Путешествие по Сибири и Ледовитому морю Врангель Фердинанд

Последняя часть сегодняшнего пути была чрезвычайно затруднительна. Сильный NO ветер поднимал на море большие волны, и они набегали на низменный берег, так что лошади нередко шли по грудь в воде. На небольшом возвышении нашли мы два шпангоута, по-видимому, довольно значительного судна, скрепленные деревянными нагелями; уцелевшие два железных гвоздя заставляли предполагать, что ими была прикреплена внешняя обшивка судна. На WtN, в расстоянии 13-ти верст, видны были тунгусские юрты.

Ночью на 4-е июля ветер перешел к северу. Густой туман то расстилался по земле, то снова поднимался. Поутру термометр показывал 1° тепла, но мы весьма зябли, потому что платья наши были совершенно мокры, а при сильном ветре и влажном воздухе не было возможности развести огня. На рассвете увидели мы, что вся окрестность и наши вещи и платья были покрыты тонкой, белой, окристаллизованной корой солоноватого вкуса. Лошади стояли на своем месте и жевали траву, которая также была покрыта подобной корой. Впоследствии заметил я, что северные и северо-западные ветры всегда покрывают землю такими кристаллами. Речка Конковая при устье около полуверсты шириной.

Сильный ветер препятствовал переправить здесь лошадей, а потому поднялись мы 9 верст выше по реке, где она шире 70-ти сажен, и там счастливо переправились на другой берег. Приблизившись снова к устью реки, переезжали мы через неглубокое озеро, когда вдруг лошадь моего казака чего-то испугалась, поднялась на дыбы и сбросила в воду седока и вьюки, где заключались мой журнал, чай и порох. Пока мы вытащили вьюки, чай и порох были уже совсем мокры и испорчены. Потеря пороху была тем чувствительнее для нас, что мы находились, так сказать, в отечестве медведей и ежечасно могли ожидать встречи с ними, а единственными оружиями нашими оставались теперь лук у якута, топор и два ножа.

Проводники ловили разбежавшихся лошадей, а я поехал к тунгусским юртам, виденным нами вчера. Селение расположено было на нескольких низменных холмах (едомах) и состояло из 13-ти юрт, выстроенных из бревен, шестов и древесной коры. В нем нашел я около тридцати тунгусов и юкагиров с их старшинами. Сюда приходят они в начале лета, т. е. в июне месяце, на рыбную ловлю и охоту на оленей и перелетных птиц. В августе месяце перекочевывают отсюда на берега моря для добычи песцов и мамонтовых костей, а с наступлением морозов удаляются в свои леса и занимаются там ловлей пушных зверей. В декабре месяце тунгусы и юкагиры, собираются в селение Четырех, на реке Алазее, приносят туда ясак и запасаются табаком, порохом и другими потребностями. Остальное время года кочуют они между Колымой и Индигиркой.

Жители и старшины селения, принимая меня за одного из купцов, приезжающих иногда сюда из Колымска для мены пушных товаров на табак и водку, вышли ко мне навстречу. Я объявил им, что я не купец, а проезжающий тойон, что нисколько не переменило их дружеского приема. Они пригласили меня и проводников в свои хижины и радушно угощали нас всем, что только у них было лучшего. Я одарил их табаком и чаем, и выменял себе две новые лодки, потому что наши совершенно изломались.

Доктор Кибер в своем путешествии имел случай коротко познакомиться с этим народом и описал образ его жизни, нравы и обычаи, потому и нахожу излишним помещать здесь мои замечания. По моему мнению, кочующие тунгусы и юкагиры самый счастливейший народ в Сибири. Образ кочевой жизни не привязывает их ни к чему; они переходят с места на место со сем своим достоянием и незнакомы с горестным чувством разлуки с родиной. О будущем они не заботятся и наслаждаются настоящим, а в величайших бедствиях не унывают, надеясь на провидение или на то, что авось все будет лучше. Любимая их пословица: «Чему быть, того не миновать».

Обычная страсть якутов к спорам тунгусам вовсе неизвестна. Они отличаются редкими чувствами преданности к родственникам и друзьям и удивительной чистотой нравов. Характерным является наказание тунгусских девушек, до замужества начинающих шалости любовные: их подводят к дереву и секут до тех пор, пока не обломают все с него сучья. К счастью, деревья здесь невысоки и малосучны.

Ряд холмов, где расположены тунгусские хижины, постепенно возвышаясь, образует на восточном берегу Большой Чукочьей реки значительную горную гряду. Страна эта весьма низменна и прорезана множеством озер; самое значительное из лежащих к северу и изобильное рыбой то, из коего вытекает река Маврина, а к югу от холмов – озеро Островное, образующее реку Якутскую. Здесь две версты южнее тунгусских хижин построен летний балаган колымских жителей.

Западный скат холмов всегда покрыт наносным лесом, между которым тунгусы нашли и показывали мне обломки корабля и доски с железными гвоздями.

В полдень 5-го июля оставили мы гостеприимное селение и отправились далее. Пробираясь между множеством мелких озер, мы достигли морского берега, и здесь, проехав 26 верст, расположились ночлегом под 70°00' широты и 159°41' долготы. Море в двух верстах от берега было покрыто льдом и высокими торосами. Сильный ветер нагонял льдины на берег; они сшибались и ломались с оглушительным треском.

Июля 6-го густой туман покрывал всю окрестность и только к полудню продолжительный NO ветер очистил несколько атмосферу. Термометр показывал 1 ° тепла.

Следуя направлению низменного берега, достигли мы Чукочьего мыса и здесь переночевали в балагане, на берегу Большой Чукочьей реки. Отсюда берег на протяжении десяти верст низменный, но далее становится крут и образует Чукочий мыс, лежащий под 70°01' с. ш. и 159°48' в. д. от Гринвича. Он состоит из сероватой глинистой земли и со стороны моря образует два уступа; высота его до 75-ти футов над поверхностью моря. Скат возвышения его обставлен обломками, вероятно, отторгнутыми какими-нибудь переворотами от вершины и имеющими вид правильных конусов до 20-ти и 25-ти футов высоты.

На вершине мыса нашли мы небольшое озеро, покрытое таким толстым льдом, что лошади безопасно переходили через него.

Отсюда осмотрел я море. Между О и N покрывалось оно неподвижным льдом и торосами, а от O на S носились на нем огромные льдины. В направлении SW 35° берег был низменный, а на NO 8° заметил я возвышение, казавшееся отдельным от берега. Впоследствии открылось, что то был Крестовый остров, самый южный из купы Медвежьих островов.

На всем протяжении от Малой Чукочьей реки до мыса этого имени морской берег низмен и изрезан множеством болот и озер. Чукочья губа, куда впадает река, здесь до пяти верст ширины; западный берег его едва возвышается над поверхностью моря. Снимая берега губы, послал я казака на лодке измерить ее глубину. Он возвратился с известием, что через устье можно переправиться на лошадях, но передовая, пройдя несколько шагов в воде, внезапно по самую шею завязла в наносном иле, так что до поздней ночи напрягали мы все усилия освободить ее.

Уверившись в невозможности переправы, мы расположились здесь ночлегом и бросили в воду невод. Опыт ловли не удался нам, и на другой день вытащили мы неводом только одного чира.

Не найдя брода, поехали мы вверх по Чукочьей и в девяти верстах от ее устья счастливо переправились на другую сторону. Она впадает в море по направлению NO 70°, глубока и между невысокими берегами течет весьма быстро. С холмов, на восточном берегу ее лежащих, принимает она несколько небольших ручьев, составляя на север предел, до которого доходят жители Нижне-Колымска.

С западной оконечности Чукочьей губы пеленговал я мыс этого имени на SO 90°, а вершину Крестового острова на NO 15°.

Июля 8-го, следуя по берегу, достигли мы Крестового мыса, лежащего под 70°17' широты и 159°55' долготы. Он состоит, так же как и Чукочий мыс, из сероватой глины, и возвышается на 65 футов над поверхностью моря. Отсюда берег изгибается на запад. С вершины мыса запеленгован мной снова Крестовый остров на NO 5°. Море было покрыто неподвижным льдом; вдали показывались огромные торосы.

В шести верстах отсюда, к NW, большое озеро длиной 7, а шириной от пяти до шести верст; оно отделяется от моря довольно длинным перешейком шириной в 200 сажен, который хотя не слишком высок, но холмист и с моря походит на гряду небольших конусообразных бугров. Восточная часть его состоит из сероватой глины, а западная из чернозема; в 13-ти верстах от озера впадает в море неширокая, но глубокая река, которую назвал я, в честь сегодняшнего святого, – рекой Св. Прокопия.

В семи верстах от нашего ночлега, на прибрежном льду, лежали зерна, весьма похожие на рожь; впоследствии узнал я, что то были разнесенные ветром семена травы ковыль (Stipa pennata), растущей по всему здешнему берегу.

Июля 9-го удалось мне взять полуденную высоту солнца, определив положение нашего ночлега при устье реки Прокопия под 70°27'44'' широты и 159°43' долготы. Крестовый остров лежит отсюда на NO 20°. Мы продолжали путь по низменному берегу к NW и в 4 верстах от ночлега переправились через устье реки Агафона. Кроме того, перешли мы сегодня через семь высохших ручьев. На всем берегу было много наносного леса, а также несколько обломков мореходного судна с железными болтами и гвоздями.

Июля 10-го отправились мы в 8 часов утра при 7 ° тепла и после шести верст пути достигли Крестового мыса. Он состоит из чернозема и возвышается на 35 футов над поверхностью моря, составляя северную оконечность цепи невысоких холмов, простирающихся на запад. В шести с половиной верстах отсюда остановились мы на ночлег при устье реки Крестовой (от 70-ти до 80-ти сажен ширины). На восточном берегу ее построен балаган, и, кроме того, сохранились здесь две развалившиеся юрты и два креста, по-видимому, весьма давно поставленные. От них река и мыс получили свои названия. По полуденной высоте солнца определил я их под 70°43'33'' широты и 159°15' счислимой восточной долготы от Гринвича. Северная оконечность Крестового острова отсюда была на NO 39°00'; высокий холм в середине острова на NO 62°00'; южная оконечность на NO 66°30', а Крестовый мыс на SO 61°00'. Под вечер небо совершенно очистилось, и я снова пеленговал середину Крестового острова на NO 58°00'.

На берегах Крестовой реки находится несколько озер, на которых гнездилось множество диких гусей. Одна стая их, расположенная недалеко от нас, подняла ночью сильный крик. Вдали показался черный медведь, и гуси бежали от него к нам; лошади также приблизились к стану. Мы вооружились чем могли, и приготовились встретить неприятеля, но он не показывался и, вероятно, испугавшись лая нашей собаки, убежал в тундру. Здесь удалось нам палками убить нескольких гусей.

Июля 11-го поутру густой туман застилал всю окрестность, так что в нескольких саженях нельзя было различать предметов. Желая определить широту места и положение Медвежьих островов, я решился остаться сегодня здесь в ожидании ясной погоды, а с тем вместе желая дать отдых утомленным лошадям. Но на другой день туман все еще продолжался, а сильный северный ветер нагнал с моря густые тучи, так что можно было скорее ожидать снега, нежели ясной погоды, что заставило меня, не теряя времени, продолжить путь. Мы отправились 12-го числа около полудня при 2 ° тепла. В 13-ти верстах от ночлега переправились мы через речку Балгачову и переночевали в 14-ти верстах при устье речки Куродагины; она шириной только 10 сажен, но довольно глубока. Дорога от устья Крестовой до Куродагины была чрезвычайно тягостна для лошадей: волны, набегая далеко на плоский берег, размачивают грунт, состоящий из песка и глины.

13-го числа удалось мне взять полуденную высоту солнца, которая определила положение нашего ночлега под 70°35'37'' широты. Из десяти рассояний луны от солнца получил я 158°55'36'' долготы.

Река Куродагина – от одной до полутора верст в ширину и при устье разделяется на три рукава, из которых два почти высохли. На восточном берегу ее, около четырех верст от устья, находится хорошо сохранившийся балаган. На западной стороне, в десяти верстах от реки и трех и семи верстах от морского берега, тянется на NW довольно высокая цепь холмов, доходящая до реки Куропаточной. Берег, едва поднимающийся над поверхностью воды, состоит из твердой, сероватой глинистой земли; на нем изредка показывалась тощая трава, и все пространство было покрыто слоями соленых частиц и ракушками. В окрестности лежало множество перьев линявших здесь гусей. Наносного леса встречалось мало, и тот был весьма старый, рассыпавшийся от удара копыт. В некоторых из здешних озер вода была почти совершенно черна, вероятно, от сгнивших в ней дерев.

Июля 13-го расположились мы ночлегом недалеко от довольно высокой горы, которую назвал я Северным Парнасом. С вершины ее осматривал я море. В шести верстах от нас, параллельно с берегом, стояли стеной высокие торосы; за ними носились плавающие льдины. На торосах лежало много наносного леса, и от напора льдов на отмели он то поднимался вертикально, то снова падал, что придавало странную жизнь картине.

Нам удалось убить здесь четырех гусей и двух немков.

Июля 14-го погода была ясная; термометр в полдень показывал 9 ° тепла. Я воспользовался благоприятным временем и постарался высушить часть моего пороха: он нам был теперь особенно нужен, потому что провиант наш был на исходе, а далее не было надежды встречать линявших гусей, которых можно бить палками. По полуденной высоте солнца мы были под 71°00'56'' с. ш. и 158°10' в. д.; отклонение магнитной стрелки оказывалось 10°00' восточное.

Пополудни отправились мы далее, следуя по низменному берегу, и в тот день проехали вообще 28 верст на W. Здесь был нам случай испытать наш высушенный порох; мы застрелили несколько гусей. Ночевали почти прямо на W от Северного Парнаса.

На другой день отправились мы в путь при 15 ° тепла и достигли реки Большой Куропаточной устье ее шириной до двух верст, но так мелко, что мы переправились через него вброд. Сегодня проехали мы всего 31-у версту. Цепь холмов, идущая параллельно с берегом, получает от Северного Парнаса SW направление и поворачивается от устья Большой Куропаточной на SO 23°. Здесь начинается так называемый Куропаточий яр, т. е. отвесный высокий берег. Он состоит из слоев никогда не тающего льда, смешанного с черноземом и глиной, и в нем попадаются длинные, тонкие древесные коренья, а в местах, где волны подмывают берег, показываются иногда мамонтовые кости.

Июля 16-го, по полуденной обсервации, широта ночлега оказалась 71°04'20''. Термометр показывал 18 ° тепла. Мы проехали 17 верст по берегу и достигли устья Малой Куропаточной, которая тут шириной около двух верст и течет между двумя рядами холмов, подмывая восточный; западный находится в четырех верстах от берега. Вероятно, некогда все это пространство составляло дно реки. На западной стороне устья находится балаган, но мы не остановились здесь на ночлег и проехали еще 13 верст далее. От устья Малой Куропаточной сначала берег низменный, но вскоре снова начинается крутой яр вышиной от 30-ти до 35-ти футов; он одного образования с предыдущим. Здесь вырыл я несколько кореньев, большей частью березовых, которые были еще так свежи, как будто только что срубленные с дерева, хотя ближайший отсюда лес находится по крайней мере в ста верстах. Узкая низменность между яром и морем состоит из мелкого белого песка и покрыта полуистлевшими мамонтовыми костями. Здесь не встретили мы наносного леса, хотя песчаные слои показывали, что берег часто покрывается водой.

Июля 17-го находились мы под 70°56'48'' широты и 155°31' счислимой долготы. Термометр показывал 16 ° тепла. Столь теплая погода в продолжение трех дней заставила бы нас забыть, что мы находились под 70° с. ш. если бы нам не напоминали того вечно замерзшая земля и необозримые ледяные пространства моря. Три дня тому назад кутались мы в зимние шубы, а теперь легчайшая одежда была уже нам в тягость. Солнце в течение 72-х часов не сходило с безоблачного небосклона.

Испарения Ледовитого моря, усиливая преломление солнечных лучей, беспрестанно изменяли положение и окраенность светила: оно то уменьшалось, то принимало эллиптическую форму или, по-видимому, скрывалось за горизонт и вдруг снова поднималось в полном блеске. Такое странное и великолепное явление продолжалось целый день, и, несмотря на нестерпимую боль в глазах от яркого света и сильной рефракции, я не мог налюбоваться волшебной картиной. Ночью на 17-е число, когда солнце стояло на полуночном меридиане, измерял я секстантом горизонтальный и вертикальный поперечники; первый был 3715, а второй 2820.

Июля 18-го показались на горизонте небольшие облачка, но над нами небо было ясно. Поднявшийся к вечеру сильный северный ветер нанес густые тучи и принудил нас снова закутаться в шубы. Плоский берег изрезан здесь мелкими озерами и покрыт наносным лесом. На расстоянии 19 верст, которые сегодня мы проехали, впадают в море четыре реки. Первая и значительнейшая из них называется Большая Конечная. Две версты от нее – Малая Конечная. Еще четыре версты далее течет река, названия которой проводники мои не знали, и наконец четвертая – Шкулева, где мы расположились ночлегом. Все эти реки извиваются в крутых берегах, прорезывая цепь невысоких холмов. На берегах Большой и Малой Конечных выстроены балаганы.

Вьючные лошади наши были так измучены, что мы разложили часть поклажи их на других, а проводники мои пошли пешком.

Июля 19-го северный ветер усиливался; все утро шел дождь, а к полудню, несмотря на 11° тепла, выпал порядочный снег. После полудня проехали мы 9 верст по берегу, переправились через довольно широкую речку и, проехав еще 3 версты, достигли Лагачкина – восточного протока реки Алазеи. Глубокий и быстрый проток этот течет большими излучинами в крутых берегах и неподалеку от устья раздваивается и образует остров, который от W к О имеет до двух верст протяжения. Мы переправились через реку в том месте, где она до 150-ти сажен ширины, проехали 3 версты далее и, снова переправившись через другой рукав Алазеи, так называемый Большой Алазейский проток, расположились потом недалеко от берега на ночлег.

Алазея самая значительная река из впадающих в море между Колымой и Индигиркой. Она вытекает под 67° широты из Алазейских гор, принимает в себя множество побочных рек с гор и из озер, довольно глубока и, образуя в течении своем крутые изгибы, впадает в море пятью рукавами; два восточных протока, через которые мы переправлялись, самые важнейшие, а остальные три маловодны и нередко совершенно высыхают.

Рукава Большой Алазейский и Лагачкин образуют остров, в NNW направлении имеющий до 12-ти верст протяжения. Лагачкин рукав течет при устье между низменными берегами чрезвычайно быстро; от западной оконечности берега идет здесь в море длинная песчаная коса. Тут, к великой радости моей, нашел я моих проводников – якутского старшину Сазонова с шестью свежими лошадьми для смены. Он приехал сюда по прежде заключенному условию из ближайших якутских селений (в расстоянии 150-ти верст) и ожидал меня уже пять дней.

Слабый ONO ветер очистил атмосферу, и 20-го июля термометр возвысился до 11°. После долгого времени одиночества общество наше увеличилось, и я решился провести здесь целый день. Мы забросили сеть и поймали шесть больших нельм и до двадцати чиров, чем и угостили наших новых знакомцев, а они, со своей стороны, помогли нам починить лошадиную сбрую и исправить почти развалившиеся лодки.

На другой день в 4 часа пополудни отправились мы далее на свежих лошадях. Десять расстояний луны от солнца определили долготу нашего ночлега в 153°43'10 и убедили меня в верности моего счисления. Отклонение магнитной стрелки было 10°00' восточное. В 13-ти верстах от ночлега, переправившись еще через один рукав Алазеи, мы достигли Малого Алазейского протока и переехали через него вброд. Здесь остановились ноевать. Низменный берег покрыт был тощей, редкой травой и множеством наносного леса.

Июля 22-го сильный восточный ветер покрыл небо тучами, перешел к вечеру на север и нагнал густой туман. В полдень термометр показывал 9 ° тепла. Мы находились под 70°48'46'' широты и 152°59'44'' долготы, определенной десятью расстояниями луны от солнца. Следуя направлению берега, переправились мы в шести верстах от ночлега через речку Булгину. Проехав еще 11 верст, переправились опять через небольшую речку, которая в двух верстах от устья речки Блудной. Она течет чрезвычайно быстро между крутыми берегами, и ширина ее до 80-ти сажен.

Сильный ветер не позволил нам переправиться через устье на маленьких лодках и принудил подвинуться по отмели на N до 5 верст от устья. Здесь переехали мы через оба рукава по льду, и в восьми верстах отсюда остановились ночевать при устье реки Вшивой, под 70°55' счислимой широты и 152°15' долготы.

Вшивая река довольно глубока, течет между уступистыми берегами и шириной при устье до 80-ти сажен. Юкагиры называют ее Пилой, потому что быстрым течением подмывает она берега и увлекает за собой землю, открывая таким образом в нижних слоях множество мамонтовых костей. На восточном берегу находятся балаган, юрта и большой деревянный крест, по словам жителей берегов Индигирки, выброшенный сюда морем вместе с наносным лесом. На нем была некогда вырезана надпись, но я едва мог разобрать несколько букв без всякой связи.

Июля 23-го проехали мы по низменному берегу 26 верст и переночевали у речки Делокобой. Мы расположились на довольно возвышенном месте. Ночью сильный северный ветер нагнал воду на берег и принудил нас искать другого убежища, но и туда начали достигать волны, так что с трудом переправились мы на близлежащий холм. На другое утро, с переменой ветра, вода сбыла, и мы продолжали путь по низменному берегу. В пяти верстах отсюда достигли мы Колымского протока, восточного рукава Индигирки. Резкий северный ветер охладил температуру, и в полдень было только ° тепла.

Колымский проток шириной до трех верст и отделяет от твердой земли Колесовский остров, северная часть которого была покрыта туманом. Вдоль восточного берега проехали мы 6 верст, переправились через реку Пропадшую и в 5 верстах от нее остановились возле устья Блудной. Место ночлега было под 71°00' счислимой широты и 151°10' долготы.

Река Блудная течет на NW в Колымский проток, при впадении разделяется она на два рукава: Малую и Большую Блудную. Здесь нашли мы несколько семейств прибрежных индигирских жителей; их привлекли сюда рыбная ловля и хорошие пастбища. У них оставил я, под надзором якута, моих лошадей, а сам с казаком и одним из туземцев отправился на лодке в селение Едомку, лежащее в 60-ти верстах отсюда. Так называемое здесь лето, кажется, уже кончилось – 25-го и 26-го июля шел снег с градом, и в последние дни месяца термометр, под вечер, показывал 1° холода.

Медленно подвигались мы против течения реки, несмотря на то, что четыре собаки тянули лодку бечевой и проводники гребли, а где позволяли изгибы реки, ставили мы парус из оленьей шкуры. После шестнадцати часов пути мы достигли деревни Едомки, лежащей под 70°56'31 широты и 151°06' долготы, при впадении Петровой в Колымский проток. Селение состоит из трех юрт и одной избы. Они были пусты: все жители занимались рыбной ловлей и охотой. Приближение зимы было уже здесь заметно. Снег, на полфута глубиной, покрывал всю окрестность. Холодный, резкий ветер принудил нас остановиться. Вечером приехал индигирский мещанин Кочевщиков, надеясь запастись черкесским табаком; здешние жители выменивают его иногда за мягкую рухлядь и рыбу у проезжающих русских купцов.

Прибытие этого, по крайней мере 80-летнего, но доброго и разговорчивого старика произвело приятную перемену в нашем обществе. Я одарил его табаком, и мы довольно весело провели вечер.

Зная хорошо все побочные реки и протоки Индигирки, он обещал нам сопутствовать до Русского Устья. Мы отправились на другой день вместе. Дорогой рассказал мне Кочевщиков историю своей жизни, довольно замеча– тельной.

Он родился в Киренске. На 15-м году жизни взял его брат с собой в путешествие вниз по реке Лене.

В прежние времена здешние жители, не привязанные ничем к своей родине, скудно наделенной потребностями жизни и не имевшей для них ничего привлекательного, часто предпринимали целыми обществами подобные поездки без всякой определенной цели. Вместе с Кочевщиковыми поехали до сорока человек мужчин и детей. Они отправились под начальством киренского мещанина Афанасия на коче вниз по Лене, в надежде найти изобильнейшие страны. Две зимы провели они в безлюдной тундре, скудно питаясь рыбой, но собрали множество мамонтовых костей. На вторую зиму многие из их спутников умерли; в том числе был и мещанин Афанасий. Тогда старший Кочевщиков как опытнейший водоход принял начальство над остальными.

Они достигли Ледовитого моря и долго носились по волнам его, борясь с бесчисленными недостатками и опасностями и сами не зная, где находились. Наконец при устье реки Индигирки потерпели они кораблекрушение. Здесь братья разлучились со своими товарищами, собрали немногие уцелевшие вещи и пошли внутрь страны. На берегу реки, изобильной рыбой, построили они хижину и провели там зиму. Хотя жилище их лежало только в 15-ти верстах от селения Едомки, но с жителями они не видались, потому что прежде много наслышались о хищности и разбоях туземцев.

