Белый Шанхай Барякина Эльвира
Феликса приняли на службу. Жалованье – 105 долларов в месяц:
еда – 28,
стирка – 2,
одежда – 23,
лавочка – 15,
прочее – 25.
Двенадцать долларов уходило на комнату в бординг-хаусе полячки Катажины. У хозяйки раньше имелся любовник, но он уехал в метрополию и оставил ей дом, чтобы она сдавала комнаты. Катажина потихоньку торговала краденым барахлом. Когда Феликс узнал об этом, она потащила его в постель, а потом всю ночь не давала уснуть: ласкалась и шептала что-то по-польски.
Коллор потребовал, чтобы Феликса сразу перевели в детективы и отдали ему под начало.
– Слушай меня, брат, – говорил он, прихлебывая пиво из бутылки, – записывайся на курсы по-китайскому – за это полагается надбавка к жалованью. И за сыскную работу тоже.
Феликс боготворил Коллора. В жизни он не встречал такого человека: бессребреник, чистая душа. У него даже любовницы не было – не считал нужным заводить.
Сидя в пивной, Коллор провожал взглядом автомобили:
– Мы тут как собаки работаем, а они разъезжают в тысячных шубах. Глянь, глянь, какая! Губы намазала – думает, ей все позволено.
Феликс кивал: его тоже выводили из себя богатые шлюхи.
– Никому, брат, не доверяй, – поучал его Коллор. – В полиции все поголовно сволочи: пьют, гуляют, а потом берут взятки от уголовников, чтобы покрыть долги. А если ты не берешь – так у тебя с головой не в порядке: контузия после войны или еще что. Но особенно берегись цветных – эти всегда сговорятся за твоей спиной.
Начальство соглашалось с Коллором. Хью Уайер прямо говорил, что преступность в Международном поселении будет процветать до тех пор, пока в полиции работают цветные. Но как обойтись без них? Больше двух третей личного состава – китайцы и сикхи. И во Французской концессии та же картина, только у них вместо сикхов – тонкинийцы.
– Узкглазые обвиняют белых людей: мы их закабалили, – ворчал Коллор. – А кто пытает арестованных? Мы по морде пару раз съездим, и все. А ты зайди в китайский полицейский участок – они там шкуру живьем снимают. По уши будут жить в грязи и свинстве, а начни их вытаскивать, тут же вой поднимут: караул, это наши традиции! За всю историю ни черта путного не создали, кроме боевых искусств.
Уильям Фэйербэйн, офицер с соседнего участка, придумал целую систему, как с помощью японской борьбы джиу-джитсу и китайского ушу противостоять уличным бандитам. Начальство посмотрело на его успехи и велело всем детективам записываться к нему на курсы.
Феликс научился стрельбе с бедра и рукопашному бою. Дважды ему удавалось выбить нож у самого Фэйербэйна. Коллор, наблюдавший за схваткой, сказал:
– Ты, брат, далеко пойдешь.
Его похвала была лучше всякой награды. Феликс, сам того не замечая, подражал Коллору: мыл руки, носил серый плащ и кепку. Мотоцикл бы купить, но с каких шишей? Разве что мотоциклетные очки. Феликс записал их в графу «одежда» и вычеркнул оттуда запланированные подштанники.
По окончании рабочего дня он выходил на улицу и свистом подзывал рикшу, на услуги которого тратилось семь долларов из графы «прочее». Парень этот ни слова не знал по-английски, но чутьем угадывал, куда «мастер» приказывает себя везти. Феликс велел ему не брать других седоков, сидеть у забора и ждать, когда позовут. Так у него появился слуга. Он отдал ему свою одежду, которую носил еще в кадетские времена.
– Самый нарядный рикша в городе, – смеялись полицейские. – Японские ботинки, французские штаны, американский френч и соломенная шляпа.
Феликс заботился о рикше, как Коллор заботился о нем, – не опускаясь до панибратства. Он даже не знал, как зовут его слугу, – тот всегда откликался на свист. Веселые глаза, крепкие руки, черные, коротко стриженные волосы. Так хотелось думать о нем: «Предан, как пес», – но на ум шли слова Коллора: «Никогда не доверяй китайцам».
Службой Феликс был доволен, а опасность лишь подзадоривала его. Налеты на опиекурильни назначались на два, на три часа ночи. Однажды засаду устроили на пристани в бочках, а там – дождевая вода и тьма комаров. Потом вся команда ходила с соплями и распухшими мордами.
Наркоманов ловить – как лосося на нересте: бери голыми руками. Влетишь в комнату: «Руки вверх!» А они валяются на лежанках, глаза – как пуговицы. «Господин, я болен. Я должен курить опиум – мне доктор прописал».
Доктора этого мы знаем. Живет, сволочь, в дорогой квартире на Бабблинг-Вэлл-роуд, пациентов принимает по записи. И всем дает одно и то же: трубку с зельем. Сам тоже курит, и обезьяна его, макака на цепочке, тоже курит: Феликс своими глазами видел.
Коллор говорил, что правительство дурака сваляло, запретив опиум.
– Когда дело такое прибыльное, а закон не позволяет наживаться, все кончится одним: организованной преступностью. В Американских Штатах сухой закон с тысяча девятьсот девятнадцатого года – полюбуйтесь на их гангстеров: никакая полиция с ними не справится. Торговлю опиумом, брат, не запрещать, а лицензировать надо. Черт с ними, с наркоманами! Пусть изводят себя – это естественный отбор.
Если бы с ним можно было дружить! Но Коллор не подпускал к себе.
На обед Феликс ходил с Умберто, молодым итальянцем, служившим в отделе дорожного движения. Тот прибыл в Шанхай, надеясь заняться коммерцией, но прогорел и пошел в полицейские. Сначала гонял разносчиков, чтоб не приставали к белым туристам, потом стоял на посту у Шанхайского клуба. Туда на праздники съезжалось до трехсот авто, и Умберто командовал, где высаживать гостей и где ждать шоферам. Вскоре его сделали главным над всеми дорожными постами в порту.
Умберто тоже переселился в дом к Катажине, и Феликс стал проводить вечера в его компании. Они пили пиво из бутылок и обсуждали ненавистных богачей, большевиков и намазанных баб.
В родном корпусе Феликс появлялся все реже. Стоило ему переступить порог, как на него наваливались тоска и стыд. В России деньги на содержание корпуса выделялись казной – чтобы растить воинов, защитников Отечества. А за границей кадет – это попрошайка, вроде китайчат, что стоят у ресторанов: «Нет мамы, нет папы, нет виски с содой».
Из Белграда пришел ответ: монарх Королевства сербов, хорватов и словенцев[43] Александр I готов принять на себя заботу о сиротах и обеспечить их жильем, пайком и должным образованием. Корпус залихорадило: стали думать, где выклянчить денег на переправку в Европу.
Пусть у Феликса не было мотоциклетки, пусть ему приходилось спать с Катажиной и ездить на рикше без имени, но все это было его собственное, высиженное в бочках с комарами и выбитое в честном бою у инструктора Фэйербэйна. Феликс Родионов никому не был должен.
2
Весь день он сверял описи имущества, изъятого из мастерской часовщика. Клиенты ходили к нему как бы за ремонтом (для того носили в кармане битые «омеги» и «зениты»), на самом деле часовщик продавал опиум, и не какой-нибудь дрянной, выращенный в провинции Сычуань, а лучшие сорта из индийских городов Патна и Бенарес.
Обыск производили китайцы под началом английского офицера, и по одним бумагам выходило, что в мастерской было найдено десять фунтов зелья, по другим – двенадцать, а свидетели говорили, что в тайнике под прилавком было никак не меньше тридцати фунтов опиума.
