Броня. «Этот поезд в огне…» Корчевский Юрий

Глава 8. Москва

Группу Николай набрал быстро, Сергей тоже туда вошел. Устал немного, спать за две ночи подряд пришлось мало. Но он, как и Николай, знал обстановку. Василий был якутом – низкорослым, кривоногим. Растительности на его лице почти не было, и возраст угадать было сложно. Тридцать? Возможно… Пятьдесят? Наверное…

Сергей нес автомат и две коробки с патронами к пулемету. Уже знакомым маршрутом они вышли к Зубрихино и залегли в лесу. Сразу ударить не получалось, солнце уже алело на горизонте. Полной темноты не было, и немцы могли обнаружить их на подходе. А еще часовой. Днем он расхаживал возле машин – Сергей вчера наблюдал за ним в бинокль. А где он сейчас? Может, прислонился к кузову, стоит неподвижно? Любую цель – человека, животного, машину – легче обнаружить в движении, так уж устроены глаза.

Партизаны какое-то время вели наблюдение, потом Николай дал команду спать. Но Василий спать не лег, он продолжал наблюдать.

— Ложбинка вон там, почти к самим грузовикам подходит.

Сергей ложбинки не видел, наверное, у якута зрение было острее. Он тоже улегся спать, две ночи без сна – это перебор.

Разбудили его около пяти часов, и Сергей вскинулся, думая, что уже вечер.

— Здоров ты храпеть, как бы немцы не услышали!

Якут сидел рядом и точил о камень нож. Нож и так был бритвенно острым, и делал это якут, наверное, только для того, чтобы занять себя делом.

Ножей у Василия было два, и находились они в ножнах на правом и на левом боку.

— Зачем тебе два ножа?

— Один, однако, кидать хорошо, летит точно. А другим – горло резать, — для убедительности якут провел ножом рядом с шеей.

Потом Василий и Николай улеглись на опушке, наблюдали. Оказалось, Николай, как и Сергей, немного ошиблись с количеством немцев. Двадцать два – это были пеленгаторщики, работавшие в машинах. А еще четыре человека несли охрану. Жили они в кунге, на котором не было антенны.

Николай ругал себя в душе: ведь видел, что на одном грузовике антенны нет, почему не подумал? А немцы могли серьезно помешать, недогляд привел бы к потерям. Вроде бы мелочь, но мелочь, которая могла бы сорвать операцию.

Николай сразу подозвал к себе одного из пулеметчиков:

— Видишь грузовик без антенны?

— Вижу.

— Твоя цель номер один – там караул. Потом огонь переносишь на правую машину.

— Понял.

Николай поставил задачу второму пулеметчику:

— Первым, по темноте, должен выдвинуться Василий. Партизаны подбираются поближе, потом ждут сигнала от якута. Стрельба всем сразу.

Постепенно стемнело. Партизаны видели, как офицер выстроил личный состав, видимо дал задание. Николай, как и Сергей, видели, как на одной машине вращается антенна – на двух других грузовиках они были неподвижны.

Тонкостей пеленгации никто из партизан не знал. Да и к чему это, если машины с личным составом надо было уничтожить?

Якут ушел. С десяток метров еще была видна его темная фигурка, потом и она слилась с темнотой. И ни одного звука, как будто не живой человек прошел, а бесплотная тень.

Через полчаса стали выдвигаться партизаны. Пройдя большую часть дистанции, они залегли. Негромкий металлический стук мог насторожить часового, и потому ближе подходить было нельзя.

Свистнул суслик. Сергей удивился – какой суслик ночью? Но Николай скомандовал – вперед!

Бежали молча. Вот и машины показались. Почему-то шепотом Николай приказал:

— Огонь!

Мигом взвели затворы пулеметов и автоматов.

Звуки выстрелов оглушили, пулеметчики изрешетили все грузовики. Ни одного ответного выстрела не последовало.

Ножом якут пробил бензобаки у машин – остро запахло бензином. Командир зажигалкой поджег приготовленную ветошь, пропитанную маслом, и бросил в лужу бензина.

