Предательство по любви Перри Энн

Anne Perry

DEFEND AND BETRAY

Coрyright © 1995 by Anne Perry

Разработка серии А. Саукова

Иллюстрация на обложке П. Трофимова

Перри – царствующая королева викторианского детектива.

Peoрle

Дайте Перри какое-нибудь заковыристое убийство вкупе с постыдным социальным казусом – и она напишет такой викторианский детектив, которому позавидовал бы сам Диккенс.

The New York Times

Мало кто из создателей детективов в духе Артура Конан Дойля может так красочно воспроизвести атмосферу викторианского Лондона, так точно прорисовать его детали и воссоздать настроение той эпохи, как Перри.

San Francisco Chronicle

Если вы купили очередную историю от Энн Перри, вы можете смело рассчитывать на то, что она будет превосходна.

The San Diego Union Tribune

Глава 1

Эстер Лэттерли выбралась из кеба. Хорошая выдумка эти наемные двуколки – вполне удобный экипаж и обходится куда дешевле, чем если нанимать на весь день большую карету. Порывшись в ридикюле, она извлекла монету и отдала ее вознице. Затем повернулась и быстрым шагом направилась по Брансвик-плейс в направлении Риджентс-парк, где золотистыми рядами на фоне темной земли вовсю уже цвели желтые нарциссы. Вполне естественно, ибо дело происходило 21 апреля, в самый разгар весны 1857 года.

Эстер поискала глазами высокую, несколько угловатую фигуру Эдит Собелл, но не нашла ее среди гуляющих пар. Широкие кринолины дам почти касались гравия дорожек, рядом с ними с небрежным изяществом выступали мужчины. Оркестр в отдалении играл нечто бравурное, и звуки труб разносились по округе в потоках легкого ветерка.

Мисс Лэттерли надеялась, что ее подруга не станет опаздывать. В конце концов, Эдит сама назначила эту встречу, сказав, что гораздо приятнее пройтись на свежем воздухе, чем сидеть в кондитерской или бродить по музею, где вечно рискуешь столкнуться с кем-нибудь из знакомых и, поневоле прервав разговор, обмениваться чепуховыми любезностями.

В распоряжении миссис Собелл был целый день, и она просто не знала, как убить время. Но Эстер приходилось еще и зарабатывать себе на жизнь. Не так давно она нанялась сиделкой к отставному военному, сломавшему при падении бедро. Из лечебницы, где для нее по возвращении из Крыма нашлось было местечко, мисс Лэттерли уволили – чтобы не перечила сплошь и рядом врачу, – вот и пришлось предлагать свои услуги частным лицам. А предложить она могла лишь свой опыт, приобретенный год назад с помощью Флоренс Найтингейл.

Майор Типлейди быстро шел на поправку и был настолько любезен, что отпустил сиделку сразу после полудня. Однако Эстер не хотелось бы потратить все это время, ожидая в Риджентс-парк (пусть даже и в такой славный денек) особу, забывшую о назначенной встрече. Слишком часто во время войны ей приходилось видеть, как путаница и неразбериха влекли за собой сотни смертей. Необязательность раздражала мисс Лэттерли, заставляя ее подчас выражаться весьма резко. Слишком живое для женщины мышление, да и сами ее взгляды, наконец, – все это не приветствовалось в обществе, а то и осуждалось.

Следующие пятнадцать минут Эстер прогуливалась в ожидании подруги по обсаженной нарциссами дорожке, чувствуя, как в ней нарастают раздражение и неприязнь. Это было просто возмутительно, особенно если учесть, что место встречи они выбрали именно для удобства Эдит! Она жила в Кларенс-Гарденс, то есть всего в полумиле отсюда. Мисс Лэттерли уже злилась не на шутку, что, увы, не преминуло отразиться на ее поведении: затянутые в перчатки руки стиснулись в кулачки, шаг ускорился.

Она уже собиралась покинуть место несостоявшейся встречи, когда заметила наконец чуть нескладную фигуру Эдит. Та еще носила траур по мужу, хотя со времени его кончины прошло почти два года. Миссис Собелл спешила: тревожно плескались ее юбки, сбившийся на затылок капор рисковал свалиться на гравий.

Эстер двинулась навстречу, чувствуя невольное облегчение, однако упреки насчет потерянного времени и, в конце концов, просто неуважения к ней все же следовало высказать. Однако тут она увидела лицо подруги и поняла: что-то случилось.

– В чем дело? – спросила мисс Лэттерли, стоило им подойти достаточно близко друг к другу.

Нежные губы и гордый нос с горбинкой придавали умному лицу Эдит странную привлекательность. Но сейчас лицо ее было бледным, а выбившиеся из-под капора белокурые волосы, даже если учесть спешку и ветерок, были слишком уж растрепаны.

– Что случилось? – встревоженно повторила Эстер. – Ты больна?

– Нет… – выдохнула миссис Собелл и, не останавливаясь, подхватила собеседницу под руку, увлекая ее за собой. – Думаю, я вполне здорова, просто совершенно потеряла голову.

Мисс Лэттерли остановилась, но руку не высвободила.

– Почему? Скажи мне, что случилось. – Раздражение ее прошло бесследно. – Могу я чем-либо помочь?

– Нет, – Эдит ответила ей жалобной улыбкой. – Разве что дружеским участием.

– Я была и остаюсь твоей подругой, – заверила ее Эстер. – Так что произошло?

– С моим братом Таддеушем… генералом Карлайоном… случилось несчастье. Во время обеда у Фэрнивелов.

– Надеюсь, ничего серьезного? Что с ним?

На лице миссис Собелл боролись недоверчивость и смущение. Черты его трудно было назвать прекрасными, но исполненные живости карие глаза и чувственный рот делали ее несколько асимметричное лицо необычным и обаятельным.

– Он умер, – сказала она и замолчала, словно пораженная собственными словами.

Эстер как раз собиралась двинуться дальше, но теперь и сама оцепенела.

– О господи! Это ужасно! – воскликнула она. – Как такое могло случиться?

Эдит нахмурилась.

– Он упал с лестницы, – медленно проговорила она. – Точнее, опрокинулся через перила, а внизу стояли рыцарские доспехи. Острие алебарды проткнуло ему грудь…

Мисс Лэттерли в ответ на это могла только выразить соболезнование.

В молчании подруги взялись за руки и пошли по дорожке среди цветочных клумб.

– Говорят, он умер мгновенно, – сказала миссис Собелл. – Невероятно – упасть и угодить прямо на эту штуку… – Она слегка покачала головой. – Кто угодно скажет, что можно свалиться оттуда тысячу раз, наставить себе синяков, переломать кости… Но напороться на алебарду!..

Они прошли мимо джентльмена в военной форме – красный мундир, бледно-золотые галуны и пуговицы сияли на солнце. Он поклонился им, и дамы ответили вежливой улыбкой.

– Конечно, сама я не бывала в доме Фэрнивелов, – продолжала Эдит, – и понятия не имею, насколько высок там балкон в холле. Полагаю, пятнадцать или двадцать футов.

– Как правило, несчастные случаи происходят с людьми именно на лестницах, – согласилась Эстер, надеясь, что ее замечание прозвучит не слишком нравоучительно. – И очень часто заканчиваются трагически. Вы были близки с ним? – Говоря это, она подумала о своих братьях: о Джеймсе, младшем, погибшем в Крыму, и о Чарльзе, ставшем теперь главой семейства, – серьезном, тихом и несколько напыщенном.

– Не очень, – ответила ее спутница, и крохотная морщинка залегла у нее меж бровями. – Таддеуш был старше меня на пятнадцать лет. Он покинул дом и ушел в армию еще до моего рождения. Мне было восемь, когда он женился. Дамарис знала его лучше.

– Твоя старшая сестра?

– Да, она лишь на шесть лет моложе, чем он… – Эдит запнулась и добавила: – Был.

Эстер быстро подсчитала в уме. Получалось, что Таддеушу Карлайону было сорок восемь лет. Еще бы жить да жить!

Она сочувственно сжала руку подруги:

– Очень хорошо, что ты пришла. Но если б ты прислала посыльного с запиской, право, я бы и так все поняла!

– Мне проще было прийти самой, – откликнулась миссис Собелл, слегка пожав плечами. – Помочь все равно ничем нельзя, поэтому я даже рада, что сбежала из дома под удачным предлогом. Мама, естественно, потрясена. Обычно она скрывает от других свои переживания. Ты ее не знаешь, но поверь – мне иногда кажется, что мама была бы лучшим солдатом, чем папа или Таддеуш. – Она улыбнулась, давая понять, что ее последняя фраза – не более чем попытка образно высказать то, что она не в силах выразить иначе. – Она очень сильна духом. Но кто знает, какие чувства таятся под оболочкой внешнего достоинства…

– А твой отец? – спросила мисс Лэттерли. – Уверена, что он постарался ее утешить.

Пригревало яркое солнце, и слабый ветерок качал головки цветов. Маленький песик, возбужденно рыча, тащил волоком по дорожке трость – к великому неудовольствию хозяина.

Эдит открыла было рот, чтобы дать ясный и недвусмысленный ответ на последний вопрос, но затем передумала.

– Скорее наоборот, – печально сказала она. – Его очень рассердила нелепость случившегося. Это ведь совсем не то, что пасть в бою, верно? – Ее губы скривились в грустной усмешке. – Никакого героизма!

Об этом Эстер как-то не подумала. Она слишком хорошо была знакома со смертью и потерями: внезапная и трагическая гибель младшего брата, а потом и обоих родителей – и все в течение одного года. Однако теперь она поняла, что имеет в виду миссис Собелл. Перевалиться через перила во время званого обеда и попасть на алебарду в руке пустого рыцарского доспеха – все это трудно было назвать славной смертью воина. Можно представить, какую горечь чувствовал отец ее подруги, полковник Карлайон, и сколь глубоко была уязвлена его фамильная гордость. Конечно, Эдит не высказала вслух напрашивающейся мысли, что генерал в тот день вряд ли был трезв.

– Представляю, как потрясена его жена, – сказала она. – А дети у них есть?

– О да, две дочери и сын. Дочери уже, правда, взрослые и замужем. Кстати, младшая присутствовала на том обеде и теперь в ужасном состоянии. – Миссис Собелл шмыгнула носом, и Эстер не могла бы сказать с уверенностью, что было этому причиной: гнев, горе или же просто ветер, ставший на открытом месте весьма прохладным и резким.

– Они поссорились, – продолжала Эдит. – Если верить Певереллу, мужу Дамарис, это был во всех отношениях неприятный вечер. И Александра, жена Таддеуша, и Сабелла, его дочь, бранились с ним и до обеда, и за столом. Да и с Луизой Фэрнивел, хозяйкой дома.

– Весьма печально, – заметила мисс Лэттерли. – Но иногда семейные размолвки выглядят куда серьезнее, чем на самом деле. Теперь, я думаю, все испытывают вину и раскаяние. Однако душа покойного знает, что обидные и необдуманные слова были сказаны в запальчивости людьми, которые, тем не менее, любили его.

Эдит с благодарностью пожала руку подруги.

– Я знаю, что ты пытаешься сказать, дорогая, и я ценю это. Я должна познакомить тебя с Александрой. Уверена, она тебе понравится, да и ты ей. Она вышла замуж совсем молоденькой и вскоре родила ребенка, так что, в отличие от тебя, у нее не было возможности пережить какие-либо приключения. Но у нее самостоятельное, насколько позволяют условия, мышление. Хватает и воображения, и смелости.

– С радостью, как только представится возможность, – согласилась Эстер, хотя, по правде, ей не очень хотелось проводить свое драгоценное свободное время в обществе почтенной вдовы, пусть даже наделенной смелостью. В силу своей профессии мисс Лэттерли видела предостаточно горя и боли. Но сказать так напрямую было бы просто невежливо, да и, кроме того, она нежно любила свою подругу и рада была сделать ей приятное.

– Спасибо. – Эдит искоса взглянула на нее. – Но ты не сочтешь меня непростительно черствой, если я сменю тему?

– Конечно, нет! У тебя что-то на уме?

– Потому я и не пригласила тебя домой, а попросила прийти сюда, – объяснила миссис Собелл. – Ты – единственная, кто меня поймет или даже поможет. Конечно, сейчас я не могу покинуть дом, коль скоро произошло такое страшное событие. Но потом…

– Да?

– Эстер, Освальд умер вот уже два года назад. Детей у меня нет. – Душевная боль, отразившаяся на лице вдовы, сделала его беззащитным и неожиданно молодым. Затем это выражение исчезло, уступив место решимости. – Я скучаю до безумия, – сказала она весьма твердо, незаметно для самой себя прибавляя шаг. Они уже шли по дорожке, ведущей к мостику через декоративный пруд, в направлении Ботанического сада. Маленькая девочка на берегу бросала уткам кусочки хлеба.

– Собственных денег у меня немного, – продолжала Эдит. – Освальд почти ничего не оставил. Во всяком случае, я уже не могла себе позволить вести прежний образ жизни. Только поэтому я до сих пор живу у родителей в Карлайон-хаус.

– Полагаю, ты не собираешься выйти замуж во второй раз?

Миссис Собелл бросила на подругу взгляд, исполненный мрачного юмора.

– Это вряд ли, – просто сказала она. – Рынок невест наводнен девушками куда более молодыми и привлекательными, чем я, да и с хорошим приданым. Мои родители вполне довольны тем, что я живу у них – этакой компаньонкой матери. Они уже выполнили свой долг, подыскав мне одного мужа. Что его убили в Крыму – мое несчастье. Они не обязаны искать мне второго. Кроме того, это была бы весьма трудная и неблагодарная задача. Да и я не собираюсь снова выходить замуж, разве что если проникнусь к кому-либо глубоким чувством.

Рука об руку женщины перешли мостик. Внизу текла холодная мутно-зеленая вода.

– Ты имеешь в виду, по любви? – уточнила мисс Лэттерли.

Эдит рассмеялась:

– Какие у тебя романтические мысли! Никогда не подозревала.

Эстер пропустила эту реплику мимо ушей.

– Слава богу, – сказала она. – А то я уж боялась, что ты попросишь познакомить тебя с кем-нибудь.

– Ну нет! Я полагаю, если ты найдешь достойного человека, то выйдешь за него замуж сама.

– В самом деле? – несколько резко переспросила мисс Лэттерли.

Ее спутница улыбнулась:

– А почему нет? Если он достаточно хорош для меня, то, думаю, и тебе подойдет.

Осознав, что насмешка была вполне безобидной, Эстер смягчилась.

– Если я найду двух таких джентльменов, то дам тебе знать, – благосклонно сообщила она.

– Я в восторге.

– Так в чем все-таки твоя просьба?

Они поднялись на пологий бережок.

– Мне хотелось бы подыскать занятие по душе, которое еще и приносило бы небольшой доход. Надоело зависеть от родителей. Я понимаю, – быстро добавила Эдит, – что полностью обеспечить себя не смогу, но даже небольшой заработок даст мне гораздо больше свободы, чем теперь. Главная причина, конечно, в том, что у меня нет сил больше сидеть дома, плести никому не нужные кружева или рисовать картинки, которые некуда повесить – и слава богу, что некуда! Или, хуже того, вести дурацкие разговоры с мамиными гостями… Я растрачиваю жизнь попусту.

Эстер ответила не сразу. Она прекрасно понимала положение подруги и ее чувства. Когда-то она сама отправилась в Крым, желая помочь солдатам, умирающим в Севастополе от холода, голода, ран и болезней. Домой ее заставило вернуться известие о трагической гибели родителей. Вскоре выяснилось, что денег они ей не оставили, и какое-то время Эстер пользовалась гостеприимством брата и его жены. Но бесконечно это продолжаться не могло. Мисс Лэттерли должна была найти свой собственный путь, а не сидеть на шее у родственников.

Домой она вернулась, горя желанием полностью преобразовать уход за больными в Англии, как это сделала мисс Найтингейл в Крыму. Почти все женщины, служившие с нею, горели этой идеей.

Однако первый и единственный опыт работы Эстер в лечебнице окончился неудачей. Медицинский корпус вовсе не жаждал каких-либо перемен, тем более учиняемых молодой самоуверенной женщиной, да и просто женщиной, наконец. Да о чем говорить, если там вообще не было ни одной женщины, разбирающейся в медицине! Нянечки и сиделки выполняли лишь самые простые обязанности: смотать бинты, принести-унести что-нибудь, вытереть пыль, прибрать палату, разжечь огонь, проследить за дисциплиной среди больных…

– Ну? – прервала Эдит ее размышления. – Уверена, что это не такое уж безнадежное дело!

Она сказала это беззаботно, почти весело, но глаза ее были серьезными и полными надежды и страха.

– Да, разумеется, – рассудительно отозвалась Эстер. – Но и не легкое. Многие женские профессии связаны с постоянным унижением и жесткими правилами. Вряд ли это тебе понравится.

– Но ты же справилась, – заметила миссис Собелл.

– Не до конца, – уточнила мисс Лэттерли. – То, что ты можешь прожить и без работы, не научит тебя придерживать язык.

– Что же делать?

Они стояли на гравийной дорожке среди цветов. Слева в дюжине ярдов от них гонял обруч мальчик, справа гуляли две девочки в белых передниках.

– Я не уверена в успехе, но попробую что-нибудь для тебя подыскать, – пообещала Эстер. Она вгляделась внимательней в бледное лицо и тревожные глаза подруги. – Кое-что можно придумать. У тебя умелые руки, и ты владеешь французским. Да, я это помню. Если найду что-нибудь, дам тебе знать. Скажем, в течение недели. Нет, попозже… Тогда у меня будет более полный ответ.

– В следующую субботу? – предположила Эдит. – Это получится второе мая. Приглашаю тебя на чай.

– Но будет ли это удобно?

– Да, конечно. Мы, разумеется, не устраиваем званых обедов, но друзей принимаем.

– Тогда приду. Спасибо.

Лицо миссис Собелл просветлело. Она порывисто пожала руку Эстер, резко повернулась и, не оглядываясь, заторопилась к выходу из парка.

Наслаждаясь весенним воздухом, Эстер погуляла еще с полчаса, а затем снова вышла на улицу и кликнула кеб. Пора было возвращаться к майору Типлейди и своим обязанностям.

Майор сидел в шезлонге, против которого когда-то весьма упорно протестовал, считая его исключительно дамской мебелью. Примирило его с этим предметом обстановки лишь то, что, сидя в нем, он мог наблюдать из окна за прохожими, не беспокоя при этом свою больную ногу.

– Ну? – спросил он, стоило Эстер войти. – Приятная была прогулка? Как там ваша подружка?

Чисто автоматически она поправила одеяло, прикрывавшее его ноги.

