Божество пустыни Смит Уилбур

Критская галера прошла мимо, и мы услышали отдаваемые там приказы. Верхний ряд весел, точно крылья серебристой чайки, замер в воздухе, но нижние ряды продолжали окунаться в воду: корабль в последний раз повернул и направился к сверкающим белым стенам крепости, которые показались над кивающими головками папируса на берегу.

И тут произошло нечто неожиданное, к чему я был совершенно не готов. Из-за поворота протока вышел второй корабль, почти во всех отношениях такой же, как первый, и прошел мимо того места, где мы лежали. Он тоже низко сидел в воде – вез тяжелый груз.

Потом, к моему крайнему изумлению и радости, в протоке показалась третья тяжело груженная трирема. Вслед за первыми двумя она прошла мимо нас и направилась к крепости.

Я понял, в чем дело. Три месяца назад мои шпионы доносили, что три корабля, груженных сокровищами, готовы отплыть из главного критского порта Аггафер. Однако потребовалось несколько месяцев, чтобы это сообщение пришло ко мне. Тем временем отправка судов задержалась по непредвиденным обстоятельствам; самой вероятной причиной казалась плохая погода. И мои шпионы не смогли вовремя предупредить меня об этом дне.

Я думал, что доберусь до Тамиата много спустя после того, как суда прибудут, оставят свой груз и вернутся в Аггафер.

Вероятность того, что я прибуду к Тамиату в то самое время, что и конвой с сокровищами, была столь незначительна, что я мог объяснить такое совпадение только божественным вмешательством. С раннего детства я знал, что я любимец богов, особенно великого бога Гора, которому молюсь. Откуда бы иначе я при рождении получил столько талантов и достоинств? Как иначе я мог бы уцелеть среди бездны смертельных опасностей и ужасных несчастий, которые уничтожили бы более низменного человека? Как иначе я мог бы оставаться таким молодым и красивым и сохранять острый ум, когда все вокруг меня покрываются морщинами, седеют и с возрастом уходят совсем? Есть во мне что-то такое, что выделяет меня из обычных смертных.

И вот новый пример расположения и снисходительности Гора. Я шепотом поблагодарил его и поклялся при первой же возможности принести ему роскошную жертву. Потом подполз к тому месту, где лежал Зарас, и тронул его за рукав.

– Мне нужно переправиться через протоку и поближе подобраться к критской крепости, – сказал я ему.

В Египте есть две загадки, которые я никак не могу разгадать. Первая такова: хотя мы используем лошадь для перевозки грузов, а конные колесницы – наше главное оружие, почти никто из египтян не ездит верхом. Вторая: хотя мы живем на берегах могучей реки, почти никто из египтян не умеет плавать. Если спросить кого-нибудь об этом, человек пожмет плечами и ответит: «Богам не понравится такая наглость».

Я уже отмечал, что отличаюсь от большинства. Не хочу сказать, что я лучше прочих. Достаточно упомянуть, что я опытный всадник и сильный, неутомимый пловец.

Я знал, Зарас не владеет этими искусствами, хотя должен признать, что не видел человека, который превзошел бы его в управлении боевой колесницей. Поэтому я приказал принести спасательный плот, сделанный из коры пробкового дерева, чтобы Зарас мог держаться на воде. Мы оба разделись до набедренных повязок и вошли в реку. Зарас привязал меч к плоту. Я нес свой на спине. Зарас фыркал и отплевывался, как бегемот, а я плыл, как выдра, и добрался до противоположного берега, когда он был еще на середине протока.

Когда он переправился, я помог ему подняться на берег. Потом, когда он отдышался, мы поползли по тростникам к критской крепости. А когда доползли туда, откуда открывался хороший вид на крепость, я понял, почему критяне выбрали это место. Оно было самым высоким на узком известняковом гребне, который торчал из мягких наносных пород и создавал прочный фундамент крепости.

Это известняковое вкрапление разделяло протоку и образовывало вокруг крепости ров. В водоеме, образованном рекой у крепости, стояло несколько судов. В основном баржи, которые, как я предположил, критяне использовали для доставки строительных материалов. Среди их не было ни одного мореходного корабля. Исключение составляли три величественные триремы, которые раньше прошли мимо нашего укрытия.

Триремы не стали на якорь в водоеме, но причалили непосредственно к пристани под главными воротами крепости Тамиат. Ворота были открыты, и воины в доспехах приветствовали вновь прибывших. По шлемам с перьями и золотым украшениям я понял, что тут много военачальников в высоких чинах.

Пока мы с Зарасом переплывали протоку и занимали свою нынешнюю позицию, экипаж открыл люки первой триремы, и цепь полуодетых рабов начала перетаскивать груз. Рабы работали под надзором надсмотрщиков в доспехах, с короткими мечами на поясе. У всех в руках были сыромятные бичи.

Рабы по сходням выносили на берег одинаковые деревянные ящики. Ящики, хоть и небольшие, очевидно, весили изрядно, потому что рабы пошатывались под их тяжестью. Разгрузка показалась надсмотрщикам медленной, и они принялись бранить рабов и стегать их бичами.

У нас на глазах один из рабов споткнулся, спускаясь по сходням на пристань. Он тяжело упал и уронил ящик, который нес на голове. Ящик ударился о каменную плиту и разбился.

На пристань вывалились серебряные слитки; я почувствовал, как бешено заколотилось сердце, когда свет отразился от металлических поверхностей. Бруски были небольшие, прямоугольные, не больше человеческой кисти; в ящике их лежало не менее двадцати. Содержимого одного такого ящика хватило бы, чтобы оплатить постройку большой триремы, которая пронесла серебро по Среднему морю. Сбылись все мои надежды и ожидания. Передо мной было огромное сокровище, появление которого я предвидел.

Трое надсмотрщиков окружили упавшего раба и яростно орудовали бичами, поднимая их над головой и обрушивая на потную кожу. Раб кричал, корчился и пытался закрыть голову руками. Бич прошелся по лицу и вырвал из глазницы правый глаз. Глаз повис на зрительном нерве, на щеке, раб мотал головой. Наконец он сомлел и утратил способность защищаться. Один из мучителей наклонился, схватил его за ноги, подтащил к краю пристани и сбросил в реку. Тело с плеском ударилось о воду и сразу погрузилось, исчезло под мутной поверхностью.

На пристани остальные рабы под крики надсмотрщиков и щелканье бичей возобновили работу. Снова пришла в движение цепочка полуодетых людей, сгибающихся под тяжестью груза. Работу словно и не прерывали.

Я тронул Зараса за плечо, привлекая его внимание, и мы быстро отползли поглубже в заросли. А когда надежно скрылись, я повел его вокруг дальней стены крепости на берег другого протока. Потребовался час осторожных и тщательных маневров, чтобы найти наблюдательный пункт, откуда я мог осматривать всю крепость и ее окрестности. Теперь я получил возможность лично проверить доклады своих шпионов.

Хотя стены в крепости были мощные и, возможно, вообще непреодолимые, они окружали небольшую площадь. На узком кряже места хватило только для самой сокровищницы и размещения небольшого отряда, способного отбить нападение малочисленного врага, прошедшего по протоку со стороны моря.

Но критяне, очевидно, понимали – чтобы противостоять большим силам противника, которые могут высадиться на берег и предпринять нападение на крепость, нужно гораздо больше сил, самое малое нескольких тысяч человек. Эту задачу критяне решили, соорудив плавучий мост через протоки реки, так что до крепости, находящейся посередине реки, они могли быстро добраться с обоих берегов.

С того места, где я лежал, открывался хороший вид на мост через восточный проток и на сушу за ним. Здесь критяне построили укрепленный лагерь, с бараками для большей части войска. Лагерь был обнесен оградой из заостренных кольев высотой в два человеческих роста. Я подсчитал, что в таком лагере может находиться от двух до трех тысяч воинов.

В каждом углу квадратной площадки лагеря высились сторожевые башни; я увидел, что крыши зданий за оградой покрыты толстым слоем грязи с речного берега; грязь засохла. Это была защита от огненных стрел, которые противник может пускать из-за ограды.

От ворот в выходящей на реку стене к началу плавучего моста критяне проложили дорогу, вымощенную черным кирпичом из высушенного речного ила. Там выходящие из лагеря воины были защищены от вражеских стрел.

Несколько баркасов, сцепленных друг с другом, служили понтонами для моста через реку. Поверх баркасов была проложена дорога из бревен. Мост позволял быстро перебрасывать воинов из лагеря туда, где они нужны.

– Они тщательно все спланировали, – высказал свое мнение Зарас, разглядывая крепость.

– Да, критяне больше всего славятся своей… тщательностью и предусмотрительностью, – согласился я, продолжая осматривать местность в поисках малейших изъянов. Но, сколько ни искал, нашел только одно слабое место. Плавучий мост. Но я уверился, что этого достаточно.

Я снова перенес внимание на пристань, где стояли три большие триремы. Изучил способ разгрузки корабля, не слишком удачный. Если бы мне предстояла такая работа, я бы установил над открытыми люками треножники и тали и поднимал бы ящики на палубу на соломенных тюфяках. Тут ждали бы телеги, которые перевезли бы ящики за ворота в крепость.

Рабы критян выносили каждый ящик отдельно, поднимаясь по лестнице со дна трюма на палубу. При такой системе нужно несколько дней на разгрузку каждого корабля.

Я встревожился. Пока я своими глазами не увидел то, что увидел, я не представлял себе грандиозности задачи. Одно дело рассуждать о сотнях лаков серебра в слитках, и совсем другое – справиться с физической тяжестью и объемом такого сокровища, чтобы захватить его и увезти на сотни лиг через море, горы и пустыни, уходя от рвущегося отомстить войска.

Я начал думать, что взвалил на плечи непосильную задачу. Отчаяние подсказывало мне единственное решение: если все-таки удастся захватить такой огромный груз, нужно будет вывезти его на глубокое место в Среднем море и выбросить в воду, чтобы до него не могли добраться ни царь Беон, ни Верховный Минос.

А я с уцелевшими людьми постараюсь уйти от гнева критян в безопасность Фив. Возможно, тогда удастся убедить Верховного Миноса, что преступник – царь Беон, но я в этом сомневался.

Решение пришло не сразу, я целый час пытался одолеть эту задачу, пока мы с Зарасом лежали в зарослях папируса. И вдруг меня осенило. Это был такой остроумный выход, что его красота меня ошеломила.

Сначала я решил, что все объясню Зарасу, но потом не стал затруднять его чем-то настолько простым и в то же время дьявольски сложным.

Я посмотрел на солнце. Некоторое время тому назад оно достигло зенита и уже было на полпути с неба. Я снова взглянул на три корабля с сокровищами и, кажется, улыбнулся. Я чувствовал, что Зарас внимательно наблюдает за мной. Он понял, что я что-то придумал, и с нетерпением ждал моих приказов, которые я еще не был готов ему отдать.

– Довольно! – сказал я ему. – Надо уходить.

– Куда, Таита?

– К нашим лодкам. До наступления ночи предстоит много сделать.

Солнце уже садилось, когда мы с Зарасом смогли вплавь и вброд вернуться туда, где оставили в лагуне свои маленькие лодки. Люди обрадовались, увидев нас снова. Думаю, они старались убедить себя, что нас не обнаружили и не убили враги и они не остались без старших и со скудными средствами. Они боролись за право получить мой приказ.

Первой из многих предстоящих мне трудных задач было переправить всех до единого моих тяжело вооруженных воинов, из которых почти никто не умел плавать, через глубокие речные потоки и добраться до крепости.

Для этого я выбрал самое маленькое и легкое из наших судов. Потом приказал снять с оставшихся двух кораблей все канаты и полезные вещи. Я подумывал, не сжечь ли корабли, но критяне обязательно увидели бы дым и послали воинов проверить. Поэтому я приказал прорубить днища и затопить суда в самой глубокой части лагуны.

Потом мы перегнали единственный выбранный мной корабль через лагуну и вытащили на восточный берег, ближайший к крепости. Тут мне потребовались все люди, чтобы отволочь корабль по сухой земле в речной проток. Я приказал использовать все веревки, какие мы взяли с двух затопленных кораблей, и привязать к носу оставшегося.

Сто человек взялись за веревки, киль заменил полоз, и корабль заскользил по стеблям папируса, раздавленным его тяжестью. Тем не менее, пока мы добрались до берега главного протока, нам пришлось преодолеть почти пол-лиги. Время уже подходило к полуночи, и горбатая луна высоко поднялась в небо.

