Предательство по любви Перри Энн

– Да, – ответил мужчина.

– Естественно, – кивнул Уилберфорс. – Будьте добры рассказать нам все, начиная с того момента, когда начали съезжаться гости.

Тихим голосом, но без колебаний Максим повторил показания Луизы. Разница была лишь в подборе слов. Обвинитель не перебивал его, пока речь не зашла о вернувшейся в одиночестве Александре.

– Как она себя вела, мистер Фэрнивел? – спросил он. – Вы не упомянули об этом, хотя ваша жена нашла поведение миссис Карлайон в тот момент весьма примечательным. – Он взглянул на Рэтбоуна, ожидая возражений, но тот лишь улыбнулся в ответ.

– Я не обратил на это внимания, – ответил Максим, и это прозвучало настолько очевидной ложью, что у толпы вырвался приглушенный вздох. Судья с удивлением воззрился на свидетеля.

– Напрягите вашу память, мистер Фэрнивел, – строго произнес Ловат-Смит, на этот раз умышленно повернувшись спиной к Оливеру. – Я думаю, вы все-таки найдете в себе силы вспомнить.

Свидетель нахмурился:

– Она была сама не своя весь вечер. – Он смело взглянул в глаза обвинителя. – Я одинаково беспокоился за состояние миссис Карлайон как до, так и после ее возвращения в гостиную.

Уилберфорс, по-видимому, собирался повторить свой вопрос, но, услышав, что защитник встал, готовясь возразить, изменил намерение.

– Что случилось потом? – поинтересовался он вместо этого.

– Я вышел в парадный холл – для чего, сейчас уже не вспомню, – и увидел, что Таддеуш лежит на полу среди разбросанных частей рыцарского доспеха – и с алебардой в груди. – Максим остановился, собираясь с духом, и Ловат-Смит не стал его торопить. – Было ясно, что он серьезно ранен, настолько серьезно, что моя помощь вряд ли потребуется. Поэтому я сразу вернулся в гостиную за Чарльзом Харгрейвом, доктором…

– Естественно. Была ли там миссис Карлайон?

– Да.

– Как она восприняла известие о том, что с ее мужем случилось серьезное, возможно непоправимое несчастье, мистер Фэрнивел?

– Она была потрясена и, я думаю, на грани обморока. А как еще, по-вашему, женщина может воспринять подобное известие?

Обвинитель улыбнулся, опустил глаза и снова засунул руки в карманы.

Эстер взглянула на присяжных. Их нахмуренные брови и озабоченно поджатые губы свидетельствовали о том, что они озадачены. Множество невысказанных и оттого еще более серьезных вопросов смущали их умы. Ловат-Смит великолепно держал паузу.

– Ну разумеется, – сказал он наконец. – В самом деле, это страшное известие. Полагаю, вы глубоко за нее переживали. – Он внезапно повернулся к Максиму. – Скажите, мистер Фэрнивел, подозревали вы когда-нибудь вашу жену в интимных отношениях с генералом Карлайоном?

Свидетель побледнел. Вопрос был отвратителен, но он предвидел, что ему его зададут.

– Нет, никогда, – заявил он. – Если я скажу, что доверяю своей жене, это вас, возможно, не впечатлит, но я еще и хорошо знал генерала Карлайона, знал, что этот человек никогда не допустит такой связи. Он был нашим общим другом на протяжении пятнадцати лет. Заподозри я на секунду такую возможность, наша дружба прервалась бы немедленно. Этому, я надеюсь, вы поверите?

– Конечно, мистер Фэрнивел. Но в таком случае не следует ли нам назвать ревность миссис Карлайон абсолютно беспочвенной, лишенной каких-либо оснований, к которым мы могли бы проявить толику сочувствия?

У Максима был скорбный вид. Он опустил глаза, не желая встречаться взглядом с Ловат-Смитом.

– Я не верю, что она могла подумать, будто они в близких отношениях, – тихо произнес он. – Я не берусь это объяснить.

– Ваша жена – очаровательная женщина, сэр, а ревность часто побеждает рассудок. Необоснованные подозрения могут…

Рэтбоун мигом оказался на ногах:

– Милорд, рассуждения моего ученого друга относительно природы ревности не имеют отношения к данному делу, но могут повлиять на мнение присяжных, поскольку в таком контексте невольно связываются с миссис Карлайон.

– Возражение поддержано, – без колебаний сказал судья и обратился к обвинителю: – Мистер Ловат-Смит, вам ли этого не знать? Доказывайте свою точку зрения, но без философствований.

– Прошу прошения, милорд, – пошел на попятный Уилберфорс. – Благодарю вас, мистер Фэрнивел, у меня всё.

– Мистер Рэтбоун? – промолвил судья.

Защитник встал и повернулся к свидетелю.

– Мистер Фэрнивел, вернемся к тому моменту, когда миссис Эрскин поднялась по лестнице, с тем чтобы повидать вашего сына. Вы это помните?

– Да. – Максим выглядел озадаченным.

– Говорила ли она вам – в тот вечер либо после, – что она обнаружила, оказавшись наверху?

Свидетель нахмурился:

– Нет.

– Но, может, об этом говорил кто-нибудь другой? Например, ваш сын Валентайн?

– Нет.

– И вы, и миссис Фэрнивел утверждаете, что, когда миссис Эрскин вернулась в гостиную, она была заметно расстроена и не могла прийти в себя весь остаток вечера. Это так?

– Да. – Максиму было неловко. Впрочем, Эстер предполагала, что неловкость он испытывал не столько за себя, сколько за Дамарис. Неприлично обсуждать поведение знакомой женщины, да еще и на публике. Джентльмены так не поступают.

Оливер ослепительно улыбнулся:

– Спасибо. Давайте вернемся к неприятному вопросу: не находились ли миссис Фэрнивел и генерал Карлайон в непозволительной связи. Вы поклялись, что ни разу в течение пятнадцати лет у вас не возникло ни малейшего подозрения в этом и что дружба эта одобрялась и вами, и женой генерала, ныне обвиняемой. Правильно ли я вас понял, сэр?

Некоторые присяжные с удивлением покосились на Александру.

– Да, вы поняли меня правильно. Ни разу за все время у меня не было повода усомниться в том, что это именно добрая дружба. – Сведя брови, Максим мрачно поглядел на адвоката.

Мисс Лэттерли видела, что двое из присяжных кивают. Они верили свидетелю. Его честность была теперь очевидна.

– И вы полагаете, что миссис Карлайон тоже испытывала подобные чувства?

– Да, полагаю. – Лицо Фэрнивела впервые оживилось. – Я… Я до сих пор не могу поверить, что она…

– В самом деле? – прервал его Рэтбоун. – Говорила ли вам сама миссис Карлайон или, может, вы слышали от кого-то другого, что она думает иначе? Пожалуйста, отвечайте на поставленный вопрос, не отвлекаясь на рассуждения о том, что случилось после. Итак, проявляла ли когда-нибудь подсудимая гнев или ревность по поводу отношений ее мужа с вашей женой?

– Нет, никогда, – без колебаний ответил Максим. – Вообще никогда.

До сих пор он избегал смотреть на скамью подсудимых, точно опасаясь, что присяжные неверно истолкуют его мотивы или усомнятся в его честности, но теперь взгляд его невольно устремился к Александре.

– Вы уверены? – настаивал Оливер.

– Абсолютно.

Судья нахмурился и поглядел на адвоката, словно желая вмешаться, но передумал.

Хмурился и обвинитель.

– Спасибо, мистер Фэрнивел. – Рэтбоун подбодрил его улыбкой. – Вы отвечали прямо, и все мы высоко это ценим. Ужасно задавать такие вопросы, да еще и на публике, но, увы, нас вынудили к этому обстоятельства. А теперь, если у мистера Ловат-Смита нет к вам вопросов, вы можете быть свободны.

– Нет, благодарю вас, – чуть приподнявшись, отозвался Уилберфорс. – Ни единого.

Максим медленно сошел по ступенькам, и следующим свидетелем была вызвана Сабелла Карлайон-Поул. В зале снова возбужденно зашушукались и зашуршали юбками. Зрители с галереи, толкаясь, вытягивали шеи.

– Это ее дочка, – шепнули за спиной Эстер. – Говорят, ненормальная. Отца терпеть не могла.

– Я своего тоже терпеть не могу, – последовал на это сердитый ответ. – Что ж я теперь, тоже ненормальная?

– Тсс! – сердито шикнул кто-то еще.

Высоко задрав подбородок, Сабелла с напряженно выпрямленной спиной приблизилась к возвышению. Она была очень бледна, но держалась вызывающе. Встретившись с матерью глазами, молодая женщина постаралась улыбнуться.

Впервые лицо Александры дрогнуло. Губы ее затряслись, взгляд смягчился, и она моргнула несколько раз подряд. Мисс Лэттерли не смогла вынести этого зрелища и отвернулась, чувствуя себя трусихой.

Сабелла присягнула.

– Я понимаю, что это причинит вам боль, миссис Поул, – вежливо начал Ловат-Смит. – Мне очень хотелось бы избавить вас от неудобств, но выбора у меня, к сожалению, не оставалось. Попытаюсь быть кратким. Помните ли вы тот званый обед, во время которого оборвалась жизнь вашего отца?

– Конечно, – кивнула свидетельница. – Такое не забудешь.

– Действительно… – Уилберфорс несколько опешил. Он предполагал, что женщина ударится в слезы, испугается обвинителя или хотя бы почувствует трепет перед ним. – Я слышал, что у вас тогда возникли некоторые разногласия с вашим отцом. Это так?

– Да, совершенно верно.

– А по какому поводу, миссис Поул?

– Он пытался навязать мне свои взгляды на события в Индии. И, как выяснилось, права была я.

По залу пронесся шепот одобрения, но он тут же был заглушен ропотом на девчонку, осмелившуюся перечить герою, отцу и мужчине, который вдобавок теперь был мертв и не мог ее осадить. А тут еще эти тревожные вести из Индии и Китая…

– И это все? – Ловат-Смит поднял брови.

– Да. Я сказала ему несколько резких слов, не больше.

– А ваша мать ссорилась с ним тем вечером?

Эстер покосилась на Александру. Лицо у подсудимой было напряженное, но мисс Лэттерли полагала, что это страх не за себя, а за Сабеллу.

– Я не знаю. При мне – нет, – ровным голосом отвечала миссис Поул.

– Вы когда-нибудь слышали, как ссорились ваши родители?

– Конечно.

– Из-за чего это бывало чаще всего? Ну, скажем, в последние месяцы.

– Чаще всего они спорили, отправить ли Кассиана в пансион или же оставить дома, но нанять учителя. Это мой брат, и ему уже восемь лет.

– И ваши родители ссорились по этому поводу?

– Да.

– Бурно? – Обвинитель был удивлен и озадачен.

– Да, – резко ответила свидетельница. – Они всегда очень бурно это обсуждали.

– Ваша мать хотела, чтобы сын остался с нею дома, а отец – чтобы он поскорее начал самостоятельную жизнь?

– Наоборот. Отец хотел, чтобы тот остался дома. Мама же предпочитала отправить его в школу.

Присяжные переглянулись, и многие с интересом посмотрели на Александру.

– В самом деле? – Своей интонацией Уилберфорс дал понять, что эта подробность любопытна, но к делу не относится, хотя он сам же до нее и докапывался. – А о чем еще они спорили?

– Не знаю. У меня собственный дом, мистер Ловат-Смит. Я редко навещала родителей. Вам наверняка известно, что мы с отцом были весьма далеки друг от друга. Мать приходила ко мне часто. Отец – нет.

– Понимаю. Но вы видели, что отношения между вашими родителями натянутые? В частности, на том злополучном званом обеде?

Сабелла колебалась. Ей казалось, что она предает мать. Эстер видела, как становятся суровыми лица присяжных. Один из них взглянул на Александру и тут же отвернулся, словно его могли уличить в подсматривании.

– Миссис Поул? – окликнул обвинитель свидетельницу.

– Да, конечно, видела, – отозвалась та. – Все это видели.

– А причина? Подумайте как следует. Вы близки с матерью – не говорила ли она вам что-либо, объясняющее причину ее гнева?

Рэтбоун приподнялся, но, почувствовав взгляд судьи, снова сел на место. Это не укрылось и от присяжных.

Сабелла стала отвечать очень медленно:

– Когда люди несчастливы друг с другом, поводом к ссоре может послужить что угодно. Отец зачастую бывал деспотичен. Но единственная причина их ссор, какую я могу вспомнить, – это Кассиан и его воспитание.

– Не предполагаете же вы, что ваша мать убила отца, не сойдясь с ним во взглядах на воспитание их общего сына, миссис Поул? – Тон Ловат-Смита стал насмешливым, почти оскорбительным.

Александра внезапно подалась вперед, и охранявшая ее женщина тут же шагнула к ней, словно опасаясь, что подсудимая сможет перепрыгнуть через перила. На галерее этого не увидели, но присяжные невольно вздрогнули.

Свидетельница молча смотрела на обвинителя, ничего не отвечая.

– Благодарю вас, миссис Поул. Мы все поняли. – Уилберфорс улыбнулся и сел, уступив место Рэтбоуну.

Сабелла взглянула на адвоката с опаской. Щеки ее пылали.

Оливер улыбнулся ей.

– Миссис Поул, вы уже несколько лет знакомы с миссис Фэрнивел?

– Да.

– Вы верите, что она состояла в интимной связи с вашим отцом?

Зал затаил дыхание. Наконец-то кто-то решился задать ей главный вопрос!

– Нет! – пылко воскликнула Сабелла. Потом она взглянула на Рэтбоуна и добавила более спокойно: – Нет, не верю. Я ни разу не видела и не слышала ничего такого, что могло бы навести меня на эту мысль.

– Говорила ли вам когда-нибудь ваша мать, что ее раздражают и тревожат отношения, сложившиеся между вашим отцом и миссис Фэрнивел?

– Нет, никогда… Я не могу припомнить ничего подобного.

– Никогда? – удивленно повторил защитник. – Но вы же были близки с ней!

Впервые Сабелла прямо взглянула на скамью подсудимых:

– Да, мы были… Мы очень близки.

– И она никогда не упоминала ничего подобного?

– Никогда.

– Благодарю вас. – Адвокат с улыбкой повернулся к Ловат-Смиту.

Тот встал.

– Миссис Поул, это вы убили вашего отца?

Судья поднял руку, чтобы остановить Сабеллу, и посмотрел на Рэтбоуна в ожидании возражений. Это был непозволительный вопрос, поскольку он не имел отношения к данному разбирательству. К тому же никто не обязан свидетельствовать против себя.

Оливер только пожал плечами.

Судья вздохнул, опустил руку и неодобрительно воззрился на обвинителя.

– Если хотите, можете не отвечать на последний вопрос, – сказал он свидетельнице.

– Нет, я не убивала, – сдавленным голосом произнесла та.

– Благодарю вас. – Ловат-Смит наклонил голову. Больше у него вопросов не было.

– Вы можете идти, миссис Поул, – мягко сказал судья. – Это всё.

– О… – Молодая женщина несколько растерялась, а затем неохотно сошла с возвышения, чувствуя, что ничем не смогла помочь матери. На последних двух ступенях она была вынуждена опереться на руку судебного клерка и растворилась в толпе.

Объявили перерыв. Монк и Эстер покинули зал суда, купили по сандвичу и, торопливо жуя, вернулись обратно, боясь потерять свои места.

Как только перерыв окончился, вызвали следующего свидетеля.

– Фентон Поул! – объявил судебный пристав.

Муж Сабеллы поднялся на возвышение, упрямо сжав челюсти и всем своим видом выражая крайнее неодобрение. На вопросы он отвечал не по существу, то и дело давая понять, что считает свою тещу виновной, но безумной. К скамье подсудимых он не повернулся ни разу. Дважды Ловат-Смиту пришлось прервать его пространные рассуждения. Поула можно было понять: от безумия не застрахован никто, ни одна семья, даже самая приличная.

Ответы его сопровождались одобрительным шепотком в зале. Кто-то даже отчетливо поддакнул, но Эстер видела, что один из присяжных хмурится. За этим человеком она наблюдала особенно внимательно. Было видно, что он очень серьезно относился к своим обязанностям и, строго следуя принципам непредвзятости, с неприязнью смотрел на Фентона, когда тот увлекался, выгораживая семейство своей жены. Странно, но мисс Лэттерли почувствовала облегчение. Хотя бы один из присяжных не спешит поставить крест на Александре!

Рэтбоун задал Поулу всего несколько вопросов, касающихся отношений между его тестем и миссис Фэрнивел.

– Ни о какой связи не может быть и речи, – заявил тот. – Генерал Карлайон был достойным человеком, и такое предположение я считаю нелепым и оскорбительным.

– Совершенно верно, – согласился Оливер. – А был ли у вас повод, мистер Поул, предполагать, что ваша теща, миссис Карлайон, подозревает своего мужа в супружеской неверности?

Фентон поджал губы:

– Я думаю, наше присутствие здесь служит печальным тому доказательством.

– О нет, мистер Поул, нисколько, – ответил ему адвокат с ноткой неприязни в голосе. – Это доказывает лишь то, что генерал Карлайон умер насильственной смертью и что полиция пришла к выводу – верному или ошибочному – о необходимости начать дело против миссис Карлайон.

Среди присяжных возникло движение. Кто-то выпрямился и стал слушать внимательней.

Зять обвиняемой смутился и не стал спорить.

– Вы не ответили на мой вопрос, мистер Поул, – напомнил ему Рэтбоун. – Был ли у вас повод предполагать, что миссис Карлайон подозревает своего мужа в неверности?

– Э, ну… Так я сказать не могу. Что вы, собственно, имеете в виду?

– Ничего, мистер Поул. С моей стороны было бы весьма некорректно навязывать вам свою точку зрения. Уверен, его честь не преминул бы указать на эту оплошность.

Фентон даже не взглянул на судью.

Следующим Ловат-Смит вызвал лакея Джона Бартона. Свидетель боялся выступать в суде, и лицо его то и дело заливал румянец. Запинаясь, он произнес слова клятвы, назвал свое имя, род занятий и место жительства. Обвинитель был с ним очень учтив и обращался к нему не менее вежливо, чем к Фэнтону Поулу или Максиму Фэрнивелу. В напряженной тишине слуга поведал о событиях вечера, о том, как понес ведерко с углем по главной лестнице мимо стоящего в исправности рыцарского доспеха, о своей встрече со служанкой и о том, кого он заметил в гостиной. Стало очевидно, что Таддеуша Карлайона могли убить либо Сабелла, либо Александра.

Сидящие в зале затаили дыхание, чувствуя приближение грозы.

В полной тишине поднялся Оливер. Присяжные сидели неподвижно.

– У меня нет вопросов к этому свидетелю, милорд, – заявил защитник.

По залу прошел изумленный вздох. Присяжные недоверчиво переглядывались.

Судья чуть подался из кресла:

– Вы уверены, мистер Рэтбоун? Показания этого свидетеля могут иметь серьезные последствия для вашего клиента.

– Благодарю вас, милорд, я уверен.

Судья нахмурился:

– Очень хорошо. – Он повернулся к Джону. – Вы свободны.

Уилберфорс вызвал рыжеволосую служанку, и из ее ответов стало ясно, что в момент убийства находиться с генералом на лестнице могла только Александра.

– Не понимаю, чего они тянут, – сказал мужской голос позади Монка. – Только время теряют.

– И деньги, – согласился другой. – Взять да повесить. А почему нет?

Детектив резко обернулся.

– Потому что англичане не вешают людей, не дав им возможности оправдаться, – процедил он сквозь зубы. – Эта традиция многим кажется странной, но мы должны выслушать любого, как бы мы к нему ни относились. А если вам это не по душе, отправляйтесь туда, где судят по-иному.

– Куда туда? Я что, иностранец? – огрызнулся человек, которому были адресованы эти упреки. – Я такой же англичанин, как вы! Я плачу налоги, и я верю в закон! Не может женщина убить из ревности мужа и остаться безнаказанной! Где угодно, только не в Англии!

– Вы не верите в законы, – с горечью возразил Уильям. – Вы верите в веревку и в короткую расправу, как сами сейчас сказали.

– Не говорил я этого! Ты лживый сукин сын!

– Вы сказали, что суд не нужен и что можно повесить ее, не дожидаясь приговора.

– Когда это я такое говорил?!

Монк взглянул на разошедшегося мужчину с отвращением и повернулся к Эстер. Заседание суда на сегодня было закончено, и они под руку пошли к выходу, пробираясь в бурлящей толпе.

Оба предпочитали хранить молчание. Что ж, они предвидели все заранее. Толпа знала только то, что ей сообщили газеты. Судья был беспристрастен. Обвинитель – искусен. Из показаний свидетелей явствовало, что Александра убила своего мужа. Какие тут могли быть вопросы!

Уильям методично прокладывал путь в толпе и заговорил, лишь когда они выбрались из толчеи Олд-Бейли и направились к Ладгейт-Хилл:

– Господи, надеюсь, он не ошибся…

– Глупости! – сердито отрезала его спутница, сама немало напуганная и к тому же переживающая за Рэтбоуна. – Он делает все, что в его силах. Разве у нас есть выбор? Она виновна. Какой смысл отрицать ее вину? Единственное, что еще можно предпринять, – это раскрыть всем, почему она это сделала.

– Да, – угрюмо согласился сыщик. – Именно так… Проклятье, однако холодно! Июнь – и вдруг такая погода…

Мисс Лэтерли заставила себя улыбнуться:

– Так часто бывает.

Монк покосился на нее и ничего не сказал.

– Еще потеплеет. – Она поежилась и подняла капюшон накидки. – Спасибо, что заняли для меня место. Завтра я приду снова.

Они попрощались. Эстер кликнула кеб и велела ехать к дому Калландры Дэвьет.

– Что случилось? – немедленно спросила Калландра, поднимаясь из кресла. Она с тревогой вгляделась в утомленное и испуганное лицо своей молодой гостьи. – Садись и рассказывай.

Эстер послушно села.

– Случилось только то, чего мы и ожидали, – начала она. – Присяжные кажутся мне людьми, весьма упорными в своих мнениях. Они знают, что Александра виновна – Ловат-Смит доказал это очень убедительно. Все искренне верят, что генерал – прекрасный человек, солдат, герой… Как им доказать, что этот герой занимался содомским грехом с собственным сыном? – Женщина намеренно выбрала самое резкое определение и была раздосадована, что миссис Дэвьет даже не моргнула. – Ее лишь еще больше возненавидят за клевету на этого прекрасного человека… и повесят как можно выше для назидания, – закончила она с мрачным сарказмом.

– Надо найти других, – спокойно ответила Калландра. Взгляд ее серых глаз был тверд и печален. – Или сдаться. Вы готовы сдаться?

– Нет, конечно, нет! Но если рассуждать трезво, то нам следует готовиться к поражению.

Миссис Дэвьет смотрела на нее, выжидая.

Эстер задумалась.

– Генерала наверняка растлил в детстве его отец. – Она пыталась ухватить ускользающую мысль. – Ведь вряд ли Таддеуш ни с того ни с сего пришел к этому сам, не так ли?

– Понятия не имею, но почему бы и нет?

– Значит, что-то можно найти в прошлом – если, конечно, знаешь, что искать, – продолжала мисс Лэттерли, пытаясь сама поверить собственным словам. – Мы должны найти других, найти еще людей, творивших подобную мерзость. Но где? К чему твердить, что старый полковник – один из них, если мы ничего не сможем доказать? Он отопрется, как и всякий на его месте, а генерал – мертв.

Эстер медленно откинулась на спинку кресла.

– И потом – как это поможет Александре? Если мы докажем, что были другие, каким образом связать их с генералом? Я не знаю, с чего начать. Ведь времени почти не остается. – Она жалобно взглянула на Калландру. – Все карты – на руках у Ловат-Смита, а Оливер должен как-то выстроить защиту. Пока он может лишь опровергнуть мнение, что Александра убила из ревности.

– Говоря о других, я не имела в виду растлителей, – спокойно объяснила Калландра. – Я имела в виду их жертв. Нужно снова поднять армейские архивы.

– Нет времени! – в отчаянии воскликнула ее гостья. – На это уйдет несколько месяцев. Да и есть ли там что искать?

– Если он занимался этим и в армии, значит, есть. – Голос хозяйки дома был тверд. – Вы продолжайте ходить в суд. А я попробую найти какого-нибудь барабанщика или кадета, который согласится отомстить за свою обиду публично.

– Вы думаете… – Мисс Лэттерли почувствовала, как к ней возвращается надежда.

– Помолчи и сосредоточься, – велела ей Калландра. – А потом расскажи мне еще раз все, что тебе известно об этом деле.

И Эстер повиновалась.

Когда заседание суда закончилось, Рэтбоуна на пути к выходу перехватил Ловат-Смит. Смуглое лицо обвинителя выражало крайнее любопытство. Оливеру не очень хотелось встречаться сейчас со своим противником, но избежать беседы было невозможно. Иногда даже полезно лишний раз дотронуться до раны, чтобы убедиться, насколько она глубока и болезненна.

– Что, черт возьми, вас заставило взяться за это дело? – пристально глядя на коллегу, спросил Уилберфорс; глаза его выдавали жалость и еще добрую дюжину столь же неприятных эмоций. – Что за игру вы затеяли? В поддавки? Чудес не бывает, вы же знаете. Она его убила!

Почему-то Рэтбоун воспрянул духом. Он взглянул на своего коллегу, которого, кстати, весьма уважал. Знай он его получше, возможно, они даже стали бы друзьями. У них было много общего.

– Я знаю, что она его убила, – сказал адвокат с несколько натянутой улыбкой. – Заинтригованы, Уилберфорс?

Ловат-Смит улыбнулся в ответ.

– Встревожен, Оливер, встревожен. Мне не хотелось бы видеть вас поверженным. Ваш талант – истинное украшение нашей профессии. Было бы… огорчительно… – он тщательно подбирал слова, – …разбить вас вдребезги. Это никому из нас не принесло бы пользы.

– Как мило с вашей стороны, – саркастически промурлыкал Рэтбоун. – Но легкие победы пресыщают. И потом, если всегда побеждать, перестаешь работать над собой, что, в свою очередь, ведет к упадку.

Они прошли мимо двух о чем-то беседующих юристов. Оба подняли головы и с нескрываемым интересом проводили Оливера взглядом.

– Все это, возможно, так, – с улыбкой согласился Ловат-Смит, продолжая изучать собеседника глазами. – Но сколь бы ни была привлекательной ваша философия, к делу Карлайонов она неприменима. Вы собираетесь уменьшить степень ее ответственности за содеянное? Об этом надо было думать раньше. С самого начала следовало настаивать на ее невменяемости.

– А вы сами в это верите? – Рэтбоун удивленно приподнял брови.