Грузовики вспыхивали факелами – один, второй… четвертый. Запахло горелой резиной.

Якут вдруг вскрикнул и кинулся в сторону. Сергей побежал за ним. Оказывается, Василий увидел, как от деревенской избы убегал человек. Он догнал его, сбил с ног и сейчас боролся с ним на земле.

Недолго думая, Сергей прикладом автомата ударил противника по голове. Якут обозлился:

— Зачем по башке бьешь? Если бы я убить его хотел, уже зарезал бы. Теперь сам его тащи!

Захваченный оказался офицером, который вечером расхаживал перед шеренгой подчиненных. Форма на нем была черная, и силуэт человека в ней практически сливался с темнотой. Как только его узрел якут? Или услышал? Воистину – прирожденный охотник и воин.

Сергей обыскал офицера, вытащил из кобуры пистолет и сунул его себе в карман. За руку поднял немца себе на спину. Тяжел, гад! Но донес его до своих.

— Где вас носило? — воскликнул Николай и осекся, увидев немца.

— Вот, Василий задержал.

— Очень кстати! Откуда он взялся?

— Вон из той избы. — Василий показал рукой.

— Пойдем, посмотрим.

Николай с Василием ушли, а партизаны отошли в сторону, поскольку, появись сейчас враг, в свете зарева горящих машин они представляли из себя хорошую мишень. Да и воняло от машин сильно: трупы начали гореть, и запах шел, как от крематория.

Николай с Василием вернулись быстро, Николай нес в руке саквояж.

— Бумаги у немца были; бросил, шкуру свою спасал. Ну ничего, допросим, документы изучим! Все, уходим. Василий, ты первым, идешь в дозор.

Группа уходила от горящих грузовиков, и долго еще пожар виделся в ночи.

Немец к моменту марша пришел в себя и смотрел на партизан с ненавистью и страхом. Не ожидал гитлеровец, что в своем тылу он в плен угодит.

Руки ему связали его же брючным ремнем. Он попробовал заартачиться, но Сергей замахнулся на него автоматом. Немец втянул голову в плечи и послушно зашагал.

Двигались они быстро и еще до рассвета вернулись в отряд. Немец затравленно озирался. Допрашивать его стали сразу же, и гитлеровец рассказал много интересного.

Группа пеленгации оказалась одним из подразделений гестапо, предназначенным для борьбы с партизанами, ее технической службой. Взятый в плен офицер координировал работу сразу трех групп. Он показал на карте, где были выявлены работающие радиостанции.

Командир отряда, замполит и Крот переглянулись: немцам удалось довольно точно установить координаты, но в штаб эти сведения уйти не успели.

Немецкого офицера допрашивали долго, до полудня, а потом посадили в землянку под охрану. Двое из партизан, хорошо знающие немецкий язык, принялись изучать документы из саквояжа.

Командиры же после ознакомления с документами были удивлены, даже шокированы: немцы готовили своих людей из числа русских предателей, внедряя их в партизанские отряды и городское подполье. В документах были указаны эти отряды и их дислокация, единственно – в них не было фамилий. Кроме того, гестапо создало два ложных партизанских отряда, весь личный состав которого был из бывших окруженцев, добровольно сдавшихся и перешедших на сторону врага. В их задачу входили жестокие действия, направленные против местного населения, грабежи, изнасилования. Этими действиями немцы жаждали настроить мирных жителей против партизан, лишить их продуктовой поддержки селян.

Кроме того, в документах упоминалось, что в леса перебрасываются небольшие по составу, но многочисленные ягдт-команды из добровольцев, набранные в прибалтийских республиках. Они должны были выслеживать партизанские базы, передавать сведения авиации для дальнейших бомбежек, уничтожать партизанских связных, подбрасывать в колодцы яд. По всему было видно, что партизаны немцев допекли. Снимать с фронта полки или дивизии немцы не хотели – рискованно, и они решили руками предателей изнутри разрушить подполье и партизанские отряды. А если предатели погибнут, то не жалко.

