что нынче это не так трудно, как в те времена, когда ваш дедушка был маленьким. — закончил свой рассказ папа.
— Неужели девочки тоже должны были так хорошо себя вести? — спросила Лора, а мама ответила:
— Девочкам было еще труднее. Ведь они должны были примерно вести себя все время, а не только по воскресеньям! Девочкам никогда не разрешалось кататься с горки, как мальчикам! Им приходилось сидеть дома и учиться вышивать.
— А теперь вам пора спать, — сказал папа, вынимая из футляра скрипку.
Лора и Мэри лежали в своей кроватке и слушали воскресные гимны. Ведь даже скрипке по воскресеньям нельзя петь песни, которые поют в будние дни.
- Ужель на ложе из цветов
- Я буду почивать,
- Когда мой ближний обречен
- Бороться и страдать?[2]
Лора поплыла на волнах музыки, а потом услышала какое-то звяканье и увидела, что мама стоит у плиты и готовит завтрак. Оказывается, настало утро понедельника. и еще целую неделю никакого воскресенья не будет.
Этим утром, когда папа пришел к завтраку, он поймал Лору и сказал, что должен ее отшлепать.
Сначала он объяснил, что у нее сегодня день рождения и, если ее не отшлепать, она целый год не будет расти. Потом он ее отшлепал, но так ласково и бережно, что ей было ни капельки не больно.
— Раз-два-три-четыре-пять-шесть, — считал папа, медленно шлепая Лору. По шлепку за каждый год, а последний шлепок посильнее, чтобы она скорее росла.
Потом папа подарил Лоре деревянного человечка. Он вырезал его из палки, чтобы Шарлотте не было скучно одной. Мама подарила Лоре пять пирожков — по одному за каждый год, что она прожила с нею и с папой. А Мэри подарила ей новое платье для Шарлотты. Мэри сшила его, когда Лора думала, что она шьет свое лоскутное одеяло.
В этот вечер по случаю Лориного дня рождения папа и скрипка спели девочкам песенку про черного дядюшку Неда.
- Жид-был старый-старый негр,
- Звался дядя Нед.
- Он давным-давно покинул белый свет,
- Может, вы узнать хотите, почему он не был сед?
- Потому что облысел от долгих лет.
- Дядя Нед уже не видел.
- Где закат, а где заря.
- Как тростинки, стали руки у него.
- Сколько ни старайся зря, не надкусишь сухаря.
- Если зуба нет во рту ни одного.
- В уголке лежит смычок.
- Скрипка стихла — и молчок.
- И работы для мотыги больше нет,
- И ушел он днем погожим к добрым предкам
- чернокожим.
- Наш хороший старый добрый дядя Нед.
Два больших медведя
Однажды папа сказал, что скоро уже весна.
В Больших Лесах начал таять снег. Отсыревшие хлопья падали с ветвей, и в мягких сугробах под деревьями образовывались ямки. В полдень большие сосульки, свисавшие с крыши, сверкали и искрились на солнце, на кончиках у них дрожали капельки воды.
Папа сказал, что ему надо сходить в город выменять шкурки диких зверей, которых он поймал за зиму в капканы. Однажды вечером он связал шкурки в плотный узел. Их было очень много, и узел получился величиной с папу.
Как-то рано утром папа взвалил узел со шкурками себе на плечи и отправился в город. Узел был такой большой и тяжелый, что он не смог взять с собой ружье.
Мама очень беспокоилась, но папа сказал, что если он выйдет из дому до рассвета и пойдет быстрым шагом, то к вечеру успеет возвратиться.
До ближайшего города было очень далеко. Лора и Мэри никогда не видели города. Они никогда не видели лавки. Они даже никогда не видели, чтобы два дома стояли рядом.
Но они знали, что в городе много домов и что там есть лавка, где полно конфет, ситца и других чудесных вещей — пороха, дроби, соли и сахара.
Они знали, что в обмен на шкурки лавочник даст папе чудесные городские вещи, и весь день ждали папу с подарками. Когда солнце спустилось к верхушкам деревьев, а с сосулек уже больше не капало, девочки стали с нетерпением смотреть на дорогу.
Солнце скрылось, лес потемнел — а папы все не было.
Мама приготовила ужин, накрыла на стол — а папы все не было.
Настало время задать корм скотине — но папа все не приходил.
Мама разрешила Лоре взять фонарь и пойти с ней доить корову.
