Если бы смерть спала (сборник) Стаут Рекс
— Верно подмечено. — Он стряхнул пепел с сигары в пепельницу. — Завтра вам не придется здесь сидеть. Утром я улетаю в Толедо, когда вернусь — не знаю. Без меня моему секретарю практически не черта делать. Нора в курсе всех моих дел, я предупрежу ее, чтоб она вас не трогала до моего возвращения. Я уже говорил вам, что все эти подлецы, в том числе и моя дочь, знают о моей невестке то, чего не знаю я. И Нора тоже. — Он сверлил меня взглядом. — Все зависит от вас. Даже моя жена может сообщить вам что-нибудь полезное. Вы танцуете?
— Да.
— Лоис любит потанцевать, но она разборчива в партнерах. Поведите ее вечером куда-нибудь. Роджер еще не клянчил у вас взаймы?
— Нет. Мне не доводилось еще быть с ним наедине.
— Для него это вовсе не обязательно. Когда попросит, дайте ему полста или сотню. Пусть у него создастся впечатление, что вы со мной на дружеской ноге. Купите моей жене цветы, только не дорогие, а то она поймет, что вам за это платят. Трелла любит, когда мужчины ей что-нибудь дарят. Можете пригласить ее на ленч к «Рустерману», только не забудьте выложить крупные чаевые. Она воспринимает это на свой счет.
Мне захотелось отодвинуться, чтоб быть подальше от дыма его сигары, но я запретил себе это делать.
— В личном плане у меня нет возражений против такой программы, — сказал я. — Но в профессиональном есть. Она слишком уж насыщена для секретаря. Они не полоумки.
— Чихал я на них. Пусть думают, что им заблагорассудится. Дом мой и деньги мои, так что проглотят все, что угодно. Вот только моя невестка… Она вертит моим сыном, как хочет, отдаляет его от меня, суется в мои дела. У меня есть к вам предложение. В тот день, когда она вылетает из моего дома, одна, без моего сына, вы получаете десять тысяч долларов наличными, это сверх гонорара Ниро Вулфу. В тот день, когда состоится развод, вы получите пятьдесят тысяч долларов. Лично вы. И это помимо тех расходов, в которые вам все обойдется, помимо гонорара Вулфу и всех его расходов.
Я уже говорил, что ни один мужчина не способен так круто переменить тему разговора, как это умеет женщина, однако придется признать, что Джарелл этой способностью обладал. Еще признаюсь вам в том, что почувствовал себя польщенным. Ясное дело, к Вулфу он обратился лишь за тем, чтобы заполучить меня, затащить к себе в библиотеку и предложить шестьдесят тысяч за то, чтоб я сфабриковал обвинение против его невестки, которая, возможно, вовсе и не змея. Если она в самом деле змея, его стремление избавиться от нее было бы вполне обоснованным, и он мог бы предоставить заниматься этим Вулфу, а мне дать возможность заработать свое обычное жалованье.
Разумеется, все это было очень легко.
— Заманчиво звучит, — кивнул я. — Только есть во всем этом одно «но». Я работаю на Ниро Вулфа. И платит мне он.
— Вы так и будете продолжать на него работать. Я всего лишь хочу, чтобы вы сделали то, ради чего я его нанял. Он свой гонорар получит.
Мой интеллект был оскорблен. Ему не следовало выражаться столь откровенно. Мне захотелось расправить плечи, задрать подбородок и сказать ему, чтоб забирал свое золото и убирался ко всем чертям. Это был самый простой выход, однако кое-что мешало мне это сделать. Во-первых, вполне возможно, она и в самом деле змея, так что никаких обвинений фабриковать не потребуется. Во-вторых, если она не змея, а он задумал ее оклеветать, ей следует знать об этом, в-третьих, он все еще считается клиентом Вулфа. В сейфе у Вулфа лежит его аванс в десять тысяч долларов, и не мне ими распоряжаться. И коль мы их берем, я должен сполна удовлетворить свое любопытство.
Я притворился, будто мне неловко.
— По-моему, мне следует доложить о вашем предложении мистеру Вулфу. Чтоб обезопасить себя.
— От чего?
— Ну… хотя бы на случай того, что вы проговоритесь во сне.
Он расхохотался.
— Вы мне нравитесь, Гудвин. Я знал, что мы поладим. Вы знаете свое дело, я знаю свое. Сколько вам потребуется на расходы? Пять тысяч? Десять?
— Ничего не требуется. Подсчитаем после. Итак, мистер Джарелл, ваше предложение я не принимаю. Если бы я и был склонен его принять, я сказал бы вам об этом в таком месте, где нас наверняка не подслушивают. Не исключено, что нас могли слышать у «Хорланда».
— А вы, однако, осторожны.
— Просто я не хочу, чтобы мне намылили шею. Итак, вы хотите, чтоб я действовал согласно вашей программе?
— Разумеется. Мне кажется, Гудвин, мы друг друга поймем. И не забывайте о следующем: я, не задумываясь, оставлю миллион долларов наличными за то, чтоб навсегда избавиться от этой женщины. Больше того — посчитаю это выгодной сделкой. Но это вовсе не значит, что меня можно обвести вокруг пальца. Я плачу за то, что у меня в руках. Если вы с кем-то вступаете в соглашение, я должен быть поставлен в известность, с кем, с какой целью и сколько это стоит.
— Вас поставят в известность. Еще какие-нибудь предложения?
Их больше не было, существенных, по крайней мере. Даже после весьма недвусмысленного предложения сфабриковать обвинение он все еще считал или притворялся, будто считает, что я могу кое-что узнать, обрабатывая его домочадцев. Я удивился, что он больше не коснулся моего замечания о том, что мне придется доложить Вулфу о нашем разговоре. Определенно, он считал мое согласие работать одновременно на двух хозяев само собой разумеющимся, если при этом хорошо платят. Он был убежден, что мы друг друга поняли, но я в этом убежден не был. Я ни в чем не был убежден. Прежде, чем отпустить меня, Джарелл дал мне два ключа, один от входной двери, другой от библиотеки. Он сказал, что ему нужно позвонить, а я сказал, что хочу прогуляться. Он заметил, что я могу воспользоваться либо этим телефоном, либо тем, который у меня в комнате. Я же пояснил ему, что всегда гуляю перед сном. Может быть, теперь мы наконец поняли друг друга.
Я прошел в передний вестибюль, спустился в лифте вниз, кивнул привратнику в холле (это был уже другой), зашагал в сторону Мэдисон и, отыскав телефонную будку, набрал нужный номер.
— Резиденция Ниро Вулфа. У телефона Орвил Кэтер, — раздалось в моем ухе.
Я оторопел. Понадобилась целая секунда, чтоб я мог прийти в себя.
— Это из городского морга, — загнусавил я. — К нам поступил труп молодого человека с классическим греческим профилем. Он прыгнул с Бруклинского моста. Согласно документам, обнаруженным у него в бумажнике, его фамилия Арчи Гудвин, и он проживает…
— Швырните его назад в реку, — распорядился Орри. — Какой прок от него мертвого? От живого-то особого не было.
— Ладно же, — сказал я, но уже не в нос. — По крайней мере, мне теперь все про тебя известно. Могу я удостоиться чести поговорить с мистером Вулфом?
— Сейчас узнаем. Он читает книгу. Подожди у телефона.
Через минуту в трубке буркнуло.
— Да.
— Я вышел пройтись и нахожусь в телефонной будке. Докладываю: кровать удобная, питание сносное. Я перезнакомился со всем семейством и симпатий ни к кому не испытываю, за исключением дочери Лоис. Она как-то застрелила белку и написала об этом стихотворение. Рад, что вы прибегли к услугам Орри. Можете с сегодняшнего дня приостановить мне выплату жалованья. Джарелл посулил шестьдесят тысяч, помимо расходов, лично мне, если я соберу улики против невестки, чтоб выдворить ее из дома. Мне кажется, вся идея состоит в том, что эти улики должны быть сфабрикованы, однако само это слово не произносилось. На это у меня уйдет двенадцать недель, получается по пять тысяч в неделю, так что жалованье мне ни к чему. Гонорар я получу наличными, налогов платить не придется. А потом скорей всего женюсь на Лоис. Между прочим, вы тоже получите свое вознаграждение.
— И сколько во всем этом трепа?
— Только не факты. Все факты верны. Их я и докладываю.
— Либо он дурачок, либо мошенник, а может, и то, и другое.
— Может, но вовсе не обязательно. Он сказал, что отвалит миллион, чтоб от нее избавиться. Похоже, это у него идея фикс. Позволю себе усомниться в данной ему вами характеристике, поскольку он ваш клиент.
— И твой тоже.
— Нет, сэр. Я его предложение не принял. Даже отказался от аванса на расходы. Повернул его от ворот, правда, в весьма неопределенной манере. Он считает, что я осторожничаю. Очевидно, он думает, что я собираюсь поставить садок, куда она попадется живьем, я же оставляю за собой право думать иначе. Я думаю, она уже это усекла. Дело в том, что она притягивает к себе мужчин без каких бы то ни было видимых усилий с ее стороны, и это настораживает. Может, она не змея, а ангел, но ангел может оказаться опасней змеи, что, скорей, правило, чем исключение. Одно из двух: либо я копаю под нее, либо вы возвращаете десять тысяч и умываете руки. Ну и как?
— Мистер Джарелл считает меня ослом.
— А меня дегенератом. Наша гордость уязвлена. Так или иначе, он должен за это заплатить. Я буду держать вас в курсе всех событий, если таковые будут иметь место.
