Песни (сборник) Гребенщиков Борис

Черный ветер гудит над мостами,
Черной гарью покрыта земля.
Незнакомые смотрят волками,
И один из них, может быть, я.
Моя жизнь дребезжит, как дрезина,
А могла бы лететь мотыльком;
Моя смерть ездит в черной машине
С голубым огоньком.

Не корите меня за ухарство,
Не стыдите разбитым лицом.
Я хотел бы венчаться на царство,
Или просто ходить под венцом –
Но не купишь судьбы в магазине,
Не прижжешь ей хвоста угольком;
Моя смерть ездит в черной машине
С голубым огоньком.

Мне не жаль, что я здесь не прижился;
Мне не жаль, что родился и жил;
Попадись мне, кто все так придумал –
Я бы сам его здесь придушил;
Только поздно – мы все на вершине,
И теперь только вниз босиком;
Моя смерть ездит в черной машине
С голубым огоньком.

1994

Последний поворот

Меня зовут последний поворот,
Меня вы знаете сами
По вкусу водки из сырой земли
И хлеба со слезами.

В моем дому все хрен да полынь,
Дыра в башке – обнова;
Мне нож по сердцу там, где хорошо,
Я дома там, где херово.

На кой мне хрен ваш город золотой,
На кой мне хрен петь складно –
В моей душе семь сотен лет пожар,
Забыть бы все – и ладно.

А если завтра в чистый рай
Под белы руки взят буду –
Апостол Петр, ой батька Николай,
Возьми меня отсюда.

А в чистом небе два крыла
Чертят дугу исправно…
Я сам хромой, и все мои дела –
Налей еще – и славно.

Кладбище

Село солнце за Гималаи,
Чтоб назавтра вновь взойти;
Бредет йогин на кладбище
Отсекать привязанности.

У него труба из кости,
Он начнет в нее трубить;
Созовет голодных духов –
Их собой поить-кормить.

Они съедят его тело,
Они выпьют кровь до дна;
И к утру он чист-безгрешен,
Не привязан ни хрена.

Ох, мы тоже трубим в трубы,
У нас много трубачей;
И своею кровью кормим
Сытых хамов-сволочей;

Столько лет – а им все мало.
Неужель мы так грешны?
Ох, скорей бы солнце встало
Над кладбищем моей родины…

Не коси

Не коси меня косой,
Не втыкай в ладонь гвоздь;
Настоем цикуты ты меня не глуши.
Ты – мой светлый разум,
Я те – черная кость,
Так сбегай в честь пропоя
Нашей чистой души.

Сколько я ни крал – а все руки пусты;
Сколько я ни пил – все вина как с куста;
Хошь ты голосуй, хошь иди в буддисты,
А проснешься поутру – всяк вокруг пустота.

Не пили меня пилой, не тычь бревном в глаз:
Бревен здесь хватит на порядочный дом;
А душа – святая, она клала на нас,
Так что пей – не ерзай, мы с тобою вдвоем.

Я бы и хотел, да все как след на песке;
Хошь – пой в опере, хошь брей топором –
А все равно Владимир гонит стадо к реке,
А стаду все одно, его съели с говном.

1994

Мается

Мается, мается – жизнь не получается,
Хоть с вином на люди, хоть один вдвоем;
Мается, мается – то грешит, то кается;
А все не признается, что все дело в нем.

Мается, мается – то грешит, то кается;
То ли пыль во поле, то ли отчий дом;
Мается, мается – то заснет, то лается,
А все не признается, что все дело в нем.

Вроде бы и строишь – а все разлетается;
Вроде говоришь, да все не про то.
Ежели не выпьешь, то не получается,
А выпьешь – воешь волком, ни за что, ни про что…

Мается, мается – то заснет, то лается;
Хоть с вином на люди, хоть один вдвоем.
Мается, мается – Бог знает, где шляется,
А все не признается, что все дело в нем.

Может, голова моя не туда вставлена;
Может, слишком много врал, и груза не снесть.
Я бы и дышал, да грудь моя сдавлена;
Я бы вышел вон, но только там страшней, чем здесь…

Мается, мается – тропка все сужается;
Хоть с вином на люди, хоть один вдвоем.
Мается, мается; глянь, вот-вот сломается;
Чтоб ему признаться, что дело только в нем…

В белом кошелечечке да медные деньги,
В золотой купели – темнота да тюрьма;
Небо на цепи, да в ней порваны звенья;
Как пойдешь чинить – ты все поймешь сама.

Самый быстрый самолет

Не успели все разлить, а полжизни за кормою,
И ни с лупой, ни с ружьем не найти ее следы;
Самый быстрый самолет не успеет за тобою,
А куда деваться мне – я люблю быть там, где ты.

Вроде глупо так стоять, да не к месту целоваться;
Белым голубем взлететь – только на небе темно;
Остается лишь одно – пить вино да любоваться;
Если б не было тебя, я б ушел давным-давно.

Все, что можно пожелать, – все давным-давно сбылося,
Я ушел бы в темный лес, да нельзя свернуть с тропы;
Ох, я знаю, отчего мне сегодня не спалося –
Видно, где-то рядом ты, да глаза мои слепы.

Так что хватит запрягать, хватит гнаться за судьбою,
Хватит попусту гонять в чистом море корабли:
Самый быстрый самолет не поспеет за тобою –
Но, когда ты прилетишь, я махну тебе с земли.

1994

Навигатор

С арбалетом в метро,
С самурайским мечом меж зубами;
В виртуальной броне, а чаще, как правило, без –
Неизвестный для вас, я тихонько парю между вами
Светлой татью в ночи, среди черных и белых небес.

На картинах святых я –
Незримый намек на движенье,
В новостях CNN я – черта, за которой провал;
Но для тех, кто в ночи,
Я – звезды непонятной круженье,
И последний маяк тем, кто знал, что навеки пропал…

Навигатор! Пропой мне канцону-другую;
Я, конечно, вернусь – жди меня у последних ворот,
Вот еще поворот – и я к сердцу прижму дорогую,
Ну, а тем, кто с мечом –
Я скажу им: «Шалом Лейтрайот!»

А пока – a la guerre comme a la guerre, все спокойно.
На границах мечты мы стоим от начала времен;
В монастырской тиши мы –
Сподвижники главного Война,
В инфракрасный прицел
Мы видны как Небесный ОМОН.

1994

Стерегущий баржу

У всех самолетов по два крыла, а у меня одно;
У всех людей даль светлым-светла, а у меня темно;
Гости давно собрались за стол – я все где-то брожу,
И где я – знает один лишь Тот, кто Сторожит Баржу.

В каждой душе есть игла востра, режет аж до кости;
В каждом порту меня ждет сестра, хочет меня спасти –
А я схожу на берег пень-пнем и на них не гляжу,
И надо мной держит черный плащ Тот, кто Сторожит Баржу.

Я был рыцарем в цирке,
Я был святым в кино;
Я хотел стать водой для тебя –
Меня превратили в вино.
Я прочел это в книге,
И это читать смешно:
Как будто бы все это с кем-то другим,
Давным-давным-давно…

А тот, кто Сторожит Баржу, спесив и вообще не святой;
Но тот, кто Сторожит Баржу, красив неземной красотой.
И вот мы плывем через это бытье, как радужный бес в ребро –
Но, говорят, что таким, как мы, таможня дает добро.

1994

Таможенный блюз

Я родился в таможне,
Когда я выпал на пол.
Мой отец был торговец,
Другой отец – Интерпол;
Третий отец – Дзержинский,
Четвертый отец – кокаин;
С тех пор, как они в Мавзолее, мама,
Я остался совсем один.

У меня есть две фазы, мама,
Я – чистый бухарский эмир.
Когда я трезв, я – Муму и Герасим, мама;
А так я – Война и Мир.

Я удолбан весь день,
Уже лет двенадцать подряд.
Не дышите, когда я вхожу:
Я – наркотический яд.
Мое сердце из масти,
Кровь – диэтиламид;
Не надо смотреть на меня,
Потому что иначе ты вымрешь, как вид –

У меня есть две фазы, мама,
Я чистый бухарский эмир.
Когда я трезв, я – Муму и Герасим, мама;
А так я – Война и Мир.

На юге есть бешеный кактус,
На севере – тундра с тайгой;
И там, и сям есть шаманы, мама,
Я тоже шаман, но другой –
Я не выхожу из астрала,
А выйду – так пью вино;
Есть много высоких материй, мама,
Но я их свожу в одно.

У меня есть две фазы, мама,
Моя родина – русский эфир;
Когда я трезв, я – Муму и Герасим, мама;
А так я – Война и Мир.

Три сестры

Что ж ты смотришь совой – дышишь, словно рухнул с дуба?
Посмотри на себя – хвост торчком, глаза востры.
Это все пустяки; в жизни все легко и любо,
Пока вдруг у тебя на пути не возникнут три сестры.

У них кудри – как шелк, а глаза – как чайны блюдца;
У них семь тысяч лет без пардонов, без мерси.
У них в сердце пожар; они плачут и смеются;
Загляни им в зрачки – и скажи прощай-прости.

Три сестры, три сестры
Черно-бело-рыжей масти
В том далеком краю, где не ходят поезда;
Три сестры, три сестры
Разорвут тебя на части:
Сердце – вверх, ноги – вниз,
Остальное – что куда.

А в саду – благодать, пахнет медом и сиренью.
Навсегда, навсегда, навсегда – я шепчу: «Приди, приди!»
Кто зажег в тебе свет – обернется твоей тенью,
И в ночной тишине вырвет сердце из груди.

Три сестры…

Гарсон № 2

Гарсон № 2, Гарсон № 2,
На наших ветвях пожухла листва;
И, может, права людская молва,
И все – только сон, Гарсон № 2.

Вот стол, где я пил; вот виски со льдом;
Напиток стал пыль, стол сдали в музей.
А вот – за стеклом –
Мумии всех моих близких друзей;
А я только встал на пять минут – купить сигарет.
Я вышел пройтись в Латинский Квартал,
Свернул с Camden Lock на Невский с Тверской;
Я вышел – духовный, а вернулся – мирской,
Но мог бы пропасть – ан нет, не пропал.

Так Гарсон № 2, Гарсон № 2,
То разум горит, а то брезжит едва;
Но мысль мертва, радость моя, а жизнь – жива,
И все это сон, Гарсон № 2.

А колокольный звон течет, как елей;
Ох, моя душа, встань, помолись –
Ну что ж ты спешишь?
А здесь тишина, иконы битлов, ладан-гашиш;
А мне все равно – лишь бы тебе было светлей.

Так Гарсон № 2, Гарсон № 2,
На кладбище – тишь;
На наших гробах – цветы да трава,
И, похоже, права людская молва,
И все – только сон, Гарсон № 2;
А раз это сон – что ж ты стоишь, Гарсон № 2?!

1994

Фикус религиозный

Ой ты, фикус мой, фикус; фикус религиозный!
Что стоишь одиноко возле края земли?
Иноверцы-злодеи тебя шашкой рубили,
Затупили все шашки и домой побрели.

Ясно солнце с луною над тобой не заходят,
Вкруг корней твоих реки золотые текут;
А на веточке верхней две волшебные птицы,
Не смыкая очей, все тебя стерегут.

Одну звать Евдундоксия, а другую – Снандулия;
У них перья днем – жемчуг, а в ночи – бирюза;
У них сердце – как камень, а слеза – как железо,
И, любимые мною, с переливом глаза.

Я читал в одной книге, что, когда станет плохо,
И над миром взойдут ледоруб да пила –
Они снимутся с ветки, они взовьются в небо
И возьмут нас с тобою под тугие крыла.

1994

Удивительный мастер Лукьянов

Как большой друг людей, я гляжу на тебя непрестанно;
Как сапер-подрывник, чую сердцем тугую струну –
А в чертогах судьбы удивительный мастер Лукьянов
Городит мне хором с окном на твою сторону.

Если б я был матрос, я б уплыл по тебе, как по морю,
В чужеземном порту пропивать башмаки в кабаке;
Но народы кричат, и никто не поможет их горю, –
Если только что ты, с утешительной ветвью в руке.

Жили впотьмах, ждали ответа;
Кто там внизу – а это лишь стекло.
Счастье мое, ты одна, и другой такой нету;
Жили мы бедно – хватит; станем жить светло.

В журавлиных часах зажигается надпись: «К отлету»;
От крыла до крыла рвать наверху тишину;
Только кто – не скажу – начинает другую работу;
Превращается в свет из окна на твою сторону.

В невечерний свет в окне на твою сторону.

1994

Снежный лев

Центр циклона

Вчера я пил и был счастливый,
Сегодня я хожу больной,
За что ж ты, мать – сыра природа,
Настоль безжалостна со мной?

Снился мне сон, что я был трезвый,
Ангелы пели в небесах.
А я проснулся в черном теле,
Звезда застряла в волосах.
Говорила мне мать – летай пониже,
Говорила жена – уйдешь на дно…
А я живу в центре циклона,
И вверх и вниз – мне все равно.

А люди работают за деньги,
Смотрят в окно на белый свет.
А в нашем полку – все камикадзе,
Кто все успел – того здесь нет.
Так скажем «Банзай», и Бог с ней, с твердью;
Все, что прошло, – сдадим в утиль.
И здесь у нас, в центре циклона,
Снежные львы и полный штиль.

Сегодня я опять счастливый,
А завтра я опять больной,
За что ж ты, мать – сыра природа,
Настоль безжалостна со мной?
Опомнись, мать – сыра природа,
Я все же сын тебе родной!

Максим-лесник

Я хотел стакан вина – меня поят молоком,
Ох, я вырасту быком, пойду волком выти.
Сведи меня скорей с Максимом-Лесником,
Может он подскажет, как в чисто поле выйти.

То ли вынули чеку, то ль порвалась связь времен,
Подружились господа да с господней сранью.
На святой горе Монмартр есть магический Семен,
Он меняет нам тузы на шестерки с дрянью.

Раньше сверху ехал Бог, снизу прыгал мелкий бес,
А теперь мы все равны, все мы анонимы.
Через дырку в небесах въехал белый «Мерседес»,
Всем раздал по три рубля, и проехал мимо.

Чаши с ядом и с вином застыли на весу.
Ох, Фемида, где ж твой меч, где ты была раньше?
Вдохновение мое ходит голое в лесу,
То посмотрит на меня, а то куда дальше.

Я опять хочу вина, меня поят молоком,
Ох, я вырасту быком, пойду волком выти,
Сведи меня скорей с Максимом-Лесником
Может он подскажет, как в чисто поле выйти.

1994

Древнерусская тоска

Куда ты, тройка, мчишься, куда ты держишь путь?
Ямщик опять нажрался водки или просто лег вздремнуть,
Колеса сдадены в музей, музей весь вынесли вон,
В каждом доме раздается то ли песня, то ли стон,
Как предсказано святыми, все висит на волоске,
Я гляжу на это дело в древнерусской тоске…

На поле древней битвы нет ни копий, ни костей,
Они пошли на сувениры для туристов и гостей,
Добрыня плюнул на Россию и в Милане чинит газ,
Алеша, даром что Попович, продал весь иконостас.
Один Илья пугает девок, скача в одном носке,
И я гляжу на это дело в древнерусской тоске…

У Ярославны дело плохо, ей некогда рыдать,
Она в конторе с пол-седьмого, у ней брифинг ровно в пять,
А все бояре на «Тойотах» издают «PlayBoy» и «Vogue»,
Продав леса и нефть на Запад, СС20 – на Восток.
Князь Владимир, чертыхаясь, рулит в море на доске,
И я гляжу на это дело в древнерусской тоске…

У стен монастыря опять большой переполох,
По мелкой речке к ним приплыл четырнадцатирукий бог.
Монахи с матом машут кольями, бегут его спасти,
А бог глядит, что дело плохо, и кричит: «Пусти, пусти!»
Настоятель в женском платье так и скачет на песке,
Я гляжу на это дело в древнерусской тоске…

А над удолбанной Москвою в небо лезут леса,
Турки строят муляжи Святой Руси за полчаса,
А у хранителей святыни палец пляшет на курке,
Знак червонца проступает вместо лика на доске,
Харе Кришна ходит строем по Арбату и Тверской,
Я боюсь, что сыт по горло древнерусской тоской…

1995

Дубровский

Когда в лихие года пахнет народной бедой,
Тогда в полуночный час, тихий, неброский,
Из леса выходит старик, а глядишь – он совсем не старик,
А напротив, совсем молодой красавец Дубровский.

Проснись, моя Кострома, не спи, Саратов и Тверь,
Не век же нам мыкать беду и плакать о хлебе,
Дубровский берет ероплан, Дубровский взлетает наверх,
И летает над грешной землей, и пишет на небе –

«Не плачь, Маша, я здесь;
Не плачь – солнце взойдет;
Не прячь от Бога глаза,
А то как он найдет нас?
Небесный град Иерусалим
Горит сквозь холод и лед,
И вот он стоит вокруг нас,
И ждет нас, и ждет нас…»

Он бросил свой щит и свой меч, швырнул в канаву наган,
Он понял, что некому мстить, и радостно дышит,
В тяжелый для Родины час над нами летит его ероплан –
Красивый, как иконостас, и пишет, и пишет –

«Не плачь, Маша, я здесь;
Не плачь – солнце взойдет;
Не прячь от Бога глаза,
А то как он найдет нас?
Небесный град Иерусалим
Горит сквозь холод и лед
И вот он стоит вокруг нас,
И ждет нас, и ждет нас…»

1992

Инцидент в Настасьино

Дело было как-то ночью, за околицей села,
Вышла из дому Настасья в чем ее мама родила,
Налетели ветры злые, в небесах открылась дверь,
И на трех орлах спустился незнакомый кавалер.

Он весь блещет, как Жар-Птица, из ноздрей клубится пар,
То ли Атман, то ли Брахман, то ли полный аватар.
Он сказал – «У нас в нирване все чутки к твоей судьбе,
Чтоб ты больше не страдала, я женюся на тебе».

Содрогнулась вся природа, звезды градом сыплют вниз,
Расступились в море воды, в небе радуги зажглись.
Восемь рук ее объяли, третий глаз сверкал огнем,
Лишь успела крикнуть «мама», а уж в рай взята живьем.

С той поры прошло три года, стал святым колхозный пруд,
К нему ходят пилигримы, а в нем лотосы цветут.
В поле ходят Вишна с Кришной, климат мягок, воздух чист,
И с тех пор у нас в деревне каждый третий – индуист.

1995

Истребитель

Расскажи мне, дружок, отчего вокруг засада?
Отчего столько лет нашей жизни нет как нет?
От ромашек-цветов пахнет ладаном из ада,
И апостол Андрей носит Люгер-пистолет?

От того, что пока снизу ходит мирный житель,
В голове все вверх дном, а на сердце маета,
Наверху в облаках реет черный истребитель,
Весь в парче-жемчугах с головы и до хвоста.

Кто в нем летчик-пилот, кто в нем давит на педали?
Кто вертит ему руль, кто дымит его трубой?
На пилотах чадра, ты узнаешь их едва ли,
Но если честно сказать – те пилоты мы с тобой.

А на небе гроза, чистый фосфор с ангидридом,
Все хотел по любви, да в прицеле мир дотла,
Рвануть холст на груди, положить конец обидам,
Да в глазах чернота, в сердце тень его крыла…

Изыди, гордый дух, поперхнись холодной дулей.
Все равно нам не жить, с каждым годом ты смелей.
Изловчусь под конец и стрельну последней пулей,
Выбью падаль с небес, может, станет посветлей…

1995

Черный брахман

Когда летний туман пахнет вьюгой,
Когда с неба крошится труха,
Когда друга прирежет подруга,
И железная вздрогнет соха,
Я один не теряю спокойства,
Я один не пру против рожна.
Мне не нужно ни пушек, ни войска,
И родная страна не нужна.

Что мне ласковый шепот засады,
Что мне жалобный клекот врага?
Я не жду от тиранов награды,
И не прячу от них пирога.
У меня за малиновой далью,
На далекой лесной стороне,
Спит любимая в маленькой спальне
И во сне говорит обо мне…

Ей не нужны ни ведьмы, ни судьи,
Ей не нужно ни плакать, ни петь,
Между левой и правою грудью
На цепочке у ней моя смерть.
Пусть ехидные дядьки с крюками
Вьются по небу, словно гроза –
Черный брахман с шестью мясниками
Охраняет родные глаза.

Прекращайся немедленно, вьюга,
Возвращайся на небо, труха.
Воскрешай свово друга, подруга,
Не грусти, дорогая соха.
У меня за малиновой далью,
Равнозначная вечной весне,
Спит любимая в маленькой спальне,
И во сне говорит обо мне,
Всегда говорит обо мне.

1994

Великая железнодорожная симфония

Я учился быть ребенком, я искал себе причал,
Я разбил свой лоб в щебенку об начало всех начал.
Ох, нехило быть духовным – в голове одни кресты,
А по свету мчится поезд, и в вагоне едешь ты.

Молодым на небе нудно, да не влезешь, если стар.
По Голгофе бродит Будда и кричит «Аллах Акбар».
Неизвестно, где мне место, раз я в этой стороне,
Машинист и сам не знает, что везет тебя ко мне.

Есть края, где нет печали, есть края, где нет тоски.
Гроб хрустальный со свечами заколочен в три доски,
Да порою серафимы раскричатся по весне.
Машинист и сам не знает, что везет тебя ко мне.

В мире все непостоянно, все истлеет – вот те крест.
Я б любил всю флору-фауну – в сердце нет свободных мест.
Паровоз твой мчит по кругу, рельсы тают как во сне,
Машинист и сам не знает, что везет тебя ко мне.

1995

Гиперборея

Время любви пришло

На каменных кострах
Ветер целует траву семи ветров.
Вернулся в небеса
Путник, одетый в шелк змеиных слов.

Чудовища в ночи
Не властны имена твои назвать.
Прошла пора любви.
Кто здесь твоим любимым должен стать?

Время любви пришло.

Всадник между небом и землей

Тайным царем и скитальцем,
Что скорбен и устал –
Путь свой пройти не пытайся,
Не зная, кем ты стал
В династии зеркал.

Знают они изначально –
Что голос твой хранит;
Но в красках огня и печали
В сияньи черных крыл
От взоров их сокрыт

Всадник между небом и землей.

Птицу тебя окольцует
Их вера, что веры нет;
Но белая дева танцует
С магистром непрожитых лет,
Закованным в лунный свет.

Всадник между небом и землей.

Люди, пришедшие из можжевельника

Ты – конь,
Ты прекрасный конь.
Я был бы рад
Скакать на тебе все дни.
И я почел бы за честь,
Я почел бы за честь,
Но люди, пришедшие из можжевельника,
Велели мне быть, как они;
Быть, как они.

Ты здесь,
Ты виртуально здесь,
Ты Awop-bab-a-lu-bab,
И я рад, что ты здесь.
Все тает, как лед.
Все тает, как лед.
Но в самом сердце моих сердец
Ты вышит звериной иглой
На шелке небес.

Ты храм –
Первый и последний храм.
И я молюсь в тебе век,
И я молюсь в тебе час.
Я мог бы быть слеп,
Я мог бы быть слеп,
Но боги, пришедшие с нижнего неба,
Велели мне не закрывать
Моих глаз.

Ангел дождя
Б. Гребенщиков, А. Гуницкий

Я знаю места,
Где в тени золотой
Бредут янычары посмертной тропой;
Где дом покорен,
Где соленый забор,
Где проповедь вишням
Читает прибор.

Я знаю места,
Где цветет концентрат, –
Последний изгнанник,
Не ждущий заплат;
Где роза в слезах,
А калган – в серебре;
Где пляшут налджорпы
На заднем дворе…

Ежели в доме расцвел камыш –
Значит, в доме разлом;
А ежели череп прогрызла мышь –
Время забыть о былом.
Может быть, в наших сердцах

Пляшут зайчики,
Может быть – воют волки;
А может быть, ангел дождя трубит.
Время снимать потолки.

Апокриф

В пурпурных снегах
Потерян наш след;
Мы уйдем за дождем,
Разбив зеркала.
Наш город лежит
На краю тишины;
Полночь, наш друг,
Укажет нам путь;

По другую сторону дня
Мы уйдем
В ту страну, где ветер
Вернет нам глаза;
По другую сторону дня
Мы уйдем
В этот город,
Где времени нет…

Ария казанского зверя

Как пленительно пахнет развратом
В глубине моих гордых идей;
Я родился безумным солдатом,
Чтоб над миром не прыгал злодей.

В глубине моей девственной кельи
Сиротливо зияет свеча –
Но душа моя жаждет веселья
И душа моя ждет скрипача.

Мои двери – из твердого клена,
Мои окна выходят на юг,
Я живу бесконечно влюбленный
В неизвестных, но верных подруг.

И когда, озаряя полмира,
Звезды гаснут в небесном огне –
Раздается нездешняя лира
И они прилетают ко мне.

Магистраль: увертюра

Магистраль, пощади непутевых своих сыновей.

Бьет колокол, похожий на окно.
Все птицы обескрылены давно.
В саду судьбы распахнута калитка;
Из скорлупы родится махасиддха.
И даже драхма, старый бог,
Здоровьем стал на редкость плох:
Все потерял свои он лики
И гонит спирт из земляники.

Магистраль: Вавилонская башня

Вавилонскую башню до крошки склевал коростель.
Стадо древних богов перегрызло все братские узы.
Бледный гуру сказал, что прекрасны любые союзы,
А особенно те, для которых ложатся в постель.

Магистраль: Павлов

Тихо из мрака грядет с перстами пурпурными Павлов,
Весь запряженный зарей, с дрелью святого Фомы;
Много он видел всего – тихо идет, улыбаясь.
Сзади архангел с веслом неслышно сметает следы.

Магистраль: духовный паровоз

Не след лежать столбом, папа; не след охотиться на коз;
Пора себя спасать, папа, – спасать себя всерьез;
Где твой третий глаз, папа, – я твой духовный паровоз.

Не будь духовно слеп, папа, – не доводи меня до слез;
Не будь духовно слеп, папа, – не доводи меня до слез;
Папа, папа – я твой духовный паровоз.

Господи, помилуй, папа;
Я твой духовный паровоз.

Магистраль: однолюб

Я родился однолюбом.
У меня семнадцать жен.
Красотой людской, как шилом,
Я всемирно поражен.
Я устал с собой бороться,
Я себе сдаюся в плен;
Ой ты, жизнь моя, самсара,
Ой, подружки, горький хрен.

Нет бы мне сидеть в остроге,
Созерцать судьбу светил;
Иль найти забвенье в Боге,
Чтобы спас и просветил –
Нет, я маюсь, как Бетховен,
Не стеснясь своих седин –
Убери рояль подальше,
Клавиш много, я один.

Магистраль: ржавый жбан судьбы

Оставь свои грехи – она сказала тихо,
Ничем нельзя владеть по эту сторону дня;
Иначе – три сестры и Баба Бабариха;
Так брось домкрат мечты и бейся лбом в меня.

Певца простой любви давно зарыли в клумбу,
В людской доят козу, забыв прекрасных дам;
Прислуга подалась на корабли к Колумбу,
Не выдержав страстей, присущих господам.

Но будет день, когда им всем одно приснится;
Ни слово, ни глагол не вылетят из уст;
Кто рухнет, как стоял, а кто взлетит, как птица,
И ржавый жбан судьбы навеки станет пуст.

За гранью тайных сфер, насквозь того, что в мире,
Лежит мой дивный сад, и вход увит плющом;
Ищи меня и знай, что три всегда четыре.
Когда ты станешь цел, мы встретимся еще.

Быстрый светлый

Быстрый Светлый, на этой земле,
Где трава ростом как день;
Быстрый Светлый, когда придут те, кто придут, –
Мы уйдем в тень.

Быстрый Светлый, на этой земле,
Где Луне только семь дней;
Быстрый Светлый, когда придет Та, кто придет, –
Мы уйдем с ней.

Разве мы могли знать,
Какая здесь жуть;
Разве мы могли знать и верить?
Разве мы могли знать,
Что это наш путь;
Разве мы могли?

Лилит

Если бы не ты

Когда Луна глядит на меня, как совесть,
Когда тошнит от пошлости своей правоты,
Я не знаю, куда б я плыл, – я бы пил и пил,
Я бы выпил все, над чем летал дух, если бы не ты.

Когда жажда джихада разлита в чаши завета
И Моисей с брандспойтом поливает кусты,
И на каждой пуле выбита фигура гимнаста,
Я бы стал атеистом, если бы не ты.

В наше время, когда крылья – это признак паденья,
В этом городе нервных сердец и запертых глаз,
Ты одна знаешь, что у Бога нет денег,
Ты одна помнишь, что нет никакого завтра, есть только сейчас.

Когда каждый пароход, сходящий с этой верфи – «Титаник»,
Когда команда – медведи, а капитаны – шуты,
И порт назначенья нигде, я сошел и иду по воде,
Но я бы не ушел далеко, если бы не ты.

1997

Из Калинина в Тверь

Я вошел сюда с помощью двери,
Я пришел сюда с помощью ног,
Я пришел, чтоб опять восхититься
Совершенством железных дорог
Даже странно подумать, что раньше
Каждый шел, как хотел – а теперь
Паровоз, как мессия, несет нас вперед –
По пути из Калинина в Тверь.

Проводница проста, как Джоконда,
И питье у ней слаще, чем мед,
И она отвечает за качество шпал,
И что никто никогда не умрет.
Между нами – я знал ее раньше,
Рядом с ней отдыхал дикий зверь,
А теперь она стелет нежнее, чем пух,
По пути из Калинина в Тверь.

Машинист зарубает Вивальди,
И музыка летит меж дерев.
В синем с золотом тендере вместо угля –
Души тургеневских дев.
В стопудовом чугунном окладе
Богоизбранный (хочешь – проверь)
Этот поезд летит, как апостольский чин,
По пути из Калинина в Тверь

Не смотри, что моя речь невнятна
И я неаутентично одет –
Я пришел, чтобы сделать приятно
И еще соблюсти свой обет.
Если все хорошо, так и Бог с ним,
Но я один знаю, как открыть дверь,
Если ты спросишь себя – на хрена мы летим
По пути из Калинина в Тверь.

1997

Дарья

Дарья, Дарья, в этом городе что-то горит:
То ли души праведных, то ли метеорит, –
Но пусть горит, пока я пою,
Только не спрашивай меня, что я люблю,
Говорящий не знает, Дарья, знающий не говорит,

Ван Гог умер, Дарья, а мы еще нет,
Так что, Дарья, Дарья, не нужно рисовать мой портрет,
Ты можешь добиться реального сходства
Или феноменального скотства –
Ты все равно рисуешь сама себя, меня здесь нет.

Бог сказал Лазарю – мне нужен кто-то живой,
Господь сказал Лазарю – хэй, проснись и пой!
А Лазарь сказал – Я видел это в гробу,
Это не жизнь, это цирк Марабу,
А ты у них, как фокусник-клоун, лучше двигай со мной.

Смотри, из труб нет дыма, и на воротах печать.
И ни из одной трубы нет дыма, и на каждых воротах печать.
Здесь каждый украл себе железную дверь,
Сидит и не знает, что делать теперь:
У всех есть алиби, но не перед кем отвечать.
А я пою тебе с той стороны одиночества,
Но пока я пою, я поверну эти реки вспять,
И я не помню ни твоего званья, ни отчества,
Но знаешь, в тебе есть что-то, что заставляет этот курятник сиять.

Спасибо, Дарья, – похоже время идти.
Дарья, Дарья, нас ждут где-то дальше на этом пути.
Мне было весело с твоими богами,
Но я чувствую – трава растет под ногами,
Мы разлили все поровну, Дарья, – прощай и прости.

1997

Болота Невы

Мои жилы, как тросы, моя память как лед,
Мое сердце как дизель, кровь словно мед,
Но мне выпало жить здесь, среди серой травы,
В обмороченной тьме, на болотах Невы.

Где дома – лишь фасады, а слова – пустоцвет,
И след сгоревшей звезды, этот самый проспект,
Я хотел быть как солнце, стал как тень на стене,
И неотпетый мертвец сел на плечи ко мне.

И с тех пор я стал видеть, что мы все как в цепях
И души мертвых солдат на еловых ветвях
Молча смотрят, как все мы кружим вальс при свечах –
Каждый с пеплом в руке и с мертвецом на плечах.

Будет день всепрощенья – Бог с ним, я не дождусь,
Я нашел как уйти, и я уйду и вернусь,
Я вернусь с этим словом, как с ключом синевы,
Отпустить их домой,
Всех их, кто спит на болотах Невы.

1997

На ее стороне

Дело было в Казани, дело кончилось плохо,
Хотя паруса его флота были из самоцветных камней,
На него гнула спину страна и эпоха,
Но она была в шелковом платье и много сильней.

Утро не предвещало такого расклада:
Кто-то праздновал Пасху, где-то шла ворожба,
И Волга мирно текла, текла, куда ей было надо,
И войска херувимов смотрели на то, как вершилась судьба.

На подъездах к собору пешим не было места,
На паперти – водка-мартини, соболя-жемчуга,
Но те, кто знал, знали, когда пойдут конвой и невеста,
Лучше быть немного подальше, если жизнь дорога.

Когда вышел священник, он не знал, что ему делать:
То ли мазать всех миром, то ли блевать с алтаря,
А жених, хоть крепился, сам был белее мела,
А по гостям, по которым не плакал осиновый кол, рыдала петля.

И никто не помнит, как это было,
А те кто помнят, те в небе или в огне,
А те, кто сильны – сильны тем, что знают, где сила,
А сила на ее стороне.

Говорят, что был ветер – ветер с ослепительным жаром,
Говорят, что камни рыдали, когда рвалась животворная нить,
А еще говорят, что нельзя вымогать того, что дается даром,
И чем сильнее ты ударишься об воду, тем меньше хлопотать-хоронить.

Он один остался в живых. Он вышел сквозь контуры двери.
Он поднялся на башню. Он вышел в окно.
И он сделал три шага – и упал не на землю, а в небо.
Она взяла его на руки, потому что они были одно.

1997

Тень

Откуда я знаю тебя? Скажи мне и я буду рад.
Мы долго жили вместе, или я где-то видел твой взгляд?
То ли в прошлой жизни на поляне в забытом лесу,
То ли это ты был за темным стеклом
Той машины, что стояла внизу.

Напомни, где мы виделись, – моя память уж не та, что была.
Ты здесь просто так или у нас есть дела?
Скажи мне, чем мы связаны, скажи хотя бы «Да» или «Нет».
Но сначала скажи, отчего так сложно стало
Выйти из тени на свет.

Считай меня Иваном Непомнящим или назови подлецом,
Но зачем ты надел это платье, и что у тебя с лицом?
И если ты мой ангел, зачем мы пьем эту смесь?
И откуда я знаю тебя, скажи мне, если ты еще здесь.

Я помню дни, когда каждый из нас мог быть первым,
И мне казалось наши цепи сами рвались напополам.
Я пришел сюда выпить вина и дать отдых нервам.
Я забыл на секунду, что, чтобы здесь был свет,
Ток должен идти по нам. Эй!

Почему здесь так холодно, или это норма в подобных местах?
Зачем ты целуешь меня? И чего ждут солдаты в кустах?
Если тебе платят за это, скажи, я, наверно, пойму.
Но если ты пришел сюда дать мне волю,
Спасибо уже ни к чему.

Вокруг меня темнота, она делает, что я прошу.
Я так долго был виновным, что даже не знаю, зачем я дышу.
И каждый раз – это последний раз, и каждый раз я знаю – приплыл.
Но глядя на тебя, я вспоминаю сейчас то, что даже не знал, что забыл.

Мое сердце не здесь, снимайте паруса с кораблей.
Мы долго плыли в декорациях моря,
Но вот они – фанера и клей.
А где-то ключ повернулся в замке,
Где-то открылась дверь.
Теперь я вспомнил, откуда я знаю тебя,
И мы в расчете теперь.

1997

Там, где взойдет Луна

Если ночь как туннель и дневной свет – наждак,
Если все, что ты сделал, обернулось не так,
Если в новых мехах пыль вместо вина,
Это пройдет там, где взойдет Луна.

Когда Восток станет Севером и янтарь станет медь,
Когда немые на улицах начнут учить тебя петь,
Когда идешь 160, и перед тобой стена –
Это не в счет там, где взойдет Луна.

Кому-то вода – питье, а кому-то – царская честь,
Но каждый видит лишь то, что в нем уже есть,
Хороший вор даже в раю найдет, что украсть,
Когда ты дала мне руку, я не знал, лететь мне или упасть.

Я родился уже помня тебя, просто не знал, как тебя звать,
Дох от жажды в твоих родниках – я не знал, как тебя знать,
У тебя сотни имен, все они – тишина.
Нас будут ждать там, где взойдет Луна.

1997

Мой друг доктор

Мой друг доктор не знает, что со мной,
Мой друг доктор не знает, что со мной,
Я позвонил тебе, сказать что люблю,
Лучше б я был глухой и немой,
Теперь мой друг доктор, не знает, что со мной.

Ты читаешь меня, как книгу,
Смотри, что на первом листе.
Читаешь меня, как книгу,
Твое имя на первом листе.
Мне не стать святым, даже если сам Папа
Растворит меня в святой кислоте,
Но мы с тобой одно
И если ты не слышишь меня,
Наверное, ты на другой частоте.

Все дивятся на Солнце, никто не знает:
Сядет оно или взойдет.
Я стою под твоим балконом,
Я жду, пока он упадет.
Иногда твоя любовь highway,
Иногда твоя любовь гололед,
Я все равно не сверну, я никогда не сверну,
И посмотрим, что произойдет.

1997

Хилый закос под любовь

Сегодня я включен в сеть,
Сегодня день, когда мне хочется петь.
А если скажут, что теперь поют иначе –
Я в курсе, но куда меня деть?
И это похоже на прогулки во сне
Или на летнюю тоску по весне.
А я всю жизнь довольно мирно шел в упряжке,
Но отныне и навеки я вне.

Ведь стрелка часов остра,
А петь по нотам – только портить кровь,
И это не то, что прописала сестра;
Это – хилый закос под любовь.

За мной следит мое «Я»,
А также вся его братва и семья –
Я так старательно пытался быть счастливым,
Что едва не пропал зазря.

И мне до лампы, чем кончится бой.
Мне скучно жить под пулеметной звездой.
Стоять под грузом – вредно для здоровья.
Я, пожалуй, пойду с тобой.

Ведь стрелка часов остра,
А жить по книгам – только портить кровь,
И это не то, что прописала сестра;
Это – хилый закос под любовь.

1997

Тяжелый рок

В мире что-то не так – или это у меня в голове?
Невидимые пятна на солнце, какая-то пыль на траве.
Счастье не греет; оно где-то за стеклянной стеной.
Иногда мне кажется – тяжелый рок висит надо мной.

Я пошел к цыганке – узнать о своей судьбе:
Не вредно ли думать так много, причем, в основном, о тебе.
Она бросила карты на пол, закрыла глаза рукой
И сказала: «Бриллиантовый мой, тяжелый рок висит над тобой».

Все лишилось смысла. Любовь завела меня в тень,
А чем выше залезаешь в астрал, тем больше несешь дребедень.
Мне просто хотелось вечного лета, а лето стало зимой. –
То ли это рок, то ли законы природы висят надо мной.

Одни говорят – сегодня в шесть конец света,
Другие просто депрессивны в доску,
Третьи терпят любовь за то, что она без ответа, –
Но каждый из них зарежет, если только тронуть пальцем его тоску…

Вчера заходил один ангел – я узнал его по холоду крыл.
Я уже не тот, за которым он гнался, да и он уже не тот, что был.
Я сказал: «Заходи, садись, я не враг тебе, наслаждайся моей тишиной
И давай выпьем за того бедолагу, что висит надо мной».

Ты знаешь, я живу от перрона к перрону, однажды взлетел и лечу,
Но если тебе стало хоть немного легче, это все, чего я хочу.
Спасибо ветру в моих парусах, крыльям за моей спиной:
Одно из них – ты, а другое – тот коллега, что висит надо мной.

1997

Некоторые женятся

Она сказала: «Пока», – он долго смотрел ей вслед,
Для нее прошла ночь, для него три тысячи лет.
За это время десяток империй расцвел и рухнул во мрак,
Но некоторые женятся, а некоторые так.

Раньше мы жили завтра, а теперь и сегодня – вчера.
Вместо Роллингов – хакеры, вместо Битлов – юзера.
Бригады ломятся в церковь, святому место – кабак.
И некоторые женятся, а некоторые так.

У некоторых сердце поет, у некоторых болит,
Он нажимает на «Save», а она нажимает «Delete».
И нет смысла спрашивать «кто», нет смысла спрашивать «как»,
Ведь некоторые женятся, а некоторые так.

Спасибо Богу за хлеб, который отпущен нам днесь,
Но в мире есть что-то еще, я клянусь, она где-то здесь.
И солнце остановится в небе, когда она даст ему знак.
И некоторые женятся, а некоторые так,
Некоторые женятся, некоторые так.

1997

Капитан белый снег

Где ты бродишь теперь, Капитан Белый Снег?
Без тебя у нас гладь, без тебя у нас тишь,
Толкователи снов говорят, что ты спишь,
Только что с них возьмешь, Капитан Белый Снег?

Я мотался как пес по руинам святынь
От Долины Царей, до камней на холме.
И глаза белых ступ и тепло стен кремлей
Говорят мне – ты здесь, Капитан Белый Снег.

Капитан Белый Снег, Капитан Жар Огня
Без тебя мне не петь и любить не с руки,
Как затопленный храм в середине реки,
Я держусь на краю, Капитан Белый Снег.

То ли шорох в ночи, то ли крик пустоты,
То ли просто привет от того, что в груди,
Ты все шутишь со мной, погоди не шути:
Без тебя мне кранты, Капитан Белый Снег.

Мы знакомы сто лет, нет нужды тратить слов,
Хоть приснись мне во сне, хоть звездой подмигни
Будет проще вдвоем в эти странные дни.
Это все. Жду. Прием. Капитан Белый Снег.

1997

По дороге в Дамаск

Апостол Федор был дворником в Летнем Саду зимой.
Он встретил девушку в длинном пальто, она сказала: «Пойдем со мной».
Они шли по морю четырнадцать дней, слева вставала заря.
И теперь они ждут по дороге в Дамаск, когда ты придешь в себя.

Над Москвой-рекой встает Собачья звезда, но вверх глядеть тебе не с руки.
В марокканских портах ренегаты ислама ждут, когда ты отдашь долги.
По всей Смоленщине нет кокаина – это временный кризис сырья.
Ты не узнаешь тех мест, где ты вырос, когда ты придешь в себя.

Оживление мощей святого битла, вернисаж забытых святынь.
Ты бьешься о стену с криком: «She loves you», но кто здесь помнит латынь?
А песни на музыку белых людей все звучат, как крик воронья.
Тебе будет нужен гид-переводчик, когда ты придешь в себя.

А девки все пляшут – по четырнадцать девок в ряд.
И тебе невдомек, что ты видишь их от того, что они так хотят.
Спроси у них, отчего их весна мудрей твоего сентября.
Спроси, а то встретишь Святого Петра скорей, чем придешь в себя.

По дороге в Дамаск неземная тишь, время пошло на слом.
И все, чего ты ждал, чего ты хотел, – все здесь кажется сном.
Лишь далекий звук одинокой трубы, тот самый, что мучил тебя.
Я сказал тебе все, что хотел. До встречи, когда ты придешь в себя.

1997

Пси

Маша и медведь

Маша и медведь.
Главное – это взлететь.
Пригоршня снега за ворот,
Я знаю лучший вид на этот город:

Маша и медведь.
У нас в карманах есть медь,
Пятак на пятак – и колокол льется,
Но спящий все равно не проснется.

Напомни мне, если я пел об этом раньше –
Я все равно не помню ни слова:
Напомни, если я пел об этом раньше –
И я спою это снова.
Я не знаю ничего другого.

Маша и медведь.
Вот нож, а вот сеть.
Привяжи к ногам моим камень,
Те, кто легче воздуха, все равно с нами:

Есть грань, за которой железо уже не ранит –
Но слепой не видит, а умный не знает:
Напомни мне, если я пел об этом раньше –
Вот пламя, которое все сжигает.

Маша и медведь.
Это солнце едва ли закатится,
Я знаю, что нас не хватятся –
Но оставь им еще одну нить.
Скажи, что им будут звонить
Маша и медведь.

1998

Луна, успокой меня

Луна, успокой меня.
Луна успокой меня – мне нужен твой свет.
Напои меня чем хочешь, но напои.
Я забытый связной в доме чужой любви.
Я потерял связь с миром, которого нет.

На Севере дождь, на Юге – белым-бело.
Подо мной нет дна, надо мной стекло;
Я иду по льду последней реки,
Оба берега одинаково далеки,
Я не помню, как петь; у меня не осталось слов.

Луна, я знаю тебя; я знаю твои корабли.
С тобой легко, с тобой не нужно касаться земли:
Все, что я знал; все, чего я хотел, –
Растоптанный кокон, когда мотылек взлетел.
Те, кто знают, о чем я – те навсегда одни.

1996

Имя моей тоски

Она жжет как удар хлыста.
Вся здесь, но недостижима.
Отраженье в стекле, огонь по ту сторону реки.
И – если хочешь – иди по воде, или стань другим, но
Он шепчет – Господи свят, научи меня
Имени моей тоски.

Между мной и тобой – каждое мое слово;
О том, как медленен снег;
О том, как небеса высоки:
Господи, если ты не в силах
Выпустить меня из клетки этой крови –
Научи меня
Имени моей тоски.

Ты слишком далеко от меня.
Слишком далеко от меня –
Как воздух от огня, вода от волны, сердце от крови;
И вот я падаю вниз, уже в двух шагах от земли:
Господи, смотри.

Ты все мне простил, и я знаю – ты истин;
Но твой негасимый свет гаснет, коснувшись руки.
Господи, если я вернусь, то я вернусь чистым;
Все остальное за мной:
Научи меня имени моей тоски.

1998

Телохранитель

Телохранитель,
Где твое тело?
У нас внутри была птица,
Я помню, как она пела.

Если б у нас было время,
Мы бы сдохли со скуки.
Я нес тебе то, что ты хочешь.
И это сожгло мои руки.

Ты делаешь знак сторожа.
Я делаю знак лета.
Мы оба знали, где земля и где небо,
И мы погибли в борьбе за это.

Скажи парусу «смирно»,
Я скажу ему «вольно».
Большие деревья знают, как вызвать ветер –
Одно слово, и больше не будет больно.

Телохранитель,
Я знаю, что тебе снится.
Что ты вылетаешь из клетки –
Туда, где ждет твоя птица?

Пока несут сакэ

В саду камней вновь распускаются розы.
Ветер любви пахнет, как горький миндаль.
При взгляде на нас у древних богов выступают слезы.
Я никак не пойму, как мне развязать твое кимоно – а жаль.

Вот самурай, а вот гейша. А вот их сегун
Рубит их на сотню частей.
Белый цвет Минамото и красный цвет Тайра –
Не больше, чем краски для наших кистей.

Пока несут сакэ,
Мы будем пить то, что есть –
Ползи, улитка, по склону Фудзи
Вверх до самых высот –
А нам еще по семьсот,
И так, чтобы в каждой руке –
Пока несут сакэ.

Третьи сутки играет гагаку.
Мое направленье запретно.
Накоси мне травы для кайсяку –
Мы уже победили (просто это еще не так заметно).

И можно жить с галлюциногенным кальмаром.
Можно быть в особой связи с овцой –
Но как только я засыпаю в восточных покоях,
Мне снится Басе с плакатом «Хочу быть, как Цой!»

Пока несут сакэ…

1998

Цветы Йошивары

Я назван в честь цветов Йошивары.
Я был рожден в Валентинов день.
У меня приказ внутри моей кожи,
И я иду, как все, спотыкаясь об эту тень.

У меня есть дом, в котором мне тесно,
У меня есть рот, которым поет кто-то другой,
И когда я сплю – мое отраженье
Ходит вместо меня с необрезанным сердцем
И третьей хрустальной ногой.

Я был на дне – но вся вода вышла.
Я ушел в тень – я был совсем плохой.
Я просил пить – и мне дали чашу,
И прибили к кресту – но гвозди были трухой.

И теперь я здесь – и я под током,
Семь тысяч вольт – товарищ, не тронь проводов.
Я отец и сын, мы с тобой одно и то же,
Я бы все объяснил – но я не помню истинных слов.

Я назван в честь цветов Йошивары.
Я был рожден в Валентинов день.
Я загнан как зверь в тюрьму этой кожи,
Но я смеюсь, когда спотыкаюсь об эту тень.

1998

Сын плотника

Логин – сын плотника. Пароль – начало начал.
Логин – сын плотника. Пароль – начало начал.
Пока ты на суше, тебе не нужен причал.

Сорок лет в пустыне, горечи песка не отмыть.
Сорок лет в пустыне и горечи песка не отмыть –
Но мучаться жаждой, ты всегда любил больше, чем пить.

Когда глаза закрыты, что небо, что земля – один цвет.
Когда глаза открыты, что небо, что земля – один цвет.
Я не знаю, в кого ты стреляешь, кроме Бога здесь никого нет.

Так дуй за сыном плотника. Ломись к началу начал.
Дуй за сыном плотника, жги резину к началу начал.
Когда ты будешь тонуть, ты поймешь, зачем был нужен причал.

1998

Стоп машина

Стоп машина, мой свет – в этом омуте нечего слышать.
Стирай свой файл, выкинь винчестер в кусты.
Я хочу познакомить тебя с теми, кто все еще дышит;
Я до сих пор не видел на этой земле кого-либо прекрасней, чем ты.

Изумленных здесь нет. Здесь все, кто рожден, уже в курсе.
И Никола-с-Ларьком невесело курит во мгле:
Все святые места давно разворованы, в них теперь пусто –
Но, знаешь, даже сам Нестор Махно бледнеет, когда ты в седле.

И чем больше мы выпьем за первый присест, тем останется меньше.
Чем ближе каменный гость, тем дешевле бриллианты в колье –
Но если я тот, про кого был написан мой паспорт,
Скажи, зачем я танцую на самом краю в этом вышитом нижнем белье?

Эпоха первородного греха имела свои моменты,
Но похоже Атлантида и Му уже пляшут на наших костях.
Улыбка под этой юбкой заставляет дрожать континенты –
Так на что нам сдались эти зомби в правительственных новостях?

И чем больше мы выпьем за первый присест, тем останется меньше.
Чем ближе каменный гость, тем дешевле бриллианты в колье –
Но если мы те, про кого был написан наш паспорт,
Скажи, – зачем? Зачем? Зачем? Зачем?
Skip it. Skip it. Delete. Delete. Delete.

И чем больше мы выпьем за первый присест, тем останется меньше.
Чем ближе каменный гость, тем дешевле бриллианты в колье –
Но если мы те, про кого был написан наш паспорт,
Скажи, зачем мы танцуем на самом краю в этом вышитом нижнем белье?

Skip it up.

Сестра хаос

500

Пятьсот песен – и нечего петь;
Небо обращается в запертую клеть.
Те же старые слова в новом шрифте.
Комический куплет для падающих в лифте.
По улицам провинции метет суховей,
Моя Родина, как свинья, жрет своих сыновей;
С неумолимостью сверхзвуковой дрели
Руки в перчатках качают колыбель.
Свечи запалены с обоих концов.
Мертвые хоронят своих мертвецов.

Хэй, кто-нибудь помнит, кто висит на кресте?
Праведников колбасит, как братву на кислоте;
Каждый раз, когда мне говорят, что мы – вместе,
Я помню – больше всего денег приносит «груз 200».
У желтой подводной лодки мумии в рубке.
Колесо смеха обнаруживает свойства мясорубки.
Патриотизм значит просто «убей иноверца».
Эта трещина проходит через мое сердце.
В мутной воде не видно концов.
Мертвые хоронят своих мертвецов.

Чувствую себя, как негатив на свету;
Сухая ярость в сердце, вкус железа во рту,
Наше счастье изготовлено в Гонконге и Польше,
Ни одно имя не подходит нам больше;
В каждом юном бутоне часовой механизм,
Мы движемся вниз по лестнице, ведущей вниз,
Связанная птица не может быть певчей,
Падающим в лифте с каждой секундой становится все легче.
Собаки захлебнулись от воя.
Нас учили не жить, нас учили умирать стоя.
Знаешь, в эту игру могут играть двое.

2002

Брод

Там, где я родился, основной цвет был серый;
Солнце было не отличить от луны.
Куда бы я ни шел, я всегда шел на север –
Потому что там нет и не было придумано другой стороны.

Первая звезда мне сказала: «Ты первый».
Ветер научил меня ходить одному.
Поэтому я до сих пор немножечко нервный –
Когда мне говорят: «Смотри – счастье»,
Я смотрю туда и вижу тюрьму.

Время перейти эту реку вброд,
Самое время перейти эту реку вброд,
Пока ты на этой стороне, ты сам знаешь, что тебя ждет,
Вставай.
Переходим эту реку вброд.

Там, где я родился, каждый знал Колю.
Коля был нам лучший товарищ и друг.
Коля научил пить вино, вино заменило мне волю,
А яшмовый стебель заменил
Компас и спасательный круг.

Но в воскресенье утром нам опять идти в стаю,
И нас благословят размножаться во мгле;
Нежность воды надежней всего, что я знаю,
Но инженеры моего тела велели мне ходить по земле.

Время перейти эту реку вброд,
Самое время перейти эту реку вброд.
Если хочешь сказать мне слово, попытайся использовать рот,
Вставай.
Переходим эту реку вброд.

2002

Нога судьбы

Быколай Оптоед совсем не знал молодежь.
Быколай Оптоед был в бегах за грабеж.
Но он побрил лицо лифтом,
Он вышел в январь;
Он сосал бирюзу и ел кусками янтарь;
Океан пел как лошадь, глядящая в зубы коню.
Он сжег офис «Лукойл» вместе с бензоколонкой –
Без причин, просто так.
Из уваженья к огню.

Екатерина-с-Песков у нас считалась звезда,
Пока заезжий мордвин не перегрыз провода…
Ей было даже смешно, что он не был влюблен;
Она ела на завтрак таких, как он;
Генеральские дочки знать не знают, что значит «нельзя»;
А что до всех остальных, то она говорила –
На хрена нам враги,
Когда у нас есть такие друзья?

Acid jazz – это праздник, рок-н-ролл – это жмур.
И диджей сжал в зубах холодеющий шнур.
Официанты, упав, закричали: «Банзай!»
Она шептала: «Мой милый!»
Он шептал: «Отползай!»
Было ясно как день, что им не уйти далеко.
Восемь суток на тракторе по снежной степи…
Красота никогда не давалась легко.

Под Тобольском есть плес, где гнездится минтай,
И там подземные тропы на Цейлон и в Китай –
Где летучие рыбы сами прыгают в рот,
Ну, другими словами, фэн-шуй, да не тот,
У нее женский бизнес;
Он танцует и курит грибы.
Старики говорят про них: «Ом Мани Пэмэ Хум»,
Что в переводе часто значит –
Нога судьбы.

2002

Растаманы из глубинки

А теперь большой, большой звук,
Ликвидирующий крышу
Всему, что вокруг.
Забудьте страдания и всяческих мук,
Слово бакалавру естественных наук.

Нам в школе выдали линейку,
Чтобы мерить объем головы;
Выдали линейку,
Чтобы мерить объем головы.
Мама, в каникулы мы едем на Джамейку
Работать над курением травы.

В Байкале крокодилы,
Баобабы вдоль Волги-реки.
В Байкале крокодилы,
Баобабы вдоль Волги-реки…
Мама, как нам справиться с глобальным потеплением?
Покрепче прибивать косяки.

Не плачь, мама, твои дети в порядке;
Не плачь, мама, наша установка верна.
Садовник внимательно следит
За каждым корнеплодом на грядке;
Мы знаем, что есть только два пути:
Джа Растафара или война –

У нас два по всем наукам,
Но ботанику мы знаем на пять.
Два по всем наукам,
Но ботанику мы знаем на пять –
Пока живы растаманы из глубинки –
Вавилону будет не устоять.

Брат Никотин

Брат Никотин, брат Никотин,
Я не хочу ходить строем,
Хочу ходить один;
Иду по битым стеклам линии огня –
Отженись от меня, брат Никотин.

У меня аллергия, мне не встать в эту рань –
Подзаборный Будда, трамвайная пьянь.
Бешеное небо – строгий Господин;
Отженись от меня, брат Никотин.

Я пришел греться в церковь.
Из алтаря глядит глаз.
Господь, идет пригородный поезд,
Режет рельсы как алмаз;
Если мне станет душно,
Когда горят тормоза, –
Я смотрю, как по белоснежной коже
Медленно движется лезвие ножа…

А вокруг меня тундра, вокруг меня лед;
Я смотрю, как все торопятся,
Хотя никто никуда не идет.
А карусель вертится, крыльями шурша,
И вот моя жизнь танцует на пригородных рельсах,
На лезвии ножа.

Но если я рухну, рухну как-то не так –
Нас у Бога много, килограмм на пятак;
У каждого в сердце разбитый гетеродин –
Отженись от меня, пока не поздно,
Брат Никотин.

2002

Слишком много любви

Слишком много любви,
Слишком много любви.
Открой все настежь –
Слишком много любви.
В метрополитене,
По колено в крови,
Душа летит, как лебедь, –
Слишком много любви.

Ты скажешь «How much?» –
Я скажу «Fuck you!».
Каждый хочет чужую,
Никто не хочет свою.
Тем, кто младше меня,
Не выбраться из колеи;
Хэй, поднимите мне веки –
Слишком много любви.

Апостол Павел и апостол Фома
Спорили друг с другом –
Что такое тюрьма?
Один был снаружи, другой внутри;
Победила дружба,
Их обоих распяли,
Слишком много любви.

А я парень хоть куда, у меня кольцо в ухе,
У меня на груди два соска.
Удались от меня, мучение;
Удались от меня, тоска.

Выйди на палубу –
Все море в крестах;
Мы дети подземелья,
Мы увяли в кустах;
Ягода-малина,
Газпром-MTV;
Дорогу санитарам леса –
Слишком много любви.

Я сидел в пещерах, пытался найти безмятежность;
Блуждал по трубам, как вода в душевых, –
Но куда бы я ни шел, передо мной твоя нежность,
И я тоскую по тебе, как мертвый тоскует
По жадности крови живых.

Слишком много любви,
Слишком много любви.
Подними глаза к небу –
Слишком много любви:
То летят самолеты,
То поют соловьи…
Одно маленькое сердце –
И так много любви…

Псалом 151

Я видел – Моисей зашел по грудь в Иордан.
Теперь меня не остановить.
Время собирать мой черный чемодан,
Теперь меня не остановить.
Мы баловались тем, чего нет у богов,
Теперь наше слово – сумма слогов.
Время отчаливать от этих берегов.
Теперь меня не остановить.

Я взошел в гору и был с духом горы,
Теперь меня не остановить.
Ему милей запах его кобуры,
Теперь меня не остановить.
Пускай я в темноте, но я вижу, где свет.
Моему сердцу четырнадцать лет,
И я пришел сказать, что домой возврата нет.
Теперь меня не остановить.

Мы так давно здесь, что мы забыли – кто мы.
Теперь меня не остановить.
Пришли танцевать, когда время петь псалмы –
Теперь меня не остановить.
Я сидел на крыше и видел, как оно есть:
Нигде нет неба ниже, чем здесь.
Нигде нет неба ближе, чем здесь.
Теперь меня не остановить.

2002

Кардиограмма

Что-то соловьи стали петь слишком громко;
Новые слова появляются из немоты.
Такое впечатление, будто кто-то завладел моим сердцем –
Иногда мне кажется, что это ты.

Губы забыли, как сложиться в улыбку;
Лицо стушевалось – остались только черты;
Тут что-то хорошее стало происходить с моим сердцем;
Ты знаешь, мне кажется, что это ты.

От пятой буровой до Покрова-на-Нерли
Вроде все в порядке, только где-то оборвана нить;
Я не знаю, как у вас, – у нас всегда кто-то сверлит.
Может, взять и скинуться, чтобы они перестали сверлить?

Ночью под окном разгружали фуры,
От матерной ругани увяли кусты –
Я даже не заметил, потому что кто-то завладел моим сердцем,
И я подозреваю, что это ты.

У меня в крови смесь нитротолуола и смирны;
Каждая песня – террористический акт;
И это после двадцати лет обучения искусству быть смирным –
Я говорил с медициной.
Она не в силах объяснить этот факт.

Но будь ты хоть «Роллс-Ройс», все равно стоять в пробке;
Даже в Русском музее не забаррикадироваться от красоты –
Знаешь, это неважно, если кто-то завладел твоим сердцем.
В моем случае мне кажется, что это ты.
Мне до сих пор кажется, что это ты.

Северный цвет

Вороника на крыльце;
В доме спит зверь, в доме ждет ангел;
В доме далеко до утра.
Вороника на крыльце, она по ту сторону стекла,
И я бы открыл ей,
Если бы я знал, где здесь дверь…

Список кораблей
Никто не прочтет до конца; кому это нужно –
Увидеть там свои имена…
Мы шли туда, где стена, туда, где должна быть стена,
Но там только утро
И тени твоего лица.

Оторвись от земли, Северный Цвет;
Ты знаешь, как должно быть в конце;
Отпои меня нежностью
Своей подвенечной земли,
Я не вижу причин, чтобы быть осторожным, –
В доме зверь, Вороника на крыльце.

Если Ты хочешь, то земля станет мертвой;
Если Ты хочешь – камни воспоют Тебе славу;
Если Ты хочешь – сними
Эту накипь с моего сердца.

Оторвись от земли, Северный Цвет;
Ты знаешь, как должно быть в конце;
Отпои меня нежностью
Своей подвенечной земли,
Я не вижу причин, чтобы быть осторожным –
В доме зверь, Вороника на крыльце.

Ключ к северу лежит там, где никто не ищет.
Ключ к северу ждет между биениями сердца.
Я знаю, отчего ты не можешь заснуть ночью –
Мы с тобой одной крови.
Мы с тобой одной крови.

2002

Песни рыбака

Феечка

Иногда летишь в электрическом небе
И думаешь: «Скорее бы я упал».
Иногда летишь в электрическом небе
И думаешь: «Уж скорее бы я упал».
Иногда проснешься в кресле президента
И плачешь, сам не зная, как сюда попал.

Сначала ты надежда и гордость,
Потом о спину ломают аршин.
Сначала ты надежда и гордость,
Потом о спину ломают аршин.
Ох, брошу я работать под этим мостом,
Пойду летать феечкой
В Страну Синих Вершин.

Едет лимузин. Снаружи бриллианты,
Внутри некуда сесть.
Едет лимузин, снаружи бриллианты,
Внутри такая скотобаза, что некуда сесть.
Как сказала на съезде мясников Коза Маня:
Тусоваться с вами – невеликая честь.

А любая весть изначально благая –
Просто ты к этому еще не привык;
Любая весть изначально благая –
Просто ты к этому еще не привык.
А если не нравится, как я излагаю –
Купи себе у Бога копирайт на русский язык.

2004

Человек из Кемерова

У меня были проблемы;
Я зашел чересчур далеко;
Нижнее днище нижнего ада
Мне казалось не так глубоко,
Я позвонил своей маме,
И мама была права –
Она сказала: «Немедля звони
Человеку из Кемерова».

Он скуп на слова, как де Ниро;
С ним спорит только больной.
Его не проведешь на мякине,
Он знает ходы под землей.
Небо рухнет на землю,
Перестанет расти трава –
Он придет и молча поправит все,
Человек из Кемерова.

Адам стал беженцем,
Авель попал на мобильную связь,
Ной не достроил того, что он строил,
Нажрался и упал лицом в грязь;
История человечества
Была бы не так крива,
Если б они догадались связаться
С человеком из Кемерова.

Мне звонили из Киева,
Звонили из Катманду;
Звонили с открытия пленума –
Я сказал им, что я не приду.
Нужно будет выпить на ночь два литра воды,
Чтоб с утра была цела голова –
Ведь сегодня я собираюсь пить
С человеком из Кемерова.

2004

Послезавтра
(Я опять буду здесь)

Много лет назад
В тени чужих мостовых
Я увидел тебя и подумал:
Как редко встречаешь своих.
Как оно было тогда –
Так оно и есть.
Сегодня я прощаюсь,
Послезавтра я опять буду здесь.

Я учусь у Луны;
Я сам себе господин.
Кто бы ни был со мной,
Я все равно изначально один.
Я вышел из пламени,
Отсюда вся моя спесь.
Но если я прощаюсь,
Послезавтра я опять буду здесь.

Если буря смоет город –
Ну, извини!
Я был в обиде на тебя,
Мое сердце было в тени.
Через стены этой гордости
Не так легко перелезть –
Но если я прощаюсь,
Послезавтра я опять буду здесь.

У меня плохая память
И омерзительный нрав.
Я не могу принять сторону,
Я не знаю никого, кто не прав.
Но в мире есть что-то,
Чего не выпить, не съесть.
И если что-то не так,
То послезавтра я опять буду здесь.

Никого внизу
И никого наверху.
Я бы соврал,
Если бы сказал, что я в курсе –
Но Бог не ангел;
Он просто такой, как он есть;
И если я прощаюсь,
Послезавтра я опять буду здесь;
Сегодня я прощаюсь,
Послезавтра я опять буду здесь.

Морской конек

Морской конек, Морской конек,
Сегодня выдался нелегкий денек,
Ты сидишь на месте, но ты летишь со всех ног;
Бог тебе в помощь, Морской конек.

Твои товарищи идут по прямой,
Но индустрия их счастья дала на тебе сбой;
Покупатели не знают, что и делать с тобой,
Иногда хочется уйти домой…

Морской конек, Морской конек,
В железном небе хотя бы один огонек,
Чтобы сжечь этот дом, нужен один уголек,
Бог тебе в помощь, Морской конек.

Ниточка порвалась, никак не связать,
И ты кричишь, оттого что не умеешь сказать,
Бог у тебя отец, Родина – мать,
Приличная семья, с них нечего взять…

Иногда кажется, что все оборвалось
И пути назад в рай уже нет,
Но ежели к тебе подойдет Люцифер,
Скажи ему, что Коля просил передать привет.

Морской конек, Морской конек,
Это мелководье не идет тебе впрок,
Сегодня выдался нелегкий денек,
Бог тебе в помощь, Морской конек.

Зимняя Роза

Зимняя Роза,
Мы встретились с тобой на углу.
Ты стояла в пальто с воротником,
Ты сказала: «Сейчас я умру».
Мы выпили горилки,
Ты двигала левой ногой,
Жаль, что вместо тебя в этом зеркале
Отражается кто-то другой;
А священник на стадионе
Даже не знал, что ты танцуешь на льду;
Как много вредных веществ в тот день
Было выброшено в окружающую среду –

Если б мир был старше на тысячу лет,
Он не смог бы тебя прочесть –
Но мне все равно, я люблю тебя
В точности такой, как ты есть.

Мы встретились в 73-м,
Коллеги на Алмазном Пути,
У тебя тогда был сквот в Лувре,
Там еще внизу был склад DMT;
Твой отец звонил с Байконура,
Что купил пропуска и посты;
Жаль, что ребята из «Баадер и Майнхоф»
Пропили твои софты;
А у тебя была привычка говорить во сне,
Так я узнал про твою паранджу,
Но ты же знаешь, ты можешь быть спокойна,
Я никому ничего не скажу –

Если б мир был мудрее на тысячу лет,
Он не смог бы тебя прочесть –
Но мне все равно, я люблю тебя
В точности такой, как ты есть.

Помнишь, у тебя был японец
Из чайной школы Джоши Энро,
Вы с ним пытались раскопать на Юкатане
Мощи Мэрлин Монро,
Ты сказала мне: «Держи свое при себе
И не оставляй следов».
И, как Савонарола, ты ушла в Антарктиду,
Растаяв среди вечных льдов;
Но я сохранил твои вещи,
Даже эту голову из St. Tropez,
Я знал, что рано или поздно звезды выстроятся в ряд,
И мы сойдемся на одной тропе.

Если б мир был лучше в тысячу раз,
Он не смог бы тебя прочесть;
Но мне все равно, я люблю тебя
В точности такой, как ты есть.

Все те, кто знал тебя раньше,
Их можно вбить на один CD-ROM;
Они до сих пор пьют твою кровь
И называют ее вином.
Но нет смысла таить на них зла,
Я даже не хочу о них петь –
Просто некоторые старятся раньше,
Чем успевают начать взрослеть.
А я не знаю, откуда я,
Я не знаю, куда я иду,
Когда при мне говорят: «Все будет хорошо», –
Я не знаю, что они имеют в виду.

Если б мир был мудрее в тысячу раз,
Он не смог бы тебя прочесть.
Мне все равно, я люблю тебя
Точно такой, как ты есть.

Ребенка выплеснули вместе с водой.
Изумруды зарыли во мху.
Не это ли то, о чем предупреждали
Ребята, что сидят наверху?
Но они все равно пляшут,
Когда ты трогаешь рукой эту нить;
А любовь это или отрава –
Я никогда не мог определить.
Но иногда едешь в поезде,
Пьешь Шато Лафит из горла,
И вдруг понимаешь – то, что ждет тебя завтра,
Это то, от чего ты бежал вчера.

Если б мир был старше на тысячу лет,
Он не смог бы тебя прочесть;
Ты Зимняя Роза, я просто люблю тебя
Такой, как ты есть.

2004

Пабло

Пабло – не поминай к ночи беса;
Не торгуй оружием
И вообще не сбивайся с пути;
Судя по выраженью лица,
Ты совсем недавно вышел из леса,
А судя по тому, как ты смотришь вокруг,
Ты снова хочешь туда зайти.

Пабло – я восхищен твоим талантом тащиться;
Скажи – откуда ты все время берешь тех,
Кто согласен тебя тащить?
И знаешь, Пабло, говоря о жене,
Тебе могла бы подойти крановщица,
Она сидит себе между небом и землей,
И ей по фиг, как кто хочет жить.

Случилось так, что наша совесть и честь
Была записана у нас на кассетах;
Кто-то принес новой музыки,
И нам больше нечего было стирать.
Знаешь, Пабло, будь у тебя даже мучо миллионас песетас –
Если хочешь научиться красиво жить,
Давай сначала научись умирать.

В этом городе, Пабло, кроме выпить,
Больше нечего делать.
К черту политкорректность,
Судьба здесь тяжела и слепа,
Нам хватит на билеты, если выгресть из карманов всю мелочь,
Я буду называть тебя Пабло,
Ты можешь обращаться ко мне «Papa».

Пабло – мы встретились сравнительно поздно;
Я уже не очень охотно дышу
И не всегда помню, как меня звать –
Но, Пабло, если б я отдал тебе то,
Что, в принципе, отдать невозможно –
Ты забыл бы о любви значительно больше,
Чем они когда-либо будут знать.

2004

Туман над Янцзы

Туман над Янцзы.
Туман над Янцзы.
Душистый, как шерсть
Небесной лисы.
Я выбросил компас,
Растоптал в пыль часы
И вышел плясать
В туман над Янцзы.

Над рисовым полем
Сгустился туман,
В нем бродит католик
И бродит шаман.
Бродят верха,
И бродят низы,
Их скрыл друг от друга
Туман над Янцзы.

И я был, как все,
Пил да пахал.
Прочел Дао Дэ Цзин
И понял: «Попал!»;
Сжег свой пентхаус,
Снял пробу с лозы
И вышел плясать
В туман над Янцзы.

Ответь, Нижневартовск,
И Харьков, ответь –
Давно ль по-китайски
Вы начали петь?
И чья в том вина,
Что арбатская пьянь
Пьет водку из чаш
Династии Тань?

Мы все теперь братья,
Мы все здесь семья;
Так кто из нас ты
И кто из нас я?
Кто весел, тот стар,
А кто мрачен – тот юн;
И все хотят знать:
Так о чем я пою?

А я хожу и пою,
И все вокруг Бог;
Я сам себе суфий
И сам себе йог.
В сердце печать
Неизбывной красы,
А в голове
Туман над Янцзы.

2004

Диагностика кармы, или Мой путь к богу

Я пришел по объявленью в газете.
«Диагностика Кармы. 5 Дней. Не Спеша».
Ты была одета в какие-то сети.
Ты сказала: «У тебя есть душа»;
Сказала, что в прошлой жизни я был фараоном,
Александром Македонским и еще Львом Толстым,
Что я могу называть тебя Эсмеральдой
И больше не чувствовать себя духовно пустым.

Ты заставила меня вдыхать пранаяму
И целыми сутками петь «Сай Рам»;
Я нормальный мужик, могла бы сказать мне прямо,
А не заставлять меня ходить босиком по углям;
Кормила меня кактусом вместо обеда,
Сажала в лотос за каждый пустяк –
Даже твой любимый Дон Хуан Кастанеда
Не учил, что с людьми можно обращаться вот так.

Я метался по дому, я хотел найти выход,
Куда угодно, лишь бы был воздух свежей;
Но Ахура-Мазда запросил за меня выкуп,
А Будда посадил мне в ботинки ежей.
Чтоб я не ушел, ты развинтила мне чакры
И перепаяла мой ментал на астрал:
Посмотри мне в глаза, Эсмеральда,
Неужели я хоть в чем-то соврал?

Напрасно ты стучишься мне в двери
И говоришь, что твой метод мог бы меня спасти;
Даже в журнале «Путь К Себе» не поверят,
Что мне пришлось там у тебя вынести;
В итоге я все-таки вылез в окошко,
И то я чувствую, что вылез не весь –
В чем дело, Эсмеральда,
Неужели ты до сих пор здесь?

Уткина заводь
(Краковяк)

Раньше мы не знали друг друга. Теперь это не так.
Я просто шел по улице, возможно, в этом был знак.
А ты ходила без юбки по отвесной стене
Под звуки модных песен в абсолютной тишине…
Мое сердце остановилось, кардиолог сказал, что дело табак.

Наверно, ты буддистка, в тебе до хрена пустоты.
Я принес тебе букет, ты засушила и скурила цветы.
Ты проходила мимо цеха, там взорвался мартен,
Таких штучек не может даже сам Бен Ладен.
Хорошо, что не все в этом мире могут быть такими, как ты.

Ты давала интервью, ты обьясняла, почему я тону.
Я все могу понять, но зачем при этом выть на луну?
У тебя в ванной живет ученая коза.
Вас можно перепутать, если закрыть глаза,
Но ты значительно лучше, с тобой можно пить «Ржавчину».

Приходила Сестра Хаос, оставила после себя бардак.
Уже четырнадцать суток я не могу соскрести со стен шлак.
Но рядом с тобой она сущее дитя,
Ты оставила у меня на стене след своего когтя,
Я отнес его в музей, мне сказали, что ты динозавр, скажи, что это не так.

Раньше мы не знали друг друга; теперь это не так.
Но я снова шел по улице и снова мне привиделся знак –
Я слишком долго был глухой и немой.
Садись в вагонетку, отвезу тебя домой
В Уткину Заводь – учиться там плясать краковяк.

Желтая Луна (USB)

Если хочешь, ты меня полюби;
Просто так или с USB;
И может быть, мы сразу друг друга поймем –
Если у нас один и тот же разъем.

Как тебя услышать, если я без ушей?
В компьютере полно летучих мышей;
А желтая луна встает в камышах.
Есть такое чувство, будто всем нам шах.

Минус на минус не всегда дает плюс.
Где-то в сети лежит языческий блюз;
А желтая луна уже на уровне крыш –
Я тебя не слышу, неужели ты спишь…

Солнце на закат, значит,
луна на восход.
Как обидно быть умным –
знаешь все наперед.
Но все мои прямые
свернулись в кольцо –
Как мне увидеть тебя,
когда прожекторы прямо в лицо?

Ты будешь небом, где
нежатся облака;
Я буду морем, морем
без рыбака;
Все мои прямые
свернулись в кольцо;
Как я узнаю тебя, когда
прожекторы прямо в лицо?

Так что, если хочешь, ты меня полюби.
Firewire или USB.
Может быть, мы сразу друг друга поймем –
Видит Бог, у нас один и тот же разъем.

Zoom zoom zoom

Белая

Белая, как выпавший снег,
Белая, как темная ночь,
Белая, как сакура весной,
Милосердная, но не может помочь.
Белая, как сибирский мел,
Белая, как нетронутый лист,
Я отдал тебе все, что имел,
Теперь я черный, как трубочист.

Без имени, как меч кузнеца,
Невиданная без прикрас,
Без начала и без конца,
Бывшая здесь прежде всех нас.
Я искал тебя, не мог понять как;
Писал тебе, но не было слов;
Я был слепой, но я вижу твой знак:
Мой палец на курке, я всегда готов.

Половина – соловьиная падь,
Половина – алеет восток,
Ты знаешь сама – с меня нечего взять,
Но все, что есть, – у твоих ног.
Я проснулся после долгого сна
Небритый, без имени, совсем ничей.
Моя кровь говорит, что скоро весна,
Может быть, в одну из этих ночей.

2005

Трамонтана

Один китаец был мастером подземного пенья.
Он пел только частушки.
Каждый четверг он ходил в чайный дом,
Где его поджидали две сестры-хохотушки.
Он пел, когда его одевали;
Он пел, когда его хоронили.
Когда закончился репертуар,
Он сказал: «Теперь мне не место в могиле».

Жизнь ползет, как змея в траве,
Пока мы водим хоровод у фонтана.
Сейчас ты в дамках,
Но что ты запляшешь,
Когда из-за гор
Начнет дуть трамонтана.

Одна женщина преподавала язык Атлантиды,
Сидя на крыше.
Соседи видели, как каждую ночь
К ней слетаются йоги и летучие мыши.
Один священник вступил с ней в спор;
Он втайне всегда желал ее тела;
Когда он вытащил свой аргумент,
Она засмеялась, она улетела…

Жизнь ползет, как змея в траве,
Пока мы водим хоровод у фонтана.
Сейчас ты в дамках,
Но что ты запляшешь,
Когда из-за гор
Начнет дуть трамонтана.

Один матрос реставрировал старинную мебель
И хлебнул с ней горя.
Каждую ночь он спускался в гараж
И рыл подземный ход, чтобы добраться до моря,
Тридцать лет – он закончил рыть
И вышел где-то в пустыне.
Он пал на колени в соленые волны
И приник к ним губами, как будто к святыне.

Жизнь ползет, как змея в траве,
Пока мы водим хоровод у фонтана.
Сейчас ты в дамках,
Но что ты запляшешь,
Когда из-за гор
Начнет дуть трамонтана.

Народная песня из Паламоса

Я хочу вспомнить забытый мной вкус –
Взлетать вверх, не глядя на тучу.
По рангу мне положено спать –
Мое тело пляшет качучу.

Я пью джин, как будто кухарка;
Я забыл дорогу к выходу из зоопарка.
Слишком много зеркал, недостаточно света;
Приближается лето.

Камни делают вид, что спят.
Небезопасно иметь дело с ними или со мной.
Мне кажется, я видел твой взгляд;
Я бы мог помочь, помочь тебе, но ты за стеклянной стеной.

Я готов предъявить вам справку.
Самое время идти на заправку.
Это море неестественно мелко,
Ты можешь называть меня Стрелка.

Я редкоземелен, как литий.
Я не сопротивляюсь ходу событий;
Это – милая сердцу любого матроса
Всенародная песня из Паламоса.

Мертвые матросы не спят

Кто бы сказал, что мы встретимся под этой звездой,
Я не смотрел на часы, я думал, у меня проездной.
Побереги себя, не трать на меня весь свой яд.
Все уже случилось. Мертвые матросы не спят.

Я не знал, что я участвую в этой войне,
Я шел по своим делам, я пал в перекрестном огне.
Едва ли я узнаю, кому был назначен заряд.
Впрочем, все равно. Мертвые матросы не спят.

Не спрашивай меня;
Я не знаю, как испытывать грусть.
Соленая вода разрешила мне молчать.
Соленая вода знает меня наизусть.

Знать бы загодя, что уготовано мне впереди,
Я бы вырезал твое имя у себя на груди;
Все было так быстро, я даже не запомнил твой взгляд,
Но теперь я в курсе, а мертвые матросы не спят.
Мертвые матросы не спят.

2005

Zoom zoom zoom

Мои уши не знают ничего, кроме музыки reggae,
Небо и земля работают под музыку reggae,
Никто в мире никогда не слышал этой музыки reggae,
Но Лев Толстой писал тексты исключительно для музыки reggae.

У нас был ящик со святым, но с него сбили пломбы,
А где-то внутри все равно поет мутант соловей,
Известно, что душа имеет силу ядерной бомбы,
Но вокруг нее пляшут лама, священник и раввин безнадежных степей.

Извиняйте дядьку, если что-то случилось,
О чем уже давно было спето,
Это потому, что зумзумзумзумзум.
Все женщины знают, что ритм как солнце,
А мы вокруг него как планеты.
Это ничего. Зумзумзумзумзум.

Боже мой, в какой же дыре живет мое племя,
Глубоко под водой, где лицом к лицу не видно в упор,
Но еще четыре года, и на часах будет новое время.
Один мой знакомый – он знает, он в курсе,
Он сказал, что оно придет с гор.

Извиняйте дядьку, если что-то случилось,
О чем уже давно было спето,
Это потому что зумзумзумзумзум.
Женщины знают, что ритм как солнце,
А мы вокруг него как планеты.
Это ничего. Зумзумзумзумзум.

Бессердечные братья Забадай

Бессердечные братья Забадай
С улыбкой от уха до уха
Скоро приедут в наш край
Показывать свою силу духа;
Они будут ходить по углям,
Будут служить нам примером –
Как сладко нарушить закон,
Какое счастье быть старовером.

Я был привязан к земле,
Я молча глотал свои слезы;
Но то, что я нес на себе,
Теперь горит в пламени Розы;
А те, кто снимал дивиденд, –
Я помню, как они улыбались, –
Они думали, что все это им;
Похоже, что они ошибались.

Четырнадцать лет я не ел;
Четырнадцать лет я не пил;
Четырнадцать лет молчал,
Чтобы не тревожить Тебя.

Теперь мне стал узок причал
И нет больше сил;
Я сделаю так, как хотел,
Чтобы растаможить Тебя.

Велик император, нет слов –
Но он, как DJ без эфира;
С тех пор, как я знаю тебя,
Я потерян для внешнего мира.
Я встал на твоем берегу,
Спасибо этому дому;
Ты воздух, которым я жив,
И я бы не хотел по-другому.

Четырнадцать лет я не ел;
Четырнадцать лет я не пил;
Четырнадцать лет молчал,
Чтобы не тревожить Тебя.
Теперь мне стал узок причал
И нет больше сил;
Я сделаю так, как хотел,
Чтобы растаможить Тебя.

2005

Бессмертная Сестра Хо

Бессмертная Сестра Хо,
Порою ей нелегко,
Когда на кухне бежит молоко –
Бессмертная Сестра Хо.

Ее брат Билли Боб Харлей
Не выходит из темных аллей.
Должно быть, там ему веселей,
Веселый Билли Боб Харлей.

Каждую ночь до утра
Они пекут непростые блины
Из бешеных кактусов Солнца
И серебряных яблок Луны.
Каждая душа на земле,
Которая летит высоко,
Видимо, училась летать
У Бессмертной Сестры Хо.

Мастер постоянно Косой
Ходит по клубам с косой
В черном плаще и босой,
Мастер постоянно Косой.

Они выходят из забытых дверей,
Они уходят туда, где их нет.
Но выйди без четверти три –
И ты сможешь заметить их след.

И каждую ночь до утра
Они практикуют ликбез;
Дразнят тараканов тоски,
Щекочут антилопу небес.
И каждая душа на земле,
Которая летит высоко, –
Училась у этих двоих
И Бессмертной Сестры Хо.

Красота
(Это страшная сила)

Особенности оперы в Нижнем Тагиле
Совсем не повлияли на мое воспитание.
Меня несло, как воздушного змея,
Когда всем остальным отключали питание.
Скоро я буду баснословно богатым,
Но это меня не приводит в смущение,
Я не стану бояться своих капиталов,
Я легко найду для них помещение,
Потому что

Красота – это страшная сила.
И нет слов, чтобы это сказать.
Красота – это страшная сила,
Но мне больше не страшно.
Я хочу знать.

Один Чжу учился ловить драконов,
Выбросил силы и деньги на ветер,
Жаль, что за всю свою жизнь
Он так ни одного и не встретил.
Я прочел об этом в старинных трактатах,
Прочел и сразу ушел из деревни.
Скоро я буду баснословно богатым
И смогу претворить в жизнь учения древних,
Потому что

Красота – это страшная сила.
И нет слов, чтобы это сказать.
Красота – это страшная сила,
Но мне больше не страшно,
Я хочу знать.

Я буду жить в доме из костей земли,
И с большой дороги будут заходить дети,
Чтобы любоваться на мои кристаллы,
Сияющие во фрактальном свете,
И на семь чудес с семи концов света.
Я не стану размениваться на мелочь,
Ведь очень скоро у меня будет Это,
И я буду ясно знать, что с Этим делать,
Потому что

Красота – это страшная сила.
И нет слов, чтобы это сказать.
Красота – это страшная сила,
Но мне больше не страшно,
Я хочу знать.

Это делаю я.
Это делаешь ты.
Нас спасут немотивированные акты красоты.

2005

Крем и карамель

Я не знал, что спал; не знал, что проснусь,
Меня клюнул в темя Божественный Гусь
И заставил петь там, где положено выть.
Никто не обещал, что будет легко.
Я понимаю тебя, Садко,
Но мое чувство юмора рекомендует мне всплыть.

А в хорошей империи нет новостей,
Дайте северным варварам водки в постель,
И никто из них не станет желать перемен.
Математика соблазнила нас,
Математика казнила нас.
Меня воскресят только Крем и Карамель.

Крем и Карамель; Крем и Карамель –
Так достигнут великий предел.
Крем и Карамель; Крем и Карамель,
Подтвердите, что я прилетел.

А в восточных степях бродят люди в цепях.
И пока не зарыт государственный прах,
Эта баржа едва ли покинет мель.
И все равно – ху там у них наверху.
Это гиньоль в горячем цеху.
Мальчик, скажи мне, где Крем и Карамель.

Крем и Карамель, Крем и Карамель.
Боже, как сладко все это звучит.
Крем и Карамель, Крем и Карамель.
Разбудите меня, если все-таки что-то случится.
Разбудите меня, если здесь все-таки что-то случится.

Не могу оторвать глаз от тебя

Я родился сегодня утром
Еще до первого света зари.
Молчание у меня снаружи,
Молчание у меня внутри.
Я кланяюсь гаснущим звездам,
Кланяюсь свету луны,
Но внутри у меня никому не слышный звук,
Поднимающийся из глубины.

Я родился на севере,
Чтобы дольше оставался цел,
У меня нет друзей,
Чтобы никто не смог сбить прицел.
Море расступилось передо мной,
Не выдержав жара огня,
И все стрелки внутри зашкаливали
При первых проблесках дня.

Я не мог оторвать глаз от тебя.

Я родился со стертой памятью,
Моя родина где-то вдали.
Я помню, как учился ходить,
Чтобы не слишком касаться земли;
Я ушел в пустыню,
Где каждый камень помнит твой след,
Но я не мог бы упустить тебя,
Как я не мог бы не увидеть рассвет.

Я не могу оторвать глаз от тебя.

2005

Беспечный русский бродяга

Афанасий Никитин Буги, или Хождение за три моря-2

Мы съехали с Макдугал в середине зимы:
Моя подруга из Тольятти, я сам из Костромы.
Мы бы дожили до лета, а там секир-башка,
Но в кокаине было восемь к трем зубного порошка,
Пришлось нам ехать через люк
При свете косяка,
Она решила ехать в Мекку. Я сказал: «Пока».

Не помню, как это случилось, чей ветер дул мне в рот,
Я шел по следу Кастанеды – попал в торговый флот,
Где все матросы носят юбки, у юнги нож во рту.
И тут мы встали под погрузку в Улан-Баторском порту,
Я сразу кинулся в дацан – хочу уйти в ритрит,
А мне навстречу Лагерфельд,
Гляжу – а мы на Оксфорд-стрит.

Со мной наш боцман Паша, вот кто держит фасон,
На нем пиджак от Ямамото и штаны Ком Де Гарсон,
И тут вбегает эта женщина с картины Моне,
Кричит – у нас четыре третьих, быстро едем все ко мне.
У них нет денег на такси, пришлось продать пальто.
Клянусь, такого в Костроме еще не видел никто.

Вначале было весело, потом спустился сплин,
Когда мы слизывали слизь у этих ящериц со спин.
В квартире не было прохода от языческих святынь,
Я перевел все песни Цоя с урду на латынь,
Когда я допил все, что было у них меж оконных рам,
Я сел на первый сабвей в Тируванантапурам.

И вот мы мчимся по пустыне, поезд блеет и скрипит,
И нас везет по тусклым звездам старый блюзмен-трансвестит.
Кругом творится черте что – то дальше, то вблизи,
То ли пляски сталеваров, то ли женский бой в грязи,
Когда со мной случился двадцать пятый нервный срыв,
Я бросил ноги в Катманду через Большой Барьерный Риф.

И вот я семь недель не брился, восемь суток ел грибы,
Я стал похож на человека героической судьбы,
Шаманы с докторами спорят, как я мог остаться жив,
Но я выучил суахили и сменил культурный миф,
Когда в село войдут пришельцы, я их брошу в тюрьму.
Нам, русским за границей, иностранцы ни к чему.

1998

Шумелка

Я, я, я ушел в тонкий мир с головой.
Мне снилось, что я умер, и мне снится, что я живой.
Пошел в магазин, купил себе брошюру,
Даже у моей козы есть гуру.
Я, я, я ушел в тонкий мир с головой.

Вышел на улицу – с аурами что-то не то.
Я вышел на улицу – с аурами что-то не то.
Я сижу в лотосе, но этого мало.
Где, где, где, где моя Шамбала.
Как мне жить, если с аурами что-то не то.

Рам Лам Ям Мам Бам,
Поцелуй меня в чакру.

О смысле всего сущего

Человеческая жизнь имеет более одного аспекта.
В городе Таганроге есть два Звездных проспекта.
На одном – небеса зияющие
И до самого Волго-Дона
Возвышаются сияющие
Дворцы из шлакобетона.
И по нему каждую пятницу,
Как выйдут со смены из шахты,
Маршируют белозубые
Космонавты.

А на другом все дома в полтора этажа,
И по истоптанной траве гуляет коза,
Год проходит и два проходит,
Веревка перетерлась, но коза не уходит;
Ей совершенно некуда идти,
Она смотрит в небеса и шепчет: «Господи, прости!»

2006

Духовные люди

Духовные люди – особые люди.
Их сервируют в отдельной посуде.
У них другая длина волны,
И даже хвост у них с другой стороны.

Если прийти к ним с насущным вопросом,
Они могут выкурить тебя с папиросом.
Ежели ты не прелюбодей,
Лучше не трогай духовных людей.

Мама, я не могу больше пить

Мама, я не могу больше пить.
Мама, я не могу больше пить.
Мама, вылей все, что стоит на столе, –
Я не могу больше пить,
На мне железный аркан,
Я крещусь, когда я вижу стакан.
Я не в силах поддерживать этот обман.
Мама, я не могу больше пить.

Патриоты скажут, что я дал слабину,
Практически продал родную страну.
Им легко, а я иду ко дну.
Я гляжу, как истончается нить.
Я не валял дурака
Тридцать пять лет от звонка до звонка,
Но мне не вытравить из себя чужака.
Мама, я не могу больше пить.

Мама, я не могу больше пить.
Мама, я не могу больше пить.
Мама, позвони всем моим друзьям,
Скажи – я не могу больше пить.

Вот она – пропасть во ржи,
Под босыми ногами ножи,
Как достало жить не по лжи –
Я не могу больше пить.

Скажи моим братьям, что теперь я большой.
Скажи сестре, что я болен душой.
Я мог бы быть обычным человеком,
Но я упустил эту роль,
Зашел в бесконечный лес,
Гляжу вверх, но я не вижу небес.
Скажи в церкви, что во всех дверях стоит бес –
Демон Алкоголь.

Мама, я не могу больше пить.
Мама, я не могу больше пить.
Мама, вылей все, что стоит на столе, –
Я не могу больше пить.
На мне железный аркан.
Я крещусь, когда я вижу стакан.
Я не в силах поддерживать этот обман.
Мама, я не могу больше пить.

Voulez-vous coucher avec moi?

Что-то не заснуть – а засну, все мне снится,
Что вот еще чуть-чуть, еще едва-едва;
А как проснусь – опять пью, как бы мне не спиться –
Voulez-vous coucher avec moi?

Вот в руке письмо, но вижу только буквы.
И я не помню, как они собирались в слова.
В полной пустоте круги на воде.
Voulez-vous coucher avec moi?

А я, брат, боюсь – а ты, брат, не бойся.
Принесло дождем – унесет по ветру.
А если я умру – ты не беспокойся,
Просто потерпи, станет легче к утру…

Ночью невтерпеж, да к утру станет ясно,
А утро не соврет – оно всему голова,
Что же я не знал, как она прекрасна…
Voulez-vous coucher avec moi?

Стаканы

Ну-ка мечи стаканы на стол,
Ну-ка мечи стаканы на стол,
Ну-ка мечи стаканы на стол
И прочую посуду.
Все говорят, что пить нельзя,
Все говорят, что пить нельзя,
Все говорят, что пить нельзя,
А я говорю, что буду.

Рано с утра, пока темно,
Пока темно – пока темно,
Рано с утра, пока темно
И мир еще в постели,
Чтобы понять, куда идти,
Чтобы понять, зачем идти,
Без колебаний прими сто грамм –
И ты достигнешь цели.

Ну-ка мечи стаканы на стол,
Ну-ка мечи стаканы на стол,
Ну-ка мечи стаканы на стол
И прочую посуду.
Все говорят, что пить нельзя,
Все говорят, что пить нельзя,
Все говорят, что пить нельзя,
А я говорю, что буду.

Я не хотел тянуть баржу,
Поэтому я хожу-брожу.
Если дойду до конца земли,
Пойду бродить по морю.
Если сломается аппарат,
Стану пиратом и буду рад,
Без колебаний пропью линкор,
Но флот не опозорю.

Ну-ка мечи стаканы на стол,
Ну-ка мечи стаканы на стол,
Ну-ка мечи стаканы на стол
И прочую посуду.
Все говорят, что пить нельзя,
Все говорят, что пить нельзя,
Все говорят, что пить нельзя,
А я говорю, что буду.

Беспечный русский бродяга

Я беспечный русский бродяга
Родом с берегов реки Волги.
Я ел, что дают, и пил, что Бог пошлет,
Под песни соловья и иволги.

Я пил в Петебурге, и я пил в Москве,
Я пил в Костроме и в Рязани,
Я пил Лагавулин и я пил Лафройг,
Закусывал травой и грибами.

Однажды в Вятке я был совсем худой,
Но ближе к Барнаулу стал резвый.
Худшее похмелье, что было у меня,
Когда я восемь суток был трезвый.

Я упал в Енисей, я выплыл из Невы.
Хотя, может быть, это была Припять,
Но я вышел элегантно сухой из воды
И немедленно нашел, с кем здесь выпить.

Я один родился и один я умру,
Но чтобы в мире не заблудиться,
В каждом вагоне, что едет по земле,
Работает одна проводница.

А так по жизни я анахорет,
Молитвенен и беззаботен,
Но в обычный день я спасаю двух-трех,
А в праведную ночь до трех сотен.

Я сидел и пил на Гластонбери Тор.
Сам не заметил, как надрался.
Помню, как меня искушал один бес.
Ясно дело, я не поддался.

А что наверху – то и внизу,
А душа – она как печная тяга,
Куда бы я ни шел, везде вокруг Эдем,
Ведь я беспечный русский бродяга.

Голова Альфредо Гарсии

В детстве мне снился один и тот же сон:
Что я иду весел, небрит, пьян и влюблен,
И пою песни, распространяя вокруг себя
Свет и сладость.
Теперь друзья говорят, что эти песни не нужны,
Что они далеки от чаяний нашей страны
И нужно петь про нефть.
Я устарел. Мне не понять эту радость.

Новости украшают наш быт:
Пожары, катастрофы, еще один убит,
И всенародная запись на курсы,
Как учиться бодаться;
На каждой странице – Обнаженная Маха;
Я начинаю напоминать себе монаха –
Вокруг нет искушений, которым
Я хотел бы поддаться.

И я прошу – что было сил;
Я прошу, как никогда не просил,
Я прошу: заварите мне девятисил – и еще:
Унесите отсюда голову Альфредо Гарсии;
Унесите отсюда голову Альфредо Гарсии;

Вы – несостоявшиеся мессии и
Население всей соборной России –
Воздержитесь от торговли
Головой Альфредо Гарсии;
Унесите отсюда
Голову Альфредо Гарсии.

Главная национальная особенность – понт;
Неприглядно, слякотно и вечный ремонт –
Говорят, с этим можно справиться,
Если взяться дружно;
Но мешает смятенье в неокрепших умах;
Засада в пригородах, медведь на холмах;
И женщины носят матросов на головах,
Значит – им это нужно;

Маразм на линии электропередач,
Всадник с чашей Грааля несется вскачь;
Но под копытами –
Пересеченная распиздяйством местность;
Даже хоры ангелов в этом краю
Звучат совсем не так, как в раю;
То ли нужно менять слуховой аппарат –
То ли менять окрестность.

И я прошу – что было сил;
Я прошу, как никогда не просил,
Я прошу: заварите мне девятисил – и еще:
Унесите отсюда голову Альфредо Гарсии;
Унесите отсюда голову Альфредо Гарсии;

Вы – несостоявшиеся мессии и
Население всей соборной России –
Воздержитесь от торговли
Головой Альфредо Гарсии;
Унесите отсюда
Голову Альфредо Гарсии.

2006

День в доме дождя

День в доме дождя,
Лед и пастис,
Если мы не уснем,
Нам не спастись.

А я пришел сюда сам,
В дом тишины,
И если ты спросишь меня,
Я отвечу тебе на все
Словами луны.

День в доме дождя,
Кап-капли в воде,
Я знаю, что я видел тебя,
Но никак не припомню – где.

Но здесь так всегда,
Здесь как во сне,
Деревья знают секрет,
А небо меняет цвета
На моей стороне.

Я искал тебя столько лет,
Я знал, что найти нельзя,
Но сегодня ты рядом со мной
В комнате, полной цветов,
В доме дождя.

Ум лезет во все.
Ум легче, чем дым.
Но он никогда не поймет –
Спим мы или не спим.

А я пришел сюда сам,
И мне не уйти,
Потому что именно здесь
Сходятся все пути.
Здесь, в доме дождя.

2006

Ткачиха

Мне снилось, что я ткачиха,
Которая часто бывает мною во сне.
Я долго не мог понять – то ли я снюсь ей,
То ли это она снится мне.

Да, я знаю, что об этом писали китайцы,
Но теория суха, а древо жизни
Зеленеет в листах;
Придется проснуться и поехать в Иваново
Проверить, как реально обстоят там дела на местах.

Волга шумит волнами;
Редкая птица долетит до ее берегов,
А на всех берегах черно от тех, кто
Ожидает, когда течение пронесет мимо
Тела их врагов.

И только полная луна оживляет
Чередование этих верхов и низин.
Слава богу, что она никогда не читала
Ни «Цветочков Франциска Ассизского»,
Ни Дао Дэ Цзин.

В пустыне бредут верблюды,
У каждого из них что-то свое на уме.
Один знакомый тоже шел на Северный полюс –
Оказался предпринимателем в Костроме.
Так начинания, вознесшиеся мощно,
Сворачивают в сторону, теряют имя действия – какой срам.
Я не вижу причины куда-то стремиться, если в итоге ты всегда
Оказываешься где-то не там.

Я сижу на пустынной скале,
Наблюдаю, как плывут облака.
Сердце, как старый пепел,
Глаза, как у полного дурака.

Я ничего не начинаю, пускай все
Течет само по себе, как Волга-река.
Под лестницей сидит голодная кошка.
Пойду-ка спущусь выставлю ей молока.

2006

Гимн Анахорету
(Кот зимы)

Кот зимы на мягких лапах
Тихо ходит меж сугробов.
И безмолвный снежный сумрак
Прячет дым его хвоста.

Хорошо анахорету –
Виски с Гиннесом мешая,
Он плетется меж сугробов,
Тихо песенки поет.

Дело за мной

Сегодня днем единственная тень –
Это тень от облаков на траве.
Иду, как будто бы козырь в кармане
И еще полтора в рукаве;
Я напоен солнцем,
Я напоен луной.
Я чувствую, что ты где-то рядом,
И я знаю, что дело за мной.

Мы бьемся, как мухи в стекло,
Мы попали в расколдованный круг;
Отчетливо пахнет плесенью.
Моя душа рвется на юг.
Сколько можно стоять в болоте,
Пугая друг друга волной?
Кто-то должен был спеть эту песню,
И похоже, что дело за мной.

Дело за мной, дело за мной.
Я был на Ибице, и я был в Кремле,
И я понял, что дело за мной.
Злоумышленники отключили наш мын,
Теперь мы временно без;
Мы, конечно, вернем его, как только
Закончим писать SMS;
Ты в одном сантиметре,
Я с тем же успехом мог бы быть на луне.
Похожая история была в Вавилоне,
Но на этот раз дело во мне.

А в аэропортах не успевают
Подкатывать трапы к бортам;
Все куда-то торопятся,
Не понимая, что они уже там;
Мы с ними одной крови,
Лицом к одной и той же стене,
Единственная разница между нами –
Я понял, что дело во мне.

Дело во мне, дело во мне,
Я прыгал окунем, летал в облаках –
И я понял, что дело во мне.

Как правая нога
Следует за левой ногой,
С тех пор, как я знаю тебя,
Мне не нужен никто другой.
Говорят, тебя нет здесь,
Я слышал, что ты в стороне,
Но если б я не смог достучаться до тебя,
Я бы думал, что дело во мне.

А те, кто говорят, что не знают тебя –
Только ты можешь их спасти.
Ты дала мне этот мир как игрушку,
Я верну тебе его в целости;
Нахожу тебя в нежности ветра,
В каждой набежавшей волне,
Я даже не думал, что такое возможно,
Я не думал, что дело во мне.
А дело во мне.
Дело во мне.

2006

Скорбец

Очнулся в цифрах ангельских крыл
Высоко над землей, где я так долго жил.
Небесные созданья несли мою постель –
Ворон, птица Сирин и коростель.
Земля лежала, как невеста,
С которой спьяну сняли венец.
Прекрасна и чиста, но
В глазах особый скорбец.

На льду Бел-озера один на один
Сошлись наш Ангел Алкоголь
И их Демон Кокаин.
Из Китеж-града шел на выручку клир,
Внесли святой червонец и опять вышел мир.
Мадонну Джекки Браун взял в жены наш Бог-Отец,
Вначале было плохо,
Потом пришел обычный скорбец.

Я спрашивал у матери, я мучил отца
Вопросом – как мне уйти от моего скорбеца,
Потом меня прижал в углу херувим,
Сказал – без скорбеца ты здесь не будешь своим.
С тех пор я стал цыганом,
Сам себе пастух и сам дверь,
И я молюсь, как могу,
Чтобы мир сошел вам в души теперь.

Достоевский

Когда Достоевский был раненый
И убитый ножом на посту,
Солдаты его отнесли в лазарет,
Чтоб спасти там его красоту.

Там хирург самогон пил из горлышка
И все резал пилой и ножом
При свете коптилки семнадцать часов,
А потом лишь упал поражен.

А на следующий день под заутреню
Из центра приходит приказ –
Вы немедля присвойте Героя звезду
Тому гаду, что гения спас.

Так пускай все враги надрываются,
Ведь назавтра мы снова в строю.
А вы – те, кто не верует в силу культуры, –
Послушайте песню мою.

Неизвестные факты из биографии Элвиса Пресли

Либо у тебя слишком мягкие манеры,
Либо я действительно недотрога.
Элвис Пресли был сыном Императрицы с Венеры
И одного контрабандиста из Таганрога.

Он спустился в этот мир, спасти нас от горя,
Оставив свой розовый «Кадиллак» на небе;
Он прошел от Белого до Черного моря,
Тряс плечами и пел: «О бэби, бэби, бэби!»

Терапевт

Отрубился в час, а проснулся в три,
Полнолуние выжгло тебя изнутри,
На углу у аптеки горят фонари,
И ты едешь –
Ты хотел бы напиться хоть чем-нибудь всласть,
Ты пытаешься, но не можешь упасть,
И кто-то внутри говорит – это счастье,
Или ты бредишь,

Вкус крови лишил тебя слова,
И к бровям подходит вода –
Где-то именно здесь
Пал пламенный вестник,
И сегодня еще раз все та же среда –
Да хранит тебя Изида!

Ты подходишь к кому-то сказать «Привет»,
И вдруг понимаешь, что нет ничего конкретного
И прохожие смотрят тебе вослед
С издевкой;
На улице летом метет метель,
И ветер срывает двери с петель,
И прибежище, там, где была постель, теперь –
Яма с веревкой;

Так взлетев вопреки всех правил,
Разорвав крылом провода,
Ты оказываешься опять
Там, где всем нужно спать,
Где каждый день, как всегда, –
Да хранит тебя Изида!

Все говорят и все не про то,
Эта комната сделана из картона.
И ты смотришь вокруг – неужели никто
Не слышит?
И вдруг ракурс меняется. Ты за стеклом,
А друзья – в купе уходящего поезда –
Уезжают, даже не зная о том,
Что ты вышел.

И оставшись один на перроне,
Выпав из дельты гнезда,
Теперь ты готов
К духовной жизни,
Но она тебе не нужна –
Да хранит тебя Изида!

И ты слышал, что где-то за часом пик,
В тишине алтаря или в списках книг,
Есть неизвестный тебе язык,
На котором
Сказано все, что ты хочешь знать,
В чем ты боялся даже признаться,
И отчего все святые глядят на тебя
С укором.

Перестань делать вид, что не можешь понять их,
Ты один на пути навсегда –
Улыбнись, растворись
В шорохе листьев,
В шепоте летнего льда –
Да хранит тебя Изида!

2004

Лошадь белая

Лошадь белая на траве
Далеко ушла в поле.
Дома упряжь вся в серебре,
А ей нужно лишь воли.

Конюх сбился с ног – да что с тобой?
Целый день звонит, пишет.
А она трясет гривой
И как будто б не слышит.

Твердая земля да долгий путь
Из огня в полымя.
Много кто хотел ее вернуть,
Ни один не знал имя.

2009

ДУЙ

Ветер с океана дует мне в окно,
Дуй с севера, дуй, дуй с юга.
Ветер с океана, а в тюрьме моей темно,
Дуй, дуй, пока не сдует.
В темно-синем небе благость и покой.
Дуй с севера, дуй, дуй с юга,
А сердце под седлом, пахнет дегтем и трухой,
Дуй, дуй, дуй, пока не сдует.
А мы ждем,
Ждем, ждем, ждем,
Мешай водку гвоздем.

Я пошел к колодцу, но в ведре моем дыра,
Дуй с севера, дуй, дуй с юга.
Завтра не придет, у нас опять идет вчера,
Дуй, дуй, дуй, пока не сдует.
Сколько ни стучись у этих пряничных ворот,
Дуй с севера, дуй, дуй с юга.
Коснись что не так, эх, милая, сама пойдет,
Дуй, дуй, дуй, пока не сдует.
А мы ждем,
Ждем, ждем, ждем,
Мешай водку гвоздем.

Бейся лбом в стену,
Бейся лбом в крест.
Никто не выйдет целым
С этой ярмарки невест.
А девочки смеются, у девочек война:
Девочки хотят ярко-красного вина.

Так что дуй, ветер, дуй,
Дуй издалека.
Дуй с севера, дуй, дуй с юга.
Дуй поперек, ой, дуй наверняка.
Дуй, дуй, дуй, пока не сдует,
Вдуй по пилораме,
Вдуй по островам,
Дуй с севера, дуй, дуй с юга,
Дуй, пока стекла не вынесет из рам,
Дуй, дуй, дуй, пока не сдует.
А мы ждем,
Ждем, ждем, ждем,
Мешай, мешай.

Еще один раз

Серые следы на сером снегу,
Сбитые с камней имена.
Я много лет был в долгу:
Мне забыли сказать,
Что долг заплачен сполна.

Пахнет застарелой бедой.
Солнцу не пробиться в глубину этих глаз.
Теперь мне все равно,
Что спрятано под темной водой:
Едва ли я вернусь сюда еще один раз.

Есть одно слово,
Которое сложно сказать,
Но скажи его раз, и железная клетка пуста.
Останется ночь, останется снежная степь,
Молчащее небо и северная звезда.

И кажется, что там, впереди
Что-то непременно для нас,
Но сколько ни идешь,
Отсюда никуда не уйти.
Едва ли я вернусь сюда еще один раз.

Над скудной землей бешено кричит воронье,
Над ними синева, но они никуда не взлетят.
У каждого судьба, у каждого что-то свое,
Они не выйдут из клетки,
Потому что они не хотят.

И если выбить двери плечом –
Все выстроится снова за час,
Сколько ни кричи.
Пустота в пустоту ни о чем,
Есть повод прийти сюда еще один раз.

2009

Господу видней

На мгновенье стало тихо,
И в этой тишине
Позволь мне передать тебе то,
Что было передано мне.

Можно выйти одному в поле
И знать, что ты вооружен.
Можно идти по пути,
В конце которого стоит Престер Джон.
Можно возвысить себя
Выше Озиманда – Царя Царей.
Можно учиться смирению
У стертых ногами придорожных камней.

Но куда бы ты ни шел
До самого конца своих дней,
Обещай, что будешь помнить одно –
Господу видней.

Можно раздать себя
Безрадостным и жадным рукам.
Можно ходить по-албански
По стенам, фонарям, потолкам.
Можно гордиться тем,
Что познал до конца пустоту.
Гарантировать перерождение
С серебряной ложкой во рту.

Пусть ангелы несут тебя
Дорогой небесных огней,
Но не забывай –
Господу видней.

Может быть, будет тепло,
Как ты хочешь.
Может быть, с каждым днем
Будет делаться все холодней.
Не верь ни единому сказанному мной слову,
Но прислушайся к мерцающей звезде –
Господу видней.

Анютины глазки и божьи коровки

Анютины глазки да божьи коровки
Нас не узнают, мы придем в обновке,
В новых одеждах, с новыми глазами.
Они спросят: «Кто вы?» – «Догадайтесь сами».

Только мы вышли, как уже вернемся.
Они удивятся, а мы засмеемся.
Как тут не плакать, как не смеяться,
Они переварят и присоединятся.

Во дворе поленья, а на них кошка.
Хватит лить слезы, посмотри в окошко,
Какое там небо, какие в нем краски.
Божьи коровки да анютины глазки.

Сокол

Если долго плакать
Возле мутных стекол,
Высоко в небе
Появится сокол.
Появится сокол
Высоко над тучей,
В это время важно
Не упустить случай.

Увидеть его крылья,
Увидеть его перья
И вдруг удивиться –
А кто это теперь я?
Почему внизу туча,
А надо мной ясно?
Видимо, я плакал
Совсем не напрасно.

Видимо, вот оно –
Пришло мое время,
А внизу медленно
Бредет мое племя.

А мне лететь выше,
А мне лететь в солнце
И все-таки вспомнить,
Что внизу оконце
С мутными стеклами,
В которое бьются
Милые мои.
Сгореть и вернуться.

Если долго плакать…

Аригато

Девяносто дней и девяносто ночей
Голова чересчур тяжела для этих плечей.
Набраться смелости, сказать себе: «Стоп!»
Ты можешь аплодировать одной рукой
Вот так – хоп-хоп-хоп!

Аригато, мама-сан,
Никто, нигде и ничей
Весенний ветер,
Девяносто дней и девяносто ночей.

Я хотел слышать музыку, и вот я здесь во плоти,
Остановите электричку, мне нужно сойти
На полустанке, средь бескрайних полей,
Забросить телефон за плечо
И сказать себе: «Хей-хей-хей!»

Я был запутанный в ветках, жил буксуя в слезах,
Но линия горизонта в моих глазах.
Благо династии, ай гори-полыхай,
Я иду с деревянным клинком,
Я скажу тебе: «Хай-хай-хай».

Аригато, мама-сан,
Никто, нигде и ничей
Весенний ветер,
Девяносто дней и девяносто ночей
Весенний ветер,
Сорок раз по девяносто дней и девяносто ночей.

Акуна матата

Акуна матата,
Акуна матата,
Самое время говорить цитатами из Диснея.
Акуна матата,
Значит «все в порядке».
Нет проблемы, а если есть, то бог с нею.
Но перед тем, как это судно
Опустится на дно,
Я хотел бы сказать тебе одно:

Акуна матата,
Как говорят на суахили,
Акуна матата,
У тебя есть выбор: или – или.
Или радикально изменить свои пути,
Или – что более вероятно – немедленно уйти.

Акуна матата,
Ты не ветер, а я не флюгер.
Будь это сон, я бы представился: «Freddy Krueger».
Но наяву все гуманнее, чем во сне,
Дверной проем находится в этой стороне.

Все суета сует и всяческая суета,
Но даже суета бывает та или не та.
Мне приятно делать гостям приятно,
Но какая именно часть слова «уйти»
Тебе непонятна?

Акуна матата,
Ни дюйма, ни сантиметра.
Акуна матата, baby,
Попутного ветра.
Arrivederci, buenas noches, в добрый час.
Мне будет приятно увидеться еще раз.

Слово Паисия Пчельника

Что ты печально стоишь на своих каблуках?
Лучше бы ты, как тигрица на джипе
С подледной базукой в руках,
В жутких тропических зарослях ельника
С древней молитвою Паисия Пчельника.

Что ты рыдаешь, размазав паленую тушь?
Лучше б ты пересекала в собачьей упряжке плато Гиндукуш
Или б тихо мурлыкала про Москву и Сокольники,
Выпивая с шаманами в «Золотом треугольнике».

Слушай, сестра,
Брось пресмыкаться в юдоли.
Скажи «Прощай»
Концепции бабьей доли.
Как молвил Паисий, иные грядут времена –
Когда муж превратится в орнамент
И всем будет править жена.

А старцам открыта книга будущих дней,
Старец – он слышит ушами сердца молчание древних камней.
Так что начни сейчас, не жди понедельника,
Правь этим миром по слову Паисия Пчельника.

Девушка с веслом

Девушка с Веслом на лихом коне
С шашкой наголо, вижу, ты ко мне,
Заезжай во двор, постучись в окно.
Видишь, я не сплю, жду тебя давно.

Расскажи мне всю правду, не таясь –
Как там князь тверской, как рязанский князь?
Как гудят в степи провода?
Как живут в Москве немцы и орда?

Как живет твой друг Пионер с Трубой?
Он весь в трещинах, но еще с тобой.
Передай ему от меня –
До сих пор печет от его огня.

Я налью тебе ключевой воды,
Отвези в свои Чистые Пруды.
Пусть сияет там тишина,
Пусть гуляют там Солнце и Луна.

А случится что, слышишь, не горюй,
Рассекай Веслом гладь небесных струй.
Ведь твое Весло, как лихой булат,
Все поправит, и все пойдет на лад.

Девушка с Веслом, ты красавица.
Мы затем и здесь, чтобы справиться.
Мы сильны своим ремеслом,
Заходи еще, девушка с Веслом.

Что нам делать с пьяным матросом?

Что нам делать с пьяным матросом?
Что нам делать с пьяным матросом?
Что нам делать с пьяным матросом?
Господи, спаси!

В центре Земли, ветхий и древний,
Есть один змей, твердый как кремний,
Мы ходили смотреть всей деревней,
Ой, не голоси.

Он лежит, сам еле дышит,
Глаз закрыт, жар так и пышет,
Но кто скажет, он все услышит.
Господи, спаси!

Семь кораблей несутся по морю,
Все спешат помочь его горю
И везут ему разного зелья,
Ой, не голоси.

Один матрос взял зашатался,
Он крепился, но не удержался
И упал в подвал с этим зельем.
Господи, спаси!

Что нам делать с пьяным матросом?
Что нам делать с пьяным матросом?
Что нам делать, что же нам делать с ним?
Господи, спаси!

Так вот что нам делать с пьяным матросом –
Укрепить его якорным тросом
И одеть его Хьюго Боссом,
Ой, не голоси.

И как веревочке ни виться,
Знай, душа устанет томиться,
Он восстанет и преобразится.
Господи, спаси!

Так вот что нам делать с пьяным матросом,
Вот что нам делать с пьяным матросом,
Вот что нам делать с пьяным матросом.
Господи, спаси!

Неизъяснимо

То, что происходит,
Я даже не знаю:
Я иду в огне,
Но я не сгораю.
Катишься по рельсам,
Гасишься и гаснешь,
И вдруг это сердце
Распахнуто настежь.
И вагон, где ты был,
Проносится мимо,
И все неизъяснимо.

То, что происходит,
Чудная картина:
Радуга над башней
Святого Валентина.
Все мои проблемы –
Раскрашенный воздух,
А все, что мне нужно,
Сказано в звездах.
И мысли летят
Клочьями дыма –
И все неизъяснимо.

А поезд едет дальше,
И гудок гудит снова,
И все пассажиры
Вымазаны красным.
А я стою молча,
Я не знаю ни слова.
Но все, что было смутным,
Становится ясным.

День еще не прожит,
Путь еще не начат,
Слова в этих книгах
Так мало что значат.
Я думал, я умный,
Ходил играл в прятки,
Я больше не стараюсь –
Теперь все в порядке,
И огонь в глубине
Горит негасимо –
И все неизъяснимо.

Архангельск

Назад в Архангельск

У нас были руки и дороги,
Теперь ждем на пороге.
Мы смотрим на дым из трубы,
И голубь благодати встает на дыбы.

Резной ветер, хрустальный ветер,
Поздно ждать, когда наступят сдвиги.
Смотри, как горят эти книги –
Назад в Архангельск.

В цепах и веригах
Калика перехожий
Пьет с кухаркой Дуней
Шампанское в прихожей.
Куда ни глянь – везде образа:
То ли лезь под кровать,
То ли жми на тормоза.

Резной ветер, хрустальный ветер,
Поздно сжимать в кармане фиги.
Смотри, как горят эти книги –
Назад в Архангельск.

Банана-мама с крепкими ногами
Режет карту мира на оригами,
За кассой дремлет совершенномудрый муж,
Мы выходим по приборам на великую глушь –
Назад в Архангельск.

Мертвые с туманом вместо лиц
Жгут в зиккуратах на улицах столицы
В небе один манифест,
Куда бы ты ни шел – на тебе стоит крест.

Резной ветер, хрустальный ветер,
Поздно считать связи и интриги.
Смотри, как горят эти книги –
Назад в Архангельск.

2011

Красная река

Красная река
Поперек моего пути.
Я помню, что шел,
Но вспомнить куда – не могу.
И кажется легко –
Переплыть, перейти,
И вдруг видишь самого себя
Как вкопанного на берегу.

У красной реки
Крылья небесной зари.
В красной реке
Вода точь-в-точь моя кровь.
Ты хочешь что-то сказать,
Помолчи немного, не говори –
Все уже сказано,
Сказано тысячу раз,
Нет смысла повторять это вновь.

А твоя красота – свет в окне
Потерянному в снегах.
Твоя красота ошеломляет меня –
Я не могу устоять на ногах,
Но чтобы пробиться к воде,
Нужно сердцем растопить этот лед,
А там сумрак и бесконечный путь,
Который никуда не ведет.

Нет сделанного,
Чего не мог бы сделать кто-то другой.
Нет перешедшего реку
И неперешедшего нет.
Но когда это солнце
Восходит над красной рекой –
Кто увидит вместе со мной,
Как вода превращается в свет.

2010

Марш священных коров

Хватит развлекать меня, не то я завою.
Лучше скажем «нет!» насилью и разбою.
Скажем «нет!» разбою и насилью
И уподобимся Блаженному Василию.

Наша Ефросинья зависит от момента:
То божественна, а то амбивалентна.
Но кто не без греха, пусть первый бросит камень.
Из этой искры может возгореться пламень.
Найди семь отличий на этой картине,
А лучше неси сюда водку-мартини.
(Shaken not stirred!)

Моя профессия с утра до полвторого
Считать, что я – твоя Священная корова.
Священная корова, небесная манна,
Пускай питательна, но не всегда гуманна.
А если мы завязнем в болоте и тине,
Я буду первый, кто крикнет: «Эй! Водка-мартини!»
(Shaken not stirred!)

Коровы слышат,
Коровы знают,
Коровы в курсе,
Открой глаза, смотри: они взлетают!
Смотри, вот они взлетают!

Так мы летим вперед, и пусть мы не без пятен,
Но дым отечества нам сладок и приятен.
Спасибо солнцу, что у нас над головою,
Но будь готов, что я все равно завою –
Как нам не стыдно так погрязнуть в рутине.
Догадайся, что делать, когда нет мартини.
(Sorry, Mr. Bond!)

2010

Капитан Беллерофонт

Какая прекрасная встреча,
Я благодарен судьбе,
Что наперекор всем законам
Мы встретимся в этой толпе.

Я буду здесь очень недолго,
Мой уход не заметит никто,
Дальнейшие тайные знаки
Вы найдете в кармане пальто.

Да, я могу видеть сквозь стены
И знать, что у вас на уме.
Меня не волнуют измены,
Я был слишком близко к земле.

И с этой поры мои окна
Выходят всегда на восход.
Снаружи я выгляжу камнем,
Но внутри у меня огнемет.

Ведь жизнь проста и прекрасна,
И всюду невидимый фронт.
Раньше они обращались ко мне:
Капитан Беллерофонт.

Со мной невозможно связаться,
Я мастер уйти и утечь.
За мной барабаны Магриба
И черная злая картечь.

Я вижу по вырезу платья,
Что главный ваш груз под водой.
Формально мы мало знакомы,
Но завтра я буду с тобой.

Ведь жизнь проста и прекрасна,
И всюду невидимый фронт.
Раньше они обращались ко мне:
Капитан…

Жизнь проста и прекрасна,
И всюду невидимый фронт.
Раньше они обращались ко мне:
Капитан Беллерофонт!

Тайный узбек

Мы держались так долго, как только могли,
Но туда и сюда – напрочь забыли пин-код.
И теперь мы скользим, не касаясь земли,
И бьемся в стену, хотя с рождения знали, где вход.

Но тяжелое время сомнений пришло и ушло,
Рука славы сгорела, и пепел рассыпан, и смесь
Вылита. И тому, кто тут держит весло,
Сообщите, что Тайный Узбек уже здесь.

Три старухи в подвале, закутанные в тряпье,
Но прядущие драгоценную нить,
Знают, как знает тот, кто пьет, опершись на копье,
И как знают все те, кому нечем и незачем пить.

Так раструбите на всю бесконечную степь
Сквозь горящий туман и мутно-зеленую взвесь
Добывающим соль и ласково сеющим хлеб,
Шепните им, что Тайный Узбек уже здесь.

Он не «за», он не «против», он занят другим, как Басе.
Он не распоряжается ничьей судьбой,
Просто там, где он появляется, все
Происходит словно само собой.

Так передайте всем тем, кто долго был выгнут дугой,
Что нет смысла скрывать больше тупость, и жадность, и спесь,
И бессмысленно делать вид, что ты кто-то другой,
Когда Тайный Узбек уже здесь.

И даже если нам всем запереться в глухую тюрьму,
Сжечь самолеты, расформировать поезда –
Это вовсе не помешает ему
Перебраться из там-где-он-есть к нам сюда.

И повторяю, что это не повод рыдать и кричать,
Все останется точно таким, как все есть,
А те, кто знают, в чем дело, знают и будут молчать,
Потому что Тайный Узбек уже здесь.

2010

Огонь Вавилона

Он приходит, когда к этому никто не готов,
Старомодно учтив, как в фильмах тридцатых годов.
Искать его бессмысленно, как иголку в стогу,
У нас с ним есть одно неоконченное дело на восточном берегу.

Он улыбается, когда при нем говорят: «мы».
Как и я, он принадлежит к детям северной тьмы,
Но он меньше всего похож на лист на ветру,
Он говорит: «Ложась спать, никогда не знаешь –
Где обнаружишь себя поутру».

Чтобы узнать вкус воды, нужно начать пить,
Но ты привык к лабиринту, забыл, зачем тебе нить.
Ты выходишь к воротам, чтобы принять угловой,
И Вавилон играет в футбол твоей головой.

Рассказывают, что у него не одна жизнь, а три,
Говорят, что он совершенно пустой внутри.
Никто не видел, чтобы он отвечал ударом на удар,
Он сильно изменился с тех пор, как повернулся и ушел под радар.

А ты записан в GPS, теперь беги – не беги,
Черные птицы будут сужать над тобой круги,
По радио будут петь, что любовь – кольцо,
Огонь печей Вавилона опаляет твое лицо.

Многие надеются, что он отошел от дел,
Что он продался, спился и оскудел,
Что он сгорел или провалился под лед,
Но неправильные пчелы продолжают
Делать свой неправильный мед.

А значит, остается только чистая вода
И скрепляющие тебя провода;
Остается то, на чем машина дает сбой,
И Вавилон… Вавилон…
Вавилон не властен над тобой,
Вавилон не властен над тобой,
Вавилон не властен над тобой,
Вавилон никогда не был властен над тобой.

2010

Небо цвета дождя

Долго мы пели про Свет, а сами шли сумраком,
Не замечая за болтовней,
Как ветер играл стеклянными струнами,
Соединяющими наши души с землей.

Мы шли далеко, шли за высокими тайнами,
Шли, потому что иначе нельзя,
А стерегущие дом замолкали и таяли,
Один за другим таяли, таяли, таяли, в небе цвета дождя.

Пальцы октябрьских святых по-прежнему ласковы,
Только их лиц становится не разглядеть.
Это все я – видно, не справился с красками
Или снова забыл слова, когда хотел петь.

Ничего, скоро январь затрещит за оградою,
Своим ледяным питием вороша и дразня.
Только бы мне устоять. Но я вижу – я падаю,
Падаю, падаю, падаю, падаю в небо цвета дождя.

А еще говорят, что они были с крыльями,
И глаза у них были живая вода,
Но благостные слова опять пахнут пылью,
И нас снова ведут и снова не скажут куда.

А в небе прозрачная тишь, и все ясней ясного,
Времени нет, и значит, мы больше не ждем.
И в синеву сердце возносится ястребом,
Чтобы благословить горящую землю дождем.

Таких бесконечных цветов со мной еще не было,
И за горизонтом, вплотную к нему подойдя,
Видишь, что сети пусты, и ловить было некого,
И никогда не было, не было, не было, не было небо цвета дождя.

2011

На ход ноги

Тихо. Тихо.
Ты посмотри, как тихо.
Было время – ногу в стремя,
А теперь – тихо:
Птицы уснули в саду,
Рыбы уснули в пруду,
Даже в самом аду
Все молчат, не хотят будить лихо.

На ход ноги, на ход ноги,
Ты посмотри, там, за окном не видно ни зги.
Но если нужно бежать – беги.
Я не стану держать, только нальем на ход ноги.

Долго-долго
Мы течем издалека, как Волга.
Сольемся, разольемся
И, как учила нас матерь-вода, льемся.
Так как причал и так как друзья,
Так как хотим того, что нельзя,
Так из грязей мы вышли в князья
И, смотри-ка, покамест идем, не сдаемся.

На ход ноги, на ход ноги,
Ты посмотри, там, за дверьми не видно ни зги,
Но если нужно бежать – беги.
Я не стану держать, только нальем на ход ноги.

Ясно. Ясно, что не до конца безопасно:
То нас тащит, то сносит,
А в итоге все дается тому, кто просит,
И это не явь и не сны.
Но ты посмотри, как ясно видны
И, радость моя, посмотри, как чудны,
Посмотри, как чудны
Дела твои, Господи.

На ход ноги, на ход ноги,
Ты посмотри, там, где нас нет, не видно ни зги,
Но если нужно бежать – беги.
Я не стану держать, только нальем на ход ноги.

История. Сборники. Антологии

Библиотека Вавилона

Голубой дворник

В моем окне стоит свеча;
Свеча любви, свеча безнадежной страсти.
Ночь нежна, ночь горяча,
Но мне не найти в ней ни тепла, ни привета;

Во всех лесах поют дрозды,
Дрозды любви, дрозды безнадежной страсти.
Нам вчера дали мечту,
Но мы не нашли в ней ни тепла, ни привета;

Который день подряд в моем дворе стоит вторник,
И мы плачем и пьем, и верим, что будет среда;
И все бы ничего, когда б не голубой дворник,
Который все подметет, который все объяснит,
Войдет ко мне в дверь, и, выйдя, не оставит следа;

По всей земле лежат снега;
Снега любви, снега без конца и края.
Ночь нежна, ночь коротка,
И я не устану ждать тепла и привета.

Который год подряд
По всей земле стоит вторник,
И мы плачем и пьем, и верим, что будет среда;
И все бы ничего,
Когда б не голубой дворник,
Который все подметет, который все объяснит,
Войдет ко мне в дверь,
И, выйдя, не оставит следа;
Я жду, что он ответит мне «да»;

Ах, скажите мне «да».

Козлы

Стоя по стойке «смирно»,
Танцуя в душе брейк-дэнс,
Мечтая, что ты генерал,
Мечтая, что ты экстрасенс,
Зная, что ты воплощение
Вековечной мечты;
Весь мир – это декорация,
И тут появляешься ты;

Козлы; Козлы…
Мои слова не слишком добры,
Но и не слишком злы,
Я констатирую факт:
Козлы!

В кружке «Унылые руки»
Все говорят, как есть,
Но кому от этого радость,
Кому от этого честь?
Чем больше ты скажешь,
Тем более ты в цене;
В работе мы, как в проруби,
В постели мы, как на войне;

Козлы; Козлы…
Увязшие в собственной правоте,
Завязанные в узлы.
Я тоже такой, только хуже,
И я говорю, что я вижу: козлы.

Пока я не стал клевером,
Пока ты не стала строкой,
Наши тела – меч,
В наших душах покой.
Наше дыхание свято,
Мы движемся, всех любя,
Но дай нам немного силы, Господи –
Мы все подомнем под себя.

Козлы; Козлы…
Мои слова не особенно вежливы,
Но и не слишком злы.
Мне просто печально, что мы могли бы быть люди…

Танец

Танцуем на склоне холма,
И полдень поет, как свирель.
Тебя называют Зима,
Меня называют Апрель.

Ах, как высоки небеса:
Их даже рукой не достать;
И хочется ветром писать
Мелодию этого сна.

И нас никому не догнать,
Затем, что, не зная пути,
Хранили частицу огня
И верили – все впереди.

Четырнадцать

Пьет из реки, смотрит с холма,
Ищет в песке ночную звезду –
Ту, что с небес упала вчера;
В жарком песке в медленный день.

Ночью она спит у огня,
Спит у огня, спит до утра;
Кто помнит то, что было вчера?
В жарком песке в медленный день…

Встань у реки

Встань у реки, смотри, как течет река;
Ее не поймать ни в сеть, ни рукой.
Она безымянна, ведь имя есть лишь у ее берегов;
Забудь свое имя и стань рекой.

Встань у травы, смотри, как растет трава,
Она не знает слова «любовь».
Однако любовь травы не меньше твоей любви;
Забудь о словах и стань травой.

Итак, он поет, но это не нужно им.
А что им не нужно, не знает никто;
Но он окно, в котором прекрасен мир,
И кто здесь мир, и кто здесь окно?

Так встань у реки, смотри, как течет река;
Ее не поймать ни в сеть, ни рукой.
Она безымянна, ведь имя есть лишь у ее берегов;
Прими свое имя и стань рекой.

Глядя в телевизор

Я знал ее с детских лет,
Я помню все, как будто вчера;
Я не помню отца, но мать была очень добра.
И все, что в жизни случалось не так,
Немытую посуду и несчастный брак
Ее мать вымещала по вечерам,
Глядя в телевизор.

Нам тридцать пять на двоих,
Мы не спускаем друг с друга глаз –
С обеих сторон все, кажется, в первый раз;
Но каждый вечер начиналось опять:
«Прости, но сегодня в семь тридцать пять…»
И она забывала, кто я такой,
Глядя в телевизор.

Теперь у нее есть дочь –
Другое поколение, другие дела;
Ей только пять лет, но время летит как стрела;
И хотя она пока что не умеет читать,
Она уже знает больше, чем знала мать,
Ведь она видит сразу много программ,
Глядя в телевизор.

Сделано на Мосфильме

Иду на ты

В моем поле зренья появляется новый объект
В моем поле зренья появляется новый объект –
Иду на вы. Иду на вы. Иду на вы.

Возможно, ты шкаф?
(Нет)
Возможно, ты стол?
(Нет)
Каков твой номер?
(Шесть)
Каков твой пол?
(Женский).
Иду на ты. Иду на ты. Иду на ты.
(Иди)

В нашем поле зренья появляется новый объект,
В нашем поле зренья появляется новый объект –
Идем на ты. Идем на ты. Идем на ты.

1988

Комиссар

Комиссар, я знаю, ты слышишь меня,
Сделай вид, что не понял,
Что я обращаюсь к тебе –
Ни к чему давать повод к войне.
Но ты знаешь, как они любят стрелять,
И повиноваться трубе,
Но ты сделал невидимый шаг,
Ты уже под защитой,
И мы говорим в тишине.

Комиссар, я пришел подтвердить –
Все, что было пропето,
Исполнялось без помощи слов,
И мы гадали, какой в этом знак.
Комиссар, просто нам изначально дан выбор –
История или любовь.
И ее тело поет под твоими руками,
И нет больше страха,
И вы вечны, пока это так.

Нас учили, что все это сказки,
Нас учили, что все это бред,
Но, комиссар,
Это небо уже начинает светиться…
Посмотри ей в глаза –
Ты увидишь, как в них отражается свет.

1988

Сарданапал

Сарданапал, надменный азиат,
Зачем мой шкаф служил тебе жилищем?
Мы шествуем по улицам и свищем,
Сзывая всех в далекий райский сад.

Но сгнили их конкретные умы
В процессе потребления продуктов
Что им с того, что твой кузен кондуктор,
Наследный принц Уфы и Костромы.

1989

Орел, телец и лев

Как странно то, что затеваю я, –
Подобие любви создать из жажды.
И временем раскрасить, чтоб однажды
Поверить самому. Не знаю я,

Откуда этот редкостный напев,
Знакомых нот прекрасное сплетенье? –
Стук в дверь мою. Кто? – спрашиваю. Тени.
Они ответствуют: Орел, Телец и Лев.

Я говорю: «Откуда вы ко мне, какой судьбой?»
И ключ в дверях вращаю.
Поставить чай немедля обещаю,
И дверь держу на этой стороне.

Они смеются: «Вот напрасный труд!»
Не трать сил зря. И чинно сквозь проходят,
Садятся в круг и глаз с меня не сводят.
И кажется, они чего-то ждут.

Послушайте, любезные друзья,
Не может быть, чтоб вам был нужен я.
Должно быть, здесь произошла ошибка…
Но скрипка на стене моей дрожит,
И – Боже мой – мне кажется, бежит,
По их чертам знакомая улыбка.

Так и живем, не пропустив ни дня,
И каждый день проходит словно дважды.
И я все пью и мучаюсь от жажды,
А гости здесь и смотрят на меня.

1984

Корабль уродов

Корабль уродов,
Где твой штурвал и снасть?
Я так боюсь упасть
В морскую воду.

Корабль уродов,
Что ты готовишь мне?
Гибель в морской волне
Или свободу?

1984

Поезд в огне

Полковник Васин приехал на фронт
Со своей молодой женой.
Полковник Васин созвал свой полк
И сказал им – пойдем домой;
Мы ведем войну уже семьдесят лет,
Нас учили, что жизнь – это бой,
Но по новым данным разведки,
Мы воевали сами с собой.

Я видел генералов,
Они пьют и едят нашу смерть,
Их дети сходят с ума оттого,
Что им нечего больше хотеть.
А земля лежит в ржавчине,
Церкви смешали с золой;
И если мы хотим, чтобы было куда вернуться,
Время вернуться домой.

Этот поезд в огне,
И нам не на что больше жать.
Этот поезд в огне,
И нам некуда больше бежать.
Эта земля была нашей,
Пока мы не увязли в борьбе.
Она умрет, если будет ничьей.
Пора вернуть эту землю себе.

А кругом горят факелы –
Это сбор всех погибших частей;
И люди, стрелявшие в наших отцов,
Строят планы на наших детей.
Нас рожали под звуки маршей,
Нас пугали тюрьмой.
Но хватит ползать на брюхе:
Мы уже возвратились домой.

Этот поезд в огне,
И нам не на что больше жать.
Этот поезд в огне,
И нам некуда больше бежать.
Эта земля была нашей,
Пока мы не увязли в борьбе.
Она умрет, если будет ничьей.
Пора вернуть эту землю себе.

1988

Как я хочу быть влюблен

Я так хочу быть удивлен,
Хочу быть восхищен,
И даже смущен;
Хочу расстаться с морочащей душевной тоской.
Хочу быть настигнут и пойман
Песней за пределами слов,
Чтобы когда пришел день,
Я сам не знал, кто я такой.

Я так хочу быть соблазнен,
Хочу быть развращен
И даже растлен;
Хочу быть тронут неведомой, но нежной рукой,
И, как ребенок,
Взлететь в небеса
На час, и там смеяться и петь,
Чтобы когда пришел день,
Во мне был душевный покой.

Пускай злодейка-ночь плетет кружева,
Я больше ее не боюсь;
Там – наверху – моя голова,
А здесь части тела
Заключают свой священный союз.
Потом я хочу уйти в скит,
Поститься и опять вспомнить совесть и стыд.
И чтобы над кельей летали воробьи-соловьи,
И став безгрешеным и чистым,
Понять, что все в итоге одно,
И взмыть над родимой землей
В торжествующем сияньи любви.

1990

Наша жизнь с точки зрения деревьев

Капитан Воронин

Когда отряд въехал в город, было время людской доброты
Население ушло в отпуск, на площади томились цветы.
Все было неестественно мирно, как в кино, когда ждет западня.
Часы на башне давно били полдень какого-то прошедшего дня.

Капитан Воронин жевал травинку и задумчиво смотрел вокруг.
Он знал, что все видят отраженье в стекле и все слышат неестественный стук.
Но люди верили ему, как отцу, они знали, кто все должен решить.
Он был известен, как тот, кто никогда не спешил, когда некуда больше спешить.

Я помню, кто вызвался первым, я скажу вам их имена.
Матрос Егор Трубников и индеец Острие Бревна.
Третий был без имени, но со стажем в полторы тыщи лет
И прищурившись, как Клинт Иствуд, капитан Воронин смотрел им вслед.

Ждать пришлось недолго, не дольше, чем зимой ждать весны.
Плохие новости скачут как блохи, а хорошие и так ясны.
И когда показалось облако пыли там, где расступались дома,
Дед Василий сказал, до конца охренев: наконец-то мы сошли с ума.

Приехавший соскочил с коня, пошатнулся и упал назад.
Его подвели к капитану и вдруг стало видно, что Воронин был рад.
Приехавший сказал: О том, что я видел, я мог бы говорить целый год,
Суть в том, что никто, кроме нас, не знал, где здесь выход, и даже мы не знали, где вход.

На каждого, кто пляшет русалочьи пляски есть тот, кто идет по воде.
Каждый человек – он как дерево, он отсюда и больше нигде.
И если дерево растет, то оно растет вверх, и никто не волен это менять.
Луна и солнце не враждуют на небе, и теперь я могу их понять.

Наверное, только птицы в небе и рыбы в море знают, кто прав.
Но мы знаем, что о главном не пишут в газетах, и о главном молчит телеграф.
И может быть, город назывался Маль-Пасо, а может быть, Матренин Посад,
Но из тех, кто попадал туда, еще никто не возвращался назад.

Так что нет причин плакать, нет повода для грустных дум.
Теперь нас может спасти только сердце, потому что нас уже не спас ум.
А сердцу нужны и небо и корни, оно не может жить в пустоте.
Как сказал один мальчик, случайно бывший при этом, отныне все мы будем не те.

1987

Генерал Скобелев

Мне снился генерал Скобелев,
Только что попавший в тюрьму.
Мне снилось, что он говорит с водой,
И вода отвечает ему.
Деревья слушали их,
Вокруг них была пустота.
Была видна только тень от круга,
Тень от круга и в ней тень креста.

Дело было на острове женщин,
Из земли поднимались цветы.
Вокруг них было Белое море,
В море громоздились льды.
Женщины стояли вокруг него,
Тонкие, как тополя.
Над их ветвями поднималась Луна,
И под ногами молчала земля.

Генерал оглянулся вокруг и сказал:
«Прекратите ваш смех.
Дайте мне веревку и мыло,
И мы сошьем платья для всех.
Немного бересты на шапки,
Обувь из десяти тысяч трав;
Потом подкинем рябины в очаг,
И мы увидим, кто из нас прав».

Никто не сказал ни слова,
Выводы были ясны.
Поодаль кругом стояли все те,
Чьи взгляды были честны.
Их лица были рябы
От сознанья своей правоты;
Их пальцы плясали балет на курках,
И души их были пусты.

Какой-то случайный прохожий
Сказал: «Мы все здесь, вроде, свои.
Пути Господни не отмечены в картах,
На них не бывает ГАИ.
И можно верить обществу,
Можно верить судьбе,
Но если ты хочешь узнать Закон,
То ты узнаешь его в себе».

Конвой беспокойно задвигался,
Но пришедший был невидим для них.
А генерал продолжал чинить валенки,
Лицо его скривилось на крик.
Он сказал: «В такие времена, как наши,
Нет места ненаучной любви», –
И руки его были до локтей в землянике,
А может быть, – по локоть в крови.

Между тем, кто-то рядом бил мух,
Попал ему ложкой в лоб.
Собравшиеся скинулись,
Собрали на приличный гроб.
Священник отпел его,
Судья прочитал приговор;
И справа от гроба стоял председатель,
А слева от гроба был вор.

Этот случай был отмечен в анналах,
Но мало кто писал о нем.
Тот, кто писал, вспоминал об общественном,
Чаще вспоминал о своем.
А деревья продолжают их слушать,
Гудит комариная гнусь;
И женщины ждут продолженья беседы,
А я жду, пока я проснусь.

1987

Мальчик

В еще не открытой земле,
На которой пока лежит снег,
Мимо горных ручьев, мимо стоячих камней,
Мимо голубых куполов, из которых бьет свет,
Мимо черных деревьев,
Трепещущих в ожиданьи весны
Мимо магнитных полей, морочащих нас,
Мимо золотых мертвецов,
Пришедших узнав, что мы спим,
Мимо начинаний вознесшихся мощно, но без имени
Вот идет мальчик,
И он просто влюблен.
И что мне делать с ним?

Принцип женщины наблюдает за ним, полузакрыв глаза.
Принцип справедливости уже подвел ему счетю
И все знают, что он упадет.
И заключают ставки – где и когда.
И они правы, они правы, они конечно правы,
Но только это еще не все.
Мимо ледяных статуй с глазами тех, кто знал меня,
Мимо сокрушенного сердца, у которого больше нет сил,
Мимо объяснения причин и мимо отпущения грехов –
Вот идет мальчик –
Он просто влюблен
И что мне делать с ним?

Мимо непокорных и нежных,
Мимо этой и той стороны стекла,
Мимо митьков и друидов,
Мимо тех, кто может не пить.
У меня есть только один голос,
И я хочу спеть все, что я должен спеть.
Только одно сердце,
И оно не может отказаться,
Не умеет отказаться любить.
Не может, не хочет,
Не умеет отказаться любить.

Сквозь можжевеловый ветер,
Сквозь пламя, чище которого нет,
В хрустальных сумерках
Светом звезд и светом ветвей,
Задыхаясь от нежности,
К этому небу и к этой земле.
И мой сын говорит: Господи,
Приди и будь соловей.
Господи,
Приди и будь соловей.
Так начнем все с радости…

1987

Серые камни на зеленой траве

Когда мы будем знать то, что мы должны знать,
Когда мы будем верить только в то, во что не верить нельзя,
Мы станем интерконтинентальны,
Наши телефоны будут наши друзья.

Все правильно – вот наш долг,
Наш путь к золотой синеве.
Но когда все уйдут, Господи, оставь мне
Серые камни на зеленой траве.

Когда буря загоняла нас в дом,
Ветер нес тех – тех, кто не для наших глаз.
Когда небо над твоей головой,
Легко ли ты скажешь, кто убил тебя, и кто спас?

Наука на твоем лице,
Вертолеты в твоей голове;
Но выйдя за порог, остерегайся наступать
На серые камни в зеленой траве.

Ты знаешь, о чем я пел,
Разжигая огонь;
Ты знаешь, о чем я пел:
Белые лебеди движутся в сторону земли…

Мы вышли на развилку, нам некуда вперед;
Идти назад нам не позволит наша честь.
Непонятно, что такие, как мы,
До сих пор делаем в таком отсталом месте, как здесь;

Когда вы сгинете в своих зеркалах,
Не поняв, что дорог есть две,
Я останусь горевать, пока не взойдет солнце
Над живыми камнями в зеленой траве.

1987

Когда пройдет боль

Когда пройдет дождь – тот, что уймет нас,
Когда уйдет тень над моей землей,
Я проснусь здесь; пусть я проснусь здесь,
В долгой траве, рядом с тобой.

И пусть будет наш дом беспечальным,
Скрытым травой и густой листвой.
И узнав все, что было тайной,
Я начну ждать, когда пройдет боль.

Так пусть идет дождь, пусть горит снег,
Пускай поет смерть над моей землей.
Я хочу знать; просто хочу знать,
Будем ли мы тем, что мы есть, когда пройдет боль.

1987

Нами торгуют

Мы стали настолько сильны,
Что нам уже незачем петь.
Настолько популярны, что туши свет.
Мы танцуем удивительные танцы
Превращая серебро в медь.
И мы чрезвычайно удобны,
Мы не говорим «нет»,
Когда нами торгуют,
Нами торгуют.

Нас видно на обложках журналов,
Нам весело сниматься в кино,
И девушки мечтают продолжить наш род.
Раньше мы смотрели в сторону гор,
Теперь нам все равно,
Нам больше не поднять головы
Вперед!
Туда, где нами торгуют,
Нами торгуют.

Мы стали настолько сильны,
Что нам уже незачем петь.
Выноси святых и туши свет.
Мы танцуем удивительные танцы,
Превращая серебро в медь,
И мы чрезвычайно удобны
Мы не говорим «нет»
Когда нами торгуют,
Нами торгуют.

1987

Меня зовут смерть

Твои тщательные цифры,
И твои взгляды на часы.
Ты ждешь одобренных решений и готов;
Конечно, ты знаешь всегда,
В какую сторону склонятся весы,
Но все ли это?

Как все прекрасно на бумаге,
Как легко следовать словам.
Как просто сделать так, что ты непогрешим.
Но если ты хочешь войти,
Что ты скажешь здесь тем, кто снял грим? –
Здравствуй; меня зовут Смерть.

Трудовая пчела

Я – трудовая пчела на белом снегу;
Трудовая пчела на белом снегу.
Я совершаю свои круги под стеклом;
Мы станем друзьями; я знаю, что будет потом.
Я знаю, что будет, и я ничего не могу.

Ты живешь здесь, твоя листва на ветру;
Я только гость здесь, я ценен тем, что уйду.
Мы рвемся к теплу, как дети в зимнем лесу;
Наши руки в огне, наши тела на весу;
Я скажу тебе «здравствуй», имея это в виду.

А в сотах ждет мед, трепещущий и живой.
В моих сотах ждет мед; ты знаешь его, он твой.
Так открой мои двери своим беззвучным ключом;
Мне сладко быть радостью, но мне страшно стать палачом.
Но одно идет вместе с другим, пока в сотах ждет мед.

Я – трудовая пчела на белом снегу;
Трудовая пчела на декабрьском белом снегу.
Я совершаю свои круги под стеклом;
Мы станем друзьями; я знаю, что будет потом.
Я знаю, что будет, но я ничего не могу.

Охота на единорогов

Выстрел. Я проснулся в начале шестого;
Я наблюдал охоту на единорогов.
Но я оставался при этом спокойным,
Я много читал о повадках этих животных.
Никто не сможет поставить их в упряжь,
Никто не сможет смирить их пулей,
Их копыта не оставляют следа,
Они глядят вслед движущейся звезде.

Мне тридцать три, я принял достаточно ядов,
И мое поле битвы редко стояло без дела;
Теперь мимо движутся юноши в радужных перьях,
Но я никогда не слышал, о чем поют трубы.
Никто не сможет быть вечно слабым,
Никто не сможет сберечь от паденья;
Я оставляю себе право молча смотреть на тех,
Кто идет вслед движущейся звезде.

Так спасибо, Мастер, – ворота отныне открыты;
Я не смогу поднять руки для удара.
Но возьми меня в пламя и выжги пустую породу,
И оставь серебро для того, чтобы ночь стала чистой.
И сегодня ночью мой город лежит прозрачный,
Еще не соединенный мостами;
И в пригоршне снега, еще не заметно для глаз,
Мерцает отблеск движущейся звезды.

Мир, как мы его знали

Мир, как мы его знали, подходит к концу,
Мир, как мы его знали, и Бог с ним!
За последнюю тысячу лет мы постигли
Печальную часть наук,
Настало время заняться чем-то другим.

Свари мне кофе, и я буду верен тебе.
Ответь на мой взгляд,
И мы опять попадем в эту сеть.
Набери мой номер, и я отвечу тебе,
Хочешь ты того или нет
Скажи мне слово, и я смогу его петь.

Двенадцать из десяти не знают, что ты – это ты,
Двенадцать из десяти считают тебя луной.
Двенадцать из десяти боятся тебя,
Понимая в тебе свою смерть
Но я буду рад, если ты встанешь рядом со мной.

Мир, как мы его знали, подходит к концу,
Мир, как мы его знали, и Бог с ним!
За последнюю тысячу лет мы постигли
Печальную часть наук,
Настало время заняться чем-то другим.

1986

Феодализм

Благословение холмов

Благословение холмов да будет с нами,
Благословение апрельской грозы
Да поможет нам расцвести вновь.
Нас учили жить – лишь бы не попасть под топор.
Новый день мы будем строить сами.

1986

Святой Герман

Святой князь Герман
Сейчас румян, а ранее как мел.
Герман был сломан,
Но божьим промыслом опять цел.
И всякая божия тварь
Поет ему и радует взгляд,
Святой Герман.

Кто-то сказал «Welcome»,
А он ответил «The pleasure is mine, please».
Герман был свинчен,
Посажен в бочку и взят далеко вниз,
А ветер смеялся с небес
И хор из заоблачных сфер
Пел: «Ах, сэр Герман!»

Потом он вернулся, но странно
Ему с Небес на голову лил свет,
Как будто босой в тундре,
Как будто с иконой, которой еще нет.
Он шел по жизни, как скирд ламан скин
Лам скин будрах ламетан.
И все пели: «Святой Герман!»

Святой Герман пришел к Святому Петру,
Сели в сторожку и начали пить смесь.
Отсюда прямой путь в святцы,
Но все в порядке, Герман опять здесь.
Утешенье коням в пальто,
Причина всем диким цветам петь:
А наш Герман был там.

Святой князь Герман
Сейчас румян, а ранее как мел.
Хром, глух и сломан,
Но божьим промыслом опять цел.
И всякая божия тварь
Поет ему и радует взгляд,
Святой Герман.

1989

Боже, храни полярников

Боже, помилуй полярников с их бесконечным днем,
С их портретами партии, которые греют их дом;
С их оранжевой краской и планом на год вперед,
С их билетами в рай на корабль, уходящий под лед.

Боже, храни полярников – тех, кто остался цел,
Когда охрана вдоль берега, скучая, глядит в прицел.
Никто не знает, зачем они здесь, и никто не помнит их лиц,
Но во имя их женщины варят сталь и дети падают ниц.

Как им дремлется, Господи, когда ты им даришь сны?
С их предчувствием голода и страхом гражданской войны,
С их техническим спиртом и вопросами к небесам,
На которые ты отвечаешь им, не зная об этом сам.

Так помилуй их, словно страждущих, чьи закрома полны,
Помилуй их, как влюбленных, боящихся света луны;
И когда ты помилуешь их и воздашь за любовь и честь,
Удвой им выдачу спирта и оставь их, как они есть.

1988

Не стой на пути у высоких чувств

Джульетта оказалась пиратом,
Ромео был морской змеей.
Их чувства были чисты,
А после наступил зной.
Ромео читал ей Шекспира,
Матросы плакали вслух.
Капитан попытался вмешаться,
Но его смыло за борт волной;

Не стой на пути у высоких чувств,
А если ты встал – отойди,
Это сказано в классике,
Сказано в календарях,
Об этом знает любая собака:
Не плюй против ветра, не стой на пути.

Прошлой ночью на площади
Инквизиторы кого-то жгли.
Пары танцевали при свете костра,
А потом чей-то голос скомандовал: «Пли!»
Типичное начало новой эры
Торжества прогрессивных идей.

Мы могли бы войти в историю;
Мы туда не пошли.
Не стой на пути у высоких чувств,
А если ты встал – отойди.
Это сказано в классике,
Это сказано в календарях.
Об этом знает любая собака:
Не плюй против ветра, не стой на пути.

Потом они поженились
И все, что это повлекло за собой,
Матросы ликовали неделю,
А после увлеклись травой.
Иван Сусанин был первым,
Кто заметил, куда лежит курс:
Он вышел на берег, встал к лесу передом,
А к нам спиной, и спел:

«Не стой на пути у высоких чувств,
А если ты встал – отойди.
Это сказано в классике,
Сказано в календарях.
Об этом знает любая собака:
Не плюй против ветра, не стой на пути».
И лес расступился, и все дети пели:
«Не стой на пути у высоких чувств!»

1988

Сестра

Сестра,
Здравствуй, сестра;
Нам не так уж долго
Осталось быть здесь вместе,
Здравствуй, сестра.

Когда мы глядим на небо,
Откуда должны прийти звезды,
Когда мы глядим на горы,
Откуда должна прийти помощь,
Ни новое солнце днем,
Ни эта луна ночью
Не остановят нас,
Не остановят нас;

Попытайся простить мне,
Что я не всегда пел чисто,
Попытайся простить мне,
Что я не всегда был честен.
Попытайся простить мне,
Я не хотел плохого;
Ведь я не умел любить,
Но я хотел быть любимым

И когда мы приходим,
Мы смотрим на небо;
Мы смотрим на небо,
Мы смотрим в него так долго,
И может быть, это картина,
Иллюзия и картина.
Но может быть, это правда;
Скорее всего это правда.

Сестра (дык, елы-палы),
Здравствуй, сестра;
Нам не так уж долго
Осталось быть здесь вместе;
Здравствуй, сестра…

Серебро господа моего

Я ранен светлой стрелой,
Меня не излечат.
Я ранен в сердце –
Чего мне желать еще?
Как будто бы ночь нежна,
Как будто бы есть еще путь,
Старый прямой путь нашей любви.

А мы все молчим,
Мы все считаем и ждем;
Мы все поем о себе,
О чем же нам петь еще?
Но словно бы что-то не так,
Словно бы блеклы цвета,
Словно бы нам опять не хватает тебя,

Серебро Господа моего, Серебро Господа,
Разве я знаю слова, чтобы сказать о тебе?
Серебро Господа моего, Серебро Господа –
Выше слов, выше звезд, вровень с нашей тоской.

И как деревенский кузнец,
Я выйду засветло.
Туда, куда я,
За мной не уйдет никто.
И может быть, я был слеп,
И может быть, это не так,
Но я знаю, что ждет перед самым концом пути;

Серебро Господа моего, Серебро Господа,
Разве я знаю слова, чтобы сказать о тебе?
Серебро Господа моего, Серебро Господа –
Выше слов, выше звезд, вровень с нашей тоской.

1986

Джунгли

Глубоко в джунглях,
Когда я вернусь, когда я кончу дела;
Глубоко в джунглях,
Где каждый знает, что сажа бела;
Глубоко в джунглях,
Где пьют так как пьют,
Потому что иначе ничего не понять,
Где достаточно бросить спичку,
И огня будет уже не унять;

Когда ночь была девочкой,
И каждый день был океанской волной,
Тарелки не влетали в окно,
И все мои слова оставались со мной,
Я сказал – стоп; вот мое тело,
Вот моя голова и то, что в ней есть.
Пока я жив, я хочу видеть мир,
О котором невозможно прочесть
В джунглях.

Я хочу видеть доктора
С лекарством в чистой руке,
Или священника, с которым
Я смогу говорить на одном языке,
Я хочу видеть небо; настоящее небо,
От которого это только малая часть.
И я возвращаюсь сюда,
Здесь есть куда взлететь, потому что есть куда пасть
В джунглях.

А трава всегда зелена
На том берегу, когда на этом тюрьма.
Как сказал Максим Горький Клеопатре,
Когда они сходили с ума:
«Если ты хочешь сохранить своих сфинксов,
Двигай их на наше гумно.
Мы знаем, что главное в жизни –
Это дать немного света, если стало темно
Кому-то в джунглях».

Так не надо звонить мне,
На телефонной станции мор.
Нет смысла писать мне письма,
Письма здесь разносит вор.
Ему по фигу любые слова,
Но как не взять, если это в крови;
Пока мы пишем на денежных знаках,
Нет смысла писать о любви
Сюда в джунгли.

Глубоко в джунглях,
Когда я вернусь, когда я кончу дела;
Глубоко в джунглях,
Где каждый знает, что сажа бела;
Глубоко в джунглях
Пьют так как пьют,
Потому что все равно ничего не понять;
Достаточно бросить здесь спичку,
И огня будет никогда не унять
В джунглях.

Иван и Данило

Иван и Данило; вот идут Иван и Данило.
Мне скажут: «Как это мило», – я скажу: «Иван и Данило».
Иван и Данило; вот идут Иван и Данило.
Мне скажут: «Как это было?», – я скажу: «Иван и Данило».

Мой лирический герой сидит в Михайловском саду,
Он курит папиросы у всех на виду,
Из кустов появляются Иван и Данило,
Он глядит на них глазами;
Он считал их персонажами собственных книг,
Он думает, не стал ли он жертвой интриг,
Он думает, не пил ли он чего-нибудь такого,
Дык, не пил, елы-палы, нет;

Вот идут Иван и Данило, вот идут Иван и Данило.
Мне скажут: «Как это мило»; я скажу: «Иван и Данило».
За ними белая кобыла,
Вои идут Иван и Данило.

На заборе сидит заяц в алюминиевых клешах,
Он сам себе начальник и сам падишах,
Он поставил им мат, и он поставил им шах,
Он глядит на них глазами;
В исполкоме мне скажут: «Это чушь и это бред!»
Но я видел исполкомы, которых здесь нет,
Который сам себе сельпо и сам центральный комитет,
И он глядит на них глазами;

Туда идут Иван и Данило; туда идут Иван и Данило.
Меняя шило на мыло, вот идут Иван и Данило.
Иван и Данило; вот идут Иван и Данило.
За ними белая кобыла,
Вот идут Иван и Данило

Вот идет Тиглат Палисар, вот идет Тиглат Палисар,
Раньше был начальник, а теперь стал цар; вот идет Тиглат Палисар.
За ним идет Орфей Пифагор, за ним идет Орфей Пифагор;
Безо всякой визы из-за леса из-за гор,
Вот идет Орфей Пифагор.
Вслед идет Сирень да не та, вот идет Сирень да не та.
Эй, лихие люди, отворяйте ворота,
Вот идет Сирень да не та.

А вслед идут Иван и Данило; вслед идут Иван и Данило.
За ними белая кобыла; вот идут Иван и Данило…

1989

Ангел

Я связан с ней цепью,
Цепью неизвестной длины.
Мы спим в одной постели
По разные стороны стены.
И все замечательно ясно,
Но что в том небесам?
И каждый умрет той смертью,
Которую придумает сам.

У нее свои демоны,
И свои соловьи за спиной,
И каждый из них был причиной,
По которой она не со мной.
Но под медленным взглядом икон
В сердце, сыром от дождя,
Я понял, что я невиновен,
А значит, что я не судья.

Так сделай мне ангела,
И я покажу тебе твердь.
Покажи мне счастливых людей,
И я покажу тебе смерть.
Поведай мне чудо
Побега из этой тюрьмы,
И я скажу, что того, что есть у нас,
Хватило бы для больших, чем мы.

Я связан с ней цепью,
Цепью неизвестной длины,
Я связан с ней церковью,
Церковью любви и войны.
А небо становится ближе,
Так близко, что больно глазам;
Но каждый умрет только той смертью,
Которую придумает себе сам.

1988

Диплом

Она не станет читать твой диплом,
И ты не примешь ее всерьез.
Она не станет читать твой диплом,
И ты не примешь ее всерьез;
Но она возьмет тебя на поводок,
Возьмет тебя на поводок,
И ты пойдешь за нею, как пес.

Она расскажет тебе твои сны,
И этим лишит тебя сна;
Расскажет тебе твои сны,
И этим лишит тебя сна.
И она откроет своим ключом
Клетки всех твоих спрятанных птиц,
Но не скажет имена.

Ты знаешь много новых стихов,
Где есть понятия «добро» и «зло»;
А также много старых стихов,
Где есть понятия «добро» и «зло».
Но ты не бывал там, откуда она,
Ты не бывал там, откуда она –
Что ж, считай, тебе повезло…
Она коснется рукой воды,
И ты скажешь, что это вино.

Она коснется рукой воды,
И ты скажешь, что это вино.
И ты будешь смотреть вслед ее парусам,
Будешь смотреть вслед ее парусам,
Ты будешь дуть вслед ее парусам,
Когда ты пойдешь на дно,
Когда ты пойдешь, наконец, на дно…

О лебеде

О лебеде исчезнувшем,
О лебеде, ушедшем во тьму, я молюсь
И еще –
Святые заступитесь за нас.

О деревьях, что спят,
О ветре, что не сможет прикоснуться их сна
И уйдет,
Святые, заступитесь за нас.

Перед Господом нет оправданий
Ты сам оправданье
Без хлеба в руках, без единой звезды,
Бесконечно влюблен.

О лебеде исчезнувшем,
О лебеде, ушедшем и вернувшемся вновь,
Святые, заступитесь за нас.

1990

Они назовут это «блюз»

Он движется молча, словно бы налегке,
Глядя на небо, исследуя след на песке.
Он знает, где минус, он хочет узнать, где плюс.
Он не знает, что они назовут это «блюз».

В двери звонят – мы делаем вид, что мы спим.
У всех есть дело – нет времени, чтобы заняться им.
А он пьет воду, он хочет запомнить вкус.
Когда-нибудь они назовут это «блюз».

Наступает ночь, потом иногда наступает день.
Он пишет: «Нет, я бессилен, когда я злюсь».
Начнем все с начала и сделаем песню светлей.
Право – какое забавное слово «блюз».

1987

Бабушки

Я шел в Красной Шапке, я шел петь песни,
Шел петь песни и что-то делать после.
Я подходил к дому, увидел волчий след
И я решил, что, наверное, у нас гости.

Так много бабушек, и на каждой галстук.
Простите, бабушки, зачем вам такие зубы?
Ах, бабушки, зачем вам такие уши?
Спасибо бабушки за то, что вы пришли слушать.

Ах, бабушка, твой прицел верен,
Здравствуй, бабушка, твой взгляд гасит пламя,
Здравствуй, бабушка, ты всегда у двери,
Но кто сказал тебе, что ты вправе править нами?

Наша жизнь проста, но в ней есть что-то
Непонятное, как голова на блюде.
Почему игра всегда в одни ворота
И почему в поле так много судей.

Ты лучше спой для нас, а мы тебе спляшем,
Пиши, милая, а мы почитаем.
Скажите, бабушки, всем подружкам вашим,
Что мы ночей не спим и все о них мечтаем.

Ах, бабушка, твой прицел верен,
Ах, бабушка, твой взгляд гасит пламя,
Ах, бабушка, ты всегда у двери,
Но кто сказал тебе, что ты вправе править нами?

Мы соберем денег, мы купим белой ткани,
Сошьем платочков, каких кто пожелает.
Простите, бабушки, но скоро придет охотник,
Не ровен час он вас не узнает – признает.

Простите, милые, но вы им надоели,
Найдите лучше место и займитесь делом,
И мы утрем слезу и мы вздохнем тихо,
И мы помашем вслед платочком нашим белым.

Прощайте, бабушки, ваш прицел был верен,
Прощайте, бабушки, ваш взгляд гасил пламя,
Прощайте, бабушки, были вы у двери,
Но кто сказал вам, что вы вправе править нами?

Стая бабушек летит в ночном небе,
Летите, милые, летите.
Стая бабушек летит в ночном небе,
Летите, милые, летите.

1988

Молодые львы

Когда в городе станет темно,
Когда ветер дует с Невы,
Екатерина смотрит в окно,
За окном идут молодые львы.

Они не знают, что значит «зима»,
Они танцуют, они свободны от наших потерь!
И им нечего делать с собой сейчас,
Они войдут, когда Екатерина откроет им дверь!

А что нужно молодым львам?
Что нужно молодым львам?
Когда весь мир готовится лечь к их ногам,
И им нечего делать сейчас!

Но я не скажу им ни слова,
Я не приму этот бой, потому что это не бой.
Все равно, все, что сделано нами, останется светлым,
Все равно, все, что было моим, возьмет себе кто-то другой!

Так вот вкус наших побед,
Вот зелень нашей травы…
Екатерина смотрит в окно,
За окном продолжают идти
Молодые львы.

Ангел всенародного похмелья

Уже прошло седьмое ноября,
Утихли звуки шумного веселья.
Но что-то движется кругами, все вокруг там, где стою я;
Должно быть, ангел всенародного похмелья.

Крыла висят, как мокрые усы,
И веет чем-то кисло и тоскливо.
Но громко бьют на главной башне позолоченные часы,
И граждане страны желают пива.

Бывает так, что нечего сказать,
Действительность бескрыла и помята.
И невозможно сделать шаг или хотя бы просто встать,
И все мы беззащитны, как котята;

И рвется враг подсыпать в водку яд,
Разрушить нам застолье и постелье.
Но кто-то вьется над страной, благословляя всех подряд –
Хранит нас ангел всенародного похмелья.

Пушкинская 10

Как стать Таней

Я учусь быть Таней,
Возвращаюсь каждый вечер к утру.
Я учусь быть Таней,
Возвращаюсь каждый вечер к утру.
Если я стану Таней,
То меня не достанет даже NKVD.RU.

Мое сердце воет волком,
У тебя внутри луна под водой;
Сердце воет волком,
У тебя внутри луна под водой;
Пеликан и еж
Ходят с огнеметом по границе между мной и тобой.

Но там, где ты проходишь, вырастают цветы,
Конец света отменили из-за таких, как ты;
Моя гитара не умеет плакать на заказ,
Моей гитаре все равно, кто ты сейчас.
Так что храни целомудрие,
Все остальное пройдет;
Сверху или снизу, но храни целомудрие,
Все остальное пройдет.
Сегодня надо мной было чистое небо,
Возможно – наверное – дай бог, что-нибудь произойдет.

Песня На День Рождения Джорджа
А. Гуницкий – Б. Гребенщиков

Весла империй вновь припорошены радужным снегом,
Старый бриллиантовый доктор не ропщет на чудо-судьбу,
Он не намерен служить чужеземному хлебу
И на кораблике хрупком спешит танцевать на гробу.

Те, кто в XVII веке, упав в щели внешнего мира,
Накрепко ноги связав элегантным и скользким шнуром,
Тихо ползут вдоль дорог, и в глазах у них светят сапфиры;
Мрачный DJ из Сеула за ними бежит с топором.

Теорема шара

В Багдаде сегодня жара,
А я хотел бы доказать теорему об округлости шара.
Но Шар сегодня борзой,
Он ужален в сердце козой,
Он забыл про матер,
Он забыл про фатер.

Он желает встать
На челябинский фарватер.
А сам живет в трансформаторной будке,
И из головы у него растут незабудки.

Он пытается вынуть из сердца жало –
Тут входят Белые волосы и Убежала…
Как нам дожить до весенней поры,
Когда каждый норовит метать топоры?

Я уже не различаю
Алфавитные знаки,
Я болен, как Конфуций,
Танцующий сиртаки.

Так он прокричал
В форме буквы «SOS».
В это время пожарные
Включают насос.

И больше не слышно
Ни единого слова.
Отныне я буду ходить, как корова
На пуантах по горло в снегу
На шотландском высокогорном лугу.

И больше ни слова про все эти звуки.
Да пощадит Господь разум всех,
Играющих на тарабуке!

2009

Вятка – Сан-Франциско

В Сан-Франциско на улице Индианы
Растут пальмы марихуаны.
Эти пальмы неземной красоты,
Их охраняют голубые менты.
Мимо них фланируют бомжи-растаманы,
У которых всего полные карманы;
Льются коктейли, и плещется виски,
И кружатся квадратные диски.

А здесь, в Вятке, избы под снегом;
И как сказать – кто из нас
Более любим этим небом?

И пока мы рыщем в поисках Рая,
Некто, смеясь и играя,
Бросает нам в сердце пригоршни огня –
И нет ничего, кроме этого дня;
И все равно – здороваться или прощаться,
Нам некуда и некогда возвращаться.
Нет ничего, кроме этой дороги,
Пока вместе с нами идут
Беззаботные боги.

2009

Два поезда

Влюбленные в белом купе,
Постель холодна, как лед,
Влюбленные в белом купе,
Постель холодна, как лед.
Два поезда на перегоне –
Один из них не дойдет.

Если ты рододендрон –
Твое место в окне;
Если ты истинный якорь –
Давай, брат, лежи на дне.
А если ты хочешь войти,
Придется выйти вовне.

Так не пой, Инезилья, при мне
Ни про осень, ни про весну.
Не пой про то, как летят,
Не пой про то, как идут ко дну,
Лучше вобще не пой,
А то я усну.

Влюбленные в белом купе,
Вагоны летят вперед,
Влюбленные в белом купе,
Рельсы хрустят, как лед.
Сегодня все поезда в пути –
Ни один из них не дойдет.

1996

Обещанный день

Сегодня самый замечательный день,
О нем написано в тысяче книг:
Слева небеса, справа пустота,
А я иду по проволоке между них.

Спетое вчера осталось вчера,
В белой тишине белые поля,
Нечего желать, и некем больше быть:
Здравствуй, это я.

Господи, я Твой, я ничей другой;
Кроме Тебя, здесь никого нет.
Пусть они берут все, что хотят,
А я хочу к Тебе – туда, где Свет.

2007

Мария

Эй, Мария, что у тебя в голове?
Эй, Мария, что у тебя в голове?
Ты говорила мне, но я не знал этих слов,
Ты снилась мне, я не смотрел этих снов,
Тебе нужна была рука, я дал тебе две.

Один знакомый спел, что ты попала в беду,
Один знакомый спел, что ты попала в беду,
Но ты прости ему его бессмысленный труд.
Те, кто обижают тебя, – не слишком долго живут,
Он был просто не в курсе, он ничего не имел в виду.

На палубе танцы, в трюме дыра пять на пять,
Капитан где-то здесь, никто не знает, как его опознать.
А оркестр из переодетых врачей
Играет траурный вальс Шопена на семь четвертей,
И там бросают за борт всех, кто не хотел танцевать.

А твои губы, Мария, они – этот ветер, который
Сорок лет учил меня петь.
Из всего, что я видел на этой Земле,
Самое важное было – дать тебе крылья
И смотреть, как ты будешь лететь.

Твои подруги не знают, о чем идет речь,
Им невдомек, что в корабле изначальная течь,
Они хихичут в ладоши за крестильным столом,
У них синдром Моны Лизы и перманентный облом,
Но ты все отдала сама – и нечего больше беречь.

Так что, Мария, я знаю, что у тебя в голове,
Мое сердце в твоих руках, как ветер на подлунной траве.
А Луна источает свой целительный мед,
То, что пугало тебя, уже тает как лед;
Тебе нужна была рука, я дал тебе две.

2003

Письма с границы между светом и тенью

На что я смотрю,
На тополя под моим окном?
Все меньше листьев, скоро будет зима.
Но даже если
Зима будет долгой,
Едва ли она будет вечной.

Ну, а тем временем
Что же мне делать с такой бедой?
Какая роль здесь положена мне?
Для тех, кто придет ко мне,
Чайник держать на огне
И ночью писать
Письма с границы между светом и тенью.

Мы движемся медленно,
Но мы движемся наверняка,
Меняя пространство наощупь.
От самой нижней границы
До самой вершины холма
Я знаю все собственным телом.

Никто не пройдет за нас
По этой черте.
Никто не знает того,
Что здесь есть.
Но каждый юный географ
Скоро сможет об этом прочесть
В полном собрании
Писем с границы между светом и тенью.

1985

Девушки танцуют одни

Мы закрыли глаза, чтоб не знать, как нам плохо,
И с тех пор все равно – где здесь ночи, где дни;
Партизанским костром догорает эпоха,
А в парикмахерских – вальс, и девушки танцуют одни.

На роскошных столах все накрыто для пира,
Только нету гостей – хоть зови не зови;
Можно бить, хоть разбей, в бубен верхнего мира,
Только летчиков нет, девушки танцуют одни.

Все иконы в шитье, так что ликам нет места,
А святую святых завалили в пыли;
В алтаре, как свеча, молча гаснет невеста,
Но все куда-то ушли, и девушки танцуют одни.

От пещер Катманду до мостов Сан-Франциско
Алеет восток, и мерцают в тени
Эти двери в Эдем, что всегда слишком близко,
Но нам было лень встать, и девушки танцуют одни.

Научи меня петь вопреки всей надежде,
Оторваться – и прочь, сквозь завесы земли;
Ярче тысячи солнц пусть горит все, что прежде.
Я еще попою.
Девушки танцуют одни.

1998

День радости

Когда то, что мы сделали,
Выйдет без печали из наших рук;
Когда семь разойдутся,
Чтобы не смотреть, кто войдет в круг;
Когда белый конь
Узнает своих подруг,
Это значит – день радости.

Когда звезда-можжевельник
Ляжет перед нами во сне,
Когда в камнях будет сказано
То, что было сказано мне;
Когда великий сон
Будет дарован великой стране,
Это значит – день радости.

Когда то, что мы сделали,
Выйдет без печали из наших рук,
Когда семь разойдутся,
Потому что не от кого прятаться в круг;
Когда белый конь
Поймет и признает своих подруг,
Это значит – день радости.

И теперь, когда нечего ждать,
Кроме волчьей зари;
Темная вода,
И пламя бесконечной зимы –
Это ж, Господи, зрячему видно,
А для нас повтори:
Бог есть Свет, и в нем нет никакой тьмы.

1991

Воздухоплавание в компании сфинксов

Дед Мороз блюз

Рано поутру, лицом на восток,
Стоя под деревом, опуская ладони в исток,
Растворяясь в радуге, пробуя солнце на вкус;
Когда ночь поджигает падающие с неба цветы,
Мы вспомним этот Дед Мороз блюз.

Зашел я в Венеции в один магазин –
Граппу пить дорого, станемте пить бензин,
Станем бросаться с мостов, демонстрировать ловкость и вкус;
И когда гондольеры выловят нас из каналов –
Из радиоточки на кухне донесется Дед Мороз блюз.

То у нас Кондопога, то у нас Хохлома,
Отечество никогда не скупилось на причины сойти с ума…

Безымянной звездой рассекая мглу
Или долгой зимой в замшелом медвежьем углу:
Сияющие, сбросив бессмысленный груз,
Мы смотрим, как ночь поджигает падающие с неба цветы,
И говорим: «Прощай, прощай, прощай;
Прощай, Дед Мороз блюз».

2011

Бригадир

Под Тамбовом есть избушка,
В ней живет большой и сильный,
Бородой зарос по пояс,
Синеглазый бригадир.

И никто из нас не знает,
Что вот он и есть махатма,
Всех молчальников начальник
И мандиров командир.

Многорукие аскеты
Шелестят Махабхаратой;
Много в мире есть сюрпризов,
Если встать на голове.

Но сиди ты хоть сто жизней,
Ноги за уши закинув –
Бог в твоем гнездится сердце,
Ходит кошкой по траве.

2008

Под мостом, как Чкалов

Эй, на том берегу,
Здесь тепло, а у вас все в снегу –
Я могу сказать вам тайное слово, но
Как до вас докричаться?
От стены до стены
Вы все молитесь богу войны,
А над всем купол злой тишины;
Ох, легко доиграться.

Два крыла по плечам
Мешают мне спать по ночам,
А учить летать – инструкторов тьма,
Лишь ленивый не учит;
Им легко с высоты,
А мы здесь – как я, так и ты,
А над всем – вилок, рогаток, ножей
Нас спасает лишь случай.

Но когда – от винта
И кругом пустота,
От зубов до хвоста –
И в пропасть на скалы;
И не встать, и не сесть –
Ты скажи все, как есть,
И – привет, Ваша честь,
Прямо в рай, под мостом, как Чкалов.

Ой, легко на земле;
Что в Тибете, что в Царском Селе
Все, похоже, хотят одного,
Да не могут добиться –
И чертят себе круг,
И стреляют в друзей и подруг,
А внутри бьет живая вода –
Ну кто ж мешает напиться?

И когда от винта,
И кругом пустота,
Не лечи, не кричи,
Что дали так мало –
Двум смертям не бывать,
Так чего здесь скрывать,
Продолби в сердце лед –
И вперед – под мостом, как Чкалов.

1996

Генерал

Снесла мне крышу кислота,
И свод небес надо мной поет тишиной,
И вся природа пуста такой особой пустотой.

Генерал! разрешите войти без доклада;
Не стреляйте в меня, посидим полчаса в тишине.
Я хотел Вам сказать… хотя, может быть, лучше не надо:
Все, что можно сказать, без того уже видно по мне.

Мы больны, что мы столько лет пьем эту дрянь, и, впридачу,
Нам никак уже не отличить, где враги, где свои:
Генерал! Ах, уедемте лучше на дачу –
Получать, генерал, кислоту из сосновой хвои.

В подмосковных лесах листопад – веселей чем, медали;
Вместо ржавых штыков – вакханалия белых берез.
А НЗ, генерал, – то, которое нам недодали, –
Прикажите штабным, пусть потратят на девок и коз.

Пусть живут, как хотят, ну а мы с Вами – тропкой тесной:
Самовар, философия, колба и чаша вина;
Так в безлунную ночь нам откроется суть Поднебесной:
Ах, запомнить бы суть – и Россия опять спасена.

1991

Из дельты гнезда

Зверь удивительных слов и желтая роза
Не помня, где у них голова,
Зная, что это сны,
Можно дожить до весны.
Помни, я здесь с тобой,
А все остальное слова.

Уровень соли падает с бешеной силой,
Если так будет дальше,
Нас вряд ли удержит вода.
Но когда ты забудешь, как
Назывался исчезнувший цвет,
Помни, я продолжаю ждать
В дельте гнезда.

1998

Новая песня о родине

Хорошо ли молодцу быть неженату?
Маялся он тридцать лет, тряхнул головой, –
Да вышел во поле, вставил в уши вату,
Чтобы не грузил жадный девичий вой.
А ночью во поле глухо, как в могиле:
Мощи да ржавчина, да скрип вороньих крыл;
«Долго ж ты маялся, – молвил ему филин, –
Девки все в Лондоне, их тут и след простыл».

Жил на иконе Бог – выпрыгнул в оконце,
Замела след Его золотая грязь.
Береглася радость моя черного червонца –
Да от самой себя не убереглась.

Охайте, бабоньки; налетайте, дети, –
Надобно выпить – вот вам сердце с молотка.
Нету другой такой Родины на свете,
Каждый мечтал бы так, да их кишка тонка.
А над Бел-озером тучи так и вьются,
То ли это кто-то курит, то ли просто так; – то ли это рыбы курят,
А из моей прорехи песни так и льются –
Льются и льются, все не выльются никак.

Начальник Кладбища, Сестры Долгой Жизни,
Трое Братьев Бритвы да Водитель Коня –
Примите в дар мою Песню об Отчизне
И пощадите Ее,
И всех нас,
И меня.

1996

Слова растамана

Какая радость, когда человек слышит слова растамана,
Какая радость, когда человек что-то слышит.
Какая радость, когда человек слышит слова растамана,
Какая радость, когда человек что-то слышит.

Аврорафобы, те, кто боятся рассвета, – вот ваше имя.
Дети подземелья, снимайте растяжки и мины.
Если ты не знаешь, зачем ты живешь, это не повод стрелять разрывными,
Ты можешь попасть прямо в сердце своей половины.

Какая радость, когда человек слышит слова растамана,
Какая радость, когда человек что-то слышит.
Какая радость, когда человек слышит слова растамана,
Какая радость, когда человек что-то слышит.

Случилось так, что в саду наших душ вместо ангелов ходят артисты,
Ходят за деньги, прямо по цветам сапогами.
До счастья было рукой подать, но все испортили сепаратисты,
Теперь нам придется идти к нему своими ногами.

Когда Джа-Джа поет, ты делаешь вид, что не слышишь,
Джа-Джа танцует, ты где-то всегда в другом месте.
Если ты забудешь, никто не напомнит тебе, как ты дышишь,
Музыка свяжет по рукам и ногам и заставит вертеться на месте.

По радио снова транслируют то, что унижает человеческий ум,
Этот низкий потолок страшнее чумы и проказы.
Война удобна – она избавляет от необходимости думать,
Но с каких пор ты стал любить повиноваться приказам?

Какая радость, когда человек слышит слова растамана,
Какая радость, когда человек что-то слышит.
Какая радость, когда человек слышит слова растамана,
Какая радость, когда человек что-то слышит.

Какая радость…
Какая радость…

2003

Господин одинокий журавль

Твоя вина – в неведеньи вины.
Твоим глазам
Несвойственна печаль
О странных днях, когда душа в любви,
Как будто бы в вине.

Твоим богам неведом страх огня,
Твоим богам – но кто в лицо,
И разве я – не Бог?
Любовь моя,
Ответь…

1974

Географическая

Страницы: «« « 123 » »»

Читать бесплатно другие книги:

Утром через десять веков

Денисова Наташа

«Утром через десять веков» – первый сборник стихотворений автора. В книге собраны произведения, напи...

Барон ВВВ

Казакевич Сергей

Приехавшего в отпуск героя давно зовут бароном, ведь он, кажется, привирает. И вот новая встреча. Од...

Легким прикосновеньем… Книга стихов

Кравченко Алеша

Нежная и пронзительная любовная лирика в России не окончилась на именах величайших поэтов. Любой, кт...

ВА

Жени Элан

В редакцию столичной газеты приходит странное анонимное письмо с описанием загадочных событий. Молод...

Информационная система жилищно-коммунального хозяйства

Коряковцев Василий

В издании изложены основные положения Федерального закона РФ от 21 июля 2014 г. N 209-ФЗ «О государс...

Россия в космосе

Максимова Антонина

Книга посвящена космическим юбилеям: 150 лет со дня рождения К. Э. Циолковского, 100 лет со дня рожд...

Песни (сборник) Гребенщиков Борис

Последний поворот

Кладбище

Не коси

Мается

Самый быстрый самолет

Навигатор

Стерегущий баржу

Таможенный блюз

Три сестры

Гарсон № 2

Фикус религиозный

Удивительный мастер Лукьянов

Снежный лев

Центр циклона

Максим-лесник

Древнерусская тоска

Дубровский

Инцидент в Настасьино

Истребитель

Черный брахман

Великая железнодорожная симфония

Гиперборея

Время любви пришло

Всадник между небом и землей

Люди, пришедшие из можжевельника

Ангел дождяБ. Гребенщиков, А. Гуницкий

Апокриф

Ария казанского зверя

Магистраль: увертюра

Магистраль: Вавилонская башня

Магистраль: Павлов

Магистраль: духовный паровоз

Магистраль: однолюб

Магистраль: ржавый жбан судьбы

Быстрый светлый

Лилит

Если бы не ты

Из Калинина в Тверь

Дарья

Болота Невы

На ее стороне

Тень

Там, где взойдет Луна

Мой друг доктор

Хилый закос под любовь

Тяжелый рок

Некоторые женятся

Капитан белый снег

По дороге в Дамаск

Пси

Маша и медведь

Луна, успокой меня

Имя моей тоски

Телохранитель

Пока несут сакэ

Цветы Йошивары

Сын плотника

Стоп машина

Сестра хаос

500

Брод

Нога судьбы

Растаманы из глубинки

Брат Никотин

Слишком много любви

Псалом 151

Кардиограмма

Северный цвет

Песни рыбака

Феечка

Человек из Кемерова

Послезавтра(Я опять буду здесь)

Морской конек

Зимняя Роза

Пабло

Туман над Янцзы

Диагностика кармы, или Мой путь к богу

Уткина заводь(Краковяк)

Желтая Луна (USB)

Ангел дождя
Б. Гребенщиков, А. Гуницкий

Послезавтра
(Я опять буду здесь)

Уткина заводь
(Краковяк)

Красота
(Это страшная сила)

Гимн Анахорету
(Кот зимы)