По распоряжению Коллора Феликс приглашал к себе китайцев и задавал им вопросы. Они делали вид, что не разбирают его акцента, а сами чуть заметно усмехались: сопляк, строит из себя борца с пороком. Англичанин и вовсе послал его к черту.
От ярости у Феликса тряслись руки. Ведь ясно, что ворует, тварь, но ничего с ним не сделаешь: он из другого отдела, любимчик комиссара. Тут даже Коллор бессилен.
Феликс долго бился над докладной запиской: перепечатывал ее одним пальцем. На две страницы целый день потратил.
Злой, голодный, он вышел на улицу. Рикша сунулся к нему, залопотал что-то.
– Отстань! – ругнул его Феликс. – Сам дойду.
Смеркалось. Пахло кондитерской: на углу стоял фургон, откуда рабочие выгружали коробки с конфетами. Одна конфета в магазине мадам Галларт – тридцать центов. Гладкий шарик белого шоколада, наверху кругляшок молочного, а сверху – черного. Внутри – коньяк. Молодые люди, идущие на свидания, всегда у Галларт отовариваются.
Издалека несся колокольный звон – скоро вечерняя служба. Феликс брел по улице, руки в карманах. В голове строились планы: поймать англичанина да повышибать ему зубы. Он и пикнуть не успеет.
Рикша почтительно бежал следом – вдруг хозяин передумает? Феликс остановился, чтобы гаркнуть на него, сорвать зло, и вдруг увидел впереди мальчишку в зеленой рубахе, того самого, что ранил Тротса.
Феликс с Коллором ходили к сержанту в госпиталь: доктора сказали, что Тротс не жилец.
– Поймайте этого… который меня… – задыхаясь, просил он.
Коллор сжал его руку:
– Вчера осудили и передали китайским властям. Ему уже отрубили голову.
И вот, полюбуйтесь: убийца бегает по городу, и башка на месте.
Прячась за чужими спинами, Феликс кинулся за ним. Рикша тоже. «Спугнет, сукин сын!» Останавливаться и ругаться было недосуг.
Когда выбрались к складам Нантао, уже стемнело. Феликс заметил, как зеленая рубашка нырнула в черный проем двери. Кругом ни души. Только сторожевые псы где-то лаяли. С реки тянуло затхлым воздухом. Феликс обернулся и знаком велел рикше молчать и не приближаться. Тот кивнул, завернул оглобли кверху и уселся под забор.
Вынув из кобуры револьвер, Феликс двинулся вперед. Ну как обознался? Сунешься на склад, а там перепуганные беженцы – залезли погреться.
Дверь была закрыта. Послышались голоса – говорили по-французски. Феликс прижался к стене. Мимо прошли три человека. Один, хромоногий, шепотом чертыхался:
– Выставь караульного, а то не ровен час…
Не заметили. Феликс глянул на то место, где сидел рикша: убрался, слава богу, а то выдал бы с потрохами. Внутри склада что-то повалилось, из стены ударил луч света, и только тут Феликс заметил, что стоит рядом с окном, закрытым ставнями. Присел на корточки, заглянул в щель.
Горы ящиков. Между ними ходили молодые люди, все белые, по выправке – военные. Двое держали в руках электрические фонари. Один – в фуражке яхтсмена – достал лом и вскрыл ящик. Там лежало что-то длинное, завернутое в брезент. Винтовки!
Феликс смахнул пот со лба. Кто эти люди? Контрабандисты?
Дверь хлопнула, и на улицу снова выскочил мальчишка в зеленой рубахе. Огляделся и зашагал прочь. Феликс за ним. Догнал на Рю дю Консула, одним ударом свалил на землю, вывернул руку – даром что не имел права задержания во Французской концессии.
Рикша вынырнул из толпы.
– В участок! – рявкнул Феликс, закидывая арестованного на сиденье.
3
– Ну что, обычное дело, – сказал Коллор, изучив отпечатки пальцев мальчишки. – Вот бумага о его казни, а вот он сам – живой, как воскресший Лазарь.
