Ангел с небес Тополь Эдуард

Но с Пачевским у них вышла накладка.

Потому что любой, даже профессиональный, инкассатор легко расстается с деньгами, поскольку эти деньги – чужие.

Но со своими деньгами – извините!

Пачевский, даже грохнувшись на асфальт, портфель не выпустил. И тогда все трое парней стали бить его и вырывать портфель, говоря сквозь зубы:

– Отдай!

– Отдавай портфель, сука!

– Быстро отдавай! Убьем!..

И убили бы (а чего там!), если бы не странная худенькая женщина, которая вдруг взялась неизвестно откуда, чуть ли не из воздуха соткалась. Фурией – да что там фурией! – бешеной пантерой она налетела на грабителей и стала лупить их не хуже знаменитых китайских кунфуисток и каратисток, делая при этом совершенно немыслимые кульбиты.

Конечно, трое крутых парней тоже вмазали ей (и не раз!), но изумленные прохожие видели своими глазами, как она рубилась с ними, словно супервумен, а некоторые из свидетелей потом утверждали, что даже слышали, как она рычала:

– Это мой мужчина! Мой! Я вам за него глотки перегрызу!..

И перегрызла бы, если бы не милиция. Но при первых звуках милицейской сирены грабители прыснули в разные стороны и сбежали, а спасительница Пачевского вдруг исчезла в воздухе столь же внезапно, как появилась.

Окровавленный Пачевский поднялся с земли и, прихрамывая и держа двумя руками спасенный портфель, пошел к фургону…

Впрочем, этот маленький инцидент никак не отразился на общем ходе нашей правдивой истории. Через пару дней Пачевский был снова в порядке, снова колесил по Москве с левыми и правыми тиражами, снова играл в теннис, бегал по утрам в парке «Сокольники» и даже заглядывался там на молоденьких болонок – тьфу, простите, на молоденьких блондинок, хозяек этих болонок…

А дома, после душа, втягивая живот, он с гордостью смотрел на себя в зеркало в фас и профиль – он похудел, окреп, помолодел…

И выглянул из санузла:

– Ангелина!

– Что, милый? – сказала она через плечо, сидя за кухонным столом и строча на швейной машине какое-то белое одеяние. – Я не Ангелина.

– А кто?

– Я Ангел с Небес.

– Ладно, Ангел, а Шура где, жена?

– Ушла в магазин.

– Тогда ты! Подай мне тапки.

– Минутку, я занята…

– Какой, блин, минутку?! Я тут мокрый стою!

Она словно обмерла – перестала строчить, медленно повернула к нему свое ангельское лицо, и вдруг ее небесно-голубые глаза наполнились слезами, и она, закрыв лицо руками, стала рыдать, совсем как ребенок.

– Эй, в чем дело?

Но она, отвернувшись, продолжала рыдать.

Навернув полотенце на пояс, он подошел к ней, тронул за плечо:

– Эй, что случилось?

Но она резко отстранилась и сказала, рыдая:

– Все! Все! Я улетаю! Я не могу так больше!

Он попытался обнять ее:

– Куда ты улетаешь, глупая?!

– Не прикасайся ко мне! Все! Все! Прощай! – И она стала бегать по квартире и судорожно швырять в свою сумку какую-то косметику, бижутерию.

– Ну подожди! Подожди! В чем дело?

– Ни в чем! Ты мне нагрубил! Ты меня обидел! Прощай навсегда! – И она взвилась в воздух, воспарила под потолок.

Он подпрыгнул за ней, пытаясь поймать, но она зависла под потолком горизонтально – так, что он был не в силах ее достать. И стала словно проваливаться сквозь потолок.

– Эй! – закричал он испуганно. – Постой! Не улетай! Ангел!..

– Нет! – жестко сказала она, уже наполовину исчезнув в потолке. – Я улетаю! Ты мне нагрубил!

Он брякнулся на колени и простер к ней руки:

– Прости! Я не хотел! Честное слово! Я извиняюсь! Ну, прости! Ну пожалуйста!

Она чуть снизилась:

– Мужчина, ты меня обидел!

– Я больше не буду, клянусь!

Она опустилась еще чуть-чуть и теперь висела в воздухе, словно юная еврейка на картине Шагала.

– Я тебе не верю!

– Верь мне! Честное слово! Я не хотел!

Она снизилась еще, сказала со слезами:

– Это было грубо, мужчина…

Он дотянулся до нее, схватил ее, обнял, стал целовать и завалил в кровать.

Она сопротивлялась, уклоняясь от его поцелуев:

– Нет! Не смей! Я не хочу! Нет!..

Но он уже сорвал полотенце с чресел своих и…

Позже, бессильно лежа на его плече, она тихо шептала:

– Мне было так хорошо… Мужчина, я тебя люблю. Пожалуйста, не обижай меня. Никогда не обижай, ладно?

– Ладно.

– Ты обещаешь? Если ты еще раз меня обидишь, я не смогу летать.

Он удивился:

– Как это? Почему?

– Потому что ангелам вообще нельзя на вашу землю. Здесь такая атмосфера! И такая грубость. Мне тут очень трудно. Не обижай меня, ладно?

– Хорошо. Но и ты… Так нельзя – чуть что, сразу в слезы. Может, ты беременна?

– Нет еще.

– Откуда ты знаешь?

– Я знаю.

– Ладно. А теперь… Пожалуйста, исчезни – счас Шура придет, мы с ней в деревню едем.

– В какую деревню? Зачем?

– За детьми. Они у Шуриных предков, а через неделю им в школу, первое сентября. Встаем.

– Поцелуй меня…

Он поцеловал.

– Еще!

Из прихожей послышался скрип ключа в двери. Он испугался:

– Все, все! Исчезни! Шура идет!

– Нет, поцелуй!

Он поцеловал ее и поспешно встал, а она сказала:

– Я тоже хочу в деревню.

Он удивленно повернулся:

– А тебе-то зачем?

И увидел, как она медленно уплывает вверх, растворяясь в воздухе под потолком.

Но – запоздало: Шура с пластиковыми сумками «Седьмого континента» уже на пороге и, изумленно глядя в потолок, испуганно хлопает глазами:

– Что это?.. Что это было?..

– Где? – сказал Пачевский.

– Ну вот, в воздухе! Только что…

Он пожал плечами:

– Что там могло быть? Тебе померещилось… – И, навернув полотенце на бедра, прошел мимо нее на кухню.

Шура, хлопая глазами, смотрела на потолок, потом – вслед своему мужу, снова на потолок над кроватью и снова Пачевскому вслед. Затем, закрыв глаза и стряхивая наваждение, потрясла головой.

Церковный звон остановил ее посреди бульвара. Она замерла как вкопанная, слушая его, и зачарованно пошла на эти звуки – пошла, не обращая внимания на поток авто, на красные светофоры… Гудели машины, визжали тормоза, орали водители, а она шла, не слыша и не видя их, шла словно по воздуху или как привидение… И пришла к храму Христа Спасителя. И вошла в него. И все той же зачарованной походкой, словно на магнит, уверенно свернула в зал, где с небольшой иконы глянул на нее Николай Угодник.

Подойдя к иконе, она остановилась, посмотрела ему в глаза. Помолчала, а потом вдруг сказала негромко:

– Коля, так вот ты, оказывается, где!

Николай на иконе как-то странно заерзал плечами и спросил:

– А в чем дело?

– Ты мне можешь помочь?

– Я не помощник, я угодник. А в чем дело-то?

– Ты можешь выйти?

– Зачем?

– Поговорить нужно. Выйди на пару минут.

Николай посмотрел по сторонам, оглянулся себе за спину. Но никого не было ни в зале, где висела икона, ни, видимо, за его спиной.

– Ладно, – сказал он. – На пару минут.

И вышел из иконы.

Минуту спустя Николай, разминая затекшие плечи и шею, шел по набережной Москвы-реки, а она шла рядом и говорила со слезами на глазах:

– Я не знаю, что с этим делать, Коля! Почему он смотрит на других баб? Ведь я… Я же ангел, настоящий ангел!

– Не плачь. Перестань…

– Нет, ты скажи, что ему нужно? Я самая лучшая! А он все равно… Ты можешь на него повлиять?

– Нет, не могу.

– Но почему?!

– Это не моя тема.

– Как? Что значит не твоя тема?

– Это у тебя претензии к Главному программисту. Он сотворил мужские и женские программы. Вы, бабы, живете любовью, а мужики – телом. Такие программы. Я не имею права вмешиваться.

– И ничего нельзя изменить?

Николай молчал.

– А если… – сказала она. – Если я пойду к Нему?

– К Творцу, что ли?

– Ну…

– Не советую. У Него таких жалоб знаешь сколько! За тысячи-то лет…

В вагоне электрички поминутно хлопала входная, из тамбура, дверь и очередной разносчик «тысячи мелочей» громогласно объявлял:

– Вниманию пассажиров предлагается! Уникальное средство от комаров, всего тридцать рублей за флакон! Надувные шары – разноцветные, в виде сердца, золотой рыбки и фаллоса. А также липкие ленты от мух, удобрения «Волшебный рост» для сада и огорода, средство от перхоти и стимулятор мужской потенции «Вечный зов»…

Сидя с женой в другом конце вагона, Пачевский через головы пассажиров увидел, как Ангел с Небес стала набирать у продавца весь ассортимент и усиленно махать ему, Пачевскому, рукой – звала к себе. Благо Шура, жена Пачевского, сидела к ней затылком. Пачевский наклонился к Шуре и сказал:

– Я в туалет, это в соседнем вагоне…

И ушел по проходу в конец вагона, молча и на ходу выдернул Ангела в тамбур. А в тамбуре недовольно сказал:

– Ты с ума сошла? Что ты набираешь?

– Ты не понимаешь, – сказала она. – У нас там ничего этого нет.

– Где «там»?

– Ну там. – Она показала вверх.

– А ты уже собираешься отчалить? Туда?

– Конечно. Ты меня все равно не любишь.

Он вздохнул:

– Начинается! – И сменил тему: – А на хрена там шары?

– Что значит «на хрена»? – удивилась она. – У меня же там дети! Я все украшу, будет красиво!

– Фаллосами?

– Почему? Не только. Смотри: тут золотые рыбки, сердце…

– А «Волшебный рост»? Это не для детей!

– Я знаю. Это для моих цветов.

– А «Вечный зов»?

– Для тебя. Дай мне еще немножко денег…

Электричка, грохоча по мосту, пересекла какую-то речку, и в вагон, где сидели – в разных концах – Ангел и Пачевские, вошла молодая нищенка с грудным ребенком на руках и девятилетней веснушчатой дочкой, которая одной рукой держала мать за рукав, а другой, выставленной вперед, просила подаяние.

Ангел, потрясенная, словно окаменела, глядя на них.

А они молча, без единого слова, шли по проходу, и только изредка что-то ложилось в протянутую ладошку девочки, и тогда она кланялась своей русой головкой и тихо говорила:

– Спасибо, извините… Спасибо, извините…

Ангел как завороженная встала и пошла за ними, но тут снова клацнула тяжелая раздвижная дверь, и в вагон вошел слепой нищий. Привычно начав: «Люди добрые, помогите слепому Христа ради!», он двинулся по проходу, постукивая палкой перед собой. И вдруг… И вдруг замер, обратив лицо и слепые глаза на нее, на Ангела.

– Люди! Люди!!! – завопил он вдруг. – Я вижу ангела! Я вижу ангела!!!

И брякнулся на колени, отбросив палку.

– Ангел! Излечи! Ангел!!! – И пополз к ней на коленях, вопя в полный голос: – Исцели слепого!

– Встань, – сказала ему Ангел с Небес.

– Нет, не встану, пока не исцелишь! Исцели меня, ангел небесный! Сотвори чудо!

Она протянула к нему руку, погладила по голове:

– Плачь. Плачь, я сказала!.. Видишь? Не умеешь плакать. Иди! Когда выплачешь зло, по которому ослеп, тогда исцелишься. Любовью и молитвой исцелишься. Понял?

– Пас! Серега, пас!

– Бей! Бей, Валера!..

На пустыре за деревней пацаны играли в футбол. Двенадцати– и одиннадцатилетние братья-погодки Сергей и Валерий явно выделялись среди них какой-то особой мужской статью, напористостью и просветленной чистотой иконописных лиц.

– Боже мой, как выросли! – почти испуганно сказала Шура Пачевскому, стоя с ним на краю пустыря и глядя на сыновей, летящих с мячом к воротам.

Пачевский и сам залюбовался ими, а Ангел с Небес, стоя у него за спиной, произнесла негромко:

– Ну вот. Теперь я все понимаю.

Он повернулся к ней:

– Что ты понимаешь?

– Почему я выбрала тебя.

– Почему?

– А ты сам не видишь? У тебя божественный набор хромосом.

