Это смертное тело Джордж Элизабет

— Это же CD, Барб.

— Ты уж меня потерпи, ладно? Люди делают заключения, исходя из того, что видят. Можешь мне поверить, я все это испытала, когда работала с Линли.

Нката задумался над ее словами. Обеденный зал отеля был неплох, хотя звучала здесь не живая музыка, а записанные на CD старые хиты Нила Даймонда, да и цветы на столе были искусственными. В Суэе это было единственное заведение, позволяющее насладиться «романтическим» вечером.

— А во-вторых? — спросил он.

— Что? — не поняла Барбара.

— Ты сказала «во-первых», а что «во-вторых»?

— А во-вторых, ты высокий и у тебя на лице шрам. Это делает тебя заметным. И еще твоя одежда… она контрастирует с тем, как одеваюсь я. Наверное, все думают, что ты какая-то шишка, а я — твоя секретарша или помощница. Возможно, футболист… Ты, конечно, а не я. Или кинозвезда. Думаю, они пытаются вспомнить, где в последний раз тебя видели: в «Большом брате», или в каком-то другом шоу, или в сериале «Инспектор Морс», когда ты был еще в пеленках.

Он смотрел на нее, слегка улыбаясь.

— Ты и с инспектором Линли так себя ведешь, Барб?

— Как?

— Беспокоишься о нем. Как сейчас со мной.

Барбара почувствовала, что краснеет.

— Беспокоюсь? Я? Извини. Я просто…

— Очень мило с твоей стороны, — сказал он. — Но в других местах на меня пялились еще больше, можешь мне поверить.

— Да ладно, — пробормотала Барбара.

— И, — добавил он, — не так уж плохо ты одеваешься, Барб.

Барбара расхохоталась.

— Верно. И Иисус не умер на кресте. Неважно. Об этом позаботится суперинтендант Ардери. Скоро, будь уверен, я стану ответом столичной полиции на… — Барбара потянула себя за губу. — Вот это проблема. Я даже не знаю последнюю икону стиля. Вот как я далека от веяний моды. Что ж, этому не поможешь. Но жизнь становится проще, если подражаешь вкусу королевы.

Сама она никогда не подражала вкусу королевы в отношении одежды. Интересно, подумала Барбара, а если бы она носила практичную и красивую обувь, перчатки и сумочку в руке, это понравилось бы суперинтенданту Ардери?

Уинчестер был городом, а не деревней, и здесь на Уинстона Нкату не слишком засматривались. Не обратили на него особого внимания и в кампусе Технического колледжа № 2. Нашли они его легко: не зря Нката подготовился. С Джонасом Блаем и Китингом Крофордом все вышло не так просто. Барбара предполагала найти их на факультете, имеющем отношение к кровлям, но оказалось, что Блай занимается таинственными компьютерными программами, а Крофорд — телекоммуникациями.

У Блая сейчас как раз шли «часы приема». Кабинет преподавателя был засунут под лестницу, и над его головой топали вверх и вниз студенческие толпы. Барбара не понимала, как человек может что-то делать в такой обстановке, но, когда они представились Блаю, он вынул из ушей беруши, и это все разъяснило. Блай предложил выйти на улицу, выпить кофе или прогуляться. Барбара сделала встречное предложение — пойти к Крофорду, надеясь тем самым сэкономить время.

Им удалось договориться по мобильнику, и они встретились с преподавателем по телекоммуникации на автостоянке, возле фургона с мороженым и соками, собравшего возле себя толпу жаждущих. Крофорд тоже там пристроился. Сказать о нем «грузный» значило бы ничего не сказать. Сахарная трубочка, на которую он набросился, явно была лишней. Умяв ее, он немедленно купил еще одну, спросив через плечо детективов и своего коллегу:

— Хотите?

Барбара увидела свое будущее, в котором адское пламя пожирает ей ноги, и отказалась. Блай и Уинстон сделали то же самое.

— Не доживет до пятидесяти, — пробормотал Блай и тут же любезно сказал Крофорду по поводу второй трубочки: — Не могу вас винить. Сегодня страшная жара.

Сначала они обменялись обычными вступительными фразами о погоде, характерными для англичан. Потом прошли к лужайке, затененной развесистым кленом. Скамеек там не было, но так они хотя бы спрятались от солнца.

