«Врата блаженства» Павлищева Наталья

– Нет, как я могу?

– Хорошо сделала. Послушай. Айше Хафса у султана Селима была младшей женой. Будущему султану тогда пришлось скрываться от гнева отца в Крыму, отец Хафсы хан Менгли-Гирей поддержал. У Хафсы мачеха Нур-Султан своим умом славилась, она и постаралась, чтобы царевич Селим Айше Хафсу в жены взял. Взять-то взял, а вот каково при этом Хафсе было, никто не подумал.

Хафса Селиму много детей родила, пока они в Трапезунде жили, но выжили только девочки и вот Сулейман. Все понимали, зачем Нур-Султан постаралась сосватать падчерицу. Своих дочерей у Нур-Султан не было, болтали, что Хафса в младшего сына самой Нур-Султан влюбилась, тот тоже глазами стрелял в сводную сестру. У Нур-Султан были два сына от второго мужа, одного московский правитель воспитывал, второго она с собой в Крым привезла. Вот в него-то и влюбилась Хафса. Да не судьба, видно…

Потом Селим в Эдирне ушел, против отца мятеж поднял уже настоящий. И против братьев. Ходили слухи, что Нур-Султан заветное слово против отца Селима султана Баязида знала или с его любимой женщиной сумела договориться, чтобы султан Баязид от престола отказался в пользу не своих старших сыновей, а в пользу младшего – Селима.

Роксолана передернула плечами:

– Все ради власти!..

– Не только, Хуррем. Ради жизни тоже. По закону султана Мехмеда пришедший к власти мог истребить всех родственников, способных на нее претендовать. Братья Селима ни его, ни его детей не пожалели бы. Хафса знала, что если Селим не станет султаном, то ее и детей ждет удавка.

– А сам Селим?

– А он поступил так же. Отец после отказа от престола недолго прожил, не успел даже до Эдирне доехать, умер вдруг. Братьев и племянников Селим уничтожил. А потом и собственных старших сыновей тоже. Остался один Сулейман. Ему никого уничтожать не пришлось, когда отец умер, у Повелителя ни дядьев, ни братьев, ни двоюродных братьев нет. А султан Селим умер там же, где и султан Баязид, – в Чорлу. Тоже в Эдирне ехал. Говорили, что от чумы.

– А в действительности?

Зейнаб чуть поморщилась:

– Говорили: от чумы. Но я не о том тебе рассказать хотела. Слушай дальше.

Султан Селим был мужчиной высоким и красивым, Повелитель и ростом, и статью в него, только вот отец крупный, а Повелитель сухощавый. Женщин в гареме было много, но только вот странность у султана имелась… – Женщина снизила голос почти до шепота. – Мальчиков любил… белых евнухов…

– Ну и что?

– А то, что не всегда так было. В Трапезунде нормальный был, а как стал жить от Хафсы отдельно, так и…

И все равно Хуррем не понимала, к чему клонит Зейнаб. Ну, любил султан Селим мальчиков, но ведь наплодил же детей, у него не один Сулейман был, и дочерей тоже полно.

Поняв, что Хуррем запомнила все, что ей сказано, Зейнаб зачем-то кивнула и продолжила:

– В Трапезунде Хафсе помогала Исра, все знали, что она приворотами-отворотами занимается. К чему Хафсе привороты, если муж вынужден уехать, а ее с детьми оставить? Явно наоборот – отворот. Или приворот, да только другой. Понимаешь?

Хуррем на всякий случай кивнула, хотя не понимала.

– А потом Исра исчезла, говорили, что она в Стамбуле. Когда я в Стамбул перебралась, ее уже не было, но нашлись те, кто твердил, что она у Хафсы была, а потом в Манису уехала. Но что султан гарем забросил и женщинами интересоваться перестал, это точно.

– Ты хочешь сказать, что Исра занимается отворотом от женщин?

– И?..

– И приворотом к мальчикам?! Ты с ума сошла! Не может быть такого.

– Я тебе рассказала, что знаю, а ты уж думай, кто чем занимается и чем это тебе грозит.

– Ой, Аллах!

Она размышляла два дня, боясь самой себе признаться в подозрениях, а потом решительным шагом отправилась к валиде.

– Ты куда? – загородила ей дорогу Зейнаб, боясь, как бы Хуррем не натворила бед.

– К валиде.

– Зачем?

– Спрошу, что тут делает Исра.

– Ох, зря я тебе рассказала, выболтаешь лишнее…

– Не бойся.

Рядом с Хафсой, как обычно, была Самира.

– Валиде, хочу поговорить наедине.

– У меня от хезнедар-уста секретов нет. Говори.

– Вы потом расскажете все сами, но я буду говорить только наедине.

Хафса возмутилась:

– Не хочешь разговаривать при хезнедар-уста, не говори, я тебя не звала и не держу.

Теперь разозлилась уже Хуррем, она помнила предостережение Зейнаб, но раздражение росло.

– Зачем в гареме Исра?

Заметно было, что имя знакомо, но и без того Хуррем верила рассказу Зейнаб, та зря болтать не будет.

– Кто такая Исра?

– Зачем к вам приходила Исра? – Понимая, что валиде может просто прекратить разговор, Хуррем добавила: – Я знаю, чем она занимается. И знаю вашу тайну. – Заметив, как вздрогнула валиде, вдруг уточнила: – И не одну.

И тут же осознала: она просто приговорила сама себя к смерти. Что ждет того, кто проникает в запретные тайны? С чего вдруг родилось следующее, и сама не могла бы объяснить, скорее от отчаяния. Развернулась, чтобы выйти, и вдруг остановилась почти у двери.

– Валиде, если я пойму, что с Повелителем что-то происходит, я расскажу ему все. Если что-то случится со мной или моими детьми, то Повелитель все прочтет в оставленном у имама письме.

В свои покои она почти бежала, едва закрыв дверь, потребовала писчие принадлежности. Когда уже занесла руку, чтобы начать писать, вдруг лукаво улыбнулась и с удовольствием нанесла на бумагу всего несколько слов.

Через минуту Хуррем уже шла к имаму, который в это время обучал новеньких рабынь молитвам для намаза. Попросив поговорить, она подала письмо:

– Вы не должны никому отдавать его, пока я жива, никому.

В руку имама кроме листа перекочевал перстень с изумрудом. На всякий случай, как напоминание об обещании. Перепуганный имам пообещал и спрятал запечатанный лист как можно дальше.

Теперь оставалось ждать.

Хафса старалась не вспоминать ни свою юность, ни свою молодость, ограничивая мысли о прошлом тем временем, когда Сулейман стал султаном. Это так мало… Словно и не жила вовсе. Но вспоминать было слишком тяжело. Она прожила непростую и очень трудную жизнь, хотя всегда была окружена богатством, часто несметным. Однако если подумать, не знала и минуты покоя.

Так живут все, у кого власть и богатство, спокойны, наверное, только нищие да дервиши. Верно говорят: голого не смогут ограбить и сорок разбойников.

Но Хафса не за богатство боялась, она боялась за жизнь свою и детей. Они могли быть живы только пока мать в силах защитить.

Со стороны могло показаться, что валиде сидит, задумчиво глядя вдаль и наслаждаясь видом из окна. Но хезнедар-уста, живущая рядом с хозяйкой с тех самых пор, когда Айше Хафса была просто принцессой во дворце хана Менгли-Гирея, знала, что это не так, иногда ей казалось, что Хафса и вовсе не спит и не отдыхает, что все ее время посвящено размышлениям. Это верно, чем больше знаешь и чаще размышляешь, тем ты сильней. Кто поступает быстро и бездумно, редко поступает правильно.

А валиде было о чем подумать.

Само имя Самиры по-арабски означало «вечерняя собеседница», раньше так и бывало, они много говорили по вечерам, несмотря на то, что одна хозяйка, а другая служанка. Когда Хафса стала валиде – матерью султана, Самира при ней стала хезнедар-уста – правой рукой. И теперь они мало беседовали по вечерам. Но размышляла Хафса по-прежнему много.

Самире бывало жаль свою такую умную и красивую госпожу, которую Аллах обделил счастьем. Она прекрасно знала достоинства Хафсы, знала, что та заслужила. За много лет была свидетельницей многих ее тайн. Казалось бы, что же от Самиры таиться? Да видно, не все тайны известны многолетней помощнице…

Самира в своих подозрениях права, не все известно даже ей – многолетней помощнице, пожалуй, единственному близкому человеку, на которого могла рассчитывать в своей жизни валиде-султан.

У Хафсы сын – умный, красивый, сильный Повелитель. Как когда-то мечталось, чего она добивалась, ради чего старалась столько лет, чем столько лет жила. Были невестки, внуки… Но сыну не выскажешь то, что столько лет на душе, невесткам тем более. А жаловаться Самире, даже при том, что та ни слова не скажет и под пытками, Хафса не стала бы. Она хорошо помнила слова отца, сказанные, правда, не ей, а сыновьям:

– Никогда не жалуйтесь. Пожалеть не пожалеют, а уважать и бояться перестанут.

Хафсе никто ничего не говорил, она с детства была не нужна, хотя жила в роскоши дворцовых покоев.

Просто в их семье царила мачеха – Нур-Султан. Менгли-Гирей взял ее третьей женой, причем взял по совету московского князя Ивана. Хафса была тогда совсем девочкой, лет шесть-семь, но хорошо запомнила, как шипели жены и наложницы Менгли-Гирея:

– Зачем хану такая? Она уже старуха!

– Дважды вдова и с двумя сыновьями!

Нур-Султан и впрямь не могла похвастать ни юностью, ни красотой, ни богатством, ничем, кроме ума. Наверное, в молодости была хороша, но ведь годы прошли, уже четвертый десяток, дважды оплакивала умерших мужей – ханов Казанского ханства, два больших уже сына, старшего Нур-Султан оставила на воспитание московскому князю, а младшего привезла с собой.

К чему Менгли-Гирею такая жена? Никто не понимал, но все видели, что нужна. Хан и думать забыл об остальных женах, теперь существовала только Нур-Султан.

Нур-Султан поразила Хафсу с первого взгляда. Нет, та не была самой красивой из женщин, ни статью, ни ростом тоже не отличалась, и голос довольно тихий. Но то, что новая жена хана Менгли-Гирея говорила, а главное, как говорила, заставляло подчиняться беспрекословно. Тихим, спокойным голосом Нур-Султан распоряжалась жизнью во дворце и Бахчисарае, поступками самого хана и всеми делами ханства.

Женщина переписывалась с правителями других стран, советовала мужу и им, как поступать в том или ином случае, именно она сумела убедить султана Баязида, что с далекой Московией лучше дружить, а после и подарки от великого князя Ивана принять.

Нур-Султан разъезжала по миру сама, она могла отправиться в Казань или далекую Москву, и хан Менгли-Гирей не препятствовал этому. Мало того, отпустил с ней своего младшего сына Сахиб-Гирея. Этого брата Хафса не знала совсем, он родился после замужества самой Хафсы.

Именно мачеха объяснила Хафсе, что женщина может иметь власть не меньшую, если не большую, чем многие мужчины. То, что сказано ласковым голоском возлюбленной или просто толковой советчицей, часто имеет куда большее значение для правителя, чем все советы его визирей. Нур-Султан умела использовать нужных людей, она одинаково ловко пользовалась дружбой с московским правителем великим князем Иваном и хасеки османского султана Баязида, знала, кому какой подарок отправить, не пожалела своего дорогого жемчуга для князя Ивана, когда понадобилась его помощь старшему сыну Мухаммед-Амину. Мать верно решила, что удача сына куда важней большой жемчужины.

Не все удалось Нур-Султан, сыновья удались не в мать, ни старший Мухаммед-Амин, ни младший Абдул-Латиф не сумели ни удержаться на казанском троне, ни завоевать свое место при дворе московского князя. Особенно трудно стало, когда князь Иван умер и править стал его сын Василий, относившийся к Нур-Султан и ее сыновьям вовсе не так доброжелательно. У Мухаммед-Амина наследников не было, а Абдул-Латиф умер еще раньше, и тогда умная Нур-Султан использовала все свои связи, чтобы на казанский престол сел пасынок – Сахиб-Гирей.

Нур-Султан всегда помогала пасынкам и падчерицам, она не просто постаралась выдать Хафсу за Селима, но и очень постаралась, чтобы Селим стал султаном. О… там было много тайн, которые могла узнать упрямая Хуррем. О какой из них говорила эта роксоланка?

Когда османы захватили южное побережье Крыма и Кафу, оставив крымскому хану только внутренние территории, Менгли-Гирей выступил против, выступил неудачно, попав в плен и проведя целых три года в тюрьме у султана Мехмеда Фатиха. Вышел оттуда ценой обещания быть вассалом Османов, получил крымский трон обратно и с тех пор лавировал между Османами и Московией. Это была трудная задача. Османов мало волновала другая опасность, существовавшая для Крыма, – Золотая Орда, которая никак не желала умирать и в своей агонии могла принести неисчислимые беды подданным хана.

С остатками Орды, которые были еще весьма сильны, постоянно поддерживала отношения Литва, взамен московский князь Иван старался поддержать крымского хана, в чем преуспела присланная им Нур-Султан. Но в этом перекрестье интересов все время приходилось учитывать Османов. Вот тогда Менгли-Гирей и поддержал своего зятя Селима против его отца султана Баязида.

Отношения Менгли-Гирея с Москвой или Стамбулом мало волновали бы Хафсу, не завись от этого ее собственная жизнь. Какими-то стараниями Менгли-Гирея и Нур-Султан (Хафса подозревала, что больше мачехи, чем отца) Селим султаном Баязидом был прощен и поставлен бейлербеем (наместником султана) Трапезунда. Далековато от Стамбула, зато близко к Крыму. Там родились дети Хафсы и Селима, оттуда начался его поход к трону.

В Трапезунд как раз к рождению Сулеймана приезжала Нур-Султан, она отправилась в хадж – в Мекку. Конечно, не шла пешком, а ехала, причем верхом (это в ее-то годы!), а красавца-иноходца, на котором совершала хадж, потом отправила в дар московскому князю. Святой конь, он тоже побывал в Мекке. Нур-Султан пробыла в Трапезунде ровно столько, сколько было нужно…

Подумав об этом, Хафса вздрогнула: неужели эта тайна стала известна проклятой роксоланке?! Но тут же успокоила сама себя: раскрывать ее Хуррем совсем не выгодно, даже больше, чем валиде. Но трогать роксоланку нельзя, погибая сама, она может утащить на дно Босфора за собой многих.

Хафса уже давно жалела, что приняла когда-то подарок Ибрагима. Лучше бы Махидевран с Гульфем по-прежнему ссорились или шипели друг на дружку, они, конечно, надоели со своими гадостями, но хотя бы были предсказуемы и слушали окрики, а теперь?..

Нур-Султан научила падчерицу главному: муж завтра может взять другую жену, попасть под влияние другой возлюбленной, для женщины главное – ее сыновья. Сын, особенно если он может стать султаном, сделает мать главной женщиной империи. Вот за что надо держаться и бороться. Сын должен вырасти сильным и достойным, а главной женщиной для него при любом количестве красавиц в гареме должна оставаться мать.

Хафса сумела этого добиться. Да, не ее заслуга в том, что Селим стал султаном, скорее всего, постаралась Нур-Султан, а Менгли-Гирей поддержал, Крыму выгоден на османском престоле султан, который не будет держать крымского хана у своих ног на коленях. Сделав султаном зятя, Менгли-Гирей мог немного передохнуть. Жаль, что получилось очень немного, потому что сам Менгли был уже давно и серьезно болен, а через три года после восшествия Селима на престол Османов умер.

А когда умер Менгли-Гирей и мудрая Нур-Султан потеряла свое влияние в Салачике, тогдашней столице Крымского ханства, отношения с Крымом серьезно испортились. Селим не Баязид, он вовсе не желал сквозь пальцы смотреть на двуличную политику крымчан, требуя беспрекословного подчинения. И хотя Орда уже была разбита, а на московском троне давно сидел не князь Иван, а его сын Василий, вовсе не обладавший ни такой силой, ни такой мудростью, Крым не мог дать отпор Османам.

Став султаншей, Хафса, как ее учила мачеха, занялась не мужем, а больше сыном. Не Селим, а Сулейман был ее надеждой. Селим что-то почувствовал и после смерти своей матери заставил Хафсу принять гарем. Ей пришлось рваться на части между Стамбулом и Манисой, где Сулейман был бейлербеем.

Хафса понимала, что умный и сильный Сулейман все больше мешает воинственному отцу. Да, он единственный наследник и даже замещал отца, когда тот ходил в походы. Но только в Эдирне, в Стамбул Селим своего наследника не допускал…

Хафса была главной женщиной Османов, потому что валиде у Селима не было, но жизнь ее сына Сулеймана постоянно была в опасности. Даже единственный наследник может отправиться к праотцам, если мешает своему отцу. Султан Селим не выказывал никакого недовольства Сулейманом, но Хафса слишком хорошо знала мужа, чтобы не понимать – это временно. Селим не стар, а Сулейман достаточно силен и любим многими, чтобы представлять угрозу для отца.

Она справилась, со всем справилась. И когда поняла, что Селим может родить еще наследников…

Султан умер вдруг, в Чорлу, когда янычары оставались в Стамбуле не слишком довольными оттяжкой похода, на который надеялись… Возражавших не нашлось, тем более, визири не сразу сообщили о смерти султана Селима, давая возможность его сыну прибыть в Стамбул, чтобы принять власть. Хафса могла гордиться. Чем, тем, что стала валиде – первой женщиной империи, или?..

Что еще узнала роксоланка?

Что бы она еще ни узнала, Хуррем опасна, но сначала нужно привлечь ее на свою сторону. Так твердила разумная Самира, но мудрая Хафса в страхе допустила ошибку… Она не могла ждать.

Прошло два дня, наконец Хафса не выдержала:

– Нужно забрать письмо у имама!

– А если не отдаст?

– Отдаст, я сама заберу. Пойдем!

Имам перепугался еще сильней, чем тогда, когда Хуррем письмо отдавала, он лепетал что-то про обещание, про то, что нельзя отдавать…

– Обещание не клятва, вы же не клялись?

Несчастный имам, которому приходилось лавировать между двумя сильными женщинами, обрадовался:

– Не клялся. Только обещал.

– Я освобождаю вас от этого обещания, а с Хуррем Султан поговорю сама. Давайте письмо.

Имам достал лист, подал валиде, рассчитывая, что та станет читать сразу, и он тоже узнает, что же прятала Хасеки от валиде. Но Хафса вовсе не собиралась открывать письмо при нем, сунув в руку имама большой перстень со словами: «На нужды мечети», она удалилась быстрым шагом.

Хуррем, наблюдая, как валиде и хезнедар-уста почти бегом возвращаются в свои покои, рассмеялась:

– Повезло имаму, небось, еще заработал.

– Что вы там написали, госпожа?

Хафса от волнения уже держалась за сердце.

– Читай…

Самира распечатала лист и с изумлением уставилась на него.

– Что?

– Вот…

Нет, лист не был пустым, на нем значилось:

«Не стоило этого делать. Письмо совсем в другом месте, я знала, что вы будете искать».

Хафса сидела, опустив руку с листком на колени и поджав и без того узкие темные губы. За много лет она так привыкла поджимать губы, чтобы не сказать лишнего, чтобы промолчать, когда из груди рвался крик, чтобы сначала десять раз подумать, прежде чем открыть рот, что сами губы превратились в узкую темную ниточку.

Но Самира заметила, что темная ниточка временами становится светлой, а на висках госпожи выступают капельки холодного пота. У валиде болело сердце, все чаще болело и долго не могло успокоиться.

– Госпожа, вам принести успокоительный чай?

– Да. С этой Хуррем скоро придется только его и пить…

– Лист вернуть имаму?

– Зачем? Она же прекрасно знала, что мы его откроем.

– У кого она еще может прятать?

– Все равно. Передай Исре, чтобы больше не появлялась во дворце и ничего не делала. Пусть занимается своими делами.

– Вы уступите Повелителя этой женщине?

– Если это возможно, то уже уступила. Но Хуррем не Нур-Султан, она долго не продержится. Для меня лучше не мешать ей, а просто найти замену, но так, чтобы Хуррем не догадалась, что это мои старания. Но сначала нужно понять, чем же так понравилась Повелителю эта худышка.

– А если она его действительно любит?

– Пусть любит, я же не хочу, чтобы сын был несчастлив. Мне нужно лишь, чтобы Хуррем не разрушила мое собственное влияние на Повелителя и не сбила его с нужного пути.

– Разве женщина может сбить умного мужчину?

– Еще как может, умного особенно. Это упорного глупца не собьешь…

– Повелитель любит с Хуррем беседовать, потому что она много знает. Она себе даже служанку купила какую-то очень разумную.

– Эта служанка попадалась на глаза Повелителю?

– Она заинтересовать падишаха не сможет, возраст не тот, да и внешность тоже. Черна, как ворон, кривозуба, востроносая.

– Значит, надо найти светловолосую умницу.

Самира улыбнулась:

– Валиде-султан, а потом будем искать третью, чтобы отвратить от Повелителя эту?

Хафса вздохнула тоже с улыбкой:

– Ты права, так можно искать бесконечно.

– Нужно просто поставить Хуррем под свою руку. Она снова беременна, пока стоит предложить Повелителю красавиц, непохожих на Хуррем, чтобы почувствовал разницу.

– Она следит за тем, какая женщина бывает у Повелителя.

– Она! А должны следить вы. Вы старшая женщина гарема, вам выбирать наложниц для Повелителя, а не ей. Если вы добровольно уступите Хуррем это право, конечно, она им воспользуется! Ваше право в гареме, не забывайте об этом. И ваше право купить Повелителю новых красавиц, а может, и не купить…

Хафса снова надолго задумалась, она понимала, что Самира права, что просто так отдавать Хуррем Сулеймана нельзя, это могла сделать Гульфем, даже Махидевран вон сопротивлялась. Да, валиде не может царапать лицо наложнице, даже если та Хасеки, но в силах предложить Сулейману другую.

Утром она ни с того ни с сего вдруг произнесла, когда она были наедине с хезнедар-уста, словно продолжая начатый разговор:

– Беда только в том, чтобы эта другая не оказалась более хваткой, чем Хуррем.

– Пираты привозят многих…

– Пираты?

– Да, валиде-султан. Именно такая женщина – привезенная пиратами или купцами – вам и нужна. Та, что воспитана в гареме, не рискнет связываться с Хасеки, а если это и сделает, то неуклюже. Кроме того, поразить Повелителя привычными к гаремным ласкам женщинами уже трудно, недаром ему понравилась Хуррем.

– Ты права… Попроси-ка позвать ко мне Хатидже. Нет, давай поедем к ней сами.

– Вряд ли стоит рассказывать все Хатидже.

– Мне нужна не дочь, а ее муж. Ибрагим-паша все теснее связывается с купцами и разными иноземцами и живет теперь там. Он скорее сможет найти.

Самира чуть усмехнулась. Следом усмехнулась и Хафса:

– Я помню, что именно Ибрагим-паша привел в гарем Хуррем. Ничего, это хороший урок, она ему мешает не меньше, чем мне. Второй раз мы такой ошибки не повторим.

Сулейман подарил сестре и зятю огромный дворец у Ипподрома с хорошим садом и великолепным открывающимся из сада видом. Размерами это здание превосходило любую постройку Топкапы и особенно Старого дворца, в котором были помещения гарема.

Хатидже встретила мать радостно, она привыкла видеть валиде каждый день и теперь мучилась оттого, что не могла то и дело советоваться, рассказывая о любой мелочи. Поговорить хотелось о многом, но по секрету. Поняв это, Самира сделала вид, что забыла что-то в носилках, мать и дочь остались наедине.

Хафса на некоторое время забыла о Хуррем и о том, зачем пришла. Рядом с ней сидела любимая дочь, Хатидже немало лет, не отдай ее Сулейман за Ибрагим-пашу, кто знает, что было бы. Но Хафса прекрасно видела, что Хатидже действительно любит своего мужа, и была рада состоявшемуся браку. Только бы Хатидже поскорей забеременела.

Она с легким смущением показывала матери и вернувшейся хезнедар-уста огромный дворец, вернее, его женскую часть.

– Я так привыкла к многолюдству, странно, что вокруг нет бесконечной болтовни женщин, никто не мелькает перед глазами, никто не ссорится…

Это была правда, как зять султана, женатый на его сестре, Ибрагим-паша не имел права на гарем и был вынужден раздать своих прежних наложниц. Только сестра падишаха и никто больше. Именно потому, несмотря на почет, сестер не слишком любили брать в жены. Огромный гаремлик был пуст, не считая четверых евнухов (зачем больше?) и десятка служанок (тоже ни к чему еще). И поговорить бедняжке Хатидже не с кем.

Услышав такое сожаление, Хатидже кивнула:

– Да, хорошо, что вчера приезжала Хуррем, мы с ней болтали полдня.

Валиде только глазами сверкнула:

– Она выезжает из гарема, не спрашивая меня?!

– Они приехали вместе с Повелителем, но Сулейман с Ибрагимом уехали по делам, а Хуррем с Михримах остались. У нее такая хорошенькая девочка! Михримах очень похожа на мать, она будет еще красивей. Повелитель без ума от дочки. Да он от всех детей без ума и от их матери тоже! – рассмеялась Хатидже.

– Особенно от матери, – вздохнула Хафса.

– У Повелителя действительно прекрасные дети. Мехмедик такой маленький, но уже так много знает. Он многое умеет произносить по-итальянски. А еще он умеет считать, загибая пальчики.

– Когда это она успела научить?!

То, что Хуррем позволяет служанке говорить с детьми по-итальянски, валиде знала, но к чему учить считать ребенка, которому нет и пяти лет? Хочет показать, что ее дети самые особенные? Будто Мустафа глупей!

– Его Повелитель научил. Просто так пальчики загибали и называли, а Мехмедик запомнил.

Конечно, странно, что этого не знала бабушка ребенка, но Хатидже помнила, что их общение сводится к простым поцелуям, потому что рядом всегда Махидевран, которая зорко следит, чтобы валиде не отдавала предпочтение младшим внукам. Баш-кадина как можно чаще приводила к бабушке Мустафу, подчеркивала, как тот похож на отца, какой он умненький, какой прекрасный будет наследник у Повелителя. Однажды Хафса даже не выдержала:

– Махидевран, стоит ли так часто напоминать, что Мустафа наследник? Ты словно не можешь дождаться, когда он станет султаном!

Махидевран вовсе не глупа, она прикусила язык, больше не напоминала, но часто называла сына старшим принцем. Конечно, ее злило рождение у Хуррем сначала Мехмеда, а потом Абдуллы. Теперь эта Хуррем мать целых трех принцев, да еще и принцессу родила, принцессу, которую просто обожает Повелитель. Было от чего злиться баш-кадине.

Разговор с Махидевран получился долгим, и его результаты огорчили валиде. Она уже понимала, что баш-кадину не стоит брать в союзницы. Та все время будет тянуть одеяло на себя. Как же, будущая валиде…

«Неужели она спит и видит себя в этом качестве? – вдруг подумалось Хафсе. – Наверное…»

Оставалось последовать совету Самиры – наладить отношения с Хуррем. Женщину, так легко выбравшуюся из такой передряги, как бунт янычар, стоило уважать, и как бы ни недолюбливала Хуррем валиде, приходилось признавать ее силу и власть над султаном.

– Самира, попроси Хуррем прийти ко мне, но только так, чтобы об этом не знал весь гарем и особенно Махидевран.

Никто не знал, о чем говорили две самые дорогие для Сулеймана женщины, но самые сметливые одалиски поняли: они о чем-то договорились.

Так и было, Хуррем обещала не раскрывать тайн валиде (хотя и сама не знала каких, кроме Исры), взамен требуя признания ее детей равными Мустафе и уважения к ней самой.

– Валиде, я не претендую ни на какую власть в гареме, не покушаюсь на вашу, я даже не надеюсь стать следующей валиде, я просто хочу, чтобы мне не мешали любить вашего сына и наших с ним детей. Не мешайте нам с Повелителем, я не трону вас.

С этого дня отношения между валиде и Хуррем стали заметно иными, когда, желая угодить (а может, наоборот), валиде подарила двух красивых рабынь-славянок султану и самой Хуррем, из-за недовольства последней была тут же вынуждена забрать подарок обратно, причем с извинениями.

Многие в гареме гадали, чем вызваны такие перемены. Гадали многие, но не догадался никто, а верные Самира, Зейнаб и Фатима молчали. Молчали и сами Хафса и Хуррем.

В следующем году султан повел своих янычар в поход на Венгрию, а Хуррем родила еще одного сына – Баязида.