Ночные тени (сборник) Глебова Ирина

– Шум будет большой, точно, – рассуждал главарь. – Да не трясись ты, это я так… прикидываю. – И вдруг мгновенно и бесшумно отпрянул в самую глубь колючих зарослей, дёрнув за собой другого и одновременно указав глазами в сторону. Шнурок глянул: в дальнем конце забора появился солдат с автоматом. Внимательно оглядев опушку леса, он поправил ремень и стал вышагивать по периметру забора. Двое чёрными ужами поползли по траншее, подальше.

– Обложили! – шипел Шнурок, задыхаясь от тоски и страха. Но Шатун вдруг остановился.

– Теперь ночи ждать не будем, – сказал он. – Теперь наоборот, сейчас надо идти, к реке. Там сегодня должно народу много быть – жарко, суббота. Сойдём за отдыхающих.

Лес в этих местах был обширный, но не густой. Часто прерывался большими светлыми полянами, холмами. Впрочем, был он и безлюден. Местный народ по грибы и ягоды ходил в другие, дальние боры, а наезжавшие к детям родители предпочитали прибрежный песок и прогретую воду неглубокой реки. Потому и проскользнули два человека незамеченными к опушке. В этом месте лес подходил к самой воде, берег зарос камышом, дно затянулось илом. Песчаные отмели, облюбованные народом под пляжи, мелькали вдалеке, а здесь было пустынно.

Шатун приказал раздеться до трусов. Из найденной в кустах мятой газеты соорудил себе пилотку. Шнурок же прикрыл свою бритую голову большим листом лопуха, свернув его в колпак. Теперь они походили на местных рыбаков-забулдыг, вышедших в выходной день на бережок не столько рыбку половить, сколько раздавить бутылку. Правда, у них были бледные, с синевой, тела. У местного люда кожа на солнце продубела. Только это наблюдение – для очень уж дотошного человека. А они лезть зазря на глаза никому не собирались. Хотя и рискнули: вышли на берег и сели в камышах у воды. Грело солнце, течением несло мимо травинки, в камышах чирикали птицы. Они болтали уставшими ногами в воде, расслабившись на несколько минут. Верхом, вдоль опушки, шла компания подростков с удочками. Из одного места они оказались видны ребятам. Но те, не обращая внимание на две фигуры у воды, прошли мимо. Однако Шатун заметил, что мальчишки дымили сигаретами. Толкнул локтем младшего:

– Заначь курева.

Шнурок выскользнул наверх, и Шатун услышал его весёлый говорок:

– Эй, пацаны! Одолжите коллегам-рыбачкам сигареты, уши пухнут!

Может, и не стоило привлекать внимание, но уловив лёгкий запах табачного дыма, Шатун на минуту перестал себя контролировать. Впрочем, всё обошлось, и скоро они на пару дымили – впервые за два дня.

– Нормально прошла проверочка, – елозил, скаля зубы, Шнурок. – Сопляки ничего не заподозрили.

Но Шатун молчал. Он сосредоточенно глядел вперёд. Широко разливаясь, река омывала несколько маленьких островков, заросших осокою. У одного из них – как раз напротив, – была причалена лодка. И всё то время, пока двое сидели у берега, ни у лодки, ни на самом островке никто не появлялся. Возможно, на другом краю, в осоке, сидел с удочкой рыбак… или ещё какой-нибудь хозяин у лодки должен быть. Но стояла тишина. Шнурок понял, куда смотрит главарь.

– Поедем, красотка, кататься, – пропел он, – давно я тебя поджидал!

– Тихо! – цыкнул на него Шатун. – Бери всю одежду и иди туда, за поворот. Если получится, поедем дальше на лодке.

– Во! Лучше не придумаешь! – восхитился младший. – Едут себе два ханырика-рыбачка…

– Если получится… – повторил Шатун. – Ну, иди!

Он вошёл в воду, нырнул и крупными саженями бесшумно поплыл к острову. Родился и жил он на берегу большой северной реки, плавал отлично. И очень скоро оказался у лодки. Взялся рукою за борт, заглянул. Пусто, только вёсла. Осторожно вошёл в осоку, остановился, и сквозь шелест ветра в остролистой траве прислушался. И услышал тихий стон. Казалось, даже сердце перестало стучать – так окаменел он, почуяв опасность. И опять пронёсся стон. Теперь Шатун разобрал: женский и… нет, не от боли. Верхняя губа его дернулась, – он уже понял в чём дело. Раздвигая ладонью осоку, он пошёл на звук, шаги были неслышные, звериные. И вот он увидел: на траве, утрамбованной телами, катались, словно боролись, двое. Поднятое вверх лицо девушки с закрытыми глазами, с полуоткрытым ртом, излучало страдание. Но такое сладостное это было страдание, что у мужчины остановилась кровь, и похолодело в животе. Девушка стонала, и с каждым новым стоном руки её сильнее сжимали плечи парня. Он был темноволос, обнажённая спина смугла, мускулиста… Их ноги сплелись, а тела двигались в одном ритме.

Шатун давно был без женщины и привык к этому. Но сейчас от увиденного в глазах поплыли розовые круги. И только непроходящее чувство близкой опасности заставило его отступить, отпустить осоку и подумать: «Это надолго. Хорошо».

Он быстро вернулся, отвязал цепь, намотанную на колышек, прыгнул в лодку. И уже когда повернул за мыс и увидел на берегу фигуру Шнурка, перевёл дыхание и подумал с усмешкой: «Хорошо, что я пошёл. Этот охотник до баб так просто бы оттуда не ушёл. Всё испортил бы…»

В солнечный день по реке в лодке плыли двое. Они, казалось, ничем не отличались от других отдыхающих: самодельные шапки, семейные трусы, голые плечи подставлены тёплому ветру…

К городу, одному из окраинных посёлков его, они подплыли, когда уже стало смеркаться. Задвинули лодку в кусты, намотав цепь на корягу, оделись и присели там же. Улица, идущая по высокому берегу, была пуста, но из других, уходящих вглубь домов, раздавались и голоса, и музыка, и смех. Двое снова сидели в кустах, изредка устало матерясь. Они ждали более густой темноты – упыри, караулящие жертву, и, в то же время, загнанные в угол бешеные псы…

Но вот мимо них, выше по тропе, прошли двое. «Да брось ты, Витёк!» – смеялась девушка. А высокий курсант приговаривал: «Какой анекдот! Всё натурально! Наш капитан сам анекдот ходячий». Они свернули в одну из улиц, уже тихую и тёмную. И двое из кустов, не сговариваясь, двинулись за ними – чёрные бесшумные тени. Парень и девушка вошли в переулок, освещённый лишь одним фонарём да светом из окон, остановились у калитки. Шнурок часто с посвистом задышал над ухом, и Шатун сразу догадался, что он сейчас скажет.

– Девку бы взять!.. – просипел тот.

Зачем они пошли за этими двумя? Ведь главное, что сейчас им было нужно – одежда и деньги. А что взять с курсанта и девчонки? Может и правда девичий голос, ласковый, влюблённый, и оттого тяжело возбуждающий потянул их?.. Похоже, девушка звала парня зайти в дом. Но он покачал головой и достал сигареты: покурю, мол, подожду здесь. Она толкнула калитку, ушла. А курсант вдруг направился туда, где, за поворотом, таились беглецы. Место это представляло собой тупичок из глухих заборов без калиток, и Шатун догадался, что парень хочет здесь оправиться.

– На ловца и зверь… – прошептал он, быстро став за ствол старого дерева. – Шнурок, не прячься, попроси у него прикурить.

Шнурок ничего не успел ответить: курсант вышел прямо на него и остановился, затягиваясь дымом.

– О, командир, какая встреча, да на такой природе! А я пухну без курева. Вышел вот в пижаме до ближайшей лавки, да уж всё закрыто. Не найдётся чинарика?

Курсант молча достал пачку, выбил сигарету, кивнул. Ёрничая, изображая благодарность, Шнурок нагнулся прикурить и в этот миг увидел, как напряжённо сузились глаза у парня. Словно фотовспышка высветила беглецу картинки из его близкого будущего: его карточка на стенде «Разыскивается преступник», опера, ломающие назад руки, проход под конвоем между бараками и стеной из колючей проволоки… Но в это время бесшумно шагнул из-за дерева Шатун – как раз за спиной курсанта. Его удар в шею – короткий и почти неуловимый для глаза, Шнурок уже знал. И не отвёл глаза, как в первый раз, глядя на главаря, держащего словно бы в объятиях уже видимо мёртвого парня. Тот бесшумно опустил тело на землю, сказал тихо:

– Быстро, раздевай… – и сам стал стягивать китель и рубаху. Чуть слышно подвывая – от страха или от возбуждения, – Шнурок рвал с мёртвого ботинки, расстёгивал брючный ремень. Ему хотелось крикнуть: «Зачем нам это военное барахло!» – но Шатун был весь как сжатая пружина: каждое движение – рывком, каждый взгляд – как лезвие. И Шнурок промолчал.

В углу тупика Шатун с самого начала приметил люк канализации (глаза у него были, как у кошки, видели в темноте). Вдвоём они сдвинули люк и скинули в тёмный, журчащий водою провал тело. Крышка плотно легла на место. С момента, когда курсант и Шнурок глянули друг на друга, прошло пять-шесть минут. С туго скомканным узлом одежды прометнулись они улицею… поворот, ещё один, и с обрывчика съехали прямо в кусты к лодке. А ещё через мгновение тихо звякнула размотанная цепь, и тяжёлая рука Шатуна, упираясь веслом о воду, выгребла лодку на середину реки и повела по течению. И всё это – молча. Даже Шнурок лишь подумал на бегу: «Сейчас девка выйдет…» Так хотелось ему шагнуть ей навстречу вместо того парня, ухмыльнуться, зажать рот ладонью… Но понимал: нельзя, опасно, опасно! И потому лишь молча сглотнул эти слова.

Когда река сделала поворот, Шатун кивнул на ворох одежды:

– Возьми китель и рубаху, замой у ворота кровь. И не куксись! У меня план есть. Сработаешь за курсанта – размер как раз тебе подходящий.

– Под вышку меня ставишь, старшой! Первый же военный патруль выдернет…

Шатун стал на редкость терпеливым, объяснял спокойно:

– Сегодня что? Суббота. Курсанты все по лагерям летним, а на выходной их домой отпускают. Так что до понедельника его на службе не хватятся. А дома подумают – у девки остался, не младенец ведь. Девка увидит – ушёл, обидится, тоже искать не будет. И патруль знает, что курсанты гуляют. Да и не станем мы на тот патруль выходить. А вот доверие у людей курсант вызывает больше, чем штатский. На том и сработаем.

Шнурок понемногу отходил, сбрасывая страх и раздражение, завертел головой. И вдруг засуетился:

– А ну давай к берегу скорее! Чуть в самый центр не въехали! Гляди, уже дома большие рядом, во – и набережная гранитная!

И вправду – совсем близко высились громады старинных зданий центра города. Но пристали к берегу они удачно: туда, где стояли пустые, покосившиеся, приготовленные к сносу, а кое-где и разбитые уже домишки. Местный житель Шнурок с видом знатока пояснил:

– Здесь будет новый микрорайон.

– Вот и хорошо. А пока любая квартира нам здесь подходит. Хотя бы эта…

Они влезли в разбитое окно и в замусоренной, пахнущей собаками комнате проспали до утра. За душную ночь высохли застиранные рубаха и китель. И когда утром Шнурок облачился в одежду убитого парня, она пришлась ему так ловко впору, что Шатун присвистнул: ладный, симпатичный курсант стоял перед ним.

– Да, парень, – сказал он. – Не туда тебя жизнь понесла. Тебе бы офицером стать да такими шнурками командовать.

Шнурок не обиделся, хмыкнул, сдвинув браво на лоб фуражку с кокардой. Он вспомнил, как давно когда-то, вот здесь, недалеко, в этом городе, с восьми до девяти утра перекрывалось движение машин на тротуаре, разделявшем его школу и военное училище. И по асфальту, мерно грохоча сапогами, под снегом, под дождём, с песнями шли курсанты. Они, старшеклассники, покуривая на школьной спортивной площадке, глядели и перебрасывались по этому поводу шуточками. Но многие завидовали сильным тренированным парням в хабэ, перед которыми было ясное, обозримое будущее. А кое-кто и сам собирался податься в офицеры. Шнурок, у которого в то время было простое школьное прозвище Клёпа – производное от фамилии, – тоже подумывал об этом. Затягиваясь дымом от одолженной сигареты и ёжась в своей замызганной курточке, он представлял, что марширует в этом строю и запевает, – а голос у него и вправду хороший, – «Маруся от счастья слёзы льёт, как гусли душа её поёт…» А главное – там кормят и есть где жить. Это значит не видеть провонявшей перегаром и грязным тряпьём комнаты. И ещё в училище наверняка обучают разным приёмам борьбы. Придет он домой в курсантской форме, сдёрнет с дивана отчима – этого бугая, задержавшегося у них дольше других, и врежет, и врежет!.. А через полгода с весёлой компанией дружков пошёл он по групповому делу из-за девчонки, перехваченной ими вечером в парке. Получил самый малый срок, потому что стоял в стороне, смотрел, как загипнотизированный, не в силах шевельнуться. Но дальше этот срок стал наматываться – второй, третий. А теперь уже и терять нечего…

Шатун не дал ему развоспоминаться:

– Давай думать. Главное – разжиться одеждой и деньгой, да побыстрее. Квартиру возьмём. Ты курсант, что-то ищешь – родственников там или девушку…

– А тут и придумывать нечего, квартиру я ищу, чтоб снять. Привычное дело, никто не удивится. Тут в центре три училища. Курсанты из женатых, кто в казармах жить не хочет, квартируют… Знаю я, куда пойдём! – Шнурок возбуждался всё больше, загорелся азартом. – Есть тут один домик. Домище, ещё до войны строили. Квартиры шикарные, потолки – за три метра! Называется «академический». Для академиков всяких, значит, профессоров, лауреатов. У нас из класса один вахлак жил там: весь в импорте, на машине «Волге» его привозили. Правда, он на костылях ходил… Вообщем, там будет что взять! И стариков одиноких много.

– Хорошо, что ты местный. – Шатун, похоже, был доволен. – Теперь думай, как мне с тобой туда пройти. Я ведь не в курсантской робе.

– Да пройдём! – Шнурок чувствовал себя героем положения и ему это очень нравилось: сам главарь зависел от него. – Туда совсем близко можно подобраться задворками. Вот этот посёлок зачуханный и ещё один такой же прямо в центр ведут. А сам дом-то на тихой улице стоит, по ней и машины почти не ходят. Но недалеко – пивбар, и всякая шушера заходит во двор, в беседочку, добавить к пивку чего покрепче. Так что если скинешь робу, в одной майке пойдешь, покачиваясь, никто на тебя и не глянет…