Терпкий вкус тутовника Трауб Маша

Собрав информацию, тетя Регина посадила перед собой Сашку и выложила факты: его возлюбленная – проститутка, сделала три аборта. Сказала, что Жанну на порог не пустит, пусть только попробует привести.

Но Сашка уперся. Поругался с матерью, хлопнул дверью и ушел к Жанне. Тетя Регина – майор милиции – не придумала ничего лучшего, чем спрятать паспорт сына под вязальную машину дяди Володи. Там точно никто искать не будет. Нет документа – нет брака.

Сашка искал паспорт, но не нашел. Поругался с матерью и опять ушел жить к Жанне.

Через неделю вернулся домой. Сказал матери, что они с Жанной расстались и он собирается в Москву – в институт попробует поступить. Друг для него место в съемной квартире держит, назад зовет. Там и работа какая-то намечается.

– А где мой паспорт? – спросил Сашка.

– Не знаю, поищи у себя, – ответила тетя Регина, вытащила документ из-под вязальной машины и положила на тумбочку. Сашка наткнулся на паспорт, сразу все про мать понял, но ничего не сказал. Взял паспорт и ушел – на вокзал билет покупать.

Вечером того же дня Сашка, жуя холодный фытчин, преподнес новость – он женился на Жанне. Положил на стол перед матерью паспорт с печатью.

– Как вас расписали? А заявление вы подавали? – Тетя Регина впервые за всю свою жизнь лишилась аппетита. Кусок фытчина в горло не лез.

– Так и расписали. По справке, – ответил Сашка.

– Какой справке?

– Из женской консультации. Жанна беременна. На шестом месяце. Девочка будет.

Тетя Регина схватилась за сердце.

На следующий день тетя Регина надела свою старую милицейскую форму и пошла в загс. Зашла в кабинет заведующей и подняла крик. Заведующая подняла документы – все по закону. Вот справка, вот заявление, вот подписи. Аннулировать нельзя.

Когда тетя Регина вернулась домой, за столом на кухне сидели Жанна с Сашкой. В коридоре стоял чемодан. Жанна ела холодный фытчин. Тетя Регина обозвала невестку проституткой и вышвырнула за порог Жаннин чемодан. Жанна расплакалась и убежала. Сашка убежал за Жанной. Тетя Регина стояла на лестничной клетке, и все соседи слышали, как она поливает Жанну отборным матом на двух языках – русском и осетинском.

– Ну зачем ты так? Только хуже сделала, – сказала Екатерина Андреевна.

– Вот пусть твоя в подоле принесет, тогда ты по-другому заговоришь, – огрызнулась Регина и подтянула одеяло.

– А что дальше?

Сашка приходил, пытался поговорить с матерью.

– Да это не твой ребенок. Залетела не пойми от кого, а тебя использует! – орала тетя Регина.

– Мама, это мой ребенок. Жанна меня любит. Ты ведь даже с ней не поговорила.

– А чего мне с ней разговаривать? Я все про нее знаю. И вот еще что, я к Кате в Москву поеду. Надо узнать, как сделать анализ на определение отцовства. Может, тогда у тебя глаза раскроются?

– А если окажется, что ребенок от меня?

– Не окажется. Ты мне лучше скажи, со свадьбой – это Жанка подстроила? Справку из консультации взяла, тебя домой отправила, чтобы ты паспорт забрал? Скажи, она придумала?

– Она.

Тетя Регина грохнула чашкой об стол.

– Змея, змеюка и есть. Ну ничего, я ее выведу на чистую воду.

Три месяца, пока Жанна беременность дохаживала, Регина ругалась с Сашкой. Но на сторону сына встали Володя и Лариса. Для Регины это стало последним ударом.

– Ну что ты не угомонишься никак? – уговаривал Регину Володя. – Пусть живут, как хотят. Дай ей хоть родить спокойно.

– Ой, я стану тетей, – поддакивала Лариса. – Мама, Жанна хорошая, она мне свою кофточку подарила и помаду отдала.

Регина пила араку и заваливалась спать.

Жанна родила девочку. Назвали Софочкой.

– Что это за имя? – шептала Регина Екатерине Андреевне.

– Хорошее имя. Софья. Что тебе не нравится? – отвечала Екатерина Андреевна.

– Назвали бы Настей или Леной. А то Софочка!

– Тебе лишь бы привязаться.

– Так что ты думаешь? Они из роддома к нам приехали.

– А куда им еще было ехать?

– Ага, думали сбагрить на меня ребенка… Но не вышло. Эта грудью покормит, юбку нацепит и на гулянку. А Сашка за ней.

– А кто с девочкой сидел?

– Володька. Ты же знаешь, как он детей любит. Он ее и купал, и укачивал.

– Он молодец.

– Больше ни на что и не годится.

– Регина, ну ты же бабушка. Родная кровь.

– Это еще бабушка надвое сказала, чья там кровь. Девчонка – копия Жанка.

– Она еще тысячу раз переменится. Сама знаешь.

Через четыре месяца Жанна не выдержала. Регина к ней цеплялась, Софочка плакала, плохо спала, Сашка молчал, говорил: «Сама с матерью разбирайся», а Жанна не знала, как разбираться. Володя тоже не вмешивался в отношения свекрови и невестки.

Жанна стала просить Сашку уехать в Москву – там и работа, и деньги крутятся, и от свекрови подальше. Но Сашка ехать не хотел – ему и так было хорошо. Регина стала замечать, что из тумбочки стали пропадать деньги. Там и так не бог весть сколько лежало. Регина дождалась, когда Сашка с Жанной вернутся из очередных гостей, и обозвала Жанну воровкой. Та разрыдалась.

– Я не брала, – говорила она свекрови.

– А кто? Больше некому.

Регина кинулась в коридор, схватила Жаннину сумочку и вывалила содержимое на стол. Хотела взять с поличным. Денег в сумочке не оказалось.

– Это я взял, – сказал Сашка.

– Ты? На что? – Регина сбавила обороты.

– Джинсы новые купить хотел.

– У тебя же есть.

– Я Жанне хотел купить.

– Так это ты его подговорила? – Регина опять накинулась на невестку. – Джинсы ей новые понадобились. Жопой крутить.

Регина вывалила весь запас матерных слов.

Жанка бросилась в комнату собирать чемодан – если Саша не хочет ехать в Москву, она одна уедет к тетке в Питер.

Регина зашла в комнату и тоном доброго мента сказала:

– Подай заявление на развод и можешь ехать, куда хочешь. Денег на дорогу я тебе дам.

– Господи, Регина, – Екатерина Андреевна не удержалась и заговорила от возмущения в полный голос, – как же так можно?

– Не ори, – сказала Регина. – Только так с ней и надо было.

– А внучка? Софочка?

– А что внучка? Эта шалава уехала и дочку забрала.

– А Сашка? Как он ее отпустил?

– А что ему? Молодой еще. Успеет нанянчиться. Да эта дрянь наверняка себе там уже мужика нашла.

– Откуда ты знаешь?

– А тут знать много не надо.

– Так она подала заявление?

– Как миленькая. Уже и развели. Я договорилась, чтобы быстро, без суда.

– И что теперь?

– А что? Сейчас о другом надо думать.

Алла не слышала окончания разговора – уснула.

Тетя Регина с Сашкой уехали утром после завтрака. Алла мыла посуду. Екатерина Андреевна пила кофе. Сидела задумчивая. Смотрела в окно. Но Алла была спокойна за мать – Екатерина Андреевна позвонила на работу, сказала, что завтра будет. Депрессия вроде бы прошла.

– А зачем тетя Регина с Сашкой в Москву приехали? – спросила Алла.

– Саша опять решил пойти учиться. В коммерческий вуз.

– У них же денег нет.

– Нет.

– А как же тогда? Она у тебя просила? – догадалась Алла.

– Да, в долг.

– А ты?

– Дала.

Алла знала, что у матери есть заначка – неприкосновенный запас. Екатерина Андреевна откладывала понемногу.

– Мама, зачем? Она же тебе не вернет.

– Не вернет.

– Сказала бы, что у нас нет.

– Алуша, Регина очень много для меня сделала. Когда мне нужна была ее помощь, она никогда мне не отказывала. Да там и сумма небольшая.

– Сашка все равно учиться не будет. Странный он какой-то.

– Кто знает, может, и будет?

– А тетя Регина страшная и злая. Я ее и в детстве боялась.

– Тетя Регина не всегда бывает права…

– И хорошо, что эта Жанна увезла дочку. Тетя Регина ее бы била. Как Лариску и меня.

– Ты что, все слышала?

– Почти все…

Тетя Регина с Сашкой приезжали еще раз. Сашка сдал чисто символические экзамены, тетя Регина внесла деньги в институтскую кассу, и Сашка был принят на юрфак.

Алла тоже сдала экзамены и поступила на филфак МГУ. Сама. Екатерина Андреевна решила устроить двойной праздник – отметить поступления.

Сашка с тетей Региной приехали с коробкой конфет и цветами. Тетя Регина лезла к подруге целоваться. А Сашка торжественно пообещал отучиться, встать на ноги, заработать кучу денег и отдать долг Екатерине Андреевне. Та даже расплакалась. Алла сидела с недовольным лицом. Ей было противно смотреть на беззубую тетю Регину.

Регина уехала во Владикавказ. Екатерина Андреевна ходила на работу, Алла училась. К ним опять часто стали приезжать Димочка с Лилей. Как раньше. Лиля говорила без умолку. Теперь она была занята не разъездом, а съездом. Димочка поставил условие – жить с мамой. Теперь они меняли две квартиры на одну. Но Лиля не сопротивлялась. Даже рада была. У нее была на это причина.

Лиля неожиданно для себя и для Димочки забеременела. От Димочки. А Дина Матвеевна, хоть и сердечница, еще хорошо держалась. Вполне годилась на роль няньки для будущего ребенка. Тем более родного внука или внучки.

Но Лиля вроде как и не рада была своей беременности.

– Ты представляешь? – кричала она на кухне Екатерине Андреевне. Лиля теперь все время кричала – от возмущения. – В моем-то возрасте. В консультацию стыдно заходить. Все смотрят. Чуть ли не пальцем показывают.

– Лиля, это же счастье, – говорила Екатерина Андреевна. – Ты радоваться должна.

– Ничего я не должна. И Димку как подменили – фрукты с рынка мне носит, живот гладит, а когда я Маратика носила, не допросишься за молоком сходить.

– Димочка тогда молодой был.

– А ты его не оправдывай.

Ребенок еще не родился, а Лиля уже страдала от комплекса вины перед Маратиком.

Маратик перестал быть гениальным ребенком, а стал неуправляемым, раздрызганным подростком. Лиля, встречая сына из школы, устраивала обыск – требовала, чтобы он дыхнул. Маратик послушно дышал пивом. Лиля обыскивала куртку – из карманов вываливались сигареты. Маратика вышибли из спецшколы. В обычной он тоже не учился – Лиля таскала в школу учителям конфеты с духами, лишь бы тройку поставили. А потом, как забеременела, плюнула. Делай что хочешь. Маратик и делал что хотел – шлялся до полуночи неизвестно где, хамил Димочке, огрызался на мать.

– Он не виноват, это все гены. Еще вот это. – Лиля показывала на свой живот. – Представляешь, какой для него стресс?

– Это ты виновата, – говорила Екатерина Андреевна подруге, – избаловала его. Теперь расхлебывай.

– Если бы рядом был мужчина, отец, он бы не вырос таким.

Лиля родила дочку. Назвали Машей. Димочка называл дочку Маней. Бабушка – Дина Матвеевна – Мириам. А Лиля – ссыкухой и спиногрызкой. Все повторялось. Но если Маратика не признал Димочка, то Машу не признала собственная мать.

Маша-Мириам оказалась точной копией бабушки – Дины Матвеевны. Те же волосы – черные, мелким бесом, тот же рот. Лилю аж затрясло от ужаса, когда Дина Матвеевна показала ей свои детские фотографии – Маша была точной копией бабушки в детстве. Только нос – курносый – выдавал Лилю.

– Я как будто вообще к ней отношения не имею, – жаловалась Лиля Екатерине Андреевне. – Вся в их породу пошла. Кошмар. Еврейка. Натуральная еврейка.

– Лиля, это ведь ваш с Димой ребенок. Как ты и мечтала. Маша – красивая девочка.

– И упертая. Вся в бабку. Грудь всю высосала. Как прилипнет, не оторвешь.

Лиля потрогала свои обвисшие груди. Грудь была главной ее гордостью. Высокая, крепкая, несмотря на возраст. Маратик вырос на смеси «Малыш» – не взял грудь, ленился сосать. А Машка цеплялась губами, ручками и не могла наесться.

Маша в отличие от своего брата действительно была гениальной. И это тоже раздражало Лилю. Она чувствовала, что дочка очень далека от нее и очень близка бабушке. Да и Димочка не мог на нее нарадоваться. Вставал по ночам, читал книжки.

– Что ты ей читаешь? Она же ничего еще не понимает, – раздражалась Лиля.

– Пусть слушает.

Димочка даже взял у Екатерины Андреевны старый Аллин проигрыватель и пластинки и ставил сказки, на которых выросла Алла, для Маши.

Маратик искренне ненавидел сестру. Смеялся он только тогда, когда ему удавалось напугать Машу. Он совал ей в лицо игрушечную обезьянку и рычал. Маша заходилась плачем, Маратик хохотал.

