Мой ответ – нет Коллинз Уильям

Глава VIII

Учитель и ученица

Первым побуждением Эмили было уйти от учителя рисования. Через минуту доброе чувство одержало верх. Прощальный разговор с Сесилией оставил влияние, благоприятное для Албана Морриса. Это был день пожеланий и всеобщей разлуки. Может быть, он только пришел проститься. Она подошла подать ему руку. Он остановил ее, указав на карточку сэра Джервиса Редвуда.

– Могу я сказать слово, мисс Эмили, об этой женщине? – спросил он.

– Вы говорите о миссис Рук? Вы знакомы с нею?

– Я совсем ее не знаю. Я встретил ее случайно, когда она шла сюда. Если бы миссис Рук только попросила меня указать ей дорогу к школе, я не беспокоил бы вас в эту минуту. Но она пристала ко мне с разговором и сказала то, что мне кажется, вам надо знать. Вы прежде слышали что-нибудь об экономке сэра Джервиса Редвуда?

– Моя подруга – мисс Сесилия Вайвиль – сказала мне, что она служит в его доме.

– А говорила вам мисс Сесилия, что миссис Рук была знакома с вашим отцом или с кем-нибудь из ваших родных?

– Нет.

Албан размышлял.

– Это естественно, – продолжал он, – что миссис Рук решила узнать о вас. Но вот только почему она спросила меня и о вашем отце?

Интерес Эмили тотчас был возбужден. Она вернулась к стульям.

– Расскажите мне, мистер Моррис, в точности, о чем спрашивала эта женщина.

Албан приметил природную грацию ее движений, когда она подала ему пример и села, приметил легкий румянец на ее лице, вызванный тревожным желанием узнать, что он еще скажет ей. Он невольно любовался ею.

– Вы колеблетесь? – спросила она. – Разве миссис Рук сказала что-нибудь о моем отце, чего я не должна слышать?

– Нет, ничего подобного!

– Вы как будто конфузитесь.

Память учителя вернулась к прошлому – напомнила неуместную страсть его юности и жестокое оскорбление, нанесенное ему. Его гордость расшевелилась. Не делает ли он себя смешным? Пылкое биение сердца почти душило его. Он взял себя в руки и обратился к Эмили с непринужденной вежливостью светского человека.

– Прошу извинения, мисс Эмили. Если бы миссис Рук просто спросила меня, живы ли ваши родители, я приписал бы этот вопрос простому любопытству пустой женщины и ничего не подумал бы об этом. Но она сказала: «Может быть, вы можете сказать мне – жив ли отец мисс Эмили». Тут она остановилась и вдруг переменила вопрос таким образом: «Живы ли родители мисс Эмили?» Возможно, я делаю из мухи слона; но я подумал в то время (и теперь еще думаю), что она имела какую-нибудь особенную причину осведомляться о вашем отце, и не желая по каким-то причинам, чтобы я приметил это, переменила вопрос так, что включила в него и вашу мать. Не находите ли вы это натянутым включением?

– И как вы ответили ей? – спросила Эмили.

– Я не мог доставить ей никаких сведений.

– Позвольте мне сообщить вам эти сведения, мистер Моррис. Я лишилась своих родителей.

– Давно ли умер ваш отец?

– Около четырех лет, – ответила девушка. – Это был самый великодушный человек на свете; миссис Рук, может быть, спросила о нем из признательности. Может быть, он был добр к ней когда-то – и она помнит это с благодарностью. Как вы думаете?

Албан не мог согласиться.

– Чем более я думаю об этом теперь, тем более мне кажется, что она ничего не знает о вашей семейной истории. Скажите, а когда умерла ваша мать?

– Так давно, – ответила Эмили, – что я даже не помню. Я была в младенчестве в то время.

– А между тем, миссис Рук спросила меня – живы ли ваши родители. Одно из двух, – продолжал Албан, – или тут есть какая-нибудь тайна, которую мы не можем надеяться узнать теперь, или миссис Рук говорила наудачу, чтобы узнать: не родня ли вы какому-нибудь мистеру Брауну, которого она когда-то знала.

– Кроме того, – прибавила Эмили, – следует вспомнить, что моя фамилия очень распространенная, и легко можно ошибиться. Мне хотелось бы узнать, точно ли о моем милом отце думала она, когда говорила с вами. Как вы думаете, могу я это узнать?

– Если миссис Рук имеет причины скрывать, я думаю, что вы ничего не узнаете, – если только не озадачите ее чем-нибудь.

– Как вас понять, мистер Моррис?

– Мне пришел в голову один способ, – сказал он. – Нет ли у вас миниатюрного портрета или фотографической карточки вашего отца?

Эмили показала ему красивый медальон с брильянтовым вензелем, висевший на ее часовой цепочке.

– Здесь его фотографический портрет, – ответила она, – подаренный мне моей старой милой телушкой в то время, как она была богата. Показать его миссис Рук?

– Вне всякого сомнения. И обязательно проследите за ее реакцией.

С нетерпением желая попробовать опыт, Эмили встала:

– Я не должна задерживать миссис Рук.

Албан остановил ее, когда она уходила. Смущение и нерешимость, уже замеченные ею, опять начали показываться в его обращении.

– Мисс Эмили, могу я попросить у вас одолжения? Я не кто иной, как один из учителей, занимающихся в этой школе; но я надеюсь, что не окажусь слишком настойчивым, если предложу свои услуги одной из моих учениц…

Тут уже он совсем смутился. Он презирал себя не только за то, что поддался своей слабости, но что запинался, как дурак, выражая свою просьбу. Слова замерли на его губах.

На этот раз Эмили поняла его. Тонкая проницательность, давно уже заставившая ее угадать его тайну, о которой она было забыла во всепоглощающем интересе минуты, теперь вернулась, и она в одно мгновение вспомнила, что предостеречь ее Албана побуждало не одно только дружелюбное участие. Он, очевидно, желал присутствовать при ее свидании с миссис Рук. Почему же и нет? Его короткое знакомство с экономкой – не говоря уже об его опытности – могли быть очень полезны ей в непредвиденном обстоятельстве. Может ли он потом упрекнуть ее в жестоком возбуждении ложных надежд, если она примет его услуги? Не дожидаясь, пока Албан оправится, она спокойно ответила:

– После всего, что вы сказали мне, я буду очень вам обязана, если вы поприсутствуете при моем свидании с миссис Рук.

Пламенный блеск глаз, проблеск счастья, вдруг заставивший его помолодеть, были признаками, в которых нельзя было ошибиться.

Глава IX

Миссис Рук и медальон

Содержательница преуспевающей школы мисс Лед гордилась своей щедростью.

Отцы, матери и друзья воспитанниц, навещавшие эту неординарную особу, уносили с собой самые признательные воспоминания об ее гостеприимстве. Особенно мужчины признавали за ней редкое качество в одинокой женщине – ставить на стол вино, о котором ее гости с признательностью вспоминали на другое утро.

Приятный сюрприз ожидал миссис Рук, когда она вошла в дом радушной мисс Лед.

Приехав в качестве доверенной посланной сэра Джервиса Редвуда, которой поручалась самая умная и самая популярная ученица в школе, миссис Рук нашла самый достойный прием. Задержанная на последней репетиции музыки и декламации, мисс Лед тем не менее предложила посетительнице холодных цыплят, ветчину, фруктовый торт и превосходный херес в графине.

Поднимаясь по лестнице, которая вела в дом, Албан спросил Эмили, не может ли он опять посмотреть на ее медальон.

– Раскрыть? – спросила она.

– Нет, я хочу только взглянуть снаружи.

Он посмотрел ту сторону, где красовался вензель, выложенный бриллиантами. Под вензелем была вырезана надпись.

– Могу я прочесть? – сказал он.

– Конечно.

Надпись гласила: «Дорогой памяти моего отца, умершего 30-го сентября 1877».

– Не можете ли вы так повесить медальон, – попросил Моррис, – чтобы та сторона, на которой бриллианты, была снаружи?

Эмили поняла. Бриллианты могли привлечь внимание миссис Рук, и в таком случае, может быть, она сама попросит взглянуть на медальон.

– Вы уже начинаете быть полезны мне, – сказала Эмили, поворачивая в коридор, который вел в приемную.

Они нашли экономку сэра Джервиса за гостеприимным столом. Живительное влияние вина, усиленное жаркой погодой, виднелось в ее раскрасневшемся лице.

– Так вот эта милая девица, – сказала экономка, подняв руки с преувеличенным восторгом.

Албан заметил, что произведенное на Эмили впечатление было таким же неблагоприятным. Вошла служанка убрать со стола. Эмили попросила ее в сторону – распорядиться о своих вещах. Хитрые глазки миссис Рук уставились на Албана с выражением коварной проницательности.

– Когда я встретилась с вами, вы шли в другую сторону, – заметила она. – Я вижу, что привлекло вас назад в школу. Проберётесь в сердечко этой бедной дурочки, а потом сделаете ее несчастной на всю жизнь! Не к чему мисс, торопиться, – сказала она Эмили, которая в эту минуту вернулась. – Поезда на вашей станции похожи на посещения ангелов, описанные поэтом: «Мало и редко». Не удивляйтесь цитированию. Я много читаю.

– Далеко до дома сэра Джервиса Редвуда? – спросила Эмили, не зная, что и ответить женщине, которая уже сделалась для нее несносной.

– О, мисс Эмили, надеюсь вам не будет скучно в моем обществе. Я могу разговаривать о разных предметах, и очень люблю забавлять хорошенькую молодую девушку. Вы находите меня странным созданием? Уверяю – во мне нет ничего странного. Не начать ли мне забавлять вас, прежде чем мы сядем в поезд? Не сказать ли мне вам, каким образом мне досталось мое странное имя?

До сих пор Албан воздерживался. Однако последний образчик наглой фамильярности экономки зашел за границы его терпения.

– Нам совершенно не интересно знать, как вам досталось ваше имя, – перебил он слишком словоохотливую миссис.

– Весьма грубо, – спокойно заметила миссис Рук. – Но в мужчине ничего не удивляет меня.

Она обернулась к Эмили.

– Мой отец и моя мать нечестиво вступили в брак. Они «приняли закон», как говорится, на митинге методистов, в поле. Когда я родилась – моя мать продолжала чудить. Каким именем, вы думаете, она окрестила меня? Она сама его выбрала. Райчос![1] Райчос Рук! Каково? Назвать так женщину! Когда я пишу письма, я подписываюсь Р. Рук. Пусть думают, что меня зовут Розамонда или Розабель. Надо бы вам видеть лицо моего мужа, когда он в первый раз услыхал, что его возлюбленную зовут Райчос! Он хотел поцеловать меня и остановился. Должно быть, его стошнило. Очень натурально!

Албан опять старался остановить поток красноречия.

– В котором часу идет поезд? – спросил он.

Эмили взглядом упросила его воздержаться. Миссис Рук была так любезна, что не обижалась. Она поспешно раскрыла свой дорожный мешок и подала Албану Указатель железных дорог.

– Я слышала, что женщины за границей работают за мужчин, – сказала она, – но мы в Англии, и я англичанка. Узнайте сами, любезный сэр, когда идет поезд.

– Кстати, о мужьях, – продолжала она, – не сделайте той ошибки, милая моя, которую сделала я. Не позволяйте никому уговорить вас выйти за старика. Мистер Рук по летам может быть моим отцом. Конечно, я его выношу. В то же время, как говорят поэты, «Прошло это испытание не без повреждения», – моя душа раздражилась. Я была когда-то женщиной благочестивой, уверяю вас, и заслуживала свое имя. Не приходите в негодование; я лишилась веры и надежды, я сделалась – как теперь называют свободных мыслителей? О! Я от века не отстаю, по милости старой мисс Редвуд. Она выписывает газеты и заставляет меня читать их. Какое же это новое название? Что-то кончающееся на «ик». Бомбастик? Нет. Агностик? Вот именно. Я сделалась агностиком. Неизбежный результат брака со стариком; если это нехорошо, то это вина моего мужа.

– Остается еще час до отхода поезда, – вмешался Албан. – Я уверен, мисс Эмили, что вам было бы приятнее ждать в саду.

– Отлично! – воскликнула несгибаемая миссис Рук. – Пойдемте в сад.

Она, покачнувшись, встала и направилась к двери. Албан воспользовался этим случаем, чтобы шепнуть Эмили:

– Приметили ли вы пустой графин? Эта противная женщина пьяна.

– Пожалуйста, не выпускайте ее, – попросила Эмили, показывая на медальон. – Боюсь, что сад отвлечет ее внимание.

– Проводите меня в цветник, – требовала экономка. – Я не верю ничему, но обожаю цветы.

– Вам покажется слишком жарко в саду, – грубо сказал Албан.

– Что вы скажете, мисс? – поинтересовалась у Эмили несносная гостья.

– Я думаю, что нам будет здесь удобнее.

– Чего желаете вы, того желаю и я!

Приметила ли миссис Рук медальон? Эмили повернулась к окну, чтобы свет упал на бриллианты.

Нет. Миссис Рук в эту минуту была поглощена своими размышлениями. В отместку за то, что Эмили помешала ей видеть сад, она задумала разочаровать ее. Молодая секретарша сэра Джервиса, без сомнения, с надеждой смотрела на свою будущую жизнь. Миссис Рук решила омрачить этот взгляд коварными намеками, на которые она была мастерица.

– Вам, конечно, любопытно узнать что-нибудь о вашем новом доме? Я ведь еще ни слова не сказала вам. Как это необдуманно с моей стороны. И внутри, и снаружи, милая мисс Эмили, наш дом немножко скучен. Я говорю наш, и почему не сказать, когда все хозяйство лежит на мне! Мы выстроены из камня. Мы слишком длинны и не очень высоки. Стоим мы на самой холодной стороне графства, далеко на западе. Мы недалеко от Чевиотских холмов; и если вы вообразите, что сможете видеть что-нибудь из окна, кроме овец, вы очень ошибаетесь. Если выйдете погулять с одной стороны дома, то вас могут забодать коровы; с другой стороны, если вас на прогулке застанет темнота, вы можете свалиться в брошенную свинцовую копь. Но общество в доме вознаграждает за это все, – продолжала миссис Рук, наслаждаясь смятением, которое начало выражаться на лице Эмили. – Много развлечений для вас, милая, в нашей небольшой семье. Сэр Джервис покажет вам гипсовые слепки отвратительных индейских идолов, он заставит вас писать для него без пощады с утра до вечера; а когда он отпустит вас, старая мисс Редвуд пошлет за хорошенькой молоденькой секретаршей, чтобы та читала ей на ночь. Я уверена, что мой муж понравится вам, он человек почтенный и пользуется высокой репутацией. После идолов, это самый отвратительный предмет в доме. Если вы из доброты поощрите его, он вас позабавит; скажет, например, что никого в жизни не ненавидел так, как ненавидит свою жену. Кстати, я должна – в интересах истины – упомянуть об одном невыгодном обстоятельстве, существующем в нашем домашнем кругу. Когда-нибудь нас застрелят или перережут нам горло. Мать сэра Джервиса завещала ему на десять тысяч фунтов стерлингов драгоценных камней, которые лежат в маленьком шкафчике с ящиками. Он не хочет отдать на сохранение эти вещи банкиру; не хочет продать их; не хочет даже носить хоть один перстень на своем пальце, или хоть одну булавку на манишке. Он держит шкафчик на столе в своей уборной и говорит: «Я люблю любоваться моими вещицами, каждый вечер, перед тем как ложусь спать». На десять тысяч бриллиантов, рубинов, изумрудов, сапфиров, и мало ли еще чего – во власти первого вора, который услышит о них. О, милая моя, уверяю вас, что ему ничего больше не останется, как пустить в ход свои пистолеты. Мы не покоримся воровству. Сэр Джервис наследовал дух своих предков. У моего мужа петушиный нрав. Я сама, для защиты собственности хозяев, способна превратиться в демона. И никто из нас не умеет справляться с огнестрельным оружием!

Пока она с полным наслаждением распространялась об ужасах жизни, предстоявшей Эмили, молодая девушка попробовала стать на другое место, и на этот раз с успехом. Маленькие глазки миссис Рук раскрылись от жадного восторга.

– Что это я вижу на вашей часовой цепочке, мисс? Как блестит! Могу попросить посмотреть поближе?

Пальцы Эмили задрожали; но ей удалось снять медальон с цепочки. Албан подал его миссис Рук.

Сначала та восхитилась бриллиантами – с некоторой сдержанностью.

– Не такие крупные, как бриллианты сэра Джервиса; но, несомненно, отборные. Могу я спросить цену?..

Она замолчала. Надпись привлекла ее внимание. Она начала читать ее вслух:

«Дорогой памяти моего отца, умершего…»

Лицо ее вдруг вытянулось. Слова замерли на ее губах.

Албан воспользовался этим случаем.

– Может быть, вам нелегко прочесть цифры, – сказал он. – Тридцатое сентября тысяча восемьсот семьдесят седьмого года – около четырех лет тому назад.

Ни слова не вырвалось у миссис Рук. Она держала медальон перед собою, точно так, как держала его прежде.

Албан посмотрел на Эмили. Глаза ее были прикованы к экономке, девушка едва могла сохранять спокойствие.

– Может быть, миссис Рук, вы хотите взглянуть на портрет, – продолжал он. – Позвольте я открою медальон.

Не говоря ни слова, не поднимая глаз, экономка подала медальон Албану.

Он раскрыл его и подал ей. Она не приняла. Руки ее лежали на ручках кресла. Он положил медальон на колени к ней.

Портрет не произвел заметного действия на миссис Рук. Она сидела и смотрела – не шевелясь, не говоря ни слова. Албан не имел к ней сострадания.

– Это портрет отца мисс Эмили, – сказал он, – не того ли самого мистера Брауна представляет он, о котором вы думали, когда спросили меня, жив ли еще отец мисс Эмили?

Этот вопрос оживил экономку. Она тотчас подняла глаза и ответила громко и дерзко:

– Нет!

– Однако, – настаивая Албан, – вы перестали читать надпись; и мне показалось, этот портрет произвел на вас странное действие – чтобы не сказать более.

Она смотрела на него пристально, когда он говорил, и обернулась к Эмили, когда он умолк.

– Вы упомянули о жаркой погоде, мисс. Простите! Жар лишил меня сил, я скоро опять оправлюсь.

Наглый вздор этого извинения раздражил Эмили так, что она решилась ответить:

– Вы, может быть, оправитесь скорее, если мы не станем беспокоить вас вопросами и оставим вас одну.

Они оставили ее, не сказав более ни слова.

Глава X

Догадки

– Что нам теперь делать? О, мистер Моррис, вы должны были видеть разных людей в вашей жизни – и я не сомневаюсь, что вы знаете человеческую натуру. Помогите мне вашими советами!

Эмили забыла, что учитель был в нее влюблен, – забыла все, кроме действия, произведенного медальоном на миссис Рук. В жару беспокойства, она взяла за руку Албана так фамильярно, как будто он был ее брат. Он был кроток, внимателен и серьезно старался ее успокоить.

– Мы ничего не сможем сделать, – сказал он, – если прежде не подумаем спокойно. Извините меня, если я скажу, что вы бесполезно волнуетесь.

Для ее волнения была причина, о которой он ничего не знал. Ее воспоминание о ночном разговоре с мисс Джетро неизбежно усилило подозрение, внушаемое ей поведением миссис Рук. В одни сутки Эмили увидела двух женщин, дрожавших от тайных воспоминаний об ее отце.

– Что это значит? – вскрикнула она, смотря на сострадательное лицо Албана. – Что это значит?

– Сядьте, мисс Эмили. Мы постараемся, если можно, вместе доискаться, что это значит.

Они вернулись в тенистое уединение под деревьями. Далеко, перед домом, отдаленный стук экипажей возвещал о прибытии гостей мисс Лед, и о том, что скоро начнутся увеселения и церемонии дня.

– Мы должны помогать друг другу, – продолжал Албан. – Когда мы в первый раз заговорили о миссис Рук, вы упомянули, что мисс Сесилия Вайвиль, знает ее. Не можете ли вы сказать мне, что вы слышали тогда об экономке сэра Редвуда?

Эмили исполнила его просьбу.

Албан теперь узнал, как Эмили получила место секретаря у сэра Джервиса; узнал, что отец Сесилии прежде знал мистера и миссис Рук, содержавших гостиницу по соседству с его домом; и, наконец, выяснил, из-за чего они были принуждены поступить к сэру Джервису в услужение, – страшное убийство придало их гостинице дурную репутацию и прогнало обычных посетителей, от посещения которых зависело их благосостояние.

Албан молчал, когда рассказ Эмили был закончен.

– Разве вы ничего не скажете мне? – спросила она.

– Я думаю о том, что я сейчас слышал, – ответил он.

Эмили приметила некоторую формальность в его тоне и обращении, которая неприятно удивила ее. Он как будто ответил только из вежливости, между тем как думал о чем-то другом, интересном только для него самого.

– Не обманула ли я ваше ожидание в чем-нибудь? – спросила она.

– Напротив, вы заинтересовали меня. Я желаю удостовериться, что помню в точности все сказанное вами. Вы, кажется, упомянули, что ваша дружба с мисс Сесилией Вайвиль началась здесь, в школе?

– Да.

– И говоря об убийстве в деревенской гостинице, вы сказали мне, что преступление было сделано весьма давно?

– Я не знаю, сказала ли я, сколько времени прошло после этого преступления, – ответила Эмили резко. – Какое нам дело до этого убийства? Кажется, Сесилия говорила мне, что оно случилось около четырех лет тому назад. Извините, если я замечу вам, мистер Моррис, – мне кажется, что ваше внимание занято чем-то другим, более для вас интересным. Почему вы не могли сказать этого прямо, когда мы пришли сюда? Я не просила бы вас помочь мне в таком случае. После смерти моего бедного отца, я привыкла одна бороться с моими затруднениями.

Она встала и гордо посмотрела на него. Потом глаза ее наполнились слезами.

Несмотря на ее сопротивление, Албан взял ее руку.

– Любезная мисс Эмили, – сказал он, – вы огорчаете меня, вы ко мне несправедливы. У меня в уме только ваши интересы. Я думал о единственном вопросе, приводящем в недоумение нас обоих, – и вопрос этот касается миссис Рук.

Ответив ей, он выразился не столь чистосердечно как обыкновенно. Он только сказал ей часть правды.

Услышав, что женщина, которую они сейчас оставили, была хозяйкой гостиницы, и что в ее доме было убийство, он невольно вспомнил воздействие, которое произвела на миссис Рук надпись на медальоне.

Подобная реакция возбудила в его душе подозрение. Оно побуждало узнать, которого числа случилось это убийство, и каким образом умер мистер Браун.

Судя по всему, день смерти мистера Брауна, отмеченный на медальоне, и преступление, сделанное в гостинице, настолько приближались одно к другому, что оправдывали дальнейшие поиски.

– Мы должны довольствоваться догадками, полагаясь на случайную возможность узнать истину, – продолжал Моррис, осторожно приближаясь к цели, которую имел в виду. – Я приведу пример, если вы желаете. Предположим, что эта женщина сделала каким-нибудь образом вред вашему отцу. Справедливо ли я заключаю, что по своему характеру он был способен простить сделанный ему вред?

– Совершенно справедливо!

– В таком случае его смерть могла поставить миссис Рук в недвусмысленное положение – возможно, она боится, что от нее могут потребовать отчета те, кому дорога его память. Я говорю об оставшихся в живых членах его семейства.

– Нас только двое, мистер Моррис, – тетушка и я.

– А его душеприказчики?

– Тетушка была его единственной душеприказчицей.

– Сестра вашего отца, я полагаю?