Меридон Грегори Филиппа

10

Очнулась я в постели.

Не в своей постели, а в хорошенькой беленой комнате в задней части изысканного дома Роберта Гауера. Когда у меня задрожали веки, я услышала голос Роберта, глухо шептавший, что я в безопасности, в его доме. Он знал, что я не могу сама открыть глаза и посмотреть.

Я была слепа, как крот.

Роберт Гауер сидел со мной. Он сразу отослал Джека и Дэнди обратно к работе, едва они занесли меня в гостиную, и Уильям галопом поскакал в Солсбери за хирургом. Роберт решил не доверяться уарминстерскому цирюльнику. Дэнди обругала его и сказала, что не оставит меня, но Роберт вытолкал ее из комнаты и сказал, что она может прийти посидеть со мной, но не раньше чем раскачается на высокой трапеции и выполнит все трюки, которые выучила.

Я хотела крикнуть, что Дэнди нельзя подниматься, что это слишком страшно, слишком высоко, особенно для моей любимой сестры. Но горло мое корежило от боли, и единственным звуком, который я смогла издать, стал беспомощный хриплый всхлип, а из моих распухших глаз потекли горячие слезы, от которых щипало ободранные щеки.

– Это для ее же блага, – тихо сказал Роберт.

По голосу я слышала, что он стоит возле меня.

– Ей нужно сразу же подняться, а то она станет думать про твое падение и потеряет настрой, Меридон. Я с ней не жесток, и с тобой тоже. Дэвид тоже так сказал.

Я бы кивнула, но, казалось, все сухожилия моей шеи были выдраны с корнем. Я молча лежала в слепой тьме, чувствуя, как диван подо мной качается и дергается, потому что снова теряла сознание.

«Кто присмотрит за Дэнди, когда я умру?» – подумала я, когда мир уплывал прочь.

Она вернулась, когда приехал хирург, но так плакала, что не могла ему помочь; горькие слезы лились рекой, пока она смывала с моего лица кровь тряпочкой, которая жгла огнем. Лежа в своей одинокой темноте, я пожалела Дэнди и прошептала:

– Дэнди, я умру?

Не кто иной, как Роберт Гауер, нежно держал меня, пока ученый человек ощупывал мою горевшую шею. Руки у него были ласковые, я понимала, что он старается не делать мне больно. Но моя шея, плечи, горло и даже кожа головы пылали от боли. Именно Роберт Гауер уложил меня обратно на подушку и расстегнул мне рубашку, чтобы врач ощупал мои ребра. Каждое прикосновение походило на клеймо раскаленным железом, но я не кричала. Не смелость была тому причиной. Горло у меня так свело, что я не могла издать ни звука.

– Плохо, – сказал наконец хирург. – Нос сломан, контузия, сотрясение мозга, растяжение шеи, плечо вывихнуто, ребро сломано.

– Она поправится? – спросил Роберт.

– Пролежит не меньше месяца, – ответил хирург. – Если только у нее не начнется горячка или лихорадка от потрясения. Но она, похоже, крепкая, должна выжить. Сейчас вправлю ей плечо.

Он наклонился ко мне, в болезненной тьме я почувствовала его дыхание на своей щеке.

– Мне придется вывернуть вам руку, чтобы она вошла обратно в сустав, мисс. Будет больно, но когда закончим, станет легче.

Я не могла сказать ни «да», ни «нет». Если бы могла говорить – умоляла бы его оставить меня в покое.

– Ты лучше выйди, Дэнди, – сказал Роберт.

Я была рада, что он о ней подумал.

Напряженно прислушавшись, я услышала ее шаги к двери и щелчок замка. Хирург взял меня за руку, кулак мой был сжат от боли, а Роберт взял меня за ноющие плечи. Вдвоем они резко, с силой вывернули меня, и от боли я закричала, а потом меня поглотила темнота, и все снова пропало.

Придя в себя в следующий раз, я уже знала, где я. Глаза по-прежнему были заплывшими от синяков, но я почувствовала запах лаванды от простыней и ощутила, как светло в комнате, даже сквозь опухшие веки. Я слышала, как в саду поет свою танцующую песенку одинокая малиновка.

Боль немного утихла. Плечу было лучше, как и обещал хирург. На глазах лежало что-то влажное и прохладное. Голова болела, словно в нее били, как в барабан; но среди этой боли я улыбнулась. Я была жива.

Я в самом деле думала, что умру. И все-таки – вот она я, лежу под душистыми льняными простынями, на закрытых веках играет зимнее солнце. Жива – могу заботиться о Дэнди, беречь ее! Могу чувствовать чистый аромат лаванды. Я ощутила, как мое разбитое лицо расплывается в улыбке.

– Уж не знаю, чему ты улыбаешься, – сердито произнес Роберт Гауер, сидевший где-то у моего изголовья.

Он держался так тихо, что я была уверена, будто в комнате одна.

– Я жива, – сказала я.

Голос у меня был хриплым и надтреснутым, но я хотя бы могла говорить.

– Жива, – сказал Роберт. – Ты самый везучий котенок из тех, что не утопли, Меридон. Я думал, ты мертвая, когда увидел, как Дэвид заносит тебя в кухню, а ты вся в крови, и рука у тебя висит, как сломанная. Миссис Гривз визжит, Дэнди плачет и орет на Дэвида. Дэвид себя проклинает, и нас заодно, что не послушали тебя! Чертов кошмар, а теперь ты лежишь тут, и вид у тебя, словно фургоном переехало, а сама улыбаешься, будто счастлива.

На это я улыбнулась чуть шире, но улыбка тут же пропала, когда у меня заболела шея.

– Я счастлива, – хрипло сказала я. – С Дэнди все хорошо?

Роберт нетерпеливо цокнул языком.

– Да, – сказал он. – Сидит в кухне, обедает. Я сказал, что побуду с тобой, пока они едят.

Я ничего не сказала, и мы несколько долгих минут молчали, пока в саду пела малиновка, а на моих веках сгущались тени.

Потом я почувствовала легкое прикосновение, словно перо малиновки коснулось моих сжатых пальцев.

– Прости меня, Меридон, – тихо произнес Роберт. – Я бы ни за что не причинил тебе зла. Нам всем так жаль, что ты полезла наверх. Больше не надо, никогда. Я завтра возьму девчонку из работного дома и начну ее учить. А ты оставайся с лошадьми.

Тут я зажмурилась и начала уплывать в сон, где не болели бы мои синяки, а запах лаванды мог навеять сны о Доле. Я услышала, словно издалека, как Роберт прошептал:

– Доброй ночи, моя храбрая малышка Мэрри.

А потом я почувствовала – но мне, наверное, показалось – легкое, как перышко, прикосновение губ к моему стиснутому кулаку.

Он сдержал слово: Дэвид и Дэнди рассказали мне, что девушка из работного дома начала заниматься на следующий же день. Ее выбрали, потому что она работала на ферме в краю хлеборобов – из-за того, что она всю жизнь скирдовала снопы, мышцы рук и живота у нее были крепкими. Дэвид еще сказал (а Дэнди, что характерно, нет), что она замечательно смотрится на верхней площадке. Волосы у нее были длинные и светлые, она распускала их, и они струились за ее спиной. Высоты она не боялась, попусту не тревожилась и, несмотря на то что начала на месяц позже остальных, за несколько недель научилась качаться на высокой трапеции и исполнять простые трюки, падая на сетку.

Хирург велел мне отдыхать, и я радовалась, что могу спокойно полежать. Лицо у меня было чудовищное. Оба глаза заплыли от синяков, они так отекли, что первые три-четыре дня я ничего не видела. Колени, ударив меня по лицу, сломали мне нос, и он на всю жизнь остался слегка искривленным.

Прошло много дней, прежде чем я смогла перейти луг и посмотреть, как работают наши акробаты. По дороге я миновала лошадей, увидела на дальнем краю луга Море, чья шкура мерцала темно-серым. Роберт пообещал мне, что к коню никто не притронется, пока я болею. Он мог немного одичать, но у него точно не было свежих воспоминаний о дурном обращении. Его кормили с другими лошадьми, заводили под крышу, если ночь была холодная. Но других Роберт объезжал и учил новым трюкам, а Море оставляли на лугу.

Земля отвердела от мороза, похоже было, что к Рождеству пойдет снег. Мне было все равно. Па и Займа никогда не отмечали Рождество в нашем грязном фургончике, единственное, что я помнила об этом празднике – Дэнди в это время с большим успехом шарила по карманам, когда ходили ряженые, а еще время было удачным для того, чтобы продавать испорченным детям лошадей. День рождения у нас был вскоре после Рождества. В этом году нам должно было исполниться шестнадцать. Мы не помнили ни про Рождество, ни про наш день рождения – когда бы он ни был.

– Холодно, – сказал Роберт.

Он шел рядом, поддерживая меня под локоть, помогал перебраться через замерзшие кротовины и пучки жесткой травы.

– Да, – отозвалась я. – Ты заведешь лошадей в конюшню на весь день, если пойдет снег?

– Нет, – ответил он. – Нельзя, чтобы они размякали. Придет время, будем давать представления круглый год. Я уже отказался от работы на рождественской ярмарке гусей под Батом. Если бы ты была здорова, я бы, по крайней мере, тебя и Джека туда отвез. В этом году работа ушла, но на будущий год прекратим разъезжать в октябре, будем работать в декабре и на крещенских ярмарках, а потом опять заляжем до Жирного вторника.

Он взглянул на амбар так, словно смотрел в будущее.

– Выведу на широкую дорогу полновесное представление. Открывать будут лошади, они же – работать первую половину, потом в антракте натянем сетку и соберем стойки. Если смогу найти амбар, будем давать и вечерние представления, при лампах.

Он посмотрел туда, где садилось за амбаром красное вечернее солнце.

– Все больше мест работает круглый год, – мечтательно произнес он. – Строят такой зал, с ареной в середине, а за ней – сцена для пения и танцев. Несколько удачных лет в разъездах, и, может быть, я смогу построить свое заведение с оснасткой наверху и ареной внизу, и не нужно нам будет разъезжать по деревням и ярмаркам – зрители сами к нам будут приходить.

Я кивнула.

– У тебя, может, и получится, – сказала я с улыбкой, взглянув на его увлеченное лицо. – Может сработать. Если город достаточно большой, и много народа через него ездит, и есть богачи, которые могут приходить снова и снова. Может и выйти.

Он посмотрел на меня.

– Ты в меня веришь, – сказал он.

– Да, – просто ответила я. – Всегда верила.

Мы на какое-то время замолчали.

– А теперь, – сказал Роберт, – погляди, как там твоя сестра!

Он распахнул дверь амбара, и мы вошли. Темнело, акробаты исполняли последние на сегодня трюки, прежде чем прекратить работу. Девушка из работного дома, Кейти, стояла на лестнице. Дэнди была на площадке. Джек, широко расставив ноги, ждал на стойке ловца.

Увидев Дэнди так высоко, такую маленькую, я сглотнула – во рту у меня пересохло.

– Так! – крикнул Дэвид.

Он стоял на земле под лестницей, по которой взбирались летуны.

– Последний на сегодня трюк, и – у нас есть зрители, так что давайте покажем, на что мы способны! Дэнди! Повторим номер.

Дэнди взобралась еще на пару ступеней по лесенке над площадкой, чтобы встать выше, и обеими руками взялась за трапецию. Джек проверил пряжки, державшие на его талии толстый кожаный пояс, и потер руки, нахмурившись и глядя вверх. Я едва его видела. Я смотрела на Дэнди, как полевая мышь смотрит на кружащего над ней ястреба. Я видела, что Дэнди улыбается. Видела, что она вполне счастлива.

Я снова перевела взгляд на Джека. Он смотрел, как Дэнди раскачивается, пока она не подлетела так близко, что он, протянув руку, смог бы хлопнуть ее по ступне. Он слегка переступил, словно готовясь, потом крикнул:

– Прэт! Готов! – как учил его Дэвид.

Дэнди махнула ногами, качнулась чуть сильнее, Джек выкрикнул:

– Ап!

И Дэнди изо всех сил вытянула ноги в его сторону.

На мгновение она, казалось, неподвижно зависла в воздухе. Потом Джек протянул руки, и мы услышали твердый хлопок его ладоней по ее лодыжкам. В этот момент Дэнди отпустила трапецию и пролетела вниз головой, неся руки следом, между ногами Джека, в проем стойки, а Джек низко согнулся, держа ее.

Она взвилась над стойкой с другой стороны, затем Джек провел ее под собой, как раз когда трапеция качнулась обратно в их сторону. Потом, нахмурившись от усердия, Джек вывернул руки, и Дэнди развернулась, перекрутилась вокруг своей оси, летя в воздухе, и, оказавшись лицом к трапеции, вытянула руки и крепко ухватилась за перекладину, а Джек отпустил ее ноги. Дэнди взлетела ввысь, держась за трапецию, и вернулась на площадку. Кейти, стоя наверху, поймала ее за талию и помогла взобраться на помост. Дэнди обернулась, крикнула самой себе: «Браво!» – а мы с Робертом невольно захлопали.

– Молодец! – выкрикнул Роберт. – Отлично, Дэнди! Молодец, Джек, и Дэвид молодец! Великолепно! А что у вас еще в запасе?

Они снова приготовились. Дэнди раскачалась, потом завела ноги назад и зацепилась ими за трапецию. Джек, глядя на нее, выкрикнул: «Прэт!» – давая Дэнди знать, что он готов поймать ее на следующем взмахе. Потом мы услышали, как он крикнул: «Ап!» На этот раз Дэнди нужно было тянуться дальше, и на мгновение надежный захват ее ног почти разомкнулся, прежде чем мы услышали хлопок ладоней Джека на ее запястьях. Он провел ее вперед, потом назад, и Дэнди вылетела из его рук, совершив плавное красивое сальто перед тем, как упасть на сетку.

Я жалела, что у меня так по-дурацки вышло с лестницей и высотой и что я не могу быть рядом с Дэнди. Я бы хотела быть с ней рядом, когда она раскачивалась. Хотела бы, чтобы я, а не кто-то, ловил ее за тонкую талию и втаскивал на площадку. Я бы хотела помогать ей возвращаться на площадку после головокружительного падения.

– А что умеет Кейти? – спросил Дэвида Роберт.

– Ее пока не ловят, – отозвался Дэвид. – Пока она исполняет трюк, и они с Джеком только касаются друг друга, чтобы понять, где кто. Работать трюк до конца она пока не готова.

Роберт кивнул, и мы посмотрели, как Кейти пролетает под потолком, и Джек хлопает ее по лодыжкам со звуком, эхом отдававшимся в морозном воздухе, а потом она упала в сетку, поджав ноги, на спину.

– Хорошо, – сказал Роберт.

Он взял Дэвида за плечо и вывел из амбара, остановившись только залить печку.

Кейти выбралась из сетки и улыбнулась мне. Мы уже встречались – Дэнди приводила ее в гостевую спальню, когда она начала работать на Роберта, но мы почти не говорили.

– Отлично! – сказала я. – Ты меня намного обошла, а я целый месяц занималась.

– У меня хороший учитель, – ответила она с хитрой улыбочкой.

На мгновение я подумала, что она говорит о Дэвиде, но потом увидела, что она смотрит на Джека, который спускался по лестнице, перебирая руками и отводя ноги в сторону.

Кейти зачесала назад густые светлые волосы.

– Ты меня сегодня крепко хлопал, – сказала она Джеку.

Она по-дорсетски раскатисто выговаривала «р», голос ее звучал слегка дразняще.

– У меня все запястья красные.

Она вытянула к Джеку руки ладонями вверх, чтобы он поглядел на красные следы. Я покосилась на Дэнди. Та смотрела на Кейти так, словно видела ее в первый раз.

– Да чепуха, – нахально ответил Дэвид. – Привет, Мэрри. Уже ходишь?

– Гнусь плохо, – призналась я, – и пошатывает. Но чувствую себя лучше.

Джек улыбнулся с искренней теплотой.

– Я по тебе скучал, – прямо сказал он. – Хорошо, что ты снова здесь. Как тебе Дэнди?

Он привлек меня к себе и обнял за талию, чтобы поддержать, пока мы шли к двери. Я позволила ему провести меня по неровной земле, как и его отцу прежде. Я не вздрагивала от прикосновения Гауеров. И отцу, и сыну я научилась доверять. Прикосновение Джека к моей талии было теплым, я чувствовала его огрубевшую руку сквозь льняную рубашку.

Кейти возникла с другой стороны и взяла его под руку.

– Как тебе номер, Меридон? – спросила она. – Разве Джек не молодец? Я такая смелая делаюсь, когда он кричит, чтобы прыгала. Просто беру и прыгаю, когда скажет!

Я помедлила. Мне казалось, что за время моей болезни мир слегка сместился, и все теперь не на месте. Я поглядела мимо Джека, на Дэнди. Ее лицо тоже ничего не выражало.

– Все отлично, – просто сказала я. – Роберт был доволен.

– Роберт! – девушка из работного дома нарочито вскрикнула. – Я его зову мистер Гауер. Никогда не осмелюсь назвать его Робертом!

Она, казалось, теснее прильнула к Джеку.

– Я твоего отца всерьез уважаю, – заверила она его.

Джек обернулся ко мне и по-своему, медленно и лукаво, подмигнул.

– Так ты и должна, – сказал он. – Мэрри с моим отцом старые друзья. Он ей разрешил звать его по имени. И Дэнди. Все иначе, когда все вместе работают в разъездах.

– Дождаться не могу! – воскликнула она. – Не могу дождаться, когда выберусь из этой жуткой деревушки, где все на меня пялятся и пальцами тычут. Скорее бы уже каждый вечер давать представление, и чтобы мы с Дэнди были в хорошеньких коротких юбочках!

Я поглядела на Дэнди. Мне казалось, она будет в бешенстве. Я не ошиблась. Лицо у нее стало сосредоточенным, как бывало, когда на нее находили внезапные приступы ярости.

– Дэнди, – быстро сказала я, прежде чем она успела взорваться. – Дэнди, отведешь меня в кухню? Хочу присесть.

Джек остановился и хотел меня поднять, но я неизящно выставила локоть и оттолкнула Джека.

– Я пойду с Дэнди, – сказала я.

– Ладно, – беспечно произнесла Кейти. – А мы вдвоем проведаем лошадей, да, Джек?

Джек бросил на меня унылый ленивый взгляд и позволил ей развернуть себя и увести в сгущавшуюся тьму, к конюшне и сеновалу.

– Черт, вот же шлюха, – вполголоса сказала я Дэнди.

Ее черные глаза пылали.

– Это чертова сучонка! – сказала она. – Глаза ей выцарапаю, если попробует закрутить с Джеком!

– А чему ты удивляешься? – спросила я. – Она здесь целых три недели. Она ведь такая с самого начала была?

Дэнди от ярости толком не могла говорить.

– Нет, нет! – воскликнула она. – Думаешь, я бы позволила? С моим Джеком? Ни единого взгляда, ни шепотка! Только работала день и ночь на трапеции, училась раскачиваться. Даже не смотрела на него!

– А теперь-то чего? – озадаченно спросила я.

Дэнди зловеще сощурилась на яркие огни кухни, светившиеся над темнеющим садом.

– Из-за тебя, – сказала она вдруг. – Точно, из-за тебя. Она так раньше не делала. Думает, Джек по тебе сохнет. Он, когда спускался с лестницы, рисовался, чтобы тебе понравиться, и обнял тебя. Спрашивал про тебя каждый день, два раза ездил в Солсбери цветы тебе покупать, а еще раз – фрукты. И отец ему ничего не сказал, хотя он время тратил. Она, поди, думает, что он за тобой волочится, и пытается ядом брызгать.

Я задохнулась от изумления.

– Да она с ума сошла, – промямлила я. – Она что, не знает, что Роберт сделает, если кто из нас станет Джека обхаживать?

– Нет, – быстро сказала Дэнди. – Она Роберта толком и не видела. Он целыми днями лошадей учит, а мы работаем. Он ей не говорил, какие у него планы на Джека. Он с ней вообще почти не говорил.

Мы на мгновение застыли, молча глядя друг на друга, а потом неожиданно одновременно расхохотались.

– Ох, не надо! Не надо! – сказала я, держась за бока. – Ребра еще болят! Не смеши меня, Дэнди!

– Да он же из себя выйдет, когда узнает! – взвыла Дэнди. – Вот ей достанется! Вылетит обратно в работный дом! Какой бы там номер ни был!

Я перестала смеяться.

– Сурово, – сказала я. – Слишком дорогая цена за малость кокетства.

Лицо Дэнди окаменело.

– А кому какое дело? – спросила она. – Я ей не позволю на Джека вешаться. Если Джек с кем из нас и пойдет, то со мной. Я готова была холодность соблюдать, потому что отец его так велел, и ты меня уговаривала; но раз она так к нему жмется, будь я проклята, если позволю его увести!

– Дэнди, да ерунда это все, – поспешно сказала я. – Все, скорее всего, как ты и говорила: она пытается меня поддразнить, поставить на место. Она не знает, что мы за Джеком не бегаем. Что мы так работы лишимся. Я сегодня вернусь ночевать на конюшню. Тогда ей и скажу.

Дэнди упрямо откинула густые черные волосы.

– Лучше уж давай Роберту скажем, что она бегает за Джеком, и пусть возвращается туда, откуда явилась, – зло сказала она. – Мне не нравится, что она со мной в комнате живет. Не нравится, что она вешается на Джека. Я его первая увидела. И он меня увидел. Он меня приметил с того самого первого дня, Мэрри. У нас ничего не было, только чтобы его отцу угодить. Сама знаешь.

Я на мгновение задумалась. Вспомнила, как горячо смотрел на меня Джек, как спрашивал, вижу ли я его во сне. Вспомнила, как он смотрел на меня, когда я плавала, и как разозлился на мое безразличие.

– Он такая же кокетка, как и Кейти, – сказала я холодно. – Пойдет с любой девушкой, если она ему польстит, и засмотрится на любую, если та его к себе не подпустит. Я бы не удивилась, закрути он с ней.

Дэнди схватила меня за руку.

– Я серьезно, Мэрри, – поспешно сказала она. – Я его держала на расстоянии, потому что хотела посмотреть, как его отец себя поведет, а здесь все стало совсем по-другому. Я узнать хотела, можно ли изменить это чертово будущее, что Роберт ему уготовил. Но я его захотела, как только увидела. И до сих пор хочу.

Я отстранила ее от себя и внимательно на нее посмотрела. Я знала Дэнди, я наблюдала за ней и любила ее внимательно, как мать, и неустанно, как любовник. Я знала, что она не говорит всей правды. О чем она умолчала, так это о своей гордости и тщеславии. Она не могла вынести и мысли о том, что Джек пойдет на сеновал с хорошенькой светленькой нищенкой, хотя послушался отца и пальцем не притронулся к Дэнди за много искушающих месяцев. Дэнди была самой хорошенькой из всех, кого мы с нею знали, и одной мысли о том, что она спустится на второе место, было довольно, чтобы она взвилась.

– Ладно тебе, Дэнди, – попыталась я урезонить ее. – Я знаю, что он тебе нравится. Он милый парнишка. Тщеславный, как мартышка, но довольно милый. Но ты же знаешь, что на его счет думает Роберт; он для него хочет очень высокого взлета. Ты ничего не получишь, кроме поцелуев и возни. А ты можешь большего добиться. Когда станешь Мамзель Дэнди, будут вокруг тебя мужчины куда лучше Джека! Как говорит Роберт, не теряй голову, и замуж удачно выйдешь. Все лучше, чем поваляться в сене с парнем, чей отец тебя уничтожит, если застукает.

Она на мгновение заколебалась, но потом мы услышали, как хлопнул люк в комнате над конюшнями, и глаза Дэнди сверкнули.

– Ах, она шлюшка проклятая! – бросила Дэнди, вырвав у меня руку и бросаясь к конюшням.

Я попыталась бежать за ней, но у меня по-прежнему болели ребра и плечо. Когда я, хромая, добралась до конюшен, Джек сбегал по лестнице, натягивая куртку. Он одарил меня одной из своих косых плутоватых усмешек.

– Привет, Мэрри, – сказал он. – Дэнди выставила меня из вашей комнаты, сказала, что хочет переодеться к ужину. Увидимся.

– Что ты делал в нашей комнате, Джек? – спросила я, гадая, что он ответит.

Он подмигнул.

– Ты серьезная, как вол, Мэрри, – сказал он.

– Отец тебя не предупреждал насчет Кейти? – полюбопытствовала я.

Темные глаза Джека замерцали.

– Половина Уарминстера с ней путалась, – сказал он. – Отец и слов тратить не стал. Он знает, что я не дам этому помешать работе. И знает, что она не забрюхатеет. Знает, что это не любовь. Ему все равно.

На мгновение Джек улыбнулся.

– Ревнуешь, Мэрри? – тихо спросил он. – Думала, я целовал мягкие волосы у нее на затылке, лизал впадинку между лопатками? Хотела, чтобы с тобой так?

Я отступила, чтобы он четко увидел мое лицо в свете роговой лампы. Я знала, что оно спокойно, что глаза у меня ясные, бесстрастные.

– Нет, – сказала я. – Я не хотела, чтобы так со мной. Никогда не захочу. Ни ты, ни другой мужчина. Я гадала, насколько ты мужчина, сможешь ли пойти против отцовского слова или останешься девственником до конца своих дней, чтобы ему угодить. Теперь поняла, что у тебя встает только там, где он разрешит.

Джек от этой насмешки побагровел.

– От вкуса твоего я не в восторге, – изысканно сказала я. – Но не забывай, что отец тебе только ее и позволил. Сказал, что с Дэнди тебе нельзя.

Джек нетерпеливо вскинул руки.

– Дэнди! – воскликнул он. – Ты только о ней и думаешь!

– А ты о ней не думаешь? – тут же спросила я, быстрая, как притравленный ястреб.

Джек пожал плечами.

– Не особо, – легко сказал он. – Я без нее проживу.

– Хорошо, – ответила я.

И говорила я всерьез. Роберт Гауер был единственным в мире человеком, который согласился бы содержать и кормить Дэнди и меня, пока я, расшибленная и больная, не могла работать, а Дэнди еще не научилась ничему, что могла бы продать сама по себе. Мы зависели от него так же, как его слуги из работного дома. Теперь я знала, что Дэнди хочет Джека, и боялась, что она станет его ловить. Между нами и замерзшими дорогами Уарминстера стояло только одно – уважение Джека к желаниям отца.

– Не забывай, отец тебе на нее смотреть не велел, – настаивала я.

Джек пожал плечами и завел глаза в темнеющее ночное небо.

– Мэрри, ты как монашка. Не нужна мне твоя чертова сестра. Мне хватает валяния в сене. Кейти предложила за просто так. Буду заниматься этим с Кейти, к Дэнди не притронусь и десятифутовым лодочным шестом. Хорошо?

– Хорошо, – наконец сказала я.

Я изо всех сил надеялась, что будет хорошо.

11

Я думала, что увижу Кейти в разодранной рубашке и с расцарапанным лицом. Может, она и была отребьем из работного дома и уарминстерской шлюхой, но я не думала, что она превзойдет мою сестру в искусстве потасовки. Но когда я медленно взобралась по лестнице в спальню на чердаке, Кейти и Дэнди сидели бок о бок, расчесывали друг другу волосы и хихикали.

– Он сует руку мне под рубашку! – услышала я голос Кейти.

Дэнди радостно хихикнула.

– Я ему говорю: «Уж не знаю, что ты там ищешь, Джек!»

Дэнди закатилась хохотом, услышав это замечание.

– Откуда тебе знать! – протянула она. – А он что?

– Берет меня за руку и сует ее себе в бриджи! – с торжеством сказала Кейти.

– И? – продолжила Дэнди.

Острое, голодное личико Кейти стало жадным.

– Горячий, – сказала она. – И твердый, как жеребец перед кобылой.

Глядя на лицо Дэнди, я увидела, как по нему прошла тень крайней зависти. Но она весело рассмеялась.

– Жалко, что я вошла и все веселье вам испортила! – прощебетала она. – Ты бы ему отдалась, если бы я не вошла?

– Ой да! – тут же ответила Кейти. – Мне тоже хотелось!

Они с Дэнди обнялись и покатились со смеху. Темные глаза Дэнди, встретившиеся с моими поверх светлой головы, были холодны, как лед.

– Удивляюсь, как он посмел, – заметила она. – Когда мы с Мэрри стали работать в балагане, его отец прямо сказал, чтобы никаких ухаживаний.

Кейти улыбнулась усталой знающей улыбкой.

– Да разве это ухаживания, – сказала она. – Так, немножко повеселиться. Ухаживаниями это не назовешь. Мы с ним оба в этом деле не новички. И о любви говорить не стали бы. Мистер Гауер мне сказал, чтобы я в деревне себя вела как следует. А про дом не говорил.

– Так тебе плевать на Джека? – резко спросила Дэнди.