Арестованный сидел в углу, держался скованными руками за голову и тихо выл.
– Вместо него казнили другого, – продолжил Коллор. – Никто не будет разбирать, кому именно срубили башку. Вот бумага, вот могила: хотите проверять – раскапывайте.
– Так это важная птица? – спросил Феликс.
– Цена китайской жизни – пять медяков. Мальчишка этот – член Зеленой банды. Тюремщики тоже в ней состоят. Он шепнул им пароль – и дело сделано: они своих не выдают.
Феликс ходил на лекцию об организованной преступности Китая. Ученый профессор рассказывал, что Зеленая банда существует уже несколько веков. Начиналось все мирно: лодочники, живущие вдоль Янцзы, создали гильдию. В каждой деревне у них имелись свои люди, у которых можно было поесть и переночевать. Когда восстание тайпинов[44] докатилось до Янцзы, товары стали возить морем, к тому же река изменила русло, и лодочники остались не у дел. Чтобы прокормиться, они посягнули на святое: императорское право соляной торговли. Но завезенный британцами опиум оказался куда прибыльнее. Зеленая банда наладила сбыт зелья от Шанхая до верхнего течения Янцзы.
– Кто у них самый главный? – спросил Феликс.
– У них несколько самых главных, – отозвался профессор. – Зеленая банда – это не полиция, где у всех есть звание и должность. Это землячество. Приезжает крестьянский парень в Шанхай – куда он пойдет, чтобы устроиться? К землякам. Они дадут ему работу и жилье, а за это потребуют беспрекословного подчинения. Вот это и есть Зеленая банда.
Феликс смотрел на всхлипывающего мальчишку:
– Куда теперь его? Опять передадим китайцам?
Коллор покачал головой:
– Ни за что. По бумагам его нет в живых, значит, мы будем держать его, пока всех не выдаст.
Мальчишка замолчал на секунду. Коллор рассмеялся:
– Гляди-ка, он и по-английски понимает. Ты, Родионов, сбегай за сэндвичами, а я с ним поговорю.
Когда Феликс вернулся, мальчишки за ширмой уже не было.
– Ну как?
Коллор листал толстую папку с личным делом:
– Вот он, красавец. Поль Мари Лемуан собственной персоной. Ему и принадлежат винтовки, которые ты видел. Только мы с ним ничего поделать не можем – склад на китайской территории.
Феликс вгляделся в лицо на фотографии:
– Я его знаю. Он в «Трех удовольствиях» чуть не каждый день бывал. Инвалид на протезах.
Коллор кивнул.
– Знаешь, как я твоего пленника расколол? – Он показал на цветной фантик с надписью «Мадам Галларт». – Я ему конфету сунул. «Это, – говорю, – вареный глаз китайского мальчика». Кусаю – коньяк брызнул, течет у меня по роже. Парень в обморок хлопнулся. Когда я его растолкал, он все выложил.
Глава 30
1
В первую неделю ноября улицы иностранных концессий пустели: все от мала до велика устремлялись на ипподром – играть на скачках. Главный приз шанхайского Бегового клуба – сто двадцать пять тысяч долларов.
Шум, толкотня, выкрики торговцев. У входа на ипподром растрепанная женщина колотила мужа зонтом:
– Опять все деньги просадил, негодяй!
Зеваки хохотали и делали ставки: повалит она его или не повалит?
Чуть в стороне – группа туристов в пробковых шлемах.
– Монгольских лошадей здесь называют «пони», – кричал в рупор экскурсовод. – Когда они попадают в Шанхай, они совершенно необъезженные. Такой пони стоит двадцать пять фунтов, содержание его обходится в пять фунтов в месяц.
Иржи оглядел в бинокль места для членов Бегового клуба и их семейств. Дамы в новых, специально пошитых на День чемпиона платьях; мужчины с толстыми сигарами в зубах. Официанты в белых куртках ловко ввертывались в ликующую толпу.
Полгода назад Иржи познакомился с итальянцем Умберто. Тот работал в полиции, в отделе дорожного движения. Умберто завел разговор о Бенито Муссолини:
– Дуче обещал очистить страну от коммунистов и масонов и сурово наказывать всякого, кто посмеет оскорблять религию. Он создал Национальную фашистскую партию, и долг каждого честного гражданина Италии – присоединиться к ней.
Оказалось, что в Шанхае действуют несколько кружков правого толка – из отставных военных. Эти люди понимали, что мировая война и европейские революции были прямым следствием гнилого либерализма. Слова «порядок», «семья», «дисциплина» и «долг» уже ничего не значили. Свобода личности, столь дорогая Нине Купиной и ей подобным, выливалась в чудовищный эгоизм и полную моральную деградацию: делай что хочешь, а на других плевать.
Умберто познакомил Иржи с Марьей Заборовой, молодой руководительницей славянского кружка. Она приехала в Шанхай из Харбина, работала в госпитале. У нее были связи с боевыми организациями на севере, и вокруг нее тут же сплотилась небольшая, но деятельная группа русских офицеров. Задачи ставились грандиозные: создание Славии – великой страны, объединяющей народы от Праги до Владивостока.
В Шанхае Марья занималась пропагандой и вербовкой новых членов движения. Время от времени офицеры громили «редисок» – снаружи красных, а изнутри белых: тех, кто ради большевистского рубля шел в услужение Советам. Особенно ненавистны были «благотворители», собиравшие деньги на отправку беженцев назад в Россию. Несколько сотен простаков уже попались в их сети.
Иржи примкнул к славянскому кружку. «Фашизм очищает человека от страха и неуверенности, он дает ему цель в жизни – большую, чем он сам, – говорили докладчики на собраниях. – Это защита от большевистского варварства и демократического разложения».
Мир фашизма – суровый, духовный – заслонил собой все. Несмотря на приказ Нины, Иржи не уменьшил объем заявок на беспошлинное спиртное. Он знал, что первая проверка выведет его на чистую воду: нет балов-маскарадов, нет отчетов о них в газетах, следовательно, шампанское продается на сторону. Но великая цель оправдывала средства.
Лемуан был «за» – он не собирался терять деньги только потому, что Нина забеременела. А Тони Олману никто ничего не сказал.
Утаенная прибыль шла в Харбин и Тяньцзинь, где верные люди печатали прокламации. Если бы не бедность фашистских активистов! Если бы не огромные расстояния, отделявшие их друг от друга! Борьба требовала времени и невероятного напряжения сил, но почти у каждого фашиста были семья и служба, и все дела совершались крайне медленно.
«Народ – это не раса и не география, – писал Иржи в конспектах. – Это исторически длящаяся группа людей, объединенная волей к существованию и господству…
Мы не любим евреев, потому что они не верят в Христа и претендуют на избранность. Они хотят руководить духовным развитием народов, отсюда их революционность, то есть желание разрушить испокон веков заведенные порядки».
Все становилось на свои места. Евреи и их прихлебатели развязали мировую войну с единственной целью: чтобы самые храбрые, талантливые и умные люди перебили друг друга. Под «прекрасными лозунгами демократии» они приходили на освободившиеся места в правительства, армии и организации. Россия была первой страной, которую им удалось завоевать. Теперь они жаждали распространить свою власть на весь мир. Если их не остановить, все будет кончено.
– Мы пойдем на любые жертвы! – говорила Марья Заборова. – Наши боевые друзья проливают кровь на советско-китайской границе. Они устраивают рейды на большевистскую территорию и уничтожают врага. Каждый истинный фашист должен искать возможности для беспощадной борьбы.
Иржи сказал ей, что у него есть связи с таможенниками и Комиссариатом по иностранным делам и что он может отправлять на север оружие под видом дипломатической почты. Марья с радостью согласилась.