Барбара подала обоим преподавателям по рекомендательному письму, написанному для Гордона Джосси. Блай нацепил очки; Крофорд уронил на документ каплю ванильного мороженого и вытер бумагу о брючину.

— Извините, профессиональный риск, — сказал он и начал читать. Через мгновение он нахмурился: — Что за черт…

В ту же секунду Блай покачал головой, и оба заговорили почти хором.

— Это подделка! — воскликнул Блай.

— Я этого не писал, — объявил Крофорд.

Барбара и Уинстон переглянулись.

— Вы уверены? — спросила Хейверс у преподавателей. — Может, забыли? Ведь по окончании курса вы наверняка написали студентам много таких писем.

— Естественно, — согласился Блай. Голос его звучал сухо. — Но обычно, сержант, меня просят написать письмо в отношении той области, в которой я работаю. Письмо написано на бланке колледжа, но здесь указано, что Гордон Джосси окончил курс бухгалтерского дела, а я к этому отношения не имею. К тому же это не моя подпись.

— А что у вас? — спросила Барбара у Крофорда. — Я полагаю…

— «Ремонт измерительных приборов», — он указал на строчки в письме, — не моя компетенция. И близко нет.

— А подпись?

— То же самое. Кто-то стащил из кабинета бланки колледжа — или даже воссоздал их на компьютере, если у него имеется образец, — а потом написал рекомендации. Иногда так бывает, хотя этому человеку прежде следовало проверить, кто у нас чему учит. Мне кажется, что он быстро просмотрел список преподавателей и выбрал наши фамилии наугад.

— Точно, — согласился Блай.

— Теперь понятно, как человек, не умеющий читать и писать, сумел «окончить» курс колледжа, — сказала Барбара Уинстону.

Уинстон кивнул.

— Но непонятно, как человек, не умеющий читать и писать, написал эти письма.

— Да, любопытно.

Это, конечно же, означало, что написал их для Гордона Джосси кто-то другой. Кто-то, кто знал его прежде. Кто-то, с кем они пока не говорили.

Робби Хастингс знал, что если он хочет докопаться до того, что случилось с его сестрой, и узнать, почему это случилось, при условии, что он вообще сможет после этого жить — или влачить существование, — то ему нужно выяснить несколько основных истин. В церкви в Рингвуде Мередит пыталась открыть ему по крайней мере одну такую истину. Он остановил ее, потому что струсил. Но Робби знал, что так продолжаться не может. Поэтому взял трубку и набрал ее номер.

— Как ты? — спросила она, услышав его голос. — Я имею в виду, что ты делаешь, Роб? Как справляешься? Я не могу ни спать, ни есть. А ты можешь? Я просто хочу…

— Мерри… — Он откашлялся. Одна половина его души кричала: «Лучше не знать, лучше вообще ничего не знать», а другая половина эти крики игнорировала. — В церкви, когда мы о ней говорили… что ты имела в виду?

— Когда?

— Ты сказала «всякий раз». Ты употребила эти слова.

— Да? Роб, я не знаю…

— С парнем, ты сказала. Всякий раз, когда она была с парнем…

«Господи, — подумал он, — не заставляй меня продолжать».

— А! — тихо произнесла Мередит. — Джемайма и секс, ты это имеешь в виду?

— Да, — прошептал Роберт.

— Ох, Роб, не надо было мне это говорить.

— Но ты же сказала. Ты должна мне рассказать. Если знаешь то, что как-то связано с ее смертью…

— Нет, — быстро проговорила Мередит. — Я в этом уверена. Это не то.

Он ничего не ответил, рассудив, что, если он будет молчать, Мередит вынуждена будет продолжить. Расчет оправдался.

— Она была тогда моложе. Это было много лет назад. И она бы изменилась, Роб. Люди ведь меняются.

Он так хотел ей поверить. Проще всего было бы сказать: «Хорошо. Спасибо» — и повесить трубку. На заднем плане он слышал голоса. Он позвонил Мередит на работу, и уже этого повода было довольно для окончания разговора. Она тоже могла бы этим оправдаться. Но он так не поступил. Он уже не мог пойти на это и жить с сознанием того, что мог бы узнать правду, если бы настоял.

— Мне кажется, пора мне что-то узнать, Мерри. С твоей стороны это не будет предательством. Ведь твои слова ничего уже не изменят.

Когда она наконец заговорила, ему показалось, что ее голос раздается словно в трубе: звук был глухим, хотя, возможно, это потому, что его сердце опустело.

— В общем, одиннадцать, Роб, — сказала она.

— Что «одиннадцать»? — спросил он.

Любовников, наверное. Неужели у Джемаймы было их так много? И с какого возраста? Она что, вела счет?

— Лет, — пояснила Мередит. — Вот с какого возраста.

Он ничего не ответил, и Мередит заторопилась:

— Ох, Роб! Зачем тебе это знать? Она ведь не была плохой. Понимаешь, она смотрела на это просто. Я тогда не знала, зачем она это делает. Я боялась, что она может забеременеть, но Джемайма сказала, что принимает меры предосторожности. Она даже знала такое выражение. Не знаю, чем она пользовалась или где она доставала это, да она бы мне и не сказала. Я не могла ей объяснить, что хорошо, что плохо, а ведь если я была ее подругой, то должна была это сделать. У меня бойфрендов не было, понимаешь? «Ты ревнуешь, Мерри». Но это не так, Роб. Она была моей подругой. Я просто хотела, чтобы с ней не случилось ничего плохого. А люди о ней говорили. Особенно в школе.

Робби подумал, что не сможет выговорить ни слова. Словно слепой, он нащупал у себя за спиной стул и медленно на него опустился.

— Мальчики в школе? — спросил он. — Мальчики в школе спали с Джемаймой, когда ей было одиннадцать лет? Кто? Сколько?

Он подумал, что найдет их. Найдет их и разберется с ними, несмотря на то что прошло столько лет.

— Я не знаю сколько, — ответила Мередит. — У нее всегда были бойфренды, но я не думаю… Конечно, же не все они, Роб.

Но он знал, что она лжет, чтобы пощадить его чувства, или думает, что предает Джемайму, а ведь на деле это он ее предал, раз не видел того, что творилось перед самым его носом.

— Скажи мне остальное, — попросил он. — Ты ведь не все рассказала.

Ее голос дрогнул, и он понял, что она плачет.

— Нет-нет. Больше ничего.

— Черт возьми, Мерри…

— В самом деле.

— Скажи мне.

— Роб, пожалуйста, не спрашивай.

— Что еще? — Его голос тоже дрогнул, когда он сказал: — Ну, пожалуйста.

Возможно, это и заставило ее продолжить.

— Если был мальчик, с которым она это делала, и другой мальчик начинал ее хотеть… Она не понимала. Она не знала, что значит хранить верность. Она не видела в этом что-то плохое и не была распутной. Она просто не понимала, как это выглядит в глазах других людей. То есть не знала, что они думают, что могут спросить или сделать. Я пыталась сказать ей, но появлялся еще один мальчик и еще один мужчина, а она не понимала, что то, чего они хотят, не имеет отношения к любви, а когда я пыталась ей сказать, она думала, что я…

— Да, — прервал ее Роб. — Понятно. Да.

Она снова замолчала, хотя он слышал шорох в трубке. Должно быть, Мередит утирает глаза платком, подумал он. Она плакала, пока говорила.

— Мы ссорились. Помнишь? Мы часами говорили в ее спальне. Помнишь?

— Да. Да. Помню.

— Так что понимаешь… я пыталась… я должна была рассказать кому-то, но не знала кому.

— Ты не додумалась сказать мне?

— Я думала. Да. Но иногда мне казалось… что все мужчины и, возможно, даже ты…

— О господи, Мерри…

— Прости. Прости, пожалуйста.

— Почему ты… Она что-нибудь говорила?..

— Никогда. Ничего такого.

— Но все же ты думала…

Он чувствовал, как внутри его клокочет смех, смех отчаяния от такой невероятной мысли, такой далекой от того, кем он был и как прожил свою жизнь.

По крайней мере, подумал он, Гордон Джосси стал для его сестры альтернативой. Она нашла то, что искала, потому что она была ему верна. Как же иначе?

— С Джосси она успокоилась. Она была ему верна. Я тебе говорил, что он хотел на ней жениться, а он не сделал бы ей предложения, если бы у него было хоть малейшее подозрение, что…

— В самом деле?