Пеленгаторщики в радиусе ста пятидесяти километров выявили большинство станций и, соответственно, партизанские базы. Надо было сообщить всем отрядам о грозящей опасности, о ложных отрядах, о ягдт-командах – но как? Связи между отрядами не было, поскольку принадлежали они к разным структурам – ГРУ, НКВД, штабу партизанского движения. Единственный выход – передать документы, карты и пленного в Москву. Через линию фронта – очень рискованно.

И командир принял решение просить самолет, чтобы отправить с ним и пленного, и Сергея, поскольку задачу свою он выполнил. Да, он не успел развернуться, помешало участие в акции, но Сергей и не входил в штаты разведуправления. Тем более уже готовился раздел ГРУ на два ведомства: одно для работы за рубежом и на оккупированных территориях, другое – войсковая разведка. Официально разделение прошло 22 ноября 1942 года.

Ввиду важности сведений разведуправление решило выслать самолет. Для его посадки партизаны подобрали ровную площадку, удаленную от сел, в которых обосновались немецкие гарнизоны и полицейские. Если немцы засекут самолет, они на мотоциклах и грузовиках вышлют свои силы. Поэтому времени на разгрузку и посадку пассажиров было мало, всего лишь пятнадцать минут. Заранее были приготовлены кучи хвороста, чтобы при приближении самолета его можно было быстро зажечь. Для этого на случай ненастной погоды или дождя даже раздобыли дефицитный керосин.

Все происходило ночью. К означенному времени вышли к месту посадки. Сергей заранее получил саквояж с документами и инструкции:

— На аэродром за вами приедут, пленного и документы передашь только представителю ГРУ. За документы головой отвечаешь.

— Я же к своим лечу, — удивился Сергей. Он еще не знал о борьбе спецслужб за возможность заслужить доверие Сталина.

— Запомни пароль – «Яуза». Скажет это приехавший за тобой человек – отдашь документы.

Командир явно знал, о чем говорил, но он не хотел делиться с Сергеем тайными пружинами спецслужб.

Ровно полночь. Партизаны зажгли четыре костра в виде прямоугольника, через несколько минут послышалось едва слышное тарахтение, и самолет «У-2», скользнув над деревьями, сел у костров. Пробег был на удивление мал.

К самолету бросились бежать партизаны.

Летчик мотор не глушил. Он выбрался на плоскость и стал доставать из задней кабины тюки и ящики. Отряд давно не получал и очень нуждался в лекарствах, бинтах, взрывчатке и детонаторах. Кроме того, в отряд доставили батареи, рации и пачку свежих газет – «Правду» и «Красную Звезду».

Сергей растерялся. Кабина для пассажира одна, как он там поместится с пленным? Но летчик указал на закрепленную на крыле длинную капсулу:

— Пленного туда!

Офицер упирался, но его затолкали в капсулу силой – такие гондолы предназначались для перевозки раненых или грузов.

— Теперь давай ты.

Когда Сергей взобрался в кабину, и летчик сам пристегнул привязные ремни.

Командир встал ногой на крыло и передал Сергею саквояж с документами.

— Прощай. Может, доведется еще свидеться.

— Прощайте! — На прощание Сергей помахал рукой.

Мотор затрещал, маленький самолетик разбежался и легко поднялся в небо.

Костры давно уже потушили, и Сергей не мог понять, на какой высоте они летят и в каком направлении.

Через полчаса внизу появились вспышки, трассирующие очереди, и Сергей догадался – они пролетают над передовой. Однако дальше полет проходил спокойно.

Летчик заложил вираж, потом еще один. Впереди вспыхнул прожектор, осветивший посадочную полосу.

Самолет приземлился, но не пробежал и половины пути, как прожектор погас. Светомаскировка! Было слышно, как под колесами шуршал гравий.

Самолет свернул в сторону, на стоянку, двигатель смолк. Летчик выбрался на крыло и отстегнул ремни на Сергее.

Со стороны гондолы послышались крики и стук – это протестовал пленный офицер. Действительно, в гондоле ему было тесно и страшно.

Механик открыл заднюю крышку и за ноги вытянул из нее туловище немца до половины. Дальше немец, отчаянно ругаясь по-немецки, выбрался сам.

— Чего это он не по-нашему? — удивился механик – он не предполагал увидеть перед собой немца.

— А как еще он должен говорить, если он немец?

Сергей спрыгнул на землю, прижимая к себе саквояж.

Самолет приземлился на одном из подмосковных аэродромов, и через четверть часа к нему подъехали две машины – обе «Эмки», как называли советские «ГАЗ М-1». Из первой машины выбрался офицер.

— У кого документы? Я старший лейтенант Лебедев.

— Пароль! — Сергей положил руку на кобуру.

— «Яуза».

Сергей отдал саквояж.

Пленного офицера сразу же посадили во вторую машину. Самого Сергея попросили сесть в первую, куда уселся и старлей с саквояжем, и тотчас обе машины сорвались с места.

Сергей никогда не был в Москве и потому с интересом смотрел по сторонам. Только видно ничего не было, такая темнота стояла за окнами машины. Фонари не горели, окна в домах не светились – светомаскировка. На дорогах стояли заставы, машины несколько раз останавливали, но старший лейтенант предъявлял документы, и машины ехали дальше. Как заметил Сергей, по улицам ходили патрули.

Въехали через ворота, мимо КПП. Со всех сторон двор оказался окружен зданиями.

Пленного офицера сразу увели, один из конвоиров нес его саквояж.

Сергей и старший лейтенант Лебедев выбрались из машины. Часовой у здания проверил документы офицера и вернул их.

— Он со мной.

Сергей почувствовал себя неуютно. Форма на нем полицейская, только без нарукавной повязки, документов вообще никаких. Когда уходил в рейд, личные документы сдал старшине, как и положено. Потом его оставили в отряде, дальше – служба в сельской полиции.

Сергея завели в комнату: стул, стол, откидные нары, окна зарешечены – комната больше напоминала камеру для заключенных. В душе шевельнулась тревога – может, его не за того приняли?

— Сдай оружие!

Пришлось снять ремень и отдать его вместе с кобурой.

Старлей осмотрел его – не прячет ли Сергей еще чего запрещенного, но обыскивать не стал.

— Есть хочешь?

— Не отказался бы.

Старлей вышел, а Сергей уселся на краешке стула.

Через несколько минут пришел солдат и принес на подносе два бутерброда с полукопченой колбасой и стакан горячего чая.

От запаха колбасы рот Сергея наполнился голодной слюной. Он взял бутерброд, откусил кусок. Давно он не ел колбасы, даже забыл, когда. И чай оказался хорош, такой, какой он любил – горячий, едва сладкий и крепко заваренный.

Сергей быстро съел угощение. Только он закончил, как солдат вышел, забрав с собою поднос со стаканом. Напоследок он бросил:

— Товарищ старший лейтенант приказал отдыхать до утра.

Наверное, принялись допрашивать немца, изучать его документы. Не до Сергея было.

Нары были деревянные, жесткие, но Сергей и этим был доволен. Спокойно, безопасно – что еще надо?

Проснулся он, когда заскрежетал ключ в дверном замке. За окном уже был легкий сумрак – светало.

— Выходи на оправку. — Прежний солдат вывел его в туалет.

Когда Сергей вернулся в комнату, там уже сидел Лебедев.

— Садись. Рассказывай – кто, что.

— Сергей Заремба, сержант разведроты.

Сергей рассказал все: как из полковой разведки он попал в дивизионную и как они пошли в глубокий рейд во вражеский тыл. Рассказал, что он оказался как две капли воды похож на начальника сельской полиции, что его подменили, и что потом он участвовал в подрыве моста и уничтожении группы пеленгации гестапо.

— Дальше я уже знаю, собственно – обычная проверка. Из дивизии твои документы получены после нашего запроса, держи. — Лебедев выложил на стол документы Сергея – красноармейскую книжку.

— Как фамилия командира разведроты? — вроде бы невзначай спросил старлей.

— Пчелинцев.

— А ПНШ?

— Майор Осипов.

— Верно. Я с Пчелинцевым в одном училище учился. Звонил я ему, он хорошо о тебе отзывается.

Сергей смекнул, что Лебедев его проверяет. Да и то – из вражеского тыла прибыл. Фото в документах его, своих командиров знает – но ведь немцы и перевербовать могли. К вернувшимся из вражеского тыла полного доверия не было. Проверяли, иной раз долго, ответственных заданий поперва не давали.

Потом Лебедев стал дотошно расспрашивать Сергея о службе в полиции – кого из начальства он знает, с кем встречался, как выглядит и что сам делал?

Сергей отвечал обстоятельно, не упуская деталей, некоторые моменты старлей старательно записывал.

Допрос длился долго, часов шесть-семь. Сергей уже устал, некоторые вопросы Лебедев задавал по два-три раза. Потом старлей потер ладонями лицо:

— Устал я, не выспался. Интересного немца ты доставил. Только зря по башке так сильно ударил, сотрясение мозга у него.

— Я же его не из теплой постели взял – на акции. Могли и шлепнуть, он убегал.

— Знаю, он все рассказал. С ним еще работать и работать. Ладно, отдыхай пока.

— А сколько? В роту, к своим хочу.

— Нет в армии слова «хочу», куда пошлют, туда и пойдешь служить. Тем боле что от твоего прежнего взвода никого не осталось.

— Что, всех?! — Сергей был шокирован.

Старлей пожал плечами:

— Пчела так сказал.

— Мне бы переодеться в нашу форму, а то во вражеской стремно – я же у своих.

— Смотря кого ты считаешь своими. Сейчас обедать принесут.

Старлей ушел, а Сергей стал размышлять над его словами. Что имел в виду старлей? Намекал, что он предатель? Сергея вначале в холодный пот бросило от такого подозрения, но потом он успокоился. Никаких грехов он за собой не знал, а если и найдутся мнимые прегрешения, дальше штрафбата не пошлют. Ничего, и там люди выживают. Вот у них в разведроте сколько штрафников было? И все воевали достойно.

Лечь на нары было невозможно, на день их поднимали и приковывали к стене, и потому Сергей посидел на стуле, приколоченном к полу. Еще удивился – зачем? Уже после ему объяснили – чтобы арестованный этим стулом следователя не ударил, раньше такое бывало.

Солдат принес обед – суп, макароны по-флотски, хлеб и чай. Давненько Сергей супчика не ел. У партизан не до разносолов было, иногда проблемой было вообще хоть что-нибудь поесть.

Сергей пробовал заговорить с бойцом, и даже не о себе, а о положении на фронте, но солдат, имея на этот случай инструкции, в разговоры не вступал.

Три дня Сергей просидел в своей камере. Ни Лебедев, ни кто другой к нему не приходили. Тяжко было сидеть в одиночке, не зная своей судьбы, и Сергей уже проклинал тот час, когда он согласился остаться в отряде – служил бы себе в разведроте. Опасно, конечно, вон, весь взвод полег, но там он чувствовал себя относительно свободным человеком, уважаемым товарищами. А здесь он непонятно кто. Арестованный? Но дела нет, и обвинение ему не предъявили. Но он и не свободен, в комнате, как камере заперт.

На четвертый пришел Лебедев. Он был весел, наверное, хорошо отдохнул.

— Как самочувствие, сержант?

— Каким ему быть, если без вины в тюрьме сижу?

— Разве это тюрьма? Хотя в тюрьму или лагерь попасть можешь, есть такая перспектива.

— С какого перепугу? Нет на мне никакой вины!

— НКВД сведения получило, что ты был начальником сельской полиции.

— Начальником полиции был Савченко, а я Заремба. Товарищ старший лейтенант, отправьте меня назад, к себе в роту.

— В разведку тебе пока нельзя.

— Тогда просто в пехоту. Сил уже нет в четырех стенах взаперти сидеть.

— Думаю, сидеть тебе недолго осталось.

Лебедев попрощался и ушел.