Раб лампы Серова Марина
— Понятно. Кровопотеря. Ничего, будешь как новенькая, — подбодрила я ее. — Правда, придется прогуляться пешком. Джип оставим на стоянке. Твой джип, Вова?
— Босса.
— Ну вот видишь. Похерить его никак нельзя. Загоним куда-нибудь, и дело с концом. Сейчас пять утра, на ногах только собачники. Впрочем, я везу вас на окраину города, там народу в такое время практически нет. Отлежимся, отдышимся, подумаем, как быть. Собственно, Аню можно и отпустить, и в больницу отправить, что ей с нами в одной упряжке быть? Правда, ее этот урод Бессонов видел с нами, да и огнестрел… могут начать задавать много нужных и неприятных вопросов. Нет, Анечка, поедешь с нами. Квартира там большая, так что ничего — разместимся.
В этом я была совершенно права. Разместились. Места действительно хватило с избытком. Анино плечо забинтовали, и девушка, уложенная в постель с сильнейшим припадком слабости, забылась. Вова же Крамер от изобилия впечатлений поспешил напиться. В этом начинании он преуспел и уже через час после нашего приезда на мою вторую (конспиративную) квартиру превратился в труп, с той только разницей, что этот «труп» храпел и время от времени падал с кровати. Два раза Маркарян и я взгромождали беспокойного «покойника» обратно, но, когда Вова повалился в третий раз, решили оставить его на полу. Тем более что были другие, куда более важные заботы, чем транспортировать Вову Крамера, напившегося для успокоения своей нервной системы.
Мы сидели на кухне с Маркаряном. Сказать, что Гамлет Бабкенович был подавлен — просто ничего не сказать. На смуглом лице его проступили пятна зеленоватой бледности, в глазах плясали мутные огоньки. Я спросила:
— Ну что, Гамлет, — быть или не быть? Я имею в виду, быть продолжению сотрудничества или не быть? Если ты уже забыл, за последние два дня я дважды спасала тебе жизнь.
— Дважды? — вскинул он голову.
— Да. Один раз в этом проклятом бассейне, а второй — когда мы с товарищами, ныне спящими за стеной, отбили тебя у Бессонова. Он же тебя явно не с днем рождения поздравлять вез! Может, ты все-таки хочешь быть со мной более откровенным?
Он молчал.
— Может быть, ты все-таки перестанешь делать из меня дуру набитую и расскажешь, что к чему? Кажется, в субботу, когда я к тебе пришла, а ты сидел в своей квартире и пил горькую с этим своим Кругляшовым, я просила тебя назвать возможные источники угрозы. Про Пугачева ты и не заикнулся, а ведь ты ему должен та-а-акую-ю сумму! — Я даже присвистнула. — Это же черт знает что!
— Вот именно… Кругляшов, — сказал он.
Ну совсем не в тему. Я поморщилась:
— Я, кажется, тебя не о нем спрашиваю. При чем здесь Кругляшов?
— А ни при чем. Уже. Его убили. Мне Бессонов сказал, а он не стал бы врать по такому поводу. Убили в ночь с субботы на воскресенье, на улице… то есть — когда он возвращался от меня. Вот так.
— Убили? — переспросила я. — Как же так?
— А никто не знает!
— Хорошо, проехали, — сказала я, — впрочем… ничего хорошего, о чем это я? Ничего хорошего!! Более того, мы теперь все под угрозой. И если раньше ты, Гамлет Бабкеныч, говорил, что боишься своего мистического соседа, то теперь следует бояться вполне материальных вещей! И вполне конкретных людей! Несмотря на твои связи, несмотря на мои собственные связи, я недорого дам за наши жизни, если мы будем куролесить в том же духе!
— Но… но что же нужно? — простонал он.
— Что нужно? Прежде всего тебе нужно перестать играть в партизана! Я что, клещами из тебя должна вытягивать то, что ты, по идее, сам должен мне рассказать? Я прекрасно понимаю, что ты, мягко говоря, не ангел, но меня твоя духовность мало интересует, ведь ты, кажется, нанимал меня не в духовники, а в телохранители. Так что изволь!..
— Хорошо, я все расскажу, — пробормотал он. — Спрашивай… что тебя интересует?
— Прежде всего главное: ты на самом деле не имеешь НИКАКОГО отношения к взрыву в твоем загородном доме?
Он отвел глаза и скривился.
— Ну, — проговорил он, — если между нами не будет доверия, то какой смысл продолжать работу? Я не имею никакого отношения к этому проклятому взрыву, но ты ведь можешь мне не верить… тебе эта скотина Бессонов такого наговорил, наверное!
— Да уж, — сказала я, — он обвинил меня в том, что это я активировала взрыватель. А Вова Крамер подготовил взрывное устройство. Вот такие дела. Ты об этом не знал, что ли? Так вот знай: ты — заказчик, а мы, оказывается — исполнители. Нас и повели под автоматами в бункер, где, по слухам, твой папа, царствие ему небесное, хранил скелеты каких-то заезжих коробейников, наверно.
— Этого уж я не знаю, — откликнулся Маркарян, — у отца были свои проблемы. То есть, я хотел сказать, свои дела.
— На дно вам придется лечь серьезно, Гамлет Бабкеныч, — кивнула я, — видно, врагов у вас гораздо больше, чем можно было предположить. А что за людей перечислял в том разговоре твой отец? Я имею в виду все эти фамилии: Акимов, Стрельников, Симонянц, Самсонов?
Гамлет Бабкенович поморщился, но мой пристальный и очень далекий от восторженного взгляд не давал ему пространства для маневра.
— Это люди, которые в свое время с нами работали. Со мной, с отцом, с Мельниковым и с Барминым. Правда, отец давно перестал работать с нами, еще с середины девяностых. Он успел поработать только с…
— С неким Николаем Акимовым, если я не ошибаюсь, — произнесла я, потому что Маркарян несколько замялся, — я только приехала в Тарасов из Москвы на постоянное место жительства к своей тетушке. И как раз был жуткий скандал по факту убийства известного тарасовского предпринимателя Акимова. Это около пяти или шести лет тому назад случилось, не так ли?
— Да, — сказал Маркарян. — Скверная была история. Этот Акимов тогда попал в полосу невезения, занял денег у моего папаши, который только что реализовал водочный комбинат и имел много нала.
— Никогда не слышала, чтобы во главе одного из пяти водочных комбинатов Тарасова когда-то стоял человек по фамилии Маркарян. Хотя, что там правят бал выходцы с Кавказа, конечно, мне прекрасно известно, — пробормотала я.
— Да как будто мой отец когда-нибудь работал от своего имени!! — почти выкрикнул Маркарян. — Отец занимал одно из ведущих мест в армянской областной диаспоре, распределял большие денежные потоки, стремился наладить рычаги воздействия чуть ли не на губернатора и правительство области. Многое ему удавалось. Потом он захотел отойти от дел, деньги перевел в московские структуры и решил, что можно и отдохнуть. Ну, и принялся отдыхать.
— Дальше!
— А что дальше? Все и так понятно. В том разговоре, который тебе прокрутил этот Бессонов, упоминались имена людей, которые в свое время пострадали… гм… в результате работы с нами. Со всеми нами — обоими Маркарянами, то есть мной и отцом, и Барминым с Мельниковым. Там было нечисто, да… но если бы не мы, тогда — нас! Согласись! Там была мерзкая история с Акимовым, да! Акимов отдал долг отцу, а его, Акимова, в тот же день убили. Не знаю, кто убил, да только сдается мне, что это — Ашот, старый папашин подельник, продажная сука, который сейчас принялся тереться с Бессоновым.
— Уже — нет. Не трется.
— Ну да… Акимова поставили на ножи, никаких свидетельств, что он отдал долг, не было, ну, Ашот и предложил папаше перекинуть должок на семейку Акимова. Там такая порядочная семейка была, с деньгами: дочка фотомодель, в Москве работала, хотя и малолетка, сын был головастый, несмотря на свои двадцать лет, деньги зашибал только так… хотя, кажется, тоже был не без греха. Мать их, жена Акимова, салон открыла свой парикмахерский. Тоже, стало быть, не бедствовала…
Пока он рассказывал эту грязную историю, я припоминала то, что сама знала о происшедшем с семьей Акимовых пять лет назад. Из моих собственных воспоминаний и из рассказываемого Маркаряном вырисовывалась довольно полная и гнусная картина преступления. Тогда глава семейства был найден убитым, на его теле обнаружили двадцать пять ножевых ранений, причем экспертиза показала, что резали его умело, чтобы сразу не умер. Вдова Акимова была убита через несколько дней способом, о котором просто страшно вспоминать. Помнится, ужаснулись даже спецы из уголовки. Дети Акимовых, сын и дочь, несмотря на довольно юный возраст, жили самостоятельно в Москве, но тотчас же приехали, узнав о смерти отца и о накате на мать, с которой требовали большую сумму денег. Правда, ничего им решить не удалось. Сын был изуродован, над дочерью надругались, она, кажется, умерла потом в больнице. Во всяком случае, о судьбе обоих ничего не известно. Жуткая и, к сожалению, ставшая весьма банальной история гибели семьи умных и предприимчивых, умеющих рисковать, зарабатывать и думать людей.
— Я там был не при делах, — говорил Маркарян, — я самого Николая видел два раза, а его жену и детей — так и вовсе один раз, когда мы приехали к ней в офис с папашиным ультиматумом. Расправлялись уже папашины головорезы. Да, кажется, еще Мельников помог. Акимов осторожный был, так Мельников его по ментовской линии прижал, а потом отцовским бандюкам слил.
— А Бармин?
— А что Бармин? Бармин был чистоплюй, он своими руками и мухи никогда не трогал. Только… — он наклонился ко мне, — не думаешь же ты, что ниточка к Акимовым тянется? Их же всех вырезали тогда эти сволочи!..
— А остальные фамилии? — спросила я холодно. — Вот эти: Стрельников, Симонянц?
— Нет, — покачал головой Гамлет Бабкенович, — они точно не при делах. Не тот калибр. Был там еще один уровня Акимова… Макс Самсонов по прозвищу Бриг. Тот мог бы провернуть то, что с Барминым случилось, с Мельниковым и особенно с Сережкой Пугачевым и моим папашкой. Из спецназа он был. Только одно «но»: убили его давно. Самсонова Бармин на кредите кинул. Жестко кинул, и Самсонова прессанули. Никакие связи и примочки спецназовские ему не помогли. А потом Брига шлепнули, и все, с концами. Что касается тех, кто мог бы за него посчитаться, кажется, был у него сын. Только кто он и где, никто не знает. Да глупости все это! — взорвался Маркарян. — Какие такие вендетты, кровные мести, сын за отца! Гнилая романтика, в которую могут поверить только те, кто кина насмотрелся да бульварщины начитался-наглотался. Вот долг Пугачеву — это вещь вполне реальная, и со смертью Пугачева ничего особенно не изменилось. Особенно если учесть, что Бессонов жив.
— Да я понимаю, — задумчиво сказала я.
— Что ты на меня так презрительно смотришь, а? — буркнул он. — Не нравлюсь, что ли? Так что-то я не слыхал, чтобы к тебе за помощью профессора философии обращались! Все больше бандиты!
— А какая тут, собственно, разница, нравишься ты мне или нет? — ответила я. — Я подписала с тобой контракт и собираюсь аккуратно и профессионально его отрабатывать! Что касается того, нравишься ты или не нравишься, так мне за тебя не замуж идти. Тем более что меня нанимали такие люди, по сравнению с которыми ты ангелом покажешься.
— Да ну?
— Точно говорю. Ладно, давай спать. Окончательный разбор полетов будем проводить завтра.
Маркарян проворчал что-то и, надев на себя дурацкие желтые вязаные носки (их выдала ему я, потому что у Гамлета Бабкеновича мерзли ноги), улегся спать.
…А на следующее утро нас ждало потрясение: ни Крамера, ни Ани в квартире не оказалось. Более того, они вышли явно не через дверь. На своем балконе (третьего этажа) я обнаружила обрывки веревки, скрученной из простыни.
Вот это номер!
Глава 16 БУРНЫЙ ВЕЧЕР ВОВЫ КРАМЕРА
Конечно же, я сразу набрала мобильный номер Вовы Крамера. Еще бы! Маркарян, которому было все равно, на кого подумать, лишь бы кого-то заподозрить, тотчас же начал кричать, что Вова причастен к убийствам, что он водил знакомство с Маркаряном-старшим!.. К тому же он показал, как стреляет. Я не стала возражать, а просто позвонила Вове. Ответили тотчас же, причем один в один голосом Бориса Николаевича Ельцина:
— А меня, понимаешь, отправили в отставку. Вот такая, понимаешь, загогулина, уваж-жаемая Евгения Максимовна! Кстати, а вы не родственница Примакова? Он ведь тоже, значит, Евгений Максимович!
— Вова, хватит придуриваться! — сказала я. — Не до того. Ты почему сбежал? Да еще и девчонку прихватил? Сдурел? Ты хоть понимаешь?..
— Я-то понимаю, — обычным своим голосом сказал Вовка, — только меня на самом деле отправили в отставку. Звонит сегодня на мобильный мой шеф и начинает пузыриться, вопить что-то!.. Всех девочек, оказывается, по камерам менты распихали, так что они товарный вид надолго могут потерять. А мне он велел немедленно приехать в офис, любой ценой… кричал, что не хочет, чтобы подумали на него… в смысле, что он причастен к смерти Маркаряна.
— Да Гамлет Бабкенович тут уже так и подумал, — отозвалась я, — только не про твоего шефа, а про тебя самого.
— Вот и чудно. Меня почему-то это нисколько не удивляет! Я все утро тебя пытался растолкать, а потом мы вылезли через балкон. Ты уж извини, но если бы я не явился, было бы хуже. Хотя хуже, как говорится, уже некуда. Тут все на ушах. В общем, Аня в шоке, а я в офисе, и через несколько минут меня, кажется, отправят на допрос. Тут, кстати, и про тебя спрашивали. Привет вот передают.
— Черт! — пробормотала я, бросая трубку. — Ну не идиот ли?!
«Или он нарочно так поступил, — мелькнула мысль, — чтобы предупредить меня, что эта квартира срисована, и… Некогда думать! Так или иначе, надо утаскивать отсюда Маркаряна, иначе он быстро может сменить температуру тела на нормальную, комнатную».
И я бросилась будить своего подопечного. Это заняло у меня чуть ли не четверть часа. Наконец чудо в желтых вязаных носках крякнуло, потянулось и отверзло припухлые очи…
Вова Крамер пришел домой затемно. Его только что выпустили из камеры предварительного заключения, где он отсидел (причем куда меньше времени, чем предположил) несколько часов в роскошном обществе всяческих человеческих отбросов. Но, перед тем как выпустить под подписку о невыезде, его протащили через долгий, подробный и довольно-таки унизительный допрос.
Улица была тиха и безлюдна. Вова пересек ее и вошел во двор своего дома. Уже издали слышались пьяные выкрики соседа, деда Егорыча, мат-перемат в исполнении соседки Маньки и мерзкий фальцет ее то ли сына, то ли сожителя.
По всей видимости, компания и сегодня раздобыла необходимый для создания праздничной атмосферы запас алкоголя и теперь пожинала плоды их неумеренного потребления.
— Уволили с работы, — бормотал Крамер себе под нос старательно и раздраженно, — черт бы вас всех подрал, сволочи! Ну что я, виноват, что у этого Маркаряна такие кикозы на дне рождения случились и девочек помяли, а Аньку совсем подстрелили? Что автоматной очередью распороли лобовое стекло джипа моего босса? Меня обвинили в организации заказного убийства, хотя ни хера подобного я не делал!
Он перечислил все это, и ему самому стало смешно. Будь он боссом, он такого работничка точно бы уволил. Но теперь изволь убираться из квартиры, которую снимала фирма, и возвращаться по месту прописки!..
Крамер пнул ногой ветхую дверь коммуналки так, что она едва не сорвалась с петель. Его глазам предстало некое зрелище — как говорится, еще то. На полу в так называемой прихожей копошились две щуплые фигурки… по всей видимости, семейство алкоголиков из третьей комнаты решило испробовать радости секса, а до своей кровати так и не добрело.
Впрочем, обитатели третьей комнаты пропили кровать еще на прошлой неделе. Но Вова этого не знал.
Он брезгливо перешагнул дрыгающуюся и мычащую парочку, от которой исходил густой, валящий с ног запах давно не мытого тела и какой-то жуткой сивухи. «Да, хоромы — то тесноваты!» — «Да уж конечно, не царские палаты!» — «Да уж конечно!» — не преминул бы процитировать Вова Крамер диалог из своего любимого фильма «Иван Васильевич меняет профессию», будь он в ином настроении.
Но перед глазами его было совсем не кино, а лишь этот негигиеничный секс для нищих и восторженное распитие самогона старика Егорыча на кухне.
— Вот помнитца… когда мы с Жуковым… Георгием Константинычем… брали Халхин-Гол… помнитца…
— Помнится, в молодости вы были членом суда! — громко сказал Вова Крамер, наклоняясь, чтобы не задеть за притолоку, входя в кухню. Бравые собутыльнички прервали галдеж и недоуменно воззрились на него.
— Это просто есть такой старый-престарый анекдот, — сказал Вова, присаживаясь на табурет. — Встречаются два старых пердуна, типа вот как ты, Егорыч, и один другому говорит: «Помнится, в молодости вы были членом суда?» — «Да-а-а… членом сю-у-уда, членом ту-уда… мо-олодость!!» А вообще, Егорыч, — продолжал Вова, не давая алкашам возможности выдавить из себя жиденький смех, — вообще, хватит тут жабать. Орете так, что за квартал слыхать. Расходитесь, а то мне завтра на работу рано, да и вообще день трудный был. Я теперь тут снова жить буду, сволочи.
— Да ты че, Воло-ди-мир Маркыч? — недоуменно начал было Егорыч, но его перебил вопль уже в дупель набравшегося юнца, примостившегося под теплым жирным боком Маньки:
— Да я щас тебе, уррод!! Ах ты, жадовская морда!!!
Не вставая со стула, Вова одним коротким, без замаха, плотным тычком в харю пьяного дебила отшвырнул того к противоположной стене прямо на какую-то грязную алюминиевую бадью, до краев наполненную водой. Бадья перевернулась, вода разлилась по полу, а пострадавший от действий Крамера ублюдок завыл от боли во всю силу своих легких. Вова встал с табурета и вышвырнул юнца из кухни. Баба попыталась было вцепиться Крамеру в лицо, но тут же была развернута на сто восемьдесят градусов, установленных задом, и Вова дал ей такого пинка, что она рыбкой вылетела вон и впечаталась лбом в фанерную стену, которую еще лет двадцать назад соорудил покойный брат Егорыча.
Фанера громко треснула и с грохотом рухнула, открыв ободранные стены и закопченный потолок находившейся за ней каморки.
— А кто это там в прихожей безобразничает, дед? — устало спросил Вова.
— А-а… это Васька с Таськой из третьей комнаты… кровать-то того… на первачок поменяли.
— А-а-а… — тоном, далеким от восторженного, протянул Вова.
— Да ты чего-то сегодня не в духе… — констатировал Егорыч, а потом не нашел ничего лучшего, как налить себе стакан самогонки и одним залпом одолеть его, как один залп орудий нахимовской эскадры одолел турецкую эскадру в бою под Синопом. После сего подвига Егорыч дополз до лежанки в самом углу кухни и свалился на нее, как бревно.
— Да меня сегодня с работы уволили… — вслед ему сказал Вова Крамер.
Разогнав дикую компанию, Вова Крамер выпил — на этот раз чай, и цветом, и запахом, и вкусовыми характеристиками больше смахивающий на ослиную мочу, заел принесенным с собой куском колбасы и после этого отправился спать.
Впрочем, ему не спалось.
Он сделал все возможное, чтобы успокоиться и заснуть, но, как назло, чем больше он пытался отмахнуться от буравящих мозг назойливых мыслей и смутно роящихся обрывочных отголосков пережитых вчера и сегодня жутких минут, как тревога подступала вплотную и давила, как ватное одеяло в жаркую летнюю ночь.
Вова вытянулся во весь рост, лежа на спине, и закрыл глаза. Пусто. В голове — ни одной путной мысли относительно того, что же ему делать дальше, во рту сухо. Он открыл глаза и стал следить за игрой теней на потолке. Вообще-то они были неподвижны, но Вове Крамеру почему-то казалось, что они медленно движутся, слагаясь в какую-то прихотливую комбинацию.
Потом тени отступили. Но глухой грохот в голове, словно там ворочались тяжелые жернова, не ушел. Напротив, он стал еще явственнее.
И тут на Вову навалился такой безотчетный, липкий, животный страх, что он попытался сорваться с места и убежать. Но ноги словно прикипели к скомканной постели, руки не желали двигаться, а на лбу проступали капельки пота…
…и только, как накрытая шляпой птица, загнанно билось и трепетало сердце.
Вова поднялся с постели, и вдруг по всему дому, разрываясь, прозвенел истошный вопль, затем послышался глухой грохот, звон разбитого стекла, и пьяный рык соседа, разросшись до визга: «Что за сука, твою м-мать?..» — и вдруг рев оборвался коротким хрипом.
«Ой, е-о-о!! — подумал Вова. — Продолжение мультфильма следует, дорогие Хрюша и Степашка…»
Утлая дверца крамеровской каморки треснула, вылетела от страшного удара, и несколько сухих автоматных очередей разнесли ее, повисшую на одной нижней петле, буквально в клочья.
Двое парней с автоматами наперевес ворвались в комнату Крамера и начали в упор расстреливать кровать, комод, ободранный деревянный сундук, стоявший тут с незапамятных времен…
— Где он?
— Да тот синий черт сказал, что он спит у себя.
— Перекрылся где-то. Надо весь дом перевернуть.
— Савва сказал, чтоб работали тише, потому что, не дай бог, мусора ластанут. Мы ведь не на своей территории.
— Тогда кранты…
Свистящий, напряженный, диалог этот прозвучал, когда в комнате Крамера не осталось ни одной целой вещи. Все было расстреляно в упор, в щепы.
В этот момент в разгромленную комнату вошел третий парень.
Он волок за шкирку совершенно не сопротивляющегося и ничего не соображающего Егорыча. Деда ткнули носом в расстрелянную Вовину постель и рявкнули:
— И где же он, ты, синий сморчок? Ты же сказал, что он тут!
— Вы… выродок ты!
— Погоди, — сказал один из молодцов, — постель-то совсем теплая. Тут он был. Куда же он мог деться? Эй, дед, мать твою!
— Да брось ты его! — брезгливо сказал один из молодцов и замахнулся было на старика, но тот с неожиданной резвостью высвободился из рук гоблина и ногой пнул налетчика прямо в живот, да так удачно, что того просто согнуло пополам. Старик, подскочив на месте, как горный козел, прыгнул на второго гоблина с невнятным воплем.
Тот попытался было смахнуть с себя не в меру прыткого старикашку, но в этот момент буквально с потолка на бандита обрушился Вова Крамер.
Все это время он прятался над дверью в жалком подобии антресолей, которые были хороши тем, что со стороны никак нельзя было заподозрить их наличие в этой комнате.
Крамер размахнулся и ударил амбала в основание черепа сложенными в «замок» кулаками. Тот крякнул и свалился наземь, увлекая за собой и мертвецки пьяного Егорыча.
Налетчик, которого Егорыч так удачно ударил в живот, пересилив боль, поднял дуло автомата… Крамер успел схватить его и отвести от себя, и в ту же секунду за спиной амбала раздался утробный вопль, с которым, наверное, троглодиты шли войной на мамонтов — и глиняный горшок с рыжим от старости и засухи кактусом разбился о его бритый затылок. Верзила мешком свалился на Егорыча.
В дверном проеме возникла шатающаяся фигура Маньки в облезлой ночной рубашке, в которой, похоже, еще ее бабка рожала ее мать. Очевидно, именно героическая Манька молодецки сразила кактусом боевика.
Крамер только глаза выпучил.
— А-а-а!!! — вдруг раздался дикий вопль, и по коридору мимо Вовы промчался третий амбал — без автомата, с окровавленным плечом и распоротой на спине кожаной курткой. Он летел с такой скоростью, что ног его почти не было видно.
Вслед за ним по коридору фурией неслась почти голая баба — та самая, из третьей комнаты, что на пару со своим мужем резвилась на полу в прихожей. Страшна она была, как все семь смертных грехов. Но, как выяснилось, амбала испугало вовсе не это: в руках у героической дамы была включенная бензопила «Дружба».
— Фтой, фука-а-а!!! — орала баба с бензопилой, гонясь за амбалом и брызгая слюной сквозь уцелевшие зубы.
Налетчик со всего размаха врезался в окно, выворотил раму и вывалился со второго этажа прямо в благоухающий под стеной мусорный контейнер. Беззубая баба взмахнула своим оружием и одним махом перепилила столб, подпирающий гнилую балку. Балка не выдержала и рухнула на пол.
Вова Крамер ошеломленно окинул взглядом соседей, с чьей активной помощью он расправился с тремя здоровенными парнями, вооруженными автоматами, и произнес:
— Ну что… пойдем, что ли?
— К-куда? — осведомился Егорыч и поднялся с пола.
Вова Крамер широко улыбнулся:
— С меня литр!
Глава 17 ШУТКИ С ЭЛЕКТРИЧЕСТВОМ
Я понимала, что без изменения внешности мне не обойтись.
Мое имя в данный момент устойчиво ассоциируется с Маркаряном-младшим, и малейшее мое появление на людях вызовет последствия, мягко говоря, нежелательные. По чести сказать, даже если бы я захотела разорвать контракт с Маркаряном и выключиться из этого дела, мне все равно бы не удалось отойти от него в сторону. Я завязла плотно. И развязаться с Гамлетом Бабкеновичем можно только одним способом: распутать дело.
Фактического материала было с избытком, а вот зацепок — минимальное количество. Самой странной и малоперспективной зацепкой могла бы послужить фигура человека, который никак не мог являться киллером, и тем не менее — он точно указал детали четырех убийств. И не забыть мне «красного на голубом» и обои с желтыми бабочками, нет!.. Слишком уж все точно сбылось.
Пунктом первым на повестке дня стояло: перевести Маркаряна на другую квартиру. Это удалось сделать довольно быстро и безболезненно. Новая квартира на окраине города была снята, и Маркарян там поселился. Еды у него было с избытком, так что из квартиры ему выходить не требовалось. Я запретила ему даже нос высовывать за порог.
Деньги на расходы мне были выданы приличные, в моем распоряжении была кредитка Маркаряна, так что с этим пока все обстояло благополучно.
Я вернулась домой под видом средних лет женщины в вязаной кофте и бесформенной юбке, в туфлях, которые вышли из моды много лет назад. Маскарад мой, как всегда, оказался удачен, так что я в очередной раз вызвала удивление тетушки, сказав своим голосом: «Не удивляйтесь, тетя Мила, что я в таком виде. Так надо».
Я села за свой стол и крепко задумалась.
Прежде всего следовало систематизировать фактический материал. Факты, следствия, мотивы, хитросплетения обстоятельств вели себя как обитатели муравейника, в который бросили камень: расползались, не желали укладываться в стройные логические схемы, и вообще — плохо уживались меж собой. Я притянула к себе лист бумаги и набросала основные моменты этого дела, чтобы сделать мыслительную базу как можно более наглядной. Итак!
ПРЕСТУПЛЕНИЯ:
1. Бармин, компаньон Маркаряна (застрелен в ночном клубе «Еремей», обстоятельства предсказаны человеком, фигурирующим в деле под условной фамилией Аладьин).
2. Мельников, второй компаньон Маркаряна (расстрелян из автоматического оружия у дома своей тещи в два часа ночи; погиб и водитель. Некоторые обстоятельства также предсказаны Аладьиным).
3. Карасев и Феоктистов, люди Гамлета Маркаряна (один убит ударом по голове, второй лежит в реанимации и едва ли оклемается; оба втянулись в тайну Аладьина, став следить за ним, после чего и нажили проблем на свои головы — в буквальном смысле).
4. Кругляшов, психоаналитик и приятель Маркаряна (убит на пути от квартиры Маркаряна к своему дому ударом острого предмета. Убийство вроде бы и не выдающееся, если не учитывать связей со всем вышеперечисленным…).
5. Маркарян-старший и Пугачев, кредитор Маркаряна-младшего (оба погибли при взрыве в доме Маркаряна; некоторые обстоятельства предсказаны фигурантом, Аладьиным. Наверное, наиболее изощренное преступление, с самым широким спектром подозреваемых. Тут можно заподозрить и Бессонова, и Маркаряна-младшего, и даже любого из гостей, а ведь среди них было немало серьезных людей).
Я еще раз перечитала написанное и начала рассуждать: «Если отбросить мистическую подоплеку, получается — кто-то целенаправленно мстит всей этой компании. Оба Маркаряна, отец и сын, затем Бармин, Мельников… наконец, Кругляшов. Что между ними общего? Работа! Хотя Кругляшов не принимал никакого участия в коммерческих проектах Маркаряна — Бармина — Мельникова, а с покойным Бабкеном Борисовичем так и вовсе не был знаком.»
Есть общая фамилия из прошлого всех этих людей: Акимов. Но прошло много лет, и едва ли туда тянется ниточка… Хотя эту версию отработать безусловно следует. Далее: некто Самсонов, к смерти которого причастны почти все из вышеперечисленных граждан. Ну и, наконец, самое загадочное и непонятное лицо во всей этой катавасии — Аладьин! Человек, которому непостижимым образом удается заранее узнать подробности смертей самых разных людей, человек, который чуть ли не заглядывает в будущее! И ведь нет никаких зацепок с этим Аладьиным! А чего стоит прелестный момент с оплатой квартиры, на которой живет Аладьин, раз уж хозяин жилья, Купцов, даже камеру установил, чтобы узнать, КТО и КАК приносит ему деньги! Да и сам Купцов…
Итак, Акимов, Аладьин, Купцов, Самсонов. По алфавиту! О покойных же Мельникове, Бармине, Маркаряне, Пугачеве, жертвах преступления… Хотя!! Еще непонятно, кто же в этой дьявольской свистопляске охотник, а кто добыча! «Кто тут охотник, кто добыча? — все дьявольски наоборот…» — как пелось в одном известном фильме. Я вновь переключилась с лирики на криминалистику.
Начнем по алфавиту. Акимов. Я подключилась к базам данных РУОПа, МВД и прокуратуры, к которым у меня имелся доступ (хотя и нелегальный, как мои ментовские и даже фээсбэшные «корочки», на которые закрывали глаза мои знакомые «шишки» в органах). Выяснилось, что Акимов Николай Сергеевич был задержан 19 июля 1997 года по подозрению в хранении оружия (распространенный повод для задержания). Задержание производил капитан Мельников. О-па! Вскоре Акимов был отпущен, а через три дня нашли его труп.
«Не исключено, что Акимов был передан людям Маркаряна, а это было оформлено как освобождение, — думала я, щелкая „мышкой“. — Ведь Мельников уже тогда был связан с… понятно, с кем!»
Данные по смерти Акимовой Светланы Петровны, супруги Акимова, были весьма пространны, но ничего определенного выжать из этого не удалось. А вот данные по их детям — Акимовой Ирине Николаевне и Акимову Сергею Николаевичу — были весьма любопытны. На Сергея имелось обширное досье из ОБЭПа: московские источники утверждали, что Сергей Акимов отмывал грязный нал. Примечательно не это банальное утверждение, и даже не детали, а возраст Сергея, когда им заинтересовались серьезные структуры: 17, 18 и 19 лет. Когда Акимов приехал из Москвы вместе с сестрой, им было по 20 лет. Более того, у них совпадали год, число и месяц рождения. Из чего следовало, что Сергей и Ирина Акимовы были близнецы.
— Близнецы, — машинально повторила я вслух. — Мальчик, девочка… близнецы!
Про Ирину Акимову сведений было мало, никаких медицинских заключений и экспертиз (хотя в свое время много писали в прессе о зверской расправе с семьей тарасовского предпринимателя). О Сергее фактуры было больше. Имелось заключение, в котором была указана дата поступления С. Акимова во вторую клиническую больницу с обширными черепно-мозговыми травмами и травмами грудной полости. Поступил он в больницу 25 июля 1997 года, через шесть дней после ареста его отца и спустя три дня после его гибели.
Прилагался список сотрудников больницы, среди которых я наткнулась на знакомую фамилию: Кругляшов.
Это уже интереснее! Это был тот самый Кругляшов, друг Маркаряна! То, что он фигурировал в досье Акимова, могло, конечно, быть случайностью, а могло… и не быть!
Информации о том, когда и как Сергей Акимов был выписан из больницы, в досье не содержалось.
— Веселые дела, — пробормотала я. — Отца и мать убили, сестру, по-видимому, тоже, брат исчез в неизвестном направлении, а несколько лет назад был изуродованным доставлен в больницу. И никакого ответа и привета! Прекрасная российская действительность…
Я позвонила во вторую клиническую больницу. Мне подтвердили, что в 1997 году к ним действительно поступил некто С. Акимов, но потом выписался. Сказать более определенно мне ничего не могли, потому что в подвале, где хранились архивы, недавно прорвало канализацию, и все затопило.
— Впрочем, даже прекрасно, что так случилось, — добавил явно подвыпивший доктор, — в этом архиве жило столько крыс, что мы не знали, куда от них деваться. Двух кошек съели и покусали нескольких больных. А однажды чуть не загрызли пьяного сторожа, который полез туда ночевать. Акимов… могу вам только сказать, что был какой-то московский запрос о нем. Вряд ли кто вам тут скажет подробнее. Вот был у нас такой доктор Кругляшов…
— Ну да!!
— …он бы вам рассказал поподробнее. Но доктора Кругляшова недавно убили на улице. Я сам сегодня утром узнал. Вот, помянули его! Ужасно!
— Да, я слышала, — подавленно произнесла я.
— Впрочем, меня это ничуть не удивляет: Кругляшов всегда крутился с бандюками, подрабатывал у них, кажется. Он же был неплохой хирург, ассистировал на операциях на головном мозге, до большего, правда, не дорос… ушел в личные психоаналитики к какому-то бандиту. Не по профилю работа. Ну вот, собственно, и все, что я знаю. До свидания.
И врач положил трубку.
«Вот какие вещи-то открываются, — подумала я, — Кругляшов работал с Сергеем Акимовым, а потом тот куда — то исчез из больницы. И главное, теперь у Кругляшова ни о чем не спросишь! Материалы по его убийству я еще могу затребовать, но это, конечно, будет мелочь в общей куче преступлений, совершающихся вокруг Маркаряна и приближенных к нему людей. А что, если… а что, если попробовать расколоть этого Аладьина?»
От этой мысли захватило дух. Как будто в моем мозгу, до того пребывавшем в зябких сумерках, вдруг вспыхнул яркий свет. Ассоциации с включением и выключением света были навеяны типом с лампой.
Я продолжила размышлять уже почти вслух:
— А почему бы и нет? Ведь попробовали же эти Карасев с Феоктистовым его выследить, прессануть… а потом с ними что-то произошло, и Маркаряну потом стало совершенно не до того! Ведь кто-то отделал этих двух не самых слабеньких типов так, что один просто умер, а второй до сих пор болтается где-то между небесами и реанимацией. А что, если самой подставить себя под какую-то неведомую угрозу и… Сработать, так сказать, «на живца»!
В голову пришла еще какая-то мысль, но тут вдруг экран компьютера погас, а вместе с ним погасли и мысль, и весь свет в квартире. С кухни донесся недовольный голос: «Ну вот, опять веерное отключение электричества! За такие штучки в суд надо подавать!»
В комнату вошла тетушка.
— Пойду-ка я к подруге, в соседний дом, — сказала она. — Там, я смотрю, свет есть. А ты как, Женечка? Ты еще и из образа не вылезла… у тебя вид пятидесятилетней просто-таки.
— Рада, что ты разглядела в этой темноте, — сказала я. — Я тоже прогуляюсь. К подруге. То есть к другу. Там такой друг у меня, знаешь ли…
Тетушка подозрительно взглянула на меня, но обошлось без комментариев.
Глава 18 ОДИН ЗВОНОК И ДВА СВИДАНИЯ
Не припомню, чтобы я участвовала в более нудной, странной и бессмысленной слежке, чем в этот раз. Я направилась к дому, в котором располагалась такая странная, такая роковая лестничная площадка. Две квартиры были пусты уже к тому моменту, как я включилась в дело Маркаряна. Третья тоже опустела: гость, Кругляшов, был убит, хозяин, Гамлет Бабкенович, сидел, трясясь, в безымянной съемной квартирке на окраине города. Оставалась одна, та самая двенадцатая, с которой все и началось.
Некоторое время я стояла столбом перед этой роковой дверью с таким, казалось бы, счастливым номером — 12. А что, если этот человек, этот блаженненький сейчас дома, и легко опознает меня, не взирая на маскарад? А впрочем… ну и что, если даже он меня и узнает? Лично мне он не говорил пока что ничего плохого.
Пока… пока что не говорил.
Я решительно позвонила в дверь. Будь что будет, но я постараюсь применить к нему самые современные методы, вызову его на откровенность. Нет, никакого насилия. Обычная таблетка, которая заставляет человека выбалтывать самые страшные свои секреты. Только подействует ли она на этого неадекватного типа? Да и вообще… удастся ли мне что-либо предпринять и оказаться удачливее Мельникова, Карасева, Маркаряна? Пока что этот человек как проклятие для всех, с кем он соприкасается. Даже его квартирный хозяин избегает о нем говорить!
Дверь открылась. Голова с двумя печальными крыльями волос вынырнула наружу. Человечек был оживлен, его длинный подбородок шевелился, как будто он что-то жевал. Я превозмогла волнение и выговорила:
— Мне нужно к вам пройти. Я хотела бы поговорить с вами.
Он смотрел на меня и улыбался.
— Вы — моя тетя из Воронежа? — осведомился он.
Он выглядел точно так, как в последнюю нашу встречу. На нем была та же самая одежда: коротковатые, пузырящиеся на коленях старые брюки и грязная серая рубашка с засученными рукавами. Говорил все тем же дребезжащим жиденьким голосом. Но я вдруг почувствовала, что в нем что-то неуловимо изменилось.
Нечто такое, что не определяется словами.
Он улыбался, показывая зубы. Я только сейчас обратила внимание на то, какие у него зубы. Черт побери, очень хорошие зубы, явно искусственного происхождения, потому что были они слишком белыми. Ну и ну, подумала я, этот тип — за свой ли, за чужой ли счет — имеет просто голливудскую улыбку. Как я раньше этого не заметила?
…Неужели киллер — все-таки он? Дурацкий киллер, не заботящийся о конспирации?
Впрочем, легко проверить, в самом ли деле он слабоумный или только притворяется. Конечно, я не институт Сербского в одной отдельно взятой человеческой особи, но тем не менее…
Я вошла в квартиру. Тут все так же пахло затхлостью и все так же был выключен свет.
Свет!
А что, если попробовать включить в этой квартире электрический свет… какой-то другой, помимо того, что теплится в этой дурацкой керосиновой лампе, которую он продолжает держать в руках. Я внимательно взглянула на его руку и вдруг увидела, что на ней не хватает двух пальцев. Отлично… никто не удосужился заметить это до меня. Или никто не придавал этому значения. А теперь очевидно, что для разрешения дела нужно придавать значение не таким масштабным фактам, как чудовищный взрыв в доме Гамлета Маркаряна, а мелочам… Впрочем, обо всем по порядку.
— Да, я ваша тетушка из Воронежа, — осторожно произнесла я, — как поживаете, уважаемый племянник? У вас нездоровый вид. Выпейте вот таблетку.
Я решила действовать напролом.
Он моргал глазами и смотрел на меня, прижимая к груди лампу. Потом сказал:
— Да, у меня болит плечо. А откуда вы знаете? Посмотрите вот здесь. У меня болит плечо. Правое плечо. Наверно, сегодня сырая погода. Давайте я выпью таблетку.
Он безропотно выпил то, что я собиралась чуть ли не силком запихивать в его глотку. Первый раз видела, чтобы человек пил этот препарат по СВОЕЙ воле! Это было средство определенно психотропного действия, которое ломало пороги волевой сопротивляемости и в конечном итоге делало человека, принявшего его, откровенным, как младенец.
Препарата у меня было немного, и я употребляла его только в самых крайних случаях. И никогда еще не было так, чтобы человек принял таблетку, не спрашивая — что это такое? А если я подсунула бы смертельный яд? По всей видимости, подобные мысли Аладьина просто не заботили.
Я уселась и стала наблюдать за происходящими с ним метаморфозами. Он смотрел на меня и бессмысленно улыбался. Наверное, он полагал, что для общения не обязательно говорить. Если он играл РОЛЬ, а не был таким на самом деле, следовало признать, что он был лучшим актером, чем я (прозванная в спецгруппе «Сигма» Хамелеоном) и Вова Крамер, вместе взятые.
Я отследила по часам временной срок, который должен был истечь для полного усвоения организмом препарата, и произнесла:
— Я хотела с тобой поговорить. Как тебя зовут?
Он ничуть не удивился тому, что я, которую он посчитал своей воронежской теткой, задала такой вопрос. Он улыбнулся еще шире, ковырнул пальцем стену и наконец ответил:
— Меня уже спрашивали об этом. Это нехорошо. Ведь я всем сказал, что меня зовут Аладьин.
— Это фамилия или кличка, а имя-то у тебя есть? Ваня, Петя, Саша, Костя, Антоша, Дима?
— Меня зовут Аладьин, — покачав головой, повторил он без тени раздражения.
— Понятно, — сказала я. — А откуда ты узнал о том, что Бармин, твой сосед, будет убит в ночном клубе «Еремей» при весьма пикантных обстоятельствах? И откуда ты узнал, что Мельникова расстреляют с роликовой доски?
Он, улыбаясь, покачал головой:
— Я не знаю никаких Мельникова и Бармина. Это кто такие? Наверно, если ты спрашиваешь… они мои родственники?
Я не могла прийти в себя от удивления: если он говорит все это, то он… говорит правду, потому что, находясь под воздействием этого препарата, человек не мог бы говорить что-то иное. Нет, он не притворяется! Он никакой не киллер. Действительно, это несчастный слабоумный человек, который непонятно как предвидел грядущую судьбу своих соседей. Но тут в моей голове хором зазвучали некие протестующие голоса: а тогда кто же платит за квартиру? Кто убил Карасева и Феоктистова, которые пытались вытрясти из парня всю подноготную, и при этом едва ли они стали бы пользоваться такими же мягкими методами, как я сейчас? И кто оплатил его зубы? И кто-то умудрился до такой степени законспирировать этого человека, что никто, решительно никто не знает, кто это, собственно, такой? Значит, за ним тщательно присматривают. Кто? И, быть может, эти люди сейчас появятся, спровоцируй я их на появление здесь?
А как?
ВКЛЮЧИ СВЕТ, сурово произнес кто-то в моей голове.
Я оборвала на полуслове очередной вопрос и, резко встав, потянулась рукой к выключателю. Неописуемый ужас вдруг вспыхнул на лице Аладьина, и он, замахав руками, вдруг стал знаками показывать мне, чтобы я ни в коем случае не делала этого.
— Н-не… — протянул он. — Не надо!!
Читать бесплатно другие книги:
