Изображение военных действий 1812 года Барклай-де-Толли Михаил

Ужасен был вид на них близкого разрушения от города. Весьма немногих сохранить возможно было.

Фельдмаршал разрешил сделанное прежде генералом Розеном представление выступить с отрядом для наблюдения; в состав его назначены полки гвардейской пехоты, два полка кирасир и три казачьих полка войска Донского. Не всем казалась чуждою всякого соображения мысль воспретить генералу Розену идти далее первой почтовой станции в селение Ляды.

Маршал Ней, после сдачи значительной части его войск, видя гибельное свое положение, решился на отчаянное предприятие: перейти Днепр как единственное средство спасения.

Генерал Милорадович, отделив часть войск для собрания в одно место разбросанного по лесам неприятеля, возвратился в Красный, и я сопровождал его.

Ноября 7-го числа сделал я представление фельдмаршалу: усилив отряд генерала Розена, приказать ему идти вперед, и просил поручить его мне.

С особенною благосклонностью выслушав меня, изъявил соизволение, и немедленно сделана перемена в составе отряда. По собственному назначению его поступили лейб-гвардии егерский и Финляндский полки, кирасирские полки его и ее величеств, гвардейская пешая артиллерия и батарейная рота конной артиллерии. Присоединенные батальоны пехоты в числе 12 имели при себе полевые орудия.

Долго не имевши случая видеть никого из лиц, обладающих главнейшим влиянием на дела, слышал я, что генерал-квартирмейстер Толь с настойчивостью доказывал необходимость наблюдения к стороне Днепра и селения Сырокоренья, но дежурный генерал Коновницын, далеко не равных способностей для соображений дальновидных и сложных, отверг его предложение, и, конечно, ему обязан маршал Ней своим спасением.

Беспрепятственно дошедши до селения Сырокоренья, решился он на отчаянное предприятие: перейти Днепр по льду. Недостаточно сильны были морозы, и лед гнулся под ногами. Оставив на берегу десять пушек, мало весьма тяжестей, Ней пустился, сопровождаемый до полуторы тысяч человек; за ним вели верховую, его единственную, лошадь.

Нерешительные и медленные действия армии при Красном фельдмаршал в донесении государю представил баталиями, данными в продолжение нескольких дней, тогда как сражения корпусов были отдельные, не всеми их силами в совокупности, не в одно время, не по общему соображению.

Робким действиям надобно было дать благовидное окончание, и какое может быть лучше баталий? А они составлялись по произволу. Вместе с тем поставлены на вид потери и расстройство неприятельской армии, готовые поражения и даже не отвергалась мысль совершенного его уничтожения при переправе чрез реку Березину, куда адмирал Чичагов обращен со всеми его силами.

Отправляясь к порученному мне отряду, получил я наставление фельдмаршала в следующих выражениях: «Голубчик, будь осторожен, избегай случаев, где ты можешь понести потерю в людях!» – «Видевши состояние неприятельских войск, – отвечал я ему, – которые гонит кто хочет, не входит в мой расчет отличиться подобно графу Ожаровскому».

Светлейший воспретил переходить Днепр, но переслать часть пехоты, если атаман Платов найдет то необходимым. Ручаясь за точность исполнения, я перекрестился, но должен признаться, что тогда же решился поступить иначе. Его желание было, чтобы Наполеона полагали недалеко, и что он готов преследовать его.

Атаман Платов намеревался затруднить неприятеля при переправе чрез Днепр в Дубровне или Орше, но уже прошел он беспрепятственно.

С возможною скоростью прибыл отряд мой в Дубровну, но посланный вперед генерал-майор Бороздин, не помыслив об исправлении моста, переправился за Днепр. Узнав, что мост устроен был под руководством французского офицера, жителем города, я заставил его исправить мост по возможности. Ему выданы цепи и канаты от артиллерии, от всех полковых обозов выданы веревки. Сваи до поверхности воды были тверды. В продолжение полутора суток на малое время отлучался я от работ, и все приуготовлено было.

Пехота переведена без остановки, также артиллерия, подвигаемая людьми по толстым доскам, постланным вдоль моста. Большое затруднение представляли ее лошади, несмотря на принятые меры осторожности, ибо мост был потрясаем и грозил разрушением. Лошадей двух кирасирских полков не иначе переправили, как спутывая ноги каждой из них, и, положивши на бок, протаскивали за хвост по доскам.

Лошади казачьих полков перегнаны вплавь. Я поспешил соединиться с атаманом Платовым, который находился на том берегу и требовал пехоты. Средством сообщения служили нам две малые лодки. Он переслал мне захваченных значительных двух чиновников (non combattans), из которых одного отправил я при письме фельдмаршалу, прося удостоить его полчаса разговора, ибо он имел точные сведения о состоянии армии Наполеона, бывши с нею в одно время в Смоленске[42].

Усилившийся на Днепре лед разрушил мост, и остались на месте все вообще обозы, часть патронных ящиков и все провиантские фуры (некоторые подробности о переправе допустил я потому единственно, что она совершена необыкновенным способом, и в доказательство, что возможно с несравненным русским солдатом).

Фельдмаршал приказал отрядам графа Ожаровского и Бороздина следовать для наблюдения к городу Могилеву, полагая, что там войска польские генерала Домбровского. Партизаны: Давыдов, переправясь за Днепр вплавь, схватил депо кирасир; Сеславин оставлен в распоряжении атамана Платова.

Армия, в видах удобнейших средств продовольствия? из Красного пошла в город Копыс.

Отряд мой недалеко за Днепром имел ночлег при хуторе, принадлежащем одному из монастырей города Орши. Атаман сообщил мне, что, удаляясь от Смоленска, когда Наполеон и его армия там еще находились, он с того времени не имел никаких известий и был чрезвычайно удивлен, когда захваченный пленный со всею подробностью рассказал ему, что маршал Ней с малым числом сопровождавших его, перейдя Днепр с большою опасностью и, слышав от поселян, что в окрестности появились казаки во множестве, скрывался в лесах недалеко от Дубровны, но высланные к нему из Орши полки, освободив его, дали возможность идти вперед с полною безопасностью.

Я донес фельдмаршалу о переходе моем за Днепр и получил с нарочным приказание остановиться в местечке Толочне до прибытия авангарда Милорадовича. Это обнаруживало внушение окружающих его, дабы вместе с приходом авангарда могла быть допущена мысль, что и сама армия готова быть у реки Березины.

Здесь на первом ночлеге моем явился ко мне еврей с рапортом князю Кутузову графа Витгенштейна, что маршал Виктор стоит с корпусом в прежней позиции у местечка Черен вероятно закрывая собою войска маршала Удино, и что кавалерия его много препятствует наблюдению за ним.

Прочитав рапорт, я вложил в него записку с замечанием моим, что, поставя часть войск пред графом Витгенштейном для сокрытия движения своего, мог неприятель дать войскам направление по внешней стороне озера Долгое, обращенной к реке Березине, и ускорить соединение с Наполеоном одним, по крайней мере очень большим переходом.

Отряд мой заходил на короткое время в город Оршу, где незадолго пред тем был с частью конницы Мюрат, король Неаполитанский, и я поспешил соединиться с атаманом. Он согласился подтвердить донесение мое фельдмаршалу, что повеление его дождаться авангарда в местечке Толочне я получил, пройдя уже его (хотя я находился за один еще переход), и представил, с своей стороны, что, вступая в огромные леса Минской губернии, ему необходима пехота, почему и предложил он мне следовать за собою или сколь можно ближе.

Мы находили в разных местах оставленную артиллерию, и даже сброшенную в воду с такою торопливостью, что недоставало времени скрыть ее от глаз! Потеря в людях несравненно превосходила все другие. Тысячи были умерших и замерзающих людей. Нигде не было пристанища; местечки и селения обращены в пепел, и умножавшиеся пленные, все больные и раненые, большое число чиновников (non combattans) должны были ожидать неизбежной смерти.

Ежеминутное зрелище страждующего человечества истощало сострадание и самое чувство сожаления притупляло. Каждый из сих несчастных, в глазах подобных ему, казалось, переставал быть человеком. Претерпеваемые страдания были общие, бедствие свыше всякого воображения! Не имея средств подать помощь, мы видели в них жертвы, обреченные на смерть.

Атаману Платову сообщено к сведению данное мне приказание, содействуя ему, исполнять по возможности его требования.

Обращенный к городу Могилеву с отрядом граф Ожаровский занял Могилев, взял немногих оставшихся поляков и госпитали. Генерал Бороздин с отрядом наблюдал дороги в окрестностях, где неприятеля уже не было! Задолго прежде вышла из Могилева дивизия польских войск генерала Домбровского равномерно, и последние от двух до трех тысяч человек разных частей войск выступили весьма недавно.

Бороздин донесения свои отправлял непосредственно в Главную квартиру. Если бы Бороздин не был прежде флигель-адъютантом, князь Кутузов, со всею проницательностью своею, затруднился бы найти назначение, в котором мог он быть на что-нибудь годным. Певец искусный и приятный!

Назначением своим Бороздин обязан покровительству дежурного генерала Коновницына, которого не отказывал он человеку, имеющему способность льстить ему ловким образом. Дарованиям всякого другого имел он снисхождение способствовать не быть на видном месте.

Наполеон отступал с невероятною поспешностью, опасаясь быть настигнут нашею армиею прежде перехода за реку Березину. Но опасения его были напрасны, и, хотя точные были сведения о неприятельской армии, фельдмаршал не трогался с места, правдоподобно, с тем расчетом, что далекий путь, усиливающаяся зима, свирепствующий голод и предстоящая борьба при Березине, без содействия Главной армии, приведут французское войско в состояние, близкое к разрушению.

Если бы атаман Платов из Главной квартиры имел вовремя извещение о выходе трех тысяч человек польских войск из Могилева, они были бы в руках наших, ибо вслед за ним шел весь отряд мой. Непонятно ему было равнодушие, с которым смотрели на важнейший тогда предмет соединения с армиею адмирала Чичагова и на необходимость усиления ее средств.

Поздно вечером, окончивши переход 15-го числа ноября, расположился я на ночлег у селения Лошницы, последней почтовой станции к городу Борисову. Здесь явился ко мне адъютант адмирала Чичагова, поручик Лисаневич, с предложением присоединиться к нему в городе Борисове с моим отрядом, о следовании которого узнал он от атамана Платова.

Адъютант рассказал мне подробно, что атаман, приблизившись к Борисову, имел впереди храброго партизана Сеславина, который, не замеченный в темноте, ворвался в город. Внезапность происшествия, тысячи появившихся казаков произвели общее смятение.

Слабая дивизия французской пехоты генерала Пертуно поспешно удалилась в надежде пройти к войскам, стоявшим у переправы, но пресекли ей путь войска графа Витгенштейна, и она, равно как два кавалерийские полка Рейнской конфедерации, принуждена была сдаться пленными, и город остался во власти нашей, и восстановлено сообщение с противоположным берегом реки.

Отправив обратно адъютанта, я представил чрез него строевой рапорт адмиралу и просил доложить ему, что войска, только что сделавшие переход, готовы охотно совершить новый, что я, находя нужным дать время на сварение каши, поправление обуви и отдых всего не более четырех часов, выступлю непременно.

Быстро шли войска, желающие боя, и задолго пред полуднем вошли в Борисов, не сделав на марше привала, и тотчас приступили к работам при переправе.

На переходе моем от Лошницы в ночное время следовавшие позади кони трех казачьих моих полков частью захвачены были скрывшимся в лесу неприятелем, многие толпы которого в добровольной сдаче находили расчет не умереть с голоду.

Прибывши в Борисов пред полуднем, явился я к атаману, который сообщил мне желание адмирала, чтобы я поспешил присоединиться к нему и приступил немедленно к устроению переправы. Чрез реку Березину и ее протоки сделаны были временные на козлах мосты, постланы соломою, поливаемы водою, скрепляемою морозом.

Без затруднения прошла пехота, артиллерия и зарядные ящики перевезены не без опасности. Особенная способность и ловкость казаков отвратили все прочие препятствия; отысканы броды, два кирасирские полка переправились без потери времени.

