Бегство охотника Мартин Джордж

Глава 21

Утро застало Рамона разбитым и невыспавшимся. В просветы листвы виднелось серое небо. Ветер буквально набух дождем. Двойник поднялся раньше и варил пучок медовой травы. Рамон громко зевнул и протер глаза. Локоть отчаянно зудел, и он почесал его, ощущая пальцами плотный рубец шрама от мачете. Размером и плотностью шрам уже почти не уступал знакомому. Он опустил рукав халата, чтобы прикрыть его.

— Гроза надвигается, — сообщил двойник. — К вечеру обещает сделаться очень и очень мокро.

— Тогда нам стоит пошевеливаться, — сказал Рамон.

— Я думал, не занориться ли нам. Найти место посуше и переждать все это.

— Хорошая мысль. Как насчет Прыжка Скрипача? Там довольно сухо.

— Мы еще неделю или две можем даже не думать о встрече с другими людьми.

— Их будет не две, а больше, если мы будем вести себя как парочка школьниц, которые боятся намочить прическу, — возразил Рамон.

Лицо у двойника разом окаменело.

— Ладно, — буркнул тот. — Как хочешь, так и сделаем.

Они поели. Медовая трава по сытности напоминала пшеничную крупу, а по вкусу — мед, как и следовало из названия. После завтрака Рамон с двойником еще раз обсудили маршрут волока. Рамон даже не удивился тому, что их предложения практически совпали. Двойник усомнился в паре Рамоновых мыслей, но скорее так, из удовольствия поспорить.

— Придется расширить в паре мест, — заметил Рамон. — Хочешь, дай мне нож, я порублю кусты.

— Могу и я, — возразил двойник. — Выбирай.

Вернувшись к плоту, Рамон соорудил из лианы, с помощью которой они сдергивали плот со стремнины, простейшую упряжь — бечеву с лямкой. Оказалось, что тащить плот волоком на порядок проще, чем переносить его: поплавки работали как полозья. Двойник шел впереди, обрубая по возможности загораживавшие дорогу ветви или возвращаясь к плоту, чтобы помочь перенести его через камень. Невидимое солнце описывало по небосклону положенную дугу, энианские корабли время от времени мелькали в просветах туч. Работа была на износ, но Рамон упрямо волочил за собой плот, игнорируя боль. Позвоночник буквально визжал от натуги, ноги, казалось, вот-вот начнут кровоточить, а плечи так и вовсе уже стерлись чуть не до мяса от бечевы, и все же это не шло ни в какое сравнение с прижиганием обрубка пальца. Если он способен на это — а судя по поступку двойника, так оно и было, — то уж волочь по лесной тропе плот как-нибудь сумеет.

Миновал час, а может, и два, и ноша показалась ему более терпимой. Непрекращающаяся боль в мышцах превратилась из острого ощущения в один из факторов окружения, не более. Двойник мотался вперед-назад, расчищая тропу, приподнимая плот, а изредка и подталкивая его сзади. Рамон почти не разговаривал, целиком поглощенный задачей. Он ощущал, что двойник начинает относиться к нему с уважением. Он знал, что добиться такого от этого чувака непросто, и это добавляло ему сил. На ум ему пришло сравнение с Иисусом — тот нес крест, а римляне били его, и толпа издевалась. Плот наверняка легче того креста, да и в конце волока его ждет не смерть, а спасение. Грех жаловаться.

Оступившись в третий раз, он ободрал голень о камень. Царапина почти не болела, но по коже побежала струйка крови. Он негромко выругался и начал подниматься, однако его удержала рука на плече.

— Передохни, ese, — предложил двойник. — Ты весь день горб надрываешь. Самое время перекусить.

— Я могу и дальше, — буркнул Рамон. — Никаких проблем.

— Да, да, конечно, ты у нас круче крутых яиц. Я понял. Задери-ка пока свои гребаные ноги вверх, а я пока пойду поищу чего-нибудь пожрать.

Рамон усмехнулся, сбросил лямку и перевернулся на спину. Небо сделалось темнее и придвинулось к самой земле — ниже сводов собора. До него донесся далекий гром… правда, возможно, это просто стучала кровь у него в ушах. Двойник одобрительно кивнул и пошел в лес. Рамон улыбнулся.

Странное это дело — не понимать, нравится тебе или нет человек, который на самом деле ты. До сих пор ему ни разу не доводилось посмотреть на себя со стороны. Хитрый, изобретательный, крепкий как старая кожа, но зацикленный на своих страхах и готовый винить во всем кого угодно, только не себя. И все эти кипящие в нем неуверенность и гнев, готовые взорваться по поводу и без, вся эта петушиная бравада, привычка смотреть на всех сверху вниз… Вот каким он был всегда. Только для того, чтобы увидеть это, потребовалась инопланетная чудовищность.

Однако при всех своих недостатках он сохранял достоинство. И потрясающую силу воли. Он подстроил смерть Маннека. Он прижег обрубок оторванного пальца, тогда как большинство людей попытались бы жить с открытой раной — собственно, то, что он не умер еще от заражения крови, являлось наглядным свидетельством его мудрости. Он был даже не чужд своеобразного, но все-таки сострадания. Ну, например, то, как он не позволял Рамону слишком уж горбатиться. Он солгал насчет Лианны, чтобы не выказать слабость. Какой он все-таки на деле? Все кусочки его личности спорили друг с другом и все же вполне складывались вместе.

Единственное, что он плохо понимал даже сейчас — это почему тот оставался с Еленой. Ну, не видел он для этого никакого повода. Он мог бы понять, если бы это касалось его самого… впрочем, двойнику, конечно, виднее. И это при том, что они оба — один человек.

Он не заметил, как задремал, и проснулся, когда двойник встряхнул его за руку. Еще не открыв глаз, Рамон смахнул руку прежде, чем та успела коснуться шрама на локте. Двойник сидел перед ним на корточках, держа в руке двух жирных детенышей jabali. Рамон сел, застонав от боли в уставшей спине.

— Где ты их откопал? — поинтересовался он.

— Повезло, — хмыкнул двойник. — Пошли, я костер развел. Можешь поговорить со мной, пока я буду потрошить этих pendejos.

Рамон перевел себя в сидячее положение, потом встал.

— Завтра готовлю я, — заявил он. — Ты и так сегодня уже и завтрак готовил, и ленч.

— Валяй, — согласился тот. — Хочешь готовить, возражать не буду.

Рамон сидел у огня, глядя на то, как двойник обдирает шкурки и потрошит зверьков. Хворост в костре шипел и потрескивал, языки огня хлопали как крылья при каждом порыве ветра. Волочь плот до воды им еще часа два. «Интересно, — подумал он, — пойдет ли к этому времени дождь, и кто из них будет прятаться тогда в шалаше?» Загоняя себя так, как он делал это с утра, он, конечно, завоевал уважение двойника… но, возможно, не настолько, чтобы тот уступил ему место.

— Ты из Мексики? — спросил двойник.

— Чего?

— Мексики, — повторил тот. — На Земле. Ты оттуда?

— Ну да, — кивнул Рамон. — Из Оаксаки. А что?

— Так просто. Вид у тебя как у настоящего mejicano. Лицо такое.

Рамон смотрел в огонь. Пожалуй, он предпочел бы, чтобы тот говорил о чем-нибудь другом, не о его внешности. То ли двойник почувствовал это, то ли ему просто хотелось поговорить о чем угодно.

— Каково это — быть копом? — сменил он тему. — Тебе нравится?

— Угу, — подтвердил Рамон. — Мне нравится. Это хорошая работа.

— По мне — так дерьмецом отдает, — заметил двойник. — Не принимай на свой счет. Просто по большей части вам приходится брать парней, которые всего-то хотят выжить, и крутить им яйца. И почему? Потому что так сказал вам губернатор? И что? То есть я хочу сказать, кто такой губернатор? Отними у него власть и деньги — и чем он будет отличаться от всех, кого он гнобит?

— Ну… да, — сказал Рамон, пытаясь представить себе, что бы сказал на это настоящий полицейский. — Губернатор у нас — длинноносый португальский прыщ. Это так. Но дело же не только в этом. Ну да, часть работы — всякое дерьмо колониальное. Проверка лицензий, и разрешений, и всего такого говна. Но ведь есть и не только это.

— Правда?

— Правда, — убежденно сказал Рамон. — Есть ведь еще по-настоящему плохие pendejos. Такие, что вламываются в церкви, чтобы испоганить алтарь. Или такие, которые путаются с детьми. С таким жопами мне тоже приходится иметь дело.

— С парнями, которые режут послов, ты имеешь в виду? — спросил тот невозмутимым тоном.

— В жопу послов. Я имею в виду плохих. Тех, кто не может без убийства. Ну, ты меня понимаешь.

Двойник поднял взгляд. На руках его темнела подсыхающая кровь. Рамон увидел на его лице… нечто, чего он никак не ожидал на нем увидеть. Боль. Досаду. Сожаление. Гордость. Что-то такое.

— Там ведь куча самых разных ублюдков психованных, — продолжал Рамон, честно стараясь казаться полицейским. — Как правило, мы стараемся не лезть в чужую жизнь. Но есть ведь насильники. Есть типы, которым просто нравится убивать без всякой причины. И уж ничего нет хуже таких, что причиняют боль кии.

— Кии?

— Детям, — объяснил Рамон, удивленный своей оговоркой не меньше собеседника. — Детям, которые слишком малы, чтобы защитить себя. Или даже понять, что происходит. Ничего нет хуже этого. Вот почему я коп. И люди понимают это, правда. Люди понимают, что есть те уроды, но есть и я.

Рамон замолчал, выдохшись. Он уже плохо соображал, что говорит. Слова, мысли. Все как-то смешалось у него в голове. Энии, давящие маленьких. Европеец. Микель Ибраим, забирающий у него нож. Маннек и его гибнущий народ. Маннек говорил правду. Они не смеются. Им не с чего смеяться. Если бы она только не смеялась…

— С тобой все в порядке? — спросил двойник.

— Угу, — сказал Рамон. — Я в норме. Я… Нет, ничего.

Двойник кивнул и снова занялся обжаркой тушек на огне. Жир с шипением капал в костер. Запах дождя становился все сильнее. Оба не обращали на него внимания.

— Я мог бы стать копом, — произнес двойник, помолчав. — Думаю, у меня бы вышло неплохо.

— Мог бы, — согласился Рамон, охватив руками колени. — Думаю, получилось бы.

Они помолчали. Шипел, капая в огонь, жир, шелестела листва. Двойник перевернул тушки, чтобы поджарить их с другой стороны.

— Ты это здорово углядел — ну, когда мы пытались до берега догрести. Я этого pinche камня даже не заметил. Но ты, ese, молодец — прямиком на него направил. Мы бы точно сверзились, если бы не ты.

Он предоставлял Рамону возможность сменить тему. Даже не зная, что его терзает, двойник понимал, что от этого лучше уйти, и Рамон воспользовался шансом.

— Тут все дело в потоке, — объяснил он. — Просто я знаю, как он выглядит, когда его что-то нарушает. Ну, ощущение какое-то другое, понимаешь?

— Что бы это ни было, ты чертовски здорово это углядел, — сказал двойник. — Я бы так не смог.

Рамон отмахнулся от комплимента — если разговор и дальше продолжится в подобном духе, они могут пересечь грань, за которой их отношения станут покровительственными. Этого он не хотел. В эту минуту двойник ему нравился. Ему хотелось, чтобы двойник ему нравился, а этот cabron был симпатичен далеко не всегда.

— Ты бы принял такое же решение, если бы правил, — сказал Рамон.

— Нет, чувак. Правда, не смог бы.

И до Рамона дошло вдруг, что это, вероятно, правда. Наверное, пребывание в голове у Маннека научило его чему-то новому о реке. О течении. При том, что начинали они с двойником одинаково, последние дни выдались для них разными. Собственно, поэтому они и не могли уже считаться идентичными. Опыт у них теперь отличается, и научились они у мира разному. Он не терял пальца. А его двойник не ходил с торчащим из шеи сахаилом.

Ты не должен отличаться от человека, рокотал у него в голове голос Маннека. Но как он мог этому помешать? В зависимости от того, где ты сидишь, мир выглядит по-разному.

Они поели, разрывая жареное мясо руками. Рамон обжег подушечки пальцев, зато еда показалась ему вкуснее всего, что приходилось пробовать до сих пор. Наверное, из-за голода. Похоже, двойник чувствовал то же самое. Обгладывая мясо с костей, тот блаженно улыбался. Они поговорили еще немного на безопасные темы. Когда настало время продолжать путь, в лямку впрягся двойник.

— Иди вперед, расчищай, — сказал он, поудобнее устраивая лиану на плечах. — Остаток пути я этот хлам как-нибудь уж дотащу.

— Вовсе не обязательно, — сказал было Рамон, но двойник только отмахнулся. Честно говоря, Рамон воспринял этот отказ с облегчением. Чувствовал он себя так, будто его избили до полусмерти. Впрочем, имелась еще одна проблема. — Я ведь не могу, чувак. Нож-то у тебя.

Двойник насупился, но достал нож из клапана рюкзака и протянул Рамону рукоятью вперед. Рамон кивнул и взял нож. Оба не произнесли больше ни слова на эту тему.

Расчищать дорогу от кустов оказалось почти так же утомительно, как волочить плот. Каждый шаг давался ценой вырубки куста или торчащего из земли корня. И нож от такой работы тупился очень быстро. Дважды на них внезапно обрушивался короткий ливень и так же внезапно прекращался. Гроза — если она, конечно, начнется — обещала быть куда более жестокой. Впрочем, возможно, это ускорит течение — значит, придется кстати.

До воды они добрались, когда уже начало темнеть. Рамон попытался негромко улюлюкнуть, но вышло довольно вяло. Двойник устало улыбнулся. Они оценили ущерб, нанесенный плоту волоком. Одна из связок-поплавков лишилась нескольких перетяжек и требовала ремонта. Настил из веток слегка покосился, но не настолько, чтобы это чем-нибудь угрожало.

— Дай сюда нож, — сказал двойник. — Нарежу коры и перевяжу тростник по новой. А ты пока набери дров, чтобы можно было плыть дальше. Если отчалим вечером, может, удастся уйти от непогоды.

— Хорошая мысль, — согласился Рамон. — Только ты уверен, что не хочешь сам сходить за дровами? Это проще, чем резать кору.

— Ни шага на хрен больше не сделаю, — заявил тот. — Иди ты.

Рамон молча вернул ему нож. Двойник улыбнулся, словно они достигли какого-то невысказанного соглашения насчет оружия. Под скрежет ножа о брусок Рамон побрел обратно в лес. Деревья здесь росли невысокие, с рыхлой, быстро гниющей древесиной. Никаких вековых медностволов — только тупохвосты с черной корой и дубы-божеруки с завитыми спиралью стволами. Набрать сухих ветвей для костра и местных аналогов земного мха на растопку не составляло труда. Вопрос заключался только в том, сколько ходок к плоту и обратно он захочет сделать до отплытия.

Если выше по течению шел дождь — а дождь выше по течению явно шел, — уровень реки мог повыситься. Возможно, он уже повысился. Если им повезет, часть отмелей на изгибах русла могла уйти под воду, спрямив им немного дорогу на юг.

До ушедшего в расчеты с головой Рамона не сразу дошло, на что он смотрит — до тех пор, пока сердце его не заколотилось от страха. На мягкой земле перед ним виднелись свежие отпечатки лап, каждая размером с две его ладони. Четырехпалых лап с длинными, глубокими бороздами от когтей. Чупакабра.

Где-то рядом бродила чертова чупакабра!

Он бросил охапку веток, которую нес, и повернулся, чтобы бежать обратно к реке, но не одолел и половины расстояния, когда, обогнув толстый ствол божерука, почти налетел на саму эту тварь. Глаза ее горели наполовину голодом, наполовину ненавистью. Из разинутой пасти свисал толстый раздвоенный язык. Пожелтелые зубы остротой не уступали кинжалам. Рамон застыл, уставившись в черные, полные злобы глаза. Он сжался, приготовившись к смерти, но тварь не нападала. Даже тогда, уже понимая, что что-то здесь не так, он тупо моргал секунд пять, пока не заметил на загривке зверя небольшую проплешину, из которой вырастала толстая, мясистая кишка. Сахаил.

Медленно, словно против воли, взгляд его скользнул дальше, к фигуре, маячившей за спиной у чупакабры. Избитый, с искромсанными ногами и грудью, Маннек все же стоял во весь свой великанский рост. Поврежденный глаз его почернел, и из него сочилась какая-то противная слизь, но здоровый остался таким же ярко-оранжевым, каким помнил его Рамон. Инопланетянин чуть взмахнул руками, словно сохраняя равновесие в потоке воды. Он заговорил, и зычный, немного печальный голос звучал так, как будто ничего не произошло.

— Ты справился хорошо, — произнес он.

Глава 22

— Какого хрена? — выдавил из себя Рамон перехваченным от потрясения голосом. — Ты же умер! Ты мертв!

Инопланетянин чуть повернул голову. Перья на ней встопорщились и снова опали.

— То, что ты говоришь — ойбр. Я не мертв, как видишь, — сказал Маннек. — Твоя функция заключалась в том, чтобы вступить в то же течение, что и человек. Ты исполнил ее в соответствии со своим таткройдом. Моя же функция на некоторое время отвлеклась от этого, однако теперь вернулась в нужное течение.

— Как ты меня нашел?

— Река течет на юг. Твои перемещения ограничены рекой, — объяснил Маннек. — Странный вопрос.

— Но мы перемещались быстрее тебя. Мы могли выйти на другой берег. Ты не мог знать, что мы окажемся здесь.

— Я не мог догнать вас дальше этого места. Я не мог догнать вас на другом берегу. Поэтому я направился прямо туда, где вы тоже могли оказаться. Ты предполагаешь то, чего не произошло. Это ойбр. Ты должен перестать выказывать ойбр!

Чупакабра испустила негромкий рык; тело ее беспокойно подергивалось, но с места она не трогалась. На боку ее, там, куда угодил разряд Маннека, темнели полосы ожогов: сожженная шерсть, покрасневшая, покрытая волдырями плоть. Похоже, ей все-таки здорово досталось от Маннека. Сахаил дважды дернулся, раздуваясь и сжимаясь как огромный червяк. Рамону даже стало немного жаль чупакабру. Он, когда эта штука была прицеплена к нему, хоть понимал, что происходит. Интересно, подумал он как-то отстраненно, сколько раз Маннек наказывал чупакабру, прежде чем до той дошло, что она больше не вольна распоряжаться собой? И скольким трюкам он успел ее обучить?

— И что? — поинтересовался он с бравадой, которой на самом деле не ощущал. — Что ты задумал дальше? Не можешь же ты просто так убить бедного раздолбая?

Маннек снова помедлил с ответом.

— Ты не точен, — ответил он наконец. — Человек не должен знать о нашем существовании. Иллюзия его знания должна быть исправлена. Ты показал себя подходящим инструментом. Это будет отображено. Человек сейчас на берегу? Мы должны быстро оказаться там.

— Они здесь, — сказал Рамон. — Те-Кто-Пожирает-Малых. Вон они там, их корабли. Что, если они смотрят? Что, если они увидят тебя?

Маннек, казалось, заколебался, а может, Рамону просто отчаянно хотелось, чтобы это так было. Голова пришельца дернулась вверх.

— Они ведь могут, — настаивал Рамон. — У них там сенсоры. Глаза. В прошлый их прилет губернатор просил их помочь отыскать ребенка, пропавшего в Терра-Хуэсо. И ведь нашли. У них на это ушло два часа, а потом они точно сказали нам, где искать этого маленького pendejo. Почем ты знаешь, вдруг они как раз сейчас наблюдают за мной? Выслеживают из-за того чувака, которого я убил? Вот ты сейчас выйдешь на открытое место, где они тебя смогут увидеть, убьешь его — а они разряд запеленгуют. И ты надеешься, они тебя за дерево примут? Они сразу поймут.

Подобного вздора придумывать на ходу Рамону еще не приходилось. Собственно, Маннеку и разряда-то не требовалось, чтобы убить двойника — для этого хватало и гребаной чупакабры на гребаном поводке. Если уж на то пошло, у Маннека хватило бы сил и голыми руками свернуть тому голову, как цыпленку. Впрочем, и сахаила в шее, с помощью которого Маннек мог бы узнать о его истинных намерениях или хотя бы отличить ложь от правды, у Рамона сейчас не было. Худшее, что мог сделать пришелец, не поверив ему, — это убить его. Рамон ждал, выпятив грудь как перед дракой. Маннек переминался с ноги на ногу. Чупакабра поскуливала.

— Что ты можешь посоветовать? — спросил Маннек.

— Ты сейчас отпустишь меня к нему, — предложил Рамон. — Сам подождешь здесь. Понял? Здесь, и не ближе. Пока я не придумаю повода вытащить его сюда. Под деревья, где те нас не увидят, понял? А там ты сможешь исправить любую иллюзию, какую захочешь.

Потому что, не произнес он вслух, мы уже будем снова на плоту и далеко отсюда, а ты будешь стоять здесь как дурнушка на танцах.

Три долгих секунды Маннек стоял молча, неподвижный как камень.

— Почему ты поступаешь так? — спросил он наконец.

— Это мой таткройд, чудище. Мне ведь полагается помогать тебе искать его, так? Вот я и делаю это. Помогаю.

— Нет, — сказал Маннек, как показалось Рамону, с облегчением. — Твоя функция заключалась в том, чтобы вести себя как вел бы себя человек. Ты пытаешься обмануть.

— А что, ты думаешь, должен делать человек в такой ситуации? — с отчаянием в груди спросил Рамон. — Я пытаюсь спасти собственную шкуру. Думаешь, он бы не сдал кого угодно, только бы выбраться из этого?

— Нет, — возразил пришелец. — Он не стал бы. Ты исполнил свою функцию. Ты должен…

Послышался визг — пронзительный, срывающийся; так визжат от ужаса или, напротив, от восторга маленькие девочки. Взгляды всех троих — Рамона, Маннека, чупакабры — метнулись в сторону его источника. Двойник стоял на тропе в нескольких метрах за спиной Рамона. Лицо его побелело как мрамор.

— Все сходится, — сказал Маннек. — Течение привело его на эту самую тропу. Порой вы все-таки замечательные создания. Я подозреваю, ваше невежество… Что? Куда он бежит? Ты остановишь его! Ты сделаешь это немедленно!

— Стой здесь! Стой здесь! Стой здесь! — крикнул Рамон через плечо, бросаясь вдогонку за двойником. Вряд ли пришелец и впрямь остался на месте, но если тот задержался хотя бы на мгновение, это дало им шанс. А потом, когда Маннек, по его расчетам, уже не мог его слышать, он замолчал и вкладывал все силы в бег. Если бы они успели добежать до плота и столкнуть его в воду, они могли еще уйти от этого ублюдка. Черт, а ведь они могли бы находиться уже далеко отсюда. Если бы Рамон не строил этого чертова шалаша… если бы на этой pinche реке не случилось чертова водопада… если бы не случилось всех этих задержек, Рамону не пришлось бы ломиться через лес, высоко поднимая ноги, чтобы не споткнуться о корни и камни, а по пятам его не гнались бы инопланетянин со своей ручной чупакаброй. До него дошло, что он кричит — двойнику, который оторвался настолько, что Рамон его даже не видел.

— Беги! — орал он. — Беги, да беги же, ублюдок!

Если бы только успеть добежать до реки…

Рамон добежал до реки. Вода пенилась, и рев водопада казался громче, чем ему запомнилось. Двойника нигде не было видно, а на месте плота на грязном берегу темнели только глубокие борозды. Потребовалось не меньше секунды, чтобы Рамон поверил в это. Движимый смертельным страхом, отчаянием и паникой, двойник каким-то образом ухитрился столкнуть плот в одиночку, что Рамону представлялось невозможным. Утопая по щиколотку в грязи, он бросился вперед, и там, в пяти метрах от берега, в десяти, если не больше, от того места, где он находился, качался на вспененной воде плот с лихорадочно сжимавшим рулевое весло двойником. Рамон разглядел его круглые от страха глаза.

— Стой! — крикнул он. — Давай обратно! Стой!

Мужчина на плоту махнул в ответ; жест вышел какой-то отчаянный, лишенный смысла. Рамон замысловато выругался и нерешительно ступил в воду. Оглянувшись через плечо, он увидел появившихся из леса Маннека и чупакабру. Они спешили, но тяжелый поводок и полученные Маннеком травмы немного замедляли их. Рамон махнул пришельцу рукой с растопыренными пальцами, словно говоря: «Все в порядке, я все сделаю», — и сразу, не дожидаясь ответа, набрал в грудь воздуха и нырнул. Халат мгновенно пропитался водой, но Рамон не стал задерживаться, чтобы скинуть его. Пейзаж под водой, казалось, заволокло туманом: вспененная водопадом вода и поднятая муть не давали разглядеть ничего на расстоянии больше метра. Отчаянно загребая руками и ногами, Рамон поплыл в том направлении, где, по его расчетам, находился плот.

Двойника, как и его самого, несет течением, напомнил себе Рамон. Значит, плывут они с одинаковой скоростью. Все, что ему нужно, — это одолеть разделяющее их расстояние. Однако крутило подводные потоки изрядно, и Рамон чувствовал, как колотит его вода, когда попытался вынырнуть и вздохнуть.

— Мазафака! — заорал он, стоило голове его оказаться на поверхности, и рот его наполнился водой прежде, чем он успел сказать что-нибудь еще. Плот приблизился, но не настолько, насколько он надеялся. Блеснула вспышка разряда — Маннек открыл стрельбу с берега. Двойник завопил и принялся орудовать веслом. Рамон набрал в легкие воздуха и снова нырнул. Может, Маннек попадет в этого сукина сына и решит все Рамоновы проблемы.

Вода неприятно холодила кожу, но не так беспощадно, как выше по течению. Может, они одолели больше расстояния на юг, чем полагал Рамон. А может, вода потеплела от дождя. Поверхность реки осветилась еще двумя вспышками Маннековых разрядов. Значит, по крайней мере, плот еще близко. Он успел увидеть в подводном полумраке воронку водоворота, и это подготовило его ко встрече с основным обрушившимся с водопада потоком. Вода ударила его в живот с силой крепкого кулака. Он разом лишился запаса воздуха и замолотил руками, пробиваясь сквозь рой пузырьков к поверхности.

Река здесь текла определенно быстрее. Маннек казался отсюда крошечной фигуркой на далеком берегу. Странное дело, но чупакабра неслась вдоль берега, освободившись от сахаила, — так, словно за ней гнались все демоны ада. Рамон сплюнул воду и вытянул шею, пытаясь разглядеть плот с двойником. Тот успел отгрести дальше от берега и орал что-то, раскрасневшись до свекольного цвета и широко открывая рот. Рамон так и не понял, кому эта задница кричит: ему, Маннеку или Господу Богу. Маннек, похоже, отказался от бесполезной стрельбы, поэтому Рамон больше не нырял. Волны швыряли его как щепку: плот медленно приближался, потом поток разнес их дальше друг от друга, потом опять сблизил. Двойник стоял теперь на коленях, как можно дальше выставив весло. Он продолжал кричать. Рамон так и не мог разобрать слов, но, судя по выражению лица двойника, тот подбадривал его.

Поздно, cabron, подумал он, и весло слишком короткое, но все же рванулся к нему. Пальцы правой руки зацепились за лопасть, показавшуюся неправдоподобно твердой после бултыхания в воде. Он рванулся еще раз, схватился за весло обеими руками и подтянулся к нему всем телом. Двойник подтягивал его к плоту, но Рамон позволил себе обвиснуть на весле; руки и ноги сводило от изнеможения. Пусть этот маленький трусливый сукин сын поработает немного.

Не прошло и минуты, как рука двойника коснулась его плеча. Борт плота мотался прямо перед его лицом. Рамон с усилием поднял руку и зацепился ею за переплетение ветвей настила. Он подтянулся, и двойник помог ему, вытягивая за шиворот. Рамон лежал на листьях настила, промокший халат казался тяжелым как свинец, а легкие жадно глотали воздух.

— Блин! — выдохнул двойник. — Я уж думал, тебе не доплыть, ese.

Вот спасибо, подумал Рамон, но не стал тратить драгоценных сил, чтобы произнести это вслух.

— Этот сукин сын выследил нас, — сказал двойник, вновь начиная править. — Мне казалось, ты говорил, его чупакабра убила.

— Я сам так думал, — буркнул Рамон, садясь. Его вырвало. Во рту стоял соленый вкус. — Маннек использовал против бедной скотины свой сахаил. Поработил ее. Вот уж не думал, что буду жалеть чупакабру. Мы хоть немного дров успели набрать до того, как…

Он поднял взгляд на двойника и увидел у того на лице нескрываемый ужас. Рамон зажмурился, потом оглянулся через плечо. Он ожидал увидеть что угодно: Маннека, идущего по воде на манер инопланетного Иисуса, новый водопад по курсу, даже европейца, вернувшегося из ада под ручку с дьяволом. Он не увидел ничего. Серая река, грозовое небо. Волны с белыми барашками. Он снова посмотрел на двойника. Тот держал в руках весло, явно забыв о нем; лицо застыло в маске ужаса.

— Что? — спросил Рамон и тут же опустил взгляд. Мокрый халат распахнулся, открыв живот, на котором светлел неровный, бугристый шрам. — А, это…

— Господи Иисусе, — прошептал двойник. — Ты — это я! — Он смотрел на него, не пытаясь скрыть панику.

— Успокойся, — сказал Рамон. — Я все объяс…

— Кто ты такой? — выкрикнул двойник. — Что ты, твою мать, такое?

Небо разрезала молния, и отсвет ее блеснул на лезвии выхваченного ножа. Трескуче ударил гром. Рамон поднялся на ноги, пошатываясь на подпрыгивающем плоту.

— Что ты, твою мать, такое? — повторил двойник, и в голосе его звучали истерические нотки. Он бросил весло. Оно тут же уплыло куда-то в сторону.

— Послушай меня. Прекрати вести себя как мокроштанный трус и слушай меня, мать твою! — рявкнул Рамон. Потом посмотрел двойнику в глаза — те самые, которые всю жизнь видел в зеркале, — и вздохнул. — В жопу. Не бери в голову.

Не стоило стараться. Время слов прошло.

Глава 23

Два с половиной на два с половиной метра, на которых располагались еще очаг и шалаш. Поединок на таком пространстве вряд ли будет долгим. Рамон скинул промокший халат и намотал его на левую руку, стараясь держаться так, чтобы шалаш оставался между ними. Перспектива драки с вооруженным соперником его не слишком радовала, но имея на руке защиту в виде нескольких слоев мокрой ткани, он мог надеяться хоть как-то блокировать клинок. К тому же соперник мог держать нож только левой рукой, тогда как Рамон — пользоваться обеими. О равном поединке в любом случае речи не шло. Даже отдаленно равном. Рамон проиграл еще до начала.

Двойник низко пригнулся к настилу, держа нож наготове. Черт, и надеяться не на что. Будь на борту хоть немного дров, Рамон мог бы отбиваться корягой. Не уплыви весло в сгущающиеся сумерки, он мог бы защищаться им.

— Ты привел их сюда! — выкрикнул двойник.

— Вовсе нет!

— Говнюк лживый! — вопил тот. — Ты один из них. Ты монстр!

— Да. Да, монстр. И все равно как человек я лучше тебя.

— Монстр!

Рамон не стал тратить время на ответ. Двойник принял решение. Как и Рамон, окажись он на его месте. Единственное, что он знал совершенно точно, — это то, что нет на свете такой причины, такого объяснения, такой перспективы, чтобы с их помощью он мог бы привести эту историю к какой-то другой развязке.

— А ты, кстати, трус гребаный — это тебе известно? — поинтересовался Рамон: вдруг тот, разозлившись, допустит ошибку? — Просто баба. Елена и чиха не стоит, и ты это сам знаешь.

— Не смей, сука, даже говорить о ней!

— Ты любил эту кухарку, Лианну. Ту, что ты отбил у Мартина Касауса. И у тебя очко играет признаться в этом! Потому ты так за Елену цепляешься, что даже себе боишься в этом признаться. Потому что без нее ты вообще ноль без палочки. Так, мелкий pendejo купленным по дешевке фургоном и кое-какими геологическими снастями.

Лицо двойника вспыхнуло от ярости. Рамон согнул ноги в коленях, чтобы центр тяжести находился ниже. К тому же такая поза позволяла ему метнуться в любом нужном направлении. Только не назад. За спиной не было ничего, кроме воды.

— Говно! Ни хрена ты не знаешь!

— Я знаю все. Ну же, сука, — ухмыльнулся Рамон. — Хочешь потанцевать? Отлично. Поди сюда, я тебя трахну.

Двойник отчаянно замахнулся, и плот покачнулся от его рывка. Рамон отступил в сторону, резко повернулся и взмахнул кулаком, тоже никуда не попав. Двойник крутанулся на месте и снова низко пригнулся. Пока что все, чего они добились — это поменяться местами. Тот держал нож перед собой в оборонительной позиции. Гнев у двойника улетучился, и глаза его сощурились, сделавшись ледяными. Плохо. Имея дело с ослепленным яростью соперником, Рамон мог бы на что-то рассчитывать. Но если этот ублюдок сохранял способность думать, Рамона ожидала судьба европейца.

Двойник сделал ложный выпад налево, потом направо, не спуская взгляда с Рамона. Проверяя его реакцию, Рамон отступил назад, осторожно нащупав ногами край плота. Двойник нанес удар, и Рамон поднырнул под нож, сам перейдя в нападение. Плот скрипел и раскачивался, заставляя обоих оступаться, но двойник первым восстановил равновесие. Еще одна вспышка молнии осветила реку. Гром ударил почти сразу после того, как она погасла. Рамон ухмыльнулся. Его двойник тоже. Как бы погано все ни оборачивалось, в этом все же имелось какое-то свирепое веселье.

При каких условиях вы убиваете? Когда мазафака должен умереть.

Рамон нанес осторожный удар незащищенной рукой и тут же увернулся от блокирующего взмаха ножа. Припав почти к самому настилу, двойник ухитрился-таки полоснуть ножом по ноге Рамона чуть выше колена. Фигня. Рамон сразу же забыл об этом. Они осторожно кружили друг около друга. Рамон чуть приплясывал, не касаясь настила пятками. Пошел легкий дождь, и ледокорневые листья тут же сделались скользкими. Двойник изготовился к броску: чуть сведенные вместе лопатки выдавали его намерения. Рамон прыгнул в сторону, от чего плот отчаянно дернулся. Двойник упал на колено, но тут же вскочил.

— Ты убил его потому, что думал, тебя за это больше полюбят! — крикнул Рамон.

— Что?

— Ты убил этого pinche европейца, потому что думал, народ в «Эль рей» будет считать тебя гребаным героем! Ты просто жалок!

— Монстр хренов! — отозвался тот и нанес удар.

Это должно было произойти. Рамон не дал себе времени думать; он бросился вперед, позволив клинку скользнуть по ребрам, и прижал руку двойника к туловищу. Боль, когда лезвие коснулось кости, была почти ослепительная, зато теперь противник не мог нанести нового удара. Свободной рукой Рамон схватил его за раненую кисть и стиснул что было сил. Двойник, охнув от боли, попытался вывернуться. Они сцепились в пьяном объятии. В нос бил запах двойника: резкий, мускусный дух немытого тела, показавшийся ему на удивление неприятным. Дыхание отдавало тухлым мясом. Рамон продолжал прижимать противнику левую руку с ножом к боку, но тот оступился, и они вдвоем покатились на палубу. Дождь и речная вода захлестывали их. Что-то ударило в плот, и тот закрутился как безумный: чтобы удержать его ровно, не было ни весла, ни рулевого.

— Тебе нельзя жить, мерзость гребаная, — прошипел двойник. — Тебе нельзя жить!

— Дело в том, что ты не понимаешь течения, — неожиданно для себя спокойно отозвался Рамон. Как-то рассудительно это прозвучало, словно они беседовали за кружкой пива в баре. — Ты не понимаешь, что это — быть частью чего-то большего. И знаешь, Рамон, ублюдок несчастный, ты этого ведь и не поймешь. — И врезал противнику лбом в переносицу. Он ощутил, как подалась кость; двойник заорал и отпрянул. Рамон не отпускал его, и они покатились по настилу. Рамон въехал спиной в шалаш, и тот с треском повалился. Они перевернулись еще раз, пытаясь отыскать опору для ног. Двойник так и не отпускал ножа, Рамон не отпускал двойника. Так, сцепившись, они и свалились в воду.

Рамон невольно охнул и тут же наглотался речной воды. Двойник дергался и извивался, и в конце концов они расцепились и плыли уже порознь. Вода была светлая, и в этой светлой воде Рамон увидел тянущийся от его бока красный шлейф. Его кровь смешивалась с водой, становясь частью реки. Он становился рекой.

Казалось, так просто позволить этому произойти. Живое море звало его в себя, и части его не терпелось влиться туда, окончательно сделавшись рекой. Но та часть его, которая была инопланетной, помнила еще горечь гэссу, а земная часть отказывалась признать поражение, и обе эти части заставляли его держаться. Он дернулся, и изо всей силы рванулся прочь из потока; жар и кровь струились из него.

В этом злобном потоке остаться живым мог тот, кто первым отыщет плот. Рамон закрутился в воде волчком. Вода вокруг него превратилась в розовую пелену. Его кровь. Мысль — как сильно он меня зацепил? — мелькнула и исчезла. На нее просто не хватало времени.

Он нашел плот — темный сгусток на поверхности воды — и поплыл в нужную сторону. Краем глаза он видел, что двойник тоже плывет туда. Толстый кусок лианы каким-то образом отцепился от плота и, извиваясь змеей, плыл по поверхности. Рамон стиснул зубы и сделал еще гребок. Ну же. Он может успеть.

Он вырвался на поверхность и вцепился обеими руками в настил. Двойник вынырнул слева от него и тоже лез на плот, выдыхая воду. Ветка настила зацепилась за что-то; Рамон подумал было, что за халат, и тут же сообразил, что плывет голышом, а халат намотан на левую руку. Чертова коряга зацепилась за его надрезанную кожу. Двойник уже почти вылез из воды. Рамон закинул ногу на плот и отчаянно потянулся вверх. Оторвавшаяся лиана скользнула по его спине, шлепнув по коже, как змея хвостом. Дождь колотил его тысячей крошечных кулачков. И он вылез-таки. Он снова был на плоту. Рамон перекатился на спину, и двойник поставил ногу ему на грудь, пригвоздив к палубе. Двойник дышал как после забега на четыре мили; мокрые волосы прилипли к голове, как лишайник к старому камню, а кривившиеся в ухмылке губы казались бледными на фоне крови из сломанного носа. Зубы желтели обломками сломанной кости. Рамон попытался перевести дух, но нога двойника мешала ему сделать этого. Он вдруг осознал, что сам ухмыляется.

— Хочешь сказать чего-нибудь перед смертью, монстр? — поинтересовался двойник.

— А то, — прохрипел Рамон и все-таки вздохнул. — Знаешь что, Рамон?

— Чего?

Рамон сипло рассмеялся.

— Ты и сам себе не слишком-то нравишься.

Время приобрело какую-то замедленную вялость, как это бывает во сне. Рамон наслаждался сменой выражений на лице двойника по мере того, как сказанное доходило до его сознания: удивления, сменявшегося замешательством; замешательства, сменявшегося раздражением; раздражения, сменявшегося яростью. Он возвышался над Рамоном грозовой тучей — и все это происходило на протяжении каких-то двух ударов сердца. Нож отодвинулся назад, замахиваясь для удара, нацелившись ему в горло. Рамон прикрыл горло руками, и ему представились все отметины, которые оставит клинок — собственно, он ничего не мог больше сделать, хотя бы для того, чтобы какой-нибудь воображаемый коронер мог понять, в какой адской схватке он обрел свою смерть.

Он взвыл в звериной ярости, в которой утонули и страх, и беспомощность, и тут отцепившаяся лиана вдруг взмыла из воды; на ее конце, там, где у змеи полагалось бы находиться голове, разбрасывали с шипением искры провода.

Противник отпрянул. Вместо предназначенного Рамону смертельного удара двойник попытался отмахнуться ножом от устремившегося на него сахаила. Рамон откатился в сторону, и только оказавшись на дальнем краю плота, оглянулся.

Сахаил дважды обвился вокруг ноги двойника, один раз вокруг его живота и пытался теперь прижаться концом к его шее. Двойник удерживал его обеими руками, мышцы на них вздулись и содрогались от напряжения; Рамон почти ожидал услышать треск ломающихся костей. Только миг спустя до него дошло, что, если двойник отбивается от нового нападающего обеими руками, значит, нож он выронил.

Да, вот он, нож. Очередная молния расколола небо, и в обломках шалаша блеснул металл клинка. Прежде чем над рекой прокатились раскаты грома, Рамон бросился, вытянув перед собой руку, и нащупал знакомую кожаную оплетку рукояти.

Двойник визжал что-то — одно и то же, одно и то же. Рамон не сразу понял, что тот кричит: «Убей его убей его убей его убей его!..» Он не задумывался, он просто действовал — тело само знало, что делать. Перехватив нож в правую руку, он бросился вперед и с силой вонзил клинок двойнику в живот. Потом еще два раза для надежности. Они сцепились как страстные любовники. Заросшая щетиной щека двойника больно колола его кожу, горячее дыхание обжигало лицо. Секунду Рамон ощущал, как сердце двойника колотится о его грудь. Потом он отступил на шаг. Лицо двойника побелело, глаза сделались круглыми, как монеты. На лице выступило то же потрясение, которое он видел когда-то у европейца: это не может происходить со мной, с кем угодно, но не со мной. Сахаил, будто испытывая отвращение к крови, отцепился от двойника и свернулся кольцом у их ног.

— Pincheputo, — произнес двойник и упал на колени. Плот вздрогнул. Дождь стекал по его лицу, животу, ногам, смешиваясь с кровью. Рамон отступил еще на шаг и пригнулся, готовый к нападению. Конец сахаила пошевелился, словно прикидывая, на кого из них броситься, но не предпринимал новых попыток нападения.

— Ты не я, — прохрипел двойник. — И никогда мною не станешь! Ты гребаный монстр!

Рамон пожал плечами, не возражая.