Взорванный плацдарм. Реквием Двести сорок пятому полку Киселев Валерий

Глава 5

«К войне привыкаешь…»

Из Журнала боевых действий

5 августа 2000 года

Полк продолжал выполнять поставленную боевую задачу. Обстановка в базовом районе полка не изменилась. Дежурные силы и средства вели наблюдение на огневых позициях. В подразделениях полка проводились работы по обслуживанию техники. В 7.00 поставлена боевая задача по восстановлению под видом подвижных КПП засады. Засады выставляются на двое суток. В 9.00 группы подразделений начали выдвижение на засады. В 10.30 группы заняли указанные позиции. Засады вели наблюдение.

12 августа

ВМГ продолжала блокировать н. п. Алхан-Юрт.

15 августа

В 22.39 при попадании осветительной ракеты загорелось место отдыха личного состава, в котором находилось имущество роты. Было уничтожено огнем: прибор для бесшумной стрельбы – 1 ед., бинокль – 1 ед.

17 августа

Для обеспечения проведения безопасности на избирательных участках Урус-Мартановского района были проведены боевые стрельбы 2-й минометной батареи. Израсходовано 80 мин.

19 августа

Для обеспечения безопасности во время проведения выборов в ночное время было израсходовано патронов 5.45 – 1600, 7.62 мм – 210, 13.7 мм – 25 и т. д.

«Будут мины – будут меры…»

Дмитрий Элизбарашвили, начальник штаба полка, майор:

– «Сдавай роту, езжай в отпуск, а там посмотрим…» – сказал мне в середине июля полковник Юдин. Вернулся из отпуска в середине августа, был там около месяца, еще не знал, на какую должность пойду, но знал, что на повышение. Полковник Юдин меня вызвал: «Ты начальник штаба полка», и отдал полковую печать. Оказалось, что как раз в этот день заболел начштаба полка Масленников.

До 1997 года я успел покомандовать ротами, потом стал ЗНШ полка, поэтому для меня войти в курс дел на новой должности было не очень сложно. Штабное дело знал, опыт был. Люди в аппарате штаба полка были разные. Зам. по тылу и зампотех – отличные специалисты, начальник инженерной службы капитан Бай, всего два года, как из военного училища, до этого был командиром инженерно-саперной роты – тоже специалист хороший, матерый сапер. В полку о нем только хорошие отзывы.

Началась рутина: засады, колонны, кормежка местного населения. Тогда полковник Юдин придумал полевые кухни для местного населения, ездили с ними в Танги. Местные жители с удовольствием выстраивались к ним с котелками. Но замполит полка очень жестко предупреждал местных жителей: «Будут мины – будут меры». Поэтому мин на дорогах было очень мало. Но саперам работы хватало: инженерная разведка на дороге Урус-Мартан – Алхан-Юрт у нас была ежедневно.

В этот период ВМГ полка в составе усиленного мотострелкового батальона два раза выезжала на несколько дней по недалеким окрестностям. Один раз на две недели ходил с ВМГ на Сунженский хребет вместе с зам. командира полка Рыжковым и комбатом Илюхиным. Потом ходили на юг Чечни, в горы, больше чем на неделю. Я вернулся в середине октября, а Олег Шатохин, штатный начштаба полка, уже в моем кунге сидит…

«Пропадает чувство опасности…»

Александр Московой, зам. командира батареи ГСАД, гвардии старший лейтенант:

– В дивизионе я исполнял обязанности артиллерийского корректировщика и полгода ходил с ВМГ в рейды. Выезды были несколько раз в неделю. Я и в батарее бывал редко, обычно на выездах.

Выезды проходили так: разведка идет в предгорье, с ней я, артиллерийский разведчик и мой радист. Брали с собой лазерный дальномер, буссоль – готовили данные для открытия огня. Свистят над головой снаряды – значит, летят дальше. В дивизионе всегда была дежурная батарея, от получения заявки до открытия огня было меньше пяти минут. По необходимости открывала огонь и вторая батарея, и весь дивизион.

Случалось видеть и результаты огня… Вижу, как взлетают двое бородатых… Бывали и курьезные моменты. У нас было два дальномера, лазерный и квантовый – его нельзя направлять на людей: от облучения может выгореть сетчатка глаз. Идет бой, вижу, как впереди, на расстоянии меньше километра бегают бандиты и нас обстреливают. «Ставь дальномер, – даю команду солдату, – снимай дальность!» Солдат был молодой, смотрит в дальномер и говорит мне: «Товарищ гвардии старший лейтенант, там люди бегают, а на людей же направлять такой дальномер нельзя!» – «Какие люди? Это звери бегают!»

Считать нашего противника профессионалами не могу. Чеченцы хорошо знали местность, как партизаны они были сильные, но их тактически грамотных решений не помню. Сила духа у них была действительно большая. Однажды едем через село на БМП, на обочине стоит пацан лет четырех-пяти и пальцем показывает мне по шее. Я на него автомат навожу, он прячется. Ему каких-нибудь четыре года, но он знает, что мы русские, что нас надо убивать, и если навели автомат, то надо прятаться. Их с детства учили, что русские – это не люди, иноверцы, их надо убивать.

К войне привыкаешь… Первые три месяца страшно. Потом война становится бытом, как будто так и надо. Постепенно притупляется и пропадает чувство опасности, исчезает страх. Это плохо, к этому нельзя привыкать. Бывало, что бой идет, и так все надоело – иду и начинаю блины печь… Предчувствия, что ранят или убьют, у меня не было. А вот сны снились постоянно. Про войну, что меня убивают, пуля в спину. Много раз…

Однажды я нашел щенка-кавказца, он всегда был со мной. Стреляю в бою, он рядом ползает, в тридцати сантиметрах от меня, и его убило. Так было жалко этого щенка, и не подумал тогда, что ведь в меня целились, а не в собаку.

«Что самое страшное…»

Алексей Аминов, заместитель командира взвода материально-технического обеспечения 1-го мотострелкового батальона, сержант контрактной службы:

– В полк, а это был мой второй контракт, я прибыл 10 сентября 2000 года. Прилетели на вертолете на ту же площадку, с которой улетал из 752-го полка, это между Урус-Мартаном и Танги-Чу. Сразу же встретил Колю Козлова – мы с ним вместе были в одном взводе 752го полка. Обнялись, поздоровались. Пошли на построение. Коля мне посоветовал пока не становиться в общий строй. Приходит взводный, прапорщик Валера Рогов, он и забрал меня к себе. Во взвод пришли поздно ночью, толком ни с кем не познакомился, сразу лег спать. Утром Коля сказал взводному, что я готовый замкомвзвода, его зам. Морозов как раз уходил на дембель. Так я и стал замкомвзвода.

Узнал, что наш полк называют 245-й «пьяный безбашенный»…

Командиром нашего батальона в этот период был подполковник Илюхин. Он очень умело командовал, грамотно, хотя ему было всего 30 лет. Минометчики в честь его дня рождения вешали в небо знак полка… Он потом ушел от нас на повышение, и вместо него комбатом стал майор Тыкин, а НШ был капитан Грошев.

Где-то в эти же первые дни от полка уходила на задачу ВМГ. Почему-то не рано утром, как обычно, а ближе к вечеру, с обычным разгильдяйством, чуть ли не затемно. Я на этой ВМГ не был, так как еще не освоился.

В этот же день должен был выводиться «Заем» – штаб группировки, и духи, бородатые, видимо, готовили ему засаду. Но вместо колонны штаба духи начали пальбу по броне ВМГ. Наши в ответ расчесали их конкретно, даже «артуха» работала, и, как ребята рассказывали, так точно вела огонь, от кустов до посадок было метров сто с небольшим, и нас не накрывало. Молодцы, удивительно, обычно бывало наоборот. Были тогда у нас раненые. Помню, как фельдшер Ленка, наш Айболит батальонный, рассказывала удивленно: «Идет бой, я перевязываю парнишечку, подбегает боец, держится за руку. «Отстань, я занята, потом…» – «Подожду…» Я закончила перевязку, смотрю – он стоит и за локоть держится – с дыркой в руке был».

В эти же дни довелось наблюдать, как работает Ленка. Стояла жара, и у одного пацана случился тепловой удар. Ему стало очень плохо. Ленка кричит: «Давайте скорей мокрую простынь! Мы его теряем!» Принесли, накрыли. Она ему капельницу прямо на земле делала. Мимо как раз пролетал вертолет, авианаводчик сумел его остановить, и этого пацана туда посадили. Потом он еще нам писал, что жив-здоров…

Как-то я спросил своего земляка, Олега Бахарева: «Что для тебя самое страшное на войне?» И он ответил: «Быт!» Надо было постоянно думать, где найти воды, как постираться, что пожрать – если сам не подсуетишься, то останешься голодным. Да и техника – она вся была убитая, то и дело ее надо было ремонтировать.

«Никто не стреляет, радуются жизни…»

Сергей Гирин, заместитель командира 2-й мотострелковой роты по воспитательной работе, лейтенант:

– Летом полк в основном окапывался, совершая периодические выезды в составе ВМГ.

В августе подошел срок окончания моей службы. День боевых шел за два дня службы, причем я не был в отпуске. Восьмого августа я вылетел из Урус-Мартана и десятого прибыл на место дислокации части в поселок Мулино. На этом моя военная эпопея закончилась, а еще через месяц я уже демобилизовался.

Для меня этот прошедший год многое изменил, заставил по-другому смотреть на некоторые вещи. Наряду с героическими поступками видел и откровенную трусость со стороны различных людей. Все это оставило неизгладимый отпечаток в душе… Никогда не забуду чувство, когда из полка в августе 2000 года ехал домой в родной Брянск… Едешь через города и поселки – никто не стреляет, люди занимаются своими делами, радуются жизни… Первые месяцы просто привыкал к гражданской жизни…

«Лучше будет уволить нас сразу…»

Дмитрий Иванов, помощник гранатометчика 2-го мотострелкового батальона, гвардии рядовой:

– После медбата служба у меня протекала более-менее спокойно: назначили истопником в офицерскую палатку. Так что перешел на ночной образ жизни. Летом на торжественном построении участников штурма Грозного я был награжден медалью «За отвагу». К тому моменту нас, срочников, во всем батальоне осталось человек двадцать или около того, остальные контрактники.

Из Чечни нас отправили 28 августа, попал в первую группу на дембель. Когда добрались до Мулино, то оказалось, что нам еще служить месяц, но потом в штабе, наверное, подумали и решили, что лучше будет уволить нас сразу. Может быть, побоялись оставлять нас служить после Чечни. Так мой срок службы составил один год, два месяца и семнадцать дней вместо двух лет.

Александр Агапов, наводчик-оператор БМП, контрактник:

– Ушел из полка в июле. Втроем на вертушке до «Северного», оттуда бортом на Моздок. Там стоит «Ил-76», не наш, а «вэвэшный». У нас был вещмешок с тушенкой и 300 рублей на троих. Предложили командиру «Ил-76» эту тушенку, и он согласился подкинуть нас до Балабаново Калужской области.

Так привык к своей «бэхе», что дома долго не мог на кровати спать, спал на полу…

«Рота была – как Запорожская сечь…»

Глеб Н., заместитель командира взвода разведроты полка, старший сержант:

– У «замка» нашего второго взвода Кости Шамонина контракт закончился, он уехал домой, на его место пришел Гена, но ему тоже через неделю домой, и я стал «замком» второго взвода. Официально командиром взвода был прапорщик Иванов, но у нас в разведроте в основном рулили «замки». Тогда я переехал в офицерскую палатку и стал старшим сержантом. Командира роты у нас не было месяца полтора-два. Кого-то поставили ротным, потом быстро сняли. Задачи мы получали непосредственно от начальника разведки полка.

Как-то пошли с Бизоном в разведку на Алхазурово. Он молодец мужик, все детали операции обсуждали с ним вместе. Но по карте он плохо ориентировался. Как-то заплутали с ним, когда ходили, и начался обстрел. Я сижу, не успел пригнуться, а парни уже изготовились к бою. Без потерь обошлось…

В этот период рота была – Запорожская сечь… Я не помню, чтобы кто-то из нас ходил, одетый по форме. Собираемся на ВМГ – кто во что одет, словно какая-то банда… Кто какой трофей достал, тот это и носил. Был у нас контрактник по прозвищу Кабан – во время одного боя он под огнем сбегал в овраг, где лежали убитые духи, и притащил рюкзак, разжился тогда натовской курткой и спальником.

Однажды нас построил командир полка гвардии полковник Юдин, представил нового ротного, лейтенанта Виталия Дребезова, и сказал: «Это банда распи… но успешно выполняющая боевые задачи».

Лейтенант Дребезов только что окончил военное училище. Он начал было закручивать гайки, но бысто понял, что в разведке это нельзя. «Парни, научите меня, что делать…» Стал ходить с каждым взводом, все его обучали. Настоящую практику прошел. Молодец, не зазнался.

После каждого выхода на разведку лейтенант Дребезов писал на отличившихся наградные листы. Потом как-то сказал нам, что ими в штабе печки топят…

В этот период мы подолгу не виделись друг с другом. Первый взвод на дневных задачах, второй работал только ночью, третий взвод – дежурный, но постоянно – то разминирование, сопровождение… Мы с ночи приходили и валились спать, но людей в роте не хватало, и через час нас поднимали то на сопровождение колонны, то придавали саперам на разминирование.

Задачи ставились и на глубину до 20–25 километров. Выезжали ночами, без включенных фар проезжали все поселки и потом еще пешком шли. Ночные задачи – это в основном засады. На сутки, а то и на трое. Быстро поняли, что всегда надо иметь с собой запас еды, даже если уезжаешь, как говорили, всего на пять минут. Так один раз поехали на сопровождение полковника Юдина. С собой – один боекомплект и никакой еды, одежды. Прыгнули на БТР и поехали. Но оперативная обстановка изменилась, командир полка приказал организовать засады, двойками, метров за сто друг от друга. Так и остались на пару дней. Тогда духи вышли, но не на нас, а на пехоту. А нас послали потом на их преследование. После этого куда бы ни ехали – с собой всегда запас еды и боеприпасов. «Бэху» я свою укомплектовал «от» и «до».

Однажды получили ориентировку на машину, «шестерку», берем ее, а там раненый боевик. «В больницу срочно везем!» Вытащили его, а у него осколочное ранение.

Много было засад, и когда засекали движение, то наводили артиллерию. Однажды выставили нас треугольником, мой взвод слева, ждали душье, Вовка Якуба заметил их, дал координаты, а я слышу, как он матом артиллеристам: «Карту переверни!» Стреляли наши, полковые, чуть не по своим… Нас отправили на помощь. Моя «бэха» первая с Малым унеслась на помощь Вовке. Вытащили. Потом Малой за это получил «За отвагу».

Текучка в роте была большая. У меня во взводе ни «трехсотых» ни «двухсотых» не было, и я этим горжусь. Хотя моментов опасных хватало. Постоянно менялись радисты. У опытного радиста Саши Воробьева кончился контракт, и пошли неудачи с «пейджерами», как я называл радистов. Прислали одного – ни рыба, ни мясо, пока Саша Чекушкин не пришел. Он нижегородец, в одном из боев под Алхан-Юртом остался один из роты 752-го полка. Окончательно взвод у меня сформировался в конце августа. Как было нас восемь, так и оставалось. А в роте – старые уехали, пришло много новых. Ромка-«Доминас» и Якуба их натаскивали.

Разбор своих действий после операции никогда не делали. Для нас война была: вот мои люди, я их должен сохранить. В редкие минуты отдыха о политике можно было потрындеть, но мы на ней не заморачивались.

Тридцатого августа в Грозном, в Черноречье, ранило старшину роты Лазуткина… Задача была: блокировать окрестности Грозного, а «вованы» должны были их зачищать от боевиков. Только въехали, недалеко русское кладбище, Лазуткин с брони спрыгивает, чтобы посмотреть, можно ли здесь встать, и срывает растяжку – она была верхняя. Взрыв, и сразу стрельба со стороны кладбища. Лазуткин упал, я спрыгиваю с брони, хочу выстрелить, но винтовка не работает: осколок попал в магазин, подача патронов не идет, и приклад посечен осколками. Я к старшине – у него кровища из глаз. Вижу, что за глаз держится. «Это снайпер! Это снайпер!» – орет. Хотя это был осколок, а не пуля. Промедол ему вкалываю, тащу за «бэху», а он тяжелый, килограммов сто.

Отбились. Огонь прекратился. Лазуткина отвезли к медикам.

«Последний патрон был в пряжке автомата…»

Александр Грачев, командир отделения разведывательной роты, старший сержант:

– Бывали моменты, когда жизнь висит на волоске… В одном бою у меня кончились патроны. Мы должны были ждать, когда пройдет колонна. Просидели ночь. А потом пришлось пострелять. Не рассчитал. Последний патрон был в пряжке автомата… Я знал, что контрактников в плен брать не будут, а если и возьмут, то чтобы издеваться. Не прельщала перспектива сидеть с отрезанной башкой, поэтому тоже положил последний патрон в пряжку автомата. Был такой момент, ночью… Уже начали петь прощальную песню… «Темная ночь… Только пули свистят…» Тут наша колонна подоспела. Тяжело вспоминать… Вот тогда я действительно испугался. Жена была беременная. Как представил, что она ребенка без отца будет воспитывать… Настрелялся я за эту командировку столько, что с 2000 года ни разу не брал в руки автомата. Не могу больше, так надоело…

Однажды полезли в горы, недалеко от расположения полка в Урус-Мартане. Работали со спецназом ГРУ, где-то в конце августа. Половина роты сопровождала колонну, а половина – с ГРУ. Снайпера поймали, помню его имя – Рамзан, я вез его в расположение. Тогда мне дали медаль «За воинскую доблесть» 1-й степени, за то, что снайпера поймал. Случайно. Сидели в засаде. Кто-то сказал, что там снайпер иногда постреливает. Решили сходить посмотреть. Пошли. Нашли место, где он лежал. Поковырялись в земле – гильзы. Решили устроить здесь засаду. Он пришел, как стемнело. Сделал выстрел, тут мы его и взяли. Просто подошли: «Ну что, братан, пострелял?» – «Да…» – «Ну, пошли…» Пока шли, немножко отработали с ним рукопашный бой, чтобы ему трудней было идти и не убежал. В машине ехали – я ему двухсотлитровой бочкой ноги прижал, чтобы не сбежал от меня. Их, пленных, в машине тогда трое было, а я один… Второй был – сопровождающий этого снайпера, а третьего нам пехотинцы на блокпосту закинули в «ЗИЛ-131». Пленный этот был выше меня на голову, отъевшийся такой.

Когда в разведроте брали пленных, мы с ними устраивали спарринги. Оттачивали свое мастерство рукопашного боя. Они были всякие – и быки, и доходяги. И у нас были разные весовые категории. Смотришь, кто поздоровей – берешь его, прикидываешь, стоит ли с ним биться. Разведчик должен был биться всегда в боксерских перчатках, а пленный – без них, чтобы ты получал удары сильнее. Это Якуба такое новшество ввел, он и перчатки с собой взял в Чечню. Привезешь пленного ночью – куда его? В яму запихнешь. Утром придут из роты: «Пленные есть?» – «Да, вон двое…» – «Доставай. Вроде ничего». Такие бои не поощрялись, если бы в штабе полка узнали, по башке бы надавали за такой ринг с пленными.

«Плакал, скулил…»

Глеб Н., командир взвода разведроты полка, старший сержант:

– Помню, что в саперной роте была дедовщина. Даже среди контрактников.

Ямы для провинившихся были, но меньше, чем в первую кампанию, по разговорам бывалых. Кого-то за бухло туда сажали… Случались и ЧП. Одна БМП поехала за водкой и провалилась на блиндаж. Кто-то погиб. Один парень из батальонной разведки перед самым дембелем стал показывать молодому, как ногами перезаряжать автомат. Показал – пуля себе в лоб…

Танкисты на танке за водкой поехали. Рубля не хватило, водки им не дали поэтому, и они прямой наводкой – в ларек…

Был случай, что майор из строевой части продал боевикам адреса сорока разведчиков за пять ящиков водки. Брали его мы, мы его и пытали. И допрашивали мы, «фэбос» (сотрудник ФСБ. – Авт.) полковой присутствовал. Майор – помню его в лицо прекрасно. Видно, что выпить не дурак. Плакал, скулил… С ним конкретно разбирался полковник Юдин. Мы ездили на этот адрес, куда он слил информацию, взяли там «чехов». Информации от них было очень много, этот майор им сливал ее постоянно. А когда взяли «чехов» с адресом, мы только начали их допрашивать, приехали «фэбосы» и их увезли на вертолете.

«Фэбосы» у нас менялись то и дело. Помню – идем, стоит их «шестерка» без номеров, рядом четверо наших «фэбосов» полковых, в затылках – дырки. Их отстреливали, как-то вычисляли: нередко у них были дешевые понты. Наши ездили на белой «шестерке» без номеров, двое, и два солдата охраны. Все чеченцы эту «шестерку» знали. Судя по тому, что убиты в затылок – взяли их по-глупому, без сопротивления. Возможно, ехали на какие-нибудь переговоры.

«Родные пять месяцев не в курсе, где я…»

Александр «Оккупант», сапер инженерно-саперной роты полка, сержант контрактной службы:

– Летом поехали на полковое ВМГ, в какой-то поселок, где была рыбная ферма или совхоз. Пока разбивали КНП, разведка глушила гранатами мелкую рыбешку. Наконец-то, все подготовив, пошли и мы посмотреть, что за рыба и пруды. Там еще вагончик стоял, где сторожа живут. Посмотрели, прикольно. Взяли от «саушки» снарядик (в «Урале» одно время возили на всякий случай). Снарядили его 75-граммовой шашкой вместо взрывателя и поставили замедлитель на 50 секунд. Разделись с Эмилем из Орла, отплыли немного и на дно установили этот снаряд вертикально. Дернули замедлитель и погребли на берег. Секунд 20–25 еще ждали за бугром с ребятами, потом как рванет – фонтан метров на тридцать вверх. Рыбу собрали в два мешка из-под сахара и в ящик от гранат.

А помните, как САУ в артухе рванула? Забыли? А как поехали со вторым батальоном, и между Танги и Ярусами в нашей колонне БМП подорвалась, 15-я или 16-я по счету. Тогда Булавинцев, Бай и я с ребятами на первой ехали, с флагом. Там еще ребята погибли, а мы Танги обстреляли и в Урус ворвались со стороны гор и покатались тогда, в темноте чуть воина не потеряли. Тогда еще чеченцев без документов набрали, уж не помню сколько.

А у кого на зенитке было написано: «Разгоню любой сходняк!»… Да, всякое бывало…

Как-то орловские ребята собирались на дембель, и за день-три посылают на проверку дороги, как обычно, до Алхан-Юрта. Эмиля тогда чуть не взорвали на мосту, а эту школу, что слева была, когда колонну обстреляли, вообще снести надо было: оттуда иногда постреливали. Я потом у Розы спросил, чтобы она у местных послушала разговоры. Она сказала, что тогда тренировались щенки лет по 16–18. А тебя, Эмиль, чуть не прибили перед домом твои же единоверцы…

Помню, как один раз летом с колонной в Ханкалу ездили. Там еще говорили, что если трофей телевизионщикам дать, то они разрешат домой по спутнику позвонить. У меня с весны ножик был трофейный. Думаю, дай схожу, а то мои родные пять месяцев не в курсе, где я. Ребятам говорю: «Пойдем домой звонить». Моя сестра на телевидении работает. Приходим к телевизионщикам, говорю: «Здорово, славяне! Дайте домой звякнуть, а я вам за это ножичек красивый». Они не разрешили. Думаю: «Ну и хрен с ним». Поворачиваюсь к ним и спрашиваю: «Кто из вас в ближайшее время в Москву поедет, в студию?» Один откликнулся. «Передай привет моей сестре, она там работает». И пошел к «бэхам». Меня старший окликнул: «Как сестру зовут?» Я сказал. Он мне: «Иди, звони». Тогда все, кто с нами был, все позвонили. А ножик все-таки он забрал. Я ему еще осенью, когда на базе встретил, четки подарил черные, крупные, на 99 шаров.

Один раз за Рошни-Чу залегли в засаду с разведкой на ночь. Ночь прошла, стали собираться. У меня всегда с собой все принадлежности в квадратном рюкзаке были, и на этот раз я тоже МОНку поставил с фланга на провода с тычком. Сидим с Романом, собираемся, один парень из нового пополнения отлить пошел, и аккурат в то место, где МОНка стояла. Я ее снял, и потому в кустах провода лежали с электрическим детонатором. А у меня бухта и тычек. Льет паренек себе спокойно, я Роме говорю: «Смотри на своего», и по тычку хлоп рукой. Там в кустах взрыватель от МОНки и сработал. Пацан к нам бежит, кричит: «Там в меня стреляли!» – «Ну да, там всегда чеченцы в зассанцев стреляют». Похохотали все вдоволь.

На хребты гоняли нефтяников ловить. Ребята поймали двоих-троих чеченцев даже на трактор. Командир полка подполковник Рыжков тогда многих отблагодарил. О командирах могу только хорошее сказать. И Юдин, и Рыжков – отличные офицеры. Да и вообще все молодцы, кто не забздел на деле.

Я же сам два раза в яме посидел. Плохо себя вел, наверное.

«Свои! Не стреляйте!»

– Как я попал в яму… Нас, троих «кротов» – меня, Старого и Эмиля, – придали двум взводам пехоты и на ночь отправили в засаду между Урусом и Алхан-Юртом. Там летом Тверской, а потом Ярославский ОМОН на блоке стоял. Менты – все такие боевые, у них комендантский час с двадцати двух до пяти утра. Мы втроем заняли левый фланг у дороги в арыке (он там мелкий и широкий) ближе к Алхан-Юрту. Один взвод прикрывал тыл, второй на правом фланге к Урусу, страхуем, если прорыв. До блокпоста метров 200–150. Если что, то отойдем туда.

Смотрим, со стороны Уруса фары летят. У нас был целый ящик МОНок, специально со склада взял. Одну поставили от себя к блоку на дорогу наискосок. Фары пролетают пехоту у дороги на Урус и летят к нам. Мы на расслабоне, ну кто же знал, что такое случится… Обменялись они с пехотой очередями и – мимо нас. Я просто обалдел. Первым пролетел БТР и два-три автобуса, тупомордые, без знаков, по всему предгорью такие ездят. В мозгу промелькнуло: «Откуда у боевиков БТР?» Хватаю свой «карамультук» (7,62 и БЗэшки, всегда у разведки брал) и по второму, третьему автобусам, как на срочке учили, три короткие по два патрона. И залегли. Автобусы все на блоке тормознули, там паника началась. Они как врубили все прожектора – подсветка, как карнавал. А БТР вернулся, стал прямо перед нами ездить и из пулемета поливать поле сзади нас, деревца и кусты, где мы втроем валялись. Такой бой начался… Мало того, те, кто на БТР сидел, залегли напротив, в арыке. Если бы эти мудаки в атаку на нас пошли, я бы МОНку взорвал без зазрения совести. Стал орать во всю глотку: «Свои! Не стреляйте!» Сам себя не слышал, глотку сорвал. Земля трясется, гильзы по асфальту бряцают, «ВОГи» от этих «супербойцов» с той стороны дороги у нас над головами вверху хлопают, а осколки вниз падают. Никогда не забуду эти минуты… Только Старый перескочил метра на два-три к нам с Эмилем, как рядом с ним что-то хлопнуло красным. Как его не прибили – не знаю… БТР пострелял, и наконец уехал. Я на спину переворачиваюсь. Автомат между ног, думаю: «Если какой умник вылезет – полбашки снесу, я жить хочу». БТР уехал к блокпосту, оттуда развернули цепь, БТР по центру, на нем тоже фару-искалку врубили и поперли между дорогой и рекой. Из кустов треск, «калымет» перекидываю, думаю: «Что за герой?» А нам оттуда кричат: «“Кроты! Кроты!”, Сахара-десять, не стреляйте!» Я расслабился.

К нам капитан пехоты через кусты продрался по арыку и говорит: «Отходить надо, видишь – менты развоевались!»

Отползли с ним к БМП с пехотой. Все ребята лежат, смеются над ментами, а уже пульки по броне забрякали. Я говорю: «Стрельните разок в небо или перед ними из «тридцатки», пусть остынут!» Пехотинец мне говорит: «Пушка не работает, в ремроту не успели».

А когда с кэпом отползали, забрали только стволы свои и разгрузки, спальники и всю матбазу оставили, думали, что вернемся и заберем.

Кое-как разобрались, что свои по своим стреляли. Построили на дороге тех, кто из наших стрелял. Человек восемь набралось, Старый рядом и Эмиль. Приехал комендант Уруса, полковник, здоровый, крепкий дагестанец. Спокойно так слушал, и капитан наш, и майор, он со второй БМП был, и трое-четверо начальников ментов. Водила БТР плачет в истерике, а от самого перегаром прет, как от сорокалетней шалавы с трех вокзалов. Говорит, начали стрелять, когда провода на дороге увидел. Да какие провода! Провод вдоль дороги был, да и то припорошен как следует. Пока нас расспрашивали, другие менты в наших брошенных шмотках ковырялись, они все спальники наши утащили, МОНки в ящике. Я им еще орал, чтобы на тычек не наступили, а то МОНка сработает, так они и ее унесли.

Спрашивает нас комендант, как да чего. «Этот водила сочиняет», – говорю. И водиле: «А Микки Мауса ты там не видел? Вы первые стреляли и неслись после начала комендантского часа». Подошел наш кэп и сказал: «Всем на базу, никому никого не отдавать». Менты хотели нас, стрелявших, к себе на разбор забрать. Ага, сейчас… Барс мужик, Барс не предаст.

Итог этого дружественного огня: у нас все живы, у них – умер майор, истек кровью. Не довезли, а «МИшка» (вертолет. – Авт.) сесть не смог: уже ночь была, а поле перед блоком эти мудаки «эфками» засеяли, бздуны.

А меня после этого – в яму на семь суток за растрату и утерю боеприпасов. Ну а про яму рассказывать особо нечего. Дырка в земле, выкопанная экскаватором, метра четыре глубиной, прямоугольная. Я в закрытой сидел, зад от БМП отрезали и сверху положили. Темно, сыро, все прокурено. Жить можно, но не нужно. В роте вкуснее. Старый тогда насмешил… Я его до этого спрашивал, на кой хрен он в Чечню приперся. Он отшучивался, не пил, не курил. А когда после всего этого в столовой ротной сидели, стволы чистили, я его тоже спросил: «Ну что? Как Чечня?» В ответ был такой отборный мат, что мы с Эмилем ржали долго – нервяк проходил.

За что второй раз сидел в яме – рассказывать не буду. Это было по осени, и сидел я уже в офицерской яме, а ночевал в палатке военной полиции – ребятам спасибо за понимание. И в том и в другом случае меня этим спасли от худших последствий мои командиры Юдин и Рыжков. Еще спасибо начальнику разведки Бешеному Бизону.

А в яме всегда кто-то сидел. Немного, правда, но были. Кто за что. Хорошего в яме было мало. Меня, когда второй раз выпустили, то дня через два-три из нее улетели несколько ребят, все с болезнями, кто с чем. Как я вирусную заразу не подцепил, не знаю, бог миловал.

Кроме «двухсотых» и «трехсотых», еще по каким-то справкам людишки сматывались. Я там месяца два пробыл – подходит ко мне земляк, приехали вместе, говорит: «Домой надо срочно, улетаю. Займи деньжат, если есть». Дал ему взаймы, а он не вернулся. Потом, в Москве он еще раз меня нашел, опять хотел занять. Я его на… послал. До сих пор не видел. Мудаков хватало всяких и отовсюду.

«Туман, сырость, холод, все скользкое…»

– Как-то ночью подняли нас, направили к месту расположения ДОН-100. Там в «КамАЗы» посадили вместе со спецназовцами, и поехали, кажется, куда-то в сторону Ингушетии. «КамАЗы» закрыты брезентом, высовываться, курить и разговаривать запретили. Сидим с Колямбой среди спецов, рожи кислые.

Ехали часа полтора, высадились где то между поселками на дороге. Оказалось, что какой-то полевой командир спустился в поселок, вот его ФСБ и ловила. Через поле по пашне шли в три погибели, на полусогнутых, все борозды пересчитали. Командовал нами майор из армейской разведки, позывной у него был Гюрза.

Входили в поселок как тени, ни у кого ничего не гремит, только шепот, шорох одежды и глухие шаги. Как я понял, в колечко взяли весь аул, мы в него пришли со стороны гор. Сидим прямо на улице, за бревнами, ждем. Боевиков должны шурануть, а мы на подхвате. Начало рассветать, холодно стало. Никто не курит, не пукает. Кого поймали или нет – не знаю, вот только в дом, у которого мы засели, чуть позже мордовороты в масках вломились, человек десять. Быстро они там разобрались, вытащили старика, тот все орал, что он здесь только сторож. А во дворе джипок черненький стоял, документов у старика не было, чей – не говорит, заладил одно: «За домом смотрю!»

Дедка и еще пару чеченцев «маски-шоу» с собой забрали, а джипок зацепили и на базу приперли, он у штаба стоял некоторое время.

Потом на хребты гоняли на ВМГ, нефтяников ловили и «самовары» взрывали. Неделю так ездили – туман, сырость, холод, все скользкое – надоело.

Погнали с разведкой в один из аулов, с аксакалами поговорить и вообще ситуацию уяснить. Приперлись, они и говорят: «Здесь вам делать нечего, мы ни в первую, ни во вторую войну сюда никого не пускали, ни боевиков, ни федералов, у нас свой отряд самообороны».

Кто с нами старшим был – не помню, только он сказал, что нам самим похрен все отряды самообороны, и если хоть один пук будет в нашу сторону со стороны аула, мы тогда за ушами приедем, а то уже достали эти глупые «носороги».

Поговорили, кто с кем хотел, и мы двинули на точку, где ВМГ стояло. А по пути мы орла большого оглушили. Он на дереве сидел, мы начали стрелять, он свалился под дерево. Тогда еще фотографировались с ним. Крылья его расправили – реально немаленький был.

Иногда сведения о боестолкновениях подразделений полка с бандитами проникали в СМИ…

Из прессы

РБК, 14.09.2000, Москва, 19:20:35

Вчера вечером в Чечне несколько автомашин 245-го мотострелкового полка российских войск попали в засаду, устроенную боевиками в окрестностях Урус-Мартана. В результате перестрелки четверо военнослужащих погибли, еще семь человек ранены.

Впрочем, эту информацию пока никак не прокомментировали в группировке российских войск в Чечне. Там говорят, что сейчас предприняты усиленные меры по охране армейских колонн. Вокруг чеченской столицы проводятся специальные мероприятия, цель которых – обезопасить войсковые колонны, продвигающиеся в сторону Грозного.

По мнению российских военных, чеченские полевые командиры отказались от мысли переломить военную ситуацию в свою пользу в этом году. Они готовятся к зиме, оборудуют новые базы в горах, свозят туда оружие и продовольствие. На юге республики в Шатойском районе уже замечены небольшие пришлые группы по 3–5 человек. На востоке относительно спокойно, хотя там находятся большие отряды Басаева и Хаттаба. Отдельные их группы ведут разведку новых мест пересечения границ России с Грузией в Чечне и Дагестане. На западе республики ближе к Ингушетии полевые командиры ведут призыв новобранцев из числа местного населения для войны с федеральными силами.

«Тяжелые «трехсотые»! Двое!»

Николай, позывной Сахара 01:

– Я принимал непосредственное участие в этом бою, он был двойной.

Первый бой – ближе к вечеру. Не доходя пары километров до Алхан-Юрта, духи ударили по нашим из самодельного гранатомета. Прямое попадание в ребят, сидящих на броне. Сразу двое погибших и куча раненых.

Успели уйти в овраг, идущий параллельно вдоль всей дороги.

После этого боя начали наконец-то высылать разведку вдоль оврага, перед проходом колонн. Вывезли раненых и убитых, пошли дальше.

Как стало темнеть, втянулись в село, там «Т»-образный перекресток, повернули направо в сторону Грозного.

Я к этому времени уже морально был готов к бою, идеальная ситуация для атаки. На «СВД» поставил прицел ночного видения, экипаж тоже предупредил.

Бесил идиотизм командования. Слева овраг, заросший «зеленкой» вдоль всей дороги и выходящий на край села, за пять минут можно выйти незаметно на ударные позиции, далее село с развалинами и идущая колонна. Зачем идти по дороге? Справа чистое поле, сверни в него, отойди на 200 метров, все, хрен засаду устроишь! Нет! Поперлись по асфальту!

Повернули на Грозный, мои все шли справа от машины, прикрывались бортом.

Механику было видно плохо, темень, и он ехал рывками. Очередной рывок, мы с пареньком остаемся метрах в десяти от брони, и тут наша минометка накрывает село и колонну осветительными минами!

Хватаю парня за шиворот, только влетели за борт, залп по колонне, ору своим: «Лежать!» Стоим-то на голом асфальте, куда там! Кидаются вперед, под нос «бэхи», смотрю – все повалились, все готовы! Залегли мы с пареньком, огляделся – в полусотне метров здание. Отработал из винтовки по окнам, вроде никого. Пробираюсь к ребятам. Один сам отполз, его в живот ранило, второго оттащил за борт, его в голову, третьему повезло: споткнулся, и пули верхом прошли, живой.

Перевязать нечем. Ни жгута, ни ИПП (индивидуальный перевязочный пакет. – Авт.) – вообще ничего не выдавали!

Смотрю – со стороны расположения внутренних войск и поста ГАИ в нашу сторону пулемет трассерами бить начал. Потом выяснилось, что в передней машине парня зацепило этой очередью. Со второго взвода пулеметчик, видя это, дал по ним очередь, и они перестали стрелять.

Я – к раненым, и тут над головой взрыв! Сразу мысль: «Из гранатомета в борт! Все, конец!» Хотя вроде и неоткуда: дом и развалины рынка под прицелом паренька.

И тут же взрывы. Оказалось, что это наводчик развернул башню и бил из пушки по окнам дома!

Ощущения, когда у тебя в полутора метрах над головой, ночью, очередями бьет пушка, сыпятся 30-мм раскаленные гильзы, а в 50 метрах рвутся снаряды – просто непередаваемые.

Отстрелявшись, наводчик начал бить дальше по селу. Заскакиваю на броню, хорошо, люк приоткрыт, луплю рукой его по голове, ору: «Передавай – тяжелые «трехсотые»! Двое!»

Обратно на асфальт, заворачиваюсь в сторону села, в «ночник» хорошо видно, как наши лежат. Начинаю отрабатывать места укрытия духов, стрелял бронебойно-зажигательными, они при попадании дают вспышку, видно место и по вспышкам остальные ориентируются, добавляют.

Минут десять, и все затихло. Пришла машина с комбатом и врачами, ребят погрузили.

Колонна свернула в поле. Мы, наверное, единственные, кто окопы выкопал. Ребят раненых – на «вертушку». Не довезли…

Этот же бой – глазами другого его участника…

«Парни! Делайте что-нибудь!..»

Глеб Н., командир взвода разведроты полка, старший сержант:

– Тринадцатого сентября мы проводили колонну полка связи до Ханкалы.

Я был с первой машиной. Впереди – саперы. Сашка Амбросьев был грамотный сапер, остальные трое, со щупами – незнакомые. Спрашиваю одного из них: «Вы где раньше служили?» – «В стройбате». – «Понятно… Давайте аккуратней». Иду за ними, меня прикрывают мои ребята с двух сторон. На броне Пейджер и Бандит. Сапер меня зовет, подхожу: лежит конец фугаса и провода торчат. Я его за шкибон и в канаву столкнул. Только успели прыгнуть – фугас сработал. Духи, выходит, на нас смотрели… Никто из наших от взрыва не пострадал, только у меня в рации осколки. Бандит падает с брони «бэхи», начинается беспорядочная стрельба. Понял, что духи выцеливали нас по дуге очень грамотно. Сначала взрыв рванул справа, все наши из колонны сначала стрелять вправо, а духи стали стрелять слева и били по центральной БМП в колонне. Моя рация от попавших в нее осколков фугаса вышла из строя, и я побежал по колонне, надо было найти связь, чтобы брать засаду духов клещами. По звукам выстрелов понял, что работали их снайпер и автоматчики, всего три человека. Бегу вдоль колонны, а старший лейтенант, командир взвода какой-то роты – в перчатках и очках, до этого чморивший пехоту, залез под «бэху» и кричит: «Парни! Делайте что-нибудь!» Я успел ему врезать, чтобы привести в чувство, он испугался. Нахожу радиостанцию, а эти связисты, которых мы вели в колонне, никогда, наверное, не стреляли – колбасят куда попало. Хорошо, что у них патроны быстро кончились, а то бы и моим ребятам досталось. Я по рации связался со своими в хвосте колонны, и двумя группами – восемь и двенадцать человек – зашли на русло реки. На берегу были нарыты лежаночки, и хотя там нас ждали, всех троих, эту засаду прикончили сразу. Все трое на вид были лет тридцати, подготовлены, чувствовалось, хорошо.

Телевидению захотелось сделать репортаж, как шло нападение на эту колонну. Но где взять пленного боевика? Сидим, думаем… Идет мимо палатки солдат-аварец, такой черный – мабута мабутой, весь в машинном масле. Начальник разведки Бизон говорит нам: «Тащите его сюда!» Полковник Юдин солдата спрашивает: «В отпуск хочешь?» – «Да». Дали ему прочитать текст, что он заложил фугас на дорогу и бандиты ему заплатили за это тысячу долларов. Тогда были не только наши телеканалы, но и Би-би-си. Мы с «вертушки» вдвоем с Вовой Якубой тащим к телевизионщикам этого поваренка, я ему еще свою духовскую куртку отдал. Начал он говорить в микрофоны, слова забыл, я его прикладом в бок. «Тыщу долларов, да…» А телевизионщики все снимают, микрофонов торчало минимум с десяток. Журналисты думали, что это реальный дух. Мы потом между собой говорили: как же он поедет в свое родное село после того, как его таким показали?

Одно время к нам часто приезжало телевидение. К 5 ноября Первый канал снимал выход разведчиков на задание, как мы растяжки снимали. Приезжали и из НТВ, много нас снимали. А вот ролик тогда на ТВ вышел кошмарный… Как наша разведрота якобы ставит запрещенные Женевской конвенцией мины. Едет свадьба чеченцев и – взрыв. После выхода в эфир этого репортажа мы были в охранении полковника Юдина, и я слышал, как ему кто-то из командования по рации говорит: «Что у вас творится в полку? Начальника разведки – в яму…» – «Так точно… Сам сяду…» Этот «репортаж» НТВ был подстава, чтобы с помощью телевидения убрать неугодного боевикам нашего командира… Полковник Юдин был настоящий командир и никого никуда не посадил.

Из Журнала боевых действий

24 сентября

При проведении операции ВВ МВД было обнаружено и изъято: патронов – 420, бронежилетов – 3, охотничьих ружей – 7, охотничьих патронов – 16, «АК-74» – 1, порох – 800 граммов, выстрелов к «РПГ» – 22. Уничтожено в результате специальных действий в военной комендатуре Урус-Мартана. В 3.30 задержан бывший полевой командир, бывший полковник Советской Армии, бригадный генерал Саидаев Мумази. В настоящее время дает показания.

25 сентября

В зоне ответственности батальонной тактической группы полка действуют бандформирования Р. Ахмадова, более 200 человек, урус-мартановских ваххабитов более 200 человек, в горной части Чечни действуют в основном наемники из числа арабов. Боевики расположены в населенных пунктах и частично легализовались. Зоны деятельности бандформирований: Урус-Мартановский, Ачхой-Мартановский районы, Шалинский, Курчалоевский районы, г. Грозный. Противник ведет постоянное наблюдение за перемещением федеральных сил, организует диверсии против частей МО, органов МВД, представителей местных властей. Анализ действий противника позволяет сделать вывод, что диверсии в зоне ответственности батальонной тактической группы полка будут продолжаться, по обстрелу, минированию дорог, есть угроза нападения.

«Ни дня, ни ночи покоя…»

Олег Шатохин, начальник штаба полка, гвардии подполковник:

– Я приехал в полк осенью, в конце сентября 2000-го, штатным начальником штаба полка, только что окончив академию. Начштаба полка – это не означает, что одни бумаги. Командир принимает решения, махнул шашкой и уехал, а выполнять их должен НШ, организовывать все, отправку людей, проверку связи, отрабатывать решения. Командир полка указал направление работы и срок выполнения, и пошел получать задачи от вышестоящих органов и нагоняи, если что-то не выполнено. В академии Фрунзе система подготовки офицерских кадров десятилетиями отработана так, что даже если ни хрена не делать, то все равно ты выходишь из академии нормальным начальником штаба или командиром полка. Знаний дают – море. Ты за каждую службу проходишь в его роли, на всех должностях, и замполитом тоже, и начальником артиллерии, тыла, ты все должен знать. Когда приходишь в полк после академии, то служить гораздо легче, потому что знаний получил много.

Сначала приехал в полк на место постоянной дислокации, в Мулино. Был готов ко всему. С движением личного состава в это время был жуткий бардак. Огромное количество контрактников уезжают каждый день, им нужно отдавать документы, рассчитывать, они получают большие деньги, «боевые». Вся мафия, которая тогда была в области, вся крутилась вокруг полка. Первое, что я сделал, разведротой перекрыл доступ в штаб, ввел специальные пропуска, причем только для военнослужащих, чтобы больше никто не ходил. Только контрактники выходят за КПП – их обманывают и спаивают. Очень многие оказывались в ситуации, что даже не на что уехать домой, все забирали. Начал с этим делом бороться.

Потом приказ от полковника Юдина из Чечни: «Штатный начальник штаба мне нужен здесь!» Приехал. Один батальон полка был под Харсеноем, второй охранял базовый центр под Урус-Мартаном. Артиллерия стояла на месте, выполняла свои задачи. Боевая работа с утра до вечера, ни дня, ни ночи покоя. В месяц реально воюем дней 20–22. Когда на боевые уходит ВМГ, мне шагу из палатки ступить невозможно, еду приносили сюда, хотя идти до столовой было всего десять метров.

Обстановка в Чечне продолжала оставаться сложной. Из Грозного банды выбили, но они спокойно легализовались, каждый день обстреливали наши подразделения. В горах они серьезно встали. Не было, как в Грозном, чтобы шли стенка на стенку, когда приходилось квартал за кварталом брать. Партизанская война изматывает. Наш полк занимался поимкой Бараева, это была одна из самых одиозных фигур, нелюдь абсолютная. Постоянно проводили операции по блокированию, прочесыванию. Мы блокируем, внутренние войска начинают зачищать. Зона ответственности – круг диаметром километров сорок. До Старых промыслов и до Харсеноя, куда артиллерия доставала, вся равнинная Чечня южней Грозного: Урус-Мартан, Гойты, Алханкала, Валерик, Гехи-Чу, Танги контролировались, и духи там, как у себя дома не ходили. Но нападения на наших были постоянно. Например, в Гойтах два офицера пришли в какую-то забегаловку посидеть. Посидели 10 минут, кто-то зашел и из пистолета их застрелил.

Каждое утро мы ставили подвижные посты, по 5–6 боевых машин высылали. Сопровождения колонн два раза в неделю, в Ханкалу надо везти топливо, продовольствие, дрова, а это боевая операция. Утром посылаю инженерную разведку – она до Алханюртовского поворота идет 18 километров пешком, с собакой, проверяет дорогу, к 10 часам докладывает, что участок дороги готов, можно ехать.

Каждый день такая рутинная работа, как заготовка дров. Лес рядом, но пилить хреново, да сначала от мин надо было этот лес очистить. То и дело сообщения: где-то кто-то куда-то пошел… Кто-то пописать пошел, и ему ноги оторвало, кто-то в кого-то выстрелил. «Вертушку» – туда пошли, авиацию – сюда наводи, артиллерию вызываешь то и дело. К вечеру высылаю засады на опасные участки. Наконец забиваю боевое донесение, отправляю его часов в 12 в штаб группировки. Все устаканилось, все проверил, все мне доложили…

Много было загораний палаток – от лени, от глупости. Сделал график проверки. Каждый час каждая палатка проверялась. Истопник должен быть обязательно в исподнем и сидеть возле печки, тогда он будет хорошо топить. Если он только накроется – заснет. Бывали артисты – кладут фонарик в печку, просыпаются – холодно, а в печке что-то вроде горит. А другой сидит, репу свою наклонил и спит себе спокойно. Чтобы такого не было, и проверяли каждый час. Дежурный капельницу берет, наливает туда солярку, и она потихоньку капает в печь, чтобы огонь поддерживать. Солярочка тянется, а по ней огонек, загорается капельница, от нее палатка, и все это накрывает личный состав, который спит. Жесточайшим образом с этим боролся. Понимаю, что нелестно меня за это называли в полку.

Текучка людей в полку в этот период была очень большая. У многих заканчивался контракт, уезжали. В те времена брали всех подряд, не проверяя, весь бомжатник, все пьяницы ехали сюда. Приезжает иной раз такое мурло, когда-то в армии служил, но давно. Особенно с артиллеристами я боролся, потому что пехота воюет каждый день, она не сидит на месте и от них меньше ЧП. Подразделение, которое сидит на месте, разлагается очень быстро, только и думают, что бы продать, чтобы на водку хватило. Одного мои разведчики поймали со снарядом, нес его в Танги менять на водку. Идет через минное поле менять его на бутылку водки, снаряд, который завтра же может быть использован против нас. Командир полка зачитал приказ: «Расстрелять!» – он весь описался. Но просто так попугали.

Командир полка Юдин пятый год командовал полком, до этого год служил начальником штаба мотострелковой бригады. Опыта у него было очень много. И здесь год полком командовал на войне. Полк был по сравнению с первой кампанией настолько управляемый – как игрушка, это просто не передать. Полк взял половину Грозного. Мужики были взрослые, приехали воевать! За Родину его агитировать? Ему не надо было сопли вытирать и объяснять ничего не надо, не 17 лет. В основном в полку были контрактники, очень хороший подбор был в разведроте, комендантском взводе, роте связи. В батальонах – похуже. Механики-водители были настолько черные, что просто не отмывались. Очень много было всяких пьяниц, но ничего, справлялись с дисциплиной. Таких быстренько отправляли домой, разрывали контракт. Военкоматы работали хорошо, быстро присылали замену. Штаты были заполнены почти всегда.

«В голову лезут мысли о фугасе…»

Сергей Штыхин, командир отделения 3-го автомобильного взвода РМО, младший сержант:

– В полк в Чечне я прибыл десятого сентября двухтысячного года. Перед командировкой в Чечню служил в армии, потом водителем по контракту в войсках МЧС – доставляли гуманитарную помощь в Махачкалу, Буйнакск, Кизляр, Моздок. Так что я немного уже был подготовлен к той обстановке, в которую попал позже.

В роту материального обеспечения водителем попал по распределению. Если честно, тогда мне очень не хотелось там служить. Считал, что они там ничего не делают и «боевых» не получают. Ведь большинство контрактников ехали туда, рискуя своей жизнью, за деньгами, чего греха таить. Только потом мы поняли, что служба в РМО ничем не отличается от других подразделений, а иной раз чаще рисковали своими жизнями, чем пехота, и физически, и психологически. Трудно быть за рулем, когда тебе в голову лезут мысли о фугасе. Где он, интересно, рванет, или пронесет…

Наша рота так же выходила на ВМГ, доставляла в полк боеприпасы, медикаменты, продукты.

На второй день моей службы нас послали на охрану дороги Урус-Мартан – Алхан-Юрт. Шла наша колонна на Ханкалу. В тот теплый день и был мой первый бой. Из «зеленки» по колонне открыли огонь, наш командир взвода, прапорщик Степаненко, не растерялся и отдавал четкие и правильные команды. Благодаря ему у нас в тот день не было потерь. Но сам он месяцем позже погиб…

Наша рота была очень дружная, друг другу всегда старались помочь в ремонте техники, подменить в наряде, если кто-то заболел. Мы за время службы на Кавказе сдружились с ребятами так, что при увольнении в запас плакали, расставаясь. До сих пор не могу найти своих друзей Парфенова Сашку и Масколенко Серегу. Интересно, как сложилась их судьба?..

«Пришлось наводить порядок…»

Валерий Кузнецов, начальник медицинской службы полка, майор медслужбы:

– В начале кампании я в аварию попал, разбился на машине. На Сунженском хребте машина наша, «ГАЗ-66», заглохла, меня взяли на буксир. Водитель был молодой, мы и начали кувыркаться. Спустилась за нами с горы БМП, растянули кабину, нас вытащили. У меня была закрытая ЧМТ, сознание потерял, а водиле только нерв защемило. Пролежал в госпитале 21 день.

В начале ноября 2000 года приехал в Урус-Мартан. Боевые действия фактически не велись, но действовали ВМГ – осматривали дороги каждый день, не стоят ли фугасы.

Стал вникать в дела. Командиром медроты в этот период был капитан Мамедов. Был врач Хижняк, плюс медсестры и фельдшеры в батальонах и артдивизионе и санинструкторы в ротах. Территорию медроты огородили колючей проволокой, чтобы к нам лишние никто не ходил. Сменщик мой практически не занимался профилактикой заболеваний. Известно, что чем больше люди стоят, тем больше расслабляются. Дошло до того, что из полка в день по 2–3 человека в Моздок отправляли с желтухой. Пришлось наводить порядок. Заставили колотить ящики под хлеб – в полку свой хлеб всегда был горячий, свежий. Ездили по подразделениям, следили, чтоб солдаты питались из чистой посуды, чтобы была вода, а это все проблемы. С гепатитом начали бороться. Из Ханкалы привез прививку от гепатита, всех привили. Сделали распределитель, вновь прибывающий личный состав из вертолета загоняем в помещение типа отстойника и там, на взлетном поле, колем прививку, и гепатит у нас стал на нуле. Следили за банно-прачечным хозяйством, чтоб вшей не было, чтоб все помылись. Контрактника можно только принудительно заставить помыться, не захотел – не помылся. Старались всех охватить помывкой и сменой белья. Банно-прачечный комбинат постоянно работал. Личный состав менялся часто, и всех медикам надо было осматривать.

Вправляли вывихи, сложных больных рейсами в Ханкалу отправляли. Простудных заболеваний тяжелых не было. Ранений практически не было, только по глупости. Или подерутся. Один контрактник подрался с друзьями, они ему ребро сломали. Пришлось ночью ехать с ним через весь Урус-Мартан в больницу, врачи там были чеченцы. Утром отвез его в Ханкалу.

«Боец, когда ты последний раз мылся?»

Анатолий Макаров, старший помощник начальника службы РАВ дивизии, майор:

– Доставка боеприпасов, оружия – все это было на мне. Когда полк стоял в районе Борзоя, я приехал в полк с проверкой, к начальнику штаба: «Хочу проехать заставы, проверить обеспечение боеприпасами и оружием. Дайте мне три-четыре человека прикрытия из разведки». Знаю, что это люди нормальные, с ними все вопросы можно решать. Начштаба: «Машина будет».

Выхожу утром из палатки – подошла «мотолыга». Вылез механик-водитель, я думал – это негр: белки глаз, зубы белые, все остальное – черное. «Боец, – спрашиваю, – когда ты последний раз мылся?» – «Товарищ майор, да вроде некогда!» Заглядываю в «мотолыгу», там на полу – слоем в пять-семь сантиметров плещется вода, солярка, масло. «И ты в этом так ездишь?» Проехали с ним по заставам, механик оказался – от бога. Когда ехали в сторону Ламаниисти, правая гусеница висела над пропастью, левая – чиркала по скале. Он летел на четвертой передаче.

После поездки я пришел к начштаба полка: «У тебя бойцы когда последний раз мылись? Ну, командиру полка не до этого, но где же зам. по тылу?» Через два дня этот же механик приехал ко мне – белый! «Как?» – спрашиваю. «В бане помылся!» Радость в его глазах была неимоверная…

«А если кто чухан по жизни…»

Александр «Оккупант», сапер инженерно-саперной роты полка, сержант контрактной службы:

– Блаженство, когда с ВМГ приезжаешь и в баню идешь мыться… Баню зимние «кроты» из Грозного приперли. Если не шутили, то из тюрьмы стащили. Очень хорошая, изнутри была вагонкой обита, бочка на двести литров горячей воды и камней немного. Очень хорошая была баня, спасибо за заботу, пацаны.

То, что не подшивались – это ерунда. Мылись и стирались регулярно. С водой проблем особо не было. Летом экономили, но недолго. Рядом стоял БПК (банно-прачечный комплекс. – Авт.), к нашему полку прикомандированный, я туда летом ходил под душем мыться. Кто хотел, тот мылся и стирался. А если кто чухан по жизни, то война здесь ни при чем.

Столовые были у каждого подразделения свои. Кто какую сумел сварганить для себя. Мы с кухни редко брали поесть, брали только питье, да и то не всегда. А так готовили сами, с мира по нитке – и саперы сыты. Постоянно давали печенку в коробках, компоты в банках, зимой – сало в мешках.

Спали нормально. Две печки в палатке – топи, дневальный. Только то чечен-дерево – ну никак гореть не хочет, такая плотная древесина. Горит маленьким пламенем сине-желтого цвета и ни черта не греет.

Когда сидишь на базе, то расслабляешься морально, и в голову все что угодно лезет, как дома.