Риск был велик: груз надо было пересылать по железной дороге, через заставы китайских провинций. Лемуан за большие деньги пообещал собрать купленные по частям пулеметы и изготовить бомбы. Коробка «сардин» его работы взрывала до пятидесяти футов железнодорожного полотна; для мостов применялись «ананасы» – в банках по фунту; но самыми ценными были десятифунтовые «маринованные огурцы»: после них от коммунистических штабов и казарм оставались одни щепы.
Но связь с Лемуаном оказалась ужасной ошибкой.
Лемуан наблюдал за скачками из собственной ложи: он не был членом Бегового клуба и выкупил ее у разорившегося маклера. Завидев Иржи, он цыкнул на двух разряженных девиц, стоявших за его креслом:
– А ну, кукушки, брысь отсюда! Мне поговорить надо.
Девки надули губы и удалились.
– Ну что, готов товар? – спросил Иржи, стараясь не выдавать нетерпения.
Лемуан сплюнул жвачку в платок и сунул его в ридикюль одной из девиц.
– Ну… скоро будет готов…
– Месье, люди ждут товар, вы получили предоплату.
– А вы сегодня делали ставки? Я лично ставлю на Черного Грома. Низкорослая каналья всех обгонит – даю слово.
Если бы его слово хоть что-нибудь значило! Благородные чувства казались Лемуану проявлением слабости, и он беззастенчиво играл на них: иногда с пользой для себя, иногда – для забавы.
Иржи сузил глаза:
– Прекратите паясничать. У вас есть срок – до конца недели. Если я не получу товар, я сдам вас полиции.
– Не сдадите, – добродушно рассмеялся Лемуан. – У вас на руках беременная дама. Вы о ней подумали?
Иржи едва сдерживался, чтобы не ударить его по лицу.
– Послушайте, вы! Я отказываюсь участвовать в ваших махинациях с алкоголем, если вы до конца недели не сделаете то, что должны!
– Ой-ой, какие мы нежные! – проворчал Лемуан, когда Иржи направился к выходу. – Совсем шуток не понимаем. Будут вам «маринованные огурцы», будут…
Лемуан был инвалидом не только физически, но и морально.
2
Хью Уайер вызвал к себе Джонни Коллора и велел ему собираться в Гонконг:
– У местной полиции большой опыт в борьбе с наркоторговлей. Поедете перенимать.
Коллор вернулся в участок, спрятался за ширму; Феликс понял – лезть к нему не надо. Но Джонни сам его позвал.
– Слушай, брат… Я передал дело с оружием китайской полиции, а теперь меня на два месяца высылают из Шанхая. Наши, видать, в сговоре с контрабандистами.
Феликс не верил своим ушам. Уайер сам принял его рапорт, похвалил за бдительность, обещал повысить по службе. Он что, заодно с контрабандистами?
Вечером Феликса вызвал начальник участка.
– Сейчас многие ушли в отпуск, – сказал он, скучающе глядя в окно. – Так что мы вас временно переведем из детективов в охрану.
– Охрану чего?
– Тюрьмы. Там людей не хватает. Надо помогать.
Феликс не произнес ни слова – подавил в себе ярость. Начальник говорил о том, что это лишь временная мера, что без Коллора все равно нечем будет заняться. На прощание как кость бросил:
– Вы не беспокойтесь, Родионов, вам выпишут премиальные.
Каменные стены, гулкие коридоры, лязг решеток. Тысяча девятьсот китайских заключенных и десяток белых, ждущих депортации. Все были пристроены к делу: кто циновки плел, кто форму шил для полицейских. В одной из камер сидел резчик по дереву, уток-манков делал – не отличишь от настоящих. Охотники в очередь записывались, чтоб купить их. Начальник тюрьмы ласково обращался с мастером и каждую неделю присылал ему булку с кунжутом, но не говорил, что бумаги его давно затерялись. Мастер два года ждал суда.
Работа Феликса – гонять китайцев на пруд. Работа заключенных – стирать скатерти из ресторанов. Целый день проторчишь на холоде, задубеешь, а кому жаловаться? Хорошо еще, когда ветра нет и солнце припекает: можно хоть почитать.
Феликс покупал ворох русских газет, садился под дерево, клал револьвер на колени. Китайцы били вальками скатерти, звенели кандалами.
«Великий князь Николай Николаевич проел деньги, которые ему послали на подрывную работу против большевиков…» Начитаешься такой дряни – в глазах темнеет.
Феликс вырвал листок из блокнота, написал печатными буквами: «Жидовский коллектив! Если будете оскорблять императорскую фамилию, то не сносить вам головы». Подпись: «Мистер Белогвардейцев. Обратный адрес: 117 Рут дэ Зи Ка Вэй». Там размещались сто двадцать человек Союза военнослужащих – поди догадайся, кто писал.
Чтобы не тратиться на конверт и марку, Феликс велел рикше отнести листок в редакцию и сунуть в ящик для писем. Он толковый парнишка – все понимал.
Дело сделано, можно в тюрьму возвращаться. Не служба, а тоска. И завтра будет все то же самое, и послезавтра.
Скорее бы Коллор приехал.
3
Феликс сразу узнал китайчонка: сидя на корточках, тот мыл полы в тюремном коридоре. Зеленая рубаха – грязная, в пятнах крови – была разодрана до пупа. Феликс сделал знак охраннику:
– Иди перекуси, я его покараулю.
Китайчонок возил тряпкой по полу, стараясь повернуться к Феликсу спиной. Тот подошел, одной рукой поставил его на ноги – пацаненок был легкий, как пустой мешок.
– Помнишь меня?
Китайчонок пискнул. На роже у него был синяк размером с блюдце.
– Для чего Лемуан готовил оружие? – страшным шепотом спросил Феликс.
– Я не знать…
Он тряхнул его, швырнул об пол. Ведро с водой опрокинулось.
– Последний раз спрашиваю: для чего?
Китайчонок сидел в луже, вытирая разбитый нос рукавом.
– Для войны-ы-ы…
– С кем?
– Я не знать… Но скоро будет война. Очень сильная война.
Больше Феликс ничего не добился.
4
Вечером он позвал Умберто в свою комнату. Тот вошел, пошаркал ботинком по полу:
– У тебя песку – как на пляже. Ты хоть женщину найми, чтоб прибралась.
Но Феликсу было не до этого. Он ходил в клубах табачного дыма. Война, стало быть… Может, оно и к лучшему. Этому нас и учили.
Он передал Умберто слова китайчонка.
– С кем воевать-то будут?
Тот пожал плечом:
– Черт его знает. Наверное, опять китайцы между собой. Но оружия в городе тьма – в порту можно купить все, что хочешь. Вчера в Нантао пришел японский пароход с пулеметами…
– А ты откуда знаешь? – перебил Феликс.
Умберто засмеялся:
– Всем начальникам дорожных постов от Нантао до Янцзепу заплатили, чтобы мы не досматривали их грузовик.
Глава 31
1
Медам и месье, а также почтенные джентльмены, приезжающие в Шанхайский клуб на автомобилях 1922 года выпуска! Вы помните Поля Мари Лемуана? Того самого, без ног, что катался на спине одноглазого маньчжура и просил у вас денег в минуты трудностей?
Вы смеялись над ним, медам и месье. Вы думали, что Поль Мари отжил свой век и превратился в несмешную карикатуру на последней странице жизни. Подойдите к окну и посмотрите на него. Пусть ваши воротнички отсыреют от завистливого пота.
Поль Мари Лемуан едет на «кадиллаке» 1923 года выпуска. Такого авто нет даже у хлопкового богача Спанта. А какие протезы у Поля Мари! Если бы вы видели его протезы и сравнили их со своими опухшими ногами, вы бы поняли, что Бог уже наказал вас.
А вы догадываетесь, куда ездит Лемуан? Впрочем, вам, милые джентльмены, этого никто не скажет, и только ваши внуки узнают из исторических романов, что это был за человек.
Чехословацкий консул, пан Иржи Лабуда, фальшивый, как средство от облысения, заказал Лемуану бомбы и пулеметы. Это мелкая работа, которой серьезные люди балуются от великой бедности или любви. Лемуан не спросил, кого собирается убивать пан Иржи – не его это дело. Но он потребовал взамен подпись – черную и витиеватую, как усы постового на Сычуань-роуд.
Подпись консула и пачка денег, завернутая в газету, могут творить чудеса. Пароход под чехословацким флагом привез в Шанхай немецкое и австрийское оружие, сворованное с трофейных складов в Европе. Днем пароход стоял будто вымерший, вахтенный со скуки козы из носа доставал. А ночью по палубам скользили обмотанные рогожей ботинки, крепкие руки подавали ящики и начальственные голоса ругали кого-то во тьме, но эдак шепотом, с пониманием.
По соседним улицам слонялись пьяные матросы, вдоль стен дрыхли кули с шапками на глазах – переодетая охрана. Если появлялся незваный человек, они устраивали безобразную сцену с мордобоем.
В тишине склада, среди пыли и опилок, высились ящики для упаковки роялей. В их огромных чревах – винтовки «Гевер-88», пулеметы «Машиненгевер-08», изящные маузеры С96 и браунинги № 2. В жестянках с надписью «Консервированные ананасы» – патроны.
Анансы и рояли уйдут на север – к славному маршалу Фэн Юйсяну по прозвищу Христианин. Маршал этот занимается святым делом: когда воюет, когда готовится к войне. Охране на пути следования заплачено, таможенный инспектор тоже получил свое и потому будет вскрывать и досматривать лишь помеченные ящики.
На складе трудились десятки рабочих. Двое представителей Фэн Юйсяна, англичане, наблюдали, чтобы все было как надо. Оба в робах, в картузах, а ботинки лаковые. Англичане жили в отеле, вечером выходили при параде и наручных часах, чтобы консьерж думал, что они направляются в публичный дом. На складе англичане переодевались, только следили, чтобы лаковым ботинком в плевок не встать.
Рабочие уважали и боялись Лемуана и оттого слушали с двойным почтением.
– Месье Лемуан, часть патронов без упаковки – навалены россыпью.
– В канистры из-под бензина их.
Люди кивали, и работа вновь закипала. Принесли канистры, засыпали патроны вперемешку с опилками. Вес получился тот, что надо.
Одноглазый передал Лемуану записку от Иржи. Псевдоконсул требовал, чтобы ему немедля предоставили бомбы и пулеметы: «Если вы не намерены выполнять свои обещания, я тут же аннулирую все бумаги».
Лемуан наморщил нос, поскреб подбородок. Бомбы сделать можно, а вот пулеметы он уже продал: китайцы с Нантао предложили хорошую цену.
В дверях появились матросы и не дали додумать мысль. Они позвали Лемуана на улицу: там, на дороге, в круге света от фонаря лежал парень – битый, будто по нему конница проскакала.
– Подсматривал, – сказали матросы.
Парень охнул, поднял голову.
– Я ошибся складом, мне надо туда, где японцы… – произнес он с сильным русским акцентом.
– Какие, к дьяволу, японцы?!
– Они привезли контрабандные пулеметы, «гочкинсы».
– Врешь!
– Не вру! Я хотел купить для себя… Можешь проверить. Пароход «Сакура», стоит у четвертого причала…
Лемуан видел этот пароход сегодня. Люди доложили, что японцы привезли из Нагасаки фарфор и зеркала. Стало быть, конкуренты пожаловали?
– Они завтра будут вывозить пулеметы, – торопливо продолжил парень. – Всем постовым заплачено, чтобы они не задерживали грузовик.
Лемуан узнал развороченную морду.
Читать бесплатно другие книги:
