Мастера вызывали? Дик Филип

– Нет, так нельзя, – не согласился Сергей. – Воров и расхитителей нельзя оставлять безнаказанными, безнаказанность ведет к ещё большим преступлениям. Сначала они гребут огромные деньги, а потом начинают убивать честных людей.

– Я их боюсь и в милицию не пойду, – заупрямилась Лариса, надув губы и насупившись, как ребёнок.

Сергей присел на краешек дивана и задумчиво проговорил:

– А мы поступим по-хитрому. Их нужно поймать на месте. Ты говоришь, что «импортные» товары расхватывают за час-два?

– Да.

– Так вот, в этот момент и нужно захлопнуть ловушку, как говорится, поймать с поличным. В милицию не ходи, но когда выбросят товар, позвони мне и скажи, допустим, такую фразу: «Забеги домой, узнай – Женя поел или нет». Моя фамилии Торбеев, номер телефона такой, – он набросал на клочке газета цифры и протянул девушке. – Договорились?

– Хорошо, попробую.

Глава 11

С этого дня Сергей стал ждать звонка. Но время летело, а никто ему не звонил.

На работе дела шли спокойно. Он подготовил сразу два рационализаторских предложения, но подавать не торопился, ждал, когда обуяет жажда денег начальника цеха. Несмотря на старательную работу всего цеха, план выполнили только на девяносто процентов, премий ждать, соответственно, не приходилось, и вскоре у его стола замерла грузная фигура Рыкунова.

– Ну, как дела? План за неделю выполним? – осведомился он деловым тоном, но выражение его лица говорило о том, что у него на уме то, чего он ещё не сказал.

– За неделю выполним, а за месяц – будет видно.

– Я давно говорю – темп надо набирать сразу, безо всякой раскачки.

– Да дело не в раскачке, а в недостатке деталей. Требуйте от восьмого цеха, чтобы не задерживал. Олова осталось немного, хорошо бы выписать.

– Это успеется, – махнул рукой Рыкунов и слегка наклонившись вперед, поинтересовался: – Как у нас дела с рвцконализацией? Ты ведь малый с головой. Мы должны показывать, что творческая мысль нашего цеха бьёт ключом.

Молодой мастер достал из стола папку с бумагами.

– Здесь у меня два предложения. Но чтобы за каждое на мою долю – не меньше сотни. Экономический эффект вполне позволяет.

– Ну ты, брат, наглеешь на глазах, – хмыкнул Рыкунов, но не без удовольствия. – Это ж какую сумму тогда мне должны отвалить, чтобы провести разницу между начальником и подчинённым?

Сергей смело взглянул ему в глаза и сообщил:

– В одном из рационализаторских предложении я произвел расчет, сколько сэкономит наш завод средств на рационализации, если будет выплачивать деньги непосредственно только тем лицам, кто разрабатывает предложение. Экономия за счет изъятия фиктивных соавторов за год составит восемьдесят тысяч рублей.

Рыкунов в первую минуту побагровел и молча вращал глазами, дерзость молодого специалиста перехватила у него спазмами голосовые связки, затем он откашлялся и хрипло произнес:

– Ты у меня попляшешь, – и размашисто зашагал прочь.

К Сергею тотчас же подскочила Ирочка, рабочий стол которой находился неподалёку от него, и, сгорая от любопытства, зашептала:

– Что это ты ему такое сказал? Он как тигр разъярился. Я даже испугалась. Мне кажется – у тебя будут огромные неприятности.

– Я ему напомнил о его совести, а то он о ее существовании, кажется, лет десять не вспоминал. Ну а неприятностей я не боюсь, потому что приятности у меня пока не начинались. Ты мне лучше, Ирина, скажи, у кого можно занять четыреста пятьдесят рублей? Очень надо.

Девушка задумалась, личико ее сделалось напряженным.

– Даже не знаю, кого и посоветовать, – медленно проговорила она и вдруг что-то пришло ей на ум. – Послушай, у нас же в цехе есть касса взаимопомощи. Ты каждый месяц делаешь взносы?

– Да.

– А брал уже деньги?

– Нет.

– Так вот и бери, сколько тебе надо, на то она и касса взаимопомощи, чтобы выручать людей.

– Ой, Ириночка, ты молодец. А у меня этот вариант совсем из головы вылетел.

Монтажница собиралась сказать еще что-то, но подошла Лыкова, и девушка упорхнула за свой столик.

– Завтра собрание, – сообщила неофициальный секретарь Рыкунова. – Подготовьте выступление о работе нашего цеха за последнее полугодие. Крабов просил отметить положительные стороны. – Ока наклонилась к его уху и шёпотом внушительно добавила: – Только что позвонили – будут представители оттуда… – она многозначительно подвела глаза кверху. – Желательно отметить побольше хорошего, сделать упор на то, что мы в прошлом месяце получили премию по соцсоревнованиям, что отмечены благодарностью за успешную работу в подшефном колхозе…

– Вам что, поручили проинструктировать меня, о чём говорить? – перебил её сухо Сергей.

– Меня не инструктировали, – сразу же перейдя с доверительного тона на официальный, недовольно ответила Лыкова, – но я, как старый работник, считаю своим долгом подсказать вам, о чём следует вести речь. Вы по молодости и по незнанию жизни можете говорить о том, что нас, а тем более представителей, не будет интересовать.

– А своё личное мнение о работе я могу высказывать?

– Дома – пожалуйста, а здесь есть установившееся общее мнение, вот его и следует поддерживать и выражать, – назидательно подчеркнула она и, считая разговор оконченным, гордо удалилась за стеклянную перегородку, чтобы поделиться с руководством личным впечатлением о дерзости мастера.

Сергей проводил её презрительным взглядом, бросив вслед фразу, чреватую многими последствиями:

– Я вас выведу на чистую воду.

Глава 12

Собрание состоялось за час до окончания рабочего дня в зале заседаний.

Как обычно, выбрали председателя собрания, секретаря, президиум, и последний незамедлительно занял на сцене задние ряды, добросовестно отсидев до конца выступлений. На первом месте за столом с цветами восседали председатель, ведущий собрание, секретарь, фиксирующий письменно его главные моменты, начальство – Рыкунов, его зам – Крабов, и два представителя. Для чего выбрали президиум, никто толком сказать бы не мог, так было принято на всех заседаниях и общий этикет поддерживали. Члены президиума, сидящие чинно и благородно, создавали общий фон, на котором лучше смотрелось начальство и отдыхал глаз заседающих. Сидящие в задних рядах сцены бездумно глазели на сидящих в зале, а сидящие в зале, когда зрение утомлялось от созерцания выступающих, расслаблялись на их фоне.

Выступающих было мало, все рассказывали обычные вещи, и слушатели давно знали, что они скажут и чем собрание закончится: поговорят, поговорят – да так всё и останется на прежнем месте. Лет десять назад на собраниях говорили с жаром, называли конкретные недостатки и верили в их искоренение, но по мере того, как начальствовал Рыкунов, жар остывал, потому что люди стали замечать: какие бы недостатки они ни вскрывали, что бы ни предлагали изменить, всё оставалось по-старому, и ораторам надоело тратить лишнюю энергию, эмоции и здоровье на пустые разговоры, поэтому пламенные речи угасли, слушатели перестали слушать выступающих, а выступающие перестали вскрывать истинные недостатки. Начались отбываловщина: одни отбывали в зале, другие – за трибуной.

И к моменту выступления Торбеева зал находился в том полусонном состоянии, когда ни один из присутствующих не мог бы повторить, о чём говорилось пять минут назад. Выйдя к трибуне, молодой мастер начал сразу с главного.

– Товарищи, я не буду распространяться о многом, а скажу о том, что считаю необходимым для улучшения работы нашего цеха. Самое главное – это недостаток планирования. Мы много говорим о плане, и он у нас на бумаге есть для отчётности, а на самом деле работа ведётся почти стихийно: пришли одни детали – паяем одни схемы, пришли другие детали – паяем следующие, хотя их у нас излишек. А нет ни тех, ни других, чтобы не было простоя – выпускаем товары ширпотреба. Производительность от этого падает, потому что каждый раз требуется время на перестройку. Главная причина такого неравномерного процесса производства – плохая организация дела со стороны начальника цеха. Он иногда забывает делать заказы на поставку тех или иных деталей, потому что уверен, что выкрутимся. И мы не работаем, а выкручиваемся…

– Регламент – пять минут на одно выступление, – поспешил напомнить председатель собрания, видя, что речь оратора начинает приобретать опасную окраску.

Рькунов помрачнел и, уставившись на свои пальцы, зло катал между ними карандаш. На лице Крабова отчётливо читался возглас, застрявший у него в горле: «Ну и нахал».

Сергей, не обращая внимания на напоминание, продолжал:

– Но самое глазное, я хочу сказать, что товарищ Рыкунов совершенно забыл, что такое материальное поощрение и что его заслуживают те, кто умеет хорошо работать, а не те, кто умеет гнуть спину перед начальством. Я хочу обратить внимание, что премии по соцсоревнованиям были выданы не передовикам производства, а Хлорову и Панкратовой, которые пьют вместе с Рыкуновым.

В зале зашумели. Председатель лихорадочно застучал по графину, призывая оратора к бдительности, но его уже несло по кочкам на большой скорости.

– Да, да, они пьют вместе. Панкратова получает спирт для очистки контактов, и они его пропивают, а работниц она убеждает, что спирта не хватает, и поэтому пусть обходятся без него. Отсюда – в цехе столько брака. Рыкунов поощряет Панкратову за то, что спирт ему даёт. А Хлорова поощряет премиями потому, что за каждую премию он Рыкунову бутылку коньяка ставит…

– Ваше время истекло, – вновь загрохал испуганно по графину председатель и, не рассчитав силы, так ударил по стеклу молоточком, что целый сосуд рассыпался мелкими осколками, а по зелёному сукну расплылась огромная лужа.

В зале захихикали, о сне уже не приходилось вспоминать, глаза слушателей с живым любопытством уставились на смелого оратора. А он, не обращая внимания на взрыв графина, продолжал отстаивать свои позиции.

– … А Лыкова за что премии получает? Разве за то, что добросовестно трудится и перевыполняет норму? За подхалимство, умеет угождать начальству. Я следил за её работой и выяснил, что она норму выполняет всего на пятьдесят два процента, а на бумаге ей приписывает Рыкунов по сто пять – сто десять процентов – и всё за счет тех, кто хорошо работает… А чем занимается Крабов? Он же месяцами ничего не делает, а премии гребёт лопатой. Я спрашиваю, зачем цеху тунеядцы? И до каких пор поощрять будут не тех, кто хорошо работает, а тех, кто угождает начальству?…

– Торбеев, хватит, садись на место, – заорал вне себя от гнева Рыкунов, забыв о маске приличия.

Председатель с ожесточением заколотил молотком по столу, зал зашумел, каждый на месте высказывался, возмущался, так как у каждого оказалось что-то своё, не высказанное. Поднялся такой гвалт, что ничего нельзя было разобрать, и тогда председатель многозначительно постучал пальцем по наручным часам и, рискуя сорвать голос, прокричал:

– Пять часов. Рабочее время закончилось.

Сказанное возымело потрясающий эффект: за минуту, что вполне укладывалось в пожарные сроки эвакуации, зал опустел.

Рыкунов, проходя мимо оратора, метнул в него из-под лохматых бровей ослепительную молнию негодования, а Крабов, как и подобает заму, отозвался следом раскатистым громом:

– Смотри, Торбеев, ты еще пожалеешь о своём красноречии. Не таким глотки затыкали.

Лыкова, поджидавшая мастера при выходе из зала, посчитала тоже своим долгом выступить в качестве прорицательницы:

– Предупреждала я тебя, Торбеев, не послушался. Теперь готовь заявление по собственному желанию, пока под суд не попал. А то знаешь – в цехе всякое случается, по нерадивости, а отвечает мастер. Годика три можно схлопотать за халатность.

Сергей, ничего не ответив, прошел мимо. Уже у проходной его догнала Ирочка с подругой и в восхищении воскликнула:

– Какой ты молодец! Такой смелый. А у нас все об этом знали и боялись сказать. Только что теперь будет? – она сочувствующе заглянула ему в глаза. – Рыкунов не простит, будет по каждому пустяку придираться, пока не выживет. Он многих так выжил.

– Ничего, мне терять нечего, – утешил её Сергей. – А правду должен же кто-то начать говорить первым.

– Нет, мы вами просто восхищены, – подхватила и подруга Ирочки. – На такое способен не каждый.

Девушки, возможно, долго бы пели ему хвалебные гимны, но он заторопился.

– Извините, пожалуйста, мне нужно заскочить в магазин.

Трудно сказать, какие порывы движут людьми, но когда долго терпится, то всегда взрывается с оглушительным треском. Так произошло с Сергеем на собрании, он не готовил речей, а сказал о том, что его больше всего возмущало. Угрозы по его адресу ничуть не испугали молодого мастера и, начав борьбу за добросовестный труд на заводе, он продолжил её в стенах телеателье.

В ближайший выходной заявившись в мастерскую, он объявил директору, что в связи с тем, что Пичугин и Абреков с работой не справляются и у них завал, он в качестве шефской помощи постарается ликвидировать прорыв. Отпетов ничего не смог ответить на такой широкий жест, и молодой мастер с головой окунулся в работу.

Пичугин и Абреков с опаской поглядывали на него издали, работа у них совершенно не клеилась. Наконец, Пичугин не выдержал и, подойдя к Сергею, проскрипел, как старая осина под порывами ветра:

– Чего нам житуху портишь? В передовики лезешь?

– А почему бы и нет. Вы получаете «поощрение» за то, что задерживаете работу, а я хочу получать за то, что ускоряю её. У нас сейчас время ускорения.

– Смотри, как бы вообще отсюда не вылетел со своим ускорением. Получаешь грошей не густо, а будет совсем пусто, – пригрозил старый мастер и, насупившись, вобрав голову в плечи, отошел на своё рабочее место.

За два выходных дня Сергей отремонтировал половину телевизоров, вот уже несколько недель пылившихся в зале и, придя к директору в кабинет, потребовал плату.

– Работа сделана, прошу оплатить.

– Да ты, брат, нахал, – повторил Отпетов фразу, последнее время упорно преследующую Сергея. – У своих ребят отнимаешь?

– Не создавайте искусственных затруднений и не занимайтесь вымогательством. А будете продолжать работать по-старому и без контроля, придется прислать знакомого журналиста, пусть разберётся в ваших делах, – пригрозил мастер, хотя, конечно, знакомого журналиста у него не было, а собственных сил навести порядок не хватало. Старое упорно цеплялось за прежний образ жизни.

Отпетов подписал наряд и молча протянул Сергею. Тот принял как должное, положил в карман и вышел. Директор проводил его долгим взглядом, пожалев, что однажды принял этого молодого человека к себе в ателье.

Глава 13

В этот вечер Сергей вернулся домой в приподнятом настроении.

Отец стоял в коридоре с Дарьей Даниловной и рассказывал об Англии, которую изучил по красочным картинкам.

– Вот как сейчас помню – иду я по Лондону, рядом река их протекает, Темзой называется. Вода мутная, рыбы никакой. Народ пасмурный. А чего ж им веселиться, коли живут бедолаги на острове, прошвырнуться некуда, не разгуляешься, не то что у нас. Того и гляди, как бы не затопило. И с погодой им не повезло, солнце, почитай, не видят, всё туманы да дожди…

– Добрый вечер, – поприветствовал Сергеи обоих. – Беседуете?

– Да. Дарья Даниловна ничего про англичан не знает, а я рассказываю, – пояснил Николай Афанасьевич с достоинством в голосе.

– Вот вам денежки за квартиру, – протянул квартирант хозяйке три красненькие.

– Мне не к спеху, – замялась она при Николае Афанасьевиче, но деньги взяла и сразу же сунула в карман, как бы не желая заострять на такой мелочи внимание.

– Отец, пойдём, поговорим, – пригласил Сергей.

Уединившись в комнате, сын плотно прикрыл дверь и в первую очередь поинтересовался:

– Ты на массаж ходишь?

– Да.

– И как рука?

Николай Афанасьевич торжествующе пошевелил пальцами.

– Ну вот, а ты собирался поставить на ней крест, – обрадовался сын. – Она у тебя ещё заработает. Домашние упражнения сколько раз делаешь?

– Один.

– Мало. У тебя полдня свободны, разрабатывай руку. Курить бросай. Это тоже поможет.

– Не так уж у меня и много свободного времени. Я лифтером устроился. Сутки дежурить, двое – дома. Всё же на людях веселей.

Отец покосился на Сергея горделиво, мол, и он человек занятый и выполняет немаловажное дело.

Лицо сына просветлело, глаза потеплели, но расхваливать отца он не стал, а только сдержанно сказал:

– Правильно, нас так просто на свалку не спишут, – и присев на край кровати, погрузился в раздумья.

Николай Афанасьевич постучал по полу пальцем, и из-под раскладушки тотчас же выползла черепаха. Он пододвинул ей блюдечко с водой и, когда она напилась, поднял ее к себе на колени и стал гладить, хотя вряд ли черепаха ощущала ласку сквозь костяной панцирь. Скорей всего выражение заботы и нежности было необходимо самому попечителю.

– Умная черепашка. Нет, суп из тебя мы варить не будем, – рассуждал он сам с собой. – Таких, как ты – днём с огнём не сыщешь.

– Послушай, отец, мне нужна твоя помощь, – обратился сын к нему. – Дело тонкое, требует секретности.

Николай Афанасьевич оживился, глаза загорелись жаждой действия, он был готов на многое; конечно, его рано списали в категорию нетрудоспособных людей. Главное – доверять ему, а он согласен на всё, и Сергей в него поверил, предложив ему сыграть маленькую роль в довольно сложном деле.

На следующий день неузнаваемо прифранченный родитель появился в универмаге «Ромашка». Он щеголял в потёртых джинсах, несколько раз подвёрнутых снизу, по типу манжетов. Сверху его облачала слегка широковатая в плечах, но яркая рубаха, волосы были аккуратно зачёсаны назад и набриолинены. Сизый нос прикрывали зеркальные очки, в которых отражалось всё, что угодно, кроме собственной души. Выглядел он довольно броско и не столько потому, что был так одет, а потому, что что-то не вязалось между его собственной внешностью и тем одеянием, в котором он щеголял. Однако окружающая публика не принадлежала к числу тонких психологов, чтобы анализировать это несоответствие, а относилась к числу любопытных, способных только выделять необычное в толпе и восклицать: – Ах, какой оригинал! Есть в нем нечто… – и на этом восклицании ограничиваться. Поэтому никто не заподозрил в Николае Афанасьевиче агента какой-нибудь иностранной разведки или бизнесмена с Гавайских островов. Да, именно таким оригиналом, претендующим на экстравагантные вещи, и появился он в отделе «мужские сорочки».

Сначала он с достоинством прошёлся мимо стеклянной витрины, где были выставлены имеющиеся в продаже образцы, и остался ими недоволен, затем долго и упорно осматривал товар, разложенный на полках по размерам, и тоже не выразил восхищения. После этого небрежной походкой он приблизился к прилавку с надписью «выдача покупок» и дерзко бросил в лицо молодому человеку в синем халате: – I want some bread, – сообщив, что хочет хлеба.

Молодым продавцом оказался Виктор, который хотя и обожал иностранные этикетки, не понимал ни на одном из имеющихся на земном шаре языков, кроме русского, и поэтому все языки сливались для него в один – иностранный.

– Извините, не понял, – любезно осклабился он, сразу почувствовав в покупателе солидный навар.

–  I like little birds,  – непринужденно, со скверным акцентом Николай Афанасьевич признался, что любит маленьких птичек, окончательно закрепив за собой впечатление «нужного» покупателя, и после этого уже по-русски, но полушёпотом спросил: – Где здесь была продавщица, видная такая девица? Она мне обещала кое-что.

Лицо Виктора расплылось в приятной улыбке, и он тоже на полутонах ответил:

– Девушка в отпуске, но я вам могу помочь.

Зеркальные очки смерили Виктора оценивающим взглядом, после чего незнакомец вымолвил сквозь едва размыкаемые губы:

– Наше не берём.

– Прошу вас пройти в примерочную, не пожалеете, – тихо проронил продавец.

Николай Афанасьевич важно прошествовал в указанное место, куда вскоре Виктор принёс несколько сорочек в целлофановых пакетах и, указывая на этикетки, стал предлагать:

– Пожалуйста – на любой вкус. Остались в единичных экземплярах, вторых таких не найдёте. Эта вот итальянская. Видите – какая тонкая ткань, на теле не чувствуешь. А эта – Будапешт. Очень насыщенный цвет, на солнце не выгорает. Есть чешская, обратите внимание – какая этикетка. Я бы из-за одной этикетки купил.

– Да, ничего рубашечка, для дома сойдет, – небрежно бросил Николай Афанасьевич и поинтересовался: – Сколько червонцев?

– Пять, – скромно улыбнулся Виктор.

Николай Афанасьевич чуть не воскликнул: «Ого!» – но вовремя вспомнил наказ – ничему не удивляться и невозмутимо проговорил:

– Но для дома у меня есть. А вот к празднику бы что-нибудь поинтереснее. Не подскажешь, когда следует наведаться?

– Пока не могу знать… Зайдите через недельку.

Вернувшись к сыну, Николай Афанасьевич поспешил снять джинсы.

– Ох, и узкие. Как ты носишь? Ноги ж не сгибаются.

– Ларису видел? – нетерпеливо спросил Сергей.

– Сказали – в отпуске.

– Кто сказал?

– Да такой, белобрысый, с узким лицом.

– Значит Виктор, – определил сын. – Куда же пропала Лариса? Она в отпуск не собиралась… Придётся наведаться к ней домой, – вслух рассуждал он.

– Мне опять идти? – с готовностью обратился родитель к нему, вдохновлённый своими успехами.

– Нет, тебе показываться больше нельзя, и тебя, и меня узнают, могут заподозрить, – он задумался.

– А может мне налысо постричься и пойти? – предложил отец. – Меня однажды на пятнадцать суток посадили, побрили, я улицу подметал – ни одна душа не узнала.

– Не будем пока рисковать, спугнём их. Придётся Дарью Даниловну в оборот брать. Позови ее.

Хозяйка вплыла в комнату с улыбкой.

– Я как раз хотела пригласить вас на чай. Не составите ли мне компанию?

– Конечно, составим, – за обоих с готовностью ответил Николай Афанасьевич. – Посидим по-свойски.

Через несколько минут все трое сидели за столом на кухне перед сверкающим новеньким самоваром и Дарья Даниловна, сияя радостью не меньше, чем медью самовар, хвалилась:

– Обнову купила. Так быстро кипятит, и чай получается по-особому вкусный.

– Знатная вещь, – оглядывая покупку со всех сторон, одобрил Николай Афанасьевич. – Блестит, как золотой.

– Да, украшение стола, красавец, – подхватил и Сергей. – Работа тонкая, сделано со вкусом. А какой чаёк – это мы попробуем.

Рядом с самоваром на плоской тарелке лежал круглый румяный пирог. От него аппетитно пахло ванилью.

– Угощайтесь, пирог с яблоками, – накладывая каждому по хорошему куску, предлагала хозяйка.

– Ох, и вкусный, – восхитился квартирант, откусывая.

– Я и не помню, когда уж ел домашние пироги, – вздохнул Николай Афанасьевич. – Всё больше привык к консервам да солёным огурцам. А про пироги совсем и забыл. Знатный пирог, знатный. Мне бы добавочки.

– Пожалуйста.

– Дарья Даниловна, у меня к вам дело, – обратился Сергей к хозяйке. – Не знаю, согласитесь ли?

– А чего не согласиться. Чем смогу, помогу, – обнадёжила она.

– Не сходите ли вы по одному адресу проверить – дома ли одна девушка? А если её нет, то хорошо бы узнать – кто у неё в квартире. Пойти можно под предлогом переписки жильцов дома для домоуправления. За газ, воду платят, кажется, с человека?

– Да, – кивнула хозяйка.

– Вот, вроде бы счета в бухгалтерии домоуправления решили проверить, а в связи с этим – и перепись жильцов дома. Вы бы смогли сходить?

– Я пенсионерка, чего ж не прогуляться, прогуляюсь.

И следующим же вечером Дарья Даниловна отправилась по указанному адресу.

На звонок выглянул молодой человек с узким лицом и не очень вежливо осведомился:

– Тебе чего, тётка?

– Переписываем жильцов дома для домоуправления, – произнесла заученную фразу Дарья Даниловна и собралась было шагнуть через порог, но молодой человек преградил ей дорогу.

– Куда лезешь без приглашения. Записывай здесь. Живут двое – Холмогорская и её сын.

– А вы кто?

– Гость.

– Но я бы хотела видеть саму хозяйку, мне надо записать год рождения жильцов, – для большей убедительности она потрясла тетрадкой, куда было заранее внесено несколько выдуманных фамилий.

– Обойдешься. Хозяйка в магазине, – и он захлопнул дверь.

Вторично звонить было бесполезно, она спустилась вниз и подождала – не пройдёт ли в подъезд девушка с кудряшками, но так и не дождалась.

По описанию молодого человека Сергей определил, что в квартире Ларисы находился Виктор.

– Спасибо, вы меня очень выручили, – поблагодарил он.

– Если ещё что понадобится – пожалуйста, – предложила свои услуги хозяйка.

Новая информация привела мастера в тупик. Куда исчезли девушка и Женька? Неужели с ними что-то случилось? Почему Лариса не позвонила: не захотела или не успела? Надо было что-то предпринимать, действовать.

– Дня три не брейся, – приказал он отцу, – будем готовить тебя к новой операции. – Слово «операция» особенно польстило самолюбию родителя, и от него он расцвёл не хуже, чем одуванчик весной. – Сыграешь роль забулдыги. Надеюсь, в старом одеянии тебя никто не узнает. С завтрашнего дня начнёшь дежурить у универмага. Виктор обещал товар через неделю, возможно, скоро выбросят. Как появится очередь, проверь, что дают и, если импорт, звони по этому телефону. Я их уже предупредил.

Пока Николай Афанасьевич, заросший щетиной, со всклоченными нечёсаными волосами и помятой физиономией, в самом затрапезном виде околачивался перед витринами магазина, Сергей пытался напасть на следы пропавших без вести и дежурил у их подъезда в надежде встретить Ларису. Можно было предположить, что её действительно отправили в отпуск и поэтому она не звонит, не зная, когда будет товар. Но девушка не входила и не выходила из дома, в то же время Виктор появлялся регулярно.

Видя, что ожидания бесполезны, Сергей изменил тактику и в один из вечеров, поднявшись на пятый этаж, надавил на кнопку звонка. Дверь отворилась, но как только Виктор увидел знакомое лицо, полотно с силой захлопнулось, однако Сергей успел подставить ногу и в щель пригрозил:

– Сломаешь конечности, скручу в бараний рог.

С обратной стороны упорно жали всем корпусом, но силы оказались неравными: тщедушный, хлипкий шктор с неразработанной мускулатурой явно уступал сопернику, и при более решительном натиске Сергею удалось прорваться в квартиру. Он с налету вцепился обеими руками в грудь противника и так прижал его к стене, что тот завопил:

– Потише. Рёбра сломаешь.

– Где Лариса и Женька? Отвечай, иначе я из тебя отбивную сделаю.

– В отпуске отдыхают.

– Где в отпуске?

– Не знаю. Меня попросили за квартирой присмотреть.

– Знаешь. Говори адрес. – Сергей поддал ему коленом.

Он завопил истерически, но не столько от боли, сколько для острастки:

– За телесные побои ответишь в милиции, буду жаловаться.

Мастер поддал ему вторично и придавил так, что он захрипел.

– Говори адрес, иначе станешь калекой первой группы. И хлипкое существо не выдержало, сдалось.

– Деревня Степаново, улица Грибная, шесть.

Сергей вытащил из-за пазухи верёвку и связал соперника.

– Пока проверю, полежишь здесь, отдохнёшь. А если обманул, придётся проучить. – Он уложил противника на диван и потребовал: – Где ключи от квартиры?

– Не знаю.

Перед носом поверженного вырос внушительный кулак, обозрев который он пришёл к выводу, что его лучше видеть, чем ощущать, и признался:

– В кармане моего пиджака, что на вешалке.

Через полчаса в указанном направлении по проселочной дороге мчалось серое такси, оставляя за собой клубы белесой пыли.

Стемнело. На тёмно-синем небосводе высыпали бледные звёздочки, но по сравнению с ними мощные лучи фар выглядели яркими огненными кометами, проносящимися над чистым полем.

Спустя ещё полчаса кометы погасли во дворе дома шесть на Грибной улице. Шоофёр громко просигналил гудком.

Из деревянного дома не замедлила показаться бабка.

– Это кто же там расшумелся? – осведомилась она.

– Мне Ларису, – потребовал Сергей.

Бабка не стала уточнять – что и зачем, а прокричала в приоткрытую дверь:

– Лариса, к тебе.

Первым на крыльцо выскочил Женька. Узнав в приезжем старого знакомого, он с радостным воплем: «Дядя Серёжа!» – бросился к нему и обхватил ручонками за ноги.

Вслед за ним в проёме замаячила знакомая фигура девушки. В нерешительности она остановилась в нескольких шагах от них и только спросила:

– Как это ты нас нашёл?

– Кто ищет, тот всегда найдет, – усмехнулся мастер. – А вы каким образом здесь оказались?