Лора надела пальто, мама его застегнула, потом Лора засунула руки в красные рукавички, которые висели на красном шерстяном шнурке у нее на шее, а мама тем временем зажгла в фонаре свечку.
Лора очень гордилась, что помогает маме доить корову, и несла фонарь очень осторожно. Стенки у фонаря были жестяные с дырочками, сквозь которые проходил свет горящей свечки.
Когда Лора шла вслед за мамой по тропинке к хлеву, на снегу вокруг нее плясали отсветы от фонаря. Еще не совсем стемнело. Деревья почернели, покрытая снегом тропинка светилась серым светом, а на небе уже появились звезды. Но они мерцали так слабо, что огоньки фонаря казались гораздо теплее и ярче.
Лора очень удивилась, увидев темный силуэт рыжей коровы Сьюки у самых ворот забора, которым был обнесен хлев. Мама тоже удивилась.
Весной Сьюки выпускали пастись в Большие Леса, но сейчас земля была еще покрыта снегом, и Сьюки жила в хлеву. В теплые зимние дни папа иногда открывал дверь хлева, чтобы Сьюки могла погулять по двору. А теперь мама и Лора увидели, что она стоит и ждет их у забора.
Мама подошла к забору и толкнула ворота, но они не открылись, потому что их подпирала Сьюки.
— Отойди, Сьюки! — крикнула мама, протянула через забор руку и похлопала Сьюки по спине.
В эту минуту свет от фонаря запрыгал между перекладинами ворот, и Лора увидела длинную косматую черную шерсть и два блестящих маленьких глаза!
А у Сьюки шерсть была тонкая, короткая и рыжая, а глаза большие и ласковые.
Иди домой, Лора, — вдруг сказала мама.
Лора повернулась и двинулась обратно к дому. Мама шла вслед за ней. Пройдя несколько шагов, мама сгребла в охапку Лору вместе с фонарем и бросилась бежать. Вбежав в дом, она опустила Лору на пол и захлопнула дверь.
— Это был медведь, мама? — спросила Лора.
— Да, Лора, это был медведь. — ответила мама
Лора заплакала и вцепилась в мамину юбку.
— Он не съест нашу Сьюки? — всхлипывая, лепетала она.
— Да нет же, — успокоила ее мама. — Ведь Сьюки заперта в хлеву. Ну подумай сама: стены хлева сложены из больших толстых бревен, дверь тоже толстая и крепкая. Ее никакому медведю не сломать. Нет. медведь никак не может забраться в хлев и съесть нашу Сьюки.
От этих слов Лоре стало легче.
— Но ведь он мог съесть нас, — прошептала она.
— Он нас не тронул. Ты хорошо себя вела. Лора. Ты сразу меня послушалась и не стала ничего спрашивать.
Мама вся дрожала, а потом тихонько рассмеялась.
— Подумать только, — сказала она, — я отшлепала медведя!
Она поставила на стол ужин для Мэри и Лоры. Папа все еще не вернулся. Девочки поужинали, разделись, прочитали молитву и улеглись в свою кроватку.
Мама сидела у лампы и чинила папину рубашку. Без папы дом казался тихим, холодным и каким-то странным.
Лора лежала и слушала, как вокруг дома плачет ветер. Он плакал так жалобно, словно заблудился в холодном темном лесу и ему очень страшно.
Мама кончила чинить рубашку, и Лора увидела, как она аккуратно ее сложила и разгладила ладонью. Потом мама сделала то, чего раньше никогда не делала. — подошла к двери и втянула внутрь кожаный ремешок от задвижки! Теперь, пока мама не поднимет задвижку, никто не сможет войти в дом. После этого мама подняла с большой кровати сонную Крошку Кэрри. Увидев, что Лора и Мэри еще не спят, она сказала:
— Спите, девочки. Все в порядке. Папа вернется утром.
Потом села в кресло-качалку и стала тихонько укачивать Крошку Кэрри. Она хотела дождаться папу и поэтому не ложилась.
Лора и Мэри тоже решили его подождать, но незаметно уснули.
Утром папа был уже дома. Он принес девочкам конфет и два куска красивого ситца на платья — белый с синим рисунком для Мэри, а для Лоры темнокрасный в золотисто-коричневый горошек. Маме он тоже принес ситец — коричневый с узором из больших белых перьев.
Все радовались, что папа так выгодно выменял шкурки и смог привезти им такие чудесные подарки.
Читать бесплатно другие книги:
