Истории Выживших (сборник) Левицкий Андрей

Сергей Долгов

Все познается в сравнении

Все познается в сравнении – эту прописную истину мы усваиваем с детства. И сравниваем всю свою жизнь. Сначала игрушки – наивно и примитивно, редко разделяя на форму и содержание. Потом взрослеем и вот уже сравниваем друзей и родителей. Школу, учителей. Сослуживцев и командиров. Подруг, девушек, жен. Собственных детей. Работу и зарплату. Квартиры, машины, улицы, районы, города и даже целые страны. И в промежутках между всем этим – еще тысячи и тысячи вещей. Порой к месту, порой не совсем, но, так или иначе, только через сравнение мы познаем истинную природу вещей, стремимся к чему-то лучшему. К некоему идеалу, собранному из тысяч чужих завидных судеб.

Нередко сравнение побуждает нас к действиям.

Кажется, сейчас был как раз такой случай.

Я резко отпрянул от стальной решетки, попятился и неловко уселся на пол. Лежавший на шконке сокамерник ехидно заржал, за что и был удостоен холодного взгляда. Сначала он, потом, собственно, обидчик – уродливый кабан, что замер по ту сторону решетки, сверля меня злобными маленькими глазками. Не разъяренными или злыми, а именно злобными, светящимися лютой ненавистью. Никогда прежде мне не доводилось ощущать на себе ничего подобного. Признаться, это пугало до жути.

Но пугали в нем не только глаза. Я не сильно разбирался во всей этой флоре и фауне, но даже мне казалось странным то, что кабан был раза в два крупнее обычного, имел мощный горб и роговые наросты на лбу. И я уже молчу про пасть, полную острых клыков.

Зверь еще пару минут разглядывал меня через решетку, а потом, тряхнув уродливой башкой, направился дальше по коридору.

– Вертухай вечерний шмон устроил, – хохотнул кто-то из соседней камеры.

Я тяжело вздохнул.

Все началось три дня назад, когда из-за дверей, ведущих в тюремный блок, донесся грохот и звуки выстрелов. А спустя несколько секунд запоздало взвыла сирена и затарахтел пулемет. Все ближе и отчетливее становились слышны крики и ругань. Наконец, двери распахнулись, и в блок вбежали двое отчаянно споривших друг с другом охранников. Один, оживленно жестикулируя, твердил, что нужно всех выпустить. Второй упрямо ссылался на отсутствие приказа. Спор становился все жарче, когда с улицы донеслись первые истошные вопли, от которых мурашки побежали по телу. Я никогда не думал, что люди могут так кричать, особенно здоровые суровые мужики.

Спорщики резко замолчали и переглянулись, кажется, у них комом в горле встали все доводы и аргументы.

Как-то надрывно и отчаянно застрекотал пулемет, но тут же захлебнулся во всеобщем гвалте и затих. И вслед за ним, словно повинуясь решительному приказу, на улице воцарилась гробовая тишина. Она-то и послужила своеобразным катализатором – заключенные, наконец, опомнились и сбросили оцепенение.

Крича, они кинулись к решеткам и принялись их раскачивать, пытаясь вырвать. Тщетно. Кто-то просовывал руки между прутьев в надежде дотянуться… До чего? Свободы? Чего они хотели? Выбраться наружу, чтобы там, трусливо скуля и закрывая лицо руками, встретить свою смерть?

Охранники бросились трясущимися руками открывать камеры, а освобожденные, едва выбравшись наружу, спешили сбежать по узкому коридору, отделявшему блок от основного здания тюрьмы. Не веря собственному счастью, они не задумывались, как будут выбираться дальше.

Один из надзирателей, пожилой мужчина с залысиной на седой голове, как раз открывал соседнюю камеру, когда в коридоре послышался крик, потонувший в топоте копыт. А следом в блок ворвалось стадо уродливых кабанов. Они бросились врассыпную, сбивая с ног заключенных и протыкая их клыками. Одна из тварей с диким визгом кинулась вдоль камер, ломая и калеча руки тем, кто не успел их отдернуть.

Охранник, все еще копошащийся с замком соседней камеры, хотел было кинуться бежать, но заключенные, просунув руки сквозь стальную решетку, намертво вцепились в его рубашку. Один из сокамерников, подтащив старика к самым прутьям, что-то зло прокричал, другой, вывернув несчастному запястье, отобрал ключи. А потом они резко толкнули бедолагу в самую гущу зверья. Кабан, на которого налетел надзиратель, ловко мотнул головой, откидывая безжизненное тело в сторону.

Все закончилось быстро – безоружным, испуганным людям нечего было противопоставить озлобленным животным. Некоторые из заключенных тщетно попытались сбежать. Единицы с тем же успехом попробовали оказать сопротивление. Еще меньше догадалось забежать обратно в камеры и закрыть за собой решетки.

Побег не удался.

Кабаны еще какое-то время покружили по тюремному блоку, похрюкали, зло тряся головами и пробуя на прочность тюремные решетки, а потом ушли, оставив четырех сородичей. Неужели стеречь?

Вот так и получилось, что я, сидя на холодном бетонном полу камеры, невольно сравнивал старых и новых надзирателей. И чем больше сравнивал, тем отчетливее понимал – бежать отсюда надо. Рвать когти, усы, лапы и хвост. Причем как можно скорее.

– А за нами скоро придут? – донесся из дальней камеры испуганный голос.

– Заткнись, юродивый, а то клянусь, точно башку твою размозжу! – зло прокричал кто-то в ответ.

– Следи за метлой, Сохатый!

– Урою!

– Заткнули пасти!

Это, сев на шконке, подал голос мой сокамерник. Неказистый с виду, чернявый мужик лет сорока, сухого телосложения. Местные звали его Гусеница. Гусеничка – это если жить надоело. Не знаю, за что его наградили таким прозвищем. Может, за густые нависающие брови? У авторитетов такое не спрашивают, себе дороже…

– Не хватало еще горбунов на шухер поднять, – это он так про местных захватчиков с пятачками. – Если кому надоело рогами звенеть, так вперед: у каждой хаты стены есть. Разогнался, и привет.

– А жрать мы что будем? Жрать-то охота… Братва, валить отсюда надо!

– Порожняк не гони! О мою клетку горбун зубы точил, а ей хоть бы хрен!

Я махнул рукой и дальше этот треп не слушал. Валить надо? Само собой! Вот только как? Что-то мне подсказывает, что спасут нас не скоро. Слышал как-то от охраны, будто бы в последнее время в лесах стало происходить что-то неладное: люди начали пропадать чаще обычного и гибнуть при странных обстоятельствах. Причем везде – по всему земному шару. А раз так, может, и спасать нас уже некому…

– Над чем опять паришься, Фриц? – Гусеница сел рядом и забросил руку мне на плечо. Я даже вздрогнул от неожиданности. – Ты у нас фраер умный, не ливер какой-нибудь… – он кивнул на кровавые остатки тел на полу, среди которых угадывался пожилой охранник. – Придумал что-нибудь?

Фриц – это от «офицера». Вся гнилая тюремная суть заключена в этом извращенном сокращении. А виноват во всем один охранник, что узнал во мне отставного офицера и проболтался. Жизнь у меня после этого стала не сахар, но я ожидал худшего. Наверное, сказалось соседство с Гусеницей, хоть я его никогда ни о чем не просил.

– Ты не бзди, спрашивай, если что. Я ведь многое могу. Вот, к примеру… Эй, погань! За стенкой! Отмычки еще у вас? – Гусеница встал и не спеша направился к решетке.

– Отстань от них. Ключи нам пока ни к чему, попробуем по-другому. – Я поднялся следом, отмечая, как загорелись глаза у сокамерника. Не хотел я его тащить за собой, ох не хотел! Не люблю обуз, тем более таких, с гонором. Но выбирать не приходилось. По крайней мере, пока.

Здание ощутимо затрясло. Мужики подскочили со шконок и загалдели. К слову, трясло нас не впервые, началось это за несколько дней до нападения горбунов, и вряд ли было простым совпадением.

Однажды ночью, во время такого вот землетрясения, я разобрал странный шелест за дальней стеной камеры. А наутро обнаружил, что бетон покрылся паутиной еле различимых трещин.

И вот теперь, внимательно разглядывая стену, я с замиранием сердца отметил, что за минувшие несколько дней трещины увеличились. Отыскав ту, что была пошире, заглянул в нее, но ничего не увидел. Что, черт возьми, разрушает стену? Вряд ли только землетрясение. Тогда что? И главное – стоит ли вообще пытаться это узнать или проще воспользоваться ключами от камеры?

Присев, я осторожно просунул пальцы в трещину, ощупывая бетон. Прочный, зараза, только на первый взгляд кажется, что стена вот-вот рухнет.

Снова затрясло, и впервые я не только разобрал шелест, но и почувствовал то, что его издавало, – прямо сквозь стену что-то медленно и упрямо двигалось к нам.

– Черт! – выругался я, выдергивая руку и разглядывая ровный порез на указательном пальце. Мелочь, словно бумагой порезался.

– Что там у тебя?

– Не пойму, что-то в стене. Надо чем-нибудь подцепить.

– Сойдет? – сокамерник вытащил из-под матраса металлическую пластину длиной с ладонь.

Я довольно хмыкнул, пробуя ногтем заточенный край импровизированного оружия, после чего осторожно вставил пластину в трещину и начал раскачивать. Не сразу, но треснувший бетон поддался, и несколько небольших кусков вывалилось из стены.

– Твою мать… – выдохнули мы в один голос.

Изнутри вся стена была сплошь увита странным растением – его цепкие тонкие стебли проросли прямо сквозь бетон, словно это был податливый песок.

– Это еще что за сучьи потроха? Фриц, видел когда-нибудь такое?

Я не ответил. Вместо этого осторожно просунул самодельный нож в дыру и отрезал кусочек стебля.

– Какого хрена творишь?! – завопил Гусеница, одергивая мою руку, но было уже поздно.

Тюрьму затрясло. На этот раз стены, что называется, «заходили ходуном». Наверху послышался грохот, странный хлопок, словно что-то лопнуло, и с потолка в коридоре ударил сноп искр. Свет на мгновение погас. По характерному машинному гулу можно было догадаться, что заработали резервные генераторы.

Люди и животные будто сошли с ума, и тюрьма вновь наполнилась рычанием, стонами, воплями и криками.

Но меня сейчас волновало только одно – растение. Все это время я завороженно наблюдал за тем, как оно вдруг ожило, зашевелилось, ловко юркнуло и скрылось из виду. Отступило, но только лишь для того, чтобы тут же нанести ответный удар. Стена содрогнулась и вся сплошь покрылась новой паутиной широких трещин, из которых вырвалось облако бетонной пыли. Отчетливо представив, как стебель с легкостью крошит стену изнутри, я невольно отступил, силясь проглотить подкативший к горлу ком.

А что, если бы вместо бетона был человек?

– Идиот! Ты нас всех чуть не угробил! – заорал Гусеница, когда все успокоилось. – Валим через парадную! К черту все это!

Я прислушался. Из коридора отчетливо доносился топот копыт и чьи-то всхлипы, сменившиеся сначала воплями, а чуть позже чавканьем и довольным урчанием.

– Не пройдем, землетрясение всех переполошило.

– И? Что предлагаешь?

– Свобода всего в нескольких метрах от нас. Помоги мне, – я протянул Гусенице нож.

Было видно, как его терзают сомнения. Страх вводил в оцепенение, а разум упрямо гнал вперед, заставляя искать выход. Но Гусеница не был трусом. Дрожащей ладонью он взял оружие и проследовал за мной.

Осторожно, вздрагивая от каждого шороха, мы принялись разбирать стену. У напарника с помощью ножа это получалось быстрее. Я же, ломая ногти и обдирая в кровь пальцы, старался не отставать. Странного растения нигде не было видно.

Убрав очередной кусок бетона, я почувствовал, как рука ушла в пустоту. И тут же не удержался – припал лицом к дыре, жадно вдохнув свежий воздух.

Запах свободы пьянил лучше любого спиртного.

Уже давно перевалило за полночь, и остаток работы пришлось делать в темноте – свет коридорных ламп был слишком тусклым и не доставал до нас. В тюрьме к тому времени все стихло – животные, наевшись, успокоились, люди уснули, благоразумно попрятавшись по углам.

Наконец, проход был расчищен, и мы замерли в нерешительности.

– Командуй дальше, гражданин начальник, – прошептал Гусеница, с опаской глядя в зияющую черную дыру.

Я осторожно выглянул наружу. Фонари, богато рассыпанные по всему периметру двора, не горели. И небо, как назло, сплошь затянуто тучами. Темнота, хоть глаз коли. Одно радовало – снаружи было тихо, тюрьма словно вымерла.

– Как думаешь, тут высоко? – усмехнувшись, спросил я сокамерника.

– А ты прыгни, узнаешь, – парировал он с сарказмом.

– И прыгну.

– Ты вконец с катушек слетел? – Гусеница округлил глаза, покрутив пальцем у виска.

– А что ты предлагаешь? Хочешь вернуться и стать кормом для свиней? Вперед. А мне хватило того, что я видел. Ну так как? Если ты со мной, то давай сюда нож.

Гусеница недовольно пробубнил что-то себе под нос, но оружие отдал.

Я подкинул его на ладони, прикидывая вес, а потом высунул руку в дыру и отпустил. Железка с тихим приглушенным звуком упала на землю.

– Ты совсем охренел! Зачем перо выкинул?!

– Тише ты! Если мы теперь напарники, будь добр ко мне прислушиваться. Нож я не выбросил, вон он, ждет внизу. А у тебя появился еще один стимул прыгнуть. Кстати, судя по звуку падения, внизу нас ждет не асфальт, а земля, что меня лично радует. Время падения обнадеживает еще больше – здесь не так уж высоко. А вообще, я бы не рискнул прыгать с этой штукой за пазухой. И тебе не позволил. Что-то мне подсказывает, что эти твари чутко реагируют на запах крови.

– Ну-ну, вам, легавым, виднее. Что с остальными делать будем?

– Не хочу, чтобы это стадо слонов переполошило всю округу. Уйдем тихо, по-английски.

– То есть предлагаешь их кинуть?! Они же без пяти минут смертники. А как же честь мундира, а? – Напарник опять скорчил саркастическую мину.

– Ты мне честью в нос не тыкай. Я их на смерть не обрекаю. Ключи от камер у них есть, дыра в стене никуда не денется. Выберемся отсюда, позовем на помощь.

– Как скажешь, командир, – Гусеница неожиданно быстро согласился, и, кажется, в его глазах промелькнуло уважение. – Просто решил переспроситься, вдруг захочешь поступить по понятиям.

– Я так и поступаю, – огрызнулся я и, чтобы наконец сменить тему, продолжил: – Кто прыгает первым?

Напарник замялся, но не больше, чем на пару секунд. Посмотрел мне в глаза и сухо произнес:

– Я.

– Боишься, сбегу?

– Считай это благодарностью. Жест доброй воли.

– Скорее приступ не свойственного тебе героизма.

– Думай что хочешь, мне фиолетово.

Напарник осторожно подошел к дыре, воровато выглянул наружу, затем присел, ловко ухватился за край пролома, свесился на руках и спрыгнул. Все это он проделал настолько быстро, что опомнился я лишь тогда, когда он уже кричал благим матом:

– А! Твою мать! Нога! А!

– Тише ты! – выкрикнул я, выглядывая наружу и всматриваясь в дергающийся на земле силуэт напарника. – Откатись в сторону!

Надо отдать ему должное, быстро опомнившись, он зажал рот ладонью и медленно пополз в сторону.

– Чтоб тебя, – зло прошипел я, поплевал на ладони, быстро свесился на руках и… чуть было не спрыгнул, когда услышал вой. Вряд ли это был Гусеница. Но и на собаку с волком тоже не особо похоже. Какой-то странный, тоскливый и протяжный, перерастающий не то в плач, не то в крик. Замогильный. От таких звуков у любого человека волосы встанут дыбом.

Я медлил.

Руки начали болеть, а я все никак не мог решиться и спрыгнуть.

Гусеница жалобно закричал, похоже, у него вконец сдали нервы. Привстав, он, не оглядываясь, поковылял прочь.

Но не успел сделать и десяти шагов, как чей-то черный силуэт отделился от стены и, встав на четвереньках, рысью побежал в его сторону.

– Сзади! – выкрикнул я и неожиданно для самого себя разжал пальцы.

Я падал. Падал неправильно, понимая, что заваливаюсь на спину, чувствуя, как что-то больно впивается в правую лодыжку, обжигая кожу. Последнее, что успел заметить, – летящий навстречу толстый сук дерева. А после все померкло под отчаянные крики и злобный вой.

Очнулся я, когда уже совсем рассвело. Осторожно приподняв тяжелую голову, осмотрелся по сторонам. Как оказалось, лежал я на земле, под стеной нашего блока. Осталось понять – почему? Что подвесило меня вниз головой и – судя по боли во всем теле – хорошенько отдубасило?

Для начала я перевернулся и сел, затем и вовсе попытался встать. Получилось не сразу. Голова раскалывалась, но, в свете последних событий, это мелочь, не заслуживающая внимания.

Гусеница как сквозь землю провалился. Нигде не было видно ни следов борьбы, ни крови, ни каких-либо других зацепок, хоть отдаленно намекающих на итог ночной потасовки. Так что же здесь все-таки произошло?

Я запрокинул голову вверх и невольно сделал шаг назад: вся стена тюремного блока была сплошь увита густым плющом. Этакий непроглядный зеленый ковер.

Мысленно выругавшись, я бросил все попытки понять происходящее и побрел прочь. К черту все это, удивляться неожиданно озверевшей природе буду потом, когда уберусь отсюда подальше.

Медленно обойдя тюрьму, обнаружил, что большая часть забора, разграничивающего внутренний периметр, сломана. Его словно вынесли гигантским тараном. Кое-где виднелись лужи крови, но тел нигде не было.

Зато напротив главного входа стояла нетронутая полицейская машина. На месте водителя сидел какой-то парень, уронив голову на грудь. Приметив его, я замедлил шаг. Осторожно подошел поближе и потянул ручку двери, покрытую запекшейся кровью.

Левая нога полицейского была сломана и вывернута под пугающим углом, в боку красовалась уродливая рваная рана. Удивительно, как он с такими ранениями сумел добраться до машины и даже попытался оказать себе первую помощь. В подтверждение последнему, на соседнем сиденье валялась измазанная кровью аптечка. Крови вообще было очень много. Но брезгливо кривить нос буду в другой раз.

Особо не церемонясь, я вытащил труп из машины, без тени стеснения обыскал карманы, выгребая все: бумажник, мелочь, документы и заветные ключи от автомобиля. На поясе обнаружилась кобура с пистолетом «ТТ» и запасной обоймой. Не густо, но на безрыбье и…

Стянув с сиденья измазанные кровью чехлы и выбросив их вместе с ковриками, я сел за руль и завел мотор. Кажется, с автомобилем все было нормально. Осторожно тронувшись, в последний раз окинул взглядом тюрьму в зеркало заднего вида.

Монолитное серое здание стояло как ни в чем не бывало. Отсюда не было видно ни странного плюща, сокрушающего стены, ни залитых кровью коридоров.

Я вырулил на асфальт и поддал газу. Стоит ли говорить, что главные ворота тюрьмы были распахнуты настежь? Все, кто мог, давно уже покинули это проклятое место. И я без тени сожаления собирался последовать их примеру.

Не может постоянно везти.

Закон сохранения неумолим – если тебе повезло, значит, кого-то в этот момент постигла неудача. Что ж, радуйся и наслаждайся жизнью, раз это не ты. Но будь готов вскоре вернуть должок, и дай бог, чтобы твое везение не обложили ростовщическими процентами. С одной стороны, это правильно – пожил сам, дай пожить другим. Но я бы не отказался сейчас взять хороший кредит везения. Чтобы хватило до тех пор, пока не выберусь из этой заварушки.

Бензин в машине закончился неожиданно. Да-да, вот так вот просто взял и закончился, наверное, датчик топлива был неисправен. Но теперь уже ничего не попишешь. Обидно, до города оставалось всего ничего.

За всю дорогу мне не встретилось ни одной живой души. Что же такого произошло и куда все подевались, я старался не думать. Как и не обращать внимания на разросшийся Лес, тянувшийся неприступной темно-зеленой стеной вдоль дороги. Он изменился, стал гуще, крепче, обширнее. Было в нем что-то… пугающее, заставляющее отводить взгляд и стараться не вслушиваться в доносящиеся из чащи звуки.

Но сейчас Лес интересовал меня меньше всего. Главное – поскорее добраться до города.

В очередной раз осмотрев салон машины, я заглянул в бардачок, но не нашел ничего ценного. Что ж, следовало и честь знать. Прощай, машинка, ты сослужила мне верную службу.

– Глеб, мать твою!

Я вздрогнул, выхватил пистолет и только потом запоздало сообразил, что голос доносится из автомобильной рации. К слову, в дороге я несколько раз проверял радиоэфир, но там всегда царила гробовая тишина.

– Глеб… Ты выбиваешься из графика…

– Слушаю, – неуверенно произнес я в рацию.

Эфир стих. Ни помех, ни голоса незнакомца.

– Эй, ты меня слышишь?

И вдруг отчетливо, как будто собеседник сидел на соседнем сиденье:

– Кто ты?

– Глеб.

– Последний раз: кто ты?

– Я случайно услышал…

– Канал защищен от подобных случайностей.

– Я сейчас в полицейской машине. Может, поэтому?

– Ты коп?

– Нет.

– Интересно! Тогда кто?

– Не твое дело.

– Ты хочешь, чтобы я сообщил копам, что ты угнал их машину и слушаешь служебные переговоры?

Повисла тишина. Я не знал, что сказать, проклиная себя за то, что вообще решился ответить.

– Все копы в округе сдохли. Расслабься, малыш! – В голосе незнакомца отчетливо была слышна издевка. – Я блефовал. Но теперь мне вдвойне интересно, откуда ты такой взялся. Ты в курсе, что отстал от жизни?

– Там, где я провел последнюю пару лет, тяжело быть в курсе происходящего.

– Тюрьма?

– На юго-востоке от города.

– Хм, все интереснее и интереснее. Так как же тебя зовут, мой потерянный во времени друг?

Я тяжело вздохнул и решил идти ва-банк. Вокруг происходит черт знает что, а тут… какой-никакой, а шанс получить хотя бы часть ответов на множащиеся вопросы.

– Только предупреждаю – откровенность за откровенность. Зовут Николай Кузнецов…

– Отчество?

– Александрович.

– Возраст?

– Тридцать шесть лет. Старший лейтенант…

– Подожди, – странные щелчки, словно стучат по клавишам, – дай угадаю. Ослушался приказа… дезертировал… что в итоге привело ко множественным жертвам среди мирного населения. Оказал сопротивление, бежал из-под ареста! Уволен в связи со вступлением в законную силу приговора суда о назначении наказания в виде лишения свободы. Лейтенант, у тебя не личное дело, а целый триллер, ты в курсе?

– Кто ты?

– Друг. Наверное. – Пауза, словно собеседник о чем-то размышляет. – Знаешь, а твое резюме мне нравится. Для порядка задам риторический вопрос – с тобой там Глеба нигде нет?

– Нет. И никогда не было.

– Ну и черт с ним. Будем считать, что он потерял свой счастливый билет. А ты нашел. Лейтенант, хочешь, введу в курс дела и помогу выбраться из всего этого дерьма?

– А что взамен?

– Деловой подход. Я в тебе не ошибся! Слушай и запоминай. Времени у тебя в обрез. Опоздаешь – разделишь судьбу Глеба.

Чаще всего неведенье губит. Незнание ситуации не дает как следует подготовиться и просчитать варианты. И не самый плохой вариант, когда неведенье просто-напросто сталкивает тебя лоб в лоб с обстоятельствами, и ты выкручиваешься, полагаясь на одну только интуицию. Гораздо хуже, когда ты принимаешь неправильные решения. Те самые, которые никогда бы не принял, обладай полной информацией. Но порой неведенье бесценно. Оно лишает массы проблем. Тех самых, от которых начинает болеть голова, но решить их ты все равно не в силе.

О том, что Леса следовало опасаться, я догадывался. Но даже не подозревал, насколько все плохо.

Человечество уже давно из царя природы превратилось в паразита. И вряд ли кто-то сомневался, что рано или поздно за содеянное придется платить. Первые уроки Чернобыля, Тулуза и Фукусимы ничему нас не научили. И когда вслед за масштабными экологическими катастрофами истощились природные ресурсы и вымерли целые экосистемы, мы даже не сразу придали этому значение, продолжая увлеченно паразитировать. Если подумать, людям всегда удавалось отделаться малой кровью. Они возводили очередной скорбный памятник, усыпали его цветами, отмечали в календаре траурную дату и как ни в чем не бывало продолжали копать, взрывать, выкачивать и загрязнять.

Но в какой-то момент природа все же не выдержала и взбунтовалась. Да так, что держать ответ пришлось всем и сразу.

Лес ожил и начал наступление. Прорастая сквозь любые преграды, он планомерно охватывал все большие и большие территории, уничтожая цивилизацию. Многие города оказались отрезаны друг от друга и перешли на осадное положение. Испускаемые Лесом и переносимые по воздуху споры проникали в технику и выводили ее из строя. Все чаще возникали перебои со светом, газом и водой. Отчаянно не хватало продуктов питания. И общество, наконец, рухнуло в хаос анархии. Неудивительно, что в такой неразберихе на выходящих из Леса обезображенных животных никто не обратил внимания. Пока те не стали в открытую охотиться на бывших самопровозглашенных «царей».

С Лесом пытались бороться. Его рубили, жгли напалмом, травили ядами. Но всякий раз он возвращался. Всего через пару часов на изуродованной, выжженной земле сквозь сантиметровый слой пепла начинали проклевываться новые ростки. И все начиналось сначала.

От Леса пытались бежать. Это, пожалуй, был самый эффективный способ выживания. Жаль только, со временем бежать становилось некуда. Лес разрастался, сжимая зеленое кольцо, словно петлю на шее человечества. Но пока сохранялся более-менее различимый просвет между деревьями, оставался шанс вырваться и спастись.

Вот и я сейчас пытался воспользоваться своим шансом. Правда, получалось пока не очень.

Я приблизился к окну и осторожно выглянул наружу.

Две серые невзрачные пятиэтажки друг напротив друга, разделенные старенькой, повидавшей виды детской площадкой. Тихая окраина города вдалеке от основных дорог и новостроек. Шанс встретить здесь случайных зевак минимален. Если они вообще могли быть в эвакуированном городе. Нет, Лес сюда еще не добрался. Но после того как большая часть полицейских и военных погибла, пытаясь остановить Лес, местные жители не стали дожидаться худшего. Собрав вещи, они в спешке покинули город. С тех пор прошло чуть больше месяца, и этого времени хватило с лихвой, чтобы мародеры хорошенько все обыскали, забрали то, что позабыли хозяева, и тоже ушли. Улицы опустели окончательно.

Город-призрак – идеальное место для сбора небольшой группы, не желающей привлекать к себе внимание. Собственно, в отсутствии последнего я и должен был убедиться, прежде чем идти на место встречи.

Точкой сбора назначили одну из квартир на четвертом этаже дома напротив. Вот только за все время наблюдения никого я там не заметил. Что странно, все уже давно должны были быть на месте.

Я прикидывал, как буду пробираться к дому, когда вдруг в отражении стекла заметил какое-то движение.

Отреагировал мгновенно – рванул пистолет из-за пояса и, резко повернувшись на пятках, присел, готовясь тут же откатиться в сторону и уйти с предполагаемой линии огня. Точнее, все это я проделал мысленно, за секунду до того, как ствол ткнулся мне в затылок. Геройствовать сразу же расхотелось.

– Руки подними, – приказал спокойный голос, – и без резких движений. Я нервный.

– А по голосу не скажешь. – Я поспешил выполнить требование.

– Оружие есть?

– Нет.

– Еще раз соврешь, и сможешь выплевывать жвачку через лоб. Повернись. Медленно. Пистолет на пол. Молодец.

Я оценивающе посмотрел на бойца, что стоял в шаге от меня и целился точно между глаз. Явно неробкого десятка и держится уверенно, не смотри, что молод. На вид чуть больше двадцати, короткие русые волосы ежиком, лицо по-юношески смазливое, подчеркнуто красивыми высокими скулами. Смуглая кожа и большие серо-голубые глаза только дополняли образ этакого Аполлона. Да уж, обычно у таких парней от девчонок отбоя нет. Вот только что тебе от меня-то надо, плейбой?

– Тише, пацан, не шмальни случайно. Давно ствол-то в руки взял?

Ой, давно… И не просто держать научился, но и явно стрелял неплохо. Военная выправка чувствовалась.

– Ты кто? Чего тебе здесь надо? – Боец проигнорировал мой вопрос и пистолета не опустил.

– Свой я.

– Чей свой?

– Ваш. Вы же чьи-то? Вот и я их же. Свой.

Парень усмехнулся. Ну хоть с чувством юмора у него все нормально, не отморозок. Про таких у нас говорили: «Пристрелить, конечно, пристрелит, но после может и пару слов сказать. За упокой».

– Следишь?

– А есть за чем? – Я усмехнулся, наблюдая, как парень напрягся. – Расслабься. Я же говорю – свой. Глеб. От нашего общего друга.

– Мент, что ли?

– Ага. Господин полицейский.

Собеседник на секунду задумался, а затем выдал:

– Вроде похож. Я вашу натуру хорошо знаю.

– Проблемы с законом?

– Давай, ты мне потом права зачитаешь? Господин.

– Права, говоришь? – Я улыбнулся. Ловко он словечко ввернул. – Ты имеешь право закончить начатое. И быть свободным.

– Так бы сразу… – Парень облегченно вздохнул и опустил пистолет. Значит, с паролем я не напутал.

– Где остальные?

– Там, – он кивнул в сторону пятиэтажки напротив. – Как и договаривались. Ты опоздал, мы уже уходить собирались.

– Пистолет-то подобрать можно?