Секрет покойника Харпер Том

Глава 19

Приштина, Косово, наши дни

Эбби перешла железнодорожные пути, перерезавшие город в самой низкой его части, и зашагала в гору. В это раннее воскресное утро улицы были пусты: ни машин, ни играющих детей.

Над долиной повисли низкие облака, и воздух сделался молочно-белым. Ночь Эбби провела в отеле, в котором иностранцы останавливались нечасто. И каждый раз испуганно вздрагивала, когда приходил в движение расположенный рядом с ее номером лифт. Как только ей удалось убедить себя, что все нормальные люди уже встали, она выскользнула из отеля через заднюю дверь.

Левин. OMPF. Так было написано в записной книжке Майкла. Управление по поиску пропавших лиц и судмедэкспертизе. Так это учреждение называлось раньше, но год назад было преобразовано в Управление судебной медицины. Впрочем, Майкл не относился к числу тех, кто обращал внимание на подобные бюрократические перетасовки. Левин, догадалась Эбби, это Шай Левин, главный судмедэксперт. Они десятки раз встречались с ним за последние годы — при разных обстоятельствах, в разных уголках земного шара. Правда, Эбби сомневалась, что он ее помнит.

Вместе с Майклом она была на вечеринке в его доме, которая состоялась в июне. Левин жил на только что отремонтированной вилле — одной из тех, что прилепились к склону горы. Здесь, на противоположной стороне от главной части города, обитали иностранные проконсулы, смотревшие сверху вниз на город, которым управляли. Чем выше вы поднимались, тем красивее становились дома и тем более импозантными были посольства.

На самой вершине холма, скрытый горным хребтом от зорких глаз дипломатов, раскинулся главный орган власти Косова: Кэмп-Филм-сити, штаб-квартира миссии НАТО, главного хранителя мира в этой неспокойной провинции. В общем, иерархия говорила сама за себя.

Эбби прошла мимо стоявших у тротуара машин с дипломатическими номерами, поднялась по лестнице к вилле и позвонила в дверь. Хотелось надеяться, что это правильный адрес.

— Чем могу вам помочь?

В дверях стоял Шай Левин — в белой рубашке навыпуск с закатанными рукавами, хлопчатобумажных брюках и босиком.

У Левина была оливкового оттенка кожа, черные кудрявые волосы и добрые темные глаза, глядя в которые невозможно догадаться о тех ужасах, которые ему приходилось видеть каждый день. Манеры вежливые и спокойные; легкий, не режущий ухо акцент. В среде сотрудников международных организаций по оказанию гуманитарной помощи Левин считался своего рода легендой. Те, кто его не знал, часто называли его святым, на что он неизменно отвечал улыбкой и говорил, что он иудей.

— Я Эбби Кормак, — представилась она. — Из миссии Евросоюза.

Интересно, подумала она, насколько широко распространилась моя дурная слава? Впрочем, ей было достаточно всего раз посмотреть на лицо Левина, чтобы получить ответы на все свои вопросы.

— Вы были вместе с Майклом Ласкарисом, из таможни, верно? Извините… я слышал о том, что произошло.

Что еще вы слышали?

Над домом кругами пролетел серый вертолет KFOR[13], заходя на посадку в Филм-сити. Эбби шагнула ближе к двери.

— Я просматривала вещи Майкла. Насколько я понимаю, он встречался с вами незадолго до смерти.

Левин кивнул.

— Да, верно.

— Я пытаюсь выяснить, почему его убили.

По лицу Левина пробежала тень, как будто ему только что сообщили давно всем известный, но тщательно скрываемый диагноз. Он на секунду задумался, но затем распахнул дверь, впуская гостью в дом.

— Входите.

Левин провел Эбби в просторную гостиную с дорогими полированными полами и огромными, от пола до потолка, окнами, из которых открывалась панорама города. Комната Эбби понравилась сразу, и, сидя на обтянутом кожей диване, она с восхищением разглядывала ее, пока хозяин готовил чай. Даже ее, незваную гостью, комната приняла с гостеприимным спокойствием. Левин поставил две чашки с чаем на кофейный столик из красного дерева.

— Вы обращались в полицию?

— Еще нет, но обращусь.

Лгать Левину было тяжело, словно богохульствовать в церкви. Она знала этого человека только по его репутации, но и этого было достаточно. Камбоджа, Гаити, Босния, Руанда, Ирак — везде, где мертвых грудами сваливали в безымянные могилы, Левин всегда брался за лопату, чтобы люди могли остаться людьми до конца, обретя достойное человека последнее пристанище.

— Почему Майкл хотел встретиться с вами?

— Мы подружились с ним в Боснии. Еще в 1998 году. Там один землевладелец не давал согласия проводить раскопки на его земле, хотя мы точно знали, что там место массового захоронения. Майкл добился разрешения. После этого наши пути пересекались довольно часто — в разных странах, в разных ипостасях. Мир тесен, вы знаете, как это бывает.

— О чем он хотел поговорить с вами в последний раз?

Левин заметно смутился.

— Эбби, я понимаю, что мой совет вам не понравится, но вам все-таки стоит обратиться в полицию.

— Неужели они считают, что я имею к этому какое-то отношение? Но ведь это не так, — добавила она. — В меня же стреляли.

Ей не хотелось продолжать эту тему. Но неожиданно ее посетила одна мысль.

— Скажите, полицейские разговаривали с вами?

— Мне задали всего несколько вопросов. Я ответил им, что Майкл был хорошим человеком. Я не очень близко его знал.

— Но ведь незадолго до смерти он приезжал именно к вам. — Сколько еще раз мне придется произносить эти слова? — Я всего лишь пытаюсь выяснить правду. Я думала, что вы поможете мне.

Левин смотрел в окно на простиравшийся внизу город. Затем отвернулся, и их взгляды пересеклись. В его глазах она прочла печаль и сочувствие.

— Майкл приехал ко мне в лабораторию. У него было кое-что, по поводу чего он хотел проконсультироваться со мной. Ему требовался профессиональный совет.

Она знала, каковы профессиональные интересы Левина.

— Труп?

— Я бы так не сказал.

— Ради всего святого! — взмолилась Эбби. — Вы занимаетесь поисками погибших людей. Даете ответы. Вы каждый день сталкиваетесь с вдовами и сиротами, которые хотят знать, что случилось с их близкими. Отнеситесь ко мне так, будто я одна из них.

— Существуют каналы, — пробормотал Левин, адресуя ответ скорее себе, чем гостье. Он помешал в чашке чай и встал, как будто принял решение. — Будет проще, если я вам это покажу.

Они вместе вышли из дома, и он отвез ее в госпиталь. Даже в воскресное утро улицы были забиты транспортом.

— Скорее всего, вы не помните, но я была в Ираке одновременно с вами, Махавил. — Эбби застенчиво улыбнулась, как невзрачная девушка, разговаривающая с капитаном футбольной команды. — Мы пару раз встречались.

— Я помню. Вы были в группе расследования военных преступлений. Я слышал о вас много хорошего. Сейчас вы работаете в EULEX. Что все-таки случилось?

Этот вопрос не отличался новизной, и на него у нее имелась масса готовых ответов. Хочется попробовать себя в чем-то новом, хочется перемен, новых горизонтов.

Но Эбби знала, что Левин не купится на такое. Ей же не хотелось оскорблять его банальностями.

— Устала.

— Ирак?

Эбби отрицательно мотнула головой.

— С Ираком у меня проблем не было. Это была катастрофа таких масштабов, что трудно обвинять кого-то конкретного в том, что случилось. Я имею в виду тех, кто там был. На то они и политики, чтобы все испортить.

Левин ждал, что она скажет что-нибудь еще. К своему удивлению, Эбби поймала себя на том, что ей хочется добавить кое-что еще. С ним было очень легко разговаривать.

— Это произошло в Конго, — тихо произнесла она и, повернувшись к окну, посмотрела на треугольную вышку Косовского радио и хорошо одетых молодых косоваров, вышедших на воскресную прогулку в парк. — Деревня называлась Кибала. Я находилась там, когда однажды ночью туда нагрянул отряд хуту. Это богатый полезными ископаемыми край, там много редкоземельных металлов. Банды хуту контролируют торговлю, чтобы финансировать себя.

Левин кивнул.

— Так вот, бандиты решили, что жители деревни платят им слишком маленькую дань. Представители ООН знали, что там творится, и послали туда батальон корейских миротворцев, чтобы те присматривали за порядком. Я отправилась на их базу и попросила, точнее, умоляла командира миротворцев обеспечить охрану деревни. Тот наотрез отказался и велел мне остаться у них, сказал, что возвращаться в деревню слишком опасно. — Голос Эбби дрогнул. — Эти миротворцы были прекрасно обучены и вооружены до зубов. У бандитов же были только мачете и кокаин. Миротворцы могли прогнать их за пять минут. Вместо этого они бросили деревенских жителей на произвол судьбы. Главным образом женщин и детей, потому что все мужчины работали на рудниках. Мне оставалось лишь слышать их крики.

— Дайте угадать, — произнес Левин. — Об этом никто не услышал.

— Кто-то утверждал, что причины были чисто экономические. Металлы, которые добывают в этих краях, нужны, если не ошибаюсь, в производстве мобильных телефонов. Наверно, корейцы получили приказ не прерывать цепочку поставок. — Эбби пожала плечами. — Может, да, а может, нет. Разумеется, люди стали задавать вопросы, как такое могло случиться. Но всегда найдется миллион причин ничего не делать. И совсем необязательно быть продажным, трусливым или неумелым. Просто останься в постели и закрой дверь на замок. Стоит это сделать один раз…

— …как потом это входит в привычку, — докончил за нее Левин. — Знаю.

Он свернул направо. Эбби посмотрела в зеркало заднего обзора, чтобы убедиться, что за ними никто не следит.

— Как вам это удается? — спросила она. — Не опускать руки и делать свое дело? В мире столько зла и как бы мы ни пытались сдержать его, дать ему отпор, оно постоянно возникает снова. Вам это никогда не приходило в голову?

Левин продолжал смотреть за дорогой и ничего не отвечал.

— Ну, рассказывайте, — настаивала Эбби. — Я с вами своей историей поделилась.

— У меня нет истории.

— Тогда откройте вашу тайну.

— И тайн никаких нет. Просто я думаю, что… — Он уступил дорогу машине «Скорой помощи», ехавшей в сторону госпиталя. — Если не хоронить мертвых, то они будут разгуливать повсюду.

— Мы ведь с вами говорим не о призраках? — попыталась пошутить Эбби, но Левин ответил ей совершенно серьезно.

— Это вам не подростки в белых простынях, резвящиеся в хеллоуин. Но если что-то существует в сознании, оно все-таки существует, верно я говорю? — Он нахмурился, явно недовольный собственными доводами. — Если мы не хороним мертвых должным образом, без почтения к ним, они начинают преследовать нас. Вспомните мировую историю. Мы первая великая цивилизация, которая не знает, как обращаться со своими мертвецами. Для нас это всего лишь проблема логистики: главное — чтобы они не занимали слишком много места. Земля ведь очень дорого стоит, верно? Но человеческая личность существует не только в собственном теле. Часть ее растворена в каждом, кто ее знает. И не умирает вместе с телом. И если мертвых людей не хоронить должным образом, эти частички начинают преследовать вас. — Левин негромко рассмеялся. — Возможно, вы подумаете, что я рассуждаю как пьяный. Дам короткий ответ: если вы работаете с мертвыми, не обманывайте себя, не пытайтесь убедить себя в том, будто эта работа когда-нибудь закончится. Наверно, только благодаря этой мысли я и не опускаю руки.

Управление судебной медицины располагалось в приземистом коричневом здании, затерявшемся среди многочисленных строений госпитального комплекса. Эбби вылезла из машины и огляделась. Ее старый офис, штаб-квартира EULEX, располагался недалеко отсюда, по ту сторону чахлой рощицы. Даже сейчас, в воскресенье утром, оказавшись поблизости от работы, она нервно поежилась. Мимо прошло несколько врачей в белых халатах, и Эбби поспешила отвернуться. Левин это заметил, но ничего не сказал.

Он проводил ее внутрь здания, где они по лестнице спустились в подвал.

Желудок тотчас стянуло узлом. Здесь все было слишком знакомо: облупившаяся краска, выщербленная плитка на полу, запах табачного дыма и карболки, прочно въевшийся в стены. Ей тотчас вспомнилось пробуждение в Подгорице. Откуда-то из глубин госпиталя донеслось монотонное пиканье кардиомонитора, похожее на звук капающей из плохо закрытого крана воды. Или это у нее разыгралось воображение? Если что-то существует в сознании, оно все-таки существует, верно?

Левин открыл тяжелую металлическую дверь. В ноздри тотчас ударил сильный запах хлора, как в бассейне. По крайней мере, здесь Евросоюз заплатил за ремонт. Новенькая блестящая белая плитка, после тусклого света в коридоре яркие лампы под потолком больно резали глаза. Вдоль стены протянулись ряды металлических дверок, от которых доносится тихое гудение. Натянув на руки пару латексных перчаток, Левин открыл одну из дверок и вытащил наружу длинный лоток из нержавеющей стали. Эбби сосредоточила взгляд на стене, а затем осторожно опустила глаза ниже и только тогда увидела то, что там лежало.

Это оказалось отнюдь не то, что она ожидала увидеть. Скелет, вытянувшийся во всю длину. Кости рук вытянуты вдоль того, что раньше было туловищем. Череп пустыми глазницами смотрит в потолок.

Кости были сухими, карамельно-коричневыми от старости. Скелет скорее походил на музейный экспонат, чем на жертву военных преступлений.

— Это то, что привез вам Майкл?

Кивок вместо ответа.

— Он сказал, зачем ему это нужно?

— Он хотел знать, что я скажу по этому поводу.

— И?

— Это останки пожилого человека. По всей видимости, когда он умер, ему было лет шестьдесят-семьдесят. Ростом примерно шесть футов, хорошо сложенный. Его убили.

Эбби невольно вздрогнула. Она на мгновение представила себе останки Майкла, лежащие где-нибудь на столе морга, где патологоанатом бесстрастно описывает его убийство — очередной факт, который требуется зафиксировать в документах.

Левин этого не заметил. Наклонившись над скелетом, он указал на грудную клетку.

— Видите это? Травма от удара острым предметом. Четвертое ребро отколото, вот здесь. — Он ткнул затянутым в перчатку пальцем. — Вот линейный дефект на задней стороне ребра. Здесь лезвие рассекло попавшуюся ему на пути кость и вышло наружу.

— Что это значит?

— Вероятнее всего, его убили ударом в сердце. Судя по направлению удара — спереди. Убийца воспользовался длинным ножом или мечом.

Заметив, что Левин улыбается, Эбби опешила.

— И что в этом смешного? — не удержалась она.

— Для него ничего смешного не было. Но мы не будем открывать дела об убийстве.

— Почему? — растерянно спросила Эбби.

— Потому что он умер примерно тысячу семьсот лет назад.

Левин подошел к стене, снял перчатки и вымыл руки. Когда он повернулся к Эбби, улыбки на его лице как не бывало. Равно как и ответов в его глазах.

— Майкл привез вам скелет человека, убитого тысячу семьсот лет назад? — спросила она.

— Мне стало любопытно, и я провел общий изотопный анализ его коренных зубов и бедренных костей. Согласно химическим характеристикам, человек этот вырос в здешних краях, на территории бывшей Югославии, но жизнь провел в основном на побережье Восточного Средиземноморья. Его питание было разнообразным, так что, скорее всего, это был состоятельный человек.

Левин указал на сероватые пятна на костях рук и ног, не гладкие, а крапчатые вроде коралла.

— Видите, это регенерированные участки кости, которые нарастают на месте ран и ушибов. Этот человек прожил суровую жизнь, но всегда залечивал раны — до тех пор, пока кто-то не ударил его ножом в сердце.

Левин подошел к металлическому офисному шкафу и достал из него папку, из которой затем извлек стопку бумаг и небольшой буро-коричневый предмет в пластиковом пакетике.

— Там было еще и вот это. — Вытащив предмет, Левин положил его на стол под увеличитель. — Это пряжка от поясного ремня. Взгляните.

Эбби приникла глазом к окуляру. Видно было плохо — нечто размазанное, коричневато-бурое, как ковер опавших осенних листьев. Тогда она подвигала лупой вверх-вниз по штативу, пока изображение не сделалось четким. Как только она добилась резкости, стали различимы буквы, стертые и неполные, но все равно читаемые.

LEG IIII FELIX

— Это название римского легиона, — перевел Левин. — «Счастливый четвертый». — Поймав на себе вопросительный взгляд Эбби, он счел нужным пояснить: — Я смотрел в Интернете. Скорее всего, легион размещался на территории современного Белграда, недалеко отсюда. Если вы посмотрите на часть пряжки под надписью, то увидите легионерский гребень.

Эбби прищурилась. Ржавчина искажала изображение, но теперь она смогла различить гравировку. Тощий лев с пропорциями борзой и разметавшейся по спине гривой.

— Парни из НАТО — не первые оккупационные силы на этих землях, — сказал Левин. — Думается, этому солдату просто не повезло.

Эбби вспомнила его слова.

— Вы сказали, что его убили? Почему? Ведь если он был воином, он вполне мог получить удар мечом во время сражения?

— Вполне. Но я подумал, что шестьдесят лет — это не тот возраст, в котором люди размахивают мечом на поле боя. Кроме того, рана была слишком чистой и глубокой, из чего напрашивается вывод, что на нем не было доспехов. Но это всего лишь гипотеза.

Эбби перевела взгляд с пряжки на лежащий на столе скелет. Пустые глазницы черепа как будто буравили ее взглядом. Царапина на лбу почему-то показалась ей похожей на задумчивую морщину. Казалось, будто вытащенный на свет мертвец сощурился, пытаясь ее рассмотреть.

Кто ты? — мысленно спросила она.

А ты кто? — как будто спросил в ответ череп.

— Майкл говорил вам, где он нашел этот скелет?

— Сказал, что к северу отсюда, почти на самой границе с Сербией. Бандитский край. Я не стал спрашивать, с какой стати ему вздумалось поиграть там в Индиану Джонса. Подозреваю, что здесь не обошлось без высокого покровительства, потому что он приехал на «Лендкрузере» армии США. Какой-то американский солдат помог занести останки ко мне в морг.

— Как его звали?

— Он расписался в бумагах. Майкл заставил его подписать документы и добавил, что будет лучше, если его имя не будет нигде официально фигурировать.

Левин перебрал документы из папки.

— Вот, нашел. Рядовой — специалист армии США Энтони Санчес.

— Вы знаете, где его можно найти?

— Насколько мне известно, все американцы базируются под Феризаем, в Кэмп-Бондстил. — Он мгновенно понял ход ее мыслей. — У вас есть желтый значок?

Желтый значок — это пропуск на базы сил KFOR. Их выдавали лишь персоналу НАТО, но Майкл каким-то образом его себе раздобыл. Он частенько заезжал на базы, где отоваривался в военных магазинах безакцизными сигаретами и алкоголем. Этично ли подобное для сотрудника таможни? — спрашивала она его. Майкл лишь улыбался в ответ.

— Вы рассказывали об этом полиции? После того, как Майкла убили?

— Я показывал им эти останки, на тот случай, если это чем-то поможет расследованию. Как только я назвал им возраст скелета, как они тотчас утратили всякий интерес. И посоветовали мне отправить его к неопознанным трупам. Я не стал ничего говорить им о Санчесе. Побоялся, как бы у парня не возникли неприятности.

От больничного запаха, тем более в закрытом подвале, у Эбби начала кружиться голова. Ей отчаянно захотелось выйти на воздух.

— Спасибо за все, доктор Левин. Надеюсь, что не навлеку на вас неприятностей.

— Можете не волноваться. Главное, чтобы вам не попасть ко мне на стол. Особенно если учесть те вопросы, которые задавали полицейские, когда пришли сюда…

— Что вы хотите этим сказать?

— Не думаю, что вам будет приятно узнать ответы.

— Мне это нужно.

— Я знаю. — Левин вернул папку в шкаф и закрыл его на ключ. — У вас особый взгляд. Мне слишком часто приходится его видеть.

— Какой?

— Взгляд человека, гоняющегося за призраками.

Левин двумя руками затолкал лоток с костями обратно в стальную ячейку и захлопнул дверцу.

Глава 20

Константинополь, апрель 337 года

Я возвращаюсь домой. Там меня уже ждет записка.

Приходи сегодня вечером во дворец на обед.

Непонятно, что это — приглашение или приказ. Впрочем, отказываться я не намерен. Мои рабы потратили полдня на то, чтобы отыскать в чулане тогу, долго лежавшую без дела, а затем усердно начистить ее мелом, убирая пятна. После чего мы еще битый час, сыпля проклятиями, вспоминаем, как нужно собирать ее в складки, чтобы она сидела так, как следует.

Мой управляющий шепчет мне, что я выгляжу прекрасно — ну прямо как в старые добрые времена. В его голосе слышится задумчивость. Зал девятнадцати лож — это часть дворцового комплекса в тени ипподрома. Вход в него охраняет гигантская статуя императора Константина с тремя сыновьями: кажется, будто они зоркими очами обозревают весь зал. В нише на противоположном его конце Константин и его сводная сестра Констанциана возлежат на обеденном ложе, словно пара египетских богов. От них по обеим сторонам зала, напоминая два прямых отрезка беговой дистанции на ипподроме, двумя рядами тянутся восемнадцать лож.

Именно здесь и решается судьба забегов. Чем ближе вы к императорской чете, тем выше ваши шансы на победу. Константин никогда не был любителем давать обеды, потому что не любил рангов. Сентименталист в нем не мог смотреть на то, как кто-то из гостей расстроен тем, что ему досталась ложа у входа. Прагматик, он знал цену неопределенности. Когда не знаешь, кто друг, а кто враг, поневоле начинаешь действовать осмотрительно.

Я занимаю отведенное мне место — вторая ложа с конца левой стороны зала. Мои соседи по ложе — тощий чиновник канцелярии (он набрасывается на угощения с такой жадностью, будто не ел целую неделю), сенатор из Вифинии и торговец, который может вести разговор только о мерах зерна. Я в пол-уха слушаю, как он беспрестанно трещит о запустении Египта, о том, будет ли в этом году разлив Нила или нет, а сам тем временем рассматриваю гостей. Среди них Евсевий, он расположился ближе к верхней части зала и о чем-то увлеченно беседует с Флавием Урсом. Интересно, и о чем только могут разговаривать между собой епископ и воин?

— Начиная с прошлого месяца цена уже подскочила на пять денариев. — С этими словами торговец впивается зубами в жаренную на вертеле куропатку. По подбородку стекает жир вперемешку с кровью. — Странно, вы не находите? Обычно весной цены на зерно падают — моря вскрываются, и начинают прибывать корабли, — торговец усмехается, как будто разрешить эту загадку по силам одному лишь Дедалу. — Авгуры и шарлатаны читают будущее по внутренностям мертвых животных и полету птиц. Я же читаю его по ценам на пшеницу.

Я стараюсь ему подыграть — что еще мне остается?

— И что же ты видишь?

— А разве непонятно? — он смотрит на меня, как на неразумное дитя. — Смуту.

Наконец пир окончен. Рабы убирают кубки, тарелки и блюда. Гости встают. Начинается общение. Торговец зерном что-то бормочет и торопливо шмыгает на другую сторону зала. Мое общество наскучило ему так же, как и мне — его. Расталкивая гостей, я пробираюсь в центр зала, в надежде, что Константин заметит меня, но, увы, толпа плотно обступает меня со всех сторон. Вместо этого я подхожу к какому-то кружку, в котором идет оживленная беседа. Стоило мне встать рядом, как разговор тотчас смолкает.

— Гай Валерий Максим. — Это Евсевий, в расшитой золотом тоге, которая если и уступает в пышности чьему-то одеянию, то только императорскому. В том, как он произносит мое последнее имя, мне слышится насмешка. — Ну, так как, ты наконец нашел истину?

— Я жду, чтобы кто-нибудь меня просветил.

— Один из наших братьев во Христе был убит бюстом философа Иерокла, — поясняет Евсевий присутствующим. — Печально знаменитый гонитель сидел как раз позади него. Император поручил Гаю Валерию Максиму найти убийцу.

Те, кто стоит с ним рядом, серьезно кивают. Странное, однако, общество для епископа: префект Константинополя, префект провизий, который надзирает за раздачей хлеба, два полководца, чьи лица куда более знакомы публике, чем их имена, и Флавий Урс, командующий армией. Ничто в его лице не выдает разговора, который мы с ним вели вчера.

Затем Евсевий отходит, чтобы поговорить с парой подошедших к нему сенаторов. Похоже, здесь он знает всех и каждого из гостей. Я провожу еще несколько минут в обществе Урса и генералов — мы обсуждаем подготовку к персидскому походу, его перспективы: сможем ли мы к осени дойти до Ктесифона. Совсем как в старые времена.

И все-таки что-то не так. Эти люди находятся на вершине власти — по идее, уверенность в успехе должна бить в них ключом. Вместо этого они напряжены и уклончивы. Даже говоря со мной, они так и стреляют глазами по всему залу. Поначалу я принимаю это за скуку. Но нет, они не выискивают себе новых собеседников, они наблюдают и подмечают. Кто кого берет за руку. Кто улыбается. Кто хмурится. Кто кивает. Кто шутит, и кто этой шутке смеется.

Самые влиятельные люди империи, они скованы страхом. Император — колосс: если он рухнет, начнется кровопролитие, беспорядочное и страшное.

Толпа редеет. Гости, под тем или иным предлогом, постепенно расходятся. Раньше так никогда не было. Я приближаюсь к передней части зала, но, похоже, Константин уже ушел — один, ни с кем не прощаясь.

Наверно, я сделаю то же самое. Не знаю, зачем Константину понадобилось меня приглашать. Вечер потрачен впустую. Я поворачиваюсь, чтобы уйти. Увы, дорогу мне преграждает евнух. Он ничего не говорит, лишь пальцем манит меня к боковой двери, которая искусно спрятана позади колонны. Я направляюсь к ней, чувствуя на себе два десятка ревнивых глаз.

После дыма, запахов и духоты обеденного зала свежий ночной воздух приятно бодрит. Евнух ведет меня через пустынный двор, в арку и вдоль аркады к какой-то двери. В скобах на стенах пылают факелы. Гвардейцы-схоларии застыли навытяжку. В своих белых одеждах они кажутся мне призраками. Евнух стучит в дверь и, услышав что-то, что не слышно мне, жестом приглашает меня войти.

Разумеется, я ожидаю увидеть Константина. Вместо этого, сидя в плетеном кресле, обернув, словно старуха, одеялом плечи, меня ждет его сестра, Констанциана. Наверно, это что-то вроде ее личных покоев, потому что повсюду разбросана одежда, а в углу валяется пара красных туфель. Над ней склонились две рабыни. Подобно рабочим, счищающим грязь со статуи, они слой за слоем соскребают с ее лица пудру и белила.

— Я слышала, что Август поручил тебе новое задание, — говорит она без всяких экивоков. Август. Вечно этот Август, а не «Константин» или «мой брат». — Вот уж не думала, что у него найдется для тебя применение!