Он не договорил, услышав, с какой интонацией был задан этот вопрос.

— Что «в самом деле»?

— Он в самом деле хотел на ней жениться?

— Конечно. Она уехала, потому что хотела подумать над этим. Он беспокоился, решив, что между ними все кончено, и беспрестанно звонил ей, вот почему она купила себе новый мобильник. Так что, видишь, она в конце концов достигла своей цели… Я говорил тебе все это, Мерри, — закончил он невнятно и стал ждать, что еще откроет ему Мередит.

Оказалось, что было еще кое-что.

— Но, Роб, перед нашей… как мне это назвать? ссорой? разрывом? окончанием нашей дружбы?.. перед этим она говорила, что Гордон вообще не хочет жениться. Это не она, а он не хотел жениться, вот и все. Она сказала, что он боится брака. Боится слишком сближаться с кем-то.

— Мужчины всегда так говорят, Мерри. Поначалу.

— Нет. Послушай. Она еле-еле уговорила его жить вместе, а до этого ей приходилось уговаривать его провести с ней ночь, а до этого ей долго пришлось склонять его к сексу. Сам подумай, разве он так уж хотел на ней жениться? Что его так изменило?

— Он с ней жил. Привык к этому. Он понял, что это уже не страшно. Узнал, что…

— Что? Что узнал? Роб, если он что-то и узнал, то, скорее всего, обнаружил, что Джемайма…

— Нет.

Он сказал так не потому, что верил в это, но потому, что хотел в это верить: в то, что его сестра была для Гордона Джосси тем же, чем для родного брата. Открытой книгой. Разве не этим должны быть любовники друг для друга? Но ответа у него не было. Да и откуда он у него мог взяться? Обрести подругу для него было немыслимой фантазией.

— Лучше бы ты не спрашивал, — сказала Мередит. — Лучше бы я тебе ничего не говорила. Да и какое сейчас это имеет значение? Думаю, по вечерам она просто хотела, чтобы кто-то ее любил. Пока мы были детьми, я этого не понимала. А когда поняла, мы стали старше, стали совсем разными, и когда я пыталась поговорить с ней об этом, казалось, что это у меня проблема, а не у Джемаймы.

— И эта проблема ее убила, — вздохнул он. — Вот что случилось, ты согласна?

— Конечно нет. Потому что, если она, как ты сам сказал, изменилась, если она была верна Гордону… Она ведь была с ним дольше, чем с кем-то другим. Более двух лет? Или даже три года?

— Она уехала второпях. Он ей все время названивал.

— Вот видишь. Значит, он хотел, чтобы она вернулась. Он не стал бы звонить, если бы она была ему неверна. Думаю, она выросла из всего этого, Роб. Я так думаю.

Слушая страстный голос Мередит, Робби понимал: все, что она говорит, сказано ради того, чтобы ему стало легче. Он чувствовал изнеможение, у него кружилась голова. Среди той новой информации, которую он узнал, крылась правда о его сестре. Надо было объяснить и ее жизнь, и смерть. Он должен был докопаться до правды, потому что только тогда он сумел бы простить себя за то, что не помог Джемайме, когда она больше всего в нем нуждалась.

Барбара Хейверс и Уинстон Нката вернулись в оперативный командный пункт в Линдхерсте и отдали старшему суперинтенданту поддельные рекомендательные письма из Технического колледжа № 2. Уайтинг прочитал их. Он был из тех людей, которые, читая, шевелят губами. Читал он медленно.

— Мы поговорили с этими преподавателями, сэр, — сказала Барбара. — Они этих писем не писали. И Гордона Джосси они не знают.

Уайтинг посмотрел на нее.

— Да, это странно.

Барбаре показалось, что он не слишком заинтересовался этим делом.

— В прошлый раз вы сказали, что насчет него звонили две женщины, — напомнила Барбара.

— В самом деле? — Уайтинг задумался. — Кажется, было два звонка. Две женщины советовали мне присмотреться к Джосси.

— И? — спросила Барбара.

— И? — повторил Уайтинг.

Барбара переглянулась с Уинстоном, и он пришел к ней на помощь.

— У нас есть эти письма. В Лондоне погибла девушка, которая была связана с Джосси. Какое-то время назад он ездил в Лондон на розыски. Джосси этого не отрицает, он повсюду рассовывал открытки с ее фотографией и своим телефоном. Просил позвонить ему, если кто-то ее видел. Вот и вам две женщины звонили, просили обратить на него внимание.