— Очень хорошо.
— Пожалуйста, напомните Орри, что нижний ящик моего стола принадлежит мне лично и там нет ничего такого, что могло бы ему пригодиться.
Он пообещал, что напомнит, и, прежде чем повесить трубку, даже пожелал мне спокойной ночи. Я купил в киоске художественную открытку с маркой и надписал на ней Фрицу: «Прекрасно провожу время. Жаль, что со мной нет тебя, Арчи». Сунул открытку в почтовый ящик и вернулся в казармы.
Поднявшись на лифте в вестибюль десятого этажа, я решил открыть дверь своим ключом. Вспышки не было, и я понял, что систему еще не включили на ночь. Очутившись в прихожей, я подумал было, что эта система не так уж и надежна, как считает Джарелл, но тут увидел Стека, выросшего словно из-под земли.
— Мистер Джарелл дал мне ключ, — пояснил я.
— Да, сэр.
— Он дома?
— По-моему, он в библиотеке, сэр.
— В карты еще играют?
— Да, сэр.
— Если вы не заняты, от всего сердца приглашаю вас к себе в комнату перекинуться в картишки. В кункен.
Он вытаращил на меня глаза.
— Благодарю вас, сэр, только я нахожусь на службе.
— Тогда как-нибудь в другой раз. Миссис Уимен Джарелл еще на балконе?
— По-моему, нет. Я думаю, она в студии.
— Это на нашем этаже?
— Да, сэр. По главному коридору, потом направо. Там, где вы разговаривали днем с миссис Джарелл.
Черт побери, откуда ему об этом известно? И подобает ли слуге посвящать меня в то что ему об этом известно? Мне кажется, не подобает. Я подозревал, что мое приглашение сыграть у меня в комнате в кункен если не целиком разрушило звуковой барьер между нами, то, по крайней мере, сделало в нем внушительную вмятину.
Дверь студии была открыта, и из нее доносились голоса. Переступив порог, я очутился в полумраке. Свет падал лишь из коридора и от телеэкрана, на котором я увидел конферансье и всю ораву программы «Выше ноги». Их голоса я и слышал из коридора. Приглядевшись, я разглядел в кресле смутный силуэт Сьюзен.
— Не возражаете, если я к вам присоединюсь? — спросил я.
— Нет, конечно, — едва слышно ответила она.
Я сел в кресло слева от нее.
Признаюсь, в тот вечер я не обнаружил никакого внимания на телеэкран, потому что чувствовал рядом Сьюзен и приготовился испытывать на себе ее зловещее или же, наоборот, ангельское влияние. Но я ничего не испытывал. Только чувствовал слабый запах духов, напоминавший мне запах от Лили Роуэн, хотя это были и не те духи.
Когда началась коммерческая программа, Сьюзен потянулась к креслу справа, на котором лежал пульт дистанционного управления, и звук и изображение исчезли. Стало еще темней. Белый овал лица повернулся в мою сторону.
— Что бы вы хотели посмотреть, мистер Грин?
— Мне безразлично. Мистер Джарелл меня отпустил, остальные играют в карты, Я услышал, что здесь работает телевизор, вот и забрел на огонек. Что вы, то и я.
— А я просто убиваю время. В десять тридцать ничего интересного не бывает.
— Тогда оставим его в покое. Не возражаете, если я включу свет?
— Не возражаю.
Я включил свет и вернулся на прежнее место. Теперь я видел выражение ее лица. Мне показалось, что она силится выдавить улыбку, но это у нее плохо получалось.
— Если я вам мешаю…
— Вовсе нет. — Это было сказано едва слышно и как-то не то застенчиво, не то вкрадчиво. У меня создалось впечатление, будто она что-то недосказывает. Причем очень важное. — Поскольку вы здесь поселились, хорошо было бы познакомиться с вами поближе. Мне интересно, что вы собой представляете как человек. Думаю, вы бы могли рассказать мне кое-что о себе.
— Сомневаюсь. Мне самому интересно знать, что я собой представляю, но я по сей день этого не выяснил.
На ее лице забрезжила слабая улыбка.
— Ага, вы, я вижу, остроумны. Пойдем дальше. В церковь ходите?
— Нет. А разве это обязательно?
— Не знаю, как для вас, я вас еще не раскусила. Я сама туда нечасто хожу. Да, я заметила, вы не ели за обедом салат. Вы не любите салат?
— Люблю.
— Ко всему прочему, вы еще и чистосердечны. Вам не понравился наш салат. Я все собираюсь поговорить по поводу его приготовления с мачехой моего мужа, но никак не решусь. По-моему, я делаю успехи: вы остроумны, чистосердечны. Кстати, мне тоже очень бы хотелось блистать остроумием. Вы не могли бы меня этому обучить?
— Позвольте, но в вашем вопросе заключаются три теоремы, требующие доказательства: первая — я остроумен, вторая — вы нет, и третья — вы могли бы у меня научиться. Это для меня слишком сложно. Не могли бы задать что-нибудь полегче?
— Виновата. Я как-то сразу не сообразила… — Она бросила взгляд на свои наручные часы. — О! Совсем забыла! — Она вскочила с кресла и теперь смотрела на меня сверху вниз. — Я должна позвонить одному человеку. Прошу прощения, если я вам надоела, мистер Грин. В следующий раз вопросы мне будете задавать вы.
Она скользнула к двери и вышла.
Я опишу вам в точности все, как было. Я не осознал, что тоже вскочил со своего места, до тех самых пор, пока не очутился на полпути к двери. Тут я остановился и поклялся сам себе, что не сойти мне с этого самого места, если у меня не было ощущения, будто она потащила меня за собой на цепочке. Обернувшись на кресло, в котором я только что сидел, я понял, что прошел добрых десять футов, прежде чем осознал, что делаю.
Я остановился на пороге и задумался. В эту комнату я вошел с намерением хоть что-нибудь о ней узнать, а кончилось все тем, что я автоматически вскочил с места и бросился за ней, словно какая-то болонка. Но самое страшное заключалось в том, что я не мог объяснить, почему я так сделал. Не скрою, я с удовольствием поддаюсь женским чарам и наслаждаюсь всем тем, что за сим следует, но я должен понимать, что со мной происходит. Я не желаю, чтобы меня дергали за ниточку, которой я не вижу. К этой же особе, помимо всего прочего, у меня был еще и чисто профессиональный интерес.
Мне вдруг захотелось пойти в библиотеку и сказать Джареллу, что он абсолютно прав и она на самом деле змея. Еще сильней захотелось отыскать ее и сказать… Не знаю что. А еще меня прямо-таки подмывало собрать свои манатки, смотаться домой и предупредить Вулфа, что мы выслеживаем ведьму и нам потребуется кол, к которому ее нужно привязать, чтоб сжечь. Но вместо этого я отыскал лестницу и отправился спать.
Глава 4
За сорок восемь часов моего пребывания в доме Джарелла много чего случилось, а я все топтался там же, откуда начал.
Во вторник я пригласил Треллу на ленч к «Рустерману». Предприятие, надо сказать, немного рискованное, поскольку там меня хорошо знают, но я предупредил по телефону Феликса, что расследую одно дело под вымышленной фамилией, и попросил его передать всем остальным, что они меня не знают. Однако, как только мы переступили порог ресторана, я пожалел о том, что пригласил ее именно сюда. Естественно, все, начиная от швейцара и кончая самим Феликсом, знали к тому же и миссис Джарелл, поэтому я не могу вменить им в вину любопытство. Тем не менее все прошло очень хорошо, за исключением того момента, когда Бруно принес счет и положил рядом карандаш. Официант кладет карандаш лишь в том случае, когда он уверен, что ваш кредит в порядке. Я умышленно оставил этот факт без внимания, надеясь, что Трелла ничего не заметила, и, когда Бруно принес сдачу с двадцати долларов, жестом дал ему понять, что он может оставить ее себе.
Во время ленча она сказала одну вещь, которую, как мне показалось, стоило приобщить к делу, Я заметил, что мне, очевидно, следует извиниться за свой опрометчивый вывод, касающийся наблюдения, будто Джарелл недолюбливает свою невестку, на что она ответила: извиняйтесь сколько угодно, но только не потому, что он опрометчив, а потому что ошибочен. Трелла пояснила, что ее муж не недолюбливает Сьюзен, а испытывает к ней слишком жаркие чувства. Ладно, сказал я, в таком случае приношу извинения за то, что перепутал. Но что это за чувства?
— Ради Бога, перестаньте разыгрывать из себя невинность! Вы только вчера стали его секретарем, а уже провели все утро на балконе с Лоис и пригласили меня к «Рустерману». Ничего себе — секретарь.
— Но ведь его нет. Мне было ведено убивать время.
— Когда он вернется, обо всех делах ему доложит Нора, о чем вам прекрасно известно. Я не дурочка, Ален, в самом деле не дурочка. Я была бы очень сообразительна, если бы не моя жуткая лень. Возможно, вы лучше осведомлены о делах моего мужа, чем я. Ладно. Так вот, представьте себе, она его высекла.
— Что касается моей невинности, то я, как секретарь, обязан ее разыгрывать. Что же касается моей осведомленности относительно дел вашего мужа, то я и не знал, что Сьюзен его высекла. Вы присутствовали при этом?
— При этом никто не присутствовал. Только не подумайте, будто она высекла его самым обыкновенным образом — она этого делать не станет. Не знаю, как уж она это сделала, быть может, одним взглядом. Она может своим взглядом либо испепелить, либо вселить надежду. А я и не подозревала, что женщина в состоянии испепелить его взглядом — я думала, для этого нужна раскаленная кочерга. Правда, это до того, как я узнала Сьюзен. Она уже успела околдовать вас?
— Нет. — Я и сам не знал, лгу или говорю правду. — Я не уверен, что правильно вас понял. Если мне надлежит понимать вас в буквальном смысле, то я достаточно невинен для того, чтоб быть шокированным. Сьюзен ведь жена его сына.
— Да. Ну и что из этого?
— Но ведь он же не придурок?
Она похлопала меня по руке.
— Похоже, я ошиблась на ваш счет. Единственное ваше желание — прикидываться простачком. Конечно же, он придурок. Это известно каждому. Ну, ладно, коль уж я сделала выход, пройдусь по магазинам. Не желаете составить мне компанию?
Я поблагодарил ее за честь, но тем не менее отклонил это предложение.
Я прошел пешком кварталов тридцать, чтобы размять ноги, и размышлял по пути, позвонить Вулфу или нет. Если я доложу ему о том, что выведал у Треллы, я имею в виду насчет приставаний нашего клиента к своей невестке, Вулф тут же велит мне собирать вещи и вернуться домой, ибо семейными дрязгами он не занимается. Мне же хотелось поболтаться там еще немного, чтобы предстать перед Сьюзен еще хотя бы раз с тем, чтоб проверить, какие отклонения происходят в ее присутствии с моим пульсом и дыханием. Если же я позвоню Вулфу и не скажу о том, что только что узнал, мне вообще будет нечего ему сказать. Так что я решил сберечь десять центов.
Стек сказал, что миссис Уимен Джарелл дома нет, мисс Джарелл тоже. Он передал мне, что мистер Фут просил ему доложить, когда я вернусь, на что я ответил: хорошо, доложите. Решив, что мне полагается хотя бы появиться на своем рабочем месте, я повесил шляпу и плащ в стенной шкаф и направился в библиотеку. Нора Кент сидела за столом Джарелла и разговаривала по красному телефону; я приблизился ленивой походкой к стенным шкафам и открыл один наугад. «Бумажное производство в Бразилии», — прочитал на верхней папке, вынул ее и начал листать.
— Вы что-то ищете, мистер Грин? — раздался за моей спиной голос Норы.
Я обернулся.
— Да нет. Просто мне захотелось сделать что-нибудь полезное. Если секретарю необходимо ознакомиться со всеми этими бумагами, у меня, по-видимому, уйдет года два-три, не меньше.
— О нет, это вовсе не так уж долго. Как только вернется мистер Джарелл, мы сразу подключим вас к работе.
— Вежливый ответ. Ценю. Могли бы просто сказать: не суй свой нос куда не следует. — Я положил папку на место и закрыл шкаф. — Могу хоть чем-нибудь быть полезен? Короче, вам не требуется вынести мусорную корзину или сменить промокательную бумагу на пресс-папье?
— Нет, благодарю вас. Кстати, раз мистер Джарелл дал вам ключи, я не вправе запретить вам совать нос куда не следует.
— Вы правы. Беру свои слова назад. От него что-нибудь слышно?
— Да, он звонил около часа назад. Вернется завтра, скорей всего к вечеру.
В ее манерах было что-то настораживающее. Дело не в том, что стенографистке не подобает говорить в такой манере с секретарем (уж кто-кто, а я просек, что называть ее стенографисткой все равно, что Вулфа сыщиком). Не могу вам объяснить толком, что именно, поскольку сам не знаю. Просто в наших отношениях что-то было не так, а что — не знаю. Я надеялся, это прояснит наш дальнейший разговор, но тут зазвонил телефон.
Нора сняла трубку черного аппарата и через секунду передала ее мне.
— Это вас. Мистер Фут.
— Хелло, Роджер. (Попрошаек я называю только по имени), — Ален у телефона.
— Вы очень плохой секретарь. Где это вы болтаетесь целый день?
— Вокруг да около. Но сейчас я на месте…
— Это я знаю, по-моему, вы играете в кункен. Не желаете разбогатеть? Старикан в отсутствии, так что вы там не требуетесь.
— С удовольствием. Где?
— В моей комнате. Подниметесь на верхний этаж, направо мимо вашей комнаты первый поворот налево. Я буду вас ждать у двери.
Комната Фута оказалась побольше моей. Она целиком выражала вкусы ее хозяина. Кресла были обиты зеленой кожей, габариты одного из них вполне бы устроили самого Вулфа. К стенам были приклеены скотчем десятки фотографий лошадей, в основном цветные.
— Нет такой лошади, которая бы не поживилась из моего кармана, — сказал Роджер. — Мускулистые. Красавицы. Я продираю утром глаза, а они здесь, передо мной. Стоит ради такого проснуться. Мужчина всегда должен знать, ради чего ему начинать новый день. Верно?
Я кивнул.
Я думал, мы будем играть центов на двадцать за очко или даже больше, и если он выиграет, я ему плачу, если выигрываю я, он остается мне должен. Однако мы играли по-приятельски, по центу за очко. Фут был первоклассным игроком, мог говорить о чем угодно, а сам помнил каждый снос и прикуп. Я выиграл всего 92 цента, и то только потому, что мне страшно везло.
Воспользовавшись каким-то его анекдотом, я бросил как бы мимоходом:
— Это мне напоминает одно услышанное сегодня замечание. Кстати, что вы думаете о человеке, который пристает к жене собственного сына?
Он как раз раздавал карты. Его рука на секунду застыла в воздухе.
— Кому принадлежит это сообщение?
— Так я вам и сказал. Эта была конфиденциальная беседа.
— Имена назывались?
— Разумеется.
— Вас зовут Альфред?
— Ален.
— Я забываю имена людей, но лошадей никогда. Вот что я скажу вам, Ален. Что касается отношений моего зятя к деньгам и брату своей жены, то я могу дать вам на этот счет любые сведения. Во всем остальном я не авторитет. Не горюю, если кто-то имеет на него зуб. Оплакивать не стану. Поехали.
Из этого высказывания вряд ли можно было что-либо извлечь. В шесть я сказал, что мне нужно искупаться и переодеться перед свиданием с Лоис. Он быстро и точно подсчитал мой выигрыш и протянул мне для проверки листок.
— В настоящий момент я не располагаю девяноста двумя центами, — сказал он, — но они могут превратиться в девяносто два доллара, а то и больше. В четверг на «Ямайке» Пух Персика выигрывает в пятом забеге восемь к одному. Из шестидесяти долларов сорок могу поставить на него. На руки получу триста двадцать, из них половина ваши. Плюс девяносто два цента.
Я сказал, что это звучит очень заманчиво и что я дам ему ответ завтра. Я знал, получив деньги, он тут же исчезнет, а я этого не хотел.
Утром на балконе я предложил Лоис пообедать вместе и потанцевать. Я тогда назвал «Фламинго», но, судя по тому, что произошло днем у «Рустермана», туда идти не следовало. Я спросил у Лоис, не будет ли она возражать, если мы двинем в «Колонн» в Вилледже, где подвизается хороший оркестр и где меня никто не знает, по крайней мере, по фамилии. Она на секунду задумалась, но потом сказала, что это очень даже забавно, потому что она там никогда не была.
Джарелл предупредил меня, что Лоис разборчива в партнерах, и, надо сказать, она имела на это полное право. Она чувствовала ритм всем телом и во всем была послушна партнеру. Для того чтоб не ударить перед ней лицом в грязь, я отключился полностью, думая лишь о своих руках и ногах, так что, когда наступила полночь, а вместе с ней подошло время выпить шампанского, я ни на шаг не продвинулся в том, что задумал. Подняв бокал с шампанским, Лоис провозгласила: «За жизнь и смерть» — и залпом его осушила. Поставив бокал на столик, добавила: «Если бы смерть спала».
— Присоединяюсь к вашему тосту, — сказал я, ставя свой пустой бокал рядом с ее. — Если только правильно вас понял. Что означает сия фраза?
— Сама не знаю, хотя сочинила ее сама. Это из моего стихотворения. Вот последние пять строчек:
- Иль грызун бы высоко скакал,
- Свободный и быстрый, с ветки на ветку,
- Иль девчонка бы горьких рыданий обрушила шквал,
- Проклиная безносую нашу соседку,
- О, если бы смерть спала!
— Мне нравится, как это звучит, — сказал я, — Но, кажется, я не улавливаю смысла.
— Я его тоже не улавливаю, вот почему и решила, что это настоящая поэзия. Сьюзен говорит, будто ей здесь все понятно. Может, правда, она притворяется. На ее взгляд, здесь только одно неверно: вместо «горькие рыдания», говорит она, должны быть «сладкие рыдания». Мне не нравится. А вам?
— Горькие лучше. Сьюзен любит стихи?
— Не знаю. Ее я понимаю так же мало, как и это стихотворение. Я думаю, Сьюзен больше всего любит Сьюзен. Правда, она моя золовка, ее спальня больше моей, к тому же я обожаю своего брата, когда мы с ним не в ссоре, так что я, возможно, просто к ней придираюсь. Одним словом, я должна все проанализировать.
— Стоит, — кивнул я. — Вчера вечером вокруг нее собрались все мужчины, кроме вашего отца. Наверное, он ее просто не заметил.
— Кто-кто, а он-то заметил. Вы знаете, кто такой сатир?