На берегу я позволил людям немного отдохнуть, надеть доспехи и съесть холодный ужин. Затем, приглушив весла и забирая с собой по пятьдесят человек за раз, мы начали переправу. Когда все очутились на другой стороне, я разделил наше небольшое войско на два отряда.

Больший отряд, из ста пятидесяти человек во главе с Зарасом, я отправил через густой тростник, чтобы они как можно ближе подобрались к главным воротам крепости, оставаясь незамеченными. Здесь они должны были укрыться и ждать моего сигнала.

Прежде чем расстаться, я объяснил Зарасу свой замысел. С экипажем из пятидесяти человек я переправлюсь через проток. Моя задача – уничтожить плавучий мост, соединяющий главный вражеский лагерь с островом, где устроена сокровищница. Перед расставанием я коротко обнял Зараса и повторил приказ, чтобы избежать недопонимания.

Потом я отослал его, поднялся на борт ожидающей галеры и приказал грести. Течение было быстрое и сильное, но люди с готовностью навалились на весла, и, держа к противоположному берегу подальше от крепости, мы быстро шли вверх по течению. Вскоре показалась белая сторожевая башня крепости, освещенная луной. Это зрелище подбодрило моих гребцов, и они удвоили старания.

Мы прошли последний поворот, и перед нами лежала крепость. Триремы стояли там же, где я видел их в последний раз – у каменного причала гавани. Луна светила достаточно ярко, и я увидел, что две из них сидят в воде по-прежнему низко: груз слитков еще оставался на них. Третья трирема чуть поднялась в воде, освобожденная от большей части груза. Тем не менее я оценил оставшиеся ящики с серебром как половину первоначального их количества.

Критских часовых нигде не было видно. На борту больших кораблей ни огонька. Но в конце пристани горел костер, и по обе стороны от ведущих в крепость ворот пылали в креплениях факелы.

Я снял бронзовый шлем и положил на колени. Потом куском ярко-желтой ткани, которой обвязал горло, прикрыл нижнюю часть лица. Эта редкостная ткань называется «шелк». Она крайне редка и стоит в серебре в сотни раз больше своего веса. Ее привозят из далекой восточной земли, где ее ткут не люди, а черви. Она обладает волшебной силой. Может отвести злые чары и такие болезни, как чума и желтуха. Однако я ее использовал, просто чтобы скрыть лицо.

Черты моего лица настолько приметны, что для меня всегда велика опасность быть узнанным другом или врагом. Красота имеет свою цену. В цивилизованном мире, под которым я понимаю Египет, больше всего известно после лица фараона, вероятно, мое лицо. Снова надев шлем, я превратился в безликого человека в массе безликих людей.

Когда мы на веслах приблизились к пристани, света факелов хватило, чтобы разглядеть закутанные в попоны фигуры стражей, лежащих у костра.

Мне было ясно, что критские сотники не пожелали ночевать в тесной крепости с воинами. С наступлением темноты они с большинством своих людей переправились по мосту в удобные казармы на противоположном берегу протока. Это вполне отвечало моим целям.

Все еще держась так далеко от пристани, как позволял проток, мы неслышно прошли мимо причаленных галер и стен крепости. Я увидел впереди ряд баркасов, образующих плавучий мост через проток.

Мы продолжали грести вверх по протоку, пока я не решил, что мы по меньшей мере на четыреста локтей выше моста по течению. Тогда я повернул нашу галеру и направил ее нос прямо в центр длинного узкого плавучего моста. Тихо приказал гребцам «суши весла» и позволил течению нести нас к центру моста.

В последний миг я поднял шлем; мы повернули боком к мосту и остановились, прижавшись к нему правым бортом.

Мои люди были к этому готовы. По три человека спрыгнули с носа и кормы и прижали лодку к мосту. Остальные, вооруженные топорами и мечами, выбрались через борт на мост. Не дожидаясь приказов, они начали рубить веревки, связывавшие баркасы.

Удары несомненно донеслись до лагеря на дальнем берегу, потому что почти сразу барабаны критян забили тревогу. В лагере начался ад: десятники выкрикивали приказы, звенело, ударяясь о щиты, оружие; весь этот шум и барабанный бой доносились до нас. Потом зажгли факелы, и их огонь отразился в полированном металле щитов и нагрудников.

По дороге, ведущей от ограды лагеря к началу моста, двинулась длинная колонна пехоты. По четыре в ряд критяне бежали по узкому мосту, который начал раскачиваться под ударами окованных сандалий.

Передний их ряд быстро приближался к тем, кто разрушал мост; мои люди были хорошо видны при свете факелов. А канаты, крепившие баркасы, не поддавались ударам топоров. Когда их разделяло всего пятьдесят шагов, я услышал, как один из офицеров, возглавлявших нападение, выкрикнул приказ. Языка я не знал, но смысл приказа был ясен.

Не переставая бежать по дороге, передовые критяне-пехотинцы подались корпусом назад и послали вперед целую тучу копий. Тяжелые метательные снаряды падали вокруг моих людей, а те продолжали рубить тросы, связывавшие понтоны. Я видел, как одного из них копье ударило в спину и пробило насквозь, так что наконечник на добрых два локтя высунулся из груди. Воин упал с лодки, и черная вода увлекла его. Никто из его товарищей даже не оглянулся. Они угрюмо рубили топорами конопляные веревки, связывавшие баркасы.

Я услышал резкий щелчок лопнувшей веревки, потом скрип трущихся друг о друга бортов: это рвалось все больше веревок.

И вот мост был разрублен. Но две разделенные половины еще держались вместе: между ним стояла наша галера. Я услышал собственный дикий крик: я приказывал вернуться на борт. Конечно, меня беспокоила не собственная безопасность. Мне хотелось спасти своих парней.

Поток одетых в броню критян беспрепятственно приближался. Воины двигались на нас единым строем, они воинственно кричали и бросали копья. Мои люди прыгали на нашу маленькую галеру и пригибались, когда копья ударяли в бревна борта.

Я кричал, приказывая разрубить канаты, удерживавшие наш корабль у середины моста. Но в громе битвы мои приказы не были слышны. Меня не слышали. Я взял топор у одного из своих людей, лежавшего в воде на палубе, и кинулся на нос.

По мосту ко мне бежал критянин. Мы оказались у носа одновременно. Он бросил копье и пытался выхватить меч, который как будто застрял в ножнах. Но когда мы встретились, меч высвободился.

Я видел, что противник улыбается под шлемом. Он считал, что я в его руках и он убьет меня. Он занес меч, готовясь ударить меня в грудь, но я приметил движение его глаз, указывавшее на его намерения, и потому смог предвидеть удар. Я изогнулся, и острие меча прошло у меня под мышкой. А я ухватил противника за локоть.

Теперь он отпрянул, стараясь вырваться, но настил под ним дрогнул, и он потерял равновесие. В этот критический момент я выпустил его руку. Он не был готов к этому и откинулся назад, протянув ко мне обе руки, словно пытался удержаться на ногах.

Я взмахнул топором, целясь в единственную часть его тела, не прикрытую металлом, – в правое запястье. Я тоже с трудом удерживал равновесие на качающемся судне, поэтому удар оставлял желать лучшего. Отсечь кисть, как я хотел, не удалось. Но я прорубил запястье до кости. И услышал, как щелкнули разрубленные сухожилия. Пальцы критянина невольно разжались, меч выпал и с грохотом ударился о доски моста. Воин шарахнулся и столкнулся со стоявшим за ним товарищем. Цепляясь друг за друга, они перевалились через край моста и с плеском упали в воду. Тяжесть доспехов сразу утянула их под поверхность.

Топор по-прежнему был у меня в руках, а передо мной оказались две веревки, крепившие наш корабль к плавучему мосту и натянутые так сильно, что с них стекала выжатая вода. Я занес топор над головой и опустил его на более толстую веревку, вложив в удар всю свою силу и весь вес. Веревка лопнула, щелкнув, как натянутая тетива. Вся тяжесть судна легла на вторую веревку, и галера накренилась. Я снова взмахнул топором и разрубил и этот канат; его концы отлетели, извиваясь и расплетаясь в воздухе. Тяжесть с носа нашей галеры была снята, он резко поднялся, и мы развернулись поперек течения.

Для моста последствия оказались гораздо более драматичными. Обе его части были по-прежнему надежно привязаны к береговым креплениям. Но в середине они разъединились, и течение начало быстро их разносить. Я видел, как критяне срывались в воду с качающегося и дико подпрыгивающего у них под ногами моста.

Эта меняющаяся тяжесть еще пуще раскачивала плывущие баркасы. Люди в тяжелых доспехах теряли равновесие, безумная зыбь сталкивала их друг с другом и швыряла в воду.

Я с ужасом увидел, как один из баркасов перевернулся и сбросил в воду десятки людей. Через несколько минут почти все критяне барахтались в темной воде; люди тонули, как крысы в колодце.

Происходящее было тем более трагичным, что это не были наши враги; весь этот разор я подготовил сознательно, чтобы они стали нашими союзниками. Утешало меня лишь одно – я делал это ради Египта и фараона. Последствия моих действий приводили меня в ужас.

Огромным усилием воли я прогнал чувство вины и угрызения совести. Я знал, что сделанного не воротишь, и пытался забыть о тонущих и думать о своих людях, о наших потерях. Я заставил себя отвернуться и пройти туда, где перерубил веревку, привязывавшую нашу галеру. Я кричал на наших воинов, срывая на них свой гнев. Приказывал им браться за весла, толкал их на гребные скамьи и бил тех, кто недоуменно оглядывался.

И вот в моих руках снова рулевое весло, и люди начинают грести слаженно. Я развернул руль и повел галеру назад к каменной пристани под главными воротами крепости, где стояли корабли с сокровищами.

Едва нос нашего корабля коснулся камней пристани, я спрыгнул; меня встретил Зарас с мечом в руке, он тяжело дышал, но на губах его блуждала безумная улыбка.

– Мы захватили все три корабля с сокровищами, и даже крепость наша! – сказал он, показывая окровавленным клинком на широко распахнутые ворота крепости. – Шум, который вы подняли на плавучем мосту, отлично отвлек критян. Мы сняли стражу ворот – воины следили за вашим представлением, даже не подозревая о нашем существовании. Не думаю, чтобы кто-нибудь из них сбежал, но и так далеко они бы не ушли. – Он замолчал, чтобы отдышаться, потом спросил: – Что с мостом, Таита?

Я с удовольствием отметил, что даже в пылу битвы он не забывает говорить по-гиксосски.

– Мост разведен, половина врагов упала в воду и утонула, – коротко ответил я и повернулся к Акеми, который подбежал, увидев, что я сошел на берег. – Принимай командование этой галерой и оставь у себя дюжину людей, чтобы грести. – Я показал на множество небольших лодок без экипажей, стоящих в водоеме, образованном разлившейся рекой. – Бери с собой факелы и горшки с углями и сожги эти лодки, чтобы критяне не могли на них перевозить своих воинов и напасть на нас сегодня вечером.

– Слушаюсь, сиятельный, – ответил Акеми.

– Оставь только самые большие лодки, – продолжал я. – Вон тот большое парусное судно в конце линии. Его не сжигай. Приведи с собой; мы оставим его привязанным у пристани, когда уйдем.

Зарас и Акеми искоса посмотрели на меня, но усомниться в моем приказе решился Зарас.

– Оставить его критянам? Зачем?

– Затем, чтобы старшие критские военачальники смогли вернуться на Крит и доложить своему царю о предательстве гиксосских союзников. Даже могучий Верховный Минос Критский не сможет спокойно отнестись к утрате пятисот лаков серебра. Узнав о ней, он потребует крови царя Беона.

Я остался на пристани и смотрел, как Акеми и его экипаж отчаливают и уходят в водоем на реке. Как он переводит четверых своих людей на большое судно. Они поставили стаксель и привели судно к пристани, туда, где стоял я.

В водоеме Акеми стоял на носу своей маленькой галеры. Его люди гребли вдоль ряда лодок, а Акеми, проплывая мимо, бросал в каждую горящий факел. Я был удовлетворен, только когда запылали все лодки. Тогда я обернулся и увидел смущенного Зараса.

– Возьми с собой своих людей и иди за мной, – сказал я и побежал по каменной пристани туда, где стояла ближайшая критская трирема. – Я хочу, чтобы ты принял командование этим кораблем, Зарас. Но я поплыву с тобой.

– Конечно, господин, – ответил он. – Мои люди уже на борту.

– Командовать этой будет Дилмар. – Я показал на вторую трирему. – Акеми примет третий критский корабль с сокровищами.

– Как прикажешь, господин.

Похоже, Зарас возвысил меня от просто Таиты до господина. Но он был достаточно близко знаком со мной, чтобы задавать дерзкие вопросы. И один такой задал немедленно.

– Выйдя в открытое море, куда мы поплывем? На восток в Шумер или на запад к побережью Мавритании? – Потом он даже снизошел до того, чтобы дать мне небольшой отеческий совет: – В обеих этих странах у нас есть союзники. На востоке царь Нимрод, правитель Двуречья. На западе наш союзник царь Шан Даки из Анфы в Мавритании. К кому из них мы поплывем, Таита?

Я ответил не сразу, а сначала спросил сам:

– Скажи мне, Зарас, какому царю или правителю в целом свете ты доверил бы сокровище в пятьсот лаков серебра?

Зарас казался озадаченным. Об этом он не думал.

– Возможно… нет, точно не Шан Даки. Его люди корсары, а сам он царь воров.

– А как насчет Нимрода? – спросил я. – Не уверен, что доверил бы ему слиток серебра больше моего пальца.

– Но кому-то придется довериться, – возразил он, – иначе нужно будет найти пустынный берег и закопать серебро, чтобы потом вернуться за ним.

– Пятьсот лаков! – напомнил я. – Потребуется год, чтобы вырыть достаточно глубокую яму, и гора земли, чтобы засыпать ее. – Я наслаждался его замешательством. – Ветер нам благоприятствует! – Я посмотрел на минойский знак – золотого критского быка, – по-прежнему развевавшийся на мачте триремы, отданной Зарасу. – А боги всегда благосклонны к смелым и отважным.

– Но, Таита, – возразил он. – Ветер нам вовсе не благоприятствует. Он дует с моря, прямо вверх по протоку. Прижимает нас к суше. Потребуются все весла, чтобы выйти в открытые воды Среднего моря. Если ты не доверяешь ни Шан Даки, ни Нимроду, кому тогда ты доверяешь? К кому мы повернем?

– Я доверяю только фараону Тамосу, – ответил я, и он впервые показал, что недоволен мной.

– Значит, ты задумал вернуться к фараону той же дорогой, которой мы пришли сюда? И мы потащим серебро на голове от Ушу через Синайскую пустыню и переплывем с ним Красное море? А оттуда быстро дойдем до Фив. Фараон удивится, увидев тебя, не сомневаюсь, – насмешливо сказал он.

– Нет, Зарас, – снисходительно улыбнулся я. – Отсюда мы поплывем вниз по Нилу. Мы приведем все три эти критские чудовища прямо в Фивы.

– Ты сошел с ума, Таита? – Он перестал смеяться. – Каждый локоть Нила отсюда до Асуана принадлежит Беону. Мы не можем проплыть триста миль через орды гиксосов. Это настоящее безумие.

От волнения он перешел с языка гиксосов на египетский.

– Если и дальше будешь говорить по-гиксосски, возможно все, – укорил я. – Все равно два своих корабля мы затопили, и я намерен перед выходом из Тамиата сжечь и третий, чтобы не оставить никаких указаний на то, кто мы такие на самом деле.

– Во имя великой матери Осириса и ее возлюбленного сына Гора, ты, по-моему, веришь в то, что говоришь, Таита. – Он снова заулыбался. – И задумал сделать меня таким же безумцем с пеной на губах, как ты сам, тогда в своем безумии я бы с тобой согласился. Я прав?

– В битве безумие становится здравым смыслом. Это единственный способ выжить. Следуй за мной, Зарас, и я приведу тебя домой.

Я начал подниматься по сходням на палубу триремы. Передо мной были двадцать человек Зараса. Я видел, что в их руках уже весь большой корабль и все, кто на нем. На палубе стояли на коленях мореходы-критяне со склоненными головами и заломленными за спину руками; у большинства их были свежие раны. Моряков было всего шестеро. Люди Зараса стояли над ними с поднятыми мечами.

– Молодцы, ребята, – поблагодарил я их и снова повернулся к Зарасу. – Пусть твои люди заберут у пленных доспехи и оружие, а их самих под охраной отведут на берег.

Пока он отдавал приказы, я по трапу поднялся на верхнюю гребную палубу. Там скамьи для гребцов были пусты, длинные весла подняты. Но я мог усадить за них своих пятьдесят человек. Не останавливаясь, я ступил на следующий трап, который вел на нижние палубы, где содержали рабов. В лицо мне ударило зловоние, такое сильное, что я едва не закашлялся, но продолжал спускаться.

В креплениях на потолке горели дымные масляные лампы, дававшие совсем немного света. Он позволил разглядеть ряды почти голых людей, которые сидели на гребных скамьях или спали, положив головы на длинные весла перед собой. Те, кто не спал, без интереса смотрели на меня пустыми глазами. Когда они шевелились, звенели цепи на их лодыжках.

Я думал, не произнести ли перед ними небольшую речь, возможно, обещая свободу, когда мы достигнем Фив, если они будут грести сильно и долго. Но сразу отказался от этой мысли, поняв, что они лишь отчасти люди. Долгая тяжкая работа и жестокое обращение низвели их почти на уровень животных. Мои добрые слова для них ничего не будут значить. Единственное, что они еще понимают, это хлыст.

Пригнув голову, чтобы не удариться о низкую верхнюю палубу, я прошел между рядами скамей к двери, которая должна была вести в грузовой трюм. На двери висел тяжелый медный замок. Зарас шел за мной. Я отступил, позволяя ему мечом вскрыть замок и пинком распахнуть дверь.

Заходя в просторный грузовой трюм, я снял лампу с крепления и высоко поднял ее над головой. От палубы до палубы были навалены ящики с серебряными слитками. Но посреди этой груды зияла дыра. Я быстро оценил количество драгоценных ящиков, которые критяне успели снести на берег. Не меньше сотни.

У меня мелькнула мысль оставить эту меньшую часть сокровища и уплыть с тем, что у нас на борту, но я тут же отказался от нее.

Боги улыбаются, Таита, так пользуйся этим, пока они не нахмурились снова, сказал я себе и повернулся к Зарасу.

