Змеи и лестницы Платова Виктория

– Чаевые до сих пор никто не отменял, не так ли?

– Конечно. Продолжайте.

– Да нечего продолжать. После смены я отвез вещи. Конец истории.

– И куда именно вы их отвезли?

– На улицу Марата, дом двадцать два. Квартира… Номер я не помню, но, если стоять спиной к лифту, она будет справа. Первая, у лестницы.

– Этаж?

– Третий.

– Подъезд?

– Самый ближний к музею Арктики и Антарктики. Заблудиться невозможно.

– Кому вы передали вещи?

– Женщине. Брюнетка с длинными волосами, в солнцезащитных очках. Я еще удивился. На лестничной площадке было не слишком светло, к чему очки?

– В квартиру вас не пригласили?

– Конечно, нет. Я позвонил в дверь, та женщина ее открыла и взяла вещи. Всё.

– Она ничего вам не сказала?

– Поблагодарила и извинилась за причиненное беспокойство.

– А вы ни о чем ее не спросили?

– У нас не принято расспрашивать клиентов.

– Она ведь не совсем ваша клиентка, не так ли?

– Если бы я был следователем прокуратуры, возможно, и поинтересовался бы чем-нибудь. Но в нашей работе, чем меньше болтаешь, тем лучше. И вообще… Передача вещей не повод завязать беседу.

– Да, – вынужден был согласиться Вересень. – Чаевые передала вам она?

– Что вы прицепились к этим чаевым?

Вопрос с оплатой доставки почему-то сильно нервировал Кирилла, из чего следователь сделал вывод, что их размер был достаточно большим, чтобы не посвящать в детали дела вышестоящее руководство. Но их явно не хватило, чтобы ушлый портье скрыл манипуляцию с вещами от представителя правоохранительных органов.

– Еще раз уточним детали, Кирилл. Двадцать третьего утром звонил сам Лоденбах?

– Да. Во всяком случае, он представился Вернером Лоденбахом. Сказал, что занимает номер семнадцать. Как видите, тут все сходится.

– Он ведь немец, не так ли?

– И что?

– Просто пытаюсь понять, на каком языке вы общались. Вы знаете немецкий?

– Конечно, – на лицо Кирилла взбежала самодовольная улыбка. – А еще – английский. Немного говорю по-французски и по-испански. Могу объясниться на итальянском.

С таким счастьем – и прозябать в гостинице, пусть и четырехзвездочной, – мысленно удивился Вересень.

– Коплю деньги на Эм-Би-Эй, – как будто прочитав его мысли, сказал портье. – Мечтаю о Массачусетском университете. Но с Лоденбахом мы разговаривали по-русски.

Что такое таинственная аббревиатура Эм-Би-Эй, следователь уточнять не стал, – чтобы лишний раз не вызывать у поганца Кирилла чувство внутреннего превосходства. Наверняка какой-то хитро сделанный сертификат, дающий право выбиться из серой массы и примкнуть к интеллектуалам.

– Лоденбах беспокоился о вещах. Чтобы те не пропали. А говорил он с сильным акцентом. Но понять, чего он хочет, не составило труда.

Вещи. Такой парень, как Кирилл, наверняка, перетряс их всех, до последней нитки. Конечно, вряд ли хотя бы одна нитка застряла в этих акульих зубах, – для этого молодой человек слишком осторожен. Но поинтересоваться содержимым багажа Вернера Лоденбаха ему ничто не мешало.

– Расскажите мне о вещах, Кирилл.

– Каких вещах?

– Которые вы отвезли на Марата. Вы ведь собирали сумку в номере.

– Да не было там ничего особенного. Туалетные принадлежности, как я уже сказал. Несколько журналов… э-э… по экономике и финансам, на немецком и английском. И еще какой-то журнал. Я бы сказал – развлекательный.

– Специфически развлекательный? – уточнил Вересень.

Кирилл покраснел.

– Почему? Обычный. Про музыку, про кино. Такие любят подростки. Самих вещей было немного. Джинсы, свитер, две рубахи. Пара галстуков, шейный платок. Вроде все.

– Негусто.

– На четыре дня вполне достаточно.

– Ну, а какие-нибудь бумаги? Ежедневник, записная книжка?

– Нет.

– Ноутбук, планшет?

– Кто же оставляет в номере планшет? – искренне удивился Кирилл. – Такие вещи держат при себе.

– Ну, хорошо. А самого Вернера Лоденбаха вы видели?

– Вы разве не поняли? Вещи забрала женщина.

– Я не имею в виду тот день, Кирилл. Может быть, раньше? В гостинице?

И снова послышался акулий лязг.

– Один раз. Двадцатого утром, около девяти.

– Ведь это не вы оформляли его накануне. Не так ли?

– Да. Он заселился в другую смену, – вынужден был признать портье.

– Как вы поняли, что это именно Вернер Лоденбах?

– Он представился.

– Зачем?

– Ему нужно было передать письмо.

– Кому?

– Фамилия на конверте была странная. Похожая на венгерскую. То ли Барток, то ли Бартош. Ага! Арсен Бартош. Точно.

Вересень не слишком удивился тому, что портье помнит о не самых значительных событиях месячной давности: у человека, который владеет несколькими иностранными языками, отличная память по определению.

– Письмо у вас?

– Нет, конечно. Его забрали в то же утро.

– Кто?

– Видимо, тот человек, которому оно было адресовано. Арсен Бартош.

– Можете описать его?

Кирилл прикрыл глаза:

– Лет пятидесяти – пятидесяти пяти. Плотный. Седой. Очень хорошо одет. Похож на дона Корлеоне.

– На кого?

– Фильм «Крестный отец» с Марлоном Брандо видели? Вот он похож на главного героя. Я еще подумал тогда – настоящий мафиози. Серьезный человек. Не то, что этот Лоденбах.

– А что не так с Лоденбахом? – насторожился Вересень.

– Да нет… Все так. Не знаю, как объяснить, – вздохнул портье. – Понимаете, публика у нас солидная, номера дорогие. Простой смертный… да и бизнесмен средней руки позволить себе такой номер вряд ли сможет.

– А Лоденбах смахивал на бизнесмена средней руки?

– На человека, который не туда попал.

– В каком смысле? Он вел себя неуверенно? Неадекватно?

– Нет.

– Он чего-то боялся?

– Этого я тоже не заметил.

– Что же тогда?

– Это – мое внутреннее ощущение, понимаете? Вот этот Бартош смотрелся здесь естественно. А тот парень… Лоденбах… Не очень. Как будто официант решил прикинуться Джеймсом Бондом. Я ясно выразился?

Вместо ответа Вересень достал из внутреннего кармана фотокарточку, переснятую с паспорта утопленника.

– Это он?

– А есть какая-нибудь другая? Получше качеством?

– Все, что имеем.

– Не могу сказать точно, но, в общем, похож. А Бартоша я узнал бы сразу.

– Думаю, у вас еще будет такая возможность, Кирилл. Это ваш дон Корлеоне… Бартош… Не справлялся относительно Лоденбаха? Ничего не просил передать ему?

– Нет. Просто взял письмо и все.

– А кто-нибудь еще мог бы опознать Лоденбаха?

– Не знаю. Может быть, Олег… Олег Батов, бармен. Наши гости любят проводить время в баре.

– Где я могу его увидеть?

– Терраса верхнего этажа. Он сейчас там.

– Ну что ж, Кирилл. Спасибо за помощь следствию.

– А… что произошло? – наконец-то, портье задал вопрос, который должен был задать уже давно. – У Лоденбаха неприятности?

– Боюсь, что несовместимые с жизнью. Я оставлю вам свой телефон. Если вспомните что-то еще – звоните.

– Конечно. Но я рассказал все, что знаю.

– Это придется подтвердить документально. Мы вас вызовем, когда понадобитесь.

…Поднимаясь на лифте на шестой, самый верхний, этаж, Вересень думал о Кирилле. Портье, который так не понравился ему в начале беседы, оказался очень ценным свидетелем. Такие свидетели, с хорошо тренированной памятью, – настоящая находка для следствия. Осталось только навестить дом на улице Марата, двадцать два. Правда, возлагать большие надежды на этот визит не стоит: те, кто убрал Лоденбаха, наверняка позаботились о собственной безопасности. В пользу этого говорят солнцезащитные очки на брюнетке: легкий камуфляж, призванный сбить с толку, ведь иногда очки меняют лицо до неузнаваемости. Да и была ли она действительно брюнеткой? Не суть важно. Эта женщина, скорее всего, проходной персонаж, ее использовали с единственной целью: заполучить оставшиеся в номере вещи. Фигура Арсена Бартоша, который предстал перед Кириллом в своем истинном обличье, – куда интереснее. Запоминающееся имя, запоминающаяся внешность… Не так уж часто по родному городу Вересня разгуливают Марлоны Брандо! Будь этот тип чуть менее экзотичен, история выглядела бы достовернее. Что-то смущало Вересня и, лишь добравшись до шестого этажа, он понял – что Дон Корлеоне, Джеймс Бонд – все это смахивает на кино! А Вересень и сам не заметил, как оказался в первом ряду, с ведром поп-корна, который кто-то сунул ему в темноте. Этот кто-то — и есть владелец кинотеатра, а также – киномеханик, билетер и кассир в одном лице. И фильм, что идет сейчас на экране, снял тоже он. А теперь сидит поблизости – возможно, на том же первом ряду – и наблюдает за реакцией простодушного зрителя.

Оказавшись в баре, Вересень сразу понял, почему это место является таким популярным. Отсюда, с террасы, уставленной столиками, открывался роскошный вид на город. Перекличка куполов, дальних и ближних: Исаакий, Спас-на-Крови, Казань; тонкие шпили, протыкающие небо, – Адмиралтейство и почти незаметная Петропавловка; завораживающе четкая геометрия улиц, эх… Вот бы показать все это великолепие дурацкому парню! Мысль о Мандарине пришла в голову Вересня внезапно, и он попытался одернуть себя: Мандарин, хоть и необычный, но все же – кот. А котам совершенно наплевать на архитектуру, удобный лежак или чья-то дружеская шея, с которой можно свесить лапы, привлекают его гораздо больше. Да и сам Вересень явился сюда не для того, чтобы любоваться красотами. Бармен по имени Олег Батов – вот, кто его интересует.

Батов оказался довольно приятным парнем с соломенными, торчащими в разные стороны волосами. Каким-то чудом на этих волосах держалась шляпа с узкими полями; она же придавала бармену залихватский вид. Обе руки были зататуированы едва ли не до плеч: разноцветные, утопающие в цветах драконы свивались в кольца и исчезали под короткими рукавами футболки с надписью «NO HABLAR EN CLASE». Футболка показалась Вересню знакомой: пару лет назад точно такую же привез Иньеста – то ли из Барселоны, то ли из Бильбао. Перевод надписи, отпечатанной в столбец с десяток раз, звучал забавно: Не разговаривайте в классе.

– Вообще-то, мы открываемся через полчаса, – широко улыбнувшись, сообщил бармен.

– Очень хорошо. Значит, у нас будет время поговорить.

– Поговорить?

Вересень выложил на стойку удостоверение, и улыбка тотчас же сползла с лица Батова. Теперь он выглядел если не раздосадованным, то обиженным точно.

– Послушайте, я ведь уже все рассказал вашему товарищу.

– Какому товарищу? – Вересень был поражен.

– С такими же корками. Больше мне добавить нечего.

– И по какому делу вас беспокоил… как вы говорите, мой товарищ?

– Разве вы пришли сюда не из-за Крис?

– Из-за кого?

– Кристина. Девушка, которая заглядывала сюда иногда, – бармен щелкнул пальцами, чтобы подобрать наиболее обтекаемую формулировку. – Э-э… чтобы поболтать с клиентами.

– Нет. Меня как раз интересует один из клиентов. Вот этот.

Взяв фотографию, Батов несколько секунд вглядывался в нее. После чего равнодушно пожал плечами.

– Качество хромает, я согласен, – сказал Вересень. – Но другого снимка, к сожалению, нет. Присмотритесь внимательнее. Молодой человек, лет тридцати, темноволосый, спортивного телосложения. Вернер Лоденбах.

– Да хоть бы и Людвиг ван Бетховен. Люди приходят сюда расслабиться, выпить парочку коктейлей. Представляться, а уж тем более предъявлять для этого паспорт вовсе не обязательно.

– Значит, вы не помните этого человека. Он снимал здесь номер около месяца назад.

– Нет-нет, – драконы на руках бармена ощетинились. – Номера снимают ниже. А здесь просто проводят время в компании приятных людей и любуются городом.

– То есть, никакого отношения к гостинице этот бар не имеет?

– Имеет, конечно! Плоть от плоти, так сказать. И чужие здесь не ходят, что совершенно естественно. Только клиенты и их гости.

Вересень решил зайти с другого конца:

– А та девушка, о которой вы упомянули… Кристина?

– Она была гостьей.

– Чьей именно?

– Не кого-то конкретно, – Батов понизил голос и снова прибегнул к эвфемизму. – Гостьей отеля. Ну, вы понимаете… Иногда солидным людям приятно побыть в компании хорошеньких девушек.

– Это называется бордель? – так же шепотом спросил Вересень.

– Это называется эскорт-услуги. Вещь довольно обычная, – бармен подмигнул Вересню, и это могло означать только одно: «ну, что ты из себя целку корчишь, старичок? Все мы – взрослые люди, не первый день на свете живем, понимаем, что к чему». Раскручивать историю с эскорт-услугами совершенно бессмысленно. Это и впрямь обычная и часто практикуемая вещь, а – в случае с отелем «Викинг» – еще и защищенная от несанкционированных посягательств на самых верхах. Так что – лучше заткнуться и промолчать.

НЕ РАЗГОВАРИВАЙТЕ В КЛАССЕ!

– Так что же произошло с той девушкой, Кристиной?

– Несчастный случай. Выпала из окна три недели назад.

Никакой видимой связи девицы с Вернером не просматривалось, но Вересень насторожился.

– И каковы подробности?

– Несчастного случая?

– Да.

– Вродебы мыла окно, поскользнулась на подоконнике – и… – бармен присвистнул. – Двенадцатый этаж. Сами понимаете, шансов выжить у нее не было. Грустная история.

И странная, – мысленно добавил Вересень. Мыть окна в самом начале августе – еще туда-сюда, хотя большинство людей проделывает это весной и в предзимье. Но представить, что этим занималась девица, оказывающая определенного рода услуги состоятельным людям… Что-то здесь не складывается. Не выходит из дерьма ириска, как сказал бы капитан Литовченко.

– Я еще подумал тогда: что-то Крис не показывается. Неужели нашла своего принца? Даже порадовался за нее. А оно вон как вышло…

– Она искала принца? – удивился Вересень.

– Конечно. Она же девушка, а все девушки ищут принца. Чтобы тратить его деньги и ни в чем себе не отказывать.

– Тянет на жизненное кредо.

– У нее было другое кредо.

– Какое же?

– Пора валить. Но сначала – дождаться подходящего средства передвижения. Инкассаторская машина вполне бы подошла. Или поезд, перевозящий золотой запас карликового государства Андорра. Образно выражаясь, как вы понимаете.

– Я так понимаю, что вы были дружны. Если уж она делилась с вами сокровенным.

– Дружны – это громко сказано. Так, болтали иногда. О том, что с ней произошло, я вообще узнал от вашего коллеги.

– Имя коллеги не припомните?

– Погодите. У меня где-то валялась его визитка.

Бармен исчез из поля зрения следователя, и спустя минуту (Вересень потратил ее на изучение винной карты) на стойку вспорхнул кусок картона грязно-бежевого цвета.

РЕЧКАЛОВ ВЛАДИМИР АФАНАСЬЕВИЧ, – значилось в нем. Далее шло место работы Речкалова (прокуратура Калининского района) и несколько телефонов: служебный, домашний и мобильный. В унылой визитке не было никакого подвоха, да и фамилия показалась Вересню смутно знакомой. Нет, по работе они не сталкивались никогда, но вполне могли сидеть рядом на ежегодных отчетных собраниях личного состава.

– Я бы хотел взять ее, если вы не возражаете.

Из-под стойки раздалось нечленораздельное «угу-мм-м», но хозяин цветных драконов показываться не спешил. И Вересень снова принялся за винную карту. Ну и цены здесь ломят, прости господи! Бутылка самого дешевого вина стоила бы следователю половину месячной зарплаты. А чтобы вкусить все прелести вин подороже, пришлось бы взять потребительский кредит. Или вообще – влезть в ипотеку.

– Что-то случилось? – спросил Вересень, когда все сроки ожидания драконов вышли.

– Я – мудак.

Вересень, который слышал в своей жизни и не такие откровения, не особенно удивился.

– Вылезайте-ка. И объясните, что произошло.

Наконец-то возникший на горизонте бармен был явно огорчен.

– Нашел здесь у себя одну бумажку. Которую должен был передать. Совсем из головы вон…

– Может, еще не поздно?

– Поздно, – шляпа на голове бармена закачалась и съехала на затылок. – И ничего с этим не поделаешь.

– А что за бумажка?

– Записка. Крис попросила меня передать эту чертову записку одному человеку. Здесь, в отеле.

– Кому-то из персонала?

– Не смешите.

– Речь шла о постояльце?

– Скорее всего. Она написала ее при мне. Да, теперь я точно вспомнил. Она стояла ровно там, где стоите сейчас вы. Заказала пятьдесят грамм водки и попросила листок бумаги.

– Когда это произошло?

– Месяц назад. Да, точно. Двадцатого июля.

В нос Вересню ударил едва слышный запах ванили. Это не было связано с атмосферой бара, в которой были разлиты совсем другие ароматы – кофейных зерен, сигар и трубочного табака. Это был личный маркер следователя: если ноздри щекочет ваниль – будь внимателен и предельно собран, тебя ждет незапланированное открытие. Та самая случайность, что может сыграть на руку следствию.

– Странно. Вы забыли передать послание, но точно помните день и обстоятельства, при которых оно было написано.

– Ничего странного, – бармен хрустнул пальцами. – В тот день, утром, у меня угнали тачку. А я на ней и недели не откатался, в долги влез, чтобы купить.

– Красный BMW-кабриолет? – зачем-то спросил Вересень.

– Издеваетесь?

– Просто уточняю марку машины.

– Так вы и тачками занимаетесь?

– Иногда.

– Моя была попроще. «Шевроле-Авео» в базовой комплектации. Может, посодействуете в поиске? А то местные сыскари не чешутся. Говорят, слишком много угонов этим летом, и я у них не единственный.

– Давайте вернемся к двадцатому июля.

– А чего возвращаться? Черный день в моей жизни. Пять часов просидел в ментовке, давал показания и всякие бумажки заполнял. Хотел вообще отгул взять, не было никакого желания на работу идти. Но одному в четырех стенах сидеть – еще хуже. Короче, настроение у меня в тот день было на нуле. Только о своей ласточке и думал: какая сволота ее увела. А тут Крис с запиской. У нее настроение тоже было неважнецкое, так что по стопарику мы с ней хлопнули на пару. Вообще-то, я на работе никогда не пью, но тут…

– А почему у нее было неважное настроение?

Батов почесал затылок, отчего его шляпа соскользнула на лоб и закачалась на жестких, как проволока, волосах.

– Принц сорвался, я так думаю. Накануне она сидела с каким-то чуваком. И ушли они вместе. А в тот день она кого-то ждала. Причем кого-то конкретного. Точно! Она ждала.

– Откуда вы знаете? Она сама вам сказала?

– Нет, конечно. Но понять было несложно. Несколько раз к ней подкатывались какие-то деятели. Но она их довольно быстро отшила.

– Обычно она так не поступает?

– Обычно – нет. Недотрогам здесь не место. Только я вам ничего не говорил.

– Само собой, – кивнул Вересень. – И как долго она ждала?

– Так. Пришла она в семь и просидела чуть больше часа. Заказала лонг-дринк, а водку попросила уже у стойки. Я, конечно, не сдержался и выложил историю с моей ласточкой. И сказал, что день выдался паршивый.

– А она?

– Посочувствовала, но в тему не особенно вникала. Понятное дело: тут свои гондурасы чесать не успеваешь, где уж за чужими уследить. А перед тем, как бумагу попросить, Крис заявила, что как бы все не начиналось, все равно кончится паршиво. Как тот день.

– Записка все еще у вас?

– Да. Я потому и вспомнил, что на нее наткнулся. Голова была совсем другим забита, вот и не передал вовремя.

– Давайте ее сюда.

Сложенный вчетверо листок бумаги перекочевал в руки Вересня, а запах ванили стал таким острым, что разом вытеснил все другие запахи.

№ 17 — было написано в верхнем правом углу.

– Что это?

– Номер, в который я должен был отнести записку. Что же еще?

– А почему она сама не сделала этого?

– Может, не хотела видеться с человеком из семнадцатого номера. Или, наоборот, хотела, а того не оказалось на месте. Может, именно его она и ждала.

– Вернер Лоденбах. Человека из семнадцатого номера звали Вернер Лоденбах. Именно о нем я и спрашивал с самого начала.

– Можно еще раз взглянуть на фото?

На этот раз бармен изучал снимок намного дольше.

– Вспомните, не с ним ли была ваша подруга накануне? Это важно.

– Накануне бар был забит под завязку. У меня минуты свободной не было, где уж тут посетителей изучать. Но вроде похож.