На следующее лето увидели они двух человек и решились убить их, но, прежде нежели братья исполнили свое намерение, объяснилось, что пришельцы были также русские искатели счастья. Братья угостили своих гостей и они уговорили их предпринять вчетвером путешествие на коче вверх по Индигирке. Братья согласились, но на третью ночь тайно покинули судно и убежали в свою хижину.

На мой вопрос: «Почему они так поступили, когда настоящее существование их не представляло им ничего привлекательного, а в путешествии они могли надеяться достигнуть своей родины?» – старик отвечал мне, что в те времена, если товарищи на одном коче разделялись на две партии, существовало обыкновение при первой добыче выходить на берег и решать оружием, кому она должна принадлежать. Видя, что их товарищи сильные и здоровые люди и не надеясь с ними справиться, Кочевщиковы решились лучше возвратиться в свою пустыню.

Здесь провели они еще полтора года и, наконец, на пятую зиму, преследуя оленя, случайно приблизились к селению Русское Устье, состоявшему тогда из шести юрт. В нем жили 15 человек русских. Кочевщиковы, которым кочевая жизнь надоела, также тут поселились. О товарищах первого своего путешествия они ничего не слыхали.

Старик, казалось, был очень обрадован, что нашел человека, который еще в первый раз слышал его похождения. Мы прибыли уже в Станчик 27-го июля, а он все еще продолжал рассказывать. Небольшое селение Станчик состоит собственно из избы, юрты, уроса и двух сараев, но тогда было оно особенно оживлено, потому что все народонаселение Едомки перебралось сюда на житье, со всем своим домашним скарбом. Здесь волны выкидывают на берег множество наносного леса, а речка Лундушина, впадающая при селении в Колымский проток, обилует рыбой. Станчик лежит под 70°51' широты и 150°12' долготы.

На другое утро (28-го июля), при легком северном ветре и 3 ° тепла, отправились мы далее и достигли, после 23 часов езды, Русского Устья, где старый Кочевщиков принял нас с истинным гостеприимством. Здесь решился я прожить до половины сентября, привести в порядок мои замечания и опись и с наступлением зимы отправиться в обратный путь ближайшей дорогой – через тундру. Мне отвели особый дом, где расположился я довольно удобно. Когда погода позволяла, я предпринимал поездки внутрь страны и занимался астрономическими наблюдениями. Между прочим шестью полуденными высотами определил я положение места в 71°00'19'' широты, а 78 расстояний луны от солнца, по десяти счислениям, дали мне 149°30'53 долготы. Отклонение магнитной стрелки, по соответствующим азимутам, было 10°00' восточное.

Небольшое селение Русское Устье состоит собственно только и четырех хижин, с немногими, принадлежащими к ним строениями. Оно на западном берегу западного рукава Индигирки, который называется Русским Устьем.

В двух верстах отсюда другая деревенька, Усть-Елон, при речке этого имени, и состоит только из двух изб и трех юрт. Речку в верхних частях якуты называют Бюрюлах.

Народонаселение трех селений: Едомки, Русского Устья и Елонского Устья, простирается, по последней ревизии, до 108-ми человек мужчин. Они все русские и называются вообще индигирскими жителями. Главные промыслы здесь – рыбная ловля, охота и сбор мамонтовых костей. Рыба составляет почти единственную пищу туземцев. На берегах моря ловят они очень искусно песцов, и шкуры их, так же как мамонтовые кости, меняют нижнеколымским и другим купцам на разные потребности жизни. Во избежание споров при охоте туземцы разделили между собой всю страну: селению Едомке принадлежит пространство до устья Куродагиной, а Русскому Устью и Усть-Елонску – земля между реками Яной и Кондратьевой. Говорят, что эти границы строго наблюдаются при устройстве ловушек для песцов.

Летом рыбной ловлей занимаются только женщины и дети. Мужчины расходятся по тундре на оленью и гусиную охоту и собирают мамонтовые кости, составляющие один из важнейших предметов здешней торговли. Собранные и вырытые кости складываются вместе; каждый хозяин замечает свою кучку и зимой на нартах отвозит добычу домой. Не помнят примеров, чтобы охотник завладел чужой кучей.

По словам здешних жителей, гуси и лебеди во время линяния гораздо более посещают берега Индигирки, нежели Колымы, а, напротив, Колыма изобилует более вкусной рыбой. Озера в окрестностях Индигирки обильны так называемой красной рыбой, которую не должно, однако, смешивать с породами рыб, носящими такое название в России.

Индигирские жители гораздо трудолюбивее и промышленее колымцев, но несмотря на то, колымцы живут в большом довольстве, что происходит оттого, что селения по берегам Колымы лежат, так сказать, на большой дороге якутских купцов, закупающих меха, и потому жители Колымы всегда с выгодой могут сбывать добычу своей охоты, продавая меха за чистые деньги или променивая на разные потребности жизни. Они не бывают вынуждены уступать свои товары купцам за какую-нибудь цену и в случае слишком невыгодного для них торга, находя более совместничества между приезжими, могут ожидать выгоднейшего покупщика.

Индигирка, напротив, течет в стороне, и возможность сбыта произведений здешнего края ограничивается только малым числом торгашей из Якутска и Колымска, предпринимающих отдаленное и трудное путешествие единственно в надежде на значительную только выгоду. Бедные жители Индигирской пустыни вынуждены продавать свои товары монополистам по самым дешевым ценам или лишаться средств приобрести себе самые необходимые потребности, как то – одежду, невода и пр. Потому, имея большие склады драгоценных мехов и мамонтовых костей, с трудом доставляют себе индигирцы ежедневное пропитание и часто не в состоянии приготовить запасов на зиму.

Вблизи Русского Устья видны следы больших селений и станов, но неизвестно, кому они принадлежали. По древнему и довольно общему преданию обитало здесь некогда многочисленное и могущественное поколение омоков: они двинулись отсюда на запад, где, однако, сколько мне известно, не осталось от них никаких следов.

Первые русские пришельцы, поселившиеся здесь, нашли на берегах многочисленных протоков Индигирки уже полуразрушенные юрты, землянки и очаги, и в них разные домашние сосуды. Доныне находят еще иногда здесь топоры из яшмы и разные орудия, совершенно отличные от употребляемых ныне. Вообще не одно предание, но и самая страна свидетельствует, что здесь жил некогда многочисленный, но впоследствии исчезнувший народ.

В Русском Устье посетили меня немногие жители соседних селений и привезли мне драгоценнейшее лакомство – так называемый олений здор, т. е. жир со спины оленя; со своей стороны одарил я их чаем и табаком.

Сентября 2-го показались на Индигирке первые льдины. Еще прежде при берегах образовались уже закраины, а через три дня река стала, так что 5-го сентября можно было ездить по ней на санях.

Начальник Усть-Янской экспедиции, лейтенант Анжу, прибыл сюда 23-го сентября, окончив опись берега Ледовитого моря от устья Яны до Русского Устья. Я также привел в порядок все свои наблюдения и замечания и мог отправиться в обратный путь.

Время года не позволяло мне возвратиться прежней дорогой по берегу, ибо там морозы гораздо сильнее и снег бывает столь плотен, что лошади не в состоянии выгребать из-под него травы. По этот причине, а также сокращая возвратный путь, решился я ехать прямо через тундру. Сентября 26-го отправился я в нартах на собаках в селение Едомку, а отсюда на лошадях поехал через пустынную, безлюдную тундру к якутскому селению у реки Алазеи, где переменил лошадей, и 6-го октября прибыл в Нижне-Колымск.

На 10-дневном переезде не встретилось ничего замечательного, кроме многочисленных стай волков, особенно по ночам весьма беспокоивших наших лошадей и вынуждавших нас всегда быть готовыми к обороне. У одной такой волчьей стаи удалось нам отбить полуоглоданного оленя, что было для нас весьма важно; вся наша провизия, кроме немногих сухарей, тогда уже издержалась.

Третье путешествие по льду. – Приготовление. – Поветрие между собаками. – План путешествия. – Поездка на север. – Нападение белого медведя. – Склад провианта во льду. – Высокие торосы. – Второй склад провианта. – Разделение экспедиции. – Ложные признаки земли. – Соединение экспедиции. – Вторая поездка на север. – Ломка льдов. – Шелагский мыс. – Возвращение на берег. – Походск. – Голод. – Приезд в Нижне-Колымск. – Наводнение.

Лето 1821 года, краткое, но обильное всякого рода неудачами для жителей Нижне-Колымска, миновалось. Наступила долгая, мучительная зима. Бедствие было всеобщее. Несчастная оленья охота и от разлития рек и раннего наступления зимы неудавшаяся рыбная ловля имели неизбежным следствием общий голод. К тому присоединилось новое, дотоле в Нижне-Колымске неслыханное несчастие: сильное поветрие на собак похитило большую часть этих полезных, необходимых здесь животных.

Летом показались уже разные прилипчивые болезни между собаками на берегах Индигирки, Яны и Лены, а с наступлением зимы обнаружились и в Колымском округе. Зная, что успех и даже вся возможность моего путешествия по льду зависели единственно от числа годных к езде собак, я употреблял всевозможные средства к их сохранению: хотел собрать, по крайней мере, сто здоровых собак немедленно отправить их к Большому и Малому Чукочьим, кормить там на счет экспедиции и для предосторожности прекратить всякое сообщение их с окрестностями. На тех же собаках должно было перевезти часть наших рыбных запасов в балаган, построенный летом при Большой Баранихе. Но прежде, нежели успели мы привести все в исполнение, поветрие до такой степени усилилось, что вместо 96-ти собак, необходимых для поездки, собрали мы только 36. Тотчас были они отправлены в Чукочье и почти все остались живы.

Падеж усиливался с морозом со дня на день и распространился наконец по всем деревням и селениям округа, до того, что здоровая собака сделалась даже редкостью. Жители здешних стран привыкли, так сказать, к ежегодно возобновлявшимся недостаткам жизненных припасов и переносят такое несчастие с какою-то безмолвной покорностью судьбе, но потеря собак, столь необходимых для их существования, привела всех в отчаяние. Люди сами должны были впрягаться в нарты и на себе перевозить в свои жилища дрова и собранную на берегах разных речек рыбу. Наконец, без собак не могли они заниматься единственным своим промыслом – ловлей пушных зверей. Столь беспомощное состояние распространило повсюду горесть и уныние.

Таким образом встретили мы 1822 год. Время отъезда нашего приближалось. Видя невозможность достать себе все нужное на Колыме, я послал надежнейшего казака на берега Индигирки, где поветрие уже прекратилось, поручив ему собрать по крайней мере 60 собак, хорошо накормить, привести в Большое Чукочье и там ожидать дальнейших приказаний. Марта 5-го получил я донесение, что посланный мог достать только 45 хороших собак, но привел их благополучно в назначенное место.

С уменьшением морозов поветрие начало ослабевать; наконец оно вовсе прекратилось, но бедные жители Колымска потеряли более четырех пятых из своих собак. Большее число их сохранилось у казаков здешней станицы, и, видя мое затруднение при недостатке необходимых для поездки животных, вместе с некоторыми гражданами, добровольно, с редкими самопожертвованием и готовностью предложили они мне 20 нарт в полных упряжках. Таким образом имели мы, считая находящихся в Чукочьем, около трехсот собак. К несчастью, не более 60-ти из них, следовательно, только пять упряжек, были годны для дальнего путешествия, а остальные слишком слабы и ненадежны. Такое обстоятельство произвело существенную перемену в первоначальном плане моего путешествия. Разделить экспедицию на два отряда не было возможности, Также нельзя было начать поездки от устья Большой Баранихи, ибо зимой, при недостатке собак, не успели перевезти туда необходимого провианта. С большим трудом удалось нам запасти все нужное только в Сухарном.

Наконец все приготовления были окончены, и мы могли отправиться в путь. Нагрузив нарты потребностями путешествия, а также остатками запасов сушеной и свежезамороженной рыбы, я выехал 10-го марта из Нижне-Колымска, в сопровождении мичмана Матюшкина, штурмана Кузьмина и матроса Нехорошкова[179]. Кроме пяти нарт для путешествия, запряженных лучшими и надежнейшими собаками, имели мы еще 19 нарт для провианта, которые, как и в прежних путешествиях, тотчас по разгрузке должны были возвращаться назад. Между проводниками находился один знавший чукотский язык и мог служить в случае нужды переводчиком.

Марта 12-го приехали мы в Сухарное и занимались весь следующий день разными приготовлениями. Марта 13-го начали мы путешествие по Ледовитому морю, имея с собой на 40 дней провианта и на 35 дней корма для собак. На следующий день достигли Большого Баранова Камня и по возможности нагрузили нарты наносным лесом. Зная по опыту, что попадающаяся обыкновенно в этих странах лиственница тяжела и худо горит, еще в прошлом году велел я заготовить березовых дров по берегам Анюя (по Колыме береза не растет); они были доставлены в Нижне-Колымск и для большей легкости высушены. Мы взяли с собой таких дров на 15 дней и кроме того на 10 дней (4 пуда) рыбьего жира, смешанного с мхом и стружками, и наконец, у Баранова Камня запаслись лиственницей, так что имели топлива дней на сорок, от чего нарты наши были в начале очень тяжелы.

В полдень 16-го числа поехали мы далее, при резком восточном ветре, пасмурной погоде и сильном снеге. Северная и северо-западная части Баранова Камня состоят из шиферных утесов в 6 сажен вышиной, отвесно спускающихся в море и только изредка прорезанных узкими низменными долинами.

Проехав 8 верст, достигли мы северной оконечности Баранова Камня. Здесь стоит несколько отдельных каменных столбов, называемых туземцами кекуры, что придают мысу издали вид древнего полуразвалившегося замка.

Дальнейший путь в море взяли мы на NO 30°. В этом направлении намеревался я проникнуть до 71 ° широты, где мы пересекли бы меридиан Шелагского мыса в расстоянии 150 верст. Там предполагалось устроить складку провианта и отослать часть нарт в Нижне-Колымск, а с остальными продолжать исследование на NO и NW. Таким образом, путешествие наше послужило бы продолжением прошлогоднего и могло привести к удовлетворительным выводам о предполагаемом существовании земли к северу.

Удалившись на 1 версты от берега, встретили мы значительную гряду неправильных высоких торосов и проехали между ними 18 верст. Не столько усталость, сколько повреждение двух нарт заставило нас расположиться здесь ночлегом. Транспортные нарты далеко отстали и уже поздно ночью соединились с нами в самом жалком положении. От езды через торосы так они пострадали, что мы вынуждены были большую часть наших березовых дров употребить на починку. Эта скучная работа занимала нас весь следующий день, и только в 11 часов 18-го марта можно было продолжать путь.

Погода была пасмурная. При 13° холода и резком северо-западном ветре шел сильный снег. Торосы уменьшались, наконец вовсе прекратились, и вместо того очутились мы на необозримой равнине, уставленной снежными волнообразными буграми. В мягком снеге нарты не столько повреждались, как в середине торосов, но зато собаки здесь чрезвычайно утомлялись. Плотность и высота (до двух сажен) наносных снежных слоев доказывали, что здесь часто выпадает сильный снег, а направление их заставляло предполагать, что здесь господствуют восточные ветры.

По полуденному наблюдению находились мы под 69°56 широты. Счислимая долгота была 0°14' на восток от Большого Баранова Камня[180]. Сегодня (18-го марта) проехали мы только 23 версты по причине позднего выезда, а главное – от плохого состояния транспортных нарт, беспрестанно ломавшихся и вынуждавших нас останавливаться. Нам удалось убить здесь большого белого медведя. Мясо и жир подкрепили наших собак. Ночью холод усилился до 25°. Несмотря на то, что мороз продолжался весь следующий день, по совершенному безветрию стужа не очень была чувствительна. К полудню атмосфера прояснилась. Большой Баранов Камень виден был от нас на расстоянии сорока верст, по направлению SW 11°.

С 9 часов утра до полудня проехали мы по довольно гладкой ледяной равнине 18 верст. Здесь по полуденному наблюдению определено 0°12' широты в 0°50' восточной счислимой долготы от Баранова Камня. После полудня поехали мы далее и сделали сегодня вообще 36 верст. Сильный северо-западный ветер и густая метель принудила нас ранее обыкновенного расположиться ночлегом. Транспортные нарты сегодня также отстали. Из 16-ти три были уже разгружены и отправлены в Нижне-Колымск; 14 нарт поздно ночью соединились с нами, но не привезли никаких известий о двух остальных.

Я весьма беспокоился об их судьбе, потому что здесь водится множество белых медведей. Один из них ворвался даже к нам в лагерь, но был убит прежде, нежели успел причинить какой-нибудь вред. Мы провели ночь в мучительной неизвестности об участи наших спутников. На другой день, едва начало светать, отправил я людей на поиски. Наконец прибыли отставшие и донесли, что, потеряв среди метели следы других нарт, они вынуждены были за наступившей темнотой остановиться и провести холодную ночь без огня, почти без пищи, в беспрерывном страхе нападения белых медведей. Только криком и лаем собак избавлялись она от своих ужасных неприятелей. Здесь во льду устроили мы складку провианта, назначенного на возвратный путь, и отправили три разгруженные нарты в Нижне-Колымск.

Северо-западный ветер крепчал, и метель становилась сильнее. Термометр показывал 18° холода. Несмотря на пасмурную погоду, удалось нам взять полуденную высоту солнца и определить широту места в 70°19 ; счислимая долгота 1°6' восточная.

Марта 21-го ветер стих и перешел к востоку. Небо несколько прояснилось, но края небосклона были покрыты тучами. Термометр показывал 19° холода. В 10 часов поехали мы далее, через торосы, в северо-восточном направлении. По полуденному наблюдению находились мы под 70°26' широты и 1°22' счислимой долготы на восток. Вечером удалось нам убить большого белого медведя, который в жару сражения ранил трех наших лучших собак. Некоторые из проводников, недовольные тощей пищей, решились, несмотря на всеобщее отвращение, отведать поджаренного медвежьего мяса и уверяли, что оно очень вкусно. К ночи термометр при сильном восточном ветре показывал 25° холода.

Исправив поврежденные в торосах нарты, мы отправились 22-го марта далее. По полуденному наблюдению определена широта 70°39', а счислимая долгота была 1°51' восточная. Отклонение ручного компаса было 14 ° восточное.

С большим трудом втаскивали собаки нарты наши из глубокого снега на высокие торосы; потому мы подвигались весьма медленно и проехали сегодня только 14 верст, когда насупление ночи и общая усталость вынудили нас остановиться. Транспортные нарты прибыли к ночлегу шестью часами после нас. Опасаясь, чтобы сильная метель, затемнявшая воздух, не рассеяла их, я перед отъездом приказал им держаться всем вместе. Таким образом были они в состоянии подавать взаимно помощь и, наконец, после многих трудов и опасностей все счастливо с нами соединились.

К общей радости, 23-го марта подул так называемый во всей северо-восточной Сибири теплый ветер, с OSO. При ясной погоде оказывал он самое быстрое влияние на температуру, так что ртуть термометра в короткое время поднялась до 1 ° холода. Мы спешили воспользоваться благоприятной погодой. Палатки, нарты и шесты в миг обвесились измокшим платьем и бельем для сушки. Вывешенные одежды, общая заботливость найти себе лучшее, более ветру подверженное место и, наконец, видимое наслаждение от вдыхания теплого воздуха составляли комическую картину.

Отсюда посылал я мичмана Maтюшкина с двумя нартами на восток для исследования: не становятся ли там торосы проходимее? Часа через два он возвратился с известием, что к востоку торосы не уменьшаются, но на запад заметили довольно гладкую полосу льда, по которой, вероятно, езда будет удобнее. Мы тотчас нагрузили нарты и отправились на запад. В полдень находились мы под 70°42' широты и 1°51' счислимой долготы на восток. Но и здесь вскоре встретили мы огромные крутые торосы. Езда между ними была сопряжена с большими опасностями и трудами. Между прочим, при переправе через один из высочайших торосов, когда поднялись мы на самую вершину его, ремень, прикреплявший упряжь к моим саням, лопнул.

Собаки стремглав полетели вниз, а я с нартой остался недвижим на вершине. К несчастью, собаки встретили свежий медвежий след, с лаем и визгом бросились за зверем и вскоре исчезли у нас из вида. Положение наше было критическое. Потеряв лучшую упряжь, надобно было оставить мою нарту. Мы долго и напрасно искали убежавших собак и наконец нашли их почти в четырех верстах от нас, в самом жалком положении. Длинный ремень, волочась за ними, зацепился в трещине между двумя льдинами и остановил их, причем они совершенно выбились из сил, стараясь вырваться.

Хотя в течение четырех часов проехали мы только 6 верст, но вынуждены были остановиться на ночлег и расположились под защитой льдины, величиной во все стороны до 8-ми сажен. На SO лежала длинная гряда высоких торосов. Как обыкновенно, транспортные нарты отстали и прибыли к ночлегу шестью часами позже нас; в течение десяти часов подвинулись они только 6 верст. Ночью ветер перешел на SW и начал крепчать, но к утру стих, и мы выехали при облачном небе и 11° холода. Около полудня шел снег.

Трудность сегодняшнего (24-го) путешествия превосходила все, доселе нами испытанное. С помощью пешней пробивались мы через гряду плотных торосов неимоверной вышины. Лед их был чрезвычайно тверд. Местами был он смешан с голубоватой глиной и крупным песком. Почти на каждом шагу ломались нарты и рвалась упряжь. Несмотря на все предосторожности, сани скользили с гладких хребтов торосов и падали в промежутки, подобные оврагам. Вытаскивать оттуда нарты, держась на узкой и скользкой полосе льдин, стоило несказанных трудов. Люди и собаки совершенно измучились. Все более или менее были ушиблены.

После 6-ти часов беспрерывных усилий подвинулись мы только на 5 верст и для отдыха, а преимущественно для исправления поврежденных саней, решились остановиться. Особенно транспортные нарты сильно повредились и причиняли нам беспрестанные остановки. Потому положили мы здесь во льду устроить главный склад запасов и все разгруженные нарты отправить в Нижне-Колымск. Тотчас приступили к работе, вырубили во льду два больших углубления и положили туда все наши запасы и корм для собак. Сверху покрыли все тщательно большими льдинами, а щели и скважины между ними засыпали снегом и залили водой, так что при морозе в короткое время образовалась твердая масса, непроницаемая для медведей. Окончив работу, принялись мы за починку нарт; и тут также много было дела. Проводники наши, возвращавшиеся в Нижне-Колымск, так радовались избавлению от неимоверно трудного путешествия, что, несмотря на усталость, весело и дружно принялись за работу и скоро все кончили. Остаток дня провели они в песнях, плясках и разных играх.

К вечеру атмосфера прояснилась, и мы увидели на горизонте два возвышения. Одно из них лежало на SW 19°, и мы приняли его за Большой Баранов Камень. По счислению отстоял он от нас в 130-ти верстах. Другое, лежало на SW 5°, но были ли то действительно горы или только густые облака и пары, – точно сказать было невозможно.

По пеленгам первого возвышения определил я положение наше, совершенно согласовавшееся со счислением. Оказалось, что дальнейший восточный пункт нашей прошлогодней поездки находился от нас в 30-ти верстах к западу. Мы провели здесь ночь и на следующее утро (26-го) отослали 13 разгруженных нарт в Нижне-Колымск. Накануне отправил я мичмана Матюшкина, на двух нартах, с провизией на пять дней, в северо-восточном направлении для исследований, а сегодня сам в сопровождении штурмана Козьмина, на трех нартах с провизией на три дня, поехал прямо на север. Мы условились соединиться 29-го числа у заложенного склада провианта, где для облегчения собак оставили наш большой урос.

Отъехав 14 верст от места ночлега, находились мы, по полуденному наблюдению, под 70°52' широты и 1°56' счислимой восточной долготы. Здесь мало-помалу исчезают торосы, состоящие из вечного, никогда не тающего льда, а место их заступают другие, образовавшиеся от наслоения льдин. Они отличаются от предыдущих зеленовато-синим цветом, обнаженными острыми вершинами и некоторой правильностью форм. Мы встретили гладкую, не покрытую снегом полосу льда (вероятно, недавно замерзшую полынью) по направлению на WNW. Проехав по ней около пяти верст, к немалому удивлению заметили мы старые санные следы, и по ближайшем наблюдении оказались они нашими, сохранившимися от прошлогодней поездки. По вычислению, мы находились по крайней мере в 85-ти верстах от тех мест, где в прошлом году ездили; должно предполагать, что господствовавшие здесь во все лето северо-западные ветры подвинули целиком всю ледяную поверхность на восток.

Между новыми торосами попадались нам иногда торосы старого образования, и возле одного из них расположились мы ночевать, проехав 51-у версту. Бока тороса были совершенно покрыты крупным песком, что мы и прежде уже неоднократно замечали при торосах старого образования. Вечером и ночью небо было ясно; термометр показывал 20° холода при слабом юго-восточном ветре. Весь горизонт был обставлен торосами, и только изредка попадался разломанный лед, смешанный с илом и песком. Поутру 27-го марта находились мы под 71°13' широты; счислимая долгота была 2°13' восточная. Штурман Козьмин с вершины тороса увидел на NO два холма; тотчас навели мы в ту сторону зрительные трубы, но ничего не могли открыть.

Простым глазом можно было довольно ясно отличать два темно-синие возвышения, окраенные как горы, и то исчезавшие, то снова являвшиеся. Высочайшее из них запеленговано на NO 40°. Мнения наши относительно их были различны, но мы оба, я и Козьмин, наверное полагали, что видим землю, а наши проводники уверяли, что то были подымавшиеся из открытого моря пары, издали получавшие темно-синий цвет.

Отъехав отсюда с версту на NO 40°, встретили мы замерзшее во льду и почти уже сгнившее дерево. Чем дальше мы ехали, тем явственнее становились замеченные нами возвышения, и скоро приняли они вид недалекой гористой земли. Холмы резко окраились; мы могли различать долины и даже отдельные утесы. Все уверяло нас, что после долгих трудов и препятствий открыли мы искомую землю. Поздравляя друг друга с счастливым достижением цели, мы спешили далее, надеясь еще до наступления вечера вступить на желанный берег. Но наша радость была непродолжительна, и все прекрасные надежды наши исчезли. К вечеру переменой освещения наша новооткрытая земля подвинулась по направлению ветра на 40°, а через несколько времени еще обхватила она весь горизонт, так что мы, казалось, находились среди огромного озеа, обставленного скалами и горами.

Потеряв едва родившуюся надежду, остановились мы в самом неприятном расположении духа на ночлег, проехав сегодня между торосами всего 40 верст. При 16° холода веял резкий ONO ветер. На другое утро (28-го), к досаде, увидели мы повторение вчерашнего оптического явления. По странному преломлению лучей, отраженных от дальних и ближних торосов, на низший, сгущенный парами слой атмосферы, казалось нам, что мы находились среди низменной, изрезанной плоскими холмами тундры. Проехав еще 11 верст, мы достигли, по полуденному наблюдению, 71°34' широты и 2°51' счислимой долготы. Отклонение магнитной стрелки было 17° восточное. Не заметив ни малейшего уменьшения торосов и не предвидя, по прежним опытам, никакой скорой перемены, я решился возвратиться отсюда назад, чтобы в определенное время прибыть к нашей складке провианта. Возвратный путь наш был скорее оттого, что собаки вообще по знакомой дороге бегут быстрее и охотнее, а отчасти и оттого, что при нашей поездке сюда мы по возможности сгладили труднейшие места. До заката солнца проехали мы 50 верст.

Марта 29-го свежий восточный ветер распространил в атмосфере влажность. Термометр показывал 9° холода. В снегу видны были следы медведей и спутников их – песцов. Поздно вечером прибыли мы к складке с провиантом, где мичман Матюшкин ожидал уже нас с утра. Он ездил по северо-восточному направлению и, проехав в три дня 90 верст, достигал 71°10' широты, а по долготе почти меридиана Песчаного мыса. Торосы на пути его являлись реже, но глубокий, рыхлый снег весьма затруднял езду. Подобно нам, он видел на горизонте синеву и принимал ее за искомую землю. Кроме многих песцовых следов, заметил он след лисицы, что в таком дальнем расстоянии от берега было большой редкостью.

На пути один из наших проводников, знавший чукотский язык, занемог сильными желудочными припадками. К счастью, с нами был юкагир, слывший в Омеконе цирюльником; никогда, даже и в путешествии нашем, не расставался он со своим ланцетом. Видимо обрадованный случаю показать свое искусство, тотчас решился он пустить кровь и окончил операцию очень счастливо. Не могу утверждать, чтобы действительно от того больной почувствовал облегчение, но слабость его заставила нас целый день оставаться на месте.

Все мы равно страдали в то время болью в глазах, происходившей от яркого блеска весеннего снега, но болезнь была уже нам знакома из прежних поездок, и мы облегчали ее, натирая глаза спиртом, а потом при помощи очков из черного флера вовсе от нее избавились.

Пользуясь невольным бездействием, вырыли мы из льда провизии на 20 дней и нагрузили ею наши нарты.

В 2 часа пополудни 31-го марта отправились мы далее, по прежнему прямому северному направлению, ибо оно казалось нам удобнее северо-восточного. Отъехав только 12 верст, расположились на ночлег. Вечером и ночью было совершенное безветрие, все небо застилалось густыми облаками. Но на следующее утро (1-го апреля) поднялся восточный ветер, перешел к полудню на юг и очистил горизонт. Сегодня проехали мы только 20 верст. Медленность происходила главным образом от того, что почти всю дорогу шли мы пешком и нередко вместе с собаками тащили тяжело нагруженные нарты. По случаю дня Святой Пасхи (2-го апреля) оставались мы на месте. Двойная порция мяса и по две чарки вина на каждого распространили между нашими проводниками веселье, и оно еще более поддерживалось в них теплой и ясной погодой. Они пели, плясали, стреляли в цель из ружей и луков. Так провели мы целый день.

На следующее утро благоприятная погода продолжалась; мы поехали далее, но среди частых и высоких торосов подвинулись только на 18 верст. При переезде через одну груду торосов сорвалась нарта, сильно ушибла двух проводников и задавила одну из наших лучших собак, что было для нас самой чувствительной потерей. Вообще мы испытали в нынешнюю поездку разные бедствия и неудачи. Так, например, 4-го апреля проехали мы только 13 верст и уже вынуждены были остановиться, потому что в торосах полозья трех наших нарт сломались.

Исправив, по возможности, березовыми дровами повреждения, 5-го числа отправились мы далее по гладкому льду, покрытому рассолом и мелкими соляными кристаллами. В 9-ти верстах от ночлега увидели тюленя; он грелся на солнце, но, заметив нас, тотчас нырнул в продушину. Лед здесь был около 1 аршина в толщину, глубина моря 12 сажен, грунт его – зеленоватый ил. Термометр в воде показывал 1 °, a на воздухе 3° холода. Заметно было довольно сильное течение на OSO. Проехав 69 верст, остановились мы ночевать и выставили караульного для предохранения себя от внезапного нападения медведей, следы которых попадались нам во множестве. Сегодня видели мы странное явление: свежий восточный ветер нагнал туман на всю окрестность и, проникнув в короткое время наши платья и палатку, покрыл все толстым слоем инея.

Проехав 6-го апреля 30 верст, мы достигли того самого места, откуда 28-го марта начали обратный путь к складке с провиантом, так что нам потребно было 7 дней на проезд такого пространства, которое тогда проехали мы в 2 дня, разумеется, с легчайшими нартами. На десятой версте отсюда расположились мы ночлегом. К северу тянулся ряд высоких, частых торосов, очевидно более старого, нежели нового образования, затруднявших езду особенно глубоким снегом, который наполнял между ними промежутки. Проводники наши были вынуждены беспрестанно поддерживать нарты и тащить их вместе с собаками. От излишних усилий едва только выздоровевший проводник наш снова начал страдать желудком и привел нас тем, при совершенном недостатке пособий (кроме ланцета юкагирского эскулапа), в большое затруднение.

Видя беспомощное положение наше и рассуждая, что больной и впредь будет причинять нам частые остановки, решился я отослать его в Нижне-Колымск, несмотря на то, что мы находились в 250-ти верстах от земли и 390-ста верстах от первого обитаемого местечка. Хотя такое уменьшение нашего общества было крайне стеснительно, но для отклонения худших последствий оставалось одно средство, и я отправил больного с двумя проводниками на крепкой нарте, запряженной не 12-ю, а 24-мя собаками. Оставшуюся от того нарту без упряжки разобрали мы для употребления на починку других. Лишнюю провизию и другие не столь нужные вещи зарыли мы здесь в лед на обратный путь. Большой урос отдан был нами возвращавшимся восвояси, а себе оставили мы только пару пологов, или небольших летних палаток. Нас оставалось теперь только шесть человек на трех нартах.

Всю ночь и следующий день густой туман покрывал окрестности, и только поутру слабый северный ветер очистил на короткое время атмосферу. Термометр показывал 5° холода.

Проехав три версты по довольно гладкому льду, мы снова встретили купы плотных торосов; глубокие промежутки между ними были наполнены рыхлым снегом. С высочайшей льдины осмотрели мы горизонт. Вся поверхность льда была изрезана частыми грядами торосов. Оставалось одно средство: проложить себе дорогу пешнями. После пяти часов беспрерывных усилий удалось нам пробиться до удобнейшей дороги и проехать 13 верст среди беспрерывных больших и малых торосов нового и старого образования. Две нарты сильно повредились и далеко отстали, так что только поздно ночью соединились со мной.

На следующий день снова пробивались мы через высокую стену торосов на расстоянии двух верст и достигли гладкой полосы льда до 5 верст в ширину, ограниченной на север стеной высоких взгроможденных льдин. С них на большое протяжение можно было осмотреть горизонт. На север тянулись, параллельно один другому, несколько рядов торосов свежего лома и зеленоватого цвета. Издали были они подобны огромным волнам океана. По эту сторону их извивалась узкая, бесснежная полоса, как река между ледяными утесами. На юг возвышались, будто покрытые снегом горы, исполинские торосы старого образования. Дикая неровность этот части моря придавала ему вид страны, изрытой глубокими оврагами и ущельями.

Противоположность южных старых торосов новым, севернее лежащим, была слишком резка и не оставляла сомнения, что мы достигли предела сибирского прибрежного твердого льда, и что перед нами море, неограничнное с севера никакой близкой землей. Мы переправились еще через две купы торосов и расположились у третьей на ночлег. На пути видели мы несколько полыней, еще незамерзших; глубина моря была в них 14 сажен; грунт – зеленоватый ил. Здесь снова зарыли мы в лед часть наших запасов, чтобы с облегченными нартами удобнее можно было проникнуть на север.

Апреля 9-го, при ясной погоде и слабом восточном ветре, термометр показывал 10° холода. По полуденному наблюдению, находились мы под 71°50' широты и 3°20' счислимой долготы. Отклонение магнитной стрелки было 18 ° восточное.

Переправившись через ледяную гряду, возле которой ночевали, мы очутились среди дикой, неправильной купы торосов. До этих пор ничего подобного мы еще не видывали. Работая беспрерывно семь часов пешнями, проехали только три версты. Видя, что в качестве льдов нельзя ожидать никакой перемены, и опасаясь от крайнего изнурения собак и сильного повреждения нарт лишиться того и другого, я решился спросить у сопровождавших меня офицеров их мнения: полагают ли они возможным при настоящих обстоятельствах проникнуть на большое расстояние к северу? Оба единодушно объявили, что если бы даже лед оставался далее твердым и надежным, и тогда с утомленными собаками, среди беспрерывных торосов, в течение целой недели подвинемся мы вперед не более 30-ти верст.

Такое мнение, основанное на прежних опытах и мной вполне разделяемое, побудило меня возвратиться отсюда назад. Но желая устранить причины упрека себе в поспешности, я поручил мичману Матюшкину, на усердие и распорядительность которого можно было совершенно положиться, ехать в пустой нарте, с двумя проводниками, к северу, с тем, чтобы более увериться: можно или нет проникнуть еще далее? Он отправился 10-го апреля. Ночью при посредственном ветре слышали мы треск ломавшегося льда. Поутру поднялся резкий северный ветер. Термометр показывал 8° холода.

Сегодня сделали мы несколько наблюдений над наклонением магнитной стрелки.

Отклонение ее по азимутам было 18°45' восточное. Полуденная высота солнца дала нам 71°52'19'' широты и 3°23' восточной долготы. Глубина моря была 14 сажен; грунт – зеленоватый ил.

После шестичасового отсутствия мичман Матюшкин возвратился. Он переходил через множество высоких, почти неприступных торосов, переправлялся через открытые полыньи и, несмотря на легкость пустой нарты, проехал только 10 верст в прямом северном направлении. Наконец разломанный лед и открытое море перерезали ему дорогу. Здесь был он свидетелем явления, возможного только в полярных странах, с которым обыкновенный ход льда на самых величайших и быстрейших реках не имеет никакого подобия. Ледовитое море свергало с себя оковы зимы: огромные ледяные поля, поднимаясь почти перпендикулярно на хребтах бушующих волн, с треском сшибались и исчезали в пенящейся пучине и потом снова показывались на изрытой поверхности моря, покрытые илом и песком.

Невозможно представить себе что-нибудь подобное сему ужасному разрушению. Необозримая, мертвая, одноцветная поверхность колеблется; ледяные горы, как легкие щепки, возносятся к облакам; беспрерывный громовой треск ломающихся льдин смешивается с плеском бушующих волн, и все вместе представляет единственную в своем роде, ни с чем не сравнимую картину. Итак, путь на север был нам отрезан. Возвращаясь, мичман Матюшкин во многих местах не находил более следа своих саней и видел вместо них большие пространства, покрытые водой.

Мы должны были спешить к ближайшему складу нашего провианта, пока еще лед держался. Нагрузив нарты наши, нам удалось найти среди торосов менее затруднительную дорогу, и по ней 10-го апреля проехали мы 16 верст в WNW направлении. От юга на север видно было множество следов медведей, вероятно, проходивших к полыньям за тюленями.

Апреля 11-го при слабом морозе шел снег. Мы ночевали под 71°54' широты и 2°52' счислимой долготы: потом ехали по довольно гладкому льду на WNW, но вскоре опять встретили старые торосы. Намереваясь направить путь к NO, осмотрели мы прежде окрестности с ледяной горы, имевшей до 15-ти сажен вышины. Плотные непроходимые торосы окружали нас со всех сторон, но глухой треск, подобный отдаленному грому, и густые синие пары, во множестве поднимавшиеся между NO и NW, ясно предсказывали скорую разломку и ненадежность здесь морского льда. Мы имели случай заметить, что если твердый и толстый лед трескается, то от внезапного прикосновения воздуха из воды, смотря по состоянию атмосферы, поднимаются пары, принимая обыкновенно вид вертикальных темно-синих столбов.

Проникнуть далее на север не было возможности, и мы направили путь к западу, вдоль торосов старого образования, до того места, где они принимают юго-западное направление. Здесь расположились мы ночлегом в 24 верстах от вчерашнего ночлега. Остаток рыбьего жира от дневной теплоты растаял, а дровяной запас наш так уменьшился, что мы могли только раз в день разводить огонь, чтобы сварить чай и пищу, а остальное время довольствовались сухой или мороженой рыбой и утоляли жажду снегом.

Апреля 19-го отправил я мичмана Матюшкина с поручением: исследовать старые торосы и поискать еще прохода на север. Через три часа возвратился он с известием, что хотя и трудно, но возможно, однако, проникнуть в этом направлении далее. Мы тотчас собрались в путь. Проехав только шесть верст, заметили мы, что лед сделался весьма тонок, щелист и во многих местах покрывался рассолом, что было несомненным признаком скорой разломки льда.

Я не смел ехать далее, особенно при северном ветре, все более и более усиливавшемся. Глубина моря равнялась 14 саженям; грунт его состоял не из зеленоватого ила, а из крупного песку. Мы находились под 72°2' широты, в 262-х верстах прямо на север от Большого Баранова Камня. Качество льда и постепенно увеличивавшаяся по мере удаления от берега глубина моря дали нам причину с вероятностью предполагать, что если действительно существует на севере неизвестная земля, то мы достигли еще не более половины расстояния ее от берегов Сибири. Впрочем, не это соображение, а единственно физическая невозможность заставила нас отказаться от намерения проникнуть далее в север.

Мы решились, направив путь на восток, попытаться достигнуть меридиана Шелагского мыса, потому что в данной мне инструкции искомая земля полагалась прямо на север от этого мыса, что побуждало меня возвратиться отсюда. К вечеру приехали мы к тому месту, где ночевали 10-го апреля. Апреля 13-го достигли мы склада с провиантом, заложенного 6-го апреля, и заметили в окрестностях множество медвежьих следов. Вероятно, медведи были привлечены сюда запахом наших припасов, но не могли проникнуть к ним сквозь ледяную покрышку. Открыв пешнями погреб наш, мы нашли его наполненным водой, прососавшейся туда сквозь небольшую щель на дне. К счастью, отверстие было так мало, что припасы только подмокли, но ничто из них не пропало.

Весь следующий день оставались мы на месте для просушки провизии, а главное для того, чтобы дать отдых нашим собакам. Апреля 15-го числа, при слабом NNO ветре поехали мы далее. Термометр показывал 14 ° холода.

Мы проехали в OSO направлении 36 верст по гладкой полосе, обставленной с обеих сторон высокими грядами торосов; постепенно сближаясь, они соединились и образовали огромные, разными земляными частицами покрытые ледяные массы. В промежутках можно было бы проехать если бы они не были занесены грудами рыхлого снега, в которых тонули люди и собаки. Мы вынуждены были возвратиться отсюда назад и расположились ночлегом у начала гладкой полосы. Ночь провели мы без огня холод был чувствителен. Термометр показывал 20°.

На следующий день, при ясной погоде и совершенном безветрии, мы поехали далее на восток, вдоль гряды высоких торосов. Полуденным наблюдением определили 71°30' широты, счислимая долгота была 3°54'. Несмотря на глубокий снег и чрезвычайно трудную езду, сегодня проехали 30 верст и поздно вечером остановились на ночлег.

Хотя 17-го апреля было только 18° холода, но сильный, резкий и сопровождаемый метелью юго-западный ветер заставил нас целый день оставаться на месте. В полдень, воспользовавшись благопритной минутой, взяли мы высоту солнца, которая дала нам 71°18' широты. Счислимая долгота 4°4'. Отклонение магнитной стрелки 18° восточное.

Апреля 18-го ветер утих, и мы продолжали путь через старые, свежим зеленоватым илом покрытые торосы. В 18-ти верстах от ночлега встретили двух белых медведей; тотчас погнались за ними, но охота причинила нам более вреда и потери времени, нежели выгоды, ибо, хотя после долгого боя один из медведей был убит, но мясо его оказалось так твердо, что не годилось даже и на корм собакам. Притом рассвирепевший зверь переранил у нас многих собак. Потеряв большую часть дня и до крайности утомившись, мы расположились на ночлег. Ночью видели признак приближающейся весны: летящее на NW большое стадо черных уток (anas nigra), здесь, в северных странах Сибири, часто покрывающих собой, в полном смысле этого слова, огромные плавающие льдины.

По полуденному наблюдению 19-го апреля мы находились под 71°18' широты и 4°36' счислимой долготы. Сильный северо-западный ветер, поднимая густую метель, заставил нас ранее обыкновенного остановиться и остаток дня провести на месте.

На другой день, несмотря на продолжавшиеся ветер и снег, мы поехали далее. В трех верстах от ночлега встретили гладкую полосу, окраенную с севера высокими торосами, имевшими направление к SSO. На запад от них видны были ледяные горы старого, а на восток нового образования. Здесь в трещину, затянутую тонким слоем льда, мы измерили глубину моря: она равнялась 21-й сажени на илистом дне. Течение заметили довольно быстрое к OSO. На северо-восточной части горизонта поднимались темно-синие столбы пара. Проехав сегодня всего около 39-ти верст, расположились ночлегом на высоком ледяном хребте, образовавшемся от соединения старых и новых торосов, из которых новые простирались на восток до краев горизонта.

Мичман Матюшкин и штурман Козьмин 21-го апреля, рано поутру, отправились на одной легкой нарте искать прохода на восток.

С большим трудом проехали они версту на NNO через частые остроконечные торосы и достигли края огромной полыньи, шириной по крайней мере в две версты. На восточной стороне ее лед казался изрезанным множеством щелей. С вершины высокой льдины показывались вдали большие, не покрытые льдом пространства. Полынья простиралась от OSO к WNW до пределов горизонта, и местами неслись по ней небольшие тонкие ледяные поля. Около сажени ниже поверхности моря замечено сильное течение на SO. Глубина была 19 сажен, грунт – зеленый ил. Открытое море снова пресекло нам дальнейший путь. Мы решились, согласно с первым планом, достигнуть меридиана Шелагского мыса, следуя по скатам старых торосов, где езда была удобнее и безопаснее.

Проехав всю ночь и беспрестанно погружаясь в глубокие снега, мы подвинулись только на 27 верст к SSO, вынуждены были остановиться и дать роздых утомленным собакам.

Поутру 22-го апреля густой туман застлал всю окрестность и скрывал от нас даже ближайшие предметы. Когда ветер несколько рассеял его, на южной части горизонта ясно очертились черные острые скалы Шелагского мыса, юго-западный край которого пеленгован на SO 33°, от нас в 87-ми верстах.

В 3 часа пополудни взяли мы азимуты солнца, по которым вычислено отклонение ручного пель-компаса 18°49' восточное. Полуденная высота солнца дала нам 70°52'41'' широты, долгота по пеленгам 6°40' к востоку от Большого Баранова Камня. Вычисленная долгота находилась от истинной к западу на 24, или на 8 миль.

Постепенно увеличивавшаяся глубина моря и множество полыней противоречили близкому расстоянию, в каком от нас, по вычислению, находился берег, так что становилось невозможным, если бы мы не были в том уверены, само предположение, что берег материка отстоит от нас только на 90 верст. Такое замечание ведет к заключению, что наши неудачные опыты открытия предполагаемой земли нимало не опровергают ее существования, а только показывают, что мы, несмотря на все усилия, не могли ее отыскать. Впрочем, не смею утверждать, чтобы непреодолимые препятствия, встреченные нами, и впредь сделали подобные попытки безуспешными. Необходимым считаю, наконец, заметить, что недавно взломанный около нас лед был большей частью очень толстым и покрытым твердым снегом, а к северу казался тонким и обнаженным; также что северные ветры всегда распространяют влажность в воздухе. Отсюда можно с достоверностью заключить, что свойства моря по мере удаления его на север изменяются.

К вечеру при свежем SSW ветре небо покрылось тучами. Езда на SW весьма затруднялась высокими торосами и глубоким снегом, что заставило нас переменить направление на SSO. Здесь мы заметили во льду полусгнившее сосновое бревно, изрубили его на мелкие части и взяли с собой, благодаря судьбу за умножение нашего топлива. Проехав в принятом направлении 19 верст, встретили непроходимые торосы, простиравшиеся до самого Шелагского мыса, и уверились в невозможности проникнуть далее. Утесы мыса резко рисовались на горизонте; их оконечность запеленгована на SO 31°. Хотя небо совершенно было чисто и ясно, но ни на востоке, ни на севере не видели мы признаков земли. Принимая в соображение, что каждый не совсем низменный берег бывает видим здесь в расстоянии 50 верст и что мы находились в 80-ти верстах от Шелагского мыса, – можно с основанием утверждать, что к северу от этого мыса, на расстоянии 130 верст нет предполагаемой земли. Выше уже достаточно доказано, что на 300 верст к северу от Большого Баранова Камня никакая земля не существует.

Мы имели корму собакам только на четыре дня, находясь в 200-х верстах от нашего ближайшего склада с провиантом, что при наступавшей притом весне побудило нас обратиться назад. На следующий день (23-го апреля) мы проехали 26 верст в западном направлении через торосы и рыхлый снег. В полдень находились под 70°50' широты и 2°8' счислимой долготы, к западу от Шелагского мыса.

После полудня в меридиане Песчаного мыса показалась нам на юг, несколько выше истинного горизонта, низменная земля. Мы находились от сибирского материка, по крайней мере, в 90 верстах, почему и могли понять, что явление происходило от обыкновенного в полярных морях и нами уже несколько раз замеченного преломления лучей света.

Сегодняшний путь был совершенно подобен вчерашнему. Мы видели много медвежьих и песцовых следов и, проехав 35 верст, остановились на ночлег.

На следующий день полуденная высота солнца дала 70°54' широты; счислимая долгота 3°12' на запад от Шелагского мыса. По трудной дороге, через торосы и глубокий рыхлый снег, проехали 38 верст. Вечером многочисленные стаи черных уток тянулись высоко над нашей головой к западу.

Несмотря на трудный путь, 29-го проехали мы 43 версты: вблизи от нашего ночлега нашли свежее осиновое бревно. Сегодня кончились наши остальные припасы и корм для собак, но как по счислению, на верность которого можно было полагаться, мы находились на расстоянии дневного пути от склада с провиантом, то на следующий день, 27-го смело продолжали путь и продвигались довольно скоро, потому что торосы сделались здесь реже и менее. В десяти верстах от склада встретили следы мичмана Матюшкина, в начале поездки искавшего здесь прохода на север. Проехав всего до сорока верст, остановились на ночлег у склада с провиантом. Недалеко отсюда нашли толстое сосновое бревно. Таким образом, имея средство обогреться и несколько отдохнуть, а также накормить усталых и голодных собак, расположились остаться здесь на весь следующий день. Судя по разрытым льдинам и сильно утоптанному снегу, следовало предполагать, что во время нашего 28-дневного отсутствия медведи делали неоднократные, но, к счастью, безуспешные попытки проникнуть к нашим запасам. Мы нашли их все в целости.

Быстрое приближение теплого времени и плохое состояние наших нарт делали невозможным продолжение путешествия и заставили нас возвратиться прежней дорогой. Мы отправились по старому пути, между тем значительно поправившемуся, ибо рыхлый снег между торосами отвердел и сделался совершенно плотным, что нам очень благоприятствовало, так что 29-го апреля проехали мы 55, а на следующий день 50 верст, и 1-го мая вечером достигли берега.Здесь расположились мы ночлегом между Большим и Малым Барановыми Камнями.

Несмотря на чрезвычайную усталость, мы проснулись с рассветом и восхищались давно не виданной землей, не покрытой снегом. Даже мореходец после долгого плавания порадуется, увидев берег, а мы после 46-дневного скитания по пустынным равнинам Ледовитого моря, среди вечных льдов и снегов, беспрестанно борясь с опасностями и недостатками, часто не имея средств развести огонь и защищая оцепеневшие от полярных бурь и холода члены только легкой палаткой, с радостью приветствовали землю и прибрежные холмы. Несмотря на их дикость, они казались нашим утомленным взорам живописными и прелестными. Зеленеющий мох, низкие кустарники и щебетание птичек показывали скорое наступление весны и наше возвращение в оживленную страну. Радостно поздравляли мы друг друга со счастливым окончанием трудов.

С истинным удовольствием исполняю я здесь сладостную для меня обязанность выражением искреннейшей благодарности моим ревностным спутникам мичману Матюшкину и штурману Козьмину за их неутомимое усердие в продолжение всей поездки. Только их деятельности и терпению обязан был я тем, что наши проводники, следуя примеру офицеров, охотно и без ропота переносили все труды и опасности.

Мая 4-го приехали мы в Походск, где нас встретил друг и сослуживец лейтенант Анжу. Он прибыл сюда со своей экспедицией с Новой Сибири, чтобы через Нижне-Колымск возвратиться на Яну берегом. Неожиданное свидание в отдаленных ледяных пустынях доставило нам великую радость. Она была, однако, помрачена видом бедствий и недостатков, нас окружавших. Шесть тунгусских семейств, умирая с голода оставили свои степи и, напрягая последние силы, пришли в Походск, в надежде найти здесь какую-нибудь помощь и спасение от голодной смерти. Но здешние жители сами были не в лучшем положении. Истощив свой скудный запас, они питались самыми отвратительными предметами. Только близкое наступление весны и надежда на удачный лов рыбы поддерживали еще их ослабевшие силы. Всеобщее уныние и отчаяние были ужасны. Мы разделили весь остаток нашей провизии между несчастными и утешались мыслью, что спасли хоть немногих от голодной смерти.

Мая 5-го возвратились мы наконец в Нижне-Колымск после 57-дневного отсутствия, проехав всего 1355 верст. Здесь нашел я новые предписания от сибирского генерал-губернатора касательно занятий экспедиции в нынешнем году. Наш спутник доктор Кибер все еще был нездоров, страдая своей прежней болезнью.

Нижне-Колымск, как мы и ожидали, был уже совершенно пуст. Все жители его рассеялись по лесам и тундрам за промыслами. В местечке оставались только два постоянных жильца – инвалид-казак и старуха-мещанка Оухомясиха, по обыкновению встретившая нас вкусным пирогом и деятельной услужливостью старавшаяся изгладить в нас воспоминания о понесенных трудах и лишениях.

Мая 10-го шел первый дождь, но вскоре после того выпал довольно глубокий снег. Мая 17-го на берегу, в местах, наиболее подверженных влиянию солнца, показалась молодая трава, а 22-го тронулся по Колыме лед, в нынешнем году покрывавший реку 259 дней. С тем вместе выступила из берегов вода и принудила нас 26-го числа оставить избу и расположиться со всеми собаками, вещами и припасами на ее плоской кровле. Здесь, как будто на уединенной скале среди океана, ожидали мы, единственные живые существа в местечке, окончания наводнения, приблизив к себе карбас и ялик, с тем, чтобы в случае большой опасности спасться на Пантелеевскую сопку, и при самой высокой воде составляющую безопасное убежище. Жители перед отъездом на летние промыслы обыкновенно выставляют все свое движимое имущество на крыши; и теперь все они были завалены ящиками, бочонками, санями и пр.

Мая 31-го вода начала сбывать, и мы спустились в избу, но еще долгое время, несмотря на беспрерывный огонь очага, жили в холодной и сырой атмосфере.

Путешествие по Каменной тундре летом 1822 года

Летние месяцы 1822 года предположено было отделить на описание морского берега от устья Колымы до Большого Баранова Камня и поверку астрономических наблюдений, сделанных в 1821 году.

Когда весенний разлив рек прекратился, я послал 11-го июля четырех надежных людей в деревню Пантелеевку и оттуда велел ехать на лошадях в новый стан наш с поручением выстроить карбас, настрелять гусей и лебедей и наловить как можно более рыбы, всегда составлявшей главную часть зимних запасов экспедиции.

Июня 23-го отправился я с лейтенантом Анжу, мичманом Матюшкиным и штурманом Козьминым вниз по реке на катере «Колыма» и осмотрел рыбные ловли в селениях Крестовом, Черноусовом и Походске. Здесь расстался с нами лейтенант Анжу и поехал верхом с тремя проводниками через тундру к берегам Индигирки. Июня 26-го достигли мы скалистого мыса Крест, на правом берегу Колымы, и застали там два русских семейства, посетившие эту страну для рыбной ловли. В 15-ти верстах отсюда впадает в Колыму небольшая речка Пантелеевка.

Местоположение урочища во всех отношениях представляет существенные преимущества перед Нижне-Колымском, так что перемещение сюда городка, вероятно, имело бы выгодное влияние не только на городских, но и вообще на всех окружных жителей. Возвышенный берег не покрывается здесь весенней водой и представляет сухую площадь, где удобно могут поместиться все здания Нижне-Колымска. Наносный лес лучшего качества для строения попадается здесь во множестве, а берега и острова представляют отличные пастбища, могущие доставлять лошадям достаточное количество сена на зиму. Вообще прозябение здесь гораздо сильнее и разнообразнее, нежели в окрестностях Нижне-Колымска. Лиственница достигает порядочной высоты, и ствол ее здесь гораздо ветвистее; окрестности изобилуют разными полезными травами и ягодами. Кроме того, Крест лежит в центре всех селений и деревень, жители которых несколько раз в год должны посещать острог для покупки съестных припасов и других потребностей.

Перемещение острога из Нижне-Колымска в Крест можно произвести легко, потому что взаимное расстояние их всего 25 верст вниз по реке, и перенос немногих, достойных того строений, не может стоить больших трудов и издержек. Наконец, положение Креста гораздо приятнее и здоровее, а от близлежащих холмов и лесов самый воздух здесь не столь суров и холоден, как в Нижне-Колымске. Словом, перемещение сюда местечка было бы истинным благодеянием и имело в короткое время самые выгодные последствия на всю страну.

Крутой берег, заворачивающийся здесь на NO 40°, состоит из твердой каменной глины темно-красного и зеленого цвета: последняя, нередко похожая на зеленый шифер, лежит слоями по направлению от NO 60° к SO 30° и по наклону к горизонту под углом 65°.

Противный ветер задержал нас целый день, и только 28-го июля могли мы продолжать путь. На протяжении 15-ти верст северный берег крут и утесист. Скалы того же образования, каков возле Креста, тянутся вдоль по течению воды, но потом уклоняются во внутренность страны и примыкают к западному скату Суровой горы, омываемой Пантелеевкой, имеющей свой источник в так называемых Белых Камнях и впадающей здесь в Колыму, образуя устье в 12 сажен шириной. Отсюда поплыли мы вверх по Пантелеевке. Полная нартенная упряжка довольно быстро тянула лодку нашу бечевой против течения воды. До деревни Пантелеевой, лежащей в 17-ти верстах от устья, берега реки состоят из чернозема и обросли тальником, ольховником и местами обгорелым лиственным лесом.

Продолжительная теплая погода наполнила воздух роями комаров, истинной язвой сибирских тундр, так что мы радовались, когда достигли деревни Пантелеевой и заперлись в дымном сарае. Селение расположено на левом берегу реки, среди пространной равнины, поросшей тучной травой и усеянной озерами, обильными рыбой. Зимой живут здесь в восьми хижинах семь семейств, летом по большей части переходящих на Колыму. Гора Пантелеева с ее раздвоенной вершиной – в восьмиверстах отсюда, на противоположном берегу реки.

Здесь встретили мы неутомимого купца Бережного, нашего спутника во второй поездке по Ледовитому морю, и он выручил нас из большого затруднения. Несмотря на всевозможные старания, не мог я достать себе в Нижне-Колымске лошадей, необходимых для дальнейшего путешествия, и, вероятно, провел бы все короткое лето в тщетных поисках, если бы Бережной сам не предложил нам десять из своих лошадей, решительно отказываясь от всякой за то платы. Он ехал к Чаунской губе за мамонтовыми костями и, узнав, что Матюшкин также предполагает посетить те места, добровольно вызвался ему сопутствовать.

Следующий день занимались мы окончательными приготовлениями к путешествию и, пользуясь свободным временем и хорошей погодой, посетили Пантелееву гору. До самой вершины ее идет узкая дорожка, протоптанная здешними жителями, обыкновенно собирающими на горе растущую там в изобилии голубицу (vaccinium eliquinosum). Такой работой занимаются здесь девушки, не стесненные заботами хозяйства. С половины августа ежедневно с утра до ночи на горе раздаются их веселые песни.

Правый берег реки, на расстоянии шести верст, постепенно, но почти незаметно возвышается; далее неровности и возвышения становятся значительнее и примыкают к подошве сопки. Поднимаясь на порядочную высоту, она защищает собой от действия холодных северных ветров равнину, на юг лежащую, и много способствует прозябению. Густой лиственный лес, покрывавший южный скат горы и соседнюю равнину, пятьдесят лет тому сделался жертвой пожара, истребившего в то время все леса на север от Анюя.

Замечательно, что только за два года снова показался лиственный подрост, но молодые деревья составляют уже хотя невысокую, но прекрасную рощу среди поля, испещренного цветами. Выше на горе растут душица, богородская трава, ромашка, а по камням стелется стланец и, наконец, тальник, ближе к вершине горы, являющийся только отдельными листочками. Между низменными кустарниками зеленеет мох, но самая вершина сопки совершенно обнажена. Разительная противоположность голой, черной вершины с подошвой горы, покрытой яркой зеленью лиственницы и испещренной пышными цветами, делает вид подгорья еще прелестнее.

Отсюда осмотрели мы окрестность. От северо-запада до юга сливается с горизонтом необозримая низменная тундра, изрезанная озерами, унизывающими левый берег Колымы и устья обоих Анюев. Колыма, с ее бесчисленными, отчасти зеленеющими, отчасти обнаженными островами, открывается отсюда на протяжении 130-ти верст до самого моря. Северную часть горизонта заслоняла от нас гряда плоских гор; за ними показывались покрытые вечным снегом и льдом вершины Сухарных гор, a еще далее на север – черные зубчатые верхи прибрежных скал Ледовитого моря. На восток поднимаются Белые Камни. Хребет их идет на OSO, а потому представляется отсюда отдельной горной купой. На юго-восток и юг стелется низменная равнина, обставленная по горизонту цепью гор, которые тянутся по берегам рек Анюя и Тимкины. Таким образом с Пантелеевой сопки открывается пространство около трехсот верст в поперечнике.

Самая вершина горы покрыта обломками черного аспида и изредка белого гранита. Слои твердого камня горы нигде не показываются. Южный скат наклонен к горизонту под углом 30°, а северный идет гораздо круче. Ущелий и даже значительных оврагов мы не заметили.

Кроме главной вершины, на западном скате горы другое значительное возвышение, рядом небольших холмов соединяющееся с Суровой горой, как первая вершина таким же образом примыкает к Белым Камням. Высота главной вершины, взятая из Нижне-Колымска, равнялась 0°48'45'', а расстояние ее оттуда 14,758 саженям; следовательно, гора поднимается на 1491 английский фут над горизонтом острога. При тихой, ясной погоде в 5 часов пополудни термометр Реомюра показывал на вершине горы 1 °, а при подошве горы 5° тепла.

Взяв с горы пеленги самых заметных пунктов окрестности, мы возвратились в деревню. По полуденной высоте солнца, взятой 29-го июня, она лежит под 68°57' широты и 0°40' долготы на восток от Нижне-Колымска. Отклонение ручного пель-компаса было 12 ° восточное.

По закате солнца ртуть в термометре тотчас спустилась ниже 0°, а к ночи густые тучи облегли со всех сторон гору и поднялся сильный западный ветер. На рассвете верхняя часть горы была покрыта снегом; в долине шел проливной дождь. Непогода задержала нас здесь до 1-го июля. Тогда атмосфера очистилась, и воздух сделался снова теплый, так что мы могли продолжать путь. Мичман Матюшкин отправился с купцом Бережным в Островное на Малый Анюй взять там толмача чукотского языка и ехать к Чаунской губе. Мой путь лежал на север к Барановым Камням, где, согласно с моей инструкцией, должно было поверить определение широты, сделанное капитаном Биллингсом в 1787 году. Меня сопровождали штурман Козьмин, матрос и два якута с шестью вьючными лошадьми.

В первый день проехали мы только 11 верст по низменности между горами Пантелеевой и Суровой, и остановились ночевать на северном скате Суровой, возле небольшого озера. Страна, нас окружавшая, ничем не защищенная от влияния холодных северных ветров, представляла вид самый унылый и пустынный. Лиственница, столь пышно и могущественно произрастающая за горой, превращается здесь в низменный, изогнутый кустарник; местами стелются тальник и березовый ерник не более фута вышиной. Обгорелые пни и кусты, следы пожара, делают картину еще печальнее.

В долинах между горами грунт глинистый, но дно озера, возле которого мы остановились, было покрыто крупным песком, и оттого озерная вода была чиста и прозрачна. Несмотря на унылые окрестности, мы провели, однако, вечер довольно приятно. Воздух был теплый, небо ясное, в даже в полночь термометр стоял на 5° тепла. В гладкой поверхности озера рисовались вершины Пантелеевой горы и Белых Камней. Я воспользовался спокойствием воды и взял секстантами угловую высоту видимых гор. Таким наблюдением с помощью прежде взятых пеленгов и полуденных высот определил я следующие возвышения:

В глубоких ущельях Белых Камней лежало еще много снега, отчасти никогда не тающего, отчего произошло и название этих гор. Вершины их не были покрыты снегом, что происходит не столько от действия солнечных лучей или теплоты, сколько от сильных порывистых ветров, нередко среди зимы свевающих снег с возвышений. Такое обстоятельство весьма затрудняет здесь точное обозначение высоты снежной линии. Известно, что в сибирских тундрах, открытых влиянию солнечных лучей, растаивает слой земли не толще четырех и шести вершков. На берегу моря всегда находятся выкинутые льдины, не тающие летом, и там же, а отчасти и в долинах, снег лежит иногда от одной зимы до другой, и, вероятно, море было бы сковано вечным льдом, если бы напор речной воды и господствующие здесь весной сильные ветры не разламывали его.

Июля 2-го по полуденной высоте солнца мы нашли 68°41'49'' широты и 160°51' долготы на восток от Гринвича. Магнитная стрелка склонялась на 12 ° к востоку. Термометр показывал 8° тепла.

Мы следовали по течению разных ручейков, скатывающихся с гор Пантелеевой и Суровой и впадающих в речку Филипповку, на берегах которой расположились мы ночевать, проехав сегодня всего 20 верст. Дорога шла по глинистому болоту, изредка покрытому тальником и иссохшими лиственными кустами. На берегах речки растут, однако, довольно высокие и прямые ивы и лиственницы, а также попадаются голубица и княженика (rubus arcticus), у которой листья, как у земляники, а ягоды наподобие малины, но она отличается нежным ароматическим вкусом и запахом, так что трудно поверить, что она созревает в здешнем климате.

Речка Филипповка вытекает из Белых Камней, течет довольно быстро по песчаному дну и впадает в Колыму. В ней ловится в изобилии рыба хариус из рода salmo thymallus. Филипповская долина в прежние времена славилась множеством сохатых, или сибирских лосей. Большой лесной пожар в 1770 году разогнал их, но впоследствии, когда лес снова начал подрастать, они опять появились и в короткое время так размножились, что в 1812 году редкий охотник не убивал здесь полдюжины сохатых. Десятеро жителей деревни Пантелеевки на свою долю застрелили семьдесят.

Нельзя утвердительно сказать, по какой причине после того сохатые опять исчези, но упоминаемая мной была последняя счастливая охота. В наше пребывание появление сохатого в Колымском округе считалось уже редкостью и составляло эпоху в охотничьем промысле. На Омолоне и к югу оттуда лоси еще водятся, но в малом количестве. Уход этого полезного зверя имел самое пагубное влияние на жителей Колымского края, ибо они лишились в нем единственного пособия на случай неудачной рыбной ловли и оленьей охоты.

Июля 3-го при южном ветре термометр показывал поутру 8°, а в полдень 10 ° тепла. Несмотря на приятность такой погоды, мы нетерпеливо ожидали, однако, возвращения холода, избавлявшего нас и лошадей от множества комаров. Полуденная высота солнца дала 68°52'59'' широты, в долготе 162°4' восточной от Гринвича (долготы считаны здесь вообще к востоку от Гринвича, почему впоследствии особо о том упоминаемо не будет). Магнитная стрелка склонялась на 13° к востоку.

Следуя извилистому течению Филипповки, мы поехали на север, имея в виду Сухарные горы. Проехав 10 верст, оставили мы берега речки и направили путь наш на NW, чтобы переправиться через горную гряду, связывающую Сухарные горы с Ларионовым Камнем, стоящим на правом берегу Колымы. Не надеясь найти вблизи хорошей травы для лошадей, я решился остановиться здесь на ночлег. Тут под 69°5' широты прекращается высокоствольный лес, и место его заступает низменный, стелющийся кустарник в палец толщиной. Мы достигли предела Каменной тундры – необозримой голой равнины, усеянной большими камнями и скалами и обставленной со всех сторон снежно-вершинными горами. Холод был здесь чувствителен и заставил нас закутаться в шубы. При захождении солнца ртуть в термометре спустилась на 1° ниже нуля.

На следующий день поднимались мы на горный хребет, около девяти верст, до того места, откуда начинается спуск. Всю дорогу ехали мы по тропинке, пробитой стадами оленей. На вершине гряды из полуденной высоты солнца вывели 69°5'22'' широты, в 162°6' счислимой долготы. Отклонение магнитной стрелки было 15° к востоку. При ясной погоде совершенно видны отсюда устья Колымы, но густой туман позволил нам взять только два пеленга.

Северный скат гряды, через которую мы переехали, был совершенно различен от южного, который поднимается постепенно и едва заметно, когда северный, напротив, круто спускается в узкую низменную долину, идущую по направлению SW 56° и состоящую из нескольких параллельных отлогих террас. Каменных слоев мы не заметили, но все пространство было усеяно обломками белого гранита и черного шифера.

Направо отсюда поднимаются Сухарные горы, составляя узел, от которого расходятся хребты и гряды, перерезывающие всю страну. Они состоят из нескольких отдельных сопок, идущих на NNO и покрытых вечным снегом. Мы отправились далее по их направлению, следуя извилинам долины, замкнутой с одной стороны Сухарными горами, а с другой – возвышениями, обставляющими правый берег Колымы. Для отдыха лошадям остановились мы у небольшой речки – Каменной Виски, впадающей в Колыму, огибая северный скат Ларионова Камня. В восьми верстах отсюда переправлялись мы через правый рукав Сухарного ручья и остановились на ночлег, проехав еще шесть верст, у другого рукава того же ручья, на лугу, поросшем сочной травой. В долинах лежало еще много снега, и лошади наши шли через него не проваливаясь. Ночью при тихом северо-восточном ветре термометр показывал 2 ° холода.

Июля 5-го, по полуденному наблюдению, мы находились под 69°17'65'' широты и 162°03' счислимой долготы. Отклонение магнитной стрелки было 5 ° восточное. Мы переправились еще через два довольно быстрых рукава Сухарного ручья. Эти протоки, соединившись, впадают в Колыму против Сухарного балагана. В долине течет еще так называемый Глубокий ручей, омывая противоположный скат невысоких холмов, идущих вдоль правого берега Сухарного ручья, и впадая в Колыму недалеко от Лаптева маяка. Берега Глубокого ручья земляные, и в них находят промышленники много мамонтовых костей.

Переправившись через холмы, достигли мы Медвежьей речки, извивающейся по долине, образованной скатами прибрежных холмов и Сухарных гор, загибающихся здесь на юго-восток. Она значительнее предшествовавших, до десяти сажен шириной, и местами так глубока, что через нее нельзя переправляться вброд. Здесь линяло множество диких гусей, и мы дополнили ими нашу мясную провизию, уже несколько дней совершенно истощенную. На сухих песчаных местах растет здесь дикий лук, составивший весьма вкусную и здоровую приправу к нашей похлебке.

Мы ночевали у подошвы горы, примыкающей к Барановым Камням. В полночь при 3° холода шел снег. К утру, при ясном небе, ртуть поднялась на 5° тепла. Путь наш лежал через прибрежные холмы, идущие параллельно с берегом моря. Они состоят из слоев льда и земли и отделяются один от другого глубокими оврагами. С вершины одного из них осмотрели мы Ледовитое море. На север носились огромные ледяные горы, а на восток, при далеко выдавшемся в море Большом Барановом Камне, до самого материка стоял неподвижный сплошной лед.

Мы выехали на берег при Малом Барановом Камне, в том самом месте, где 35 лет тому приставал во время своей экспедиции капитан Биллингс и поставил доныне хорошо сохранившийся деревянный крест с надписью: 1787 года, 12 июля. Для проверки сделанных им тогда наблюдений остановились мы здесь на ночлег. Погода на следующий день благоприятствовала нашим работам. При чистом небе и небольшом северо-восточном ветре термометр показывал 5° тепла.

По наблюдениям двумя секстантами полуденной высоты солнца широта места вышла 69°38'00'' при долготе, по нашим прежним наблюдениям, 162°49'.

Соответствующие азимуты солнца показывали отклонение ручного компаса на 12 ° к востоку. Такое внезапное уменьшение отклонения казалось мне тем более странным, что по мере увеличения широты места оно здесь вообще увеличивается.

Для поверки других наблюдений капитана Биллингса поехали мы на восток, вдоль скалистого берега, по крутым изрытым тропинкам, где наши лошади неоднократно падали и заставляли нас часто останавливаться. Такая дорога и беспрестанные сильные порывы ветра в глубоких оврагах затрудняли и замедляли наше путешествие, так что с трудом достигли мы места, где капитан Биллингс делал наблюдения 29-го июня, а именно – устья небольшой речки, впадающей в бухту на западной стороне Баранова Камня, там, где он наиболее выдался в море.

Западная сторона мыса состоит из простого кварца, щетки которого правильных кристаллов попадаются в дюйм величиной. Кажется, что кварцевый слой идет возле моря на NO 20° – SW 20°, наклоняясь к горизонту под углом 65°. На восток не видно каменных слоев, но вся поверхность завалена грудами весьма плотного черного шифера, проросшего кварцем. На самом берегу лежат неправильные слои белого мелкозернистого гранита; обломки его разбросаны и по горе.

При ясной погоде и 7° тепла 8-го июля мы продолжали наши наблюдения двумя инструментами, по которым полуденная высота солнца дала широту места 69°41'48'' при долготе 163°19', а отклонение магнитной стрелки было 13° на восток.

Окончив наши занятия, мы поспешили к тому месту, где капитан Биллингс делал свои наблюдения 6-го июля, руководствуясь для отыскания его картой, выданной нам из Адмиралтейств-коллегии.

Восточный скат горы, через которую мы переправлялись, и отлогий берег поросли тучной травой. На них паслись значительные стада диких баранов, во множестве здесь водящихся; с неимоверной быстротой карабкаются они по крутым скалам мыса. От них, как выше было мной замечено, происходит и самое название Барановых Камней. Дорога через гору была весьма утомительна, потому что от подошвы до вершины покрыта она огромными глыбами белого гранита, составляющего и кекуры на вершине, вид которых – четырехугольные параллелепипеды от 50-ти до 60-ти футов вышиной, а северные и южные стороны несколько шире. На восток от гранита идет опять шифер, не образующий, однако, кекур, а вертикально упирающийся в море продолговатым мысом (по-здешнему, отпрядышем) в 30 футов вышиной.