– Идем. Возьми столько людей, сколько сможешь освободить от работы.

– Куда мы пойдем?

Я показал на пустое пространство в груде ящиков.

– В крепость, искать, где критяне спрятали недостающие ящики. Только на этом корабле достаточно серебра, чтобы снарядить и отвести на поле боя целое войско. Нельзя, чтобы это серебро попало в руки Беона.

Мы вернулись на палубу, затем Зарас вместе со мной спустился на пристань. За нами шли десять наших людей, ведя с собой пленных критских моряков. Моряков раздели донага. За воротами мы нашли Дилбара и тридцать его людей; они стерегли воинов и рабов, захваченных в крепости.

Я приказал Дилбару раздеть и этих пленных. Нужно было собрать все доспехи и все оружие критян, какое только удастся найти. У всех минойских военачальников были ожерелья, кольца, серебряные браслеты на руках и ногах, золото и драгоценные камни.

– Отнимите все это у пленных, – приказал я Дилбару. Потом выбрал из груды два самых красивых украшения и спрятал в свою кожаную сумку. Как все женщины, мои царевны любят броские блестящие безделушки.

Потом я занялся захваченными рабами, которые равнодушно стояли в цепях. Я сразу увидел, что это разношерстный сброд и там даже есть ливийцы, хурриты и шумеры, но большинство были египтянами. Скорей всего, их захватили гиксосы и передали критянам, чтобы помочь тем построить крепость. Я выбрал одного из них, с умным лицом, который еще как будто не отдался отчаянию безраздельно.

– Отведи этого в соседнее помещение, – приказал я Дилбару. Тот схватил египтянина и отвел в караульное помещение крепости. Тут я велел Дилбару выйти. Когда он ушел, я некоторое время смотрел на раба. Его лицо выражало покорность, но в глазах я заметил дерзость, которую он пытался скрыть.

Хорошо, подумал я. Он еще человек.

Я заговорил с ним на нашем родном языке.

– Ты египтянин. – Он посмотрел на меня, и я увидел, что он меня понял. – Какого отряда? – спросил я, но он пожал плечами, притворяясь, что не понял. И уставился себе под ноги. – Посмотри на меня! – приказал я, снял свой бронзовый шлем и размотал шелковую ткань, скрывавшую нижнюю половину лица. – Посмотри! – повторил я.

Он поднял голову и удивленно поглядел на меня.

– Кто я? – спросил я у него.

– Ты Таита. В детстве я видел тебя в Луксоре в храме Хатор. Отец сказал мне, что ты один из величайших ныне живущих египтян, – благоговейно прошептал он и бросился к моим ногам. Меня тронуло это проявление почтения, но я продолжал строгим голосом:

– Да, воин, я Таита. А кто ты?

– Рохим из двадцать шестого отряда колесничих. Свиньи-гиксосы взяли меня в плен пять лет назад.

– Хочешь вернуться со мной в наш Египет? – спросил я, и он улыбнулся. У него не хватало верхних зубов, и лицо было в синяках. Его избивали, но он остался египетским воином и дал прямой ответ:

– Я твой до смерти!

– Куда критяне сложили ящики, которые вчера заставили вас разгружать?

– В кладовую у подножия лестницы, но дверь туда заперта.

– У кого ключ?

– У толстяка в зеленом кушаке. Он главный над рабами.

Я видел этого человека на коленях среди других пленных.

– А ключ от твоих цепей тоже у него, Рохим? Тебе он понадобится, ибо отныне ты свободный человек.

Он улыбнулся.

– Все ключи он держит на цепи на поясе. И прячет под кушаком.

От Рохима я узнал, что почти восемьдесят рабов в крепости – пленные египетские лучники и колесничие. Когда мы сняли с них цепи, они энергично принялись носить ящики с серебром из крепости обратно и складывать их в трюм триремы Зараса.

Пока перетаскивали серебро, Рохим отвел меня в оружейную. Когда мы взломали дверь, я обрадовался, увидев запасенные здесь доспехи и оружие.

Я приказал перенести все это имущество на корабли и сложить на верхней гребной палубе, где до него легко будет добраться.

Наконец мы заперли пленных критян в их собственных бараках для рабов и поднялись на ждущие нас триремы.

Всех наших людей я разместил поровну на трех кораблях, так что на всех гребных скамьях был полный набор. По моему приказу рабов, все еще закованных в цепи на нижней палубе, накормили хлебом, сухой рыбой и пивом: все это мы нашли в кладовой крепости. Жалко было смотреть, как они набивают рты, запихивая в них пищу мозолистыми руками, почерневшими и покрытыми их собственными высохшими экскрементами. Они глотали пиво, пока их ссохшиеся животы не отказались его принимать. Некоторых рвало в трюмную воду, прямо на ноги. Но еда и мягкое обращение оживили их. Я знал, что они будут хорошо мне служить.

Когда небо на востоке осветилось, мы были готовы к отплытию. Я занял свое место на носу головной триремы рядом с Зарасом. Гиксосский шлем стоял у моих ног, а нижнюю часть лица по-прежнему закрывала шелковая ткань.

Зарас приказал отчаливать, и на гребных палубах загремели барабаны. В такт их ударам поднялись, опустились в воду и снова поднялись длинные весла. Я передал приказ людям у рулевого весла, и мы повернули в главный проток реки. Вслед за нами тот же маневр проделали две другие триремы. И кильватерной колонной мы двинулись на юг к столице гиксосов и двум сотням лиг по вражеской территории.

Дым, клубившийся над еще горевшими лодками, затянул реку густой пеленой, которая время от времени закрывала критский лагерь на противоположном берегу. Но, когда порыв северного ветра на мгновение раздернул эту завесу, я увидел, что не только мой экипаж удивился, когда мы направились на юг.

Воины из критского лагеря, уцелевшие после разрушения плавучего моста, в полном боевом облачении выстроились на берегу. Командовавшие ими сотники и десятники выбрали место, где берег был близок к судоходному протоку. У самого края воды стояли лучники. Они были готовы к тому, что мы устремимся на север, в открытое море. Луки у них были натянуты, стрелы наложены на тетиву и готовы к полету.

Четверо из старших военачальников, с самыми высокими плюмажами на шлемах, обильнее прочих увешавшие грудь и плечи сверкающими украшениями, были верхом. Они сидели на конях за цепью лучников, готовясь направлять стрельбу, когда мы начнем пробиваться к Среднему морю.

Когда мы повернули на юг и пошли против течения, они не сумели скрыть изумление. И не отреагировали сразу. Только когда трирема Дилбара повернула вслед за нами, они начали действовать. При виде третьей триремы, замыкавшей нашу эскадру, сотники на берегу яростно закричали, отдавая приказы. Они отчетливо доносились ко мне через воду, и я засмеялся, глядя, как они разворачивают лошадей на берегу в тщетной попытке догнать нас.

Критские лучники нарушили ряды и нестройной толпой побежали за старшими, но, когда мы стали неудержимо уходить от них, все остановились. Подняли луки и по высокой дуге посылали нам вслед залп за залпом. Однако стрелы не долетали и падали в воду за кормой корабля Акеми.

Конники не хотели отказаться от погони. Стегая лошадей, они гнали их по буксирной тропе вдоль берега, надеясь догнать нашу флотилию. А когда догнали трирему Акеми, обнажили мечи. Встали в стременах, выкрикивая оскорбления и вызовы людям Акеми.

Акеми получил от меня строгий приказ не стрелять в критян. Хотя те представляли легкую цель для тех, кто стоял на верхней палубе триремы, Акеми и его лучники не обращали на них внимания. Это как будто бы еще пуще разъярило критян. Они поскакали дальше по буксирной тропе, обогнали корабль Акеми и поравнялись с триремой Дилбара. И наконец оказались на одном уровне с тем местом, где на борту первой триремы стоял я.

Следуя моему приказу, наши люди не пытались скрываться. Продолжая мчаться по тропе параллельно нашему кораблю, четверка критских военачальников получила возможность рассмотреть подлинные гиксосские доспехи и оружие с расстояния меньше ста шагов.

К этому времени они преследовали нас уже около трех лиг, и их лошади начали быстро уставать. Береговой ветер усилился, подгоняя нас, и мы стали быстро уходить от них на юг. Буксирную тропу сменило болото. Копыта лошадей поднимали тучи черной грязи, и бедные животные опускались на колени. Сотникам пришлось прекратить преследование. Они остановили лошадей и обреченно смотрели, как мы быстро уходим от них.

Я был очень доволен тем, как все обернулось. Критяне видели все, что я хотел им показать: три корабля, захваченные пиратами-гиксосами, уходят с пятьюстами лаками серебра Верховного Миноса вниз по реке на юг, в столицу царя Беона Мемфис.

Пришла пора преобразиться для очередной роли. Я приказал принести на палубу критские доспехи и вооружение, захваченные нами в крепости. Наши люди со смехом и шутками сняли гиксосскую одежду и оружие и заменили их полными великолепными критскими доспехами – от позолоченных шлемов и мечей с гравировкой до сапог из мягкой кожи, с голенищами по колено.

Дилбар и Акеми получили строгий приказ не позволять своим людям бросать уже не нужную гиксосскую одежду в реку. Если ее выбросит течением на берег и ее найдут воины Миноса в Тамиате, мой обман будет раскрыт.

Критянам не понадобится ломать голову, чтобы понять, как мы их провели. Поэтому все гиксосское снаряжение я приказал увязать в тюки и надежно спрятать под палубой.

Ветер дул нам в спину, наполняя паруса, весла поднимались и опускались, и мы стремительно продвигались на юг. Триремы Миноса – самые большие и быстрые в мире корабли. Несмотря на множество людей на борту и тяжелый груз серебра, скорость трирем будоражила. К этому прибавлялось радостное сознание того, что мы направляемся домой. Поэтому у всех было прекрасное настроение.

Когда мы оставили позади дельту с ее мириадами протоков и вошли в основное русло, флотилия приняла кильватерный строй и понеслась на юг. Экипажи перекликались с одной триремы на другую, дружески поддразнивая друг друга.

Мы миновали стоящие на якоре рыбачьи лодки, обгоняя другие небольшие суда, везущие сельскохозяйственную продукцию и разные товары. Я смотрел на них с высоты верхней палубы. В экипажах, которые изумленно глазели на нас, было мало египетских лиц, большинство составляли гиксосы.

Мне легко было различать эти расы. Египтяне – красивые люди с живыми, умными лицами, с высокими лбами, большими, широко расставленными глазами и тонкими чертами. Короче, с первого взгляда видно: это высшая раса.

С другой стороны, у гиксосов таких особенностей очень мало. Я ни в коем случае не предубежден против них. Однако у меня есть все причины презирать их, глубоко и горько ненавидеть. Они воры и разбойники, все без изъятия. Они наслаждаются жестокостью и пытками. Их грубый гортанный язык оскорбляет слух цивилизованного человека. Они поклоняются Сету, самому низменному из богов. Они отняли нашу землю и поработили наш народ.

Но я не фанатик. И ненавижу фанатиков. Я отчаянно пытался найти нечто похвальное в национальном характере гиксосов. Все боги знают: не моя вина, что я ничего не нашел.

Пока я смотрел на представителей этой несчастной расы, мне пришло в голову, что когда-нибудь потом нужно будет выразить свое неодобрение более определенным и недвусмысленным образом. Сделать нечто такое, что даже царь Беон сочтет вполне заслуженным.

Поистине это счастливый день для всех египтян, думал я. Я улыбнулся, и тут у меня явилась мысль. Зачем ждать? Весь план возник у меня почти полностью завершенным, его рождение заняло считанные мгновения.

В капитанской каюте на нижней палубе я видел много папирусных свитков и табличек для письма. Критяне – грамотный народ. Они используют разновидность клинописи, похожую на шумерскую. Я мог читать и распознавать эти символы, хотя должен признаться, что тогда не владел разговорным минойским языком.

Как и следовало ожидать, гиксосы были поголовно безграмотны. Однако через своих шпионов я знал, что они захватили и превратили в рабов египетских писцов, которых заставляли читать, писать и переводить для них наши иероглифы.

От тех же шпионов я знал, что гиксосы научились использовать наших птиц, чтобы быстро пересылать сообщения на большие расстояния. Как обезьяны, гиксосы умеют подражать; хотя они редко способны выйти из затруднения с помощью собственных мыслей, использовать плоды чужой изобретательности умеют.

Я коротко распрощался с Зарасом и спустился в каюту под главной палубой. Принадлежности для письма лежали там, где я их видел, в красивой шкатулке с миниатюрным изображением бога письма Тота с головой ибиса.

Я сел на палубу, поджав ноги, и открыл шкатулку. К своей радости, я обнаружил, что помимо свитков папируса разной длины и формы и собрания кистей и чернильных палочек в шкатулке лежали также четыре миниатюрных кокона с мой ноготь величиной, искусно сплетенных из конского волоса. Такой кокон можно привязать к лапке обычного голубя из тех, что мы разводим в пищу. Эти птицы наделены странной способностью возвращаться в голубятню, где вылупились из яйца, и при этом невольно приносить с собой сообщение, прикрепленное к лапке.

Я быстро выбрал маленький листок папируса, способный уместиться в коконе. Затем выбрал самую тонкую кисть для письма и развел свежие чернила.

Думать над сообщением не потребовалось: оно целиком уже сложилось у меня в голове. При необходимости я способен писать не просто крошечные и тесно расположенные иероглифы, но также легко различимые и читаемые, потому что я владею искусством письма.

«Великому Беону, фараону Верхнего и Нижнего Египта, – начал я с обычного перечисления титулов. Конечно, на эти титулы он не имеет права, но именно их больше всего жаждет. – Я, верховный правитель Крита Минос, приветствую тебя. В знак моей дружбы и расположения шлю твоей милости три больших корабля, груженных данью. Они выйдут из моей крепости Тамиат в устье Нила во второй день месяца эпифи. Думаю, на пятый день того же месяца они достигнут твоего дворца в Мемфисе. Я до последнего часа задерживал это сообщение, дабы оно не попало в руки злых людей, прежде чем удостоится твоего внимания. Я верю, что ты примешь эти дары в духе той же дружбы и уважения, с какими они посланы».

Едва только чернила высохли, я старательно свернул папирус и уложил в кокон. Запечатал свиток клеем из камеди. Потом вышел из каюты, спустился на нижнюю палубу и прошел к входу в кладовую.

Грубо взломанный Зарасом замок так и не починили. Он легко открылся под моей рукой. Я затворил за собой дверь. Ящик, который я открыл, чтобы осмотреть его содержимое, стоял отдельно. Крышка его была закрыта не прочно. Я вскрыл ее своим кинжалом – частью моей одежды критянина. Потом наклонился и взял один серебряный слиток. Тяжелый, но я уложил его в сумку у себя на поясе. Потом вернулся на верхнюю палубу и занял место рядом с Зарасом. Говорил я с ним негромко, чтобы не услышал никто из экипажа.

– Через час мы достигнем речного порта Кунтус, где Беон держит таможенный пост, чтобы собирать дань с проходящих судов…

Зарас со смехом перебил:

– Это неважно, господин Таита. Нас там не задержат. Я смету их, как москитов…

– Нет, Зарас. Ты прикажешь сушить весла и убрать паруса, чтобы к нам подошла лодка таможенников. Когда она подойдет, ты окажешь таможенникам уважение. Я поговорю со сборщиком податей, потому что мне нужно его содействие.

И я отошел к борту, прежде чем он смог задать мне вопрос. На самом деле я сам не был уверен в том, что нас ждет, когда мы доберемся до Кунтуса.

Мы шли по реке, захватывая другие корабли врасплох. Наши триремы были самыми быстроходными на Ниле. Даже всадник не смог бы обогнать нас и предупредить о нашем появлении. Другие лодки, завидев нас, тут же отворачивали и либо утыкались в берег, либо спускали паруса и брали к северу, позволяя течению унести их с нашего пути. Они не знали, кто мы такие. Но, когда над всем миром нависли облака дыма, чреватые войной, разумный человек не рискует.

Мы прошли еще один широкий речной поворот, и я увидел впереди на восточном берегу перед нами порт Кунтус. Я узнал его по высокой каменной сторожевой башне на холме над городом. На верху башни на длинном шесте висел большой черный флаг, эмблема сборщика податей. Я знал, что на башне стоят люди и следят, чтобы ни один корабль не прошел мимо, не заплатив подати.

Когда мы приблизились к порту, от каменного причала отошла фелука, тоже с черным флагом, и направилась наперерез нам. Я приказал Зарасу убрать паруса и тормозить веслами, чтобы фелука смогла подойти. На ее открытой палубе было несколько вооруженных гиксосов. Зарас перегнулся через борт и коротко поговорил с одним из них, который сказал, что его зовут Гралл и он главный сборщик налогов в этой провинции.

Я с огромным облегчением услышал, что разговор ведется по-гиксосски. Если бы этот Гралл обратился к нам на минойском, было бы очень трудно объяснить, почему никто не говорит на нем на борту минойского корабля. Я дал себе слово изучить этот язык. Зная свои способности к чужим языкам, я не сомневался, что через несколько месяцев смогу сойти за коренного жителя Крита.

Гралл с борта фелуки именем царя Беона потребовал разрешения взойти на наш корабль. Зарас, как я его и наставлял, не стал возражать, но немедленно спустил веревочную лестницу, чтобы Гралл смог подняться. Это был маленький жилистый человек, и по лестнице он вскарабкался с проворством обезьяны.

– Ты хозяин корабля? – спросил он у Зараса. – Мой долг узнать, что за товар ты везешь.

– Конечно, господин, – согласился Зарас. – Но позволь сначала пригласить тебя в мою каюту на стакан превосходного критского вина, а потом сделай все, что положено.

Он дружески взял маленького человека за руку и провел по трапу к каюте капитана.

До тех пор я держался в тени. Но теперь, дождавшись, пока у меня под ногами Зарас захлопнет дверь каюты, неслышно спустился вслед за ними на нижнюю палубу.

Мы с Зарасом старательно продумали эту встречу, и я заранее просверлил в переборке дыру, через которую мог видеть и слышать все, что происходит в каюте. Я увидел, что Зарас усадил гостя лицом к моему глазку. Гралл очень напоминал ядовитую гигантскую жабу. У него были такой же широкий рот и глаза-бусинки. Вдобавок его лицо украшали большие бородавки. Когда он отпил вина, которым угостил его Зарас, горло его раздулось, словно он проталкивал сквозь него водяную крысу – любимую пищу гигантских жаб. Эта картина, столь верная природе, буквально зачаровала меня.