Очищение Верещагин Олег

– Да. – Кларенс проверил под приборной доской крепление «беретты». – Попробуем немного вперед. Сидите тихо. Мы уже почти приехали.

«Лада» поползла прямо по дороге чуть быстрей обычного пешехода.

«Там был взрыв, – думал майор. – Томми прав. Русские что-то сбросили. Наверное, на штабную базу. Но это не ядерный боеприпас. А что тогда? Что-то очень мощное. Новое оружие? Может быть. Надо ехать осторожно. Наверное, попало в монас…»

– Пап, – выдохнул Томми.

В ухо задышала Джессика – она подалась с заднего сиденья, очень сильно, почти удушающе обвила шею отца и прошептала:

– Мне страшно, папочка. Где дорога?

– Все в порядке, детка, все в порядке, – ответил майор, сжимая руль и не снимая окаменевшей ноги с педали газа. – Все в порядке… Пожалуйста, отпусти меня и сядь на место. Мне так трудно вести машину.

– Пап… – начал Томми, но Кларенс ответил ему негромко:

– Не сейчас. Ты пугаешь сестру. Подожди… – И, чуть повернув голову, положив ладонь на волосы Джессики, одними губами ответил сыну: – Я сам ничего не понимаю…

Глаза Томми сделались большими и потемнели. Но он кивнул и промолчал. Девочка села назад и сжалась в комок…

В каких-то пяти метрах за поворотом мир кончался. Вообще. Дрожал воздух, слышалось шипение и треск. Далеко-далеко впереди, не меньше чем в четверти мили, дорога различалась вновь, хоть и в этом туманном дрожании, но она почему-то была… была какой-то изломанной, искореженной… и висела – да, висела! – на уровне крыши двухэтажного дома. А ниже начинался отвесный обрыв, из которого выпячивались очень яркие разноцветные камни и лопнувшими мускулами торчали свежие древесные корни.

Потом майор Кларенс понял, что видит пропасть. Не реку, через которую был перекинут мост, – реки не было вообще, только правей дороги куда-то вниз с бешеным клекотом устремлялся, тут же превращаясь в пар, какой-то грязный водопад. Это была пропасть. Пропасть шириной в четверть мили на том месте, где стоял монастырь, начинались окраины поселка, в котором стояла штабная база и по которому текла река. Только что появившаяся пропасть. Если бы они не остановились около кафе – они бы сейчас как раз проезжали мост…

Майору захотелось закрыть глаза. Но тут земля под ногами снова вздрогнула – слабей, чем в прошлый раз, однако все равно сильно, – и Кларенс вздрогнул тоже.

– Землетрясение, – наконец сказал он и очнулся. Это и правда было землетрясение. Катастрофа, но катастрофа понятная. – Придется в объезд.

– Но это же половину суток ехать… – Томми оглянулся. – Тут же нет прямой дороги.

– Что ты предлагаешь? – сухо спросил майор, осторожно разворачивая машину. Это была не ирония, Кларенс на самом деле готов был выслушать сына. Томми стушевался, ответил только:

– А нам хватит бензина? Не надо останавливаться, мне кажется…

– Хватит, – кивнул майор…

Монах не дошел до второго поворота. Он лежал там, на обочине, ничком, выбросив вперед обе руки, в одной из которых был зажат сорванный наперсный крест. Ветер от пропасти, несясь по дороге сплошным упругим потоком, ощущавшимся даже в машине, шевелил его рясу.

– Надо ему помочь, – сказал Томми. – Пап?

– Он мертв, – ответил Кларенс. – И мы не будем останавливаться.

Джессика тихо заплакала сзади…

Толчки повторялись еще дважды. После второго земля, в сущности, уже не успокаивалась – постоянно мелко дрожала, в машине это было почти незаметно. Том держал на коленях подробную карту на английском – раньше Кларенс никогда не интересовался этим вопросом, но, оказывается, через горы вело несколько дорог, построенных еще в советские времена. По ним можно было добраться до места быстрей, чем если возвращаться назад и двигаться в объезд. И они оказались в рабочем состоянии, хотя и обветшали. Джессика позади задремала, потом уснул и сын, откинув голову на спинку сиденья и приоткрыв рот. Майор не трогал его, только временами наклонялся и заглядывал в карту, которую мальчик продолжал придерживать развернутой и во сне.

Он проехали мост – узкий мост над ущельем, в котором не было воды, только мокли кое-где большие лужи, да два человека (на берегу стоял брошенный автомобиль) собирали что-то на сырых камнях. Рыбу, кажется. Второй раз он видел людей, уже когда солнце опустилось к горам и стало совсем тусклым. Людей было много, человек тридцать. Они лежали грудой рядом с горящим старым автобусом среди распотрошенных вещей, и Кларенс порадовался, что дети спят. И постарался максимально, как позволяла дорога, прибавить газу.

Этих людей убило не землетрясение. И даже не бомба. Их вывели из остановленного автобуса и расстреляли, а потом ограбили трупы и багаж. В этот момент майор пожалел, что не вернулся на аэродром. Надо было вернуться и ждать там. Пусть это и не штабная база, но на аэродром вряд ли нападут. Кстати, кто? Это не русские. Банда. Видимо, просто банда.

Он еще несколько раз пытался воспользоваться рацией, но ничего не слышал. Только в последний раз прямо в ухо отчетливый голос сказал по-русски быстро и взволнованно одно слово: «Проваливается!» – и снова настала шумящая фоном тишина.

До поселка оставалось километров тридцать – лес, перевал и дорога через поля на склоне, – когда Джессика проснулась. Удивленно огляделась и, покосившись на Тома, прошептала:

– Па-ап… я хочу в туалет.

– Потерпи, золотко, – ответил майор, но Джессика попросила снова – не скулящим настырным тоном, а также негромко и умоляюще:

– Пап, мне очень-очень надо…

Кларенс остановил машину. Земля подрагивала, вдали что-то рокотало, но вокруг стояла тишина. Такая тишина, что было жутко. В лесу никогда не бывает так тихо… Длинные черно-красные тени окаменевших в этой тиши деревьев лежали на дороге.

Проснулся и Том. Громко хлюпнул слюной, тоже сонно осмотрелся и сипло спросил:

– Что случилось?

– Ничего. – Майор открыл дверь и вышел. Кивнул дочери: – Иди вон туда, только недалеко. Я постою тут, на обочине, – успокаивающе добавил он в ответ на испуганный взгляд девочки, которая уже начала вылезать из машины, но теперь замерла, с недоверием оглядывая странный молчаливый мир вокруг, полный теней.

– Я в ту сторону схожу, – Том тоже вылез наружу. – Раз уж все равно стоим.

– Только быстро и рядом, – через плечо бросил Кларенс, глядя, как Джессика исчезает за кустами на левой обочине. Сам подошел к краю дороги и остановился, невольно прислушиваясь. И неожиданно подумал о жене. Именно о жене. Не о родителях, не о ком-то еще – о жене. О том, что она дура и что он очень хочет, чтобы она была тут. И не хочет, чтобы она лежала мертвая около горящего автобуса… или около роскошного авто своего нынешнего… Нет, так не будет, сказал он себе. Там же Америка. Там не будет так. Потом понял, что обманывает сам себя, и хотел окликнуть дочь… когда на него навалились двое.

Вообще их было трое. В полевой форме (на рукавах – нашивки с алыми крестами, грузинские солдаты) и снаряжении, с мешавшими им «калашниковыми». Именно это – мысль о том, что это грузинские солдаты и что это все какая-то ошибка, – позволило подобравшимся за машиной вдоль обочины нападавшим скрутить майора. По-настоящему отбиваться он стал, только когда послышался истошный крик Джессики, и третий, что-то возбужденно крича, появился из придорожных кустов, таща извивающуюся девочку.

– Папа, папочка! – закричал Джессика теперь уже в голос, увидев отца и пытаясь вырваться из рук ухмыляющегося солдата. Кларенс зарычал и поволок на себе обоих нападавших в сторону бьющейся дочери. – Папочка, помоги! Отпусти меня, отпусти меня, отпусти!

Майор рванулся снова и почти вырвался, но его, зло и встревоженно крича, повалили. Третий нападавший подтащил кричащую Джессику к машине и опрокинул на капот…

– Папа, что тут творится?! Эй, вы кто?! – послышался изумленный мальчишеский голос.

Томми вышел из-за кустов со своей стороны совершенно неожиданно, и Кларенс отреагировал первым. С усилием приподняв голову, он крикнул:

– Сынок, беги! Прячься!

Следующим начал действовать Томми. Он резко пригнулся и бросился бежать, но не в заросли, а за машину, мгновенно скрывшись за нею. Грохнула дверца – и через миг отпустивший Джессику грузин, который видел что-то такое, чего не видели остальные, схватился за кобуру, – под звук двух выстрелов отлетел в сторону и, упав на бок, скатился безвольно ничком в какую-то ямку.

– Джесс, падай! – послышался крик Томми, и он выскочил сбоку от машины, держа в обеих руках «беретту». Ревущая сестренка послушно скатилась с капота и замерла за колесом – ни разу в жизни она не выполняла приказ брата с такой быстротой.

Один из державших майора солдат отпустил его и дернул вперед автомат, но Кларенс, отшвырнув второго, сбил солдата подсечкой и рывком навалился сверху. Он не видел, как второй, встав на колено, тоже вскинул оружие – и в тот же миг Томми выстрелил – опять дважды, – оба раза попав грузину в горло, в открытый ворот жилета. Лицо солдата из зверского стало удивленным, обиженным и испуганным, потом он отчетливо сказал: «Вай, нана…», громко забулькал ртом и упал на спину. Из угла губ быстро пролилась ленточка крови и увяла на щеке.

Когда целящийся мальчишка прибежал на помощь отцу, в ней уже не было нужды. Майор поднялся на ноги, дико глядя на сына, потом притянул его к себе и обнял. Крикнул:

– Джессика! Джесс!

Плачущая девчонка на четвереньках выбралась наружу, опрометью бросилась к отцу и брату. Кларенс обнял своих детей, стиснул так, что испугался сам, и тут же отстранился. Джессика плакала, вцепившись в руку отца. Томми был бледным, с большущими глазами. Потом неожиданно резко отстранился от отца, подошел к убитому, который неловко лежал посреди дороги в луже густо-вишневой крови, подогнув ноги и отбросив в сторону сразу обе руки с зажатым автоматом.

– Том, не надо… – начал майор, но мальчик неожиданно поднял ногу и обрушил пятку кроссовки на лицо трупа. Потом еще и еще, с каждым разом все ожесточенней и ожесточенней. Джессика заплакала громче, теребя отца. Кларенс спрятал дочь за собой и крикнул сыну: – Прекрати!

Он почти не верил, что мальчик перестанет. Но Томми тут же шагнул в сторону, мучительно скривился, изогнулся вбок, вздрогнув всем телом, и его вытошнило на дорогу. Икая, тяжело мотая головой, шатаясь и отплевываясь, протащился к машине, рухнул на сиденье водителя, уронив пистолет и оставив ноги снаружи, и, вздрагивая, застыл…

– Папочка, что с ним?! – Джессика была уже в истерике. – Папочка, Том умер! Уедем скорей, мне страшно!!

Мальчик неожиданно сел. Улыбнулся сестре – явно через силу, улыбка была жуткой, но Джессику, как видно, обрадовало уже то, что брат жив. Она вырвалась из рук отца и, подбежав к Тому, обняла его. Он тоже обнял ее – одной рукой, второй поднял пистолет. Глядя поверх плеча всхлипывающей сестры на отца, сказал:

– Пап, надо ехать. Скорей. Вдруг они только разведчики?..

Подумав, Кларенс, перед тем как отправиться дальше, отнес в машину автоматы, магазины, гранаты – все, что нашлось на убитых бандитах. Или все-таки солдатах?

Или… или это уже неважно?

Они проехали почти до самого перевала, когда начало быстро, как и всегда тут, темнеть. Останавливаться было опасно, но майор понял, что не может больше вести машину, тем более через перевал. Глаза закрывались сами, он зачастую даже не понимал, что видит вокруг, и тряс головой, стараясь прийти в себя. Но в конце концов съехал с обочины в кусты подальше и, заглушив мотор и заблокировав двери, мгновенно уснул. Дети уснули еще до этого…

Дрожь земли майор ощущал даже во сне. И проснулся именно от того, что дрожь вдруг прекратилась. Было раннее утро, уже встало солнце – поднялось на половину над горизонтом на совершенно чистое, но какое-то лимонно-зеленое, как бывает зимой в сильный мороз, небо. Царило безветрие – и опять все та же вчерашняя тишь. Кларенс сел прямей и огляделся.

Джессика лежала на заднем сиденье, сжавшись в комочек и закрывшись целиком отцовской рабочей курткой. А Томми не спал. Он сидел на переднем рядом с отцом, поставив подбородок на коленки, и глядел прямо перед собой неподвижными глазами. У лобового стекла лежал один из автоматов – мальчик взял его сам, оружие было снято с предохранителя, флажок стоял на автоматическом огне. Но когда встревоженный отец протянул к сыну руку, он тут же повернул голову и быстро сказал:

– Я в порядке. Правда.

– Я тебя не поблагодарил, – тихо ответил Кларенс. – Ты нас спас вчера. Ты настоящий мужчина.

– Ну… ты же сам научил меня стрелять, и вообще… – Мальчик неловко улыбнулся. – Нам надо ехать. Полчаса назад, когда я проснулся, проехал грузовик, – он указал рукой вперед, – туда. Гнал как сумасшедший. Я потом долго слушал – ничего. Ни стрельбы, ни взрывов. Только гул какой-то. Слышишь?

– Слышу. – Кларенс и правда ощутил еле-еле слышимый, но постоянный шум. Оказывается, не было никакой тишины… – Сейчас поедем.

Но тут проснулась Джессика – тихо вскрикнула, села, испуганно схватившись за куртку. Том обернулся, неожиданно ласково сказал:

– Все в порядке, сейчас поедем, Джесси.

Джессика облегченно улыбнулась, кивнула, но тут же как-то насторожилась.

– Я хочу… – Она огляделась. – Мне надо… отойти. О… опять. Ну я же не виновата! – жалобно добавила девочка. – И вообще это было только вчера!

– Том, проводи сестру. – Помедлив, Кларенс кивнул сыну на «калашников»: – Вот. Раз уж ты его сам взял, то пусть теперь он будет у тебя. Все время. Ты ведь умеешь им пользоваться?

– Да. Но… – Том покосился на Джессику. – Па-ап?

– Она не должна оставаться одна. Далеко не отходите. Джесс, слушайся Тома. И не бойся, он не будет подглядывать.

Мальчик фыркнул, выбираясь из машины. Джессика покраснела, но промолчала. Правда, хватило ее ненадолго – закрыв дверь за собой, она заявила брату:

– А ты, наверное, просто рад, что не надо чистить зубы.

И первой удалилась в сторону кустов. Том пошел за ней – держа автомат на ремне через плечо прикладом в бедро…

Майор проводил их взглядом и, отвернувшись, сидел, стараясь ни о чем не думать и в то же время прислушиваясь. Ему почудился звук мотора – мотоциклетного мотора. Нет, кажется, не почудился. Или…

Дети появились из кустов неожиданно и тихо, хотя оба бежали. Джессика – впереди, с круглыми глазами. Том – за ней, держа автомат в руках, но уже по-боевому, то и дело испуганно оглядываясь. Кларенс выскочил навстречу со вторым «калашниковым» на изготовку, внимательно осматривая кусты.

– Что? – тихо спросил он. Джессика, не задерживаясь, молча юркнула в машину и замерла на заднем сиденье. Том встал рядом с отцом, судорожно дыша. – Кто там?

– Мото… циклист, – в два приема выдохнул мальчишка.

Не показалось…

– Один?

– Д… а. Да, один.

– Он вас заметил? – быстро спросил Кларенс.

– Нет… пап, он какой-то… – Том посмотрел на отца. – Ты не смейся, пап, но он какой-то… он очень страшный, пап. Остановился прямо напротив того места, где я стоял…

– Он точно вас не заметил? – допытывался майор.

– Точно, пап… Ты куда?!

– Посмотрю. – Майор двинулся к кустам, на ходу проверив автомат. – Оставайся тут. Сидите тихо. Слушай, смотри, не позволяй сестре даже двигаться. В любого, кроме меня, тут же стреляй. В любого. Тут же. Понял?

– Понял… Не ходи, пап… – Том выглядел на самом деле напуганным. – Пап, он реально страшный, как… как…

– Как кто? – Майор остановился. Он никогда не видел сына таким. Даже вчера. Никогда.

– Ты будешь смеяться… – пробормотал мальчик.

– Как кто, Том? – тихо и настойчиво спросил майор. – Я не буду смеяться. Что бы ты ни сказал. Слово офицера.

Мальчик коротко выдохнул и взглянул прямо в глаза отцу:

– Как Сатана, пап, – сказал он тихо…

К удивлению майора, это был «Харлей». Здоровенный, как мустанг, тюнингованный «Харлей» из черного и серого хрома. Такой же уместный здесь, как закусочная «Старбакс» или вывеска на окраине очередного маленького городка со Среднего Запада. Мотоцикл твердо стоял прямо посередине дороги, на осевой разметке.

А на нем, скрестив на груди руки и чуть откинувшись назад, на высокую, явно заказанную под размер хозяина спинку, сидел молодой мужчина в черном тонком свитере, таких же джинсах (на широком, украшенном золотом поясе висели длинный нож и большой пистолет в поблескивающей лаком деревянной кобуре) и сапогах из отлично выделанной кожи.

Кларенс видел его очень хорошо, затаившись в кустах. Это был рослый, могучий атлет, но при этом очень молодой, с красивым лицом, поразительно благородные и выразительные черты которого почти удивляли. Длинные густые черные локоны, вьющиеся на концах, перехватывала небрежная красная лента-повязка, единственное яркое пятно. Скрестив на груди руки в черных тактических перчатках и откинувшись на спинку, человек смотрел куда-то на северо-запад, в небо.

И улыбался. Кларенс видел угол тонких бледных губ широкого рта.

А потом, едва майор подумал о его улыбке, мотоциклист повернулся к нему.

Точно в его сторону.

Большие холодные глаза, зеленовато-коричневые, как мутное плохое стекло, нашли Кларенса, словно в них были встроены тепловизоры. Улыбка, подумал майор, вставая и держа мотоциклиста на прицеле. Господи Боже, какая у него отвратительная улыбка! Так бы улыбался Грех, если бы обрел плоть.

– Привет, – мотоциклист говорил по-английски с произношением все того же Среднего Запада. От грузина, кстати, в нем ничего не было. И на русского он тоже не походил.

«Не обманывай себя, – подумал майор, продолжая целиться. – Том прав. И ты это видишь».

– Уходи, – сказал Кларенс. – Уезжай. Мы тебя не трогаем.

Это звучало жалко и даже нелепо – стоя с автоматом в руках, держа на прицеле того, у кого нет в руках оружия… И в то же время Кларенс понимал, что это скорее жалко, чем нелепо.

Улыбка стала еще шире.

– Не хочешь прочесть экзорцизм, майор Фил Кларенс? – осведомился мотоциклист и торжественно осенил себя крестом. Сперва католическим, потом православным. И расхохотался. Так, что майор почувствовал, как останавливается сердце. В глазах помутилось, он опустил автомат и пошатнулся. В гудящей кровавым приливом в висках серой кружащейся пелене слова мотоциклиста раздавались как гром, хотя Кларенс понимал краешком мозга, что тот не кричит, а просто говорит, даже не очень громко. – Я не уйду, глупец. И меня не изгнать – ничем не изгнать, никому не изгнать. Но вас я не трону, и сейчас я отсюда уеду. Вы мне не более интересны, чем блохи в горящем доме, – что мне, гоняться за вами и давить поодиночке? А вот полюбоваться на пожар я очень даже не прочь… – И вдруг резко выкрикнул, и от этого крика словно бы дрожь пошла по воздуху и почве, вибрирующе передаваясь в тело майора: – Здравствуй, Земля!!!

Майор почувствовал, что ноги его больше не держат. И повалился ничком, гаснущим сознанием отметив: мотоцикл взревел как-то насмешливо, и этот ревущий рокот растаял вдали…

«Она слишком много плачет за эти сутки», – подумал Кларенс, пытаясь сесть. Что-то не давало, и он не сразу понял, что, пока плачущая Джессика поливает его лицо водой из фляжки, Том удерживает его за плечи, бормоча:

– Пап, пап, полежи еще немного, полежи…

– Вы меня сюда принесли? – Майор понял, что лежит на куртке. Твердо отстранил руки Томми, улыбнулся дочери и все-таки сел. Прислушался к себе – нет, все нормально. – Я потерял сознание… нервы, наверное. Да, нервы.

– Кто это был? На мотоцикле? – Том заглянул в глаза отцу – требовательно, пристально.

– Я не знаю, – покачал головой Кларенс. – Уехал, и хорошо. Ты прав – неприятный человек какой-то. Наверное, бандит.

Томми несколько секунд еще вглядывался в лицо отца и, видимо, предпочел поверить. Даже облегченно перевел дух и подмигнул Джессике:

– Ну вот, зря мы вчера перетрусили.

Не зря, подумал майор, вставая. Еле сдержал дрожь, вспомнив мотоциклиста. Думать о нем не хотелось. Но думалось – и Кларенс со спокойным ужасом, который теперь уже не отпускал его, не давал себе произнести то, что знал.

Он знал, кто это был. Как бы это дико и иррационально ни звучало! Но если это… то…

Джессика на заднем сиденье опять задремала. Это не очень нравилось Кларенсу, но, с другой стороны, пусть дремлет, меньше увидит и запомнит. Они вернутся в безопасное место, и все забудется, словно дурной сон. Майор отгонял от себя мысль о том, что, возможно, такого места больше нет. Нигде нет.

Томми сидел рядом. Ждал, когда отец наконец решит двигаться дальше. Потом сказал, глядя перед собой, – солнце уже поднялось высоко, но смотреть на него можно было совершенно спокойно:

– Пап, эти, вчера… они ведь были военные.

– Дезертиры, наверное, сынок. – Кларенс тоже взглянул на алый диск. – Когда русские сделали три восьмерки, у них тут за сутки разбежалась почти вся армия. Я хорошо помню, как это было.

– Пап, – Томми встал коленями на сиденье, – пап, мне не нравятся вон те тучи. Вон те. Справа от солнца. Смотри!

Отец и сын замолчали, глядя вперед.

Бурый, комковатый, шевелящийся полог надвигался с северо-запада. Небо словно быстро и равномерно закрашивали грязной краской.

И эта краска… была живой.

– Если бы мы были в Канзасе, я бы решил, что приближается ураган, – как можно спокойней сказал майор.

– Это и есть… ураган? – Томми вздрогнул, не сводя глаз с небосклона.

Тучи коснулись края солнечного диска и неостановимо, плавно ползли дальше и дальше.

– Нет, – покачал головой Кларенс. – Тут не бывает такого.

– А что это, пап?

– Я не знаю, сынок, – честно ответил майор.

– Это что-то страшное, – медленно сказал мальчик, снова возвращаясь взглядом к туче. – Смотри… птицы летят. И как много… – Он подался к лобовому стеклу. – Пап… пап, они убегают от этой тучи. Пап, ты видишь?! – И вдруг выкрикнул тонко: – О господи, пап!!! – И, отшатнувшись назад, всем телом влип в кресло – так, что оно хрустнуло.

Завопила Джессика.

Майор видел. И чувствовал, как холодеет, покрывается липким потом тело, поднимается дыбом каждая волосинка на коже. Ему вдруг захотелось завыть, выскочить из машины и бежать прочь, бежать с криком, бежать, пока…

Нет, тут дети. Его сын и дочь.

Страх не прошел. Но теперь его можно контролировать. Хотя это трудно. Неимоверно трудно.

Бежали не только сплошным небесным ковром улетающие птицы. Через дорогу вдруг потоком – нескончаемым, алогичным и ужасным – хлынули из леса звери. Бок о бок – и самые разные. Молча. Хищные и травоядные. Мелкие и крупные. Майор даже не предполагал, что в окрестных лесах столько живности.

Джессика замолчала, втиснувшись между двумя передними сиденьями. Том обнимал ее одной рукой, закрывая глаза. Поток животных иссякал, хотя птицы все летели и летели… и падали, разбиваясь друг о друга. Две или три упали на машину, мазнув красным по лобовому стеклу. В десятке шагов от сидящих в автомобиле людей прошел большой медведь; прямо напротив машины он вдруг поднялся на задние лапы и угрожающе заревел, запрокинув голову с оскаленными жуткими клыками к небу. Стоял и ревел так долго, с полминуты. Больше никого из животных не было, а он все высился на фоне сделавшегося низким, бугристым, отливающего странным багрянцем неба. Когда вдали на юго-востоке исчезла последняя полоска яркой, сияющей голубизны, медведь словно бы опрокинулся на все четыре лапы и пошел прочь через дорогу, громко хрипя и мотая головой. Исчез в тенях на другой стороне шоссе.

Полумрак, понял Кларенс. Это не тени. Просто стало темно. Как в самый пасмурный осенний день или даже вечером. Более-менее видно, но читать, например, нельзя… А ведь сейчас утро. Сейчас еще нет восьми часов утра.

Тот дрожащий гул, на который обратил его внимание сын, не прекращался, как и подрагиванье земли. Вдобавок начался ветер. Это было видно даже из машины. Шевелились перья одной из мертвых птиц перед лобовым стеклом.

– Выйди, убери их, – приказал Кларенс сыну. – Джессика, сядь сзади и постарайся ничего не бояться. Мы сейчас поедем… А пока помоги мне посчитать оружие, хорошо?..

Три автомата (один Том взял с собой; Кларенс бросил мельком взгляд на лобовое стекло, на старательно закушенную губу работающего сына) – «калашниковы» с постоянными прикладами под русский калибр 5,45, на одном был американский подствольник М203PI, к которому имелась всего одна граната; кассету с остальными Кларенс вчера забыл на трупе. Двадцать один магазин, считая те, что на автоматах. Вроде бы все полные. Пять ручных гранат. Гранаты тоже были американские – противопехотные М67. Пистолет – майор помнил, что вчера видел на бедре у одного из убитых кобуру, но… но тоже забыл его. Ладно. Пусть.

Том, очистивший машину скребком, вернулся и сказал, что ветер холодный, а увидев, что внутри считают оружие, тоже вспомнил вчерашний пистолет и спросил:

– Па, может быть, «беретту» отдадим Джесси? Только надо научить ее стрелять. Слышишь, Джесс, хочешь научиться стрелять?

– Я хочу домой, – ответила девочка. – Поедем скорей, пап!..

У перевала Кларенс снова сбросил скорость. Ветер мел через дорогу, как жесткая метла из металлических прутьев. Им попалась горящая легковая машина; не остановились. Не остановились и потом, проезжая окраиной села. Дома у дороги тоже горели, очень ярко в этом странном утреннем вечере, ровный сильный ветер вытягивал пламя в длинные почти неподвижные хвосты. На погнувшемся дорожном указателе у поворота висел труп в полувоенном. В петле. Повешенный. Рядом паслись две белых козы – они словно бы светились в сумраке. Том оглянулся – сестра снова дремала – и тихо спросил:

– Пап, нас бросили?

– Я не думаю, что это называется «бросили». – Кларенс думал о блокпосте грузинской армии на перевале. Именно о нем. – То есть я хочу сказать, что никто не бросал нас специально, понимаешь? Просто… мне кажется, что властям сейчас, как бы тебе сказать, не до нас. Понимаешь?

Мальчик кивнул. Потом, отвернувшись к окну, отрывисто, в несколько приемов, выговорил:

– Пап, я хочу домой. В Штаты. Я очень хочу домой.

– Я знаю, Томми. – Голос майора был ласковым. – Я тоже очень хочу домой.

– Но мы ведь туда не вернемся? – Сын упорно смотрел в окно, держа автомат на коленях.

– Нет. Не думаю, что вернемся.

– А как же мама?

– Томми, я не знаю.

– Может быть, дома все в порядке? Может быть, за нами все-таки прилетят или пришлют корабль? Мы же победили в войне, разве нет? Мы разбомбили русских, ведь так?

Больше всего на свете майору хотелось сказать «да». Но он хорошо знал, что на территории США уже разорвалось немало бомб. И если «разбомбили русских» было верно, то не менее верно, что и американцев разбомбили тоже. В штабе говорили: ядерную войну начали именно русские, начали в тот момент, когда поняли, что не смогут отбиться, или когда увидели, что политики предали их страну… уже не разберешься сейчас. Но, видимо, два дня назад ядерная война началась по-настоящему. На полную мощь.

А вот его подозрение, которое появилось впервые на дороге при виде ползущего живого облака, перерастало в страшную уверенность.

ЯДЕРНАЯ ЗИМА. Которой пугали людей в его детстве и которой не может быть, как доказали ученые позже. Ядерная зима, и вдобавок что-то случилось с планетой. Испортилось что-то внутри, смутно подумал майор. Ему стало страшно. Всплеск страха – как высокая волна над и без того мутным озером.

– Том, послушай меня. – Мальчик повернулся к отцу. На щеках у него были следы слез. Свежие. – Мы почти приехали. Как бы там ни было, но на штабной базе наши. Но мы еще недоехали. Понимаешь меня?

– Да. Понимаю, – Том кивнул.

– Сейчас будет блокпост грузинской армии. Но, Том, я не знаю, есть ли вообще еще эта армия, кому она подчиняется и вообще… Для нас это просто чужие люди с оружием, которые захотят нас остановить. Мы не остановимся. Мы попытаемся просто проехать. Если нас станут останавливать – мы их убьем. Понимаешь?

– Понимаю… – Мальчик не спускал глаз с отца.

Кларенс заставил себя и дальше говорить спокойно:

– Я хочу, чтобы ты поклялся мне. Поклялся, что не бросишь сестру. Никогда и ни за что, пока жив. Неважно, буду ли жив я, неважно, что случится с миром, неважно, погаснет ли солнце, разверзнется ли земля или планета сойдет с орбиты. Неважно – ты ее не бросишь. Только если умрешь.

Мальчик смотрел серьезно, внимательно. Молча. Потом спросил:

– Все плохо, пап? – Кларенс кивнул. – Все очень плохо, да? – Майор кивнул снова. – И будет плохо долго? – Снова кивок. Томми длинно, с перерывами, вздохнул. Потом сказал: – Я клянусь, что, пока я жив, Джессику не брошу. Вот… ну, я не знаю, что еще сказать. Ну, там… честное скаутское. Ну, я клянусь, в общем.

Майор удобней устроил сбоку от себя «калашников». Еще раз посмотрел на сына:

– Тогда едем…

Надежда умирает последней. И в страшных муках. Об этом майор Кларенс подумал, когда они подъезжали к двойной коробке блокпоста и он услышал вопрос сына:

– Может быть, это обычный блокпост?

– Не думаю, – медленно ответил Кларенс. И добавил: – Смотри внимательно…

Том кивнул. Он понял, о чем говорит отец. Сбоку от дороги, прямо вдоль обрыва с одной стороны и под скалой с другой стояли машины. Много. Десятки. Самые разные. Людей не было видно нигде. Ущелье глубокое. А вон тот кунг – американский армейский кунг, за блокпостом – очень вместительный.

– Джесс, ложись на пол. Не на сиденье – на пол… так… – Майор вел машину медленней и следил, чтобы дочь все выполнила. – Накройся курткой и лежи тихо. Не шевелись. Молчи. Не смей издавать ни звука, не смей делать ни единого движения…

– Пап, они перегородили дорогу, – предупредил Том.

Кларенс похолодел, поворачиваясь вперед. Но дорогу перегородили не «ежами» – один из солдат как раз протягивал поперек разбитого асфальта серую шипастую змею.

– Когда я скажу «давай» – выскочишь и отдернешь ее, – сказал майор. – Запомни: «Давай!» Не закрывай дверь, не останавливайся, что бы ни произошло, – выскочишь, отдернешь и сразу назад. Что бы ни случилось. Сейчас сиди спокойно.

Над блокпостом все еще был флаг. Майору захотелось начать думать, как сын. Это просто блокпост союзной армии. Так можно думать, чтобы было спокойней. До того самого момента…

Он видел на асфальте тут и там множество размазанных темных полос. Трупы тащили к ущелью. Тут и там. Тут и там. Тут. И там. Не счесть полос. Кое-где они слились в ровный слой странной дорожной краски.

Он положил на колени две гранаты, одной рукой разогнув усики предохранителей. Зацепил кольца за петлю для ремня. Так. Сейчас. Пулемет в капонире, а один уже идет к останавливающейся машине. Улыбается, но эта улыбка наклеена на мертвое, полное ужаса бледное лицо. Ему тоже страшно. Или он сошел с ума, этот солдат.

– Томми, убей его. Опусти окно и убей его сейчас.

– Хорошо, пап.

Томми опустил, бешено вращая ручку, стекло, немного высунулся, крикнул на ломаном грузинском – широкая улыбка, Кларенс видел ее в зеркальце заднего обзора, наивные глаза; глупый мальчик на переднем сиденье машины отца:

– Мы американцы, мы едем в поселок! – И уже по-английски: – Пропустите нас поскорей, пожалуйста!

Солдат остановился. Рефлекторно. Не мог не остановиться. В тот самый момент, когда он спиной почти закрывал машину от капонира. «Неужели мой сын все это просчитал?» – подумал Кларенс, быстро распахивая дверцу. С левой он выстрелил в стоящего у обочины из «беретты», и тот молча кувыркнулся в пропасть. Что делал сын, майор не видел, он только услышал, уже бросая обе гранаты (петля лопнула) в пулеметчиков, отчетливые слова Томми:

– Скажи «сыр», сволочь!

Короткая очередь «калашникова» из окна прозвучала на миг раньше двойного разрыва и крика майора: «Давай!» Кларенс метнулся обратно за руль. Томми внутри уже не было – пригибаясь, он с натугой тащил прочь металлическую змею, потом бросился в рванувшую с места машину, заднее правое стекло которой лопнуло и посыпалось брызгами. Сидя боком – ноги наружу – в открытой двери набирающего скорость автомобиля, мальчишка выпустил, кажется, весь магазин в одному ему видимую цель… Выстрелов больше не было, даже вслед.

– Никто не гонится, – сообщил Том, когда они проскочили перевал и неслись пологим спуском между маленьких пустынных клочков полей. Над поселком тянуло дым и пар – отсюда хорошо была видна огромная вчерашняя трещина. Вдали за нею, там, где располагалась авиабаза, на которой они были вчера, упирались в темное шевелящееся небо почти неразличимые на его фоне столбы густого черного дыма.

Много казавшихся неподвижными столбов. Кажется, они не напрасно там не остались…

– Ты молодец! – Кларенс проводил глазами поднявшийся на одной из улиц вверх огненный пузырь – он превратился в зыбкий фонтан пламени и рассеялся. Видимо, взорвался баллон с газом в каком-то из домов. – Я горжусь тобой.

– Да ладно. – Мальчишка поменял магазин, ему подала новый выбравшаяся из-под куртки сестра. – Спасибо, Джесс. Мы уже почти приехали… Эй, отлезь от окна, дует сильно.

Здесь можно было набрать скорость. На сумрачной улице несколько раз попадались люди – никто из Кларенсов даже не присматривался, что они делают. Потом вслед грохнуло – прямо из окна одного дома, охотничье ружье; зачем? Кто знает… Началась аллея, ведущая к воротам штабной базы. По бокам аллеи стояли машины и лежали – тела, тела, тела. Танк. Подбитый грузинский танк, на антенне – все еще флажок, на башне – труп. Лежащий на боку разбитый «Хаммер» – свой, американский, с базы. Черно-пятнистый, шины сгорели, дверцы сорваны взрывами… Снова тела – грузины-военные, тут и там, как после боя… Или правда после боя? И два все еще вяло горящих грузинских БМП с опущенными стволами скорострелок. Большой, еще недавно роскошный автомобиль со знакомым номером, развороченный попаданием чего-то солидного; знакомый номер. Только проехав мимо, Кларенс понял, откуда знает этот номер. Единственный такой номер во всей стране.

Автомобиль президента Грузии…

Если честно, майор Кларенс подсознательно был убежден, что штаба больше не существует. И почти изумился, когда впереди замаячил силуэт «М113» около свежего капонира из мешков с песком, а вышедший на дорогу солдат с винтовкой на ремне наперевес поднял правую руку повелительным жестом.

– Наши, – выдохнул Том, буквально расплываясь по сиденью. Но автомат из рук не выпустил.

Солдат покосился на оружие у мальчишки, однако не сказал по этому поводу ни слова. Произнес, отдавая честь:

– Мы очень рады вашему возвращению, майор, сэр.

Кларенс кивнул, уже проезжая мимо. Ничего не стал спрашивать. Вскоре машина уже медленно шла по территории штабной базы привычным путем – к домам офицерского состава.

Увидев флаг над плацем, скользнув взглядом по окнам штаба, майор снова вернулся к мысли, что все недавно случившееся – какая-то ошибка. Сейчас все наладится. Все вернется на круги своя. Обязано вернуться. Сейчас… Он остановил машину у хорошо знакомого подъезда. Перевел наконец-то дыхание.

И тут пошел дождь. Словно прохудилось небо, в которое, казалось, упирался флагшток. Сразу во множестве мест прохудилось. Несильный дождь, даже, в общем-то, нечастый. Ветер нес его, превращая в какой-то странный душ. Капли были серые, разбиваясь, они оставляли на асфальте, на крыльце, на капоте машины и ее стекле грязные пятна. Не черные, а серые, прозрачные, но грязные, и Кларенс понял, что ничего не вернется. Повернулся к детям, привстал, изогнувшись, принялся стаскивать с сиденья чехол.

– Том, сними свой. Укроетесь с головами, не надо под этот дождь попадать.

На крыльце, куда они пробежали в этих импровизированных накидках, его снова посетило ощущение нереальности событий последнего времени. Он оглянулся через плечо, на ощупь попадая ключом в скважину. Мокла весенняя трава на коротко стриженном газоне; сейчас выйдет из-за туч солнце, и трава вспыхнет зеленым и хрустальным пламенем… В отводной канавке уже бежал ручеек. Через видимый между деревьями плац быстро шли трое солдат – в химических накидках, хотя и без противогазов, – и он наконец открыл дверь.

– Чехлы бросайте на крыльце, – приказал он сыну и дочери. – Внутрь не носите…

В доме было пусто и тихо. И показалось – очень холодно. Кларенс передернул плечами, провожая взглядом детей, – Том вел сестру за руку к ее комнате и что-то говорил.