Суворов и Кутузов (сборник) Раковский Леонтий
– А я думал, ты командер: вон у тебя какая фузея! – шутил старик.
– Не-ет. Разве бабы бывают командерами? – застеснялась молодка.
– А как же, бывают. Вон в Сычевке старостиха Василиса, – сказал средних лет курчавый партизан.
– Ну, конец свету пришел, – гудел басом старик. – Бабы воевать зачали! Приведись мне, я бы к ней под начало ни за что не пошел бы!
– А она тебя – вилами!
– Баба-то? Руки коротки!
– У ней руки хорошие, молодые, у Василисы-то. Баба в самом соку! – смеялся курчавый.
В другой кучке партизаны оценивали трофейные головные уборы. Молодой мужик вертел в руках кивер.
– В етой шапке хорошо: она легкая и не боится дожжа. Вишь, вся кожаная, – хвалил он, поворачивая французский кивер во все стороны.
– А на ней же должон быть красный аль желтый султан. Стоит вот эдак торчком, ровно помело, – показал другой. – Ты куда же, паря, султан подевал?
– Верно, был и салтан. Зеленый. Длинный, ровно собачий хвост. Я его топором обкорнал. По закустью ходить с ним несподручно: мешает.
– Лучше моей шапки нет! – хлопнул по высокой медвежьей гренадерской шапке веселый партизан. – И мягкая и теплая! По нашей зимушке!
– Ты в ней, брат, как духовное лицо!
– И скажи: они все с теплой стороны, а как хоронят голову!
– Да, одежка у них ветром подбита, а голова накутана, как у старой бабы.
– Умные люди бают: держи голову в холоде, а ноги в тепле. А у них все навыворот: голову кутают, а ноги босы…
– Ты бы, как они, с конца света к нам пожаловал, тоже без сапог бы ходил.
– Мои сапожки не скоро износятся, – засмеялся партизан, подымая ногу в аккуратном, новеньком лапте. – Только вот беда: в стремя не влезают – широки!
Партизаны говорили о том о сем, а в избе фельдмаршал сидел, склонив свою седую голову над картой – обдумывал действия летучих военных отрядов, вместе с партизанами, державших врага в тесном надежном кольце.
Организованная Кутузовым «малая война» приносила большие успехи.
Офицер из отряда генерала Винцингероде доложил все, получил приказ и умчался, не мешкая, назад, к отряду.
Михаил Илларионович глянул через стол в окно.
– Сегодня у нас много гостей! – весело сказал он. – Что, привели снова пленных? Сколько?
– Больше восьмисот человек, ваше сиятельство, – ответил Коновницын.
– Видишь, Петр Петрович, что значит «малая война», – сказал фельдмаршал. – Вчера в бою мы взяли всего тысячу пятьсот человек, а сегодня в мелких партизанских стычках враг потерял пленными восемьсот! Молодцы ребята! Ай да партизаны, ай да мужики!
– Не одни мужики, ваше, сиятельство. Из Бронницкого отряда в конвое пришли две бабы.
– Вот как у нас! – улыбнулся Кутузов. – Стало быть, не только сычевская Василиса Кожина действует! Весь народ поднялся! Это чудесно! Ну, откуда они там?
– Из разных отрядов, – ответил Коновницын, глядя в окно. – Вот от Стулова из Волоколамска вижу гонца, вон старик из Звенигородского отряда дьячка Романа… А тот, курносый, молодой, – из-под Дмитрова. Я его запомнил – он как-то привез нам эполет убитого французского генерала, что попался партизанам…
– Как же, помню. Хорошо, голубчик. Давай послушаем-ка их, как всегда, по одному. Раньше тех, кто прибыл издалека. Нет ли сычевских, от Василисы Кожиной?
– Не видно, Михаил Илларионович. Да ведь от нее недавно были.
– Вон вижу гонца из Гжатского отряда.
– От Четвертакова?
– Нет, от Потапова.
– А, это от гусара, которого зовут Самусь? Ну что ж, начнем с него.
Коновницын вышел из избы, а главнокомандующий уселся поудобнее и приготовился слушать партизанские повести. Он только что выслушал донесения, присланные генералами, полковниками, командирами летучих военных партий, а теперь настал черед послушать представителей народных отрядов, которыми командовали крестьяне, мещане, ремесленники, купцы, духовные, отставные военные и солдаты, попавшие в плен, как драгун Четвертаков и гусар Потапов, но потом бежавшие из вражеской неволи.
Коновницын ввел в избу сорокалетнего крестьянина в коротком дубленом полушубке и крепких сапогах. Крестьянин, не робея, вошел к главнокомандующему, степенно поклонился ему и спокойно стоял, ожидая вопросов.
«Одет хорошо. Очевидно, кто-либо из дворового начальства. Потому и не смущается! Привык приходить к барину для докладов», – подумал Михаил Илларионович и спросил:
– В старостах ходил?
– Изволили угадать, ваше сиятельство, был бурмистром в имении «Веселое» Полозовых.
– Как звать?
– Макаров Галактион.
– Как, как? Галактион? – удивленно переспросил главнокомандующий, наклоняясь вперед.
– Точно так, Галактион.
– Ишь какое мудреное имя тебе поп нарек! Почему?
– Наш барин любил выдумывать, чтоб посмешнее, чтоб мужик не мог выговорить, а другие б смеялись… Мое имя – что! В нашей деревне есть бондарь, ему при рождении барин дал имя Индис, вроде индюк, а другого зовут Арапион, вроде как собачья кличка – Арапка…
Главнокомандующий молча покачал головой. Спросил:
– Ну как же вы воюете в Гжатской округе?
– Стараемся, ваше сиятельство. Помним, что вы сказывали: чтоб французу – ни пройти ни проехать. Мы за большаком так и следим в оба глаза. Намедни снова разбили евоный обоз.
– А с летучими военными отрядами держите связь?
– Как же, держим. С полковником Давыдовым.
– Держите, обязательно держите! Ваш командир Потапов-Самусь – простой солдат, а Давыдов – полковник. И оба командуют отрядами. Ладят они между собой? – спросил, улыбаясь, Кутузов.
– Ладят, ваше сиятельство! Полковник лихой, но простой – русская душа!
– Впрочем, по численности ваш отряд не уступит давыдовскому. Сколько у вас в отряде человек?
– Поболе полутора тысяч.
– Петр Петрович, а сколько людей у Четвертакова? – обратился к Коновницыну Кутузов.
– За три тысячи перевалило, Михаил Илларионович.
– Вот слышишь, Галактион! Передай Самусю, что ему, гусару, негоже отставать от драгуна!
– Слушаюсь, батюшка!
– Передай всем мужикам: держать врага в страхе! Чтоб ему ни днем ни ночью не было покоя! Чтоб чувствовал, что не гостем пришел в наш дом, а разбойником, грабителем! Помогайте полковнику Давыдову расправляться с врагом. Других заданий пока не будет. Поезжай домой – путь у тебя не близкий!
– Не сумлевайтесь, ваше сиятельство. Будем истреблять врага! Счастливо оставаться! – кланяясь, ответил Галактион и вышел.
Коновницын пошел вслед за ним.
«Весь народ встал на защиту родины – русские, белорусы, украинцы… Башкиры и калмыки прислали свои полки», – думал Кутузов, глядя на разостланную перед ним карту.
Вместе с Коновницыным в избу вошел небольшой, невзрачного вида человек.
– Это из Серпуховского отряда, – доложил Коновницын.
– Ну что у вас новенького, рассказывай! – обратился к вошедшему Михаил Илларионович.
– Третьеводни ребятишки нам сказали, что французы идут на Хотунь. Мы переправились вброд через Лопасню, вышли им в тыл и ударили. Одиннадцать убили да тридцать шесть взяли в плен. Шесть повозок с лошадьми взяли.
– Ну что ж, молодцы, серпуховцы! – похвалил главнокомандующий. – Но не глядите, что осень идет. Не отлеживайтесь на печи.
– Что вы, батюшка, что вы! – замахал руками партизан. В одной руке он держал треух, из которого торчали рыжие клочья ваты.
– Неужто треух пулей прошибло? – спросил Кутузов.
– Пулей, – ответил партизан, повертывая треух во все стороны, будто видел его впервые. – Ежели б на палец пониже, то – каюк…
Коновницын записывал в тетрадку количество убитых и пленных французов. Главнокомандующий молчал, глядя на партизана. А тот стоял, переминаясь с ноги на ногу. Чувствовалось, что человек хочет что-то сказать, но не решается.
– Ну что еще, говори! – подбодрил его Михаил Илларионович.
– Не знаю, как лучше сказать, – почесал затылок партизан. – Барин наш, что в Покровском, Андрей Николаевич Ключарев, с французами заодно… У него в имении ихние кавалеристы стояли… Из дворни двое ребят хотели пристать к нам в отряд, так он узнал и грозил им всячески, говорил: не ходите, а то французы узнают, имение сожгут…
– Ах, так! – нахмурился Кутузов. – Запиши, Петр Петрович. Мы господину Ключареву это припомним!
– Спасибо, ваше сиятельство, спасибо! – поблагодарил крестьянин и заторопился к выходу.
– А какие это вон молодицы в лапоточках, откуда? – спросил Михаил Илларионович, глядя в окно.
– Из Бронниц. Привели пленных.
– Вишь они! Одна даже с карабином. А ну-ка попроси их сюда. Побеседуем с партизанками, – сказал Кутузов.
Коновницын вызвал в избу бронницких молодок. Одна – постарше – держала в руках французский карабин, а вторая – помоложе, курносая – простые русские вилы-тройчатки. Та, что помоложе, войдя в избу, смутилась – не знала, куда девать вилы…
– Не робейте, бабоньки! А ты, голубушка, не соромься, что у тебя вилы, ведь это твое оружие, не так ли? – приветливо встретил партизанок Кутузов.
Молодая партизанка только кивнула утвердительно головой, но еще сильнее покраснела от смущения. Ее подружка волновалась тоже, но смело смотрела на главнокомандующего.
– Так вы, значит, привели пленных?
– Да.
– Одни вели?
– Нет. С нами шли два старика.
– А пленных много?
– Семь душ.
– И вы не боялись, что в дороге они вас одолеют?
Та, что была помоложе, взглянула на подругу и чуть улыбнулась. А вторая серьезно и уверенно ответила Кутузову:
– Нисколечко. Ведь они безоружные. Да мы и с вооруженными справляемся. Вот у нас на прошлой неделе две сестры укокошили немца-миродера.
– Как же так? – полюбопытствовал Михаил Илларионович.
– Пришел к ним в избу миродер, стал приставать к матери – давай деньги. В сундук полез, на мать тесаком замахнулся. Так Дуня и Фрося схватили топор да вот эдакие вилы и прикончили вора! Он, окаянный, успел-таки их тесаком поранить! Дуне рассек руку выше локтя, а Фросю ударил по голове. Дуня – рукодельница – плакала, боялась, что рука отымется, а младшая, Фрося, – хоть бы что. Кровь у нее с головы так и льется, а она только сжала губы и все…
– Молодцы! – восхищенно сказал главнокомандующий. – Ишь какие у нас на Руси геройские девушки! Петр Петрович, дай-ка – вон на подоконнике лежит – медовую коврижку. Давеча мне купцы из Калуги прислали. Попотчуем-ка наших дорогих гостей!
Коновницын протянул молодицам большую, как поднос, украшенную сахарным вензелем «МК» коричневую коврижку. Партизанки отказывались, благодарили, пятились от коврижки к порогу, но Михаил Илларионович заставил их принять угощение. Молодицам пришлось унести с собой коврижку. Они шли, гордые тем, что их попотчевал сам Михаил Ларионович.
Коновницын вызвал к главнокомандующему следующего партизанского гонца – крепкого чернобородого крестьянина.
– От Герасима Курина, из Вохновской волости, – доложил Коновницын.
– Добро пожаловать! – приветствовал Кутузов. Он ценил Герасима Курина, как одного из самых талантливых организаторов крестьянских отрядов.
– Да ты, брат, похож на Герасима Курина, – сказал Кутузов. – Такой же чернобородый…
– Герасим – мой двоюродный брат.
– Ах, вон оно что! Ну, какие вести привез?
– Стараемся, ваше сиятельство. В воскресенье опять сшибка была на большой дороге. Сто восемьдесят девять положили на месте, сам считал, сто шестьдесят два запросили пардону, из них два офицера, да разбежалось сколько-то. Захватили двадцать две телеги с амуницией и лошадьми, шесть зарядных ящиков и вот что.
Чернобородый достал из-за пазухи малиновый шелковый сверток. Он развернул сверток на столе у главнокомандующего – это было французское знамя.
– Какого полка? – нагнулся над полотнищем Михаил Илларионович.
– Сто семьдесят второго линейного пехотного, – прочел Коновницын.
– Вот за это, дружок, спасибо! – весело сказал главнокомандующий. – А кто же взял знамя?
– Я, ваше сиятельство, – смутился чернобородый.
– Молодец! Тебя как величать?
– Емельян Васильев.
– Молодец, Емельян! Петр Петрович, запиши, голубчик, его фамилию. Надо представить к награде. Славно, славно! – повторил Кутузов, разглядывая знамя. – Вон в двух местах прострелено. Бывалое, боевое… А в стычке потери у вас были?
– Человек двадцать легко ранены да семь убиты…
– Вечная им память! – перекрестился Кутузов. – Ну, удружил Герасим! Ай да Курин! Ежели бы его учить, хороший полководец вышел бы! Сколько сейчас у вас в отряде народу?
– Около пяти тысяч пеших, ваше сиятельство, да пятьсот конных.
– Слышишь, Петр Петрович! Это два полка. А пушек не прибавилось? Все те же, что тогда взяли?
– Не прибавилось, – виновато ответил Емельян.
– Ну, передай Герасиму Курину – спасибо! Это не я говорю, Отечество, Россия говорит!
Емельян Васильев, обрадованный тем, что главнокомандующий обещал отметить его за взятое знамя и что сам Кутузов передает через него благодарность всему отряду, ушел из избы, сияя от счастья.
– Сколько за последние дни взяли в плен партизаны? – спросил у Коновницына Михаил Илларионович.
Коновницын полистал ведомости, лежащие на столе, и прочел:
– С третьего по восемнадцатое сентября уничтожено более тысячи ста человек, взято в плен один генерал, двадцать три офицера и пять тысяч пятьсот солдат. И это, ваше сиятельство, без сегодняшних, – уточнил он.
Кутузов встал из-за стола, чтобы немного размяться. Он тоже был удовлетворен: действия небольших отрядов регулярной армии превращаются во всенародную войну.
…Вечерело. В избе главнокомандующего уже горели на столе две свечи, а Кутузов все выслушивал рассказы партизанских гонцов.
II
Вечером 7 октября, когда в русском лагере пели, гуляли, веселились по случаю вчерашней тарутинской победы, к главнокомандующему примчался гонец от генерала Дорохова, стоявшего со своим небольшим летучим отрядом у села Котово. Дорохов сообщал, что на новой Калужской дороге показались значительные силы французов, и просил прислать в помощь два полка пехоты, обещая: «Я сей отряд убью непременно!»
Михаил Илларионович уже поджидал движения французов, хотя, по своему обыкновению, не говорил о нем никому. Кутузов знал, что Наполеон рано или поздно уйдет из Москвы, поймет наконец, что нечего сидеть у моря и ждать погоды.
Поражение Мюрата у Чернишни должно было ускорить это.
Конечно, Наполеон захочет пробиться на юг, к Калуге, где собраны все запасы русской армии. Старая Калужская дорога короче, но ее не уступал Кутузов – он вернулся назад, к Тарутину.
Люди, не вникавшие глубоко в положение вещей, советовали вчера Михаилу Илларионовичу гнаться за Мюратом. Фельдмаршал отказался: неаполитанский король отступил бы еще, а Наполеон тем временем обошел бы Кутузова и раньше его появился бы у Боровска.
Пока еще было неясно, куда направится Наполеон: он тоже следил за каждым шагом Кутузова. Михаил Илларионович старался поступать так, чтобы не он, а французский император сделал бы первый шаг. Кутузов придерживался той же тактики, как при Бородине.
Еще вчера, после сражения, Михаил Илларионович послал на всякий случай шестой корпус Дохтурова, казачьи и егерские полки к Боровску, подчинив ему отряды Дорохова, Фигнера и Сеславина. Вместе с Дохтуровым Кутузов отправил и генерала Ермолова: Михаил Илларионович не хотел видеть его львиного взгляда, в котором львиное соединялось с лисьим.
Он знал, что Ермолов, так же как и Беннигсен, считает его дряхлым стариком. Недаром Алексей Петрович сплетничал о Кутузове: «Он ходит уже как на лыжах», то есть уже не подымает ног.
К Боровску по собственному желанию помчался жаждавший боевой славы английский генерал, сэр Роберт Вильсон.
На месте оставался лишь Беннигсен. После дела у Чернишни Беннигсен окончательно возненавидел Кутузова. Не понимая, почему фельдмаршал не пошел вперед, Беннигсен принял все на свой счет: он жаловался всем, будто главнокомандующий нарочно оставил его вчера без поддержки, чтобы не допустить окончательного разгрома Мюрата и уменьшить заслуги Беннигсена. Беннигсен не выходил из своей избы – делал вид, будто страдает от «контузии» ноги. И, следовательно, лезть к Михаилу Илларионовичу с предложениями и советами было уже некому.
Кутузов тотчас же отрядил Дорохову два полка пехоты и стал ждать дальнейших событий.
8 октября на русские аванпосты явился полковник Бертеми с письмом маршала Бертье. Князь Невшательский снова повторил слова Лористона «о принятии мер, дабы война получила ход, сообразный с установленными правилами, а страна претерпевала бы токмо одни неизбежно от войны происходящие бедствия».
Михаил Илларионович понял, что это просто разведка: Наполеону, с одной стороны, хотелось удостовериться, где находится Кутузов, а с другой – убедить русского главнокомандующего, что он еще в Москве, раз под письмом Бертье стояло: «Москва».
Кутузов был не настолько прост, чтобы не понять всего этого. Он ответил Бертье пространным письмом, в котором еще раз многозначительно сказал:
«Однако повторяю здесь истину, значение и силу которой Вы, князь, несомненно оцените: трудно остановить народ, ожесточенный всем тем, что он видел, народ, который в продолжение двухсот лет не видел войн на своей земле, народ, готовый жертвовать собой для родины и который не делает различий между тем, что принято и что не принято в войнах обыкновенных».
В последние дни фельдмаршал был много занят текущими делами: он заботился о сухарях, вине и прочем. Хозяйство у Кутузова было громадное, обо всем приходилось помнить и вникать во всякую мелочь. Фельдмаршал продолжал подготавливать армию к зимней кампании и ждал, когда же станет окончательно ясным следующий шаг Наполеона.
III
Капитан Сеславин запомнил, что сказал фельдмаршал, отправляя их из Леташевки для ведения «малой войны»: «Партизан должен быть решителен, быстр и неутомим!»
Решительности у Александра Никитича не занимать стать, быстроты тоже, да иначе и не могло быть: отряд Сеславина состоял из двухсот пятидесяти казаков и эскадрона (сто тридцать человек) изюмских гусар. Народ все не только конный, но и молодой.
Фельдмаршал, отряжая партии, лично выбирал их командиров, а командирам дал право самим отбирать народ. И капитан Сеславин выбрал из изюмцев солдат помоложе. Только один вахмистр украинец Мыкола Кныш был лет сорока, но быстр и ловок. А неутомимости у тридцатидвухлетнего капитана Сеславина хватало: он уже целые сутки неустанно следил за французами, пришедшими в село Фоминское. Их было тысяч до десяти – об этом уже донес фельдмаршалу генерал Дорохов, действовавший рядом с Александром Никитичем. Это была дивизия Брусье и легкая конница Орнано, называвшаяся легкой, а по измученности лошадей превратившаяся в тяжелую на подъем.
Генерал Дохтуров, стоявший со своим шестым пехотным корпусом в Аристове, верстах в семнадцати от Леташевки, ждал точных известий. Он приказал Фигнеру и Сеславину вести неустанную разведку.
И Александр Никитич не спускал с Фоминского глаз.
Серый октябрьский денек быстро промелькнул. Отряд Сеславина расположился в трех верстах от Фоминского у деревни Мальково.
Деревня стояла пустая, сумрачная; жители все укрылись в лесу. Калитки и ворота открыты, ни из одной трубы не шел дым.
Отряд располагался на поляне в лесу. В дозоре у дороги из Фоминского в Боровск стояли три казака.
Уже вечерело. Сеславин с офицерами своего отряда сидел у костра. И вдруг послышался топот копыт – к ним скакал один из казаков.
– Тронулись! Едут! – закричал он издалека.
Сеславин сел на коня и, приказав всем оставаться на месте и взяв одного лишь вахмистра Кныша, выехал на опушку леса. Он встал в густых можжевеловых кустах. Кныш в нескольких шагах от него держал коней.
Взглянув на дорогу, Сеславин сразу понял, что из Фоминского движется не одна дивизия, а целая французская армия. Вся дорога была запружена войсками. Перед глазами Сеславина тянулась бесконечная пестрая лента повозок. Обозы были непомерно велики. В них виднелось не так много армейских фургонов и телег, как много разного рода экипажей, карет, колясочек, дрожек. «Великая армия» увозила награбленное в Москве добро.
Генералы и старшие офицеры везли мебель, картины, ковры, меха, хрусталь более или менее открыто, а солдаты еще старались замаскировать все грязными рогожами, прикрыть мешками, в которых угадывался картофель или капуста. Но шила в мешке не утаишь. На тряской дороге из-под куля с отрубями или овсом тут нескромно выглядывал золоченый канделябр, а там дорогая фарфоровая ваза.
Среди обозов тяжело тащились орудия. Лафеты и зарядные ящики тоже были загромождены разной кладью, не имевшей даже отдаленного отношения к артиллерии.
Сама армия еще была громадна, но ее маскарадные костюмы выглядели странно: среди синих форменных мундиров кое-где виднелись женские мантильи и салопы, светлые священнические ризы и черные монашеские рясы, русские поддевки и бухарские халаты. Погода стояла еще теплая, и нельзя сказать, чтобы солдаты кутались из-за стужи. Вероятно, хотели прикрыться от дождя или напяливали на себя Бог весть что, чтобы только не расставаться с понравившейся вещью.
Уже не было никакого сомнения в том, что двигалась вся армия. Но Сеславину хотелось удостовериться, увидеть самого Наполеона.
Александр Никитич простоял больше часа. Мимо него проходили полки, тянулись пушки, повозки. Повозок было больше всего – они шли в четыре ряда. Это напоминало движение варваров после удачного набега.
Но вот наконец среди этого маскарадно одетого войска, шедшего без всякой воинской выправки, думавшего больше о том, что у него за плечами, показалась сомкнутая по-военному колонна. Солдаты были все в одинаковом обмундировании, с ружьями на плече. Рослые, усатые, они шли привычным размеренным шагом. У каждого из гвардейцев поверх телячьего ранца лежали два-три белых хлеба, а сбоку на портупее висела фляжка, которая, разумеется, не была пустой.
В середине этих стройных шеренг колыхался эскадрон гвардейской кавалерии, а за ним ехал маленький человек в треуголке в сопровождении многочисленной свиты.
Ждать больше было нечего.
Александр Никитич повернулся, сел на коня и поскакал: надо было немедля известить генерала Дохтурова, что Наполеон идет к Боровску в обход русской армии.
Проворные казаки захватили в плен гвардейского унтер-офицера, которого неисправный желудок вынудил заскочить в придорожные кусты.
Сеславин допросил пленного.
Француз словоохотливо рассказал: Наполеон с армией идет из Москвы к Малоярославцу уже четвертый день. Тяжелая артиллерия и все прочие тяжести отправлены по Можайской дороге под прикрытием Понятовского. Завтра императорская квартира будет в Боровске. Мортье, с молодой гвардией оставленный в Москве, взорвал Кремль и уцелевшие от пожара дома и идет вслед за Наполеоном.
Француз был доволен, что наконец увидал настоящий хлеб, и только сокрушался, что в обозе у него осталось много имущества: он обещал жене привезти из Москвы ковры и персидскую шаль.
Капитан Сеславин взял с собой пленного и в сопровождении Кныша и трех гусар поскакал в Аристово к Дохтурову.
IV
Большие кавалерийские кони ординарцев постепенно отстали от маленького, выносливого майорского калмыка – Димитрий Николаевич Болговской шпорил его, ехал, не разбирая дороги: она вся была одинаково плоха. Ее разбили войска Дохтурова, двигавшегося вчера в Аристово.
Под луной блестели лужи вчерашнего дождя, который лил всю ночь. Грязь летела из-под копыт калмыка во все стороны. Полы шинели и сапоги Болговского были заляпаны ею.
Получив донесение от Сеславина о том, что из Фоминского движется вся армия Наполеона, Дохтуров немедленно послал к фельдмаршалу с этим важным известием своего дежурного штаб-офицера.
Болговской торопился как мог. Еще хорошо, что стояла лунная, светлая ночь.
Уже было после полуночи, когда Болговской на измученном калмыке добрался до Леташевки. Майор с удовольствием соскочил с коня у избы Коновницына.
Болговской отворил тяжелую, набухшую дверь и вошел. Петр Петрович еще не спал. Он в халате и колпаке писал при свече у стола в облаках табачного дыма.
Коновницын поднял глаза на Болговского:
– Дмитрий Николаевич, что?
– Наполеон ушел из Москвы. Он движется от Фоминского к Боровскому, – выпалил Болговской.
– Это верно? Откуда сведения?
– Сеславин видел собственными глазами. Он взял пленного, который рассказал, что французы взорвали Кремль и сожгли все, что уцелело в Москве от пожаров. Вот рапорт Димитрия Сергеича. – Болговской положил конверт на стол.
– Садись, я сейчас! – сказал Коновницын и, надев мундир, выбежал из избы.
Болговской хотел сесть на скамью, но невольно глянул на свои ноги и полы шинели.
Фельдмаршал, конечно, пожелает сам расспросить гонца. Он вышел на освещенный луной двор и стал стряхивать пыль с шинели и сапог.
Коновницын через минуту вернулся к нему с Толем. И все трое пошли к фельдмаршалу.
Коновницын и Толь вошли в избу, а майор Болговской остался в сенях. Сквозь маленькое оконце светила луна. Из-за тяжелой двери глухо доносились голоса. Фельдмаршал быстро откликнулся. Ясно послышалось его возмущенное: «Ах мерзавцы, взорвали Кремль! Я ж говорил! Да позовите его сюда!»
Открылась дверь, и Толь позвал:
– Дмитрий Николаевич!
Болговской одернул шинель, вошел в избу и встал у перегородки в лунном луче, падавшем через окно на пол.
В призрачном свете луны Болговской увидел грузную фигуру Кутузова. Фельдмаршал в сюртуке сидел на кровати за перегородкой.
– Ну говори, дружочек, какие ты мне вести привез? Неужели взаправду Наполеон бежит из Москвы? Говори же скорее, голубчик! Сердце дрожит!
– Ваше сиятельство, Наполеон уже четыре дня как вышел из Москвы. Армия идет к Малоярославцу. Надеются завтра быть в Боровске.
– Так, так! Господи! Ты внял нашим мольбам! – растроганно сказал фельдмаршал. – Теперь Россия спасена!
Он полуобернулся к красному углу избы, где чернели иконы.
Кутузов протер слезившийся правый глаз, а заодно машинально провел платком и по здоровому левому. Когда он делал так, все считали, что Кутузов плачет. И враги Михаила Илларионовича, начиная от Александра I, неосновательно называли его «плакса».
– Свечу! – бодро и властно сказал фельдмаршал и, поднявшись, быстро пошел к столу.
Через полчаса майор Болговской уже мчался назад с приказом главнокомандующего генералу Дохтурову немедля идти к Малоярославцу.
Три недели можно было у Тарутина «предаваться неге», как писали неумные враги Михаила Илларионовича. Попросту говоря, три недели приходилось готовиться и ждать, а сейчас надо было действовать.
V
Еще час тому назад маленькая, затерявшаяся среди лесов Леташевка мирно спала, а теперь вдруг вся ожила: в окнах засветились огни, захлопали двери изб, тишину лунной ночи разорвали неуважительно громкие голоса, по улицам зацокали копыта лошадей – ординарцы и вестовые мчались от фельдмаршальского дома во все стороны, подымая фонтаны грязи.
Кутузов решил двигаться с армией к Малоярославцу утром и теперь делал последние приготовления.
Фельдмаршал сидел у стола перед раскрытой картой. Все эти дороги от Москвы на юг и запад давно были «исхожены» циркулем и карандашом. На карте спокойно стоял стакан чаю, поданный Ничипором.
Фельдмаршал предписал Платову со всеми его полками и ротой конной артиллерии, «не медля нимало», идти к Малоярославцу. Платов должен был прикрывать с фланга движение всей русской армии.
Кутузов вызвал начальника военных сообщений генерала Ивашова и приказал ему посмотреть дорогу и починить мосты.
Читать бесплатно другие книги:
