Засада. Спецназ 1941 года Пивень Сергей

8

— Итак, Берг, кто уверял меня в том, что с большевистским сопротивлением покончено? Не вы ли?.. Нападение на кортеж возле деревни Сивичи убедило меня в том, что вы выдаете желаемое за действительное!..

Группенфюрер Золенберг, откинувшись на спинку стула, ироничным взглядом мерил стоящего перед ним навытяжку начальника местного гестапо. Берг молчал, мечтая о том, чтобы устроенный ему разнос окончился как можно быстрее.

— Вчера вы, как руководитель местного гестапо, получили предписание организовать мою встречу в Сивичах, — продолжил Золенберг, все больше раздражаясь. — Такое же предписание я дал начальнику абвера, но с той лишь разницей, чтобы он организовал мою встречу в другой деревне — Ряшенском. Сегодня в Сивичи и Ряшенское одновременно были отправлены два кортежа. Бандиты напали только на тот кортеж, что пошел в Сивичи, то есть информация ушла из гестапо. Из гестапо, а не из абвера, Берг!.. Понимаете вы это?

— Понимаю, господин группенфюрер.

— В Сивичи я отправил с отделением солдат обер-лейтенанта Краузе. Как мне только что доложили, возле самой деревни на них напали. Убили всех, включая Краузе. У убитых забрали документы и гранаты. Солдаты деревенского гарнизона были на месте через десять минут, но к этому времени все уже было кончено. Бандитов и след простыл… Какой вывод из всего вышесказанного следует, Берг?

— В гестапо находится человек, работающий на русских. Он и передал им сведения о кортеже, следующем в Сивичи.

Группенфюрер с удивлением посмотрел на начальника гестапо, стремясь по выражению лица понять: говорит ли тот искренне или же в его ответе таится какой-то другой, скрытый смысл. Лицо Берга оставалось непроницаемым — он умел не выдавать себя. Операция «Тевтонский огонь» еще не началась, впереди была совместная работа с этим Бергом, от которой зависела судьба самого группенфюрера. Фюрер должен понять, что он, старый нацист Золенберг, несмотря на годичный перерыв в работе, еще чего-то стоит. В этой ситуации группенфюрер решил для себя, что будет лучше, если он просто поверит в искренность слов гестаповца.

— Я рад, Берг, что вы признаете этот факт. Другой бы на вашем месте начал искать оправдание или, что еще постыднее, перекладывать вину на других.

Золенберг был сосредоточен и мрачен. Случай с нападением на кортеж убедил его в том, что русские, возможно, уже знают об операции, а значит, будут всячески мешать ее претворению в жизнь.

— Для меня совершенно очевидно, что между лесными бандитами и местными подпольщиками существует налаженная связь. Между моим приказом о поездке, переданным в гестапо и абвер, и нападением на кортеж возле Сивичей не прошло и одних суток. Насколько мне известно, вы следите за радиоэфиром в городе?

— Так точно, господин группенфюрер. Мы круглосуточно прослушиваем радиочастоты.

— И что?

— В городе существует передатчик, запеленговать который пока не получается. Он начал работать где-то около месяца назад. Сообщения нечастые, с интервалом в неделю. Думаю, что это местные подпольщики. Я уверяю вас, господин группенфюрер, что мы обязательно накроем их осиное гнездо.

— Это ваша работа, Берг, и мне хотелось, чтобы вы выполняли ее как положено. Тем более с учетом масштабов той операции, которая задумана рейхсмаршалом Герингом. Нам никто не должен мешать ее осуществить, Берг. Никто, говорю вам… Так что со связью? Выходил ли кто вчера или сегодня в эфир?..

— Передатчик молчал. Ни одного выхода в эфир в это время зафиксировано не было.

— Это точно?

— Точно. Я лично проверял, господин группенфюрер.

— Это означает, Берг, что местные подпольщики передали лесным бандитам информацию о моей поездке в Сивичи каким-то другим способом. Не так ли, господин майор?..

Вопрос Золенберга был риторическим, а кроме того, был произнесен явно в язвительном тоне. Берг промолчал.

— Какие принимаются меры для того, чтобы установить сотрудника гестапо, работающего на русских?

— Согласно вашему указанию, господин группенфюрер, приказ о вашей поездке в Сивичи был переведен на польский и украинский языки. В гестапо об этом приказе знали только я, мой заместитель Кренц, переводчик и три секретарши-машинистки.

— Кто переводчик?

— Наш кадровый сотрудник, офицер, выпускник Мюнхенского университета. Учился на лингвистическом факультете.

— Значит, он исключается… Кто машинистки, кто они вообще такие?..

— Все трое местные женщины. Прежде чем принять их на работу, мы проверили биографию каждой из них.

— Это ничего не значит, Берг. Значит, кто-то из них троих? Кто?..

— За каждой я приказал установить круглосуточную слежку. По логике, если бандиты охотились на вас, то они, конечно, поняв, что это была ловушка для установления источника утечки информации, предпримут меры для того, чтобы предупредить своего человека о грозящей ему опасности. Слежка поможет нам выйти на ниточку, по которой можно размотать весь клубок, господин группенфюрер.

— Логично, Берг, логично. В любом случае информируйте меня о ходе слежки.

— Слушаюсь, господин группенфюрер!..

— Причем незамедлительно!.. В любое время дня и ночи!..

Берг стукнул каблуками, взмахнул руку в нацистском приветствии, развернулся и вышел из кабинета.

9

Ковальский нервно ходил по комнате. Рассказ Богдана Кульчего, который сидел в кресле и внимательно наблюдал за Ежи, прозвучал для него как гром среди ясного неба. Ситуация грозила провалом.

Кульчий работал автослесарем в гараже службы безопасности Белостока и буквально два часа назад видел группенфюрера Золенберга живым. Тот спокойно спустился в гараж, сел в свой автомобиль и поехал в гестапо. Выходило, что группенфюрер был жив в то время, когда должен был быть уже уничтожен парнями Лесовика. Значит, поездка группенфюрера в Сивичи изначально была ловушкой? Хитро придумано, хитро! Ай да группенфюрер!

— Золенберга нужно уничтожить как можно быстрее… — наконец перестав ходить по комнате, сказал Ковальский. О том, что это собиралась сделать группа Лесовика, Ежи умолчал. Являясь важным лицом в подполье, Кульчий тем не менее не должен был знать о существовании группы диверсантов, базирующейся в лесу. В его обязанности входила лишь слежка за перемещениями эсэсовца. Такое поручение дал ему Ежи, приказав докладывать обо всем незамедлительно, что Кульчий и сделал, придя сейчас к Ковальскому на конспиративную квартиру.

— Где у тебя оружие, Богдан?

— Я спрятал пистолет в гараже.

— Это опрометчиво с твоей стороны.

— Не беспокойся. Он в надежном месте, его никто не сможет найти.

Утвердительный ответ подпольщика немного успокоил Ковальского. Теперь все зависело от деталей.

— Ты знаком с шофером, который возит Золенберга?

— Конечно. Это старый немец, Пауль. У меня с ним приятельские отношения.

— Ты что — знаешь немецкий язык?

— Нет. Это Пауль немного знает украинский и польский языки. Говорит плохо, но понять можно.

— Расскажи теперь о том, как группенфюрер заказывает для себя автомобиль?

Богдан приподнялся с кресла, задумавшись, провел руками по волосам на голове.

— Его адъютант звонит в гараж и приказывает Паулю быть готовым к выезду. Потом Золенберг с адъютантом спускаются вниз и садятся в машину.

— То есть во внутренний двор автомобиль выезжает уже с группенфюрером?

— Да, на открытом пространстве тот в машину не садится. Всегда внутри гаража. Я видел Золенберга всего два раза, и каждый раз было именно так, как я сказал.

— Для нас это хорошо.

Ежи задумался. Безусловно, с учетом того, что только что рассказал Кульчий, получалось, что ликвидировать группенфюрера будет возможным лишь с того момента, когда тот спустится в гараж. Но что дальше? Как обеспечить после этого безопасный уход Богдана? В одиночку ему уйти вряд ли удастся. Совершенно очевидно, что для этого ему понадобится помощь.

— Слушай меня внимательно. — Ковальский встал со стула и стал нервно ходить по комнате. — Завтра утром, придя на работу, вытащишь пистолет из тайника и держи его наготове. Если Золенберг закажет для поездки автомобиль и спустится в гараж — ликвидируешь его. Наши парни будут дежурить поблизости, и твои выстрелы послужат для них сигналом к нападению. Попытайся в этой суматохе выбраться за пределы охраняемой территории. Ворота во внутренний двор здания службы безопасности ребята подорвут гранатой… Это опасно, Богдан, но другого способа убить Золенберга у нас уже нет.

— Сделаю все возможное, Ежи.

— Мы верим в тебя, Богдан. А теперь иди…

10

Дождь шел недолго, всего полчаса, потом опять выглянуло солнце, и улицы города заиграли яркими бликами. Небо просветлело, облака унеслись на восток — в сторону теперь уже далекого фронта.

Алесь Хвощинский, семнадцатилетний паренек, уже целый час наблюдал за входом гестапо, стремясь не упустить того момента, как из здания выйдет Алинка Зимич. В этом неброско одетом парне, расположившемся с кондитерским лотком на перекрестке, у которого прохожие изредка покупали конфеты, никто не смог бы заподозрить члена боевой группы подпольной белостокской организации.

Два часа назад Алесь сидел в квартире Ежи Ковальского и слушал приказы, исходящие от хозяина квартиры. Ковальский был сильно взволнован и не находил себе места, ходя по комнате из угла в угол.

— Ты должен не дать им возможности выйти на нас, Алесь!.. Она провалена!.. Алинка знает меня, Анну и эту явку. Если она приведет немцев ко мне на квартиру, мы лишимся легального прикрытия и будем вынуждены уйти в подполье. Наша деятельность будет парализована и не так эффективна, как сейчас… Ты должен…

— Я понял… — сухо ответил Алесь, доставая из рукава куртки маленький дамский пистолет, который можно было легко спрятать в складках одежды. — Если мне не удастся спасти ее, то я… — Он посмотрел на пистолет, хотел сказать что-то еще, но Ковальский остановил его:

— Ты сделаешь это только в самом крайнем случае, когда у тебя не будет других вариантов. Ты понял меня, Алесь?.. Только в самом крайнем случае!.. Алинка сделала для нашей борьбы слишком много, чтобы не попытаться вырвать ее из лап немцев…

Ежи сел на стул напротив Хвощинского и пристально посмотрел ему в глаза.

— Если тебе удастся спасти Алинку, уведешь ее к себе и спрячешь. Несколько дней пусть побудет у тебя, потом мы вывезем ее из города. За это время я найду хорошего гримера, который поможет изменить ее внешность…

Алесь вспомнил этот разговор, когда увидел, как в шестом часу вечера Зимич вышла из здания гестапо и медленно пошла по тротуару в сторону своего жилища. Алинка жила одна на тихой улочке в маленьком домике. Это был дом ее родной тети, умершей за несколько лет до войны. У той не было своих детей, и все свое имущество она завещала своей единственной племяннице, дочери своего брата.

От гестапо до дома было полчаса ходьбы. За это время Алесь должен был предпринять все от него зависящее, чтобы спасти Алинку. То, что она находится в смертельной опасности, Хвощинский понял, едва лишь девушка зашла за угол здания гестапо. Вслед за ней, держась на отдаленном расстоянии, двинулись два человека, до того сидевшие за столиком летнего кафе. Это были мужчина и женщина, которые, как понял Алесь, играли роль мужа и жены. Со стороны казалось, что по улице идет обычная семейная пара, где жена, взяв своего супруга под руку, наслаждается моментом того, что ее мужчина, в отличие от других, не воюет где-то на фронте, а находится рядом с ней, живой и здоровый.

Но время, проведенное в подпольной деятельности, для Алеся не прошло зря. Он научился распознавать в поведении людей и их словах фальшь и неестественность, которые для обычных людей были незаметны. У мужчины слегка выпирал внутренний карман пиджака — явный признак наличия в кармане оружия, а женщина слишком часто останавливалась возле стеклянных витрин магазинов, доставала зеркальце, делая вид, что поправляет макияж, хотя на самом деле вела наблюдение за Зимич и одновременно осматривалась по сторонам.

Алесь шел от агентов по другую сторону улицы и негромко, чтобы не привлекать внимания, предлагал свой товар встречным прохожим, искоса наблюдая при этом за Алинкой и мнимыми супругами. Подойти в открытую к Зимич он не мог — не исключено, что помимо этих двух агентов за Алинкой следили и другие, которых он попросту не заметил. В таком случае их могли схватить обоих. Нет, здесь нужно было действовать наверняка.

Алесь твердо решил для себя, что он должен сделать все от него зависящее, чтобы выполнить приказ и спасти Алинку. Или же заставить ее замолчать навсегда. Это был жестокий закон подполья — жертвовать одним человеком, чтобы не погибла вся организация. Да и сама Зимич, как и любой другой член подпольной группы, знала это правило.

…Алинка перешла улицу, свернула в проулок и ускорила шаг. На ее пути лежала рыночная площадь города, где жители Белостока меняли, покупали и продавали вещи, продукты, ювелирные украшения. Увидев, куда идет девушка, Алесь решился на простой и единственно верный в сложившейся ситуации шаг. Наперерез, через другой переулок он первым достиг площади, опередив и девушку, и двух агентов, которые следили за ней. Главное для Алеся теперь было незаметно и быстро приблизиться к Алинке.

Площадь тихо шумела, голоса торговцев и покупателей сливались в единый монотонный гул. Люди сновали туда-сюда, создавая иллюзию беспорядка, хотя на самом деле каждый человек в этой круговерти знал, куда и зачем он движется.

Войдя на площадь, Хвощинский затесался в толпу, при этом внимательно следя за проулком, из которого должна была появиться Алинка. Стараясь не упустить данный момент, Алесь незаметно вытащил из одежды пистолет и положил его в свой лоток, сверху прикрыв оружие белой тканью.

Алинка вышла на площадь и направилась к деревенским женщинам, продающим картошку, зеленый лук и редис. Хвощинский двинулся в том же направлении. Возле женщин толпилось много людей, которые, продав свои вещи, стремились купить для себя что-то из свежих продуктов. Такое количество людей как нельзя лучше подходило к тому, что задумал Хвощинский.

Алесь увидел, что двое агентов, мужчина и женщина, близко к Зимич не подходили, остановившись возле менял. Женщина делала вид, что рассматривает старинные часы, которые пытался хоть на что-то обменять с виду пожилой интеллигент, обреченный, по всей видимости, не выжить в условиях военного лихолетья и оккупации. Мужчина-агент стоял рядом и исподволь следил за Зимич и окружающей обстановкой.

Подойдя вплотную в Алинке, Алесь повернулся спиной к агентам, осторожно вытащил из лотка пистолет и, направив его вверх, выстрелил. Кто-то из деревенских женщин истошно закричал, покупатели шарахнулись в сторону, на площади возникло небольшое волнение. Чтобы оно переросло в панику, Хвощинский что есть силы прокричал:

— Облава!.. Облава!.. Бежим!..

Бросая вещи, люди ринулись в разные стороны, при этом многие из них, натыкаясь друг на друга, падали на вымощенную булыжником площадь. Этого как раз Алесь и добивался. Не теряя ни секунды, он схватил Алинку за руку и потащил ее с площади в сторону глухого переулка, в лабиринтах которого он хотел затеряться и уйти от агентов. На немой вопрос, застывший во взгляде девушки, Хвощинский на ходу бросил:

— Меня послал Ежи!.. Нужно быстро уходить, Алинка!.. За тобой охотится гестапо!..

Алинка не могла ничего понять. Схвативший ее парень тащил ее куда-то по переулкам, петлял по дворам и постоянно оглядывался назад. Его слова о том, что за ней охотится гестапо, не выходили у девушки из головы. Кто конкретно охотится за ней, по какой причине — вопросы всплывали сами собой. Вполне естественно, что ответы на них она могла получить позже, не сейчас. Так или иначе, ей не оставалось ничего другого, как довериться сейчас этому парню, ведь он назвал имя Ежи, а это было гарантией того, что все происходящее не являлось провокацией.

Когда они забежали в подъезд старого двухэтажного дома, где, судя по царившему там запустению, теперь мало кто жил, парень выбросил под лестницу свой лоток, на пол посыпались конфеты.

— Вы кто? — спросила Алинка, воспользовавшись моментом. Она тяжело дышала, ноги гудели, к горлу подкатывал ком.

Казалось, парень не слышал ее. Он быстро снял со своей головы кепку, затолкал ее в карман, а пистолет спрятал в рукав пиджака.

— Ты провалена!.. — наконец сказал он, отряхивая пыль с брюк. — Ковальский приказал мне спасти тебя. Полдела мы сделали, сейчас важно добраться до моей квартиры. Там я на время укрою тебя.

— Но у меня есть свой дом. Что случилось, я не понимаю?

Неожиданно парень приложил палец к губам, давая понять ей, чтобы она замолчала, а сам вновь достал пистолет и прислушался. Судя по звуку, снаружи по улице проехал автомобиль. Затем все стихло. Парень постоял еще немного, потом вновь повернулся к Алинке.

— Похоже, от «хвоста» мы избавились, — выдохнул он, качая головой. Затем, несколько секунд о чем-то подумав, продолжил: — К себе домой тебе идти нельзя. За твоим домом следят, теперь это ясно. Кроме того, от здания гестапо за тобой шли двое агентов. Чтобы оторваться от них, мне пришлось устроить эту панику на площади.

— Так это вы стреляли?

— Я, кто же еще!.. Признаюсь, не был до конца уверен, что задумка сработает.

Девушка отдышалась и теперь внимательно рассматривала своего спасителя. Парень выглядел как-то неряшливо, и если бы не намечающиеся усы, то его можно было бы принять за подростка. Сам внешний вид паренька вызывал улыбку, что должно было создавать у других людей по отношению к нему ощущение того, что опасность от него исходить не может. Видимо, решила Алинка, это и предопределило выбор Ежи, когда он посылал парня спасти ее. Кто подумает, что под маской смешливого переростка скрывается человек, которому было поручено ответственное задание, связанное с риском для жизни?

— Что, в конце концов, произошло? — спросила Алинка, глядя, как парень перезаряжает пистолет, а потом прячет его в рукав пиджака.

— Информация, которую ты передала подполью о поездке Золенберга в Сивичи, оказалась ложной.

— Как это — ложной?! Я ведь лично печатала приказ об этой поездке!.. Вы что, считаете, что я?..

Не договорив, Алинка удивленно уставилась на парня.

— Ты неправильно все поняла. Приказ был ложным изначально. Это был способ выявить агента подполья, работающего в гестапо. То есть тебя… Золенберг никуда не ездил. Было понятно, что за людьми, которые знали о мнимой поездке, гестапо установит слежку. Ежи послал меня проверить это подозрение. Как видишь, оно подтвердилось… Едва ты вышла из здания, как за тобой двинулись мужчина с женщиной, которые делали вид, что являются мужем и женой… Я пошел за тобой и за ними. На площади решил устроить заварушку… Вот так-то, Алинка. Сейчас нам нужно выйти из этого подъезда и пройти еще один квартал. — Парень достал из кармана платок и протянул его девушке. — Возьми, надень его. Когда будем идти до моего дома, делай вид, что ты принимаешь ухаживания от очередного поклонника… Возьмешь меня под руку, улыбайся. В общем, веди себя непринужденно. Ну как, ты готова?..

Алинка надела платок на голову, оправила юбку. Теперь она поняла, какая серьезная опасность над ней нависла.

— Да, я могу идти…

— Отлично. Все будет хорошо, не беспокойся. Через несколько дней Ежи переправит тебя из города в безопасное место.

Алесь и девушка вышли на улицу, затесались среди прохожих и быстрым шагом пошли по тротуару. Спустя десять минут, никем не остановленные, они вошли в подъезд дома, где на третьем этаже находилась маленькая однокомнатная квартирка Алеся…

11

Шагая на работу привычным маршрутом, Богдан Кульчий испытывал волнение, которое он безуспешно пытался в себе подавить. Сегодняшний день, так получается, мог стать последним в его жизни. Умереть в двадцать пять лет — перспектива безрадостная. Останутся мать, отец, две сестренки, которых вряд ли пощадят фашисты, узнав, кто стоял за покушением. Правда, Богдан надеялся, что Ежи сумеет укрыть его семью, случись провал. Только эта надежда и грела душу.

Кульчий спешил. Вот-вот наступит восемь часов утра — время, после которого любое опоздание на работу будет караться отправлением в концлагерь. Такая строгая мера была введена всего неделю назад, но за столь короткое время она применялась уже несколько раз. Богдан проснулся сегодня позднее обычного, и тому обстоятельству, что он проспал, было простое объяснение.

После разговора с Ежи весь вечер и добрую половину ночи он провел в размышлениях о деталях ликвидации группенфюрера. Чтобы иметь шансы самому уцелеть после покушения и выиграть время до того момента, как возникнет паника после нападения подпольщиков на службу безопасности, Богдан решил действовать следующим образом. Дождавшись, когда Золенберг сядет в автомобиль, он подойдет к дверце водителя Пауля якобы для того, чтобы что-то сказать ему, и когда тот опустит стекло — выстрелит в группенфюрера, затем крикнет, что это сделал Пауль, а после этого станет имитировать с ним борьбу, делая вид, что пытается его обезвредить. В ходе борьбы он якобы выхватит у водителя оружие и застрелит его. В это время подпольщики начнут нападение, и никто в гараже не успеет разобраться, кто же стрелял в Золенберга на самом деле.

План был авантюрный, но он хотя бы давал небольшой шанс на спасение. Размышляя о предстоящей операции, Кульчий не заметил, как пришел.

У дверей, ведущих во внутренний двор здания службы безопасности, как всегда, стоял охранник, но Богдан успел заметить, что теперь в помощь ему были приставлены трое полицейских.

Охранник знал Кульчия в лицо, однако, к удивлению Богдана, потребовал у него пропуск и удостоверение. Посмотрев документы, немец достал из кармана какой-то лист бумаги, потом подозвал к себе одного из полицейских. Тот быстро подошел, взял из рук охранника бумагу и документы, долго сверял что-то. Затем, обращаясь к Богдану, сказал:

— Кульчий… Богдан… автослесарь из гаража. Правильно?

— Так точно, господин полицейский.

— С сегодняшнего дня, согласно приказу группенфюрера Золенберга, все местные жители, в каких бы учреждениях и на каких бы должностях они ни работали, подлежат увольнению. Ты тоже находишься в этом списке… — Полицейский помахал перед лицом Богдана листком, который достал из своего кармана охранник-немец. — Так что топай домой и больше здесь не появляйся. Твое удостоверение и пропуск мы забираем. Согласно приказу группенфюрера документы уволенных лиц тоже подлежат немедленному изъятию…

Кульчий понял, что задуманный ими план ликвидации Золенберга провалился. Потоптавшись немного у ворот, Богдан развернулся и с подавленным видом зашагал обратно. Сейчас он спешил на квартиру Ковальского сообщить тому о сложившейся ситуации.

Он верил, что Ежи обязательно найдет какой-нибудь выход.

12

Спустя четверо суток в безветренную темную ночь с одиночного паровоза, следующего из Белостока в восточном направлении, спрыгнул человек. Он боялся лишь одного — неудачно приземлившись, вывихнуть или даже сломать ногу. Тогда все пойдет прахом. Но, к его радости, все обошлось — поезд в месте прыжка замедлил ход, и человек, удачно сгруппировавшись, покатился вниз по склону насыпи, а потом, дожидаясь, когда состав проедет мимо, неподвижно лежал на земле, боясь пошевелиться. Поезд уехал, а человек все не поднимался. Он чего-то ждал. Наконец, услышав легкий свист, раздавшийся из глубины леса, человек поднялся и двинулся на звук, который был сигналом того, что его заметили и ждут. Тут же из темноты леса мелькнули две вспышки фонарика, показывая точное направление, куда необходимо было идти.

— Здравствуй, Ежи… — через несколько секунд, обнимая спрыгнувшего с поезда человека, произнес Черняк, заталкивая фонарик за ремень. — Как добрался?.. Проверяли?..

— Слава богу, обошлось. Машинист паровоза — свой человек. Замедлил на повороте ход, чтобы я мягче приземлился. Как видишь — все вышло удачно. — Ковальский только теперь разглядел, что парень, приходивший к нему на явочную квартиру в городе и которого он знал под кличкой Лесовик, сейчас был одет вовсе не в немецкую одежду, как тогда, а в советский маскхалат. — А где твои люди?

Черняк неопределенно махнул рукой в глубь леса.

— Здесь неподалеку. Я не хотел, чтобы они тебя видели.

Ежи одобрительно покачал головой, потом сказал:

— У нас не так много времени. Утром я должен быть уже в городе.

— Как ты собираешься добираться обратно?

— Через два часа, на рассвете, на этом же месте меня должна подобрать мотодрезина. Удалось сделать документы, по которым мне разрешено скупать в окрестных деревнях по дешевке ценные вещи. На благо рейха, конечно. На дрезине будут наши люди.

— Смотри, рискуешь. Обратно ведь с пустыми руками поедешь — немцы могут заподозрить неладное.

Ежи улыбнулся, достал из кармана несколько часов, повертел их в руках.

— Если будут спрашивать — скажу, что удалось купить несколько старых брегетов. Поверят — куда они денутся. Особенно если намекнуть, что одни часы они могут взять себе в качестве подарка. Не впервой ведь…

— Ладно, давай теперь к делу. Иди за мной — нужно подальше отойти от насыпи. Тут могут быть патрули…

В полной тишине они двинулись по темному мрачному лесу. Прошли метров пятьсот и остановились. Черняк привел Ковальского в небольшую ложбину, склоны которой были густо усыпаны хвоинками. По дну ложбины весной текли талые воды, отчего земля здесь была рыхлой и влажной. Ковальский понял, что Лесовик выбрал это место заранее — ложбина скроет их от посторонних глаз, и свет фонарика здесь тоже никто не заметит. Ежи огляделся — кроме них двоих, вокруг никого не было. Но он знал, что бойцы Лесовика где-то поблизости.

— Вокруг мои ребята, не волнуйся, — подтвердив его догадку, тихо сказал Черняк, присев на корточки. Потом, дождавшись, когда и Ковальский сядет на землю, твердо спросил: — Что происходит, Ежи?.. Где Золенберг?..

Вчера в пачке из-под папирос, брошенной с поезда возле указателя двадцать третьего километра, капитан получил от Ковальского сообщение с просьбой ждать его ночью на повороте железной дороги, который находился между десятым и одиннадцатым километрами. Такое известие не сулило ничего хорошего. Если один из руководителей городского подполья решил рискнуть и выйти на связь лично — в таком случае информация, которую он собирался передать, должна была иметь сверхважный и к тому же срочный характер.

— Золенберг оказался куда более хитрым врагом, чем можно было предположить… — отвечая на вопрос капитана, сказал Ковальский. — Мы явно его недооценили.

— А конкретнее?..

— Вся информация о его поездке в Сивичи оказалась ложной. Вернее, поехал не он, а другой фашист…

— Это я уже понял. А кто был тот офицер, которого мы уничтожили возле деревни?..

— Так, мелкая сошка. Пешка, которой можно легко пожертвовать ради общей цели.

— И что за цель была у группенфюрера?..

— Выявить наших людей в гестапо. Благо мы успели ее спасти…

— Женщина?..

— Да, она работала в гестапо машинисткой. Именно она печатала мнимый приказ Золенберга о его поездке в Сивичи.

— Она в безопасности?..

— Сейчас уже да. Правда, для этого пришлось немного изменить ее внешность, чтобы вывезти из города, но теперь уже все позади. Мы переправили ее в партизанский отряд, базирующийся южнее Белостока.

— Хорошо. Что ты предлагаешь?.. Мне помнится, ты говорил о людях, которые работают у немцев и могут лично убить группенфюрера?..

Ковальский взял в руки ком земли и зло отбросил его в сторону.

— Могли… Теперь это нереально.

— Почему?..

— После твоей засады у Сивичей Золенберг приказал уволить из учреждений города весь местный персонал, включая даже чисто технических сотрудников. Наши люди были в их числе. К тому же в городе усилена охрана, изменен пропускной режим, начало комендантского часа передвинуто на два часа раньше. Мы вынуждены на время прекратить радиопередачи, поскольку по городу непрерывно ездят машины-пеленгаторы. Все подполье легло на дно… Это был приказ руководителя организации.

Черняк нахмурил брови и призадумался. Теперь уже было очевидным, что задание по уничтожению группенфюрера ими провалено. К тому же стало совершенно ясным и то, что теперь убить Золенберга им будет куда сложнее, чем до сего дня. Враг насторожился, затаился и стал более осмотрительным.

— Выход должен быть, Ежи… Мы просто обязаны найти его. Иначе грош нам всем цена. Из-за нас могут, да что там могут, не могут, а точно погибнут десятки тысяч людей!..

Ковальский похлопал капитана по плечу.

— Ты прав, конечно, прав… Может погибнуть много людей. Вот потому-то я и здесь. Я тоже не хочу, чтобы это случилось…

Черняк уже понял, что Ежи что-то задумал. Иначе рисковать собой он бы не стал.

— Есть маленькая ниточка… — продолжил Ковальский. — Мы должны ухватиться за нее… Карта у тебя с собой?..

— С собой… — медленно ответил капитан, пытаясь предугадать ход мыслей подпольщика.

— Доставай. Будем смотреть…

Черняк вытащил из-за пазухи уже изрядно потрепанную карту, развернул ее и осторожно положил на землю. Потом достал фонарик и направил луч света на бумагу. Ковальский склонился над картой, что-то выискивая. Спустя полминуты наконец он ткнул пальцем в найденное им место.

— Вот… Деревня Сухибор.

Капитану не нужно было глядеть на бумагу — за время, последовавшее после заброски в тыл к немцам, карту района своих действий он изучил досконально.

— Да, знаю… Сухибор и что?..

Ковальский оторвал взгляд от бумаги и посмотрел на капитана:

— Выключи фонарик.

Черняк нажал кнопку, луч света тут же погас. Полагая, что фонарик еще может пригодиться, капитан не стал убирать его, а положил на землю рядом с картой.

— Давай, Ежи, не тяни… Говори, что задумал…

— Не задумал. Просто есть информация, над которой нам обоим нужно серьезно поразмыслить.

— Слушаю тебя…

— Информация, в общем, такая… В гараже службы безопасности Белостока до последнего времени работал наш человек. Три дня назад он был оттуда отчислен. Попал как раз в число тех, кого Золенберг приказал уволить после твоей засады у Сивичей. Немцы-то работников выгнали, однако новых набрать еще не успели. А машины требуют постоянного ухода. Так вот, вчера домой к нашему человеку, который до своего увольнения работал в гараже автослесарем, приехал один из шоферов — немцев, привез для ремонта какую-то деталь. Немец довольно хорошо говорит по-польски и во время ремонта довольно сносно вел беседу с нашим человеком. В ходе этого разговора немец мимоходом сказал, что ему все труднее работать, потому что его стали мучить боли в ногах. На вопрос нашего человека о том, почему он не лечится, немец упомянул, что лейтенант Зипп, которого он возит, шуткой пообещал ему, что через несколько дней ему представится возможность намазать свои ноги целебной грязью…

Ковальский замолчал. Черняк ждал продолжения, но Ежи, ничего не говоря, принялся ковырять веточкой землю возле своего правого ботинка.

— И это все?.. Что же тут необычного?..

— На первый взгляд ничего, — ответил Ковальский, отбросив веточку в сторону, — но только до того момента, пока не узнаешь, что лейтенант Зипп — это адъютант Золенберга, а целебная грязь в нашем округе находится только в одном месте — в озере Чернояр возле деревни Сухибор…

— Погоди… погоди… — Капитан стал растягивать слова, высказывая свои мысли вслух: — Ты хочешь сказать, что этот шофер возит Зиппа… а Зипп, как адъютант, всегда ездит только вместе с Золенбергом… и если этот адъютант пообещал шоферу возможность лечения грязью… а эта грязь лишь возле Сухибора, то Золенберг лично будет в этой деревне?..

Ковальский согласно кивнул головой.

— Получается, что так…

Черняк поднялся с земли, стал вертеть в руках фонарик, обдумывая полученные сведения. Быстро прикинул: сведений о планах группенфюрера получить теперь неоткуда, сроки поджимают, люди в зоне операции находятся под угрозой уничтожения. Придется рискнуть…

— Как, говоришь, произнес Зипп: «…через несколько дней…»?

— Да, именно так. Я сам уточнял у своего человека. Тот дословно передал мне свой разговор с немецким шофером. Немец так и сказал — Зипп произнес буквально следующее: «Через несколько дней, Пауль, тебе представится возможность лично намазать свои больные ноги целебной грязью…»

— «Несколько дней» может означать и день, и два, и неделю?.. — Капитан вновь присел на корточки, включил фонарик и осветил карту. — Да, несмотря на наше неудачное покушение, Золенберг может рискнуть. Сухибор находится всего в пяти километрах от Белостока, стоит на озере Чернояр… Судя по карте, дорога на Сухибор всего одна. Дорога грунтовая, сворачивает с шоссе, идет полями, вплотную к лесу нигде не примыкает. Организовать засаду будет очень сложно.

— Разве у нас есть другой вариант? — вставил Ковальский.

— В том-то и дело, что нет… Придется что-то придумать. Кстати, что выявило наружное наблюдение за Золенбергом?

— Группенфюрер по-прежнему находится в здании городской службы безопасности. Наш наблюдатель доложил мне, что вчера утром во двор здания заехало шесть грузовиков с солдатами. Больше они оттуда не выезжали.

— Охрана?

— По-видимому, да. Они же могут быть и исполнителями по уничтожению населения в небольших селах. Сухибор как раз к таким и относится.

— Сколько было солдат в грузовиках? Что сказал ваш человек?

— Точно он не знает, но пояснил, что в каждой машине может быть примерно по двадцать человек.

— Значит, взвод. Если шесть грузовиков, то получается, что с Золенбергом будет как минимум сто двадцать человек, но может быть и больше. Рота солдат. Для моей группы это довольно много. А если учесть, что мы не будем иметь преимущество внезапности, потому что дорога на Сухибор идет не через лес, то…

Черняк не договорил — из леса раздался легкий свист. Это был сигнал его бойцов о возможной опасности. Капитан и Ковальский умолкли. Через несколько секунд тишину ночного леса нарушило отдаленное грохотание проехавшего по железной дороге состава.

Ковальский посмотрел на часы. Время приближалось к пяти утра.

— Через полчаса подъедет мотодрезина. Так что будем делать, Лесовик?

Ежи впервые назвал Черняка тем псевдонимом, под которым тот фигурировал в радиопередачах. Капитан слегка усмехнулся. Он уже привык к своим позывным, хотя до сих пор не понимал, почему Центр «наградил» его именно таким прозвищем. Но догадывался, что всему виной была та местность, где его группе приходилось действовать. Дремучий лес, глухомань — место обитания как раз для лесовика — персонажа народных преданий, сказаний и легенд. В народном представлении лесовик — это хозяин леса. Возможно, думал Черняк, расчет был именно на психологию — пусть люди думают, что хозяином в лесу являются вовсе не немцы, а бойцы Красной армии, представляющие советскую власть, которая не сломлена, не уничтожена, а просто ненадолго отступила, ушла на время, но обязательно вернется.

— Ты правильно сказал, Ежи, у нас нет другого выбора. Придется организовывать засаду на Золенберга по дороге в Сухибор. Детали я продумаю сам.

— Что потребуется от городского подполья? — спросил Ковальский.

— Продолжайте делать свою работу. Возле столба-указателя двадцать третьего километра я оставлю своего человека с рацией. Так что если для моей группы появится новая информация, сбрасывайте папиросную пачку на прежнем месте.

Ковальский поднялся с земли, размял затекшие ноги. Потом посмотрел на капитана, протянул ему руку и сказал:

— Ну, как это говорят русские: ни пуха ни пера!..

— К черту!..

13

Костры зажгли в тот момент, когда в небе послышался ровный гул самолета. Для летчика горящий внизу огонь, образующий по форме крест, был сигналом того, что костры зажгли свои, а не немцы.

На фоне звездного неба самолет пронесся над лесом гигантской хищной птицей, выплюнул из своего чрева какой-то предмет, развернулся и взял курс обратно, на восток.

— Вижу!.. Слева!..

Старшина Журбин показал рукой вверх, где с неба медленно опускался к земле светлый купол парашюта.