Фальшивый принц Нельсен Дженнифер
© Jennifer A. Nielsen, 2012
© О. Михайлова, перевод на русский язык, 2013
© ООО «Издательство АСТ», 2013
Моей маме
Все хорошее, чему я научилась от тебя, ты показала мне своим примером
1
Если начать все сначала, я ни за что не выбрал бы свою жизнь. Но тогда-то у меня и выбора не было.
Во всяком случае, так я думал, когда несся с рынка, судорожно прижимая к себе здоровенный кусок жареного мяса.
Мясо красть мне прежде не доводилось, и теперь я пожалел о том, что сделал. Оказалось, его на бегу и не удержишь. Оно буквально выскальзывает из рук. Если мясник со своим тесаком сейчас не отрежет мне путь и если он вообще ничего у меня не отрежет, клянусь, в следующий раз я непременно во что-нибудь заверну лакомый кусочек. А потом уже украду.
Здоровенный мясник бежал так прытко, что был уже в нескольких шагах от меня. Он еще и вопил что-то на языке, которого я не понимал. Может, он родом откуда-нибудь с запада, из страны, где не возбраняется за такое убивать?
Эта мысль заставила меня поднажать. И в тот момент, когда я свернул за угол, тесак мясника вонзился в фонарный столб. Мясник промахнулся, но я восхитился его меткостью. Ведь если бы я не свернул, тесак несомненно поразил бы цель.
Всего один дом отделял меня от приюта. Там бы он до меня не добрался.
И все бы получилось, если бы не лысый, сидевший у входа в таверну. Он подставил мне подножку. Мясо я не выронил, но грохнулся на пыльную мостовую, пребольно ударившись боком и правым плечом.
Мясник даже засмеялся от радости. Он склонился надо мной, тяжело дыша.
— Ага, сейчас ты получишь по заслугам, грязный попрошайка!
Это я-то попрошайка?! Не дождетесь! Стоять с протянутой рукой ниже моего достоинства.
Он с ненавистью пнул меня в спину, и я сперва не мог вздохнуть от боли, а потом сжался в комок, ожидая следующего удара. Мясник пнул меня еще раз и мог бы пинать очень долго, как вдруг кто-то крикнул:
— Довольно!
Мясник обернулся.
— Не лезь не в свое дело! Он украл у меня вот это мясо.
— Ах, вот как! И сколько оно стоит?
— Тридцать гарлинов.
Мое чуткое ухо уловило звон монет, и тот человек сказал:
— Я заплачу пятьдесят, если ты сейчас же отдашь мне мальчишку.
— Пятьдесят?.. — Мясник от души пнул меня в последний раз и, снова наклонившись, сказал: — Если еще хоть раз зайдешь в мою лавку, я тебя зарежу, освежую и продам твое мясо на рынке. Понятно?
Уж куда понятнее. Я кивнул.
Мясник ушел, а я все лежал, скрючившись от боли, и мне даже не хотелось пошевелиться, чтобы посмотреть на человека, который спас меня от расправы мясника.
Мне было жалко себя, но тот человек не стал со мной церемониться. Он схватил меня за шиворот и резко поставил на ноги.
Мы встретились взглядом. Глаза у него были темно-карие, а взгляд такой пронзительный, какого я еще не встречал. Оглядев меня с головы до ног, он слегка улыбнулся, о чем я скорее догадался, так как его тонкие губы скрывали аккуратно подстриженные темно-русые усы и бородка. На вид ему было лет сорок, дорогая одежда выдавала в нем человека знатного, но сила, с какой он оторвал меня от земли, была неожиданной для аристократа.
— Мне надо поговорить с тобой, мальчик, — сказал он. — Пойдем-ка в приют — или тебя туда отведут силой.
Побои пришлись в основном на правую часть тела, а потому при ходьбе я больше доверял своей левой ноге.
— Держись прямо, — велел аристократ.
Я, конечно, проигнорировал его слова. Наверное, этот богатей ищет себе в поместье бессловесного раба. Я легко сменил бы грязные улицы Карчера на что-нибудь новенькое, но такое будущее меня не устраивало, и я продолжал хромать, тем более что на правую ногу мне в самом деле больно было наступать.
Заведение миссис Табелди было единственным приютом для мальчиков на севере Картии. Там нас было девятнадцать, от трех до пятнадцати лет. Мне как раз скоро должно было исполниться пятнадцать, и миссис Табелди в любой момент могла меня прогнать. Я еще не был к этому готов и уж тем более не собирался идти в услужение к этому незнакомцу.
Когда мы пришли, миссис Табелди ждала нас у себя в кабинете. Миссис Табелди была ужасно толстой. Вздумай она пожаловаться, что голодает, как мы, ей никто бы не поверил. А еще она была достаточно сильной, чтобы надавать тумаков тому, кто осмелится бунтовать. В последнее время мы с трудом друг друга выносили. Миссис Табелди, конечно, видела, что случилось на улице. Покачав головой, она сказала:
— Жареное мясо! И о чем ты только думал?
— О том, что здесь полно голодных ртов, — ответил я. — Нельзя же питаться одним гороховым хлебом, кто ж такое вытерпит!
— Сейчас же отдай мне мясо, — сказала она, протягивая ко мне свои загребущие руки.
Дело прежде всего. Я крепче прижал к себе мясо и кивнул в сторону своего спутника.
— Кто это?
Он сделал шаг вперед.
— Мое имя Бевин Коннер. Назови свое.
Я молча смерил его взглядом — тут же схлопотал подзатыльник от миссис Табелди.
— Его зовут Сейдж, — сказала она Коннеру. — Я вам уже говорила, приятнее иметь дело с бешеным барсуком, чем с этим парнем.
Коннер приподнял бровь и уставился на меня с таким видом, будто сказанное его позабавило. Мне стало досадно — в мои намерения не входило его развлекать. Я откинул волосы со лба и сказал:
— Она не врет. Теперь-то я могу идти?
Коннер нахмурился и покачал головой. Веселость его улетучилась.
— Что ты умеешь делать, мальчик?
— Раз уж вы потрудились узнать мое имя, называйте меня по имени.
Он продолжал, будто не слышал моих слов. И в голосе его послышалось раздражение:
— Чему ты обучен?
— Ничему он не обучен, — вмешалась миссис Табелди. — Ничему такому, что могло бы пригодиться джентльмену вроде вас.
— Чем занимался твой отец? — продолжал допрос Коннер.
— Лучше всего он проявил себя в музыке, но музыкантом был никудышным, — ответил я. — Если он и заработал хоть одну монету своей игрой, семья ее все равно не увидела.
— Понятное дело: папаша был забулдыгой, — ухватилась за мое ухо миссис Табелди. — Неудивительно, что этот вырос вором и лжецом.
— В чем же он навострился лгать?
Я не понял, кому адресован вопрос, но поскольку Коннер смотрел на миссис Табелди, сам отвечать не стал.
Она отпустила мое ухо и, вцепившись в его локоть, утянула Коннера в угол. Довольно нелепая уловка уже хотя бы потому, что я стоял достаточно близко и мог слышать каждое слово. К тому же, поскольку речь шла обо мне, ничего нового я бы все равно из ее рассказа не узнал. Коннер же хоть и позволил себя переместить в угол комнаты, пока она говорила, время от времени смотрел на меня.
— Когда этот мальчик впервые появился здесь, в руке он держал блестящую серебряную монету. Он сообщил, что он сын покойного графа откуда-то из Авении и сбежал из дома, потому что не хочет быть графом. И, мол, если я дам ему приют и окружу заботой, он будет платить мне по монете в неделю. На две недели его хватило, и все это время он получал лишнюю порцию за обедом и второе одеяло.
Коннер взглянул на меня, и я сделал круглые глаза. Конец истории его меньше позабавит.
— А однажды ночью у него началась лихорадка. Он метался, стонал, бредил и все такое. Тут-то он и признался. Он не знатного рода. Серебряные монеты и правда принадлежали графу, но он украл их, чтобы обманом оказаться здесь. Я велела бросить его в подвал, и мне было безразлично, поправится он или нет. А когда я его проведала, жар у него уже прошел и он совсем присмирел.
Коннер снова взглянул на меня.
— Ну, на смирного-то он не похож.
— Это все в прошлом, — сказал я.
— Почему же вы позволили ему остаться? — спросил Коннер у миссис Табелди.
Миссис Табелди замялась. Ей не хотелось признаваться, что время от времени я приносил ей кое-что: ленты для шляп, шоколад из кондитерской. А потому она не так меня ненавидела, как хотела сейчас показать. Хотя, может, и ненавидела. Я ведь и у нее воровал.
Коннер вырвался от миссис Табелди и снова подошел ко мне.
— Так значит, вор и лжец, не так ли? А с мечом обращаться умеешь?
— Конечно, если противник безоружен.
Он усмехнулся.
— В поле работать можешь?
— Нет! — Я задохнулся от возмущения.
— Охотиться?
— Нет.
— А читать умеешь?
Я уставился на него сквозь свои непокорные лохмы.
— Что вам от меня нужно, Коннер?
— Называй меня сэр или мастер Коннор.
— Что вам от меня нужно, сэр мастер Коннор?
— Мы обсудим это позже. Собирай свои вещи. Я подожду тебя здесь.
Я покачал головой.
— Простите, но, покинув уютное заведение миссис Табелди, я намерен жить сам по себе.
— Ты поедешь с ним, — сказала миссис Табелди. — Мастер Коннер заплатил за тебя, и я хочу, чтобы ты поскорее отсюда убрался.
— Ты получишь свободу, когда сделаешь то, о чем я тебя попрошу, и сделаешь это хорошо, — добавил Коннер. — А будешь плохо служить — поплатишься жизнью.
— Я ни за что не стану никому прислуживать, — сказал я.
Коннер сделал шаг в мою сторону и поднял руки. Я бросил в него мясо, которое все еще держал в руках, и ему пришлось увернуться. Воспользовавшись этой заминкой, я оттолкнул миссис Табелди и ринулся на улицу. Мне не помешало бы знать, что он оставил у двери пару охранников. Один схватил меня, а второй обрушил мне на голову свой здоровенный кулак. Я не успел даже выругаться, как уже лежал на земле.
2
Очнулся я со связанными за спиной руками на дне повозки. Голова раскалывалась, и движение повозки доставляло мне сущие мучения. Мог хотя бы что-нибудь мягкое подложить под голову, в сердцах подумал я о Коннере.
Я решил не показывать, что пришел в себя, пока не пойму, что происходит. Запястья были связаны за спиной грубой веревкой, из тех, на каких водят лошадей. Значит, скорее всего, идея связать меня возникла в последний момент. Может, Коннер не ожидал, что придется применить силу.
Ему надо было получше подготовиться. С такой веревкой не так уж сложно справиться. Вначале, например, можно ослабить узлы.
Рядом со мной кто-то закашлялся. Вряд ли это Коннер. Может, один из его головорезов?
Я осторожно приоткрыл один глаз. Ясный весенний день превратился в пасмурный, но дождя пока не предвиделось. А жаль. Меня бы это освежило.
Один из людей Коннера сидел в дальнем конце повозки и смотрел куда-то вдаль. Значит, Коннер и еще один разместились на переднем сиденье.
Снова кашель, слева от меня. Когда повозку в очередной раз качнуло, я незаметно повернул голову, чтобы посмотреть, кто кашляет.
И увидел двух парней, по-видимому, моих ровесников. Тот, что кашлял, был бледен, и вид у него был нездоровый. Второй был высокий, с обветренным лицом. У обоих были темно-русые волосы, хотя у того, что кашлял, были мягкие черты лица, а волосы немного посветлее, чем у высокого. Похоже, этот парень больше времени проводил больным в постели, чем за работой. А второй ровно наоборот.
Сам я был чем-то средним между этими двумя. Ничего примечательного. Роста среднего, к огорчению отца, которому казалось, что это помешает мне преуспеть в жизни (хотя высокому куда труднее спрятаться). Волосы у меня тоже были темно-русые, но давно не стриженные, спутанные, и с каждым месяцем они становились все светлее — выгорали на солнце. А лицо незапоминающееся — еще одно преимущество для таких, как я.
Бледный снова закашлялся, и я открыл оба глаза, чтобы понять, болен он или хочет что-то сказать и кашлем пытается привлечь мое внимание.
Глаза наши встретились, так что бесполезно было дальше притворяться, по крайней мере перед ним. Выдаст ли он меня? Я надеялся, что нет. Мне нужно было время, чтобы прийти в себя и подумать.
— Он очнулся! — сказал высокий парень тому, что сидел сзади.
Тот придвинулся ко мне и похлопал по щекам, что было совершенно излишне, потому что глаз я больше не закрывал. А потом рывком вернул меня в сидячее положение, заставив вздрогнуть от неожиданности.
— Не так грубо, — раздался голос Коннера. — Он наш гость, Креган.
Страж, к которому обратился Коннер, сверкнул на меня глазами. Вслух я не произнес ни слова; выражения, которые я мысленно употребил в его адрес, однозначно свидетельствовали, что я о нем думаю.
— С Креганом ты познакомился, — сказал Коннер и добавил: — А нашего кучера зовут Мотт.
Мотт обернулся и кивнул. Невозможно было представить себе более разных людей, чем Мотт и Креган. Мотт был высоким, смуглым и почти лысым. Судя по немногим уцелевшим и коротко остриженным волосам, Мотт был брюнетом. И это он подставил мне подножку у таверны, когда я улепетывал от мясника. Креган же был небольшого роста — не намного выше меня и ниже смуглого парня, что сидел со мной рядом. Он был слишком бледен для человека, который, видимо, много времени проводит на улице. Волосы его, густые и светлые, были собраны на затылке. Мотт был худым и крепким, а Креган немного расплывшимся, и трудно было предположить, что у этого Крегана такие крепкие кулаки, ведь я буквально вырубился от его удара.
И эти двое, столь непохожие друг на друга, вызывали во мне одно чувство — ненависть.
Коннер указал на мальчиков, что сидели рядом со мной:
— Это Латамер и Роден.
Тот, что кашлял, был Латамер. Роден — тот, что выдал меня, сказав, что я очнулся. Они мне кивнули, и Латамер пожал плечами, словно желая сказать, что он, как и я, понятия не имеет, зачем он здесь.
— Я хочу есть, — сказал я. — Я собирался пообедать жареным мясом, так что, надеюсь, у вас есть что-нибудь не хуже.
Коннер усмехнулся и бросил мне на колени яблоко, которое я взять не мог, ведь мои руки по-прежнему были связаны за спиной.
Роден схватил мое яблоко и со смаком откусил большой кусок.
— Вот почему не стоило оказывать сопротивления, — сказал он, жуя. — Руки у меня свободны, а голова не болит.
— Это мое! — разозлился я.
— Яблоко предназначено тому, кто хочет его взять, — сказал Коннер.
Некоторое время все молчали, было только слышно, как Роден хрустит яблоком. Я пытался взглядом выразить ему свое негодование, хотя и знал, что это не поможет. Если он тоже из приюта, значит, ему знакомы правила выживания. Правило номер один гласит: хватай еду везде, где можешь, и съедай, сколько сможешь, про запас.
— То есть вы хотите сказать, что вас обоих увезли как баранов? — спросил я Латамера и Родена.
Латамер покачал головой и кашлянул. У него, наверное, и сил-то не было сопротивляться. Роден наклонился вперед и обхватил руками колени.
— Я видел приют, где ты жил. В сто крат лучше того, где жил я. Коннер сказал, если сделаю что скажут, я получу хорошую награду. Так что нет, я не баран, но я поехал с ним добровольно.
— Могли бы и мне так сказать, вместо того чтобы бить по голове, — сказал я Коннеру. — А что за награда?
Коннер даже не повернулся ко мне.
— Сначала сделаешь что скажут, потом поговорим о награде.
Роден выбросил недоеденное яблоко. Мог хотя бы доесть для приличия.
— Можете меня развязать, — сказал я. Едва ли они так просто послушались бы, но почему не попытаться.
Коннер ответил:
— Миссис Табелди предупредила, что ты горазд бегать. Куда ты сейчас собрался?
— В церковь, конечно. Грехи замаливать.
Роден хихикнул, но Коннер, похоже, не оценил моего юмора:
— Склонность к богохульству я из тебя выбью, мой мальчик.
Я откинул голову и закрыл глаза, давая понять, что не намерен продолжать разговор. Чаще всего это срабатывало. Роден что-то промямлил о том, какой он исправный прихожанин, но я пропустил это мимо ушей. Какое мне до них дело? Я тут ненадолго.
Примерно через час повозка остановилась в маленьком городке, где мне уже приходилось бывать. Назывался он Гелвинс, хотя и был так мал, что, по мне, вообще не заслуживал названия. Гелвинс был больше похож на сторожевую заставу: его единственная улица состояла из пары магазинов и дюжины жалких лачуг. Большинство домов в Карлиане были крепкими и добротными, Гелвинс же был очень бедным городишкой. Справный дом был здесь роскошью, о которой немногие могли и мечтать, а уж тем более построить. В большинстве своем эти жилища выглядели так, будто подуй ветер посильнее, они бы рассыпались. Наша повозка остановилась перед лачугой с небольшой табличкой над дверью: «Гелвинский приют». Я знал это место. Мне пришлось здесь побывать несколько месяцев назад, когда у нас с миссис Табелди возникли очередные временные разногласия.
Коннер и Мотт вышли, оставив Крегана охранять нас. Как только Коннер ушел, Креган выпрыгнул из повозки и сказал, что идет в таверну промочить горло и что того, кто попытается бежать, он прибьет на месте.
— Еще один приют? — спросил Роден. — Коннер, наверное, все приюты объездил. Что, интересно, он собирается с нами делать?
— Ты не знаешь? — спросил я.
Латамер снова пожал плечами, а Роден сказал:
— Он ищет какого-то конкретного мальчика, но я не знаю, зачем.
— Я ему точно не понадоблюсь. — Голос Латамера был так тих, что лошадиный храп почти заглушал его. — Я болен.
— Может, и понадобишься, — возразил я. — Мы же не знаем, чего он хочет.
— Я буду выполнять все, что он скажет, — сказал Роден, — потому что я не собираюсь обратно ни в какой приют, а на улице мне не прожить.
— Кто же такой этот Бевин Коннер? — спросил я. — Вы хоть что-нибудь знаете о нем?
— Я подслушал, как он разговаривал с мастером Гриппинсом, директором приюта, где жили мы с Роденом, — пробормотал Латамер. — Он сказал, что он друг короля.
— Короля Экберта? — Я покачал головой. — Коннер соврал. Все знают, что у короля нет друзей.
Латамер пожал плечами.
— Неважно, друг или враг, он сказал мастеру Гриппинсу, что выполняет поручение короля.
— Но как это связано с нами? — спросил я. — С кучкой приютских мальчишек?
— Ему нужен только один, — напомнил Роден. — Остальных отправят обратно, как только все выяснится. Так он сказал мастеру Гриппинсу.
— Давай-ка я облегчу тебе задачу, — предложил я Родену. — Развяжи меня, и я пойду. Будет на одного конкурента меньше.
— Я этого не сделаю, — сказал Роден. — Хочешь, чтобы меня наказали за то, что ты сбежал?
— Ладно. Но меня уж очень туго связали. Может, хотя бы ослабишь веревки?
Роден покачал головой.
— Туго связали, потому что ты разозлил людей Коннера, и ты это заслужил.
— Коннер не собирался делать ему больно. — Латамер придвинулся ко мне и сказал: — Повернись.
— Я как раз не могу, лучше ты придвинься.
Латамер протянул руку мне за спину, я схватил ее и крутанул. Роден в испуге вскочил на одно колено, но другой рукой я накинул петлю на шею Латамеру и потянул так, что она почти затянулась. Роден замер, ожидая, что я сделаю дальше.
Снять веревку с запястий было просто. Сделать из нее петлю оказалось сложнее, хотя сейчас был не самый подходящий момент, чтобы восхищаться своей ловкостью. Родена, казалось, не особенно впечатлило мое умение вязать узлы за спиной. А может, он просто не хотел, чтобы я задушил Латамера у него на глазах, и потому остался сидеть на своем месте.
— Не приближайся ко мне, — на всякий случай предупредил я Родена. — Или я выкину его из повозки, и тогда ты сможешь описать Коннеру звук, с каким ломается шея.
— Пожалуйста, не надо! — прохрипел Латамер.
Роден по-прежнему не шевелился:
— Мне плевать, убьешь ты его или нет, и плевать, если тебе удастся слинять отсюда. Только молись, чтобы люди Коннера тебя не нашли.
Я отпустил Латамера, извинившись перед ним за свою выходку, и даже изобразил, что будто бы раскланиваюсь с Роденом. Это было глупо с моей стороны: не успел я выпрямиться, как Креган плашмя саданул меня мечом в спину, и я кулем повалился в повозку.
— Знаешь, что со мной сделают, если ты сбежишь, мальчик? — проворчал Креган.
Я знал и не стал бы возражать.
— Вы сказали, что убьете того, кто попытается бежать, — напомнил ему Роден.
— И я не шутил, — сказал Креган и оскалился, когда я к нему обернулся. Он достал нож и одним прыжком оказался в повозке. Я собирался защищаться и перекатился на другую сторону, но он ухватил меня за рубашку и дернул, приставив к горлу нож.
— Мастеру Коннеру не все вы понадобитесь. Сдается мне, ты нужен ему меньше, чем другие.
И мне вдруг захотелось быть нужным мастеру Коннеру.
— Ладно, — буркнул я, — ваша взяла. Я буду делать что прикажете.
— Врешь! — взревел Креган.
— Я часто вру. Но не в этот раз.
Креган улыбнулся, довольный тем, что унизил меня. Он убрал нож в ножны на поясе, поднял меня за шиворот и отпихнул в угол повозки.
— Что ж, посмотрим, как ты держишь свое слово.
Через минуту вернулись Коннер и Мотт, с ними шел мальчик. Искоса взглянув на него, я сразу его узнал. Он был высок и очень худ. Волосы у него были темнее, чем у меня и Родена, и такие же нечесанные и непокорные, как мои, если такое вообще возможно.
Новенький покорно полез в повозку. Коннер взглянул на мои развязанные руки и тонкую струйку крови, стекавшую по моей шее. Обернулся к Крегану:
— Были проблемы?
— Нет, сэр, — доложил Креган. — Но Сейдж, возможно, захочет стать пай-мальчиком.
Коннер улыбнулся, будто услышал именно то, чего ожидал.
— Что ж, я рад. Мальчики, познакомьтесь с Тобиасом. Он отправится с нами на задание.
— На какое задание? — спросил я.
Коннер покачал головой.
— Терпение, Сейдж. Терпение — качество повелителя.
Это был первый ключ к тому, для чего Коннер нас собрал. Ведь всем нам отныне угрожала серьезная опасность.
3
Тобиас был мне знаком. Возможно, он не помнил меня, ведь я совсем не долго пробыл в Гелвинском приюте. Но за то короткое время я заметил, что Тобиас отличался от других мальчишек. Он вообще не был похож на обитателя приюта. В детстве он явно получил образование и сохранил привычку читать все, что попадало ему в руки. В приюте у него даже были некоторые привилегии, потому что всем было ясно, что, в отличие от остальных у него есть еще шанс преуспеть.
Тобиас бросил взгляд в мою сторону.
— У тебя кровь.
Я провел рукой по оцарапанной шее.
— Уже остановилась.
Но это было не все, что он хотел сказать.
— Я тебя знаю?
— Я был здесь полгода назад.
— Да, вспомнил! Это ведь ты запер тогда на всю ночь директора приюта!
Я расплылся в улыбке.
— Согласись, мы наконец-то наелись в тот вечер. Хоть разок.
— Чего ты ухмыляешься, — проворчал Тобиас. — Может, мы и не наедаемся, но лишь потому, что еды вообще мало. В тот вечер мы съели недельную норму. А после того как ты сбежал, мы по твоей милости целую неделю голодали.
Улыбка сползла с моего лица. Такого я и предположить не мог. Вот бедолаги!
Довольно долго мы ехали через пустошь, поросшую дроком и крапивой. Тобиас заметил, что такие заброшенные места отличаются редкой красотой. То, что место заброшенное, было очевидно, но вот красоты, тем более редкой, я во всем этом не находил. Стало темнеть, и Мотт предложил поискать место для ночлега. Мы не так далеко отъехали от Гелвинса, а других городов поблизости не наблюдалось, так что мне было совершенно все равно где остановиться. Мотт еще довольно долго не останавливался и наконец сделал это неподалеку от небольшой поляны, окруженной высокими ивами и густым кустарником.
— Вот оно что, они нас прячут! — прошептал я, обращаясь к остальным мальчишкам.
В ответ Роден покачал головой и сказал:
— Просто здесь безопаснее, чем на открытом пространстве. Они нас оберегают.
Мотт выскочил из повозки и принялся распоряжаться: кому что вынимать и куда ставить. Мы достали одеяла и, как я и надеялся, еду. Мне было велено оставаться в повозке и подавать вещи остальным.
— Боитесь, что убегу? — спросил я.