Лиля считала, что сын страдает от того, что все внимание теперь переключилось на Машу, и потакала всем его просьбам. Совала в карман куртки то рубль, то трешку. Маратик спускал деньги на сигареты и жвачку.

Маша, как только научилась ходить, стала перетаскивать свои игрушки в бабушкину комнату и там возилась. Дина Матвеевна читала ей еврейские сказки, перетирала фруктовое пюре, варила кашки, показывала, как зажигать свечи на меноре. Маша хлопала в ладоши. «Наша девочка получилась, – говорила Дина Матвеевна сыну. – Только бы не испортилась. Или материнское бы не полезло».

Димочка приезжал к Екатерине Андреевне один.

– Не знаю, что делать. Лилька как с цепи сорвалась. На Машку все время орет и подзатыльники отвешивает. Ни за что ни про что. И с матерью моей не разговаривает. Говорит, что свекровь внучку против нее настраивает. Бред какой-то. А Машка к бабке так и льнет. Из ее комнаты не выходит.

– А что Маратик? – спрашивала Екатерина Андреевна.

– Девок водит. На этаж. Гулянки там устраивает – прямо на лестнице. Лилька ходит, всех разгоняет, да без толку.

– Поговори ты с ним…

– Разговаривал. Как об стену горох.

Алла запомнила Машу по одному моменту. Они с Екатериной Андреевной приехали в гости к Димочке – Маше исполнялось пять лет. Лиля устраивала семейный праздник.

– Машка, вытри со стола, – крикнула Лиля дочери и сунула ей в руки кусок капроновой колготки, заменявший тряпку.

Маша послушно поелозила по столу. Брезгливо посмотрела на грязный стол и вдруг спросила Аллу:

– А ты знаешь, что общего между гробом, зеркалом и яблоком?

– Нет, не знаю, – сказала Алла.

Маша вскинула руку, жест Дины Матвеевны, и дала разгадку:

– Это же сказка о мертвой царевне и семи богатырях.

– Машка, хватит трындеть, я тебе что сказала, – прикрикнула на дочь Лиля.

Маша опять стала елозить колготкой по столу.

Димочка позвонил Екатерине Андреевне рано утром.

– Что-то случилось? – спросила Екатерина Андреевна.

– Мама умерла, – сказал Димочка.

– Я сейчас приеду.

– Что случилось? – спросила Алла мать. Она собиралась в институт.

– Дина Матвеевна умерла. Поедешь со мной?

– Хорошо.

Они поймали машину и поехали к Димочке.

Они шли по дорожке к дому. Всего полгода прошло с первого Машиного юбилея. Они тогда тоже по этой дорожке шли. Вдруг Екатерина Андреевна остановилась около мусорного контейнера и схватила Аллу за руку.

– Тебе плохо? – спросила Алла.

Екатерина Андреевна протянула руку и показала в сторону контейнера. В нем, шуруя большой палкой, рылся бомж. Рядом стояла спитая женщина, тоже с палкой, и прикладывала на грязную куртку розовую комбинацию. Как будто прикидывала – ее размер или нет. Бомж подцепил палкой одну туфлю и бросил подруге. Та скинула сапог и влезла в туфлю. Так и стояла – одна нога в драном мужском сапоге, другая – в изящной туфельке на каблуке. Бомжиха опять приложила комбинацию и покрутила задом. Бомж заржал, перекинул ногу и скрылся в мусорке с головой.

– Это вещи Дины Матвеевны, – сказала Екатерина Андреевна и заплакала.

– Мама, ну с чего ты взяла? Может, чужое, не плачь, – уговаривала мать Алла.

– Лилька выбросила. – Екатерина Андреевна уже рыдала. – Как она могла?

– Мама, пойдем, пойдем.

У подъезда их ждал Димочка. Курил, прикуривая одну сигарету от другой.

– Ты это видела? – спросил он, показывая в сторону помойки.

– Это Дины Матвеевны?

Димочка кивнул. Они сели на лавочку перед подъездом. Алла стояла в сторонке.

– Как это случилось? – спросила Екатерина Андреевна.

Маша уже давно перебралась в бабушкину комнату. Рисовала за бабушкиным секретером, спала с ней на большой мягкой кровати.

В тот день Маратик, как обычно, где-то шлялся, Димочка с Лилей скандалили на кухне. Они в последнее время спокойно уже не могли разговаривать. Ругались все время. По любому поводу – Маратик, Машка, деньги, Дина Матвеевна, новый холодильник…

Маша вышла из комнаты, зашла на кухню, где ругались родители, и спокойно сказала:

– Бабушка умерла.

– Машка, марш в комнату. Мы разговариваем! – крикнула Лиля.

Лиля с Димочкой продолжали ругаться.

Маша постояла на пороге и пошла назад в комнату бабушки. Лиля с Димочкой зашли в комнату через два часа. Эти два часа Маша рисовала для мертвой бабушки рисунки, читала ей книжку.

– Мама, дай мне одеяло, бабушка замерзла. Ее нужно укрыть, – сказала спокойно Маша.

Димочка спустился на пол по косяку. Его мать лежала на кровати в окружении кукол. На пожилой женщине сидела черная с белым кошка. Маша рассадила у стены всех своих пластмассовых подружек. А кошку Маркизу, любимую мягкую игрушку, посадила бабушке на грудь. Лиля заголосила и потащила дочь из комнаты. Маша упиралась. Димочка так и сидел, обмякнув на дверном косяке.

Димочка докурил, они поднялись в квартиру. Лиля звонила – организовывала похороны, поминки, бегала из комнаты в комнату…

Машка сидела на стульчике в прихожей. Спину держала ровненько, как бабушка учила, руки на коленях сложила. На кухне Маратик пил чай. Как будто все происходящее его не касается.

– Бабушка всегда говорила, что умрет быстро. Чтобы мы не мучились, – сказала Маша Алле, когда та снимала обувь. – А я ее обидела. Очень, – продолжала Маша. – Она держала мое лицо в своих руках и хотела поцеловать, а я вырвалась. Сказала, что у нее руки страшные и плохо пахнут. А она мне сказала, что это запах старости. Она на меня сердится? – спросила Маша, и по ее щеке потекла слеза.

– Нет, не сердится, – сказала Алла и притулилась на стульчик рядом с Машей.

Машка легла ей на колени и горько заплакала. Как маленькая. Как маленькая испуганная девочка. Маша и была маленькой испуганной девочкой. Алла гладила ее по голове и говорила «ш-ш-ш».

На кухне сидели Димочка, Лиля и Екатерина Андреевна. Маратик оделся и ушел. Даже не поздоровался.

– Лиля, как ты могла? – выдавила Екатерина Андреевна.

– Что? Что я не так сделала?

– Зачем ты выбросила вещи Дины Матвеевны?

– А что на них смотреть теперь? Вечно вы всем недовольны. Я с ног сбилась – и похороны, и поминки на мне. А вам лишь бы страдать. Побегали бы с мое… И денег нет. Я откладывала – ремонт хотела сделать. А теперь какой ремонт? Все уйдет как в дыру.

Димочка вышел из кухни и пошел в комнату матери. Вышел с книгой и пакетом.

– Держи. – Он протянул книгу и пакет Алле.

Алла взяла книгу, большую, красивую, и прочла название: «Рецепты еврейской кухни».

– Спасибо. Только я не умею готовить, – сказала она.

– А ты не готовь. Книгу сохрани. И то, что в пакете. Потом Машке отдашь, когда она вырастет.

– А что там?

– Менора и мезуза.

– Хорошо, – сказала Алла.

На похоронах было немного людей. Пришли две пожилые дамы – давние подруги Дины Матвеевны, школьные друзья Димочки, которые помнили его мать, какие-то подруги Лили, которые Дину Матвеевну в глаза не видели. Был и скандал. Лиля заказала отпевание. Со священником и свечами. Чтобы было как у людей. Как положено.

Димочка увидел на лбу покойной матери бумажку с ликами святых, наклонился, поцеловал мать и снял бумажку.

– Моя мать никогда не была крещеной, – громко, на весь зал сказал он. – Она еврейка.

Священник покосился на Лилю, помолчал и тихо вышел.

Лиля прямо у гроба начала скандалить – про «людскую неблагодарность», «зря выброшенные деньги», «два дня беготни» и «еврейские штучки». Димочка морщился как от зубной боли.

Вдруг Алла почувствовала, что ее кто-то трогает за руку. Она повернулась – Маша. Бледная, худая. Маша улыбалась.

– Привет, – шепотом поздоровалась Алла.

– Привет, – ответила Маша, продолжая улыбаться. – Вот, держи. – Маша быстрым движением засунула Алле что-то в карман куртки.

– Это что?

– Бабушкины драгоценности. Я вытащила, пока мама не видела. – Маша сияла.

– А мне зачем?

– Сохрани. Потом мне отдашь, когда я вырасту. Ладно? Только маме моей не говори. Она отберет и выбросит на помойку. Как бабушкины платья. Только ты обязательно сохрани. Я, когда вырасту, найду тебя.

– А зачем меня искать?

– Мы с тобой больше не увидимся. – Маша перестала улыбаться.

– Почему, Маш?