— Более-менее представляю.
— Загляните в словарь. Я уже это сделала. Я не могу сказать, что мой отец сатир, потому что у него уйма времени уходит на процесс дальнейшего обогащения. По-моему, он просто обычный кот. Что это там заиграли? Мокаджубу?
Она была права. Я встал, обошел вокруг стола и отодвинул ее стул.
Нужно отдать должное среде, которая оказалась более продуктивной, чем вторник, но не подумайте, будто я чего-то достиг в среду. Я просто слегка расширил круг моих знакомств. Вернувшись во вторник около двух часов ночи и проведя в постели свой излюбленный восьмичасовой минимум, я спустился вниз в полной уверенности, что позавтракать теперь будет не так-то просто. Однако буквально через полминуты после того, как я вошел в столовую, я увидел спешащего в мою сторону Стека со стаканом апельсинового сока в руке. Я сказал ему, что протяну на соке и кофе до ленча, но не тут-то было, сэр. Через десять минут он притащил тосты, бекон, омлет из трех яиц, два сорта варенья и чашку кофе. Расправившись со всем этим в обществе утренней «Таймс», я двинул в библиотеку, где проболтался минут тридцать, но так и не успел побеседовать с Норой Кент. Нет, она тоже там была, но у нее все время находились какие-то дела, а может, она их себе придумывала. Одним словом, я сдался и покинул библиотеку. Она сообщила, что Джарелл прилетает на Ла Гуардия в три ноль пять.
Проходя мимо студии, я обнаружил, что мои часы показывают одиннадцать пятьдесят шесть, так что у меня была возможность послушать двенадцатичасовую сводку новостей. Дверь была закрыта. Я открыл ее и, переступив порог, замер на месте. В студии кто-то был. Я увидел в кресле Сьюзен, напротив нее стоял незнакомый мужчина в темно-сером костюме. В профиль его подбородок выглядел решительным. Вероятно, он был уж очень погружен в свои мысли, потому что никак не прореагировал на меня.
— Прошу прощения. Я просто прогуливаюсь, — поспешил сказать я и собрался ретироваться, но меня остановил голос Сьюзен:
— Остановитесь, мистер Грин. Это Джим Ибер. Джим, это Ален Грин. Я вам о нем рассказывала.
Мой предшественник был все еще поглощен своими мыслями, но тем не менее протянул мне руку. Я обнаружил, что у него дряблая мускулатура.
— Я зашел повидать мистера Джарелла, а его не оказалось, — заговорил он будто через силу. — Так, по поводу одного пустячка. Как вам работается?
— Был бы в восторге, если бы и впредь все шло так, как в эти первые два дня. Не знаю, что будет, когда вернется мистер Джарелл. Может, просветите меня немного на этот счет?
— Просветить?
Могло показаться, будто он впервые слышит это слово. Определенно, его мучили проблемы, далекие от его прежней работы, иначе бы я его заинтересовал.
— Что ж, как-нибудь в другой раз, — сдался я. — Прошу прощения за то, что прервал вашу беседу.
— Я как раз собирался уходить, — заявил Джим Ибер и, высоко задрав подбородок, прошагал мимо меня к двери.
— О, Господи, — вырвалось у Сьюзен.
— Быть может, я смогу быть чем-либо полезен?
— Нет, благодарю вас. — Она покачала головой и встала. — Вы не возражаете, если я… Мне нужно кое-что обдумать.
Уходя, Ибер закрыл за собой дверь, и я поспешил открыть ее перед Сьюзен. Она направилась в сторону задней лестницы, завернула за угол, и вскорости загудел лифт. Убедившись в том, что она не пошла вдогонку за Ибером, я включил радио и прослушал конец сводки новостей.
Это было мое новое знакомство. Следующее, заслуживающее внимания событие произошло в ту же среду шесть часов спустя, и хотя, как я уже сказал, не продвинуло меня ни на шаг вперед, оно придало всей ситуации совершенно иную окраску. Но прежде чем рассказать о нем, я должен упомянуть о своей короткой беседе с Уименом. Я листал в гостиной журнал, когда туда вошел он, прошел на балкон, но тут же вернулся и подошел ко мне.
— Не похоже, чтобы вы переутомились, не так ли? — заметил он.
Это можно произнести по-разному, начиная от издевки и кончая дружеской шуткой. В его устах это прозвучало как нечто среднее. Конечно, я мог ответить: «Вы тоже не надрываетесь», но не стал этого делать. Он был слишком худ и слишком жалок для того, чтоб быть хорошей мишенью для насмешек, плюс ко всему считал себя занудой. Я знал, что Уимен продюсер двух бродвейских шоу, одно из которых прекратило свое существование через три дня после премьеры, другое продолжалось почти месяц. К тому же его отец сказал мне, что, хотя Уимен и отравлен змеиным ядом, он все еще не потерял надежду обучить его искусству делать деньги.
Поэтому я все перевел в шутку:
— Нет.
Складка на его переносице стала еще глубже.
— А вы не больно разговорчивы.
— Вот тут вы ошибаетесь. Стоит мне только начать, и я вас заговорю. Ну, поехали. Час назад я зашел в студию послушать сводку новостей, там был какой-то тип, который разговаривал о чем-то с вашей женой, и она мне его представила. Оказалось, что это Джим Ибер. Меня вот что интересует: не хочет ли он получить свое место назад, если да, то удастся ему это или нет. Я ушел с хорошего места, так что мне не хотелось бы ставить под угрозу свое будущее. Я не стал спрашивать об этом у вашей жены, но я был бы вам очень признателен, если бы вы сами у нее об этом спросили и передали ответ мне.
Он поджал губы, но тут же спохватился и принял обычное выражение.
— Когда это было? Час назад?
— Именно. Около полудня.
— И они говорили… гм… о работе?
— Не имею представления. Я не знал, что они там, открыл дверь и вошел. И тут мне пришло в голову, что в разговоре с вашей женой он мог сказать или намекнуть, что снова хочет на это место.
— Вполне возможно.
— Вы спросите у нее?
— Спрошу. — Он повернулся и зашагал к выходу. — Сейчас подадут ленч. Вы составите компанию? — поинтересовался он на ходу.
Я ответил утвердительно.
За столом нас собралось всего пятеро: Трелла, Сьюзен, Уимен, Роджер и Ален. Лоис не показывалась со вчерашнего дня. Норе отнесли ленч в библиотеку. Во время трапезы Роджер предложил снова перекинуться в картишки, и я подумал, что могу с таким же успехом провести эти два часа до приезда Джарелла в его обществе. Он выиграл 2 доллара и 51 цент. Желая избавить его от неудобства снова заводить разговор о Пухе Персика, я завел его сам, сказав, что сразу после обеда у меня будет шестьдесят долларов.
Я сидел в библиотеке с Норой, когда в пятом часу приехал Джарелл. Он влетел в комнату как вихрь, швырнул под стол портфель, бросил Норе: «Свяжите меня с Клеем» — и направился к своему столу. Меня будто и не было. Я рассеянно слушал телефонный разговор и навострил уши только тогда, когда Нора, перечисляя все случившееся в его отсутствие, упомянута среди прочего, что утром объявился Джим Ибер.
Он поднял голову.
— Заходил? Звонил?
— Заходил. Взял какие-то бумаги, которые оставались в его столе. Сказал, что пришел специально за ними. Вот и все. Я видела эти бумаги, что-то сугубо личное. Потом разговаривал с Сьюзен в студии. Не знаю, то ли они условились о встрече заранее, то ли это вышло случайно. С ними был мистер Грин, который видел, как Джим уходил.
Определенно, все в этом доме были обо всем осведомлены. О том, что заходил Ибер, упоминалось за ленчем, но Норы за столом не было. Конечно, ей мог сказать об этом кто угодно, в том числе Стек.
— Вы были с ними? — ухватился за меня Джарелл.
— Всего несколько секунд. Я хотел послушать по радио новости и зашел в студию. Ваша невестка нас представила. Вот, можно сказать, и все. Он сказал тут же, что уходит. И ушел.
Джарелл хотел было что-то сказать, но, очевидно, передумал. Вопросы, которые он мог задать Арчи Гудвину, не подобало задавать Алену Грину в присутствии стенографистки. Он обратился к ней:
— Что ему было нужно? Кроме бумаг?
— Ничего. Да, он решил, что вы дома, и хотел вас повидать. Он так сказал.
Джарелл облизнул губы и бросил на меня многозначительный взгляд.
— Ладно, покажите мне почту, — велел он Норе.
Она достала из ящика почту и отдала Джареллу. Поболтавшись еще несколько минут в библиотеке, я поинтересовался у Джарелла, нужен ли я ему, и, получив отрицательный ответ, направился к себе.
Не могу сказать с точностью до минуты, когда это случилось. Постараюсь припомнить как можно точней. В четверть шестого я решил принять душ и побриться. Обычно эта процедура занимает у меня полчаса. Я надевал брюки, когда распахнулась дверь и на пороге появился Джарелл с воплем: «Скорей!» Он на ходу развернулся и устремился по коридору, выкрикивая: «Скорей!» Мне показалось, что он зовет меня на какую-то неофициальную встречу, где необязательно появляться при носках и в туфлях, потому я быстро запихнул рубашку в брюки и уже на ходу застегнул «молнию». Я вывернул из-за угла в тот самый момент, когда он коснулся ручки двери в библиотеку.
— Заперто, — констатировал он.
Читать бесплатно другие книги:
