Благословение небес Макнот Джудит

Глава 10

Загородное поместье лорда Джона Марчмэна, графа Кэнфордского, настолько поразило Элизабет своей вольной естественной красотой, не изуродованной никакими планировками и «улучшениями», что она на какое-то время забыла о цели своего визита и бездумно любовалась окрестностями из окна кареты. Дом в размашистом стиле эпохи Тюдоров, наполовину деревянный поражал воображение, но еще больше Элизабет была очарована окружающими его землями. Через раскинувшийся перед домом парк пробегал быстрый ручей, в котором полоскали свои ветви плакучие ивы, дальше начинались заросли цветущей одичавшей сирени, бледные кисти которой переплетались с голубым водосбором и дикими лилиями.

Еще прежде чем карета окончательно остановилась у порога, парадная дверь дома распахнулась, и на крыльцо вышел высокий плотный мужчина.

— Похоже, здесь нас ожидают с большим нетерпением, чем на предыдущей стоянке, — решительным тоном сказала Элизабет и натянула перчатки, приготовившись храбро встретить следующее препятствие на пути к своему счастью и независимости и устранить его.

Дверь кареты открылась с такой силой, будто ее хотели сорвать с петель, и мужественного вида человек заглянул внутрь.

— Леди Элизабет! — расплылся в улыбке лорд Марчмэн. Элизабет засомневалась, следует ли отнести его яркий румянец на свой счет или на счет обильной выпивки. — Какой долгожданный Сюрприз! — и затем, видимо, осознав нелепость этого слова, поспешно поправился. — Долгожданное удовольствие, конечно же! А сюрприз — это ваш ранний приезд.

Элизабет безжалостно подавила в себе желание вывести его из замешательства, а вместе с ним и мысль, что он, возможно, не так уж неприемлем в качестве мужа.

— Надеюсь, мы не причинили вам этим слишком много неудобств, — сказала она.

— Нет, не слишком. То есть, — опять поправился он, глядя в ее огромные глаза и чувствуя, что утопает в них, — совсем никаких неудобств.

Элизабет улыбнулась.

— Тетя Берта, — представила она свою спутницу и позволила радушному хозяину проводить их в дом, слыша за собой удовлетворенный шепот Берты: «По — моему, он волнуется не меньше меня».

Внутреннее убранство дома было неинтересным и после улицы казалось довольно мрачным. Проходя по комнатам, Элизабет отметила, что почти вся мебель обтянута кожей, когда-то, должно быть, имевшей бордовый и коричневый цвет. Лорд Марчмэн, с надеждой приглядывавшийся к ней, проследил за ее взглядом и вдруг тоже увидел свой дом как будто со стороны. Он попытался объяснить ей необычность меблировки, но сделал это довольно неуклюже.

— Этому дому требуется женская рука. Я ведь старый холостяк, знаете ли, как и мой отец.

— Ну и ну! — воскликнула Берта, пораженная столь явным признанием, что он является незаконнорожденным ребенком.

— Нет, я не хотел сказать, что мой отец никогда не был женат, — заторопился внести ясность лорд Марчмэн. — Просто я хотел сказать… — он начал нервно теребить свой шейный платок, словно тот душил его, — …моя мать умерла, когда я был еще совсем маленьким, и с тех пор отец уже больше не женился. Мы жили с ним здесь вдвоем.

На стыке двух залов и лестницы лорд Марчмэн остановился и повернулся к Берте и Элизабет:

— Может быть, вы хотите перекусить? Или предпочитаете сначала отдохнуть?

Элизабет хотелось отдохнуть, к тому же она собиралась как можно меньше времени проводить в обществе этого человека.

— Сначала мы отдохнем, если не возражаете.

— Ну в таком случае, — он сделал приглашающий жест в сторону лестницы, — идемте.

Берта сочла это приглашение свидетельством того, что он ничуть не лучше сэра Фрэнсиса, и пришла в страшное негодование.

— А теперь извольте выслушать меня, милорд! Я сама укладываю ее в постель вот уже двадцать с лишним лет и не нуждаюсь в помощи вам подобных! — После этого великолепного выпада Берта вдруг вспомнила о своем действительном положении и испортила весь эффект дурацким приседанием и почтительным шепотом:

— Если не возражаете, милорд.

— Возражаю? Да нет, я… — до Джона Марчмэна наконец дошло, что она имеет в виду, и он покраснел до корней волос. — Я только хотел показать вам, как… — начал он, потом откинул голову и на мгновение закрыл глаза, проклиная свой язык, — как найти дорогу в ваши комнаты, — закончил он наконец с глубоким вздохом облегчения.

Элизабет в душе была тронута его сердечным приемом и неловкостью, и будь ее положение не столь угрожающим, непременно отступила бы от своего плана и постаралась его успокоить.

С трудом открыв глаза, Элизабет перекатилась на спину. Солнечные лучи затопили всю комнату, и слабая улыбка тронула кончики ее губ, когда она сладко потянулась и вспомнила вчерашний вечер. За ужином лорд Марчмэн был все таким же внимательным и неловким, как и по приезде, и так же сильно старался понравиться.

В комнату вломилась Берта, умудрявшаяся смахивать на горничную даже в элегантном терракотовом платье.

— Этот человек не может сказать и двух слов, чтобы не забыть их значения, — с типичным высокомерием прислуги высказалась она. Очевидно, она решила, что раз уж ей позволили общаться с господами, то обязаны предоставить в ее распоряжение только самых лучших.

— Мне кажется, он боится нас, — ответила Элизабет, выбираясь из постели. — Сколько сейчас времени? Он хотел, чтобы я в семь часов пошла с ним на рыбалку.

— Половина десятого, — ответила Берта, открывая шкаф и поворачиваясь к Элизабет, чтобы узнать, какое платье она сегодня наденет. — Он все это время ждал вас и ушел всего несколько минут назад. Захватил с собой две удочки: сказал, что вы можете присоединиться к нему, когда встанете.

— Ну тогда, я думаю, лучше надеть розовое муслиновое, — постановила Элизабет с лукавой улыбкой.

Граф Марчмэн с трудом поверил своим глазам, когда увидел направляющуюся к нему Элизабет. В пене розовых кружев, с кружевным розовым зонтиком и в нежно — розовой шляпке она неторопливо шла по берегу. Подивившись прихотливости женского ума, он снова переключился на дедушку-форель, которого пытался поймать вот уже пять лет. Как только он не исхитрялся, чтобы заманить или раздразнить старую мудрую рыбину, каких только насадок не перепробовал! Сейчас он видел, как гигантская рыбина плавает вокруг его крючка и не притрагивается к нему, словно зная, что это ловушка. И вдруг рыба схватила приманку, дернув так, что Джон чуть не выпустил удочку из рук. Рыба выскочила из воды, выгнувшись дугой и натянув леску, и в этот момент раздался страшный крик его невесты:

— Змея!

Раздосадованный Джон повернул в ее сторону голову и увидел, что она смотрит на него так, словно ей явился сам Люцифер, и диким голосом вопит:

— Змея! Змея! Змея-а-а-а-а-а!!!

От этого вопля Джон зазевался и ослабил леску. Рыба не замедлила этим воспользоваться и, как и надеялась Элизабет, соскочила с крючка.

— Я видела змею, — тяжело дыша, солгала она и на всякий случай отступила от него на безопасное расстояние, так как Джон протянул к ней руки, как будто хотел поймать, а может быть, даже задушить ее, засмеявшись про себя, подумала Элизабет. Она посмотрела в воду, надеясь увидеть эту великолепную форель, которую он чуть не поймал. Как же ей хотелось самой схватить удочку и тоже попытать удачи!

Раздраженный голос лорда Марчмэна заставил ее снова обратить на него внимание:

— Ну как, вы будете ловить или вы так испугались, что предпочитаете просто сидеть и смотреть, как это делаю я? Элизабет в ужасе всплеснула руками:

— Господи, сэр, да я не умею ловить рыбу!

— Сидеть вы умеете? — спросил он, и Элизабет показалось, что в голосе его прозвучало нечто похожее на сарказм. Элизабет опустила ресницы.

— Конечно, я умею сидеть, — гордо заявила она, делая вид, что не замечает насмешки. — Сидение — вполне подходящее занятие для женщины, но рыбалка, на мой взгляд, не женское дело. Однако мне доставит превеликое наслаждение наблюдать за вами.

В последующие два часа она сидела рядом с ним на большом валуне и жаловалась, как жестко на нем сидеть, как ярко светит солнце, и какой сырой воздух, а когда поводы для жалоб истощились, начала терзать его слух самой глупой и бессмысленной болтовней, на какую была способна, бросая в воду камни и распугивая рыбу на несколько миль вокруг.

Когда же, несмотря на все ее усилия, лорду Марчмэну все же удалось подцепить одну, она спрыгнула с камня и в ужасе отбежала на несколько шагов.

— Вы… вы делаете ей больно! — закричала она, когда он стал вытаскивать у нее изо рта крючок.

— Больно? Кому, рыбе? — не веря своим ушам, переспросил он.

— Да!

— Чушь какая! — сказал он, посмотрев на нее, как на сумасшедшую, и выбросил рыбу на берег.

— Она не сможет здесь дышать, говорят вам! — взвыла Элизабет, не отрывая жалостливого взгляда от бьющейся рыбы.

— А ей и не нужно дышать, — усмехнулся Джон. — Мы съедим ее за ленчем.

— Уж я-то точно не приму в этом участия! — Элизабет смотрела на него, как на хладнокровного убийцу.

— Леди Кэмерон, — довольно резко спросил он, — должен ли я поверить, что вы никогда в жизни не ели рыбу?

— Ну, ела, конечно.

— И откуда, по-вашему, берется та рыба, которую вы едите?

— Ну, она берется из красивой корзинки, куда ее кладут, завернув в чистую бумагу, — ответила Элизабет, опасаясь, что перебарщивает.

— Но надеюсь, вы не думаете, что она родилась в этой чистой бумаге? — ответил он, восхитив ее своим терпением и тем, что наконец заговорил с ней тем тоном, которого она заслуживала. Ей было нелегко скрывать свою растущую симпатию к этому человеку, который отнюдь не был ни дураком, ни мямлей, как ей показалось сначала.

— Так где же, по-вашему, находилась рыба прежде, чем попала в этот ваш сверток? — повторил он. — Откуда она вообще берется на рынке?

Элизабет еще раз сочувственно посмотрела на рыбу, потом надменно вскинула голову и окатила его ледяным презрением.

— Полагаю, ее ловят сетями или еще каким-нибудь способом, но я совершенно уверена, что не таким образом, как это делаете вы.

— Каким образом я ее ловлю? — грозно спросил он.

— Таким! Вы шпионите за ней в ее маленьком речном домике, заманиваете ее, — цепляете на крючок эту несчастную мушку, а потом, когда ловушка срабатывает, вы отрываете бедную рыбку от семьи и бросаете ее на берег умирать. Это негуманно! — закончила она и возмущенно тряхнула юбками.

Лорд Марчмэн слушал ее, недоверчиво хмуря брови, потом покачал головой, будто пытаясь что-то прояснить для себя. Через несколько минут он предложил вернуться в дом.

По дороге Элизабет заставила его нести корзинку с другой стороны от себя, но видя, что его это не особенно затруднило, потребовала, чтобы он нес ее на вытянутой руке — таким образом корзинка будет еще больше удалена от ее персоны.

Ее нисколько не удивило, когда лорд Марчмэн извинился и не появлялся в гостиной до самого ужина. Не удивило ее и то, что за ужином он был задумчивым и невеселым. Однако ее не смутило его молчание, и с самым серьезным видом она рассуждала о разнице между английской и французской модой и о том, что перчатки нужно делать только из самой лучшей лайки. Когда эти темы были исчерпаны, Элизабет порадовала его подробным описанием всех платьев, какие повидала на своем веку. К концу ужина она даже немного охрипла, но добилась весьма обнадеживающих результатов — вид у лорда Марчмэна был весьма озадаченный и сердитый.

— По-моему, он призадумался, стоит ли делать вам предложение, миледи, — сказала Берта, когда они остались наедине.

— А по-моему, он весь ужин раздумывал, как бы убить меня завтра за обедом, — смеясь, ответила Элизабет. Больше она ничего не успела сказать, потому что вошел дворецкий и объявил, что лорд Марчмэн желает переговорить с леди Кэмерон у себя в кабинете.

Элизабет приготовилась к еще одной битве умов — или безумия, мысленно улыбнулась она — и проследовала за дворецким через темный холл в просторный кабинет. Граф ждал ее за письменным столом, расположившись в большом кожаном кресле.

— Вы хотели меня видеть, — начала Элизабет, входя в кабинет, но зацепилась волосами за какой-то предмет, висевший на стене. Она повернула голову, ожидая увидеть какой-нибудь портрет, но оказалась нос к носу с огромной головой медведя. На этот раз из ее груди вырвался непритворный вскрик, хотя больше от неожиданности, чем от страха.

— Он совершенно мертв, — усталым голосом сказал граф, глядя, как она, прижав руку ко рту, пятится от его самого дорогого трофея.

Элизабет оправилась на удивление быстро и, оглядев стену, увешанную охотничьими трофеями, повернулась к графу.

— Вы можете убрать руку ото рта, — напомнил он. Она закусила губу, чтобы не рассмеяться, и кинула на него еще один испепеляющий взгляд. С каким бы удовольствием Элизабет послушала, как он выслеживал этого медведя или где ему удалось встретить такого огромного кабана, но вместо этого она произнесла тихим, загробным голосом:

— Прошу вас, милорд, скажите, что не от вашей руки погибли же эти несчастные создания.

— Боюсь, что от моей. А если точнее, то от моего ружья. Садитесь, пожалуйста. — Кивком головы он указал ей на мягкое кресло-качалку напротив своего стола, и Элизабет устроилась в нем с максимальным комфортом.

— Будьте добры, скажите мне, — сказал лорд Марчмэн, и взгляд его смягчился, когда он посмотрел на ее прелестное, приподнятое вверх лицо, — в случае если мы поженимся, как вы мыслите себе нашу совместную жизнь?

От этого неожиданно прямого вопроса Элизабет несколько растерялась и одновременно прониклась к лорду Марчмэну уважением. Сделав глубокий вздох, она постаралась детально описать тот образ жизни, который, на ее взгляд, должен был вызывать у него максимальное отвращение.

— Ну, мы, конечно, будем жить в Лондоне, — начала она, подавшись вперед, будто от радостного возбуждения, — я так люблю город со всеми его развлечениями.

При упоминании Лондона он недовольно сдвинул брови.

— И какого же рода развлечения вы так любите?

— Какие развлечения? Ну, балы, рауты, оперу. Я обожаю устраивать балы и ходить на них. Я не пропускаю ни одного. Как-то раз, во время моего первого сезона, я сумела побывать на пятнадцати балах за один день! А еще я очень люблю азартные игры, — призналась она, намекая, что приданое вряд ли окупит ее траты. — Правда, я обычно проигрываю, поэтому мне вечно приходится занимать деньги.

— Понятно, — сказал он. — Есть что-нибудь еще? Элизабет запнулась, лихорадочно соображая, что бы еще придумать, но его пристальный изучающий взгляд не давал ей сосредоточиться.

— А что еще в жизни имеет значение, кроме балов, игры и интересного общества? — наконец ответила она с лукавой улыбкой.

Лицо его стало еще более задумчивым. Элизабет решила, что он собирается с духом, чтобы взять назад свое предложение, и притихла, боясь неосторожным словом спугнуть его. Как только лорд начал говорить, она сразу поняла, что не ошиблась, поскольку речь его опять стала сбивчивой, что происходило всякий раз, как он заговаривал о чем-нибудь важном.

— Леди… э-э… — рассеянно начал он, проводя пальцами по столу.

— Кэмерон, — с готовностью подсказала Элизабет.

— Да, Кэмерон, — согласился он и вновь замолчал, собираясь с мыслями. — Леди Кэмерон, — снова начал Марчмэн, — я простой землевладелец и не имею желания жить в Лондоне, выставляя себя напоказ. Я бываю в городе крайне редко. Вижу, вам грустно это слышать.

Элизабет печально кивнула.

— Я также сильно опасаюсь, — продолжал он, и шея его побагровела, — что мы вряд ли подходим друг другу, леди… э-э… — лорд замолчал, ужасаясь своей грубости.

— Кэмерон, — снова подсказала Элизабет, от души желая, чтобы он поскорее закончил свою мысль.

— Да, конечно. Кэмерон. Я знал это. Так вот что я пытаюсь сказать… а — а…

— Что мы не подходим?.. — подтолкнула его Элизабет.

— Совершенно верно! — Последняя фраза дала лорду Марчмэну возможность представить дело так, будто Элизабет сама высказала эту мысль, и он радостно закивал. — Я счастлив слышать, что вы согласны со мной.

— Конечно, я сожалею об этом, — по доброте душевной добавила Элизабет, чувствуя, что должна его как-то утешить за те душевные терзания, которым подвергла его у ручья. — Дядя тоже будет очень разочарован. — Ее так и подмывало вскочить на ноги и всунуть ему в руку перо. — Может быть, вы прямо сейчас и напишете ему о своем решении?

— О нашем решении, — галантно поправил он,

— Да, но… дядя будет так огорчен, что я бы не хотела, чтобы он винил в этом меня.

Достаточно и того, что напишет о ней сэр Фрэнсис. Дядя Джулиус отнюдь не дурак, и, если и граф выставит причиной отказа ее недостатки, он может догадаться, что она намеренно отпугивает поклонников, чтобы нарушить его планы. И тогда уж он наверняка откажется содержать Хэвенхёрст.

— Понимаю, — сказал лорд Марчмэн, продолжая смотреть на нее все тем же задумчивым взглядом, от которого ей было не по себе. Наконец он взял перо и начал писать записку. Элизабет, замерев, следила за его рукой.

— Ну а теперь, когда это неприятное дело закончено, могу я задать вам один вопрос? — спросил он, отодвигая письмо в сторону.

Элизабет радостно кивнула.

— Зачем вы приезжали сюда, то есть зачем вы согласились пересмотреть мое предложение?

Ее встревожил и напугал этот вопрос. У Элизабет вдруг зародилось какое-то смутное, расплывчатое воспоминание, что она когда-то говорила с ним на балу, но этого было недостаточно, чтобы придумать какой-нибудь правдоподобный ответ. А сказать ему, что она согласилась на это только потому, что не может обойтись без финансовой помощи дяди, было совершенно немыслимо — граф не заслужил такого унижения.

Он подождал некоторое время и, видя ее замешательство, сделал попытку помочь:

— Может быть, в ту нашу встречу полтора года назад я сказал что-то такое, что ввело вас в заблуждение и дало вам повод думать, что я люблю городскую жизнь?

— Мне трудно сказать, — честно призналась Элизабет.

— Леди Кэмерон, вы хотя бы помните нашу встречу?

— О да, конечно, — ответила Элизабет, с запозданием вспоминая, что на балу у леди Маркхэм ей представляли кого-то, очень похожего на него. Точно! — Мы встречались на балу у леди Маркхэм.

Он безотрывно смотрел ей в лицо.

— Мы познакомились в парке.

— В парке? — в полном замешательстве повторила Элизабет.

— Вы остановились и стали восхищаться цветами, и в этот момент молодой человек, сопровождавший вас, представил нас друг другу.

— Да, да, конечно, — сказала Элизабет, отводя взгляд.

— Может быть, вам интересно будет узнать, о чем мы разговаривали в тот день и на следующий, когда вы пошли гулять со мной в парк?

В ней боролись смущение и любопытство, и любопытство одержало верх,

— Да, мне хотелось бы знать.

— Мы говорили о рыбалке.

— О-о-о рр-рыбалке? Он кивнул.

— Через несколько минут после того как нас представили друг другу, я упомянул, что оказался в Лондоне лишь проездом, а не для того чтобы провести здесь сезон, как это предположили вы. Я сказал, что собираюсь порыбачить в Шотландии и уезжаю из Лондона на следующее утро.

При этих словах дурное предчувствие сдавило ей грудь, и память ее начала проясняться.

— Мы тогда очень приятно побеседовали с вами, — продолжал лорд Марчмэн. — Вы рассказывали о какой-то особенно осторожной форели, которую вам в конце концов удалось поймать, — щеки Элизабет запылали как горячие уголья, когда она услышала продолжение, — и мы с вами совсем позабыли о времени, рассказывая друг другу рыбацкие байки.

Он спокойно и терпеливо ждал ответа, и когда молчать дальше было уже невозможно, она наконец выговорила:

— А что было… потом?

— Совсем немного. На следующий день я не поехал в Шотландию, а зашел к вам. Вы отправили восвояси не меньше дюжины молодых болванов, которые пришли, чтобы отвезти вас на какой-то прием, и предпочли отправиться со мной в парк.

Элизабет не могла себя заставить посмотреть ему в глаза.

— Хотите знать, о чем мы говорили на этот раз?

— Нет, не думаю. Он усмехнулся.

— Вы пожаловались, что устали от этой светской круговерти, и признались, что мечтаете снова оказаться на природе. По этой причине вы и приняли мое предложение пойти в парк. Думаю, мы оба чудесно провели тот день.

Элизабет все-таки подняла глаза и, встретившись с его грустно-насмешливым взглядом, с почти утвердительной интонацией спросила:

— И мы снова говорили о рыбалке?

— Нет. О том, как лучше охотиться на кабана. Она отвернула голову к окну.

— Вы поведали мне волнующую историю о том, как ваш отец когда-то давно подстрелил дикого кабана, и как вы без разрешения наблюдали за этой охотой с дерева, и как именно под этим деревом завалился кабан. Насколько я помню, — беззлобно закончил он, — вы сказали, что своим радостным криком выдали себя охотниками заработали строгий выговор от отца.

В глазах его заплясали смешинки, и внезапно они оба рассмеялись.

— И ваш смех я тоже запомнил, — сказал он, улыбаясь, — я еще подумал тогда, что никогда раньше не слышал таких чудесных звуков. — Осознав, что сделал ей комплимент, он покраснел, подергал себя за шейный платок и отвел глаза,

Заметив его смущение, Элизабет подождала, пока граф придет в себя и снова посмотрит на нее.

— Теперь я тоже вспомнила вас, — сказала она и, видя, что он с сожалением снова отворачивает голову, пристальным взглядом заставила его посмотреть себе в лицо. — Правда, — тихо сказала она. — Я вспомнила всего минуту назад.

Он обрадованно откинулся в кресле и уже более свободно посмотрел ей в глаза.

— Так почему же вы решили пересмотреть мое предложение, если я не произвел на вас ни малейшего впечатления?

Он был таким милым, таким хорошим, и Элизабет почувствовала, что не смеет солгать ему. Более того, ее мнение относительно ума лорда Марчмэна стремительно менялось в лучшую сторону. Теперь, когда возможность романтического увлечения была начисто отметена, он начал проявлять опасную проницательность.

— Вы можете быть со мной полностью откровенны, — успокоил он Элизабет, словно прочитав ее мысли. — И примите во внимание, что я не такой уж простак, как вам, должно быть, показалось. Просто я… редко общаюсь с женщинами и не умею за ними ухаживать. Но, может быть, мы могли бы быть друзьями, раз уж мне не суждено стать вашим мужем, — сказал он, почти не выдав своего сожаления.

Элизабет уже поняла, что граф не оставит ее в покое, пока она не расскажет ему все, как есть, но интуитивно чувствовала, что смеяться над ней он не станет.

— Решение принял мой дядя, — сказала она со смущенной улыбкой, стараясь изложить дело так, чтобы оно было как можно менее унизительным для лорда Марчмэна. — У него нет собственных детей, и он очень решительно настроен выдать меня замуж. Он узнал имена джентльменов, которые когда-то делали мне предложение, и… как бы это сказать… — Элизабет беспомощно замолчала. Объяснить ему это оказалось не так просто, как она надеялась.

— И выбрал меня? — предположил граф. Элизабет кивнула.

— Странно. Я точно помню, как все говорили, что вы получили множество предложений в тот сезон, когда я познакомился с вами. И тем не менее ваш дядя выбрал меня. Надо сказать, я польщен. Но и немало удивлен таким оборотом дела. Принимая во внимание значительную разницу в возрасте, не говоря уж об интересах, я бы предположил, что он выберет более молодого человека. Прошу прощения за любопытство, но что все-таки толкнуло его на это? — спросил граф, не сводя с нее пристального взгляда.

Элизабет чуть не выпрыгнула из кресла от досады, когда он задал следующий вопрос:

— И кого еще он выбрал в кандидаты?

Закусив губу, она отвернулась, не подумав о том, что по ее потрясенному лицу лорд Марчмэн без труда догадается, что как бы ни смутил ее вопрос, ответ на него пугает ее еще больше.

— Кто бы ни был этот человек, он, должно быть, устраивает вас еще меньше, если судить по вашему лицу, — сказал граф, наблюдая за ней. — Может быть, мне попытаться угадать? Или сказать вам прямо, что час назад я случайно услышал, как ваша тетя и ваш кучер смеялись над тем, как все здорово получилось с сэром Фрэнсисом Белховеном? Другой кандидат — Белховен? — мягко спросил он.

Элизабет побледнела.

— Проклятие! — вырвалось у графа. — Как только вашему дяде могло прийти в голову предложить такое невинное дитя, как вы, этому старому…

— Он уже отказался от этой мысли, — заверила его Элизабет, тронутая тем, что, будучи почти не знаком с ней, граф так сильно о ней беспокоится.

— Вы уверены?

— Думаю, что да.

После секундного колебания он кивнул и откинулся в кресле.

На лице его появилась улыбка.

— Можно спросить, как вам это удалось?

— Честно говоря, я предпочла бы, чтобы вы не спрашивали об этом.

Он снова кивнул и заулыбался еще шире, в его голубых глазах заискрились огоньки.

— Интересно, сильно я ошибусь, если предположу, что с ним вы использовали ту же тактику?

— Я… я не уверена, что поняла ваш вопрос, — осторожно ответила Элизабет, — его улыбка была такой заразительной, что она начала покусывать губы, чтобы удержаться от ответной улыбки.

— Ну что ж, полагаю, что либо ваш интерес к рыбалке два года назад был искренним, либо вы просто хотели сделать мне приятное и дать возможность поговорить о том, что мне интересно. Если верно первое, то ваш вчерашний испуг был не таким уж… как бы это сказать… сильным, как вы хотели меня в том убедить, верно? — Он засмеялся. — А не хотите ли вы попытаться поймать ту форель, которую я упустил из-за вас сегодня утром? То-то она сейчас надо мной насмехается.

Элизабет рассмеялась, чувствуя себя так, словно они с ним действительно давние друзья. Вот было бы замечательно, скинув туфли, посидеть, у ручья и показать ему, как она умеет обращаться со снастями. Но, с другой стороны, ей не хотелось причинять ему неудобства своим пребыванием в доме, к тому же с риском того, что он передумает.

— Все уже решено, — медленно сказала Элизабет, — и поэтому лучше, если завтра мы с тетей будем уже на пути к последнему пункту нашего путешествия.

Следующий день выдался ясным и теплым, на деревьях распевали птицы, и солнце весело светило с лазурного неба. Но к несчастью, это был один из тех дней, когда решения, принятые накануне, уже не кажутся так легко выполнимыми, и когда лорд Марчмэн усадил их с Бертой в карету, Элизабет все еще мучилась над дилеммой. Перспектива встретиться с Яном Торнтоном без Люсинды абсолютно не привлекала ее. В борьбе с этим человеком ей могла помочь только Люсинда — Люсинда, которая не пасовала никогда и ни перед кем, Люсинда, которая в любой ситуации могла дать ей дельный совет. Самым простым решением в этой ситуации казалось остановиться в гостинице, где они должны были встретиться с Люсиндой.Но беда в том, что дядя Джулиус и здесь проявил свою рачительность, загнав ее в рамки строгого бюджета и выделив совсем небольшую сумму на экстренные расходы. Сев в карету, Элизабет сказала себе, что это и есть экстренный случай, и решила потратить деньги. А об объяснениях можно будет подумать позже. Эрон все еще ждал распоряжений, куда ехать,

— В Кэррингтон, Эрон, — сказала она. — Мы остановимся в гостинице и будем ждать там Люсинду.

Она повернулась к лорду Марчмэну и признательно улыбнулась ему, протягивая руку из окна кареты.

— Спасибо вам, — тихо, но от всей души поблагодарила она, — спасибо вам за все, милорд, и за то, что вы такой, какой вы есть.

Он начал заливаться краской от неожиданного комплимента, но в это время карета тронулась, лошади вышли на дорогу и резво побежали вперед. Лорд Марчмэн проводил их взглядом, потом повернулся и медленно пошел в дом, к себе в кабинет. Сев за стол, он посмотрел на письмо, написанное ее дяде, и машинально забарабанил пальцами по столу, вспоминая, что ответила ему Элизабет, когда он спросил, уверена ли она, что Белховен откажется от нее. «Думаю, что да», — сказала она. И тогда Джон принял решение.

Чувствуя себя нелепым Дон-Кихотом, готовым прийти на выручку даме, которая к нему не расположена, он взял чистый лист бумаги и написал новое письмо ее дяде. Как всегда, когда нужно было проявить светскую дипломатичность, лорд Марчмэн оказался не на высоте. Его записка была верхом лаконичности и гласила:

«В случае если Белховен попросит ее у вас, посоветуйтесь, пожалуйста, со мной. Пожалуй, я захочу ее первым».

Глава 11

Ян Торнтон стоял в центре большого шотландского коттеджа, где он родился и провел все свое детство. Теперь он использовал его как охотничий домик, но для сердца его он значил гораздо больше: это было место, где он мог обрести спокойствие и чувство реальности, куда мог убежать от сумасшедшего ритма городской жизни.

Глубоко засунув руки в карманы, он оглядывался вокруг себя, глядя на этот дом уже с точки зрения взрослого человека.

— Каждый раз, когда я сюда возвращаюсь, он кажется мне меньше, чем в прошлый раз, — сказал Ян румяному, средних лет мужчине, который ввалился в дверь с тяжелым мешком провизии на спине.

— Все вещи кажутся больше, когда ты маленький, — ответил Джейк, бесцеремонно скидывая мешок на пыльный комод. — Теперь, кажется, все. Осталось только принести мое барахло. — Он вытащил из-за пояса пистолет и положил его на стол. — Пойду отпущу лошадей.

Ян рассеянно кивнул, все еще думая о доме. Болезненная тоска по прошлому сжала ему сердце, когда он вспомнил о детских годах, проведенных здесь. Ему показалось, что он слышит низкий голос отца и ответный смех матери. Справа от него находился очаг, на котором мать готовила еду до тех пор, пока они не купили плиту. У очага стояли два стула из мореного дуба с высокими спинками, в которых его родители проводили долгие уютные вечера, сидя у огня и разговаривая вполголоса, чтобы не потревожить спавших наверху детей — Яна и его младшую сестренку. Напротив очага стоял диван, обитый крепкой шотландкой в желто — коричневую клетку.

Все здесь оставалось таким, как в детстве. Повернувшись, он посмотрел на пыльный стол и с улыбкой стал стирать пыль, отыскивая знакомые царапины. Через несколько секунд проявились четыре неровные буквы: I.G.B.T. — его инициалы, которые он вырезал на столе, когда ему было три года. Мать чуть было не устроила ему хорошую взбучку за то, что он испортил стол, но вдруг поняла, что он выучил эти буквы самостоятельно, без чьей-либо помощи.

На следующий день с ним начали заниматься, и, когда довольно обширные познания его матери были исчерпаны, его обучением занялся отец. Он обучил сына физике, геометрии и всему, чему учили его самого в Итоне и Кембриджском университете. Когда Яну исполнилось четырнадцать лет, в доме появился Джейк Уайли, который стал у них чем-то вроде «прислуги на все», от него-то Ян и получил свои первые уроки по мореходству и судостроению и услышал о загадочных странах на другом конце света. Позже он и сам отправился в плавание вместе с Джейком, чтобы увидеть все своими глазами и применить полученные знания на практике.

Через три года они вернулись. Ян с радостным волнением готовился к встрече с семьей, а через несколько дней узнал, что все они погибли во время пожара в гостинице, куда приехали, чтобы встретить его сразу по возвращении. Даже сейчас Ян остро чувствовал горечь утраты родителей. Ему сильно не хватало отца — гордого человека, который отказался от наследства и титула, чтобы жениться на сестре бедного шотландского викария. Этим поступком он лишил себя герцогства… и ни разу не пожалел, что послал его к черту. Во всяком случае, так он говорил. Сейчас, столько лет спустя, находиться здесь было уже не так мучительно, и Ян откинул голову и закрыл глаза, отдавшись сладкой боли воспоминаний. Он видел, как отец смеется и жмет ему руку, отправляя его в первое большое путешествие с Джейком, «Будь осторожен, — говорил он, — и помни: где бы ты ни был, мы всегда будем рядом с тобой».

И Ян отправился в плавание — безденежный сын разжалованного английского лорда. Все, что у него было с собой, — это маленький мешочек с золотом, который отец подарил ему на шестнадцатилетние. Теперь, четырнадцать лет спустя, у него был собственный флот, который ходил под его флагом и перевозил его грузы, собственные рудники, в которых добывали олово и серебро, огромные склады и магазины, забитые дорогими товарами. Но первым его приобретением стала земля. Большой кусок бесплодной на вид земли, который он выиграл в карты у колониста, поклявшегося, что там есть золото. И оно действительно там оказалось. Это золото позволило ему купить другие рудники, множество кораблей и роскошных домов по всей Индии и Италии.

Ян предпринял серию рискованных капиталовложений, которые с лихвой окупились. Когда-то в обществе его называли игроком, теперь считали чем-то вроде мифического золотого короля. Стоило Яну купить какие-нибудь акции, как они тут же взлетали в цене. Стоило ему ступить ногой в бальную залу, как дворецкий громко выкрикивал его имя. Те же люди, которые когда-то считали его парией, теперь добивались его расположения и считали за особое одолжение получить у него деловой совет. Отцы мечтали выдать за него своих дочерей. Богатство дало ему роскошь и признание общества, хотя и не принесло особой радости. Больше всего на свете Ян любил риск — ему нравилось просчитывать, какое дело может выгореть, потом делать ставку и ждать результата. Однако вместе с успехом к нему пришла известность, его постоянно посещали какие-то люди, и невозможность побыть одному утомляла его.

А теперь его дед еще больше усилил эту ненужную известность. Видимо, смерть отца Яна вызвала у старого герцога запоздалые сожаления о разрыве с сыном, и все последние двенадцать лет он периодически писал Яну письма. Сначала он предлагал внуку приехать к нему в Стэнхоуп с визитом. Ян проигнорировал эти письма, и тогда дед стал задабривать его обещаниями сделать своим законным наследником. Эти письма также остались без ответа, и, поскольку вот уже два года писем от герцога не было, Ян подумал, что его оставили в покое. И вдруг четыре месяца назад ему снова доставили письмо с герцогским гербом Стэнхоупа, и на этот раз оно его просто взбесило.

Старик в повелительном тоне сообщал, что дает Яну четыре месяца на раздумье, в течение которых он должен появиться в Стэнхоупе и обсудить с ним условия передачи ему шести владений — владений, которые должны были составить наследство отца Яна и которых он был лишен. В случае если Ян не явится к нему в эти четыре месяца, герцог обойдется без него и публично назовет его своим наследником.

И тогда Ян отправил первое в своей жизни письмо деду. В письме содержался короткий и окончательный ответ, который служил верным подтверждением того, что Ян умеет помнить обиды так же хорошо, как и его дед, которому понадобилось двадцать лет, чтобы простить своего сына. Письмо Яна было следующим:

«Только попробуйте — увидите, каким дураком вы себя выставите. Я также публично откажусь от всякого родства с вами и сгною ваши владения и титул».

К настоящему моменту четыре месяца истекли, и герцог больше не предпринимал никаких попыток связаться с внуком, однако в Лондоне по-прежнему ходили слухи, что Стэнхоуп вот-вот назовет своего наследника. Говорили также, что наследником этим будет его родной внук — Ян Торнтон. К Яну сплошным потоком пошли приглашения на рауты и балы от людей, прежде считавших его присутствие в своем доме нежелательным, такое явное лицемерие одновременно и забавляло, и отталкивало его.

— Этот вороной, которого мы взяли с собой, самое вздорное животное, которое я когда-либо встречал, — проворчал Джейк, появляясь на пороге и потирая укушенную руку.

Ян оторвал взгляд от своих инициалов на столе и повернулся к Джейку, не пытаясь скрыть изумления.

— Он что — укусил тебя?

— Да, черт возьми, укусил! — в ярости ответил Джейк. — Он примеривался сделать это с того самого момента, как мы отпустили экипаж в Хэйборне и нагрузили на него поклажу.

— Я предупреждал тебя, что он кусает все, что находится в пределах его досягаемости. Когда седлаешь, старайся держать руки подальше от его морды.

— Он хотел укусить не руку, а мой зад! Разинул пасть и стал наклонять голову, только я краем глаза наблюдал за ним и успел вовремя отскочить. Он промахнулся и укусил меня за руку. — Джейк еще больше надулся, заметив, что его рассказ забавляет Яна. — Не понимаю, зачем ты его кормишь столько лет. Он не достоин стоять в одной конюшне с другими лошадьми — те просто умницы, все до одной, а этот — ужас какой-то.

— Попробуй так нагрузить какую-нибудь из этих лошадок, и ты увидишь, почему я его кормлю. Он может перевозить на себе почти столько же, сколько вьючный мул, ни одна из этих красавиц на такое не способна.

Ян еще раз оглядел комнату и нахмурился, заметив, сколько пыли и грязи накопилось за прошедшие месяцы.

— Он очень медлительный вьючный мул, — сказал Джейк. — Злобное, упрямое животное, и к тому же медлительное, — упрямо повторил Джейк, который всегда оставлял последнее слово за собой. Он оглядел комнату и тоже нахмурился при виде лежавшего повсюду толстого слоя пыли. — Помнится, ты говорил, что отдал распоряжение нанять каких-нибудь женщин в деревне, чтобы они нам готовили и убрались к нашему приезду. А здесь полный беспорядок.

— Не понимаю, в чем дело. Я лично надиктовал Петерсу письмо к сторожу с просьбой доставить сюда запас продовольствия и нанять двух женщин для уборки и готовки. Еду он вроде бы доставил, и в сарае я видел кур. А вот что касается прислуги… должно быть, никто из женщин не захотел оставаться здесь.

— Надеюсь, он нашел хорошеньких, — сказал Джейк. — Ты сказал ему, чтобы он поискал хорошеньких?

Ян помедлил, изучая паутину, затянувшую потолок, потом с удивлением посмотрел на Джейка.

— Ты хочешь, чтобы я сказал семидесятилетнему и почти слепому сторожу, чтобы он, прежде чем нанимать девушек на работу, убедился, что они хорошенькие?

— Все равно можно было сказать, хуже ему от этого не стало бы, — пробурчал Джейк себе под нос.

— Деревня всего в двенадцати милях отсюда. Если тебе так уж приспичит, можешь сам спуститься туда и выбрать любую, какая тебе понравится. Конечно, обратный путь может оказаться для тебя смертельным, — пошутил Ян, так как извилистая тропинка на утес шла почти вертикально.

— Я и не думаю о женщинах, — вдруг отказался от своих намерений Джейк, и его сухое загорелое лицо расплылось в широкой улыбке. — Я приехал сюда расслабиться, половить рыбу — этого достаточно для любого мужчины. Все будет, как в старые добрые времена, Ян, — тишина и покой, и ничего больше. Никаких тебе вечно подслушивающих слуг, ландо и колясок, мамаш с дочками, которые, последнее время просто повалили к тебе в дом. И вот что, мальчик, хоть я и не собирался упрекать тебя за то, как ты жил весь последний год, но то, что мне не нравится больше половины твоих слуг, я должен сказать. Это из-за них я так редко тебя навещаю. Твой дворецкий в Монтмэйне так высоко задирает нос, что даже странно, как он умудряется получать из воздуха кислород, а этот ваш французский шеф-повар постоянно выкидывает меня из своей кухни. Он так говорит — моя кухня, и… — Старый моряк вдруг резко замолчал, и лицо его из сердитого стало испуганным. — Слушай, Ян, — обеспокоено спросил он, — а ты случайно не научился готовить за то время, что мы не виделись?

— Нет, а ты?