Доходившие до нас смутные и тревожные слухи объяснились по прибытии в Борисов. Город весьма недавно занят был адмиралом с значительными силами, выслан авангард по направлению на Лошницы под командою генерала графа Палена (родственника знаменитого Петра Петровича).

Неприятель, пользующийся лесистым местоположением, кавалерию нашу, шедшую впереди, опрокинул с уроном; она смяла невдалеке подкреплявшую ее пехоту, и, не предваря о происшедшем, авангард в величайшем расстройстве явился у Борисова, и за ним преследующий неприятель ворвался в город.

Адмирал отступил с войском за мост, и по его приказанию он сожжен. Потеряны обозы с лошадьми, вместе экипажи адмирала со всем имуществом, дорогими вещами и серебряным сервизом на столе, готовым для обеда. Прервано наблюдение на левом берегу Березины.

При переходе Наполеона чрез местечко Бобр к нему присоединились: свежий корпус маршала Виктора, все войска маршала Удино, защищавшие Полоцк (исключая Баварский корпуса, с которым генерал князь Вреде прямо из Полоцка отправился в Литву), равно и войска польские генерала Домбровского.

В Борисове был генерал граф Витгенштейн с его Главною квартирою. Главные силы сего корпуса были в близком расстоянии; при нем находилась часть их, не допускаемая до переправы арьергардом маршала Виктора, а с ним и войска все время на правом уже берегу реки Березины.

Граф Витгенштейн, по давнему знакомству, принял меня с особенным вниманием, и я нашел те же свойства рыцаря и ни малейшей гордости, хотя легко она могла выказаться при рассказе о соображениях и планах, им исполненных, о многих выигранных генеральных сражениях, о мужестве войск, которым ничто противостать не может.

Он говорил мне, что адмирал Чичагов, имея средства возбранить переправу или нанести армии Наполеона сильное поражение, но, оставя слабый отряд генерала Чаплица, со всеми войсками отдалился на большое расстояние. Графу отвечал я, что мне известен сообщенный ему общий план действий, государем императором начертанный, который доставлен фельдмаршалу флигель-адъютантом полковником Чернышевым в селение Красная Пахра, в шестой день по занятии Наполеоном Москвы, когда армия наша правым берегом Москва-реки совершила достопамятное фланговое движение до Подольска и перешла на Калужскую дорогу.

Никто предполагать не мог, что, после кратковременного пребывания в Москве, Наполеон найдется в необходимости предпринять отступление, и потому большую еще основательность имело соображение государя направить значительные силы на линию неприятельских коммуникаций, где находились склады огромных заготовлений, расположены рекрутские депо, проходили к армии отряды и разного рода снабжения.

Исполнение сего возлагал фельдмаршал на адмирала Чичагова, рассчитывая, что к тому приступил он не менее, как с шестьюдесятью тысячами человек. Предписание получено им, когда находился он против генерала князя Шварценберга, начальствующего австрийскими войсками, и корпуса саксонцев под командою французского генерала Ренье, ревностного исполнителя повелений Наполеона, требовавшего с настойчивостью от князя Шварценберга более решительных действий.

Адмирал для удержания их, оставивши генерал-лейтенанта барона Остен-Сакена с двадцатью шестью тысячами человек, с прочими войсками взял направление чрез город Минск на Борисов, главную операционную линию неприятеля. В обязанности его было стараться войти в сношение с войсками под городом Полоцком, сопротивление которого не полагалось продолжительным, когда прибудут дружины Санкт-Петербургского и Новгородского ополчений, отряд генерал-адъютанта Кутузова и значительные подкрепления генерал-лейтенанта Штейнгеля, призванного из Финляндии.

Итак, в тылу армии Наполеона, у которого нельзя было подозревать намерения скорого отступления, могли составиться силы, угрожающие гибельными последствиями. Графу Витгенштейну известно уже было, что причиною отдаления адмирала к городу Игумену был фельдмаршал, имевший неосновательные сведения, что Наполеон найдет там удобнейшую переправу. Сообщивши графу, что сего дня (16-го числа ноября) атаман Платов со всеми казаками и моим отрядом в течение ночи присоединится к армии адмирала, я с ним расстался[43].

В позднее время ночи на 17-е число ноября атаман с войсками присоединился к армии адмирала. Здесь узнали мы, что в следовании своем чрез город Минск адмирал овладел огромными в нем складами провиантских запасов, комиссариатских, госпитальных и аптекарских вещей, для охранения которых оставлен небольшой отряд войск.

Далее на пути авангард его под начальством храброго генерал-адъютанта графа Ламберта нашел перед городом Борисовом занятое неприятелем мостовое укрепление, нами прежде устроенное для прикрытия моста, длиною немного менее версты, чрез болота, прорезанные рекою Березиною и ее протоками.

Граф Ламберт дал приказание пехоте сомкнуться в колонны, немедленно атаковал укрепление и взял его штурмом. Упорна была защита, велик неприятеля урон. Граф Ламберт получил тяжелую рану, и в армии адмирала не стало одного из отличнейших и распорядительного генерала.

Генерал Домбровский отступил за реку и в городе не остановился. Досталось победителям шесть пушек и до двух тысяч пленных. Адмирал пришел к реке Березине, имея менее тридцати тысяч человек, следовательно, не с половиною предполагаемого фельдмаршалом количества.

Он не имел сведения о наших войсках; еще менее, где и с какими силами Наполеон. На левом берегу Березины, в городе Борисове, находился неприятель, где, по твердому сопротивлению и хорошему состоянию войск генерала Домбровского, заключил он, что и прочие части армии в равном устройстве.

Ноября 17-го числа с рассветом явился я к адмиралу. Благосклонно приняв меня, он говорил, что, бывши извещен о появившейся неприятельской кавалерии на левом берегу реки Березины, в 23 верстах ниже Борисова, он, оставивши с генералом Чаплицем отряд для прикрытия Зембинского дефиле, прошел мимо Борисова и далее по направлению на Игумен, но возвратился с возможною поспешностью, извещенный, что в селение Вытча прибыл неприятель в больших силах, занял возвышенный левый берег Березины огромными батареями, обстреливающими противолежащую низменность, устроил мосты, и уже значительная часть пехоты перешла с пушками.

Генерал-майор Чаплиц, не имея средств удержать их, принужден истребить мост чрез речку Гойну, открыть Зембинское дефиле и отступить в лес, которого за ним вслед большое пространство захватил неприятель. Атаману Платову предложено адмиралом послать отряд казаков вверх по речке Гойне, для того чтобы, перейдя чрез нее, разрушить мосты и гати в Зембинское дефиле.

Я осмелился представить адмиралу мои мысли, что, «если бы Наполеон встретил невозможность идти на местечко Зембин, ему оставалось единственное средство овладеть дорогою на Минск, где при изобильных всякого рода запасах (которыми снабжается армия наша и все прочие войска) доставить своей армии отдохновение, призвав из Литвы подкрепления, и восстановить в ней порядок». Адмирал отвечал мне, что, защищая Зембинскую дорогу, он исполнял в точности повеление фельдмаршала.

«В звании моем начальника Главного штаба 1-й армии мне известны предположения его светлости князя Кутузова. Вы теперь изволите видеть, сколько не сходствуют с ними настоящие обстоятельства и сколько велика разность средств, состоящих в распоряжении вашем, когда с Наполеоном соединились корпус маршала Виктора и войска маршала Удино, вышедшие из Полоцка. Из них были пленные, взятые еще вчерашний день, следовательно, граф Витгенштейн не воспрепятствовал им присоединиться»[44].

Рано утром 17-го числа в лесу загорелась перестрелка и усиливалась чрезвычайно. Пехотою нашею, рассыпанною в стрелках, распоряжался храбрый и отличных способностей генерал-лейтенант Сабанеев, начальник Главного штаба адмирала.

Не все еще собраны были войска армии. Составляющие резерв ее гренадерские отличные батальоны были на возвратном марше от Игумена. Кавалерия, в совершенном порядке сбереженная, по причине лесистого местоположения была бесполезною, и артиллерии часть ничтожная была употреблена, расположенная в просеке леса на почтовой дороге: впереди легкие орудия в равном количестве с неприятельскими; сзади батарейные, стрелявшие навесно на столпившуюся в просеке пехоту.

Войска моего отряда составляли резерв армии[45]. Замечено было, что число неприятеля умножилось; он заменял утомленные войска свежими, теснил наши. Атаки возобновлялись часто и усиленные. Не было в лесу поляны, где бы небольшие отряды кирасир не расстраивали нашей пехоты, даже нанося урон. Причину ожесточенного боя объяснили нам схваченные пленные, известив, что Наполеон переправился через Березину и находится при войсках.

На левом берегу бывшая пехота переходила по мостам, оставались во множестве тяжелые орудия, военные обозы и частные экипажи, заграждавшие доступ к реке. Но прежде десяти часов утра появились передовые войска графа Витгенштейна и ограничились перестрелкою из орудий.

В первом часу пополудни соединился весь его корпус; недолго противостоял неприятель губительным его батареям; разметав препятствия, занимали они возвышенности правого берега реки, производя ужасное поражение в отступающих войсках по низменности правого берега. Все пришло в отчаяние, смятение было общее. Все вдруг бросились на мосты, тысячи безоружных людей открывали себе путь, сбрасывая повозки в воду. Мосты, не выдержавши напора, обрушились.

В десять часов утра того же 17-го числа Наполеон вступил в Зембинское дефиле. Стремительно бросилась за ним пехота его, с большим уроном изгоняемая из лесу войсками адмирала, и между пленными взяты многие чиновные офицеры[46]. Тогда уже замечен был большой беспорядок на мостах от опасения впасть в наши руки, когда берег занят будет нашими, овладевшими им, войсками.

Атаман Платов доложил адмиралу Чичагову о возвращении партии, посыланной им для истребления мостов и гатей по дороге на Зембин. Надобно было перейти речку Гойну незамерзшую, хотя повсюду неглубокую, но невозможно было ближе тридцати и более саженей подойти к ней по причине непроходимых болот, в которых увязают лошади на всем расстоянии до самого берега.

Итак, неприятельская армия в полном и решительном отступлении. Кончены на реке Березине все трудные и сложные соображения и расчеты!

Князь Кутузов имел точные сведения о гибельном положении неприятельской армии; со свойственной ему прозорливостью предусмотрел неотвратимые бедствия, непрерывно возрастающие и грозящие ей впоследствии. Ей предлежал далекий путь до границ наших, зима наставала лютая, и необходимость быстрого отступления, при совершенном изнурении от голода и стужи.

Ощутительно было, судя по тысячам трупов, застилающих дорогу, что она не избегнет состояния, близкого к разрушению. Напротив, наша армия без пожертвований будет, сколько возможно, сбережена!

Постоянна была мысль князя Кутузова о том, на что может решиться Наполеон в крайности, в отчаянных обстоятельствах, и что не существует опасного и отчаянного предприятия, на которые не вызвались бы приверженцы Наполеона, его гвардия и сама армия, когда он предводительствует ими, и единственное остается средство спасти его для славы Франции и надежда увидеть Отечество!

Цель достигнута! Несколько тысяч пленных более и если бы даже некоторые из маршалов не увеличили бы славы и торжества русских!

Не могла слабая армия адмирала удержать Наполеона. Ему выгоднее было направление на Минск, но более необходим был кратчайший путь, ибо мог ли он полагать, что вся наша армия в близком расстоянии и, соединясь с армиею адмирала для преследования, могла его уничтожить? Оставивши немало пленных, всех вообще не имевших оружия и больных, Наполеон отправился на Зембин.

За ним вскоре послан генерал-майор Чаплиц, но, как слаб был состав командуемого им авангарда, адмирал предложил мне подкрепить его моим отрядом. Я охотно исполнил приказание, предоставляя генералу Чаплицу, хотя младшему чином, полное распоряжение. Неприятель по возможности старался препятствовать скорости нашего движения, разрушал мосты на протоках и оврагах, сжигал селения.

Не раз пушечные выстрелы наши разгоняли толпы их. Занявши местечко Молодечно, мы захватили офицерскую одежду, которую не успели взять с собою спасавшиеся бегством. Здесь адмирал позволил мне остановить отряд, дать людям отдых и далее идти по собственному усмотрению. Невдалеке за авангардом двигалась вся его армия.

Не позволяю себе оставить без описания о происходившем на реке Березине, когда мы оставили ее, и чего я был очевидный свидетель. На мостах, частями обрушившихся, бывшие пушки, разные тяжести упали в реку; толпы людей, сходивших на лед, между которыми немалое количество было женщин с детьми и грудными ребятами. Никто не избег лютости мороза! Никогда не случится видеть столько ужасного зрелища!

Счастливы окончившие бедствия свои вместе с жизнию. Они оставили завидующих их участи! Несчастнее сравнительно были сохранившие жизнь для того, чтобы лишиться ее от жестокости холода, в ужаснейших мучениях. Судьба, отмщевающая за нас, представила нам все роды отчаяния, все виды смерти. Река покрыта была льдом прозрачным как стекло: под ним видно было во всю ширину реки множество погибших.

Неприятель оставил огромное число артиллерии и обозов. Не перешли Березину богатства разграбленной Москвы! Неприятель понес срам бегства, и ограничен срок существования разрушающихся остатков его армии. Атаман Платов действовал отдельно, истребляя на пути неприятеля средства, которыми мог бы он воспользоваться.

Граф Витгенштейн не пошел вместе с адмиралом Чичаговым, который в качестве главнокомандующего армиею мог подчинить его своим распоряжениям; он отправился вправо, поставляя на вид намерение преследовать генерала Вреде, начальствующего баварскими войсками Рейнской конфедерации. Вскоре по оставлении Полоцка они отошли в Литву и, вероятно, находятся уже далеко.

Свидетель происшествий при Березине, без малейшего в них участия, беспристрастно излагаю я мои замечания.

Нет побуждающих причин говорить не в пользу графа Витгенштейна, известного рыцарскими свойствами, предприимчивого на все полезное! Не соответствующие этому случайности могли принадлежать постороннему внушению.

Адмирал Чичагов при первом разговоре со мною выказался превосходного ума, и я чувствую с негодованием, насколько бессильно оправдание мое возлагаемых на него обвинений.

Проходя с отрядом моим по большой дороге на Вильну, на ночлег приехал неожиданно князь Кутузов и расположился отдохнуть. Немедленно явился я к нему, и продолжительны были расспросы его о сражении при Березине. Я успел объяснить ему, что адмирал Чичагов не столько виноват, как многие представить его желают. Не извинил я сделанной ошибки движением к Игумену; не скрыл равномерно и графу Витгенштейну принадлежавших.

Легко мог я заметить, до какой степени простиралось нерасположение его к адмиралу. Не понравилось ему, что я смел оправдывать его. Но в звании моем неловко было решительно пренебречь моими показаниями, и князь Кутузов не предпринял склонить меня понимать иначе то, что я видел собственными глазами.

Он принял на себя вид чрезвычайно довольного тем, что узнал истину, и уверял (хотя не уверил), что совсем другими глазами будет смотреть на адмирала, но что доселе готов был встретиться с ним неприятным образом. Он приказал мне представить после записку о действиях при Березине, но чтобы никто не знал о том.

Недалеко от уездного города Ошмян (49 верст от губернского города Вильны) атаман Платов обошел авангард армии адмирала и, не остановясь, продолжал движение в ночное время.

Независимо от распоряжений его шел впереди отряд партизана Сеславина: проводником его был схваченный еврей, житель города, знавший о пребывании в нем самого Наполеона и ничего о том, какой дом он занимает. Еврей провел отряд чрез лежащие в стороне мельницы по тропинке, покрытой глубоким снегом, едва приметной. В городе было спокойно и в совершенной беспечности.

Сеславин обратился к дому, отличающемуся наружностью: на обширном дворе его были толпы людей. Внезапное появление казаков произвело большое смятение, многие спасались бегством, и до того было слабо сопротивление, что казаки безнаказанно наносили поражение[47].

Отовсюду на призыв тревоги стекались пробужденные огромными толпами, и казаки вынуждены были удалиться. Дом, на который ударил Сеславин, по количеству при нем войск принят был за квартиру Наполеона, но в нем расположен был комендант города и отряды разных частей войск, поспешно отправляемые в Вильну.

В отдаленном конце города была квартира Наполеона, и он с конвоем своей гвардии, не теряя минут, отправился в Вильну, где, никем не видимый, проехал за границу. Посланная из Вильны к отступающей французской армии дивизия из десяти тысяч людей свежей пехоты не могла служить ей подкреплением, когда в виду уже были авангард армии адмирала и атаман Платов со всеми казаками.

Дивизия из резервных, вновь набранных конскриптов, не вынесла труда и на расстоянии между городом Ошмянами и Вильною была жертвою лютости мороза; малое число спасшихся возвратилось в Вильну. Все большими толпами, разбросанные по полю близко от дороги, лежали замерзшие. Разметаны кости съеденных лошадей, оставлена новая артиллерия, не бывшая в употреблении, одежда отобрана имевшими силы идти далее.

Первый вошел с отрядом в Вильну партизан Сеславин, но должен был уступить превосходству неприятеля. Пришли атаман Платов и авангард генерала Чаплица, и неприятель с поспешностью оставил город. Не замедлила прибыть армия адмирала и за нею вскоре фельдмаршал светлейший князь Кутузов.

Ноября 29-го числа (термометр означал 27 градусов) вступил я с моим отрядом в Вильну и тотчас явился к фельдмаршалу. Им дано мне приказание на всех въездах поставить караулы к провиантским магазинам, складам амуничных вещей и разного рода запасов.

В городе нашел я адмирала Чичагова, но армия его отправлена была к границам Пруссии, и в ней под ружьем было немного более пятнадцати тысяч человек, почему и приказано отдельным от нее частям поспешнее соединиться с нею.

Граф Витгенштейн, с корпусом начавший от реки Березины вымышленное им преследование войск короля Баварского и не видевши их, дошел до местечка Неменчина недалеко от Вильны, откуда послал с отрядом партизана Теттенборна[48], чтобы оказать содействие при занятии города, и он расположился в одном из предместий.

Пред проездом и, можно сказать, бегством Наполеона мимо Вильны бдительная французская полиция, скрывая поражения, распускала молву о его победах. Торжества были о взятии Риги и покорении Киева. Блистательно освещен город, выставлены великолепные картины, на площадях гремела музыка, хвалебные провозглашались хоры, произносились речи, изумляющие наглою дерзостью.

1805 года, после сражения при Аустерлице, генерал от инфантерии Кутузов назначен был литовским губернатором, и только два батальона внутренней стражи были в его распоряжении. Общество высшего разряда очаровано было его привлекательным и особенно вежливым обхождением. Женщины польские, обладающие даром пленять любезностью и ловкостью, играли при нем немаловажную роль.

Теперь светлейший князь Кутузов-Смоленский явился фельдмаршалом, победителем Наполеона, изгнанным из пределов Отечества нашего[49].

У фельдмаршала нашел я адмирала Чичагова и графа Витгенштейна, который рассказывал ему о нескольких выигранных им генеральных сражениях, и в таком тоне, что на долю Главной армии оставлялись легкие, не весьма значительные, действия.

Неуловимая тонкость князя Кутузова не могла, однако же скрыть совершенно его негодования, и он давал чувствовать его, обращаясь с отличным вниманием к адмиралу, довольный соблюдаемою им почтительною наружностью. До отъезда его в армию взаимные их отношения были благовидны, что, впрочем, не препятствовало князю Кутузову делать вред адмиралу, многими замеченный впоследствии.

Он относил на счет его намерение похитить славу заключения с Портою мира после знаменитой победы его над великим визирем при Рущуке. Граф Витгенштейн часто, но всегда довольно неловко, давал чувствовать, что Петербург обязан ему спасением и путь в Литву проложен его победами. Служа в армии Кутузова во время славной ретирады из Баварии 1805 года генерал-майором, известен он был главнокомандующему блистательной храбрости шефом гусарского полка.

Теперь находя его на первом плане действующих лиц, он признавал необходимым иметь основательное сведение о способности и познаниях, требуемых от начальника, которому вверяется обширное и нередко трудное командование. Рассуждая о разных происшествиях, сопровождавших непредвиденный и скорый оборот обстоятельств, о предстоящих действиях по выступлении за границу, дал он повод графу Витгенштейну высказать его о том мнение. Проницательному князю Кутузову достаточно было четверти часа познать его совершенно[50].

Превозносимый похвалами несмысленных почитателей его спасителем Петербурга, я уверен, что он не был до той степени упоен лестью, чтобы мечтал сравнивать себя с князем Кутузовым, который не нашел в нем даже помощника.

Чрез несколько дней пришла в окрестности Вильны Главная наша армия. Ей назначен нужный отдых.

Фельдмаршал покоился на пожатых лаврах, готовый продолжить бездействие. Собрались генералы в Главную квартиру, где после многотрудной кампании приятно было найти удобства и удовольствия, устраняя служебные занятия.

Доставлены фельдмаршалу по сделанным им представлениям назначенные награды зa сражения, между прочими за битву Бородинскую. Медленно последовало утверждение их по той причине, что многие весьма из частных начальников 2-й Западной армии были убиты и ранены, и временно заступившие места их присылали представления порознь, и надобно было, рассматривая достоинство оказанных отличий, соразмерять вознаграждения[51].

Неприятель продолжал оставлять пределы наши. Австрийский корпус генерала князя Шварценберга выходил из Гродненской губернии. Генерал Ренье с корпусом Саксонским удалялся по направлению к реке Нареву, войска польские герцогства Варшавского отправились к Варшаве.

Корпус маршала Макдональда и с ним прусские войска следовали из Курляндии к Тильзиту. Остатки большой наполеоновской армии (la grande armеe), близкой к разрушению, и с нею отрывки войск прочих союзников направились в Пруссию. Когда Наполеон с неимоверною скоростью поспешил к переправе чрез реку Березину, к нему присоединился при местечке Бобре свежий корпус маршала Виктора в отличном порядке, из которого одна только дивизия имела участие в сражении при Чашниках.

Также и войска маршала Удино, защищавшие Полоцк, были довольно в хорошем состоянии. С ужасом смотрели они на бедственное положение армии и войск союзных Рейнской конфедерации, не узнавали блистательной гвардии, которой видна была гибель неотвратимая! Итак, почти не было уже неприятеля на земле русской!

Расположение армий наших было следующее. Армия адмирала Чичагова была у местечка Ездна на реке Немане. Туда последовал отряженный от нее сильный корпус генерала барона Остен-Сакена, возбранявший австрийским и саксонским войскам захватывать обширнейшее пространство всем изобилующей страны. 1-й пехотный корпус графа Витгенштейна, беспрепятственно достигая Немана в окрестности города Ковно, наблюдал отступающего маршала Макдональда.

Князь Кутузов наслаждался полным покоем. Ничто до слуха его допускаемо не было, кроме рабственных похвал льстецов, непременных спутников могущества! О войне вспоминал нам один самовластно господствующий повсюду беспорядок, которого, как видно, не менее было у самих неприятелей наших.

В Вильне все удобные здания, самые реффектории[52] монастырей заняты были французскими госпиталями. В некоторых из них, несмотря на жестокую зиму, не было для печей дров; несколько вязанок разбросанной соломы заменяли постели. Малому числу больных дана одежда, необходимой посуды никакой. Провожавший меня из старших медиков показал мне огромную больницу, дверь которой оттолкнувши ногою, мы были встречены удушливым смрадом.

Он говорил мне, что есть больницы, совсем оставленные врачами, ибо не существует средств спасти больных, и сообщение с ними угрожало неизбежною заразою. По мнению его, надлежало в продолжение сильных морозов, не допускающих совершенного разложения тел, очистить город, вывезти трупы без всякой опасности. Многие тысячи трупов вывезены за город, часть их сожжена, прочие опущены в рвы и засыпаны известью. Фельдмаршал приказал привесть это в исполнение.

В Вильне хранились огромные запасы всякого рода предметов собственно для продовольствия войск, по распоряжению фельдмаршала неприкосновенных до прибытия генерал-интенданта Канкрина. Столько же огромные склады амуничных вещей, для госпиталей одежды, белья, посуды, для аптек медикаментов дорогой цены и во множестве лучшие хирургические инструменты. Много бочек, наполненных хиною, камфарою и проч.

Великий князь Константин Павлович испросил соизволение выбрать из запасов амуничных вещей необходимо нужные для нижних чинов гвардейского корпуса, и приказано гвардейской пехотной дивизии генерал-майору барону Розену по исполнении поручения представить подробный обо всем отчет.

Я был свидетелем разговора, и мне легко было заметить, сколько приятно было фельдмаршалу, что его высочество с равною настойчивостью не коснулся никаких других предметов. Предполагать должно, что было в видах сбережения казенного интереса сколько возможно в большем размере.

Распространился слух о прибытии государя. Надобно было заняться распоряжениями о приуготовлении встречи, и роскошный покой фельдмаршала прикрыт был наружностью необыкновенной деятельности.

В Вильне нашли также частных продавцов, богатые магазины офицерских золотых и серебряных вещей, которые присвоены себе разными лицами.

Приехал государь и, в ознаменование признательности своей за великие услуги светлейшего князя Кутузова, возложил на него орден Святого Георгия 1-го класса[3]. Во множестве рассыпаны награды по его представлениям, не всегда беспристрастным, весьма часто без малейшего разбора. Вскоре составился двор и с ним неразлучные интриги; поле обширное, на котором известный хитростью Кутузов, всегда первенствующий, непреодолимый ратоборец!

Между важными событиями упомяну о недавнем происшествии, маловажном по себе, оригинальном по окончанию. Австрийский корпус, вышедший уже из границ наших, малым числом последних войск своих занимал еще город Гродно. Генерал-адъютант граф Ожаровский явился с отрядом, предложил о сдаче и получил отказ.

С отрядом казаков, гораздо слабейшим, партизан Давыдов, без чванных речей придворного человека, не вдаваясь в политику, приблизился к передовой неприятельской страже, угрожая, если не будет сдан город, атаковать идущим за ним войском. Раздался звук стаканов между венгерскими гусарами, и при хвале Отечественному напитку, рука в руку, в знак приязни.

С начальником их сделано условие, и город наш![54] В одно время дошли до фельдмаршала рапорты: графа Ожаровского, что австриец не сдает города, и партизана Давыдова, что город им занят!

Государь, по прибытии своем, изъявил намерение двинуть за границу армию.

Оказывая высокое уважение фельдмаршалу, из совещаний с ним он заметил, что лета его, тяжелые чрезвычайно раны, труды и заботы последней кампании ослабили в нем способности. Государь, желая продолжить его успокоение, оставил при нем громкое наименование главнокомандующего и наружный блеск некоторой власти. В распоряжение армиями входил сам; о состоянии их, о средствах снабжения всеми потребностями нужные сведения поручил собрать находившимся при его особе лицам, удостоенным особой доверенности.

Князю Кутузову полезно было представить главнейшими своими сотрудниками дежурного генерала Коновницына и генерал-квартирмейстера 1-й армии Толя, с особенными о них похвалами.

Пред началом войны государь 3-ю пехотную дивизию генерала Коновницына, по устройству ее и знанию фронтовой части, называл примерною, нижним чинам дана денежная награда небывалая! Государь принял его с особенною благосклонностью, благодарил его за усердие, во многих случаях оказанное мужество.

Неизвестно, удовлетворил ли он его знанием военного дела, если в разговорах с ним испытывал мнение его относительно предстоящей кампании. Генерал граф Аракчеев в сношениях с Коновницыным не получил от него обстоятельных объяснений на многие из предложенных предметов.

В царствование императрицы Екатерины II Коновницын был полковником, командовал пехотным полком. Отец его, значительный сановник, по важности занимаемых им должностей, в связи со многими могущественными особами, разными путями, с необыкновенною скоростью проводил сына в чины.

При трудных в тогдашнее время средствах образования молодых людей, если не поступали они в учебные заведения, родители принимали в дома иностранцев, которые сообщали детям познания поверхностные, без всякой системы (методы) в основании. Утративши в продолжительной отставке прежний, практически приобретенный навык, Коновницын возвратился в службу, и совершенно сказывались военные его знания. Блистательна была неустрашимость его, но не могла заменить недостатка их.

Не более пользы извлек генерал-адъютант князь Волконский из совещаний с Коновницыным, и, в соображении удобнейших способов к соединению частей войск соответственно предначертанному плану, руководствовался он непосредственно знанием и трудами генерала Толя, о чем докладывал государю, который, обратив на него внимание, заметил хорошие его способности.

Генерал Коновницын имел надобность по домашним обстоятельствам быть некоторое время в своем семействе. Государь с изъявлением лестного внимания предоставил ему отпуск в виде полезного после трудов, им понесенных, отдохновения. Отсутствие его из армии чувствуемо было, а вскоре даже не упоминаемо о нем.

Генерал-адъютант князь Волконский наименован начальником Главного штаба всех армий при фельдмаршале (государю надобен был человек, давно к нему приближенный и совершенно им испытанный; князь Волконский предан ему беспредельно, и, конечно, нелегко было бы заменить его другим).

С этого времени от самого государя исходили все распоряжения. Он наблюдал за исполнением их. При особе его величества состоял генерал барон Беннигсен, и к его изведанной опытности и познаниям обращался государь во всех случаях, когда важность обстоятельств могла требовать точнейших соображений.

Прежде прибытия государя представил я фельдмаршалу, по приказанию его, чтобы никому о том известно не было, записку о действиях адмирала Чичагова при реке Березине. Он говорил мне, что готов встретить его с изъявлением приязненных чувств. По мнению многих, вина Чичагова в отношении к князю Кутузову заключалась в том, что он умел постигнуть его совершенно!

Не мог фельдмаршал оставить без внимания записку мою (начальника Главного штаба 1-й армии), в которой показывал я себя очевидным свидетелем, не участвовавшим в приобретенных успехах, и что даже пришедшие со мною войска, составляя резерв, не сделали почти выстрела[55].

Адмирал Чичагов был на марше с армиею к границам, когда прибыл государь, и едва ли возможно усомниться, что князь Кутузов не объяснил ему действий Чичагова при Березине, но только защитил его от обвинений неосновательных. Неизвестно мне, видел ли его государь, но вскоре оставил он командование армиею и удалился. Не касалось это непосредственно выгод князя Кутузова, и понятно равнодушие его.

Выступление армии за границу определено 1-го числа января 1813 года. Общий план действий хранился в тайне.

Предварительное расположение войск следующее. Генерал Милорадович с авангардом в Гродне и к стороне Белостока. Адмирал Чичагов в местечке Ездне и к стороне Олиты. Отделенный от его армии корпус генерала барона Остен-Сакена, наблюдая отступление австрийских и саксонских войск, остановился на границе.

Генерал Дохтуров с 6-м пехотным корпусом и другими отрядами расположен также у самой границы. Генерал Тормасов со всею гвардиею и ее кавалериею, 1-ю гренадерскою дивизиею и сильною артиллериею занимал местечко Мереч и окрестности. Здесь назначена Главная квартира государя и фельдмаршала. Граф Витгенштейн с 1-м пехотным корпусом недалеко от Ковно наблюдал отступление из Риги прусских войск[56].

Атаман Платов с большею частью полков войска Донского приближен был к местечку Мереч; прочие все готовы были к выступлению за границу.

Генерал-адъютанту барону Винценгероде предположено составить особенный отряд. Наблюдательный его отряд находился недалеко от Москвы, около села Всесвятского. Барон Винценгероде знал от жителей, что Наполеон вступил [из Москвы] с армиею и в городе осталось очень мало войск.

Схваченные пленные подтверждали, что оставленному с малочисленным отрядом маршалу Мортье приказано, взорвав кремлевские башни, оставить Москву и следовать за армиею. С малым конвоем и немногими из свиты своей генерал Винценгероде подъехал к заставе города, конечно, не для обозрения, но, правдоподобнее, с намерением, устрашив неприятеля готовностью к бою, склонить к сдаче Москвы.

Сопровождавший его слабый конвой был опрокинут и, не предваря, по принятому всеми вообще порядку, не подавши знака, что прислан для переговоров (en parlementaire), хотя и настоятельно убеждал в том, что все против него были обстоятельства, и он взят под стражу.

Слабый конвой жандармов препровождал его, пленного, дорогами отдаленными, и уже по ту сторону реки Березины внезапно освобожден он разъездом казаков из отряда флигель-адъютанта полковника Чернышева, который отправлен был из Санкт-Петербурга в Главную квартиру фельдмаршала и далее с повелениями государя адмиралу Чичагову.

Чернышев изумлен был появлением пред ним Винценгероде, ничего не зная о происшедшем с ним. Теперь объяснилось, что судьба лишила его славы быть освободителем древней столицы. Взаимна была горесть, и нет сомнения, что из двух этих знаменитостей каждая освобождение оставленной неприятелем Москвы охотно внесла бы в смету своих подвигов. Москва занята вскоре потом войска Донского генерал-майором Иловайским 4-м.

Примечательно описание Чернышева, нелепое и нагло-хвастливое, трудно преодоленной им местности, переплытых им рек и проч., хотя в то время реки скованы были морозами жестокой зимы. Винценгероде прежде всех знал о выступлении Наполеона из Москвы, но о том не известил фельдмаршала, вкушавшего невозмутимый покой в позиции при Тарутине после разбития и прогнания авангарда под командою неаполитанского короля Мюрата.

По упразднении Главного штаба 1-й армии я назначен начальником артиллерии всех действующих армий. Я обратился к фельдмаршалу, прося исходатайствовать отмену назначения моего, но он сказал, чтобы я сам объяснил о том государю. Намерение его было, как тогда сделалось известным, место это доставить артиллерии генерал-майору Резвому.

После лестной должности, неожиданно и не по чину мне назначенной, когда в неблагоприятном положении дел наших государю неблагоугодно было предложить ее никому другому, мне дано приказание, и оставался долг повиновения!

Теперь новая должность моя объемлет часть обширную, но есть недостатки в ней, требующие скорого исправления, при средствах, деятельною кампаниею истощенных, в отдалении от удобнейших способов снабжения всеми потребностями. Более прежнего известный государю, я признался чистосердечно, что меня устрашают трудности и неотвратимые препятствия, чтобы поставить себя в готовность к скорейшему исполнению требований.

До сего времени в каждой из армий были отдельные начальники артиллерии и у каждого свой взгляд на порядок управления делами. Теперь подчиняются они общему над ними начальнику. Государь, благосклонно выслушавши меня, изволил утвердить мое назначение.

В облегчение возложенных мною затруднений и ускоряя распоряжения Артиллерийского департамента, государь приказал мне, составляя ведомости о всех необходимо надобных предметах, доставлять их графу Аракчееву, который для немедленного удовлетворения требований будет объявлять волю его инспектору всей артиллерии барону Меллеру-Закомельскому.

Мера эта тем необходимее была, что на укомплектование назначенной за границу артиллерии взято большое число офицеров, нижних чинов и лошадей. Оставлены в Вильне и поблизости шестьсот орудий и готовые кадры для сформирования пятидесяти конных и пеших рот, которые, по мере приведения в надлежащий состав, должны следовать за армиею. Ротам, не участвовавшим в действиях, предписано прийти в Вильну.

Государь прибыл в местечко Мереч; в то же время и фельдмаршал.

Первый день 1813 года ознаменован выступлением за границу всех наших армий.

Итак, в течение семи месяцев, потерявши не менее восьми губерний, впавших во власть неприятеля, лишившись древней столицы, обращенной в пепел, имея в сердце своем более пятисот тысяч враждебных полчищ, Россия восторжествовала! Император примером непоколебимой твердости оживил в каждом надежду спасения Отечества. Никто не пощадил пожертвований, призваны в пособие все средства, все возможные усилия. Исполненные самоотвержения, двинулись храбрые ополчения России; ударил час освобождения, и Бог, поборник правых, низложил горделивые замыслы врагов, и уже нет их на земле любезного Отечества нашего!

Изложив известные мне происшествия в продолжение Отечественной войны и в преследовании до границ наших спасающегося бегством неприятеля, прекращаю я описание.