– Да не суетитесь вы! – резко сказал ее подопечный. – Вы мне не ответили. Как поживает ваша подруга? Вы ведь ходили на встречу с ней, не так ли?

– Да.

Одним движением сиделка взбила подушку, избегая вопросительного взгляда Типлейди. Он постоянно поддразнивал Эстер, которая, впрочем, не имела ничего против. Для майора это занятие было главным развлечением с тех пор, как он оказался прикован к кровати либо к шезлонгу. В присутствии женщин Типлейди обычно нервничал, поскольку провел всю жизнь исключительно в мужском обществе и привык к мысли, что слабый пол – это нечто загадочное во всех отношениях и для нормального человека непостижимое. Он был рад найти в мисс Лэттерли разумное существо без потребности в комплиментах, без жеманного хихиканья, зато с интересом к вопросам военной тактики. Поначалу военный даже сам не верил такой удаче.

– Ну и как она? – спросил он, косясь на Эстер бледно-голубым блестящим глазом и топорща жесткие белые усы.

– Потрясена, – ответила она. – Не желаете ли чаю?

– Почему?

– Потому что время пить чай. И как насчет сдобных пышек?

– С удовольствием. И чем же она потрясена? Что такого вы ей сказали?

– Что искренне соболезную. – Сиделка улыбнулась, пользуясь тем, что как раз повернулась к майору спиной – позвонить в колокольчик. К счастью, стряпня не входила в ее обязанности – готовить еду мисс Лэттерли просто не умела.

– Не увиливайте! – нетерпеливо вскричал Типлейди.

Позвонив, Эстер снова повернулась к нему, и лицо ее уже было серьезным.

– С ее братом случилось несчастье, – сказала она. – Он упал с лестницы и тут же на месте скончался.

– Боже правый! – Лицо майора стало скорбным. Его бело-розовые, младенчески невинные щеки были, как всегда, чисто выбриты. – Вы уверены?

– Абсолютно.

– Он что, так много пил?

– Не думаю. Во всяком случае, не до такой степени.

Явилась горничная, и мисс Лэттерли заказала чай и горячие пышки с маслом. Когда девушка вышла, она продолжила:

– Он упал прямо на рыцарский доспех и, к несчастью, напоролся грудью на алебарду.

Майор уставился на сиделку, явно заподозрив, что это – очередное проявление загадочного женского чувства юмора. Но затем понял, что с ним не шутят, и лицо его вновь омрачилось.

– О боже! Извините. – Он нахмурился. – Не судите строго, что я не сразу в это поверил. Какой-то совершенно нелепый случай. – Типлейди чуть приподнялся в шезлонге. – Вы вообще представляете, насколько это трудно – проткнуть человека алебардой насквозь? Он, должно быть, упал с большой высоты. Ее брат грузный мужчина?

– Не имею представления. – Раньше ей это как-то не приходило в голову, но теперь Эстер понимала недоумение своего собеседника. Упасть с такой силой и точностью на острие алебарды в руке полого железного истукана, да еще так, чтобы лезвие прошло между ребер, – это было поистине поразительно. Угол падения должен был быть почти прямым, а древко – намертво закреплено в железной перчатке. – Возможно, и грузный. Я никогда не встречалась с ним, но сестра его высокого роста, хотя и несколько худощава. Вероятно, он отличался более крепким сложением. Он ведь был солдатом.

Майор Типлейди приподнял брови:

– В самом деле?

– Да. Генералом, кажется.

Майор не смог скрыть своего радостного изумления, хотя и понимал, что это выглядит не совсем прилично. В последнее время он увлекся разными абсурдными явлениями, что с некоторой тревогой расценил как следствие малоподвижного образа жизни, то есть вынужденного прозябания дома с книгой или общения со слабым полом.

– Да, не повезло, – сказал он, глядя в потолок. – Надеюсь, в эпитафии не будет указано, что его лишило жизни оружие в руках пустого рыцарского доспеха. Это нанесет ущерб чести мундира и вызовет насмешки. Вдобавок генерал, подумать только!..

– И с генералами всякое бывает, – кисло заметила Эстер, припоминая поражения времен Крымской войны. Например, битву на Альме, когда людям приказывали то одно, то другое и в конце концов загнали их прямо в речку, погубив бесцельно тысячи солдат. Это не говоря уже о Балаклаве, где Легкая бригада, краса и гордость британской кавалерии, была брошена прямо на жерла русских пушек и выкошена под корень. Невозможно было забыть этот кровавый кошмар, равно как и бесконечные дни и ночи, полные труда, беспомощности и боли.

Внезапно смерть генерала Карлайона стала для молодой женщины реальностью – печальной и в то же время не такой уж и значительной.

Эстер повернулась к майору Типлейди и поправила его одеяло в изножье. Он было запротестовал, но, почувствовав, как изменилось ее настроение, молча подчинился. Из приятной молодой женщины она на его глазах превратилась в строгую сестру милосердия, каждый день видевшую смерть во всей ее неприглядности и бессмысленности.

– Так вы говорите, генерал… – Мужчина посмотрел на сиделку, сведя брови. – А как его звали?

– Карлайон, – ответила она, подоткнув конец одеяла. – Таддеуш Карлайон.

– Индийская армия, – кивнул ее подопечный. – Слышал о таком. Суров был, но солдаты его любили. Прекрасная репутация, никогда не показывал врагу тыл. Не то чтобы я испытываю особую нежность к генералам, но, право, жаль, что ему выпала такая нелепая смерть.

– Зато мгновенная, – ответила мисс Лэттерли с легкой гримасой.

Она прошла по комнате, машинально наводя порядок, но движения ее были чисто автоматическими.

Наконец накрыли на стол. Кусая горячую пышку с хрустящей корочкой и следя, чтобы растопленное масло не потекло по подбородку, Эстер слегка расслабилась и вернулась к действительности.

– Не желаете ли партию в шахматы? – с улыбкой предложила она майору. Молодая женщина была достаточно искусна в этой игре, чтобы доставить ему радость трудной победы.

– О, конечно! – с готовностью согласился больной. – Конечно, желаю.

Следующие несколько дней Эстер, как и было обещано, потратила все свободное время на поиски подходящего места работы для Эдит Собелл. В сиделки та явно не годилась. Кроме того, это было скорее временное занятие, чем постоянная профессия, да и нанимались в сиделки в основном женщины из низших классов с соответствующим образованием или вовсе без оного. Другое дело – те, кто был в Крыму с мисс Найтингейл, ныне национальной героиней, почитаемой чуть ли не наравне с королевой; но миссис Собелл, увы, в их число не входила. Даже самой Эстер стоило больших трудов подыскать себе работу.

Правда, для Эдит, получившей хорошее образование, знающей литературу и владеющей французским, были открыты иные возможности. Вероятно, найдется джентльмен, которому требуется библиотекарь или помощник в его литературных трудах. Люди иногда садятся за трактаты и монографии и, как правило, нуждаются в человеке, способном изложить их идеи литературным языком.

Есть еще женщины, подыскивающие себе компаньонку. Обычно это особы с несносным характером, которым необходима наперсница, ни в чем не смеющая им перечить. Однако бывают и исключения – в основном дамы, любящие путешествия, но не терпящие одиночества.

А еще можно наняться гувернанткой – при условии, что ученики достаточно сообразительны и в самом деле хотят учиться.

Эстер, конечно же, изучила все эти возможности, чтобы второго мая у нее было с чем явиться на чаепитие к Эдит в Карлайон-хаус.

Майор Типлейди жил в южном конце Грейт-Титчфилд-стрит и, стало быть, в изрядном отдалении от Кларенс-Гарденс, где обосновались Карлайоны. Идти туда пешком означало потратить почти полчаса и явиться на чаепитие утомленной и растрепанной. С невеселой усмешкой Эстер отметила, что испытывает легкую нервную дрожь перед встречей со старой миссис Карлайон. Не будь Эдит ее хорошей подругой, она бы не волновалась вовсе. Теперь же ей казалось, что лучше вынести ночь в военном лагере под Севастополем, чем вести светские беседы в Карлайон-хаус.

Однако деваться было некуда. Мисс Лэттерли надела свое лучшее муслиновое платье – не шикарное, конечно, но хорошего покроя, приталенное и с легкой плиссировкой на лифе. Оно немного отстало от моды, хотя заметить это могли лишь великосветские львицы. Отделка, правда, была бедновата, однако сестры милосердия не могли позволить себе роскошь. Когда Эстер зашла попрощаться с майором Типлейди, тот нашел ее весьма привлекательной. О модах он, естественно, не имел ни малейшего понятия, а хорошенькие женщины его просто пугали. В душе майор одобрял и резковатые черты лица своей сиделки, и ее излишне худощавую фигуру. В ней отсутствовала агрессивная женственность, зато чувствовался интеллект, сравнимый с мужским. Разве мог больной предполагать раньше, что найдет в женщине друга? Теперь он с тщательно скрываемым удовольствием мысленно признавал свою ошибку.

– Вы выглядите так… аккуратненько, – пробормотал майор, слегка при этом порозовев.

Скажи это кто-то другой, Эстер не удержалась бы от вспышки раздражения. «Аккуратненько» пусть выглядят служанки – из тех, что помоложе. Горничным уже полагается быть «хорошенькими». А сама бы она предпочла стать «изысканной» или «привлекательной». Но не «прекрасной» – это было бы уже слишком. Вот ее невестка Имогена – та была действительно и прекрасна, и привлекательна. Мисс Лэттерли открыла это для себя с предельной ясностью, когда в прошлом году Имогеной увлекся тот горе-полицейский Монк, расследовавший дело на Мекленбург-сквер. Впрочем, Монк был здесь совершенно ни при чем и отношения к предстоящему чаепитию не имел.

– Благодарю вас, майор, – сказала молодая женщина со всей вежливостью, на какую была способна. – И, пожалуйста, в мое отсутствие будьте осторожнее. Если вам что-нибудь понадобится, то лучше позвонить. Не вздумайте вставать без помощи Молли! Если вы, не дай бог, опять упадете, – добавила она весьма жестко, – то уложите себя в постель еще недель на шесть!

Такая угроза была для ее подопечного страшнее и боли, и всего остального, и Эстер это знала.

Типлейди содрогнулся.

– Ладно уж, – сказал он с видом оскорбленного достоинства.

– Вот и хорошо! – И с этими словами сестра милосердия оставила майора в одиночестве.

На улице она кликнула кеб и покатила вдоль всей Грейт-Титчфилд-стрит, затем велела повернуть на Болсовер-стрит – и ехать через Ознабург-стрит прямиком к Кларенс-Гарденс. Эстер чувствовала себя довольно странно – как перед первым боем. Нелепость! Надо взять себя в руки. Худшее, что с ней может случиться, – это какая-нибудь оплошность. Ну так надо быть к этому готовой!

Расправив плечи, она взошла по ступенькам парадного входа и с излишней резкостью дернула за шнур звонка. Затем отступила на шаг, чтобы не столкнуться со служанкой, когда дверь откроется.

Это случилось почти мгновенно, и хорошенькая девушка вопросительно взглянула на пришедшую:

– Да, мэм?

– Мое имя мисс Лэттерли, – объяснила та. – Если не ошибаюсь, миссис Собелл меня ожидает.

– Да, конечно, мисс Лэттерли. Пожалуйста, проходите. – Девушка отступила, пропуская гостью, а затем приняла у нее накидку и капор.

Прихожая не обманула ожиданий Эстер: стены были обшиты дубом, панели достигали чуть ли не восьми футов высоты, а золоченые узорные рамы потемневших портретов мерцали в свете горевшего, несмотря на ранний час, канделябра. Слишком уж темна была дубовая обшивка.

– Если вам угодно, пройдите вон туда, – попросила служанка, ведя гостью по паркетному полу. – Мисс Эдит сейчас у себя в будуаре. Чай будет сервирован через полчаса.

Они поднялись по широкой лестнице, пересекли первую площадку и оказались перед дверью в гостиную, предоставленную исключительно к услугам леди и, видимо, поэтому именуемую будуаром. Служанка отворила дверь и объявила имя гостьи.

Эдит стояла перед окном, выходившим на площадь. Услышав имя Эстер, она тут же обернулась, и лицо ее озарилось радостью. Сегодня на ней был костюм в пурпурно-лиловых тонах, отделанный черным. Кринолин был как раз такой ширины, чтобы иметь право называться кринолином. Саму комнату мисс Лэттерли еще не успела хорошенько разглядеть – в глаза ей бросились лишь розовые с золотом оттенки обстановки да секретер палисандрового дерева.

– Рада тебя видеть! – воскликнула Эдит. – Какие бы новости ты мне ни принесла, мне крайне нужно поговорить с кем-нибудь не из моих родственников.

– Почему? Что опять случилось? – Эстер уже и сама видела, что со времени их последней встречи произошло что-то еще. В движениях ее подруги чувствовалась некая напряженность, они были порывисты и более неуклюжи, чем обычно. Но главное – на лице ее читалась усталость, а из глаз исчезло обычное лукавство.

Миссис Собелл на секунду смежила веки.

– Смерть Таддеуша оказалась худшим бедствием, чем мы думали поначалу, – негромко сказала она.

– О! – Ее гостья была в замешательстве. Что может оказаться хуже самой смерти?

– Ты не понимаешь. – Эдит говорила очень тихо. – Конечно, ты не понимаешь. Я сама еще до конца не поняла. – Она порывисто вздохнула. – Они говорят, что это не был несчастный случай.

– Они? – Эстер опешила. – Кто они?

– Полиция, конечно. – Миссис Собелл моргнула, и ее гостья заметила, что лицо ее было очень бледным. – Они говорят, что Таддеуша убили!

Мисс Лэттерли почувствовала на миг легкое головокружение. Комната словно отодвинулась далеко-далеко и стала смутной, нечеткой. Четким осталось лишь лицо ее подруги.

– О боже, какой ужас! – воскликнула Эстер. – Они уже подозревают кого-нибудь?

– Вот это-то и хуже всего, – призналась Эдит и, отойдя, опустилась на мягкое розовое канапе.

Гостья села в кресло напротив.

– В доме было всего несколько человек, и ни одного постороннего, – объяснила миссис Собелл. – Стало быть, это кто-то из них. Если не считать мистера и миссис Фэрнивел, хозяев дома, и доктора Харгрейва с супругой, все остальные – члены нашей семьи. – Она сглотнула с трудом и попыталась улыбнуться. Улыбка вышла жалкая. – Сам Таддеуш, его жена Александра, их дочь Сабелла с мужем, Фентоном Поулом, моя сестра Дамарис и ее муж Певерелл Эрскин. А больше – никого.

– А как насчет слуг? – в отчаянии спросила Эстер. – Неужели это не мог сделать кто-нибудь из них?

– С какой целью? Зачем кому-либо из слуг убивать Таддеуша?

Мисс Лэттерли задумалась:

– Может быть, генерал поймал слугу на воровстве?

– На лестничной площадке? Он же упал с первого балкона лестницы! В это время все слуги были внизу, кроме разве что горничной.

– Слуга мог украсть, например, драгоценности…

– Но как бы брат узнал, что происходит кража? Если вор орудовал в спальне, генерал бы его не увидел. А если он увидел слугу, выходящего из спальни, то решил бы, что тот выполняет свои обязанности.

Все это было логично. Аргументы у Эстер кончились. Она лихорадочно искала, чем успокоить подругу, и ничего не могла придумать.

– А доктор? – сделала она еще одну попытку отвести подозрения от семьи Эдит.

Та вздохнула со слабой улыбкой:

– Доктор Харгрейв? Не знаю, возможно ли такое… Дамарис рассказала мне о событиях того вечера, но не слишком ясно. Она была в смятении и едва ли запомнила все в точности.

– Хорошо, а где они все находились?

Эстер уже два раза впутывалась в дело об убийстве. Первый раз – в связи со смертью родителей. Второй – благодаря знакомству с полицейским Уильямом Монком, который занимался теперь частными расследованиями. Обращались к нему те, кто по каким-либо причинам боялся огласки и не хотел вмешивать в свои дела полицию. Ум и логическое мышление мисс Лэттерли могли теперь прийтись весьма кстати.

– Сначала они решили, что это несчастный случай, – произнесла она вслух. – Значит, генерал был на лестнице один. А куда подевались остальные? На званых обедах гости не бродят поодиночке…

– Видимо, на этот раз так оно и было, – сказала Эдит с несчастным видом. – Дамарис не сообщила ничего вразумительного. Я никогда не видела ее такой… Даже Певерелл не смог ее успокоить, она его просто не слушает.

– Может, они… – Эстер поискала слова повежливее. – Не сошлись во взглядах по какому-то вопросу? Не поняли друг друга?..

Миссис Собелл поморщилась.

– Ты имеешь в виду, не поссорились ли они? Сомневаюсь. Певерелл – не тот человек. Он очень вежлив и действительно нежно любит мою сестру. – Молодая женщина печально улыбнулась, словно о чем-то вспомнив. – И при всем при том он – сильная личность, – продолжала она. – Я привыкла именно так о нем думать. Обычно он умеет ее успокоить. Возможно, Певерелл не способен испытывать сильные чувства, но он мне нравится. В сущности, чем больше я его знаю, тем больше он мне симпатичен. Полагаю, Дамарис относится к нему точно так же. – Она покачала головой. – Нет, я помню, какой она вернулась с того обеда. Не думаю, чтобы дело было в ее муже…

– Ты так и не сказала, где в это время находились остальные. Таддеуш… прошу прощения, генерал Карлайон… упал или был сброшен через перила первой площадки. А где были остальные?

– Где-то слонялись, – безнадежно отозвалась Эдит. – Я так и не смогла разобраться. Может, тебе это удастся? Я попросила сестру прийти сюда, но она, видимо, забыла. Она сама не своя с того самого вечера.

Эстер еще не встречалась с сестрой миссис Собелл, хотя часто о ней слышала. Эта особа была то ли излишне чувствительна, то ли просто распущенна. Отзывались о ней порою весьма нелестно.

В этот момент, как бы упрекая ее в несправедливости подобных суждений, дверь открылась, и в проеме возникла самая привлекательная женщина из всех, каких только приходилось видеть мисс Лэттерли. В первое мгновение вновь прибывшая показалась ей просто эпически прекрасной: высокая, выше Эдит, и очень стройная. Ее темные мягкие волосы вились от природы, совершенно не соответствуя строгой современной моде, заставляющей женщин туго зачесывать волосы, оставляя лишь по одному локону над ушами. Одета она была в весьма практичную юбку без каких-либо намеков на обручи кринолина, зато блузка ее была причудливо отделана белыми лентами и вышивками. Наряд несколько вызывающий, но чувствовалось, что леди оделась так не ради кокетства и не из ложной скромности – просто ей так нравилось. Тонкое лицо поражало живостью мимики.