В лесу стучал дятел – гулко и быстро, словно морзянкой. И паутина на сосне чуть дрожала от этого стука – словно струны у арфы. И в резной, как на картинах Куинджи, тени прятались и пели цикады и птицы. А из солнечных пятен в тень и обратно перелетали белые бабочки. И тихо шелестел по гальке неглубокий прозрачный ручей…

Сыновья Пачевского, его жена Шура и ее родители разбрелись по лесу, собирая грибы.

А Пачевский свернул на какую-то тропу и пошел по ней, любуясь своим Ангелом с Небес.

В легоньком платьице и с венком из полевых цветов на голове, она буквально порхала впереди него.

– Боже мой! Господи! – взмахивала она руками и взмывала на них высоко в воздух, под самые ветки дубов и берез. – Как же тут хорошо! Наконец я снова могу летать! А воздух! Боже мой, какой тут воздух! За такой воздух с вас нужно брать налог, честное слово!

– Замолчи! А то в Кремле если услышат…

– Нет, правда. – Она приземлилась рядом с ним на какой-то пригорок, упала в траву и раскинула руки. – Я умирала в Москве, умирала! А тут…

Он прилег рядом с ней.

Она перевернулась на живот и положила свой подбородок ему на грудь.

– Мне так тяжело в Москве! Эта атмосфера меня просто давит! Наверное, поэтому у меня там ничего не получалось. Но теперь…

– Что у тебя не получалось?

– Глупый! Как ты не понимаешь? – И ее рука медленно поползла по его груди вниз, к его животу и еще дальше.

Он испугался:

– Не смей! Нам пора домой, на поезд.

– К черту поезд! Мы не поедем в Москву, там что-то плохое случится… – И она расстегнула ремень на его брюках.

– Не нужно! Тут люди вокруг!

– Никого тут нет, не бойся.

– Подожди!

– Нет, я не могу больше ждать. Я хочу такого сына, как у тебя. И даже двух.

И склонилась к его чреслам.

Бессильно закрывая глаза, он опять застонал от вожделения и истомы:

– О-о!.. О Боже… И в оранжево-солнечном окоеме расплылись и закачались над ними деревья, и взлетели они над планетой Земля, окрашенной золотисто-огненным сиянием, и зазвучало в воздухе голосом Луи Армстронга:

И в лесу – действительно! – и птицы, и пчелы, и даже необразованные мошки делали это. А на лесном пригорке, нет, не на пригорке, а в заоблачной выси, в раю – под песню Армстронга – делали это Пачевский и Ангел с Небес. И не было в этом ни пошлости, ни порнухи, а были только природная красота и райская изысканность… Где-то вдали гудела и проносилась электричка, а божественный Армстронг продолжал:

Черные «ауди» и «мерседесы» с мигалками и депутатскими номерами один за другим подъезжали к Государственной думе. Загорелые народные избранники в сопровождении шустрых помощников выходили из машин навстречу десяткам телекамер и степенно проходили в здание, где предъявляли вахтерам свои мандаты. Телекомментаторы, стоя у камер, вели прямой репортаж: – Наши камеры установлены перед Государственной думой, которая собралась после летнего отпуска. Депутатам предстоит рассмотреть госбюджет на следующий год и расходы на оборону и вооружение. Впервые после развала СССР это самые высокие статьи… Поднимаясь по широкой мраморной лестнице, депутаты на ходу здоровались друг с другом и стекались к залу заседаний. У дверей зала стояла еще одна охрана, депутаты в очередной раз предъявляли свои депутатские «корочки» и проходили в зал. Рассаживались в кресла… Обменивались рукопожатиями… Листали тома госбюджета, которые лежали на столиках у каждого из них… Спикер занял свое место в президиуме, звякнул колокольчиком и нагнулся к микрофону: – Господа депутаты! Прошу тишины! У нас много работы! Гул в зале утих, депутаты осели в свои депутатские кресла.

– Ну что ж… – сказал спикер. – Все в сборе? Это хорошо. Здравствуйте. Очередную сессию работы Государственной думы Российской Федерации объявляю открытой! Сейчас мой вице-спикер огласит…

Но крупная дама с «химией» на голове, собравшаяся что-то огласить, не успела подняться со своего кресла.

Потому что в этот момент что-то зашуршало и зашелестело под потолком зала заседания, все депутаты изумленно задрали головы, да так и застыли с распахнутыми от оторопи ртами.

Там, под потолком, некое неземное существо в белом одеянии, с распахнутыми, как крылья, руками и с золотистым нимбом вокруг головы плавно облетало огромную люстру, медленно снижаясь, ширя свои круги над залом и пристально вглядываясь с высоты в каждого депутата.

Позже эти депутаты утверждали, что на них воздействовало не столько парение этого существа – в конце концов, в цирке можно увидеть и не такие трюки, – а какое-то иное, телепатическое, что ли, излучение или свечение, исходившее от нимба этого Ангела.

А в том, что это именно Ангел, а не цирковая гимнастка, никто из них даже не усомнился, тем паче что существо это было, во-первых, какой-то неземной красоты и женственности, а во-вторых, оно или, точнее, Она спланировала на трибуну, уселась на ней верхом и сказала внятным человеческим голосом:

– Здравствуйте, господа российские думцы и думки! Я Ангел и явлена вам с посланием Оттуда! Мне велено сообщить вам последнее предупреждение! Ваш народ стоит на грани гибели. Если вы немедля не примете чрезвычайные законы, он канет в Лету, как канули в нее филистимляне, канаане и другие народы, ослушавшиеся Гласа Небес. Посмотрите на себя…

С этими словами Ангел опять взмыла в воздух и низко поплыла над залом, говоря так, словно вещала каждому почти интимно:

– Да, посмотрите на себя! Вас тут четыреста мужчин, но только три процента из вас настоящие мужчины, способные плодиться. А ведь вы избранные, вы имеете депутатское питание, два месяца отпуска на любых курортах и многие другие привилегии. А что же делается в остальной стране?! Вот статистика… – И она вдруг стала выбрасывать из своих рукавов какие-то листовки, возносясь все выше над залом. – У вас дети просят подаяние! У вас почти миллион сирот! У вас из новорожденных только пять процентов здоровы. Пять процентов! Так какие же расходы на оборону вы можете тут обсуждать, если здоровье ваших женщин и детей в смертельной опасности! Кого вы будете защищать вашими танками и ракетами, если на ваших улицах вообще нет беременных?! Быть беременной у вас чуть ли не стыдно! В других странах женщины гордятся беременностью и ходят пузом вперед, ведь беременность – это милость Божья, ведь это Он сказал: плодитесь, размножайтесь! А вы? Вы плодитесь? Вы размножаетесь? – Она вознеслась под самый потолок, и ее голос обрел грозные ноты пророка, а нимб вокруг ее головы из золотого стал пурпурно-алым. – Я, Ангел с Небес, предупреждаю вас: если вы срочно, немедленно не примете закон о любви и материнстве и не сделаете заботу о материнстве главным – вы слышите? главным! – расходом вашего бюджета, вы пойдете в Ад! Все! Все пойдете! И либералы, и консерваторы! И демократы, и коммунисты! Вы слышали меня? Это было последнее предупреждение! Последнее… – И она растворилась в воздухе, как не было.

«ЯВЛЕНИЕ АНГЕЛА РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЕ!» – с такими аршинными заголовками вышли назавтра все газеты. Но каждая из них по-своему цитировала пророческую речь этого Ангела, поскольку, когда депутаты и охрана Думы очнулись от наваждения и бросились искать видео или хотя бы аудиозаписи этого события, оказалось, что почему-то все микрофоны и телекамеры были в эти минуты отключены…

Зато несколько именитых художников тут же приступили к созданию гигантского полотна в духе «Явления Христа народу», а самый знаменитый российский скульптор даже решил изваять этого Ангела, чтобы заменить этой монументальной фигурой памятник Карлу Марксу в Охотном Ряду.

– А-а-а-а-а!!!

Среди ночи истошный женский крик сорвал с постели разом и Пачевского, и его жену, и их детей-подростков.

Но Пачевский все-таки успел на кухню раньше всех.

И увидел бешено летающе-скачущую под потолком мышеловку, которая визжала голосом Ангела с Небес:

– А-а-а-а-ай!.. Ай-яй-яй!.. Ой!..

Тут подоспели Шура и дети и в ужасе, с открытыми ртами застыли в двери.

А мышеловка несколько раз стукнулась об потолок и наконец брякнулась на пол.

Шура отпрянула и, заикаясь, произнесла:

– Ч-что… Что это?