— Эти женщины ничего не говорили о лондонской открытке, — сказал Уайтинг. — И вашу погибшую девушку не упоминали.

— Нам нужно узнать, как все это стыкуется.

— Да, — согласился Уайтинг. — Это может показаться подозрительным. Я понимаю.

Барбара решила, что обходными путями к суперинтенданту не подъедешь.

— Сэр, что вы знаете о Гордоне Джосси, но предпочитаете скрывать от нас? — спросила она.

Уайтинг вернул ей письма.

— Ничегошеньки.

— Вы проверяли его в связи с телефонными звонками?

— Сержант… кажется, Хейверс? И Нката? — Уайтинг дождался их кивков, хотя Барбара готова была поклясться, что он отлично запомнил их фамилии, несмотря на то что произнес их неправильно. — Я не расположен занимать своих людей проверкой телефонного звонка какой-то женщины, недовольной тем, что этот человек не пришел на свидание.

— Вы говорили о двух женщинах, — напомнил ему Нката.

— Одна женщина, две женщины… Дело в том, что жалобы у них не было, только подозрения, причем весьма сомнительные, если вы меня понимаете.

— Например? — спросила Барбара.

— Например, они не сообщили ничего подозрительного. Он не подглядывал в окна. Не таскался возле начальных школ. Не вырывал сумки у старушек. Не носил в свой дом ничего подозрительного и ничего такого из него не выносил. Не приглашал на улице женщин в свой автомобиль, чтобы развлечься. Женщины своих имен не назвали, а просто сказали, что он подозрительный тип. И эти ваши письма, — он указал на поддельные бумаги, — ничего не добавляют. Для меня важно не то, что он их подделал…

— Это не он, — перебила его Барбара. — Он не умеет читать и писать.

— Ну и ладно. Кто-то другой их подделал. Приятель. Подружка. Кто знает. Да разве в таком возрасте кто-нибудь взял бы его в подмастерья, если бы он не представил каких-нибудь документов? Для этого письма и понадобились.

— Верно, — согласилась Барбара. — Но факт остается…

— Главное здесь — хорошо ли он делал свою работу. А делал он ее хорошо. Он был отличным подмастерьем в Итчен-Аббасе. Потом он начал свой бизнес. Построил его, и, насколько мне известно, все у него хорошо.

— Сэр…

— Я думаю, что на этом можно поставить точку, а вы как считаете?

Барбара так не думала, но промолчала. Нката тоже ничего не сказал. Они старалась не смотреть друг на друга, потому что оба заметили, что суперинтендант проговорился: они ведь не говорили ему, что Гордон Джосси был подмастерьем у Ринго Хита, а то, что Уайтинг знал об этом, означало, что в жизни Гордона Джосси не все так просто. Барбара не сомневалась: суперинтендант Закари Уайтинг знает больше, чем говорит.

После телефонного разговора с Робом Хастингсом Мередит решила приступить к дальнейшему расследованию. Она чувствовала, что бедный Роб совершенно раздавлен, что его мучают угрызения совести, и отчасти она сама в этом виновата, рассказав ему о том, о чем следовало бы помолчать, а значит, необходимо исправить положение. Она достаточно насмотрелась телевизионных фильмов о копах и рассудила, что теперь ей надо поехать в Линдхерст. Она была совершенно уверена в том, что Джины Диккенс там не будет, поскольку та прочно обосновалась у Гордона Джосси. Мередит помнила, что комната Джины находится над чайной «Безумный шляпник». Если окажется, что она там, Мередит скажет, что пришла извиниться за свое поведение. Она, мол, очень расстроена. Это утверждение, по крайней мере, было честным, хотя и составляло лишь половину правды.

Мередит отпросилась с работы на полдня, сославшись на сильную головную боль: жара, мол, да еще и месячные. Она поработает дома, если они не возражают. Там она положит на голову холодный компресс. Она уже сделала большую часть своей работы. Какой-нибудь час, и все будет закончено.

Босс согласился, и она ушла. Приехав в Линдхерст, припарковалась возле музея Нью-Фореста и прошла по главной улице к чайной. Посреди лета Линдхерст осаждали туристы. Город находился в центре заповедника, и посетители делали там первую остановку, желая ознакомиться с этой частью Хэмпшира.

Комната Джины находилась над чайной, оттуда пахло свежей выпечкой. К верхним помещениям вел отдельный вход. Поскольку комнат там было только две, а из одной из них доносилась музыка в стиле хип-хоп, Мередит выбрала другую дверь. Здесь она применила знания, полученные в результате просмотра телевизионных полицейских сериалов: воспользовалась кредитной картой, чтобы открыть замок. Ей потребовалось пять попыток, Мередит взмокла от пота — частично это было вызвано нервами, частично духотой, — но все-таки у нее получилось. Когда она попала в комнату, то поняла, что приняла правильное решение: на тумбочке звонил мобильник, и это давало ей ключ.

Она рванулась к телефону. Взяла трубку, произнесла «да?» как можно более уверенно и задыхаясь, чтобы изменить голос. Сделав это, она оглядела комнату, обставленную очень просто: кровать, комод, тумбочка возле кровати, письменный стол и гардероб. Имелась здесь и раковина и зеркало над ней, но ванной не было. Поскольку окно было закрыто, в комнате стояла удушающая жара.

На другом конце провода молчали. Мередит подумала, что опоздала, и мысленно выругалась, как вдруг заговорил мужской голос:

— Детка, здесь был Скотленд-Ярд. Черт возьми, сколько еще ждать?

Мередит похолодела с головы до ног, словно по комнате пронеслась струя воздуха из морозильника.

— Кто это? Скажите, кто это? — спросила она.

В ответ молчание, потом тихое «черт!» — и больше ничего.

— Алло! Алло! Кто это? — повторила она, хотя и знала, что, кто бы это ни был, он уже отсоединился.

Мередит нажала на кнопку, чтобы сделать обратный звонок, хотя и знала, что звонивший человек вряд ли ответит. Но этого ей и не нужно было. Она хотела лишь увидеть номер, с которого пришел вызов. Однако на дисплее высветилось: «Частный номер». Черт, подумала она. Кто бы это ни был, он установил запрет на определение своего номера. Звонок на том конце продолжал надрываться. Ни тебе голосовой почты, ни автоответчика. Это наверняка звонил сообщник Джины Диккенс.

Мередит почувствовала ликование. Ее открытие доказывало, что с самого начала она была права. Она знала, что Джина Диккенс еще та особа. Оставалось лишь определить настоящую цель ее приезда в Нью-Форест. Что бы там Джина ни талдычила о программе помощи девочкам, попавшим в трудную ситуацию, Мередит в это не верила. Насколько она понимала, единственной девушкой, угодившей в такую ситуацию, была Джемайма.

Музыка «хип-хоп» проникала сквозь стены. Шум из чайной усиливался. От движения транспорта на улице дрожали стекла: мимо дома проезжали грузовики, автомобили, направлявшиеся в Саутгемптон или Болье, машины переключали скорость. Туристские автобусы размером с небольшой дом направлялись в Брокенхерст или еще дальше, в портовый город Лимингтон, на экскурсию на остров Уайт. Мередит вспомнила, как Джина рассказывала о какофонии под ее окном. Хотя бы в этом случае она не лгала. Но во всем остальном… Что ж, Мередит это сейчас и выяснит.

Нужно было спешить. Мередит снова бросало то в жар, то в холод, но она знала, что не может открыть окно: нельзя привлекать внимание к комнате. Температура и духота помещения вызывали у нее клаустрофобию.

Сначала она набросилась на прикроватную тумбочку. Радиочасы, стоявшие на ней, были настроены на программу «Радио-5», что, пожалуй, ни о чем не говорило. В единственном ящике тумбочки не было ничего, кроме коробки с бумажными платками и старой открытой упаковки «Блю-так»,[54] почти не использованной. На полке внутри лежала стопка журналов, Мередит подумала, что они слишком старые, поэтому вряд ли принадлежат Джине Диккенс.

В гардеробе хранилась одежда, но не так много, как если бы человек рассчитывал на долгое проживание в этом месте. Одежда была в хорошем состоянии, и Мередит это не удивило, — она давно обратила внимание на то, в чем ходит Джина. У нее был дорогой вкус, модного барахла она не признавала. Одежда не дала Мередит дополнительного ключа к персоне ее владелицы. Непонятно только было, как Джина намеревалась сохранить свои привычки при доходах Гордона Джосси.

Такая же история ожидала Мередит при осмотре ящиков комода. Она лишь убедилась, что свое белье Джина покупала не на распродажах. Трусики у нее были шелковые либо атласные, по меньшей мере шести разных цветов и рисунков, причем к каждым прилагался соответствующий лифчик. Еще там лежали аккуратно сложенные футболки, свитера, несколько шарфов. Вот и все.

Письменный стол давал еще меньше информации. В деревянной подставке стояло несколько туристических брошюр, а в центральном ящике — на удивление дешевая писчая бумага и две открытки с изображением чайной «Безумный шляпник». В отделении ящика лежала одинокая ручка. Мередит закрыла ящик, уселась на стул и задумалась о том, что увидела.

По сути, ничего полезного. У Джины была хорошая одежда. Она любила красивое белье, и у нее был телефон. Интересно только, почему она не взяла мобильник с собой? Забыла? Не хотела, чтобы Гордон Джосси знал о нем? Может, мобильник открыл бы ему то, о чем она не собиралась ему рассказывать? Может, она в бегах? Единственным способом получить ответ на один из этих вопросов было спросить Джину об этом напрямую, но сделать это Мередит не могла, не открыв того, что она проникла в ее комнату, но так ничего и не узнала.

Мередит огляделась по сторонам. От нечего делать она заглянула под кровать и не удивилась, когда увидела там чемодан, в котором, однако, ничего не обнаружилось. Чувствуя себя смешной, она даже проверила, нет ли у чемодана двойного дна, но потерпела фиаско. Разогнулась, еще раз отметив духоту в комнате, и решила сполоснуть лицо водой: не повредит воспользоваться раковиной. Но вода оказалась теплой, пришлось бы несколько минут дожидаться, пока она не станет попрохладнее.

Мередит промокнула лицо полотенцем, аккуратно сложила его и снова повесила на вешалку, потом пригляделась к раковине. Она висела на стене и была довольно современного вида, очень миленькая, с нарисованными на фаянсе цветами и виноградными лозами. Мередит провела по ней рукой и подумала, что так, должно быть, делала и Джина, потом запустила руку под раковину. Пальцы ее на что-то наткнулись. Мередит присела, чтобы лучше разглядеть.

Под раковиной что-то было приклеено «Блю-таком». Маленький бумажный пакет. Мередит оторвала его от днища раковины и принесла к столу. Осторожно сняла клейкое вещество, чтобы снова потом им воспользоваться.

В развернутом виде бумага оказалась листом дешевой бумаги. Она была свернута конвертиком, и в нем лежало что-то вроде маленького медальона. Мередит предпочла бы увидеть там записку, шифр или что-нибудь подобное. Вот если бы там было написано: «Я попросила Гордона Джосси убить Джемайму Хастингс, чтобы он достался мне»! Впрочем, Мередит не возразила бы и против такой записки: «Думаю, что Гордон Джосси убийца, хотя я не имею к этому отношения». Вместо этого она увидела круглый предмет, сделанный довольно топорно, как будто на уроке труда в школе. Задуман он был совершенно круглым, но таковым не получился. Сам металл был похож на грязноватое золото, но, скорее всего, был чем-то другим. Мередит подумала, что вряд ли школьникам дают тренироваться на столь дорогих металлах.

Мысль о школе неминуемо заставила ее вспомнить об Уинчестере, откуда приехала Джина Диккенс. Надо будет это расследовать. Мередит не знала, принадлежит ли этот предмет Джине и зачем Джина или кто-то другой прикрепил его к раковине, хотя открытая упаковка «Блю-така» говорила о том, что это ее вещь. Поскольку этот предмет мог принадлежать Джине, расследование нельзя было считать завершенным.

Оставался вопрос: взять ли медальон с собой или постараться запомнить, как он выглядит, чтобы позже дать его описание. Мередит решила нарисовать его, присела к письменному столу, вынула из ящика лист бумаги и попыталась нарисовать. Оказалось, что это не так-то легко. На металле было что-то было оттиснуто, и Мередит не могла как следует это разглядеть. Выхода у нее не оставалось, и она совершила мелкое воровство. В конце концов, цель у нее была благая.

Вернувшись домой, Гордон Джосси обнаружил Джину там, где никак не ожидал ее увидеть, — в западном загоне. Она находилась в дальней части загона, он мог бы ее и не заметить, если бы один из пони не заржал, обратив на себя его внимание. На фоне темно-зеленого леса он увидел светлые волосы Джины. Вначале Гордон подумал, что Джина просто идет вдоль ограждения с наружной стороны загона, возможно, возвращается с прогулки в лесу. Но когда он вылез из пикапа вместе с Тесс и подошел к ограде, то понял, что Джина находится в самом загоне.

Гордон так и вскинулся. С самого начала Джина говорила, что боится пони, и, когда он увидел ее в загоне, в нем сразу зашевелилось недоверие.

Джина не заметила его появления. Она шла вдоль проволочной ограды, не обращая внимания на пони. Смотрела себе под ноги, словно боялась наступить на помет животных.

Гордон окликнул ее. Она вздрогнула и схватилась рукой за воротник рубашки. В другой руке у нее была карта.

Он обратил внимание, что на ногах у нее веллингтоны. Значит, гадюк она и в самом деле побаивается. Надо будет объяснить ей, что гадюкам в загоне делать нечего, другое дело — пустошь. Впрочем, сейчас был не тот момент. Первое, что он должен спросить, — это что она делает в загоне и зачем ей карта. Джина улыбнулась, помахала картой и сложила ее.

— Ты меня напугал, — засмеялась она.

— Что ты здесь делаешь? — Это прозвучало резко, он постарался смягчить тон, но у него не получилось. — Я думал, ты боишься пони.

Джина взглянула на животных. Те шли по загону в сторону поилки с водой. Гордон посмотрел на них и направился к забору. Тесс бежала следом. Воды в поилке было мало, Гордон снял шланг, размотал его, вошел в загон и приказал собаке оставаться на месте. Тесс это не понравилось, и она забегала взад и вперед, демонстрируя неудовольствие, а Гордон стал заполнять поилку водой.

Джина пошла в его сторону, двигаясь не по прямой, как это сделал бы на ее месте другой человек, а вдоль забора, чуть ли не вплотную к ограде. Она ответила ему не раньше, чем добралась до восточной части загона.

— Ты меня поймал. Уф. А я так хотела сделать тебе сюрприз.

Она осторожно взглянула на пони. Подходя к Гордону, Джина одновременно становилась ближе к пони.

— Какой сюрприз? — спросил он. — И эта карта? Зачем тебе здесь карта? Разве карта тоже сюрприз?

— Ну перестань, — рассмеялась Джина. — Я не могу ответить сразу на столько вопросов.

— Зачем ты оказалась в загоне, Джина?

Она внимательно посмотрела на него и осторожно спросила:

— Что-то случилось? Я не должна была сюда входить?

— Ты говорила, что дикие пони… Ты говорила, что лошади вообще…

— Я знаю, что я говорила о лошадях. Но это не значит, что я не могу с этим справиться.

— О чем ты толкуешь?

Джина встала рядом с ним и провела рукой по своим блестящим волосам. Несмотря на охватившее его смятение, ему понравилось то, как она это сделала. Ему нравилось, когда ее волосы безупречно ложились на место, как бы она или он их ни трепали.

— Я пытаюсь справиться с иррациональным страхом, — пояснила она. — Это называется десенсибилизация. Разве ты не слышал о людях, которые преодолевают свои страхи, открываясь им?

— Чепуха! Люди не могут преодолеть страх.

Джина улыбалась, но, когда он сказал это, улыбка померкла.

— Что за ерунда, Гордон. Конечно могут, если хотят. Они постепенно открывают себя тому, что внушает им страх, и в конце концов перестают бояться. Как, например, люди отучают себя бояться высоты? Они поднимаются все выше и выше. А люди, боящиеся летать на самолете, постепенно к этому привыкают: сначала они подходят к двери самолета, затем заходят внутрь, затем садятся на сиденья. Ты об этом ни разу не слышал?

— Какое отношение это имеет к загону? И зачем тебе карта? Какого черта ты взяла с собой карту?

Джина нахмурилась и перенесла вес с одной ноги на другую в чисто женской манере, выставив вперед бедро.