Эмблема с секретом Корецкий Данил

Ницца

Дам звали Кристина и Юлия. Блондинка и брюнетка. Две молодые учительницы из Москвы. Одна репетиторствует на дому, вторая преподает французский в какой-то гимназии в Химках, оттуда, видимо, и акцент. Мужья вроде бы успешно занимаются бизнесом в душной Москве, а дорогих супружниц отправили проветриться на Лазурку… Похоже, это «облагораживающая» легенда: живут они в захудалом пансионате, в автомобилях по индивидуальным экскурсиям не разъезжают, приглашение на яхту заглатывают, как голодная щука блесну, а на роль гида охотно выбирают никчемного немца… Отставить! Что это я так о себе? Короче, на жен олигархов они не очень похожи. Впрочем, какая разница? Спортивные, налитые, как торпеды, симпатичные, раскрепощенные девицы… Особое уважение вызывает тот факт, что они знакомы с творчеством писателя Зигфрида Майера – читали все его, мои то есть, книги! Включая что-то там про откровенный секс в невесомости. По-моему, они перепутали меня с Генри Миллером.

Ну да ладно.

Я выполнил свое обещание и проводил их к Замковой горе, где высокий гид с поднятой на указке зеленой ленточкой, рассказывал русской группе, как герцог Бервик со своей дюжиной дюжин мортир, сровнял в 1706 году замок Ниццы с землей. А что, сто сорок четыре пушки – это мощная сила! Но девчонок исторические факты не интересовали, поэтому мы прошли мимо, на замковое кладбище. Чистые аллеи, ухоженные могилки, аккуратные, без излишеств памятники…

– Как в хорошем парке! – воскликнула Кристина. – И на кладбище не похоже…

Блондинка была более непосредственной, чем брюнетка. Высокая, плотная, обтянутая розовой блузкой грудь вызывающе торчит вперед, короткие красные бриджи открывают мускулистые икры, красные босоножки, красный лак на ногтях… Прямо этюд в алых тонах! Вот она подбежала к очередному памятнику, прочитала табличку.

– Герцен! Удивительно! Тут же богачи жили… А он за бедных боролся, журнал этот издавал… «Колокол!» Как же он на Лазурке-то оказался? Непонятно!

– Так он же здесь не жил, а умер! – попыталась оправдать Герцена Юля. На ней обтягивающая оранжевая маечка, и белая юбочка, едва прикрывающая ягодицы. Она весит килограмм на десять меньше подруги и ее нижние конечности не имеют явно выраженной мускулатуры, что лично мне милее и приятнее.

– Но перед смертью он здесь жил! – настаивает Кристина, и ей нельзя отказать в логике. – Бедный революционер среди графов и князей! Как так?

– Да, странно, – соглашается Юля.

Эх, милые девочки! И «буревестник революции» товарищ Горький живописал беспросветную жизнь угнетенного самодержавием рабочего класса, проживая на острове Капри, одном из самых дорогих курортов мира. Сам вождь мирового пролетариата товарищ Ленин, бедствуя и мыкаясь по заграничным ссылкам, ухитрялся играть в знаменитом казино в Монте-Карло, до которого отсюда всего около часа хорошей езды… Ему там даже памятник поставили, правда своеобразный: «Промывание мозгов» называется – несколько ленинских голов соединены змеевиком, вроде как от самогонного аппарата… Так что в отечественной истории много интересного и непонятного! Но что об этом может знать Зигфрид Майер? Он и по-русски-то ни бельмеса не понимает!

Поэтому я иду и молча слушаю щебет своих спутниц.

– Ну как он тебе? – спрашивает Кристина, конспиративно стараясь не смотреть в мою сторону.

– Ничего, – вяло отвечает Юля. – Но какой-то мрачный…

Откуда такой пессимизм, красотка? Больше жизни! Я самый веселый человек на земле. Особенно если влюблен… Но, раз создалось такое превратное впечатление, надо исправляться!

– Мы не в России, случайно? – оскаливаю я все тридцать два зуба и тычу пальцем в вывеску: «Сталинградский бульвар».

Девушки непонимающе пялятся на стену углового дома, потом до них доходит.

– Значит, уважают нас! – восторгается Кристина. – А вон, смотри, русское бистро! Давай признаемся нашему ухажеру, что мы голодны. Мне уже надоело жрать багеты по четыре евро, хочу пельменей под водочку. Ты как, Юль?

Юля тоже хочет исконной русской еды – пельменей и водки. Удивительно: они два дня как из Москвы, когда успели так соскучиться по русской кухне?

Выслушав предложение перекусить, изложенное на химкинском диалекте французского, я качаю головой.

– Ни в коем случае! Я приглашают вас в ресторан совсем другого класса! «Ротонда», слышали? Лучший ресторан побережья!

Учительницы многозначительно закатывают глаза: мол, да, конечно! И мы дружной компанией движемся к стоянке такси.

– А сколько вам лет, Зигфрид? – бестактно брякает Кристина.

– Тридцать шесть, – не моргнув глазом честно отвечаю я. Точнее, не честно, а искренне. Честность здесь ни при чем, потому что пятый десяток я разменял три года назад. И добавляю:

– Скоро будет!

Тут же перехожу в контратаку:

– А вам сколько?

– А мне… Двадцать пять!

«Ну да, конечно… Носогубные морщины оформляются к тридцати, а глубоко прорезаются к тридцати пяти. И «гусиные лапки» в углах глаз… Так что мы, пожалуй, ровесники, милочка! Причем я скинул себе восемь лет, а ты – все десять, если не больше…» – так думаю я, возмущаясь современной молодежью.

А вслух говорю:

– Такие молодые девушки нуждаются в поддержке и советах зрелого мужчины!

Кристина наклоняется к подруге и, понизив голос, говорит по-русски:

– На фиг мне его советы? Вот бабки – другое дело!

Они цинично смеются.

– Вас? Вас? – с глупой улыбкой спрашивает недотепа-немец. Но тут останавливается такси, и разговор сворачивается.

Через десять минут подъехали к «Негреско». Вымуштрованный швейцар узнал меня и помог дамам выйти из машины.

– Вас ожидает один англичанин, месье, – сказал он.

Это был, конечно, Алекс. В легком белом костюме и светло-голубой тенниске, он занял столик рядом с музыкальным автоматом, похожим на старинный шкаф, который стоял здесь, видно, еще со времен Фрэнсиса Скотта Фицджеральда и «эры джаза». Автомат, к счастью, не работал. По другую сторону от нашего столика возвышалась позолоченная колонна. В этом рассаднике пафоса и китча – пестрые карусельные лошадки, розовые диванчики, напоминающие секундантов официанты – средний счет содержит три – четыре нуля. Впечатления девушек выразил возвышенный штиль Кристины:

– Блин, Юлька, как нас сюда пустили?

На что та незатейливо ответила:

– Значит, мэны у нас крутые!

Наверное, услышав английские слово, британец обаятельно улыбнулся и поднялся навстречу, галантно поцеловал девушкам ручки.

Я представил высокие обедающие стороны друг другу:

– Алекс из Лондона, специалист по промышленной резине. Кристина и Юлия, учительницы французского из Москвы…

– Я не просто учительница! – гордо передернула плечами Кристина. – Я еще переводчик!

– Объясняю: она переводит деньги мужа, – скромно улыбнулась Юлия. – На шмотки, украшения, косметику…

– Неправда! Я, наоборот, помогаю ему в бизнесе! Он иногда направляет ко мне своих партнеров из-за рубежа, ну и документацию всякую…

– Очень интересно. А кто ваш муж? – вежливо поинтересовался Алекс.

– В какой-то оборонной фирме, я толком и не знаю.

Юлия закатила глаза.

– Короче, он тоже переводит деньги. Только государственные.

Все рассмеялись, в том числе и Кристина. Я сразу заметил, что между нею и Алексом что-то промелькнуло, как искра пробежала. По крайней мере со стороны англичанина. Не знаю, возможно, в русских девушках и есть что-то от столь любимого им барокко. С его вычурностью, излишествами и аффектацией. Возможно, Кристина чем-то напоминала ему собор Святого Петра – высокая грудь, струящиеся золотистые локоны… И – да! – этот чудовищный старофранцузский язык! Во всяком случае, на лице Алекса появилось голодное и даже несколько хищное выражение. Я списал бы его на обычный аппетит, но Алекс под столом наступил на мою ногу и показал глазами на Кристину. Я понял. Что ж, бери ее, друг, уступаю без борьбы, дуэлей и прочих глупостей.

Однако мы пришли сюда обедать. Лично я проголодался. А когда я голоден, я в первую очередь думаю о еде… Кстати, в африканской Борсхане, где я также имел счастье бывать, такие разные ценности, как «девушка» и «бифштекс», могут быть объединены в одну понятие – например, «бифштекс из девушки». Но я не поклонник борсханской кухни. И борсханских обычаев тоже. К тому же иногда я решительно против всякого рода интегрирования, особенно если речь идет об объединении удовольствий – их я предпочитаю раздельно. Все-таки два удовольствия лучше одного. А три – еще лучше…

Мы читаем меню в кожаных переплетах. Очень подробные описания блюд, например: «Каре ягненка, выращенного на прованских травах, замаринованного в альпийских специях и бургундском вине, поджаренного на дубовых углях с добавлением…» Короче, не хватает только имен и родословных – самого барашка, хозяина, который его вырастил, и повара, который его приготовил… Девушки сглатывают слюну. Я, признаться, тоже.

– Все-таки молодцы лягушатники, не зря столько голов в революцию посрубали, не зря столько крови пустили, – ерничает Алекс. У англичан и французов взаимная нелюбовь, восходящая, наверное, еще к Столетней войне. Поэтому вывод его предсказуем:

– Зато насчет красиво и вкусно пожрать – первые в мире!

Он сидит, уткнувшись в винную карту, и потряхивает ногой, обутой в элегантнейшую мокасину от Тестони. Пижон! Производит впечатление на наших дам. Самое удивительное, что в моей московской гардеробной стоит пара таких же точно мокасин, такого же светло-серого цвета, одни из моих любимых. Кажется, даже размер совпадает. Хорошо, что я не обул их в эту поездку.

При слове «революция» девушки даже оторвали глаза от меню.

– Это ужасно! – восклицает Кристина. И непонятно, что она имеет в виду: цены или государственные перевороты.

Юля более прямолинейна.

– Кровь не повод для шуток! – Она смотрит обиженно и с укоризной, словно Алекс только что предложил ей зарезать… нет, не барашка, а какого-нибудь французского министра. Или хотя бы обслуживающего нас официанта.

– Революция – очень плохо! Мы это испытали на себе!

Молодцы девчонки! Вот что значит вбитые в головы азы политграмоты и антагонизм к иностранцам! А может, у Юлии были предки-дворяне, пострадавшие в годы «красного колеса»? Есть в ней некий флер врожденного благородства…

– Вы делали революцию, чтобы вашим аристократам и миллионерам стало плохо, – кривит губы Алекс. – И вам это удалось. А французы делали революцию для себя. Чтобы всем стало хорошо. В этом вся разница!

По-моему, он просто прикалывается.

Точно! Алекс отложил винную карту и обаятельно улыбнулся. Улыбаться он умел, я уже говорил.

– Как-то слишком сложно, – призналась Кристина, пряча глаза. По-моему, она просто не успевала переводить. Или не знала каких-то слов.

– Но нам тоже хорошо! – не сдавалась Юлия. – Мне вот хорошо!

– Конечно. В этом благословенном месте всем хорошо, – дипломатично заметил Алекс.

Юлия упрямо наморщила тонкий носик.

– Мне и на родине хорошо! – патриотично сказала она и зачем-то оглянулась. – А вам разве не нравится Москва? Ну скажите, разве там плохо?

Она обратилась почему-то ко мне.

Зигфрид Майер развел руками:

– Никогда не был в Москве. Слышал, что это прекрасный город. Э-э… Икра, водка, медведи… Очень доброжелательные люди…

Вот честное слово, давно так не врал.

– Медведи у нас только в зоопарке, – настороженно уточнила Юлия. – Но мы всем довольны. И не нужно нам никаких революций!

– И рестораны у нас не хуже этого! – неожиданно вставила Кристина.

Браво, соотечественницы! Я вами горжусь!

– Смотри не завирайся, – по-русски процедила Юлия. – В какие такие рестораны ты ходишь?

– А чего? Водил меня один в «Порто»… Они все равно ничего у нас не знают, – с очаровательной улыбкой огрызнулась Кристина. – Будем мы сегодня жрать или нет? Я бы уже и багет проглотила!

Эх, милая, так говорить нельзя! Если девушке все равно что есть – фастфуд или изысканные деликатесы, то ее будут кормить только гамбургерами и картошкой фри! Конечно, не такие джентльмены, как мы. Да и то, по большому счету, мы делаем красивый праздник для себя. А то, что и вам перепадают частицы радости, это… гм, побочный эффект…

Алекс подал знак официанту, стоявшему неподалеку с видом робкого влюбленного. Мы сделали заказ: мусс из фуа-гра с сотерном, свежевыловленный сибас-гриль, утиная грудка прожарки «медиум вел», бутылочка бургундского с виноградников Комт Лафон и к ней сухой козий сыр «кротен», который нам настоятельно рекомендовал сомелье. Сыр принесли наколотый наподобие щебенки и такой же примерно твердости.

– Булыжник – орудие пролетариата, – изрекла Юлия.

Хотя она мыслила стереотипами, но мне определенно нравилась. И дело не только в такой абстракции, как шарм и флюиды. Сквозь веселенькую маечку проглядывали твердые соски, а под узкой крохотной юбкой скрывались ягодицы поистине классического, эллинского совершенства, что наглядно подтверждали щедро открытые остальные части тела.

Ну а что касается сыра, то чем суше «кротен», тем, как известно, он лучше. Официант с гордостью продемонстрировал нам облепленный плесенью молоток, которым разбивал сырную головку, – так в мусульманской провинции родители невесты демонстрируют след крови на брачной простыне.

Обед прошел превосходно. Ближе к десерту созрело решение отправиться на яхте в соседний городок Болье-сюр-Мер, знаменитый своими виллами и живописными лагунами. Если, конечно, девушки не будут против… Кристина с Юлией не были против, они только подкатили глаза и сказали: «Вау!»

Я попросил официанта вызвать такси, но Алекс воспротивился: «Тут недалеко стоянка, там дешевле!» Вот что такое настоящая британская скупость! А я удивился, что новый друг легко отдал триста евро за бутылку «Мерсо шарм» 2001 года… Но натура свое все равно берет, пусть и в мелочах: на разнице в три-пять евро он и прокололся! Что ж, на стоянке так на стоянке, какая разница? Тем более что я сам тоже стараюсь не садиться в ждущий именно меня таксомотор… А вдруг его специально подставили?

Я прошептал пару фраз на ухо официанту, и через пару минут он с улыбкой вынес объемистый бумажный пакет. Девушки заинтригованно переглянулись, и даже Алекс приподнял свою аккуратно подстриженную бровь.

Стоянки здесь на каждом шагу, мы прошли двести метров в сторону, противоположную цели нашего маршрута, сели в новенькую «Рено лагуну» и через десять минут прибыли в марину.

1 августа 2011 г.

Н-ский ракетный полк стратегического назначения

К вечеру стало прохладно, из лесного массива ощутимо тянуло холодом. Поэтому плащ-накидка лишней не будет. Да и нести караульную службу в белые ночи не так утомительно, и кормят неплохо, и беспощадной дедовщины нет. А до Холмска всего полтора часа на автобусе, это тебе не в сибирской глухомани куковать! К тому же профессию редкую получил, на гражданке без работы не останется. Можно сказать, со службой повезло. Разве что прапорщик Елисеев придирается, когда выпьет. Вначале ничего – улыбается, поет: «Тополя, тополя… И, как в юности вдруг, вы уроните пух на ресницы и плечи подруг…»

А потом начинается: «Не так стоишь, не так докладываешь, головной убор не так надет!» Но это ненадолго, через пару минут как будто тумблер назад перещелкнули – снова улыбка, и снова все вокруг друзья: «Тополя, тополя…»

Про тополя он не просто так поет, тут у вполне мирной песни особый смысл. Потому что прапорщик, как и все остальные, служит в полку «Тополей» – передвижных ракетных комплексов стратегического назначения. Вон выдвигаются на боевое дежурство три огромных восьмиосных «МАЗа», каждый несет здоровенную елду – двадцать два метра в длину и два в диаметре, – это контейнер, а внутри трехступенчатая ракета весом сорок пять тонн, которую если врагу под шкуру загнать, то мало не покажется… «МАЗы» медленно и плавно двигались по проселку – почти двухметровые колеса сглаживали неровности и рытвины. А Васька Федотов научился эту громаду водить, а к концу службы так навострится, что его на любом карьере с руками оторвут! Водил на «МАЗы», «БелАЗы» и «КрАЗы» не хватает, а платят на карьерах огроменные бабки!

Рядовой Федотов удовлетворенно поправил на груди автомат и посмотрел, как чудовищные машины разъезжаются и въезжают в лес, каждая по своей просеке. Сейчас они затеряются на тысяче квадратных километров района боевого патрулирования – попробуй их уничтожить: хрен попадешь! Тем более что там передвигается еще полтора десятка таких же монстров да десяток стоит в «Кронах» в полной боевой готовности! В случае чего такой ответ дадим америкосам – от их хваленых небоскребов только камни останутся!

Три «Тополя» скрылись в лесу. Федотов продолжил обход территории. Он хорошо знал свои задачи. Основная – обнаружить разведывательно-диверсионную группу противника, оказать ей противодействие и поднять тревогу. РДГ – самая реальная опасность для «Тополей». Потому по периметру части работают противодиверсионные группы нашего спецназа, на подходах стоят скрытые видеокамеры и тревожные датчики. Но если враг все же просочился, то задача часового – стать на его пути последним рубежом… Только хрен они сюда пройдут! Хотя в кино всякие чудеса показывают… Например, «Миссия невыполнима», а ее все же выполняют! Конечно, кино есть кино, только раз на экране такое бывает, то и в жизни вполне может произойти. Потому у Федотова патрон в патроннике и предохранитель сдвинут на «автоматический огонь»…

Впереди стоят неказистые сооружения с двухскатной крышей – это и есть «Кроны». Они похожи на обычные гаражи для каких-то там «Жигулей», только побольше. Но ворота все равно узкие, так что загнать туда задом «Тополь» дело непростое, сколько он тренировался, а все равно каждый раз спина потеет… Но все загоняют: и Витек, и Петька, и Федя-Убей-Медведя… Стоит там комплекс на домкратах – вывешенный, отъюстированный, готовый к пуску… Если надо – включится механизм, крыша разойдется, ТПК[7] поднимется, отстрелят крышку, ракета вылетит из гнезда и помчится по заданному маршруту. А с виду захудалый гаражный кооператив на окраине города… Надо обойти его с тыльной стороны, посмотреть – все ли в порядке…

Федотов приблизился к крайней «Кроне», как вдруг наверху раздался резкий скрежещущий звук. Он отскочил, вскидывая автомат: такого звука здесь и сейчас быть не могло! При штатной ситуации, разумеется. Но то, что он увидел, настолько выходило за пределы штатной ситуации, что он окаменел: крыша «Кроны» медленно расходилась! Значит, включен пусковой механизм, за одним действием произойдет другое, потом третье, не пройдет и пяти минут, как произойдет пуск! Несанкционированный пуск, потому что никакого предупреждения по громкой и радиосвязи не было и даже тревожный ревун не включен!

Федотов схватился за рацию, нажал кнопку вызова:

– Гора, я «восьмой», на «Кроне»-6 раздвигается крыша! Причина неизвестна! Повторяю, на «Кроне»-6 раздвигается крыша! Не знаю почему! Повторяю…

Дежурный по части что-то спрашивал, но он не понимал и продолжал кричать одно и то же:

– На «Кроне»-6 раздвигается крыша! Крыша раздвигается сама по себе!

Дежурный сообщил о происшествии командиру полка, тот по экстренной связи доложил в штаб дивизии…

Часовой Федотов смотрел, как крыша раздвинулась окончательно, и в ангаре что-то зашевелилось. Он даже боялся подумать о том, что это может быть. Но происходящее не давало оснований для иллюзий: медленно и неотвратимо в небо поднималась толстая, с тупо закругленным концом громада пускового контейнера.

– Скорей! Скорей! – кричал он в замолкшую рацию, забыв, что пробуждение «Тополя» номер шесть отражается на приборах командного пункта. О часовом все забыли. А известие о чрезвычайном происшествии поднималось все выше и выше по ступеням управленческих структур. Линии связи Ракетных войск стратегического назначения раскалились. Секунды складывались в минуты, наконец информация достигла штаба РВСН.

– Отключить энергопитание! Основное и резервное! – наконец раздалась команда с самого верха управленческой пирамиды. Причем ее спустили напрямую в полк, продемонстрировав, что военная бюрократия умеет быть разворотливой и быстрой, впрочем, как и любая другая, когда огонь разожжен прямо под ее задницей.

«Елда» выпрямилась, уставившись прямо в зенит. Раздался грохот пиропатронов, и крышка контейнера отлетела в сторону, тяжело ударившись об землю.

Нервы Федотова не выдержали, он развернулся и бросился прочь, подальше от страшного места, которое вот-вот должно было стать точкой начала Третьей мировой войны. Бежал он, не чуя ног и не глядя по сторонам, и, конечно, по закону подлости споткнулся и упал, разбив нос и губы. Перевернувшись на спину, он приподнялся на локтях и с замиранием сердца взглянул на пусковую трубу, из которой с секунды на секунду должна была вырваться окутанная клубами пламени ракета. Но ничего подобного не происходило. Минута, вторая, третья… Срез ТПК оставался чистым, четко выступая на фоне серого неба. И он интуитивно понял: обошлось, больше ничего не произойдет. Так и получилось.

Через двадцать минут сел первый вертолет с особистами и военными следователями, а потом понаехало столько начальства, сколько никогда не видел замаскированный в лесном массиве полк. И всем рядовой Федотов докладывал о мельчайших подробностях происшествия, потому что он был единственным человеком, который визуально наблюдал картину ЧП. И, в конце концов, он первым поднял тревогу. Федотов стал героем, полковники и генералы жали ему руку и обещали отпуск. На разбитое лицо рядового внимания не обращали – кого интересуют такие мелочи?

7 августа 2011 г. Вечер

Залив Ангелов. Борт прогулочной яхты

С открытой воды сверкающая огнями Ницца была видна как на ладони. Дул свежий двухбалльный ветер, и мы шли под парусами. Один из угрюмых матросов стоял за штурвалом и вполне справлялся со своими обязанностями: электроприводы автоматически управлялись с такелажной оснасткой. Его напарник обслуживал красиво сервированный, под крахмальной белой скатертью стол. Увидев захваченную мной «Вдову Клико» и корзинку с клубникой, Кристина и Юлия восторженно зааплодировали:

– Спасибо, мальчики! Красиво жить не запретишь!

– Давайте выпьем за продолжение знакомства! – Алекс сам откупорил шампанское, при этом будто случайно щедро облил девчонок пеной. Те радостно завизжали. И в узкие длинные бокалы он налил от души – так что пена через край побежала на выдраенную палубу. Так «гуляют» мои соотечественники, а не сдержанные бритты…

– За продолжение!

Девушки сноровисто выпили, и Кристина по-русски спросила:

– Юлька, а чего мы в мокром-то сидим?

– Дуры потому что!

В мгновение ока девушки сбросили и так не слишком тяжелые наряды, оставшись в символических стрингах: крохотный треугольник впереди и два шнурочка – вокруг талии и между ягодиц…

– Музыку включай, музыку! – закричала Кристина.

– Секундочку, мадемуазель, – кивнул Алекс и нажал кнопку.

Я ни секунды не сомневался, что «русский прием» на его яхте будет озвучен чем-нибудь из Мусоргского. Не ошибся. Над заливом Ангелов полился неторопливый напев интермедии, будто сам Модест Петрович, тяжело ступая, ходил по нашей тисовой палубе, всматриваясь в… О да. Смотреть было на что. Во времена Мусоргского, если не ошибаюсь, женский купальный костюм состоял из глухого платья ниже колен, панталон и специальных туфель. Да, и еще чулок! Так что для великого русского композитора наши дамы были не просто голыми, а голыми совершенно бесстыдно и вызывающе. Интересно, какую бы музыку он написал, разглядывая наших нимф? Боюсь, что совершенно разнузданную и бесстыдную.

– Какая-то странная у вас группа! – Кристина выпила второй бокал. – Они что, так и будут по клавишами барабанить? И как нам танцевать?

– Извините, – галантно улыбнулся Алекс. – Кажется, я просто перепутал диски. Сейчас подыщем что-нибудь другое.

Скучную классику сменил веселый хип-хоп.

– О! То, что надо! – одобрила Кристина и вцепилась в англичанина, как самка богомола в самца. – Приглашаю на белый танец!

Они сплелись в объятии и принялись медленно раскачиваться, не очень-то стараясь попасть в такт. Руки Алекса жадно ощупывали крепкие бедра и выпуклый зад партнерши. Она в свою очередь запустила ладонь ему под рубашку. Какое бесстыдство! Танец и музыка были для них просто предлогом для тесного телесного контакта! Я пригласил Юлию, чтобы собственным примером устыдить эту распущенную парочку… Но подавать пример целомудрия, когда держишь в руках обнаженное и податливое женское тело, очень трудно, даже для такого аскета, как я. Тем более что Юлия обхватила мою шею руками и подставила губы. Что мне оставалось делать? Прыгнуть за борт и бежать, опозорив всех немецких мужчин? Да и российских тоже, если моя легенда когда-нибудь будет раскрыта? Ни в коем случае, на такое я пойти не мог! Но, честное слово, я просто хотел обозначить вполне невинный дружеский поцелуй и не моя вина, что Юлин язычок, сохранивший вкус шампанского и клубники, вдруг каким-то образом оказался у меня во рту и принялся тереться о мой собственный… Можно ли винить пропустившего удар боксера за то, что он оказался в нокдауне и плохо контролировал происходящее? Вы как хотите, но я бы его не осудил!

Словом, яхта бодро шла на восток, огибая Ниццу и Вильфранш… В черном небе то и дело появлялись яркие огни, двигающиеся в разных направлениях. Но это были не НЛО, а взлетавшие или заходящие на посадку самолеты. А мы… Мы танцевали на палубе, как бы ни называли этот танец завистники и ханжи с других судов, если они рассматривали нас в бинокли. Натанцевавшись и тяжело дыша, то ли от усталости, то ли от возбуждения, мы с Алексом повалились в шезлонги, потягивая ледяной «Дайкири», а девчонок заставили дефилировать перед нами, как моделей на кастинге.

Вопреки «нокдауну» (а может, благодаря ему) я убедился, что не ошибся насчет Юлиной фигуры. Психея по сравнению с ней проигрывала настолько же очевидно, насколько известная светская львица проигрывала не менее известной скандальной балерине. Кристина тоже смотрелась неплохо, но как-то тяжеловато… Ее икры напоминали ножки рояля, широкие запястья и щиколотки – тоже на любителя. К счастью, именно таким любителем Алекс и оказался: он не сводил с нее глаз, голодный блеск которых заставил меня снова вспомнить дикие обычаи Борсханы…

– Спасибо, Зиг! – Алекс расчувствовался и протянул мне руку. У него была крепкая тяжелая ладонь. – Ты здорово украсил мой отпуск! Кстати, ты не похож на немца. Они скупые, педантичные и никогда не приносят с собой шампанское!

Я засмеялся.

– То же самое я думал о тебе. Ты не похож на чопорного англичанина…

Алекс тоже рассмеялся.

– Точно! Мы ведем себя, как подгулявшие русские!

Я поперхнулся коктейлем.

«Почему именно русские? Что это – случайность или зондаж?!»

Но англичанин уже сменил тему.

– О! У нас даже часы одинаковые! – воскликнул он, глядя на мое запястье.

Верно. Я в очередной раз поразился совпадению: мы носили одинаковую модель «Breitling» – «Navitimer 1461». Один из самых точных и неубиваемых механизмов в мире, даже знаменитым «Patek Philippe» до него далеко. В случае необходимости их можно надеть на кулак и использовать в качестве кастета. Хотя с учетом стоимости это должна быть крайняя, жизненно важная необходимость.

– Ничего удивительного! – пожал плечами я. – О таких часах, как и о «Феррари», мечтает каждый мужчина. Только не каждый может себе их позволить…

Прогулка удалась на славу. Мы неплохо нагрузились ромовыми коктейлями, которые мастерски готовил угрюмый матрос, не обращающий на раздетых девушек ни малейшего внимания, как, впрочем, и они на него.

Время летело незаметно. Пощелкивала автоматика, выбирая наиболее выгодный угол парусов, ветер наполнял плотную парусину, яхта ходко шла в черной ночи, по черной воде, вдоль черного берега, под черным небом. Правда, и прибрежная полоса, и небо были испещрены точками огней: то ли это отражались в воде звезды, то ли, наоборот, огни курортных поселков отражались в небе. Не важно. Все равно все было хорошо.

7 августа 2011 г. День

Стратосфера, борт стратегического ракетоносца

Вверху небо синее-синее, как бы переспевшее, выше и вовсе начинается вечная ночь. Внизу – бездна, замаскированная облаками. По белой вате стремительно несется хищная тень с острым носом и скошенными к фюзеляжу крыльями. Вроде только стартовали с базы под Саратовом, а уже Екатеринбург…

– «Каскад», я «866», вхожу в вашу зону, эшелон пятнадцать тысяч.

– Вижу вас, «866». На эшелоне девять пятьсот под вами гражданский «Ил», встречным курсом.

– Понял, «Каскад». Не плевать, окурки за борт не бросать. А то сшибем ненароком…

Прянишников, командир экипажа, улыбнулся под кислородной маской. Шутка. С таким превосходством юморит капитан восемнадцатипалубного круизного лайнера над болтающимся далеко внизу рыбацким сейнером. На самом деле стратегический бомбардировщик «Ту-160», или «Белый лебедь», как называют его пилоты, лишь немногим превосходит габариты пассажирских самолетов. Да и то не всех. Другое дело, что он способен превратить всю раскинувшуюся внизу Свердловскую область в безлюдную пустыню. И на это им понадобится всего несколько секунд. Меньше минуты. Ну, и полный боезапас, естественно, все сорок тонн… Отсюда и грубоватый армейский юмор, и покровительственный тон. Это точно: ощущаешь себя могучим великаном, Годзиллой каким-нибудь. Одно движение, одно шевеление пальца – и где-то там, внизу, обрушатся дома, засыпая кирпичами вплавленные в асфальт машины, свечками вспыхнут деревья, раскалится до нестерпимого жара воздух, пересохнут реки… Как говорят в полку: «Мир большой, а «Белый лебедь» – еще больше!»

– Что там у вас с погодой, «Каскад»?

– Облачность пять тысяч, ветер двенадцать метров в секунду, с порывами, видимость три тысячи, – сухо ответил диспетчер и отключил связь: пустые разговоры в авиации не приветствуются, это «засорение эфира».

Солнце заливало кабину, предметы отбрасывали неестественно четкие, будто вырезанные из картона тени. Внизу, на высоте девяти с половиной километров, проплыл крошечный силуэт «Ил-86».

«Как детская игрушка, – подумал Прянишников. – Там, внизу, все игрушечное…»

Это его сороковой, юбилейный вылет на «Белом лебеде». Но впечатления не успели притупиться. На пятнадцатикилометровой высоте, за штурвалом самого мощного стратегического бомбардировщика в мире, жизнь воспринимается совсем по-другому. Все запредельно, все будоражит кровь. Включил форсаж, разогнался до максимальных двух тысяч двухсот километров в час, и земной шар съежился, уменьшился в размерах, до Америки, выходит, рукой подать, а на борту двенадцать крылатых ракет, корректируемые и свободно падающие бомбы… Машина судного дня. Стальной ангел смерти. Ему бы «Черным драконом» называться, а не «Белым лебедем»…

«…Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крыльях».

В детстве Прянишников любил эту сказку. Самая странная и страшная сказка в его жизни. Лебеди – белые длинношеие птицы, никакие там не хищники, воплощение доброй силы – здесь почему-то находятся в услужении у Бабы-яги. Крадут мальчонку, пытаются убить его сестру… Понятно, если бы вороны, коршуны. А тут – лебеди! Это как если бы его старшая сестра Варя, которая обычно и читала ему эту сказку на ночь, вдруг оказалась членом разбойной шайки. Или какого-нибудь могущественного тайного сообщества… Да-а, сила! И от этого у него, тогда еще маленького несмышленыша, волосы на голове топорщились от ужаса. Но он снова и снова просил Варьку прочесть ему про гусей-лебедей.

– Прошли Тюмень, – доложил штурман. Володе Семенову двадцать девять, ему, небось, про гусей-лебедей не читали… Да и вообще, нынешняя молодежь прагматична, они над названиями не задумываются. Ждут должностей, очередных званий, выслуги. Может, и правильно…

Грозный «Лебедь» стремительно пожирает расстояние.

– Прошли Омск. Подходим к зоне разрешенного пуска. Расчетное время двенадцать двадцать.

– Ясно, – сказал Прянишников. – Ахметов, предпусковой контроль.

– Есть контроль, – ответил второй пилот.

Несколько минут Ахметов, как положено, контролил пусковые системы – десятый раз за сегодняшний день. Дисплей ПС[8] на все запросы бодро отзывался зеленым огоньком.

– «Каскад», я «866», начинаю снижение, занимаю эшелон девять тысяч, – проинформировал Прянишников наземный командный пункт.

– Эшелон свободен, «866». Расчистили вам небо на восемьсот миль. Ни одного борта.

– Спасибо, «Каскад».

Выйдя на «пусковую» высоту, командир снял ненужную теперь кислородную маску и вытер взмокревший подбородок. Облачный слой приблизился. Скользящая по нему тень «Лебедя» стала крупнее и четче. Ни один хищник в мире не сравнится с ним по мощи и разрушительной силе: ни американский «Лансер», ни «Б-2» с его хвалеными «стелс»-технологиями, не говоря уже о британских и французских бомбардировщиках.

«Гуси-лебеди налетают, крыльями бьют, того гляди братца из рук вырвут…»

Медленно текли минуты. Внизу безлюдное Среднесибирское плоскогорье. Сплошной лес, болота, мелкие холодные речки… Где-то там упал Тунгусский метеорит, до сих пор гадают – что это было? А чего гадать – ясен пень: бомбу сбросили вроде атомной… Только кто сбросил? Откуда они прилетели? С Марса?

Слева осталась Тура. Началась ЗРП – зона разрешенного пуска, где летчики отстреливались по учебным мишеням, а потом разворачивались и уходили домой. Мишени чаще всего устанавливались на таежном полигоне «Нива-6» в глухой местности, где не только птицы перестали гнезда вить, но даже муравьи, по слухам, давно не строят своих муравейников. Но сейчас они отстреляются по Камчатскому полигону.

– А правда, товарищ подполковник, что моряки и ракетчики за одну неделю два ответственных пуска сорвали? – подал голос Ахметов. – Вроде руководству секретный приказ зачитывали…

– Ну, – буркнул Прянишников, – было дело.

Приказ действительно зачитывали. Мутный какой-то приказ. Усилить, улучшить, обеспечить… Как будто до этого не усиливали и не улучшали…

– Так это из-за них мы, что ли, на Куру целить будем? Вроде улучшать их показатели? То-то нас столько начальников провожало… И смотрели странно…

Командир издал неопределенный звук. Похоже, что действительно так. Какой-то срочный запуск, не плановый. И командование действительно на взводе…

– Мне отпуск закрыли. Вчера уже на чемоданах сидел, звонят из штаба: учебно-боевые стрельбы, спиртного ни грамма, готовься к вылету, – пожаловался Ахметов. – А мы бы с женой сейчас на море купались, шашлычок кушали…

– Я тоже слышал: один пуск у них на Баренцевом был, второй то ли в Татищево, то ли в Ужуре, – встрял Семенов. – Там государственную комиссию чуть не накрыло, когда ракета с курса сошла…

– Ерунда это. Никого нигде не накрывало, ракета самоликвидировалась в мезосфере, – сказал Прянишников. – Только откуда вы все это знаете, если приказ до среднего офицерского состава не доводили?

Ахметов усмехнулся.

– А откуда мы сейчас все знаем? Людям же языки не отрезают… Вот и общаемся, обсуждаем – что да как…

– Центр на связи! – перебил его радист.

– Ну наконец-то, – пробормотал Прянишников и включил тумблер связи. – Центр, я «866», слушаю вас.

– Передаю координаты цели, «866», – проговорил скрипучий голос в наушниках и начал диктовать, Прянишников повторял, штурман записывал в своем журнале.

По инструкциям до последнего момента экипаж не должен знать, какое оружие несет под крыльями и в бомбовых отсеках – боевое или учебное, – и какую цель им предстоит поразить. То ли это будет наспех сколоченное фанерное сооружение (тот самый пресловутый «кол»), то ли настоящая танковая армия, ракетная часть, авианосец или даже целый город с вполне реальными жителями. Но на самом деле никакого секрета нет, информация просачивается, как вода из родника, – хоть все щели позатыкай.

И техники по вооружению подмигивают ободряюще: дескать, никакой боеголовки, обычная болванка, и маршрут знакомый, и боекомплект для боевых действий неподходящий… Экипаж с самого начала знал: запуск учебный, потому в револьверных кассетах пускового устройства вместо двенадцати крылатых ракет серии «Бриз» всего одна, а стрелять будут по полигону Кура, до которого от границы зоны разрешенного пуска как раз три с половиной тысячи километров – боевой радиус «Бриза».

Сейчас, когда объявили координаты, это тайное знание подтвердилось. Все последующие действия экипажа происходили по отработанной схеме, в спонтанном режиме, как утренняя чистка зубов.

– Ракету на режим источников бортового питания! – скомандовал Прянишников.

– Есть режим! – отозвался второй пилот.

– Координаты цели! Уточняющие параметры!

– Есть ввод!

– Экипаж к выполнению задания готов! – доложил командир в центр.

После секундной паузы в ответ донеслось:

– «866»… Пуск!

– Есть пуск! – гаркнул Прянишников.

И нажал красную кнопку на штурвале.

По корпусу «Лебедя» прошла еле заметная дрожь. Вибрация – толчок. Катапультное пусковое устройство выбросило в пространство десятиметровое тело ракеты, напоминающей остро заточенный карандаш.

«Бриз» бесшумно падал вниз-вперед, неспешно раскрывая куцые крылья и стабилизаторы. Но пассивная стадия длилась только пару секунд: бортовые компьютеры привязались к местности, сориентировались, проложили маршрут и включили двигатель. Вспыхнул огонь у сопла, за грязно-зеленым, в камуфляжных пятнах «карандашом» протянулся темный шлейф. «Бриз» рванулся вперед, мгновенно набрал скорость и круто нырнул к земле. Большую часть своего пути он проделает на высоте сорока метров, недоступной для большинства радиолокационных систем.

Безупречная отточенность смертоносных технологий завораживала и восхищала. Прянишников откинулся на спинку сиденья и перевел дух. Все прошло четко и красиво, как на параде!

– Центр, пуск прошел нормаль…

Он оборвал доклад на полуслове. Ракета вдруг, словно уткнулась в невидимую преграду, резко шарахнулась в сторону, шлейф перекрутился, расплываясь в невидимом голубом воздухе. «Бриз» кувыркнулся, свечой пошел вверх, заложил длинную петлю… Еще несколько резких клевков и разворотов… Такое впечатление, что потеряна стабилизация. Опять вверх. Вниз… А потом ракета словно получила новое задание. Уверенно и целеустремленно рванула она навстречу «Белому лебедю».

– Центр, она сошла с курса! – хрипло сказал командир, беря штурвал на себя и нажимая правую педаль. – Идет на нас! Ухожу вверх с разворотом!