День курсанта Миронов Вячеслав
Вызываешь разводящего с подменой. Тот берет под временную охранупост, пока ты гадишь за углом. Товарищ тебе потом за это «спасибо» не скажет.
Курить тоже охота, а два часа нельзя! Поймают — получишь по полной. Как сказал капитан Баров в своей манере по этому поводу:
— Полетели светлячки поебаться, да, на окурок напоролись! Так что и вам, товарищи курсанты, не советую курить на посту, можно с поста сразу на гауптвахту загреметь под охрану своих товарищей.
— Сразу — не получится. Нужно, чтобы врач согласовал!
— Военный врач, на то он и военный врач. Ему командир прикажет, так он тебя признает годным.
— А если, например, у меня гайморит? Что тогда делать?
— Гайморит — не геморрой! Но тоже неприятно. Поэтому — не курите, ибо это вредно, как для здоровья, так и губительно для вашей дальнейшей карьеры, а пока — службы!
— Товарищ капитан, а что делать, если на посту пожар? Часовому нельзя отвлекаться, а тут пожар? Понятно, что в караулку доложить, а дальше что делать-то?
— Ссыте на печать, ребятки! Чтобы потом установили, что пожар был изнутри склада или хранилища, а не снаружи, и что печать цела. Никто не взломал дверь, и вы не проспали нарушителя поста. Тогда не посадят, а, может, и наградят… Орденом Сутулого с закруткой на спине!
Нам не сильно-то улыбалось скакать по вводным в карауле, поэтому, по совету старших товарищей, решили обезвредить на ночь Верткова. Как? Очень просто — димедрол. Пару — тройку таблеток в чай и все! Начкар благополучно дрыхнет всю ночь на радость всем окружающим!
На караульном городке разбирали все возможные случаи. В том числе, если часовой не уверен, что перед ним находятся проверяющие или смена караула. Он обязан принять все меры, чтобы удостовериться в этом. Ну, а для этого можно спросить что угодно, что известно коллективу.
Бадалов усмехнулся своей азиатской улыбкой:
— Ну, все, разводящие, вешайтесь! Я вас такими вопросами задолбаю, и если не ответите — расстреляю.
— А на хер тогда тебя вообще менять-то? — Мазур спокойно на него смотрел. — Поставили тебя на пост, да, и забыли. Пришли через сутки, ты к нам навстречу выскочишь с хлебом-солью! Умник с инициативой выискался!
— А еще просто можно сделать. В Уставе же просто написано, что если нет возможности поменять, типа, все погибли, командир роты тебя сменит. Вот и прикинь, мы уже через сутки сменились, а потом посмотрели, а одного автомата нет! Идти на пост, не имеем права, мы уже не караул! Вот и Зему за тобой отправим!
— Ну, тогда я ротному все расскажу, он вам глаз на жопу натянет!
Через посты проходила еще одна тропа Хошимина, по которой курсанты ходили и возвращались из самохода. Но когда заступал первый курс в свой первый караул, все завязывали ходить этой дорогой. У страха глаза велики, может, сдуру пристрелить и ему ничего не будет! А у тебя полные штаны страха. Да еще и в грязь положит. Нафиг! В это время возрастала нагрузка на других направлениях.
В караул выдавались патроны определенной серии. Они не совпадали с теми, которые давали на учебные стрельбы. Если курсант спросонья или по забывчивости выстрелит при разряжении, заряжании оружия, то фиг ты патрон заменишь! И начнутся проверки, объяснения, никто за это по голове не погладит, в том числе и начальника караула. Все получат на орехи!
Поэтому, неизвестно какими правдами или неправдами, какими путями, но по училищу бродило не больше десяти патронов заветной караульной серии. Взводные передавали их друг другу как самое ценное, что было у них. Обычных патронов у каждого офицера — как у дурака махорки. А вот «караульные» патроны — очень, очень мало!
И пошли мы в первый караул! Сказать, что не волновались — мало сказать! Потели, как на экзамене при поступлении!
Каждому выдали по сто двадцать патронов — четыре рожка. В караульном помещении в опечатанном сургучом ящике есть еще по три БК (боевому комплекту) на каждый автомат. И гранаты. По пять штук на каждое лицо караула. А также есть там же и гранаты оборонительные — Ф-1. Но эти, ну, на фиг! Нужно еще самому не попасть под эти осколки! Будем надеяться, что обойдется, и не будем держать мы оборону от врагов!
И потопали мы на развод суточного наряда. В 18:00 на большом плацу. Дежурный по училищу подходит к каждому, осматривает, опрашивает его. Обязанности и что запрещается часовому. Весь развод уже устал. Четвертый курс уже откровенно разговаривает между собой, кажется, что еще немного, и он закурит прямо на плацу.
Дежурный по училищу сам нервничает. Ему неуютно, что в его дежурство заступает первый курс. Он сам не будет спать, а постоянно будет в напряжении.
И вот он подзывает начкара и показывает ему бумажку. Там пароль и отзыв. Два города, например, «Вологда — Владивосток». Это, если не дежурный по училищу придет проверять ночью, чтобы допустили иное лицо в караульное помещение. Вертков мне потом сказал этот пароль. На всякий случай. Я заметил, что в армии все готовятся к смерти. Неосознанно, но страхуются, что вот я умру, погибну, чтобы дальше могли выполнять задачу, а не терялись, как слепые щенки. Наверное, в этом есть свой смысл.
Пусть мне и не положено знать этот пароль, но с одной стороны — доверие командира, а с другой, он возложил на меня ответственность, что в случае чего, я полностью несу ответственность за караул.
— Что хорошо в карауле, так это то, что Зема не достанет и старшина тоже!
— Старшина — точно, а Зема, если захочет, то и здесь нас достанет!
— Я же имею право не пускать ротного в караульное помещение?
— Конечно, имеешь, но обязан доложить о прибытии начкару, а тот — запустит. Если не запустит, то он ему назавтра штык-нож загонит с проворотом.
— Надеюсь, что обойдется!
— Да, тебе в карауле хватит всего, что и про Зему забудешь!
— Хоть и начало октября, а на зимнюю форму не перешли, вот в пилотке и будешь мерзнуть на посту.
— Да, уж, холодно!
— Вот-вот и я про то.
— Уши отвалятся!
— Хоть бы дождя не было!
— Да, нет, небо, вроде чистое.
— Дождя не будет, а будет холодно!
— Ладно, разберемся!
За разговорами подошли к караульному помещению, там маячил часовой, охраняющий вход в караулку.
Вертков сходил в караульное помещение. Переговорил со старым начкаром, махнул нам рукой. А принимали мы караульное помещение и караул у… четвертого курса!
Конечно, они не драили помещение, все было медленно и лениво. Мол, салаги, не суетитесь! И так все нормально!
Посты также быстро сдали. Через каждый час — доклад с постов, что все в порядке. Задержка в пять минут — дежурная смена несется на выручку. Поэтому часы сверили.
Все шло нормально. Отправили людей с термосами за ужином. Своя же рота! И порции побольше, и мяса не пожалели! Других обсосали, но своим-то! Святое дело! Так делали все. Своих подхарчить всегда надо! Остальные — обойдутся!
Был и термос с чаем… Я принес Верткову ужин и чай. Ложкой в ложке размололи в пыль три таблетки снотворного. В кружку. Сахара побольше. Своего не жалко! Лишь бы сладко почивал ночью командир и нас не дрочил вводными, типа, пожар на третьем посту. И тогда дежурная смена хватает огнетушители в караулке по штуке в руку и несется, как ошпаренная, на пост. Где имитирует тушение пожара.
Кушай, наш любимый командир, пей чай и через час спать укладывайся!
Мы сами были в предвкушении, что ночь пройдет спокойненько.
Через стекло, что было между комнатой начкара и комнатой бодрствующей смены, наблюдали, как Вертков флегматично жует невкусный ужин.
Ну, же… ну! Чай! Мы все глаза проглядели! Готовы были орать, как в театре кричат звезде сцены: «Просим! Просим!» Или: «Пей до дна! Пей до дна!»
Вертков пригубил чай, потом закурил и вышел на улицу, покурить. Кружку с чаем взял с собой.
— Я тоже люблю сигарету с чаем или кофеем выкурить, — я пожал плечами.
Через минут пять начкар вернулся в помещение. Отдал грязную посуду, поблагодарил за ужин.
Мы вышли покурить на улицу. Там стоял часовым Блохин Серега.
— Серый, что Вертков делал?
— Ничего не делал.
— По секундам расскажи, что он делал!
— Да я откуда знаю!
— Я изображал, что усиленно несу службу. Хрен его знает, может, какую вводную подбросит.
— Хорошо, что ты видел?
— Ну, курил он.
— Понятно. Чай пил?
— Нет не пил!
— Откуда знаешь?
— Да, он как вышел, так сразу и вылил его.
— Тьфу ты!
— А что случилось? Чай плохой был на ужине?
— Нормальный чай! Не переживай, оставили тебе и смене на постах, и пожрать, и чаю тоже!
— Хитрый Вертков!
— Почуял Слон что-то!
— Опытный!
— На мякине не проведешь!
— А, может, кто и вложил!
— Могли и вложить. Тут ухо востро держать надо!
— Правильно, в курилке обсуждали, как усыпить Борю, где снотворное достать, вся рота слышала, мог и враг подслушать!
— Жаль!
— Ладно! Скоро смена постов! Будет ночь вводных!
И была ночь вводных! И нападение на караульное помещение отражали, и на пост с огнетушителями бегали. Все было!
Кого меняли с постов, рассказывали, кто где курил, кто где мочился так, чтобы незаметно было.
Валерка Лунев с первого поста пришел:
— Задолбался я на этом посту! Больше не ставьте меня в караул туда! Я серьезно говорю! Ни покурить, ни походить. Да, и вставки в погонах достали! — он содрал с себя китель, начал вытаскивать вставки из погон — Плечо отваливается, как будто топором рубанули. Да, и погон пачкается. Достало уже! Стоишь, как манекен, и лупишься на оперативного, а он на тебя. То он книжку читать начинает, так можешь немного плечами подергать, чтобы кровь разогнать! Нет! Все, на первый пост я больше хочу! Ну, на фиг это тепло и уют. Все ходят и пялятся на тебя, как на зебру в зоопарке, а ты им честь отдавай! Я там, правда, небольшую щель между плиток в стене нашел. Туда потихоньку, чтобы оперативный не увидел, пододвинулся, благо, что подставка для часового широкая, и туда, так тихо, рукоятку от затвора автомата вогнал. Чуть опустился, он и повис на стенке. Плечо немного отдыхает. Дежурный по училищу приперся. Что-то ходит по коридору туда-сюда, не сидится ему в «аквариуме» вместе с оперативным. Сидели бы, да, в шахматы играли. Бродит туда-сюда, на меня поглядывает, как голодная собака на кость. И чего-то ко мне ломанулся. Соскучился, блядь такая! Ну, я чуть вперед дернулся, чтобы затвор из стенки вытащить. А он не вытаскивается! Я дерг, дерг. Чуть сильнее! Ну, думаю, сейчас обвалю на себя полстены и знамя училищное тоже под руинами погреблю, а меня потом тут же у этой стенки и расстреляют. Благо, что и кабинет особиста почти напротив. Далеко ходить не нужно. Но выдернулся автомат, быстро повис на плече. Я валенком прикинулся, смотрю прямо перед собой, то есть на оперативного дежурного. Дежурный по училищу подходит ко мне и осматривается, вроде даже как принюхивается. Потом спрашивает: «А ты здесь случаем, не куришь?» А мне что делать? Говорить нельзя. Может, он меня, сука проверяет, а потом вызовет Верткова и скажет, что я Устав нарушаю. Мотаю головой. В Уставе ничего же не написано, что головой мотать нельзя. Может, я мух отгоняю, как кобыла на пастбище. Кто знает. А этот все ходит! И находит недалеко от меня хороший такой «бычок». Нажорный такой! Его еще курить — не перекурить! На двоих точно хватило бы! Поднимает его. Нюхает! Я чуть с «полки» не упал. Ну, думаю, сейчас заныкает и потом покурит! А он, оказывается, проверял, не свежий ли это бычок! Я, что идиот? В первый караул, на первом посту и курить! Там полный штаб офицеров! Начальник училища на месте! Бачурин на месте! Оперативный не спит, а я у знамени с сигаретой в зубах! Но, значит, курят часовые по ночам, когда оперативный дрыхнет, а дежурный по училищу по ротам бродит, проверяет службу! И это надо учесть тем, кто будет заступать на первый пост! Но я, братцы, как хотите, не пойду туда больше! Хоть куда, только не туда! Хоть «ковбоем» в столовую!
Как словом, так и делом, пришел дежурный по училищу. Помяни черта, он и появится! Он обязан проверять несение службы караулом не реже двух раз за дежурство. Один раз ночью, другой — днем. Ночка выдалась еще та! Нам от Верткова досталось, а тут этот дежурный со своими взводными! Глаза уже слипаются! Спать охота!
Этому дежурному вздумалось проверить несение службы на постах. И пошли мы с ним и караульным Матвеевым. И надо же было так сложиться, что Бадалов стоит на посту.
— Ну, все, сейчас Умид начнет спрашивать родословную Земцова, чтобы убедиться, что это мы. А потом дежурный по училищу нам матку на изнанку вывернет! — шепчет Мотя.
— Я Бадалычу сам все выверну! В другой раз пусть строит из себя защитника Родины, мать его!
— Стой, кто идет?! — крик из темноты.
— Помощник начальника караула с проверяющим! — отвечаю я, вглядываясь в темноту.
Ни фига не видно, куда он заныкался?
— Помощник начальника караула, ко мне! Остальные на месте!
Иду на пост, понять не могу, где Бадалов. А он встал за угол и оттуда выглядывает одним глазом.
— Умид, не выделывайся, дежурный по училищу пришел караул проверять. Не надо долго нас мариновать!
— Понял! — Умид сделал уставное лицо. — Так пойдет?
— Пойдет! — кивнул я.
— Продолжить движение! — скомандовал я подполковнику и Матвееву.
И тот потопал вперед. И ничего не скажешь. Оба мы — при исполнении. И у нас сто двадцать патронов и автомат. А у него ПМ с шестнадцатью патронами в кобуре.
— Курсант Бадалов! Временно сдать пост! Курсант Матвеев, принять пост под временное наблюдение!
— Есть!
— Есть!
Дежурный как увидел узбека, так начал его атаковать вопросами. Что находится под охраной, какими печатями опечатывается, где границы поста и прочее…
Но Бадалов — парень умный и грамотный. Все выучил, от зубов отлетало, как от стены горох. Молодец!
Дежурный остался тоже довольным.
Утром пришел ротный. Конечно же, его запустили в караульное помещение. Он обошел все, пообщался с Вертковым.
Только все успокоилось, Вертков сам начал кемарить, а мне, по распорядку разрешалось немного поспать, прибыли комбат с замполитом.
Эти тоже походили, засунули нос, где им было интересно.
Старун по привычке дымил везде. Но окурки не бросал, где попало. Аккуратно тушил о свой каблук и кидал в урну. Пепел, правда, сорил везде. Но не орал свое привычное: «Иппиегомать! Курцы! Сниму с наряда!» Потому что это — не суточный наряд в казарме, а караул! И назначается приказом по училищу. И не подчиняется временно комбату. Прикажет начкар, выполняя команду сверху, и возьмем под охрану и комбата, и кого угодно! Да, и зачем по пустякам мучить людей мелкими придирками. Вот отстоит он свое, придет в казарму, сдаст оружие, и все, комбат, он — твой! Можешь объявить несметное количество нарядов, даже на «губу» засунуть. Ты там хозяин. Ну, а здесь — почетный гость. Да, уважаем, знаем, что вернемся в казарму, и снова ты можешь кричать все, что хочешь. А мы, выпучив глаза, будем орать: «Есть! Так точно! Никак нет! Ура!»
Когда все проверяющие ушли, перебив сон, выпил крепкого чая, вышел покурить на улицу. Время к обеду. Бодрствующая смена пошла в столовую за пищей.
Там уже были многие из караула. Кто покурить, кто глотнуть свежего воздуха, уж больно был спертый воздух в караульном помещении.
— Не думал, что караул так тяжело.
— Не говори. Наряд в казарме — ерунда по сравнению с караулом.
— Ладно, сейчас осень. Неприятно, пережить можно. А что зимой будет? Холодно. Сибирь все-таки. Как мороз двинет, так ни один тулуп не спасет.
— Одно дело стоять два часа на посту сейчас. А зимой и ночью.
— Это здесь, в городе всегда теплее, а вот во втором карауле, в Ягуновке!
— Ага, особенно на вышке.
— По автопарку можешь погулять, спрятать от ветра куда-нибудь, а в мороз на вышке.
— Не бойтесь, парни, когда мороз под тридцатник и ниже — ветра нет. Все стоит и трещит.
— Что трещит-то?
— А все! Деревья, здания. Собственные яйца. Все. И тишина. Особенно за городом.
— Не пугай. Мне уже холодно от твоих слов!
— А у вас, что, дома такого не бывает?
— У нас в Украине тепло. Самое большое зимой 5. Если чуть ниже — все, школы закрывают, стихийное бедствие. Троллейбусы не ходят, трамваи стоят. Техника иначе устроена. Для высоких температур, а не для низких. Ну, а про такие морозы, только в программе «Время» показывают, где какая погода.
— Ага, знаю я эту технику для жарких стран! — я сплюнул табак, попавший на язык. — У меня дед крановщиком после войны всю жизнь проработал. Два раза со своим краном падал. Один раз, когда в сорокаградусный мороз одна из опор башенного крана подломилась, и он со всей высоты завалился. Благо, хоть на дом, что строили. Комиссия приехала, стали разбираться, опору выдернули, на экспертизу. Оказалось, что какой-то мудак в снабжении напутал и прислал в Сибирь вот такой жароустойчивый кран.
— Ну, а морозоустойчивый, как пить дать — в Среднюю Азию!
— Не знаю, — я пожал плечами. — Дед говорил, что еще удивился, отчего такой слабый калорифер в кабине. Почти не греет, да, еще из-за этого стекла замерзают. Сами делали обогреватели, да устанавливали. А попробуй на такого дурака такую тяжесть подними-ка! А все, оказывается, просто было. Напутали. Могли люди погибнуть от такого распиздяйства!
— А представь, Славка, что какой-нибудь строитель в Средней Азии очень удивился, когда обнаружил своей кабине огромный обогреватель! На улице жара, да еще такая бандура под ногами болтается!
— М-да, уж. У нас в стране все, как в армии — квадратное катаем, а круглое носим!
— Точно! Главное — ничему не удивляться!
— Если будешь удивляться, так и останешься полжизни стоять, открыв рот, пытаясь переварить, что вокруг-то происходит.
— В армии проще. Тормозишь — зайдешь «на орбиту». По нарядам полетаешь, и перестанешь удивляться, и отобьет охоту раз и навсегда пытаться понять, а что же вокруг происходит, и зачем это нужно, а можно ведь все сделать короче и правильнее.
— Ага, как в том анекдоте: «Товарищ курсант, возьмите лом и подметите плац!» «Но, ведь можно все сделать быстрее и качественнее, если я возьму метлу!» «Я не хочу, чтобы вы это делали быстро и качественно! Я хочу, чтобы вы заебались!»
Вот и подошел к концу первый караул в нашей службе. Сдаешь патроны, снимаешь пилотку, вытаскиваешь один патрон из магазина и тыльной частью его выколачиваешь все остальные в пилотку. Потом вставляешь в деревянные плашки. Там отверстия уже насверлены. Вставил, смотришь, все ли на месте. Нет патрона — всему караулу кранты. Пока не найдешь — будешь искать.
У всех все на месте.
Ну, вот и караульное помещение блестит, патроны на месте, часовых с постов своих поменяли. Казарма — дом родной! Оружие чистить потом будем! Ужин и подготовка ко сну!!!!
Но не все так просто в армии. Вроде после караула спать, но распорядок дня есть распорядок дня! Хоть ты и смертельно устал, но ты в строю. Долбоебизм армейский? Привыкай, ибо ты — в армии!
Вот и ответственный по роте капитан Баров в своей ироничной манере командует:
— В 21:00 всем собраться в районе программы «Время» для просмотра телевизора!
— Товарищ капитан! Разрешите не смотреть! Я постирать хотел форму!
— Товарищ курсант, надо чувствовать пульс и биение времени — смотрите программу «Время»!
— Ну, товарищ капитан…
— Брысь к телевизору!
— Есть!
Сиди, подшивайся, болтай с товарищем, но ты обязан находиться в курсе всех событий в стране и мире. Газеты особо никто не читает. Пока не видит дневальный и замполит, выдираются из подшивки и, сидя на очке, читаются. А что могут писать в «Красной Звезде»? Укрепляй боеспособность нашей Родины.
Мы и так ее повышаем. Учимся. Службу несем, в самоходы умеренно ходим. Правда, начали выпивать… Для дезинфекции.
На улице холодно. Одним чаем уже не согреешься перед сном после вечерней прогулки.
Бутылка одеколона на троих.
На гражданке мужики берут бутылку водки на троих, а у нас флакон одеколона.
Путем многочисленных проб и ошибок пришли к выводу, что лучше сей продукт потреблять в чистом виде.
При смешивании оного с водой, он становится белым, как молоко, иногда выпадает осадок, что тоже не есть аппетитно и положительно для здоровья употребляющих.
В роте появились эстеты, предпочитающие «Шипр» «Русскому лесу». Кто-то зациклился на «Саше». Ну, а «Тройной», если появлялся в военторговском магазине, покупали не глядя. Пожалуй — самое лучше изобретение советской парфюмерной промышленности!
Флакончик с парфюмерной жидкостью выливался на троих, чокались, выдох, не дышать! В рот! При этом желательно, чтобы он сразу прокатился в желудок! Не в рот, а потом, подержав, проглотить! Так можно и слизистую рта спалить, а также, с непривычки, и блевануть недолго.
Проглотил, потом, не водой! Ни в коем случае! А то пойдет реакция с выделением газа, и тоже можно побежать в туалет, будет полоскать. Надо чего-нибудь в рот кинуть, пожевать. Хлебушек подойдет. А вот потом уже, можно и чайку горяченького пошвыркать. Ну, а уже после этого и на вечернюю прогулку и поверку.
На прогулке в поздней осени — ранней сибирской зиме, и строевые песни лучше поются!
Левка Ситников порой пытался хулиганить, когда старшина отсутствовал на прогулке и ее проводил кто-то из «замков». Лева орал из репертуара Розенбаума: «Нинка, как картинка, с фраером гребет» или еще что-нибудь в этом роде. Рота охотно подпевала. «По долинам и по взгорьям» уже всем до чертиков надоела.
Подошли к казарме. Перед поверкой есть несколько минут. Можно на улице покурить, можно и в казарму подняться. Перекрывая голоса роты, крик Фила:
— Сорок вторая рота, предупреждаю, если кто-то у меня еще раз сопрет одеколон — накажу! И так, чтобы потом без обид было!
Мелкое воровство из тумбочек — бич казармы. То пасту зубную уведут, то еще что-нибудь. Мелочь, конечно, копеечная, но неприятно. Мало того, что самому может не достаться то, что тебе очень сейчас нужно, например, одеколон после бритья, а то и зубы почистить нечем. Так еще взводный, проверяя тумбочки, обнаружит, что «мыльно-рыльных» принадлежностей у тебя нет. Будет отчитывать. Многие делали так, в ящик, разделенный на две половины (моя и соседа) клали мыло, что Родина выдавала, типа «Банное», а тем, что сам пользовался — вниз тумбочки.
В курилке смеясь, обсуждали, как Сынок поймает и накажет воришку?
— Наверное, капкан поставит?
— Вряд ли. Там места мало.
— Мышеловку?
— Тоже мысль. Главное, чтобы взводного он не поймал в эту мышеловку или Зему.
— Я бы посмеялся по этому поводу.
— Посмотрим.
Через несколько дней в курилке мы спросили у Филатова:
— Ну, что поймал вора, чт у тебя из тумбочки что-то тырил?
— А зачем мне ловить его? — Фил хитро подмигнул. — Пусть милиция ловит, ей за это деньги платят!
— Так, что ты сделал?
— Как что? Очень просто. Я наказал вора. Повадился у меня какой-то алкаш одеколон воровать. Мне из дома как-то прислали хороший «О'Жен». Сперли. Я целых два дня ходил, обнюхивал роту. Не унюхал. Купил простецкий! Опять «ушел». Третий флакон. Три бутылки за неделю! Достало! Вот тогда и объявил роте, что накажу вора.
— Мышеловку поставил?
— Ни фига! Я в бутылку от одеколона помочился и положил в тумбочку. Бутылка ушла… теперь уже два дня лежит флакон с одеколоном. Никто не трогает!
Мы заржали!
— Молодец, Сынок!
— Надо же было додуматься!
— Представляю, как кто-то хлебнул!
— И ведь молчит!
— А, что ему к Филатову прибежать и морду бить, что он его мочи хлебнул?!
— Тьфу!
— Долго думал?
— Долго! — признался Филатов. — Поначалу думал заряженный конденсатор в тумбочку положить. Думаю, ну, шарахнет его несильно. А дальше? Долбанет правую руку, он левой туда полезет и назло сопрет очередной флакон! А тут уж наверняка! Слышали вчера грохот?
— Когда?
— Ночью?
— Нет, я сплю как убитый!
— Я тоже сплю. Хоть из пушки над ухом стреляй, только команду «Подъем» слышу.
— Вара Крохалев в самоход пошел.
— И что?
— Пошел, как все нормальные — через окно. Ну, а сами знаете Кроху!
Ну, да, Валера Крохалев, ростом под два метра, футболист. Весь в мышцах, да и масса под девяносто, а то и больше килограммов. Плюс бокс ему тоже очень нравился. Так что «Кроха» был далеко не кроха!
— И что дальше?
— Спускаем мы на простынях его. Он тяжеленный, зараза! Потихоньку стравливаем, спины уже занемели. Темно. Не видно. Где он там. Вроде по простыням уже все, вот-вот должен спуститься. Шепотом кричим: «Ну, ты скоро там?». А он: «Да, все…». Ну, мы дружно отпускаем простынь! Грохот, казалось, что на большом плацу было слышно.
— А что было? «Все!» Так все!
— Он не успел договорить. Хотел сказать, что все, первый этаж начался. Ну, а мы отпустили, так он, считай, с потолка сорок первой роты, костями об их подоконник! И смех и грех! Он сразу через забор! Под утро пришел, за бочину держится. Думали, что ребра сломал. Сбегал в медсанчасть, сказал, что с брусьев на зарядке сорвался. Доктор сказал, что ничего страшного. Ссадина и все. Небольшой ушиб. Помазал зеленкой и отправил.
— Знаю я этого доктора. У него кроме зеленки ничего нет. Он все ею лечит. И простуду, и ссадины. Шаман, а не доктор!
Перешли на зимнюю форму одежды. Стали постоянно ходить в шинелях. На занятиях нет гардеробов, раздевалок. Все свое ношу с собой. Так вот и берешь шинель, сворачиваешь ее «конвертом», и, если большая аудитория, в стол или рядом на скамью. А зачастую — на заднюю парту или под себя укладываешь. И началась в роте, батальоне эпидемия. Стали пропадать хлястики от шинелей. Видимо, кто-то где-то проебал хлястик и спер у товарища. Что делает тот, у которого исчез хлястик? Правильно — ворует у ближнего своего. И есть такая армейская мудрость-заповедь: «Наеби ближнего своего, но не возрадуйся, ибо опомнившись, он наебет тебя дважды!»
У всех появилась мания прятать хлястики от шинелей. Их снимаешь после построения и одеваешь на построение. Оставишь свою шинель с пристегнутым хлястиком на пять минут и все… НЕТ ХЛЯСТИКА! Все вокруг свои. Все с одного взвода, роты. Никто ничего не видел. К шинели никто не подходил. Вообще никто не подходил. И при чем все видели, что никого не было! Не может же быть так, что один хлястик всем понадобился. Этот предмет нельзя поделить на всех, им можно только единолично обладать.
Вот все видели, что никого не было, а хлястик улетучился! Мистика! Не бывает такого? Еще как бывает! Никто не знает, как и когда, но бывает!
Старшина, взводные, ротный за нарушение формы одежды драли жестко, вплоть до внеочередных нарядов. Поэтому все тряслись за эти хлястики, как за свой любимый орган в организме.
Да и самому неудобно ходить, как чмо неуставное, когда нет хлястика.
Поэтому подключались знакомые парни со старших курсов, они доставали хлястики. У некоторых сзади были хлястики от солдатских шинелей. Они по цвету не подходили, бурые, а что делать? Лучше пусть будет такой, чем никакой.
И пусть через месяц у каждого в нашем взводе было по три — четыре хлястика, но все равно, снимая шинель — отстегивай хлястик.
Хлястиками можно было торговать. За деньги вряд ли получится, а вот за пачку сигарет — с удовольствием или на флакон одеколона! Булочка из чипка тоже сойдет за твердую валюту.
С наступлением холодов у многих начались проблемы со здоровьем. Не простудные заболевания, а начинали «цвести». Любой порез, любая царапина, нарыв, прыщик превращались в «розочку». Огромный нарыв, а то и фурункул. Акклиматизация, или как говорят еще «не климат здесь». Не уходить же из училища из-за этого.
Не миновала такая участь и наш взвод.