День курсанта Миронов Вячеслав
Ротный смотрит на него и понимает, что у Сереги явно «крыша съехала». Ему уже все по хую. В глазах читается и в его посеревшем от усталости лице. А у него ключи от оружейки, где много-много автоматов и немало патронов. Пусть и в цинках, на случай войны, но если сорвется курсант, то много дел может натворить. Не сразу его выкуришь из укрепленного помещения, да еще вооруженного до зубов. А, может, и с собой что-нибудь сделать. Лют, конечно, Земцов, но не дурак, далеко не дурак.
Отпустил Бугу дальше нести службу и зашел в каптерку, там старшина сидел. Минут через пять комроты вышел к себе в канцелярию, а за ним Бударацкий с листами наряда.
— Бугаевский! Дежурный!
— Я!
Буга снова подходит строевым шагом к старшине, как и ротному, и четко рапортует, что прибыл по его приказанию. Цветочек на месте.
Буда выдирает цветок, кидает на пол, топчет в припадке ярости.
— Ты что, ротному жаловался? Да, ты знаешь, что со стукачами в войсках делают?
— Никак нет! Не жаловался! — Буга безмятежно улыбается, глядя в глаза старшине.
Ему уже все равно. Он на грани чего-то там. Или спать сейчас упадет и будет ему по фигу на всех, или кому-нибудь в морду даст. На «губу» отправят, а там все равно отоспится.
И думает Серега, что дернись, старшина, и зубы я тебе выставлю. Вокруг собрались многие курсанты. Кто-то просто из любопытства, а наш взвод понимал, что возможна драка.
Бывшие солдаты тоже подтянулись. Они, по привычке, были на стороне старшины роты.
Ну, что же, драка, так драка. Давно ничего не было. Дело было у тумбочки дневального. Дневальным стоял на тумбочке Андрюха Кириллович, он тоже напрягся. Этот не подведет. Олег Алтухов тоже пробирался сквозь зевак. Взвод подтягивался. Данданов Женя просто так, между делом снял ремень с пояса и аккуратно, просто так, не для драки, туго намотал его на руку, вроде как, бляху начистить, а кто знает, может, кому-то и ебало.
Старшина еще не видит, что происходит вокруг, и продолжает орать на Сергея:
— Так что же вы ему сказали?
— Доложил, что наряд для меня как праздник! — Буга по-прежнему улыбался самой, что ни на есть похуистской улыбкой.
— Ты знаешь, как он меня заебал! Ты знаешь?! А…
Но не успел он закончить, как дежурный по роте ему докладывает:
— Никак нет, не знаю!
— Он мне такого наговорил! А все потому, что вы, товарищ курсант, стукач!
— Я — не стукач! — Буга начал краснеть, адреналин в кровь попер, улыбку стерло.
Мгновение и уже не улыбка, а оскал воина перед дракой, и весь красный. Буда не успокаивается, сам себя распаляет, накаливая обстановку вокруг.
Благо, что Тихонов подошел:
— Спокойно. Спокойно! Не стучал Бугаевский. Не стучал! Я сам все видел. А то, что он много по нарядам ходит, так это все поправимо. Правильно, старшина? — и уже более настойчиво, обращаясь к старшине — Правильно, старшина? — пытается его увести в каптерку.
— Ты что?! Ты куда меня тянешь? — Бударацкий пытается вырваться из объятий Тихонова.
— Потом, потом, Коля, я тебе объясню. Все объясню! Пошли! — Тихонов настойчиво толкнул старшину в сторону каптерки.
И уже на ходу, обернулся ко всем:
— Что стоите? Разойдись! Ничего не будет.
— Чего не будет? — Бударацкий снова пытается вырваться из объятий Тихонова.
— Идем, идем, ничего уже не будет. И Слава Богу! Что ничего не будет.
Мы обступили Бугу.
— Молодец, Хохол!
— Это ты здорово с цветком придумал!
— Все, Серега, сойдешь с «орбиты»!
— Да, ладно! — Буга отмахивался от нас — Надоело уже все! Как в карты проигранный.
— Справедливость восторжествовала!
— Ты сам-то понял, что сказал? Справедливость в армии?
— Ну, ты и сказал!
— Спасибо Земцову.
— Ну, да, быстро врубился, что происходит.
— И помог.
Когда в выходные нет увольнений, а у нас их нет, то становится тоскливо. В армии самая большая проблема — Большая Скука.
Из-за самоходов взводные, а сейчас и ротный почти все время проводят с нами. Построения каждый час. Поверка. И не просто, а кого зовут, тот выходит из строя. Не смотаешься за забор. Только вот скоро в клубе какой-то запыленный фильм. Благо, что хоть не объявил ротный спортивный праздник. На улице — хмарь, дождь. В такую погоду поспать бы. Но ротный запретил. Выспишься днем — ночью на приключения потянет. Тоска.
— Рота, строиться! — кричит дневальный.
Выходит Зема. В своих трусах и кроссовках.
— Ну, сейчас устроим забег по центральной аллее под дождем!
— Я только форму постирал и погладил!
— Задолбал уже он уже этими кроссами!
— И так уже лучше всех в училище бегаем!
— Значит так, рота! — начал Зема, прохаживаясь пружинистым шагом — Устроим поединок по боксу! Мигаль, Дива!
— Я!
— Я!
— Выйти из строя! Вы — рефери! Три раунда по три минуты! Кто победит — увольнение. Прямо сейчас! Ну что, согласны?
— Так точно!
Казалось, что окна вылетят от нашего восторженного рева!
Порвем ротного! Это же счастье — набить ему морду за все издевательства над нами!
Нам тогда было по семнадцать — восемнадцать лет. И как наивны мы были!
Но вперед!
И начались поединки! Ротный легко уходил от всех атак, поддевая легко то корпус, то голову курсантов. А иногда и заканчивалось нокаутом и нокдауном.
Сам я в азарте кинулся на Сергея Алексеевича в атаку. Передо мной было уже пятеро, которых он победил, он вытирал лоб и грудь от пота. Дышал ртом. Ага! Значит, можно! Значит, нужно! Отомстить за все обиды, что накопились у меня на него! У всей роты! Не фиг нас дрочить! Сейчас я тебя достану, капитан!
Мы закружились в танце, пытаясь обнаружить брешь в обороне противника. Делали ложные выпады, я уклонился, ротный ушел красиво, незаметно в сторону. Был вот здесь, ан, и нет его!
Есть у меня друг Костя Подоляко. Он несколько месяцев ходил в секцию по боксу. Пока нос не перебили на тренировке. Кое-что показывал. Здесь же не уличная драка!
Делаю ложный выпад правой, корпус наклоняю влево, сейчас, думаю, хук с левой, да по печени!
Бля! Сижу на заднице на полу и мотаю головой. Ничего не понял! Рефери считает надо мной! Чего считаешь?! Да, я сейчас этого ротного порву!!! Пытаюсь встать, но снова сажусь на свою пятую точку, кручу головой, пытаясь прийти в сознание. Слышу как вдалеке:
— Девять, десять! Все!
Меня поднимают, поддерживая за руки, расшнуровывают перчатки. Другой претендент на победу уже рвется в бой.
Придерживаясь за стены бреду к умывальнику, разглядываю харю.
Ротный приложил меня в нижнюю челюсть слева. Синяк будет. Зубы целы. Несколько раз открыл рот, подвигал челюсть вправо-влево. Все на месте! Но, как красиво, быстро и незаметно! Я оценил его мастерство!
Из спального помещения слышны подбадривающие крики болельщиков, а потом грохот мебели. Судя по разочарованным вздохам и стонам, победа опять осталась за ротным.
Стрельнул сигарету, посмотрел через мутное стекло и дождь, там виден кусочек улицы. Эх, свобода! Воля! Набил бы ротному — получил бы «увольняшку».
Через минуту заходит очередной поверженный. У того большая красная шишка на лбу. Видя наши взгляды, поясняет:
— Когда летел, о тумбочку шарахнулся.
— А куда он тебе попал?
— По печени зарядил, — потер ушибленный бок.
Умывается.
— Славка, есть курить?
— Сам стрельнул, — кивок в сторону Балмина из первого взвода.
— Не дам! Если я всех буду угощать, кого Зема нокаутировал, у меня пачка сигарет за полчаса разойдется! Не дам! Свои курите!
— Я оставлю! — сделал пару глубоких затяжек, отдал бычок.
— Спасибо.
— Да, ладно! Жаль, что Зема выиграл. В увольнение хочется.
— А все-таки он дал нам шанс набить ему морду! Не получилось.
— Если он с Мигалем бился или с Дивой, то, может, что и получилось бы. А с нами он как со щенками, разделался. Да, уж.
— Но дал шанс.
— Факт.
— Ненавидите? Есть претензии — одевай перчатки. Бей!
Из спального помещения снова разочарованный стон. Опять курсант проиграл.
— Все, я пошел! — Балмин решительно направился на выход. — А то у меня с вами никаких сигарет не хватит!
В этот раз ни у кого не получилось справиться с ротным и пойти в увольнение. Зато было о чем поговорить целую неделю. Даже нашлись стратеги, кто тщательно разбирали каждый бой. Все искали брешь в обороне Земцова. И думала рота, кого из бойцов готовить для боя с командиром роты. Были горячие головы, которые говорили, что у ротного свинчатка в перчатках. Нельзя же вот так всех укладывать на пол!
Но те, кто побывал на полу, знали, что только спортивное мастерство привело к честной победе.
Появилось желание победить. А, что для этого надо? Правильно! Тренироваться! Тренироваться! Тренироваться! И не только бокс, но и просто общефизическая подготовка! Перекладина есть в углу «взлетки», там же штанга с «блинами», гантели.
И вечерами подтягивались, делали подъем переворотом, склепку и прочее. Вечером в этом спортивном уголке было много народу. Никто никого не торопил, но спортивные снаряды не простаивали. Впереди зачет по физо. Не сдашь — в отпуск не поедешь. Все прозрачно и понятно.
Серега Сухих из моего взвода старается. Он и так по физо — отличник. Полностью оправдывает свою фамилию и кличку «Сухой». Как заведенный, делает подъем переворотом.
Многие уже бросили свои дела, считают.
— Сколько уже?
— Сорок четыре!
— Ух, ты!
— Смотри, опускается полностью на вытянутые руки!
— Серега! Голова не кружится?
— Хватит!
— Дай другим покачаться!
Когда уже перевалило за девяносто, все, кто были, с восхищением считают хором, поддерживая Сухого!
После сто первого раза Серега спрыгнул с перекладины, как положено, руки вперед, ноги вместе, с небольшим сгибанием в коленях.
Все зааплодировали. Это стоило уважения.
Здоровяк Валерка Будаев («Буданыч») из четвертого взвода пытался сделать склепку на перекладине. Раскачивается. Раз, другой, третий, сильнее. Еще сильнее, не получается, срывается упражнение. Ничего, он упорный. Снова подтягивается и раскачивается. Раз, другой. Скрипит перекладина… и… срывается с растяжек, и Валерка, уже хорошо раскачавшись, вперед ногами, благо, что в сапогах, летит в стену…
Все происходит быстро. Кто видит, наблюдает как Буданыч медленно, ломая лыжи, что стояли у стены, ломает стену, а она двойная из ДСП, и почти весь входит в стену. Вернее, уже в сорок четвертую роту, что была за стенкой.
Шум был такой, что все побросали свои дела. Прибежали.
— Что случилось?
— Буданыч решил в самоход через стенку свалить.
— Вообще у мужика крыша съехала от спермотоксикоза!
— Чего ржете! — Валерка висел в стене — Помогите! А, то уж мочи нет! Да, погодите вы, не толкайтесь! — это уже к сорок третьей роте, которая пыталась его вытолкнуть или втащить.
— Валера, смотри, сапоги спиздят!
— Ага, эти из сорок четвертой могут!
— Или штаны снимут и того… Отымеют. Они тоже в увал не ходят!
Общими усилиями вырвали Валеру из плена. Осматриваем дыру, с той стороны тоже курсанты.
— О, привет!
— Привет!
Забавно вот так общаться. Объясняли парням, что произошло. Посмеялись. Для них это тоже было полной неожиданностью, когда лыжи слетают с креплений, с грохотом падают, потом стена ломается, и из дыры чьи-то сапоги и объемный зад. Что за дела такие?
Ноги дергаются. Некоторые предлагали проверить карманы, может, курево есть, а то мелочишка какая завалялась.
Потом поняли, что все не просто так, и надо с ним определяться. Или толкать в сорок вторую роту, или к себе тянуть. А он брыкается. Думал, поди, что с него сапоги снимают. К человеку с полным расположением. А он брыкается!
Перекладину быстро поставили на место. Только пользоваться ею надо аккуратно — полы сгнили и плохо держали растяжку. Зато некоторые быстро смекнули, что перекрытия деревянные, и поэтому можно спрятать там что-нибудь. Например, вшивник, спиртное или еще что-нибудь, что запрещено в армии.
Пришел Баров — ответственный по роте до отбоя. Осмотрел дыру, перекладину, поломанные лыжи.
— Ну, что, Будаев, стоимость лыж удержим с твоей получки в стократном размере!
— Почему в стократном? Товарищ капитан, я же не виноват!
— Это тебе кажется, что не виноват! А если сегодня ночью война? Как же мы без лыж будем наступать, а?
— Какие лыжи?
— Осень же на дворе!
— А что, по-твоему, мы должны наступать без лыж? А если наступление затянется на несколько месяцев? — Баров как всегда издевался в своей привычной манере. — Вот, если не погибнешь, то и будем высчитывать деньги с тебя в пользу государства или «Фонд озеленения Луны», а еще в Фонд Мира. Тогда и войны не будет. Наступать не будем. Лыжи не понадобятся.
Поутру доложили ротному, тот — комбату. Приходила целая комиссия. Сначала во главе с комбатом, он все, как всегда, засыпал пеплом от сигареты, потом приходил полковник Радченко со своей свитой. Наряд вешался. Не просто порядок наводить, а особенный, так, чтобы все сияло.
Старун заглянул в несколько тумбочек, перевернул несколько кроватей, нашел несколько носков, попутно «отодрал» ротного.
Наряд заправил кровати, убрал сигаретный пепел после комбата, затер пол. Пришел Радченко. Осмотрел дыру в стене. Долго сокрушался по поводу поломанных лыж. Приказал списать, получить новые. Долго обсуждал со свитой, а может, стоит удержать стоимость лыж с денежного довольствия курсантов или ротного.
Как наряд рассказывал, Баров, прямо как в воду смотрел. Но ротные и взводные настойчиво объяснили уважаемой комиссии, что сие происшествие стало возможным лишь потому, что казарма гниет. И в этом вины нет ни курсантов, ни офицеров, может, недогляд тыловых служб? Радченко с украинским акцентом поворчал по поводу, что слишком умных набрали взводных и ротных, поэтому и казарма разрушается. Надо бережно относиться к вверенному имуществу.
А казарма действительно начала разрушаться. Канализация между вторым и первым этажами постоянно забивалась. И в сорок первой роте часто были потопы из фекалий, что шли от нас. То же самое и в сорок третьей.
Трубы завозили, складировали за нашей казармой, планировали ремонт летом.
Между казармами нашего — четвертого батальона и второго батальона меняли трубы. Осень, по ночам ледок схватывает землю свежевырытую.
А как батальон пройдется несколько раз по этой земле, то размесит все в грязь и растащит эту грязь по всей дороге. Потом пачкает крыльцо, ступени, в казарму несет.
Батальон строится перед казармой, чтобы идти на самоподготовку. Комбат идет по дороге. Ноги разъезжаются у подполковника, он машет руками, балансирует, чтобы не плюхнутся в эту размазню.
Весь батальон, затаив дыхание, гадает, упадет или нет. Не упал…
— Батальон, смирно! Товарищ подполковник…
— Иппиегомать! Вашу мать! Отставить самоподготовку! В казарму! За тряпками! Мыть дорогу! Иппиего мать! Выполнять! Всех сгною на губе, если через час не будет чисто!!!
И вот четыреста курсантов в темнеющих кемеровских сумерках, драят дорогу! Кто-то таскает воду, кто-то трет дорогу. Также драят крыльца. Через час не успели, зато через три часа дорога была чистая!!! Отмыли тряпками дорогу. Так, что по ней ходит было страшно. Испачкаем! Сбегали куда-то, сперли несколько досок, умельцы из батальона сколотили их, перебросили через землю, чтобы больше не наступать, не таскать грязь.
На наши упражнения на свежем воздухе сбежалось смотреть все училище. Такого еще не было! Дорогу тряпками!!!! Как бы этот дурной опыт не переняли другие комбаты!!! А то и САМ начальник училища!
Но все имеет свои последствия. Каждый поступок, каждое действие находит свое отражение в будущем.
Утро. Батальон уже пришел c физической зарядки. Сорок вторая рота построилась на улице на завтрак. В темноте стоит комбат. Только нечеткая тень, да огонек сигареты выдает его присутствие. Затягивается он так глубоко, что видно часть его лица. Благо, что вовремя заметили, подсказали старшине. Ладно, Коля — старшина — дурачок местный. А с комбатом кому охота связываться! Этот-то дурак отменный!
— Рота! Равняйся! Смирно! Равнение налево!
На полусогнутых, плохой из старшины строевик, подошел к комбату:
— Товарищ подполковник! Сорок вторая рота построена на завтрак! Старшина роты младший сержант Бударацкий!
— Вольно! — лениво махнул Старун.
— Вольно! — продублировал старшина.
Комбат засунул сигарету в рот, до этого он прятал ее в левом кулаке, когда отдавал честь и принимал доклад. Правая рука с сигаретой, левая заложена за спину, стоит, приподнимаясь, покачиваясь на носках сапог. То вверх, то вниз. Вверх-вниз, закладывает правую руку за спину. Вверх-вниз. Сигарета перемещается из одного угла рта в другой.
— Медленно как-то строитесь, сорок вторая рота! Медленно! С ленцой выходите из роты. Некоторые, даже успели покурить, смотрю. Я вот так понаблюдаю, да, проведу с вами занятия по построению на улице. На скорость.
— Угу! Если мы будем выбегать, так казарма завалиться, — кто-то шепотом в строю прокомментировал речь комбата.
— Как в самоходы бегать, так резво. Вон, всю стену под окнами исчертили своими сапогами!!! Сорок первой роте сломали подоконники. Альпинисты, иппиегомать!!! Скоро стекла ломать начнете!!! А как построиться быстро — так не получается у вас! Ну, ничего! Скоро я до вас доберусь! У вас самая «залетная» рота в батальоне! Я вам вольницу-то закручу, что через зад будете дышать. Старшина!
— Я!
— Бегом до столовой! Чтобы протряслись и подумали, стоит ли ходить в самоходы!
И бегом мы отправились завтракать.
Комбат тем временем прохаживался в тени, наблюдая, как роты выходят на построение.
Сорок третья вывалилась. Следом за ними вышел дневальный по роте курсант Килин. Отошел в тень, курит. Из-за суеты не видит комбата. А он у него маячит за спиной, в тени.
— Килин!!! Иппиегомать! Курец! Попался!
Килин подскочил на месте! Сигарету в урну.
— Товарищ подполковник! — заикаясь, начал дневальный.
— Рота вышла на завтрак! Дневальные обязаны! Подчеркиваю — ОБЯЗАНЫ!! Наводить порядок, а не курить по утренней прохладе! Расслабились вы там, в сорок третьей роте! Ну, ничего! Я до вас доберусь! Устроились сорок вторая и сорок третья на втором этаже! Как у Христа за пазухой! Что стоишь? Бегом марш! Сейчас приду и проверю. За что отвечаешь? За лестницу?
— Так точно!
— Вот с лестницы и начну! Чего стоишь?
— Есть!
Испуганный Килин рванул наверх со скоростью бурундука.
Комбат выебал сорок третью роту. Потом повторил эту же процедуру с сорок четвертой ротой, сорок первой.
Комбат зашел в подъезд, где располагались сорок третья и сорок четвертая роты.
Дверь в сорок четвертую роту открыта. Комбат достал сигарету, прикурил от своего же окурка. Окурок бросил на пол.
Дневальный стоит на тумбочке, ни жив, ни мертв. Комбат еще не вошел в расположение роты, но вот он! Перед дверью стоит. Как привидение.
Дневальный уже почти поднял руку, чтобы отдать честь и закричать, срывая голос на фальцет:
— Рота! Смирно! Дневальный по роте, на выход!!!
Но Старун, словно издеваясь, стоит перед порогом роты, покачиваясь на носках. Вверх-вниз, руки заложены за спину, сигарета совершает привычные движения из одного угла рта в другой, фильтр изжеван в тряпку.
Покачавшись, «Чапай» погрозил дневальному пальцем и направился вверх в сорок третью роту.
Ну, а там… а там добросовестный дневальный Килин протер лестницу, а она по моде была до этого натерта мастикой… Осень, утро, от открытой двери тянет морозцем… Ледок затянул ступени…
Комбат поднялся на восемь ступеней. Потом подошва сапога заскользила.
Василий Иванович начал выписывать пируэты, чтобы не упасть. Он хватался за стены, перила, воздух, пытаясь удержать равновесие. Только законы физики, увы, действуют и в армии тоже…
Комбату удалось развернуться на сто восемьдесят градусов. И!!!.. Бумс! Бух-бух-бух!!!
С воплем:
— Килин! Блядь!
Комбат рухнул на задницу…
Все восемь ступеней комбат скользил на своей командирской попе по обледенелым, обильно натертым ступеням… Комбат пытался остановить, замедлить свое скольжение вниз. Хватался за перила, стены, воздух. Но… Как и в предыдущих попытках — безуспешно.
Внизу он схватился за перила. По силе инерции его развернуло направо.
Комбат въехал, перескочив порог, в расположение сорок четвертой роты.
Дневальный сделал то, к чему он долго готовился внутренне, четко приложив руку к головному убору:
— Рота! Сми-и-и-ирно!
— Иппиегомать! — было ему ответом от комбата.
— Рота вольно! — опешил дневальный.
Подбежали к комбату, помогли подняться. Ни на секунду не переставая материться, комбат охал, ощупывая свой зад.
— Иппиегомать! Килин! Сгною! Расстреляю! Запорю! На орбиту! На «губу» до выпуска!!! Отчислю! Иппиегомать!
Помогли комбату добрести до медсанчасти.
У комбата оказался сломан копчик. Или как в батальоне говорили:
— Килин комбату хвост поломал!
Хлопали по плечу, благодарили. Три недели комбат был на больничном. Все это время Килин трясся, отомстит ему комбат или нет. Какую изощренную пытку он придумает. Сколько суток Килину придется провести на губе и поедет ли он в отпуск? А, может, вообще за увечье — поломанный хвост, вообще выгонит из училища?! Все ходили и утешали Килина. Угощали сигаретами, в чипке — сладостями. Знаменитость и уважаемый человек!
Но, надо отдать должное комбату, он не стал мстить. Просто вышел и строго-настрого приказал, чтобы лестницы, крыльцо всегда были чистыми и СУХИМИ!
Началась подготовка батальона к ПЕРВОМУ КАРАУЛУ!
Первый раз нам предстояло заступить в караул. Первый караул — это в самом училище. Второй караул — в учебном центре. Плюс наряд по столовой в училище. И служба на трех КПП.
Первый караул — это шесть постов. Первый пост — у Знамени Училища. С одной стороны — красота. В тепле. Только ты стоишь напротив оперативного дежурного по училищу и дежурного по училищу. Мимо тебя ходят по первому этажу и начальник училища, и все его заместители. Они тебе честь отдают, а ты принимаешь положение «смирно» и «равнение направо» в сторону проходящих. Не очень-то хорошо.
Начальник караула — капитан Вертков. Я — помощник начальника караула. Начальники отделений — два разводящих и один выводной на гауптвахте.
Одно хорошо, что наша рота еще и по столовой заступает, значит, можно покушать повкуснее.
Только предшествовала этому длительная подготовка. Теоретическая подготовка. Знание обязанностей в карауле. Чем часовой отличается от караульного. Что запрещается часовому. Как действовать при различных ситуациях. Например, стоишь ты на посту, а тебе приспичило в туалет. Ну, все, больше мочи нет. Просто хоть в штаны делай! А запрещено часовому отлить, а то и того больше! Что делать-то? А несение караульной службы в мирное время — выполнение боевой задачи! Это тебе не в тапки ссать!