Белый Шанхай Барякина Эльвира
Он не сомневался, что их ждет банкротство и постыдное изгнание из «Астор Хауса».
– Нет друзей – познакомьтесь с кем-нибудь! – требовала Нина.
Поначалу она все-таки надеялась, что Иржи будет ей помогать, хотя бы попытается. Какое там! Он не боялся бедности, он боялся подходить к людям. Что бы Нина ни предлагала, он во всем видел признаки неудачи.
– Давайте откроем синематограф, – говорила она, – снимем помещение, возьмем в прокат скамьи и проектор.
– Не получится, – отзывался Иржи. – Только вчера было в газете: люди сломали театр, потому что пленка изорвалась и оператор слишком долго склеивал ее. А еще цензурные комитеты: в Международном поселении свой, во Французской концессии свой, в Китайском городе свой. И каждый требует вырезать из фильма куски. Помните, мы с вами сидели на «Любовниках ночи» – ничего не понятно из того, что осталось.
– Откроем ресторан?
– Пани Нина, ну что вы умеете в ресторанах? Я умею только есть. А вы?
Иржи всегда был прав, но такая правда подрезала крылья. Его Нина тоже ненавидела.
Она не признавалась ему, что на самом деле отчаянно боится провала, что до немоты стесняется своего акцента – помеси английского с нижегородским.
В «Астор Хаусе» Нина попыталась выйти к тиффину – никто даже не заговорил с ней. Она оскорбилась. Вечером все пыталась убедить Иржи, что сама не хотела танцевать «с торгашами».
– Вы видели их дам? Лица узенькие, подбородки как у фельдфебелей и слюнявые ротики в середине.
Нина не понимала, в чем дело: она выглядела лучше всех – платье, веер, жемчуг…
– Вы смотрели так, будто выбирали жертву, – сказал Иржи. – Люди боятся: у вас вид, как у злой сосачки. Ой… То есть у сосульки. Нет, я неправильно по-русски говорю… Как называется тот, кто кровь из людей пьет?
– Комар, – вздохнула Нина.
Иржи смущенно улыбнулся:
– Простите меня. Мне действительно жаль, что я не могу доставить вам помощь.
Эта покорность обезоруживала Нину. Иногда она срывалась и кричала на Иржи. Каждый раз после этого просила прощения и давала себе невыполнимый зарок: «Не сметь мучить его!» Она сама взяла его с собой, и он все-таки учил ее английскому, переводил трудные места в газетах.
Ему надо сочувствовать. Можно представить, что он испытал, когда его, деликатного воспитанника консерватории, бросили в окопы. Он страдал расстройством желудка после двух глотков солдатского супа и терял сознание при виде мертвых. Его бил австрийский офицер, если вовремя не получал жалованье, пополнение или письма из дома.
Иржи будто собирал несчастья на свою голову. Стал вылезать из коляски – умудрился сломать здоровую руку. Проклиная все на свете, Нина потащила его к доктору. Сама с ним объяснилась – Иржи двух слов связать не мог: сидел на кушетке, дрожа всем телом.
Доктор взял за прием столько, что у Нины сердце упало. На следующий день она отправилась в банк – просить о кредите. Но наглый юноша с челочкой на пробор сказал, что лицам без гражданства кредит не дают.
Назад ехали по улицам Французской концессии: за высокими оградами – жизнь, смех, удовольствия…
Нина вычитала, что большинство миллионных состояний в Шанхае нажиты преступлением. В начале прошлого века английские купцы завезли в Китай индийский опиум и сделали все, чтобы пристрастить местных жителей к зелью. Когда император попытался ввести запрет на торговлю наркотиками, англичане прислали флот и разгромили его армии. Китай был вынужден подписать неравноправные договоры: иностранцам позволялось ввозить опиум, устраивать концессии и управлять ими по собственному разумению. Так Шанхай из рыбачьей деревни превратился в богатую полуколонию. Запрет на опиум был введен только в 1917 году, когда пятая часть мужского населения Китая стала наркоманами.
Совеститься в Шанхае было некого. Видит бог, Нина не хотела ввязываться в очередную аферу. Но у нее не оставалось выбора – ей нужен был кредит, а для получения кредита – документы.
– Знаете, Иржи, я все-таки поговорю с Лемуаном, – сказала Нина. – Трехсот долларов у меня, конечно, нет, но вдруг он согласится помочь в долг?
2
В былые годы Поль Мари Лемуан был первым забиякой Королевского летного корпуса.[18] Но в ноябре 1916 года, во время наступления при Сомме, он разбил свой аэроплан и потерял обе ноги.
Была жена, но куда-то делась. Родители: «Да, наверно, померли». Братья-сестры: «На черта я им сдался, безногий?»
Лемуан прибыл в Китай на роскошном пароходе, на новенькой коляске, с орденом на груди. Патриотки Монреаля затеяли лотерею в пользу инвалидов войны: Поль Мари получил главный приз – кругосветное путешествие.
В Шанхае он завалился в опиекурильни. Лайнер уплыл в Гонконг, коляска, орден и чемоданы – в руки торговцев зельем.
Пять лет Лемуан отирался по портовым кабакам, спекулировал контрабандой, торговал фальшивыми документами, вымогал у туристов деньги: «Мы за кого кровь проливали?!» Китайский плотник сделал ему протезы по картинке из журнала. Когда они слишком натирали, Лемуана носил на спине «бой» – одноглазый маньчжур с обгорелой рожей.
Жили вдвоем, в вонючей дыре с пыльным окошком. Посреди комнаты – старый резной буфет, тяжелый, как скала. За буфетом спал Одноглазый. А если не спал, то молился прокопченному будде – громко мычал и скрипел зу бами.
Китайцы рассказали Лемуану о русских кораблях под Усуном. У него сердце забухало, как отвязавшаяся ставня: вот он, шанс, другого не будет. Собрал деньги по друзьям-приятелям – клялся сгореть в аду, если не вернет долг.
Лемуан все правильно рассчитал: русские увидели доллары – и в голове у них помутилось. Оружие продали в пять раз дешевле настоящей цены. Лемуан боялся дышать – ну как спугнешь счастье?
Но повторить операцию не удалось. Как только в «Трех удовольствиях» узнали, что русские согласны торговать, к ним понеслись делегации ото всех окрестных князьков и генералов. У белогвардейцев было столько оружия – хоть вой ну начинай (что, собственно, и требовалось). Губернатор соседней провинции давно хотел отвоевать Шанхай: в иностранные концессии никто лезть не собирался, а вот Китайский город следовало прибрать к рукам. Шанхай – это таможня, порт, фабрики и, главное, подпольная торговля опиумом, на доходы от которой можно содержать войска.
Лемуана не занимал этот мышиный цирк. Он купил себе новые, настоящие протезы, а для маньчжура – стеклянный глаз, снял дом на улице Короля Альбера и нанял двух горничных – японку семнадцати лет и белобрысую шведку с грудями, как тыквы. Начальный капитал – великое дело: Лемуан ввязался в опасный, волнующий бизнес – торговлю оружием. И преуспел.
Но по вечерам его все равно тянуло в «Три удовольствия»: здесь он дрался, хватал девок за бока и жаловал доллар на опохмел пропойцам.
3
Нина понравилась Полю Мари. Он мог намекнуть русскому капитану, что она обжулила его на шестьсот долларов, но ведь дама только училась. С первой попытки ни в одном ремесле не добиться изящества.
– Ничего, обкатается – поумнеет, – сказал он маньчжуру после того, как высадил Нину в Шанхае. – Глазки у нее блестят – может, толк будет.
То, что она появилась в «Трех удовольствиях», обрадовало Лемуана. Красивая дама, да по нашу душу, да чтоб все видели – мило, мило…
Лемуан кланялся, как в былые времена. Когда гостья прошла в кабинет за сценой, он велел Одноглазому прикрыть дверь: дама делала серьезное лицо – без тайн не обойдется.
Лемуан как в воду глядел.
– Я не хочу говорить при слуге, – сказала Нина. – Пусть он выйдет.
Поль Мари покачал головой:
– Одноглазый никому ничего не разболтает.
– Он что, немой?
– Говорят, ему отрезали язык. Хотите убедиться? Одноглазый, раскрой пасть!
Смотреть Нина не стала – никакого любопытства к редкостям.
– Как вам Шанхай? – вежливо спросил Лемуан. – Процветаете? Или еще не успели?
Дама страдала – куда ее занесло? Поздно, милочка, пилюли от обмороков пить: раз пришла к Лемуану, значит, дело твое тухлое.
– Вы были правы, – сказала она, глядя в стол. – Мне нужны документы.
– Сделаем. Хотите испанский паспорт? Напечатают прямо здесь, в Чжабэе.
– Меня не интересуют фальшивки, – перебила Нина. – Мне требуется удостоверение личности, с которым можно открыть дело и получать кредиты.
– У-у-у, это триста долларов – не меньше.
– Почему так дорого?
– Потому что в Шанхае беженцев со всего мира – как крыс. Без паспорта ты никто, даже в библиотеку не запишут. Консулы рисковать не хотят. Выдашь паспорт какой-нибудь аферистке, она въедет в страну и натворит дел. А ему отвечать.
Нина нахмурилась:
– Значит, спрос на документы большой?
Лемуан объяснил, что спрос есть только на бумаги приличных европейских и американских государств. Например, с бельгийским паспортом можно получить визу в любую страну мира. Но лучше всего быть гражданином одной из Великих Держав с правом экстерриториальности.
– Что это такое? – не поняла Нина.
Лемуан рассмеялся:
– Права белого человека. Если вы, скажем, гражданка Великобритании, то китайские власти ничего вам сделать не могут – вас должен судить английский консул. То же самое касается французов, американцев и еще некоторых других. У русских раньше была экстерриториальность, но они ее проср… пардон… В общем, либо равенство и братство, либо права белого человека.
Нина задумалась.
– В Шанхае есть консульство Чехословакии?
– Кого?
– Чехословакии. Это новая страна – она раньше входила в состав Австро-Венгрии, но после войны объявила о независимости.
Лемуан переглянулся с Одноглазым:
– Первый раз слышу. Консульства наверняка нет. В этой Европе такая неразбериха, что у нее не скоро руки до Китая дойдут.
– Я сама сделаю чехословацкое консульство в Шанхае, – медленно проговорила Нина. – И сама буду продавать паспорта. Что требуется, чтобы меня восприняли всерьез?
Лемуан не сразу нашел нужные слова. Потом принялся чесать голову – сразу обеими руками.
– Вы ведь шутите, так?
– Нисколько. Если вы можете подделать паспорт, вы легко напечатаете и консульские бумаги. Сделаем честь по чести: маленькая республика желает охранять интересы своих граждан в Китае. Если здесь никто не знает о существовании Чехословакии, значит, никто не сможет оспорить подлинность моего учреждения. А настоящего чешского консула я им предоставлю: он вам и про политику, и про культуру, и про все, что хотите, расскажет.
– Вас посадят в китайскую тюрьму… – выдохнул Лемуан. – Впрочем, знаете что? Дайте ручку поцеловать! Для начала вам надо поговорить с хорошим адвокатом. У меня есть знакомый – Тони Олман. Он меня много раз из дерьма вытаскивал.
Нина усмехнулась:
– Какого именно?
– Уголовного, разумеется.
– Ваш Олман разбирается в международном праве?
– Местные юристы – как деревенские врачи: знают обо всем, но по чуть-чуть.
4
Нина понимала, что ее затея безумна. Пан Лабуда придет в ужас. Если полиция их поймает, то посадит в китайскую тюрьму – это верная смерть.
Лемуан смотрел на нее, ухмыляясь.
– Я всегда подозревал, что мужчины совершают большие поступки из храбрости, а женщины – от отчаяния. Хочешь стать свидетелем подвига – напугай даму до полусмерти.
Маньчжур привез их к пятиэтажному зданию на Пекинроуд. Шикарный вестибюль, вазоны с цветами. Из лифта вышли три монахини.
– Как здоровье папы Римского? – гаркнул Лемуан.
Сестры шарахнулись от него. Он зачмокал губами.
– Святые женщины! Тоже своего рода подвиг совершают: в эдаких белых чепчиках в китайское болото залезли. А все почему? Ужас как боятся, что им придется гореть в аду в компании с китайцами. Уж лучше покрестить их и отправить в рай. Самих-то все равно не пустят.
Нина улыбнулась. Лемуан – грубиян, позер, но в нем чувствовалась сила.
«Олман, Борман и Певзнер, адвокатская контора», – значилось на красивой медной табличке. Лемуан без стука ввалился в приемную. На столе стоял невысокий, ладно одетый господин с подкрученными усами и вешал на стену китайский свиток. То же самое делали еще два клерка.
– Это же Лемуан! – с облегчением проговорил усатый и спрыгнул на пол. – Мистер Янг, мистер Хе, оставьте поэмы – можно не торопиться.
Он представился Нине: «Тони Олман». Объяснил на хорошем французском, что китайцы дарят ему подарки за удачно проведенные дела – образцы каллиграфии, поэмы и прочее. Клиенты хотят, чтобы их дары были все время на виду, а в конторе уже нет места. Каждый день приходится все перевешивать – в зависимости от того, кому назначен прием.
Лицо у Олмана некрасивое, но живое. Странно было видеть, как он обнимается с Лемуаном: благоухающий адвокат с портовым жуликом с немытыми волосами.
Кабинет Олмана был наполнен книгами, спортивными кубками и охотничьими трофеями. У окна – подзорная труба на треноге, на стене – мишень для дротиков.
– Это адвокаты развлекаются, – пояснил Лемуан. – Борман предсказывает котировки акций, подбрасывая монету, Певзнер кидает дротики, а Олман подглядывает за окнами брокерской конторы напротив.
Тони закатил глаза:
– Брокеры – жулье! Ни черта не знают, а советовать лезут. – Он сел за стол. – Чем могу быть полезен?
Олман слушал внимательно, смотрел прямо и ничему не удивлялся. Профессиональный, спокойный, уверенный. Нина заметила на его руке обручальное кольцо – повезло же кому-то!
– Неплохо придумано, – сказал он наконец. – Консульство сделать можно. Патент мы нарисуем, а экзекватура[19] будет настоящая: оформим через Комиссариат по иностранным делам. Как долго вы думаете продержаться на плаву?
– Как получится, – отозвалась Нина.
Олман задумчиво подкрутил ус:
– Вы покушаетесь на чужой кусок хлеба, так что другие консулы тут же начнут выяснять, кто вы и что из себя представляете. Я дам вам совет: не занимайтесь паспортами, займитесь шампанским.
Лемуан хлопнул себя по ляжкам:
– Точно!
– Что вы имеете в виду? – нахмурилась Нина.
– Таможенный сбор за ящик шампанского составляет девяносто пять долларов. Но консулы имеют право закупать спиртное беспошлинно – для представительских целей. Если вы закажете десять ящиков – хорошая экономия получится.
– Таможенники наверняка заподозрят неладное. Десять ящиков даже за месяц не выпьешь.
– В одиночку – безусловно. Но если чехословацкий консул будет устраивать небольшие приемы, то никто не станет считать, сколько именно выпили его гости.
Лемуан принялся обмахиваться фуражкой.
– Мадам, сбыт шампанского я вам организую. А балы и приемы – это по вашей части. Идет?
Нина не ожидала такого поворота. Идея с консульством – это способ утонуть, подняв все флаги. Но если можно не тонуть…
– Как я буду устраивать приемы? Ведь я никого не знаю. Ко мне никто не придет.
Олман понимающе улыбнулся:
– Если не возражаете, я познакомлю вас с моей женой – она тоже русская. Тамара научит вас всему.
Они засиделись в конторе до полуночи. Предприятие решили делать на паях: Нина возьмет на себя переговоры с Иржи и всю представительскую часть, Лемуан наладит отношения с виноторговцами, а Олман оформит документы и обеспечит связь с китайскими чиновниками.
– Через полгода потихоньку закроем консульство и отправим вашего Иржи домой, – подвел он итог. – Сделаем вид, что правительство отозвало его в Прагу.
– Спасибо, что познакомили меня с Олманом, – сказала Нина Лемуану, когда они вышли на улицу. – Вы встречались с его женой?
– Как я с ней встречусь? – рассмеялся Лемуан. – Тамара не выезжает из дому – у нее что-то не то с позвоночником. А в гости таких, как я, не зовут.
5
Нина сказала Иржи, что он будет фальшивым консулом.
– А если не согласны, можете катиться к чертовой матери: я вас содержать не буду. Хватит блюсти чистоту за мой счет.
Упрек был справедливым. Иржи догадывался, что Нина украла деньги, на которые они жили все это время. Совесть изводила его, но как отказаться от нежной чистоты постели? От завтраков в налитых солнцем кафе? Куда идти – учителем музыки? К кому?
Иржи пытался представить, что сделал бы на его месте другой человек – более сильный, более мужественный. Такой, которого Нина могла бы уважать. Он ушел бы. Но как уйдешь со сломанной рукой, когда денег нет даже на то, чтобы гипс снять?
Нина знала, что поймала его в ловушку.
Иржи сказал ей:
– Хорошо. Я буду консулом.
За восемь лет чужой войны он так устал, что теперь радовался каждому дню, когда не надо ни с кем сражаться. Обувь, которая не трет, теплый душ вечером – вот он, смысл существования. А если Нина хочет сделать из него консула или китайского императора, ему все равно.
Она отправилась к своему адвокату – обсуждать аферы. Иржи и не подумала позвать. Вот и хорошо: в ее присутствии он чувствовал себя под прицелом. Как просто было бы ненавидеть ее, если бы она не была такой… такой… Иржи не знал правильного слова ни по-чешски, ни по-русски. Каждый день смотрел на ее шею, на тень от серьги, на плечо, где родинки – созвездие Дракона, только двух звезд не хватает. Каждый вечер пристраивался в кресле, чтобы видеть застекленную дверь ванной. Откуда Нине было знать, что розовая тень ее, просвечивающая сквозь ребристую зеленую муть, настолько похожа на лучшие творения импрессионистов?
Каждую ночь Иржи закрывал глаза и представлял, как спит она там, в соседней комнате, поджав коленки, словно девочка. Он входит, кладет ей руку на горло – чтоб не дернулась. Победить, сломать, а потом бросить бездыханной и скрыться. Пусть назавтра китайская горничная войдет, завизжит, пусть вызовет полицию и репортеров. Иржи Лабуда будет далеко. Вечером купит газету, прочитает жуткий заголовок и усмехнется.
Рука с пальцами в гипсе, от руки без пальцев толку нет. Ни от чего нет толку.
Нина специально его дразнила, точно так же, как фрау Штиц, строгая и великолепная, как шпиль на соборе Святого Вита. Фрау учила его музыке: сладко дышала в ухо, показывая, как держать смычок. Обмирая, Иржи считал дни, когда она снова придет, накричит на него, а потом будет сжимать его кулак в своей сухой, в серебряных кольцах руке.
Нина ушла, лифт с гулом укатил вниз. Иржи захлопнул дверь.
Вечер провел, перебирая Нинино белье. Гладил шелковую внутренность камисолей, расправлял ленты на сорочках и подносил к лицу нежно пахнущие панталоны. При малейшем шорохе в коридоре сердце его вздрагивало, и он в панике рассовывал все назад по ящикам, мучительно стараясь вспомнить, что где лежало.
Глава 11
1
В тот день, 16 марта 1920 года, папа Бенедикт XV причислил Жанну д’Арк к лику святых; в электротеатре «Париж» показывали «Удовольствия дня» с Чарли Чаплином; Тамара Олман шла мимо магазина «Подарки».
Лестница, забытая мойщиком витрин, упала и ударила ее по спине. Тамару отвезли в больницу, потом домой, в нарядный особняк с флюгером-дельфином. Доктор сказал посеревшему Тони, что его жена больше не сможет ходить.
Удачливый адвокат в Шанхае имеет возможности. Тони Олман, как добычу, приносил Тамаре все, что ее забавляло: цветы, сплетни, гостей. Жена его была умницей: она продолжала смеяться и красить губы.
Обеденный стол теперь накрывали в ее спальне. Сюда же перевезли рояль и диваны. К великому ужасу архитектора, Тони велел сломать восточную стену и вставить на ее место раздвижные стеклянные панели. Когда их раскрывали, Тамара попадала в сад.
Так и стоял дом с дельфином – с нелепой дыркой в подбрюшье.
Узнав о русских беженцах, Тамара сказала:
– Хотелось бы мне на них посмотреть.
Больше она к этой теме не возвращалась. Но Тони никогда не забывал о ее желаниях. Двенадцать лет назад он поклялся ей в этом.
– Какая она? – спросила Тамара, когда муж пообещал ей Нину.
Он описал женщину, которую привел к нему Лемуан. Рассказал, как она сидела на краешке стула и, пока говорила, переплетала пальцы цепочкой от сумки. Потом на коже остались следы.
Тамара улыбалась, слушая Тони. Ей нравились люди, способные на поступки, пусть неразумные, но требующие силы воли. Ей нравилось то, что Нина – русская.
2
Отец Тамары прибыл в Шанхай, чтобы возглавить отделение Русско-Китайского банка.
В тот год, 1910-й, Земля прошла через хвост кометы Галлея, Япония аннексировала Корейский полуостров, умерли Лев Толстой и Марк Твен. В тот год Тамаре исполнилось восемнадцать лет. Она носила бархатную шляпку, заказанную в Нью-Йорке, и чулки немыслимого бежевого оттенка – в них Тамара казалась голоногой.
На концерте в городском парке она познакомилась с молодым американцем, Тони Олманом. Он сказал, что приехал в Шанхай через Европу, и в Париже видел Русские сезоны.[20]
– Я полюбил все русское, – сказал Тони.
Тамара ответила, что из американского ей нравятся только вентиляторы: «У нас тут ужасная жара!» Мистер Олман показался ей совсем некрасивым.
На следующий день он явился к ней с большим театральным веером:
– Готов исполнять свой долг.
Он служил в адвокатской конторе. Его наняли по объявлению, в котором значилось:
«Соискатель должен знать английский и китайский языки, морское право, международное право, решения федеральных судов, право сорока восьми американских штатов, округа Колумбия и Филиппин. Для практики в судах Французской концессии желательно знать французский язык и Кодекс Наполеона. Умение ездить верхом – обязательно».
Все белые адвокаты Шанхая увлекались конным поло, и если новичок не играл с ними, он вскоре ехал назад в метрополию.
– Тамара, на сколько баллов из десяти вы оцениваете свои чувства ко мне?
Она была молода, ей нравилось дразнить мужчин.
– На пять.
Она смотрела ему в глаза и ждала обиды и красных пятен на щеках. Олман действительно покраснел, но от счастья.
– Целых пять? Расскажите скорей, за что вы любите меня наполовину!
– Вы хороший, вы знаете Кодекс Наполеона…
Отца свалил сердечный приступ, и Тамара осталась одна – матери у нее не было.
Олман пришел, стал звонить из отцовского кабинета в банк. Тамара в соседней комнате снимала с гвоздя картину с видом Петербурга: хотела подарить Тони, раз он любит все русское. Тони с кем-то спорил, ударил по стене кулаком. Кусок кладки выпал: дома для иностранцев строили наспех – у многих такое случалось. Олман и Тамара глядели друг на друга сквозь пыль. Он с трубкой в руках, она – с картиной «Петербург».
– Пойдете за меня замуж?
– Да.
3
Никто – ни Иржи, ни Лемуан – не знал, что Нина умирала от стыда после разговора с Олманом. Он смотрел на нее, как смотрят на гимназиста, который убежал на фронт с рогаткой. Мягко пожурил, подсказал, как надо вести дела.
Теперь Нина ехала веселить его жену: только за этим ее пригласили. Пусть Олман хихикает, пусть его Тамара развлекается… Нам только ногу в дверь просунуть, дальше разберемся. И споем вам, и станцуем, если надо.
Электрический звонок на чугунных воротах. За ними – дорожки, посыпанные песком, пар над газонами, цветники. Слуга повел Нину вокруг дома. Птицы кричали среди деревьев; тяжелые капли падали с веток.
Из-за кустов – хохот, шум.
– Сюда, пожалуйста! – поклонился слуга.
В комнате на первом этаже не было одной стены: вот сад – и сразу камин, рояль с нотами, узорчатые диваны. На ковре трое мальчишек в скаутской форме строили крепость из спичек. Голые ноги, обгоревшие на солнце носы. Все трое похожи на Олмана и друг на друга.
– Куда ты суешься? – кричал один по-английски. – Это же крыша! Сейчас все из-за тебя упадет!
– Ничего не упадет! Ма-а-ам! Ну скажи ему!
Под роялем два гончих щенка глодали огромную кость – каждый со своей стороны.
– Мы вас уже ждем, – сказал голос из глубины комнаты.
Тамара сидела в нише – то ли на кресле, то ли на кровати. Вокруг горы разноцветных подушек с кисточками, на резном столе – китайский чайник.
Не женщина, а флаг Российской империи – сине-бело-алый. Темно-голубое платье, белые волосы и губы карминно-красные. На груди – жабо, руки в атласных перчатках до локтя.
– Нина Васильевна? Очень приятно. А меня называйте без отчества – я отвыкла, совсем обшанхаилась.
Дети вскочили, поздоровались.
– Брысь отсюда! – приказала Тамара. – И псов своих заберите – видеть их не могу! Выпьете со мной кофейку, Нина Васильевна?
Тамара улыбалась. Спина ее была прямой и неподвижной.
Нина рассказывала о себе, в меру подшучивала над бестолковыми белыми генералами, передразнивала судового повара, не умеющего варить батат. Она чувствовала: ее пробуют – так протыкают пирог лучиной: не сырой ли?
Описала, как можно веселить гостей чехословацкого консула:
– Обед и танцы будет снимать настоящий кинооператор.
– Где мы его возьмем? – удивилась Тамара.
– У китайцев. В Шанхае недавно открылась киностудия – я читала об этом в газете.
У Тамары загорелись глаза.
– Хорошо… Отлично, такого ни у кого не было! Надо еще подумать о безопасности: приглашать будем только тех, у кого нет связей с настоящими дипломатами. Я подготовлю список гостей. Идеальный вариант – богатая молодежь. Юноши и девушки будут заняты друг другом и вряд ли станут интересоваться происхождением вашего консульства. А мы все это подадим под соусом «знакомства с чехословацкой культурой».
Тамара взяла блокнот и быстро подсчитала, во что обойдется прием и сколько ящиков шампанского можно на него списать.
– Будем продавать билеты на фильм и копии пленки – на этом тоже заработаем. Бог мой, Нина Васильевна, как я рада, что вы здесь и что вы говорите по-русски!
Они пили кофе и придумывали. Маскарад «Через сто лет» – знакомый Олмана привез в Шанхай чудесный материал под названием «целлофан». Сбыть его не получилось – никто не знал, что с ним делать. Надо купить несколько отрезов по дешевке и перепродать гостям на костюмы будущего.
«Русские сезоны» – среди беженцев из России полно талантливых артистов. Можно кого-нибудь пригласить.
«Олимпийские игры» – гости устраивают спортивные состязания, но в греческих костюмах…
Тамара была умна и свободна. Она была взрослой, а этой взрослости Нине так не хватало! Когда-то давно, в детстве, мать велела ей отнести ведро вишни подруге. Нина думала, что кто-нибудь из девчонок во дворе поможет, – никто не помог. Она тащила ведро из последних сил и плакала, надрываясь.
– Давай понесу, – сказала незнакомая женщина. – Куда идти?
Нина искала слова благодарности – и не находила. Слишком мелкими казались просто «спасибо» и «слава богу» в обмен на то, что эта женщина взвалила на себя ее беду.
То же чувство охватило Нину и сейчас.
Лохматая голова одного из мальчишек сунулась в дверь.
– Мам, там папа приехал! Он велел передать, что до смерти тебя любит!
Читать бесплатно другие книги:
