T-Shirtoлогия. Общая теория футболки. Полутрикотажный роман Sholtes Bandy

Пил, слушал, курил, ходил.

……………………………………………………………………………………..

А через часов пять идёшь домой, пьяный неуклюжий по лужам, в наушниках, дошёл до двери, нашёл ключ, открыл, в шнурках запутался, разбросал вещи куда надо. Возишься, короче.

А тем временем King Darves в ушах играет, под конец и до него руки дошли, первые две песни вроде супер, но на третьей врубаешься, что тебе надо обязательно чего-то закинуть, имею в виду покушать, пьяный аппетит и прочее, и ты выключаешь его. Живого singer-а и поющего songwriter-а тупо выключаешь – как фен для волос. И эмпэтройку куда-то аккуратно кладёшь, ведь эмпэтройка это тебе не штаны или там бутылка недопитой минералки.

Напрягаешь мозги, ту их часть, что за жрачку отвечают, и идёшь на кухню, и садишься, и встаёшь, шесть раз открываешь холодильник, садишься, встаёшь, ищешь нож, садишься, режешь, встаёшь, берёшь соль, короче, мутишь себе что-то кушать.

А он, King Darves, нормальный такой чувак, искренний, в это время сидит себе в твоей маленькой никчёмной эмпэтройке и терпеливо – респект ему – сидит и, бедняга, ждёт, когда ты снова его врубишь. Соизволишь, бля. Ты жуёшь, свинья, а он честно ждёт, когда тебе снова взбредёт в город прошвырнуться. Ты поел и лёг спать, а он дальше ждёт, как влюблённый в стерву шестнадцатилетний пацан.

Разве это справедливо? Разве честно?

Нет, нет и never нет!

Вот тебе и интернет!

Вечером в городе этот призыв может прозвучать несколько провокативно. Особенно на женском теле. А вот на фестивалях приключения возможны, и даже, в некоторых ситуациях, гарантированы. Это тебе не романтичная «I love фисташки». И не прогноз погоды «Winter Is Over».

Как говорят продавщицы, пытающиеся втюхать свой товар:

– Я себе тоже такую купила и ношу уже три года.

А через минуту, не сдержавшись, со вздохом добавляют:

– Прошлым летом в Хорватии её носила. И отдохнула, и с иностранцами познакомилась…

Не стоит пить с долбоёбами. Может, вы уже давно об этом знаете. А я не знал.

Не знал и наивно сидел в ресторане. Зимой. Один. Второе пиво начал. Всё получалось хорошо. Настроение не рай. Но и не приём стеклотары в восемь утра.

И тут заходят двое. Ну, может, не совсем долбоёбы, но близко. Ещё годика три перед теликом посидеть, на пять процентов чуть-чуть поддеградировать – и будут вполне обычные полноценные такие добрые долбоёбы. С одним я даже знаком откуда-то, не помню, с кем не бывает, но чисто на базовом, слава богу, уровне – привет-пока.

Они, в общем, осмотрелись, мест особо не было, а я сам за пятиместным столом сидел. И спросили, можно ли подсесть.

Я не смог отказать. Сраная вежливость.

Ладно, если что, у меня блокнотик есть, сделаю вид, что статью типа пишу.

Они заказали пива и стали общаться. Один высокий, толстый, в пуховой курточке и очень самоуверенный – будто ему ни остеохондроз, ни геморрой не грозит и можно даже пешком не ходить. Из тех, что в холодильник с мороженым насрали бы при первой же возможности. А второй – чёрненький такой, безобидный улыбчивый и недалёкий простой чувачок. Пьют и болтают.

И знаете о чём они – с интересом, в ресторане, с пивом в руках – говорили? Об автономном отоплении, блядь. Диаметр медных и немедных труб, немецкие и ненемецкие радиаторы, цены и котлы. Целый час.

Я хоть и сделал вид, что смотрю в потолок и пишу, но слаб на тему постороннего влияния. Не смог дистанцироваться от их тематики. Прямо в мозг мне своими трубами и котлами залезли. Долбоёбы это вам не singer там какой-то, выключил на третьей песне и жрать пошёл.

Короче, автономные долбаки разрушили моё неавтономное настроение.

Максимум, на что меня хватило – в блокнот эти самые слова, что вы сейчас читаете, записать.

Но мне не жалко. Настроение – дело наживное.

Хотя пить с долбоёбами это всё же не зона комфорта. Тем более пиво. С ними лучше пить водку. В подъезде ноябрьским вечером. Без запивона. Поплёвывая на кафель. Более органично. И настроение никто никому не разрушит. Когда пьёшь в подъезде водку – настроение становится неуязвимым.

Юра В. позвонил мне ещё в октябре:

– Мы будем делать деньги! Слышишь? Я всё продумал.

– Что? Какие деньги?

– Какие-какие… Бумажные. Капусту, лавэ, финансы, романсы, мани-мани. Что непонятно?

– Шо, опять? Знаю я твою капусту. Ты лучше мой DVD-плеер отдай, уже месяц несёшь.

– Чувак, заткнись. Я придумал золотую жилу. Короче, сейчас приеду… И на хрена тебе воще плеер, у тебя интернет есть. Я вчера смотрел охеренный фильм…

– Потом расскажешь, я омлет делаю.

– Ок, я скоро…

Когда-то кличка Юры была Говно. Но она перестала нравиться ему ещё в двадцатом веке. Хотя фамилию, как и юношескую кличку, он старается не озвучивать.

Юра В. уже не раз звонил, сидя на толстых золотых жилах. Ему если пришла идея – всё, валит напролом, как пьяный skinhead, родившийся под знаком Овна. Хотя сам Водолей.

Говно Юра никогда не звонит в дверь, не разувается, а вместо приветствия говорит «чувак».

– Чувак, посмотри на себя.

– Что, нос красный? Ну насморк у меня, ну и что?

– Смотри, на тебе золотая жила и есть.

– А на тебе пума в прыжке нарисована.

– Дурак. При чём здесь… Я про майку твою. Это ж бабло чистой воды.

– Бабло чистой воды? А я думал, это стопроцентный коттон.

– Ты клёвый чувак, но дурак.

Как для пьяного скинхеда, он ещё мягко выражается.

Идут по романтической набережной молодые люди в классическом составе: один Он плюс две Она. Они – подружки. Его явно интересует лишь одна. И с той, что его интересует, у них ещё ничо не было. Даже букетно-конфетный период ещё не начался. Максимум – вчера осознал ложечкой и заподозрил нервными окончаниями, что его к ней тянет.

Ну а подружек две, потому что все стесняются всех. Боятся оставаться с глазу на глаз. Тогда уже просто так не похихикаешь – придётся что-то решать. А если знакомые увидят вдвоём – слухи пойдут. Да и подруги ещё не определили, что и от кого конкретно ему надо.

Словом, чувак пока не решается занять однозначную ухажёрскую дислокацию, а подруги с готовностью включают дурочек. Играют в «мы-просто-знакомые-вышли-вот-прогуляться-вместе». Так легче поддерживать разговор, по-девичьи обниматься и хвататься за животы от хохота над упавшим с дерева листиком. И легче не допускать перехода болтовни на тему проявления симпатий и прочих окололюбовных «глупостей», которые, впрочем, волнуют их больше, чем чипсы с odnoklassnikami.ru, хотя они не признались бы в этом даже самим себе.

Не хотел бы я оказаться на месте чувака. Всегда чувствую себя идиотски в тройственных ситуациях. Или это двойственная? Вечно путаюсь в любовной терминологии.

Через неделю второй лишней подруги уже нет. Он выбрал ту, что улыбается чаще. Правильно. Они определились и legalizировали свои чувства. Сидят вдвоём на лавочке и целуются.

Всегда чувствую себя идиотски, когда смотрю на целующихся.

Ладно, хватит пялиться, пора домой. Что там у нас, King Darves? Пшёл! То есть – рlay!

На небольшом местном фестивальчике меня словили менты. В темноте. Под стеной музея.

В своём городе я обычно с самого зелёного тинейджерства ссал, где хотел. Фишечка типа. Считал, мне можно. Можно, потому что в этом городе жил мой прадед, дед, отец. И сейчас я с сыновьями. Патриций типа. Нравилось мне так думать.

Под стеной музея – ровно посреди мочевой процедуры.

Не то чтобы ужасно. Но всё-таки неприятно, когда тебе на член светят фонариком. Был бы фонарик зажат в руке голой женщины – другое дело. Даже необязательно голой.

Но – не повезло. Это была обычная ментовская рука.

Я закончил. Милиционеры – тупой и ещё тупее, «хороший» и «плохой», постарше и помоложе, всё строго по классике – подождали и стали полупоучать и полуугрожать. И, не знаю почему – точнее только догадываюсь – я, патриций, бля, забыл им сказать о своём праве мочиться где угодно. Мне открылось, что менты – это не те люди, даже совсем далеко далеко далеко далеко не те люди, которым стоит рассказывать о своём происхождении, своей династии и правах старожила…

Менты настойчиво приглашали в горотдел. Я не возражал – думал, интересное приключение будет. Но Марсель шёпотом посоветовал дать ментам денег.

Почему нет? Так и сделали.

И сделали, думаю, правильно – поездка в горотдел имела мало шансов получиться интересно-поучительной, но много шансов стать скучно-нервической. А фестивальчик-то шёл вовсю, друзья с пивом ждали – какой-такой горотдел? То есть синица, слегка обрызганная мочой, была уже в руках, а менты хотели показать мне журавля.

Хитрые. Всем известно, что в горотделе птиц нет. Одни орнитологи по камерам сидят. Которые просрали своих синиц. И попались во время охоты на журавлей в небе.

Менты взяли деньги и ушли. Даже пальчиком не пригрозили. Интересная всё-таки профессия – светить фонариком на чужие гениталии и деньги за это получать. Вуайеристам и не снилось.

Бля, только щас понял, что «Get Drunk And Come With Me» это ментовская майка.

Я, естественно, вернулся на то же место, где они остановили мой полноправный физиологический процесс. И нассал ещё раз. Патриций я или право имею?

А потом закурил, выпил пива и подумал: странная это всё-таки вещь – общение с ментами. Они, плебеи, сами того не зная и не желая, открывают тебе такие глубоко сидящие – в тебе же сидящие – вещи, до– и недостатки, о которых ты, патриций, даже не догадывался. Или догадывался, но не хотел верить. Психологи в фуражках, блеать.

Домашняя майка. В ней уютно принимать гостей и спрашивать, сколько сахара класть им в кофе.

Да, обычно с кофе всё и начинается…

А на следующее утро срач в хате ещё мучительнее, чем вчера.

Приходит генерал к министру и говорит:

– Купите мне, пожалуйста, десять танков.

– Десять много. Не могу. Давай пять, – говорит министр.

– Ну хотя бы восемь.

– Ок, уломал. Вот тебе: 14 миллионов на семь танков. Два лимона один танк.

– Спасибо большое!

Генералу покупают танки. Семь, правда, не получилось, цены поменялись, хватило лишь на пять, зато с магнитолами. Пацаны-танкисты их смазывают, ездят на них и даже стреляют, а генерал едет в Италию и даже в Венецию отдыхать.

Проходит шестнадцать лет. Другой генерал приходит к другому министру и снова просит купить пару танчиков. Мол, тех, что есть – мало. Ну ок, покупают еще пять по той же схеме. Но в новых уже не только магнитолы, но и компьютеры, кондиционеры, итальянская плитка и немецкое отопление.

А тем временем…

Приходит дядя Коля к министру и говорит:

– Купите мне трактор. Хоть китайский. Я хочу картошку делать. До самой смерти людям буду картошку на тракторе делать. С утра до вечера. Нахуй мне Турция. Нахуй мне Венеция. Я буду целое лето дома баклажаны делать. И лук, и свинину. Ей-богу.

– Знаешь, сколько трактор стоит в наше время? Шесть тысяч восемьсот долларов! А ты шо думал? Если ко мне тут все начнут за тракторами ходить – страна к чертям разорится. Хрен тебе, а не трактор. Сам себе купи. Продай картошку, продай свинью и купи.

Танки генералу с увеличенной печенью покупают – а трактор дяде Коле не покупают.

Увеличенная печень у дяди Коли или нет – всё равно не покупают. Даже с камнем в жёлчном пузыре не покупают.

Но ведь как это так? Неужели только потому, что лампасы генерала красивее, чем спортивка дяди Коли? Неужели потому, что дизайнеры здесь тоже затупили? Да когда ж это кончится?

Смелая девушка Клава, вышедшая гулять в майке Агсл Ьу, подразумевает – так сказать, «по умолчанию» – что, чувак, разгадавший секрет майки, достоин того, чтоб эту девушку, извините, агсл. Типа игра такая. «Взрослая», без непоняток, лишних подружек, смеха над листочками. T-shirt blind date что ли.

Девушка, конечно же, должна быть очень храброй, практически безрассудной – неизвестно же, чем игра закончится. Тем более, что никто пока об этой игре не подозревает. Но кто не рискует, тот вщуытёе вкштл срфьзфшпту, так сказать.

По такому принципу можно делать майки и попроще. Скажем, Лшыы Ьу. Или Рун Рщ Дуеёы Пщ! Или ФИИФ. Или Шь Пфн.

Потным поздним июльским вечером мы с Марселем пили в центре города водку. Просто так пили, жарко типа.

Напротив нашей лавочки шла стройка, обнесённая временным забором из досок и синей полиэтиленовой мешковины высотой в человеческий рост. И в заборе том была дыра.

После очередного глоточка «зелёной марки» мне захотелось глянуть, что и как строят на главной площади города. Водка активизирует любопытство. Я подошёл и сунул голову в дыру с пыльными рваными краями. Стройка стройкой – бетономешалка, лопаты, кирпичи и вёдра.

Но – прямо перед моей сунутой в дыру головой, буквально в двух метрах стоял сторож. Седой грязноватый дядя – обветренное лицо, тяжёлый полусонный взгляд, сторожевая самоуверенность. Он не курил, не ходил, не работал – он просто стоял и смотрел перед собой. То есть прямо на меня.

И когда наши глаза встретились, сторож сказал:

– Я вас слушаю.

Серьёзным, медленным голосом.

Как врач. Целитель. Психиатр. Волонтёр Красного Креста.

Я улыбнулся ему. И пожал плечами.

– Ну шо там? – спросил Марсель, когда я вернулся.

Мне стало смешно. Представил, как сторож спрашивает: на что жалуетесь?

Но Марселю сказал правду. Стараюсь не врать.

Если б сторож спросил «на что жалуетесь?», я, как истинный ипохондрик, залез бы в дыру, чтоб обнять его.

И получил бы лопатой. Прямо по обнимающим миролюбивым рукам.

Нет, не надо лазить в дыры. Сторожа отдельно, ипохондрики отдельно.

Мы допили водку и… не помню, что было дальше. Рфззн утв, короче. Сори, клава переключилась. В смысле, хеппи энд. Проснуться утром дома – уже хеппи энд.

– Слушай, кофе есть? Свари кофе, я тебе щас всё объясню.

– Хорошо.

Чистый кофе варить неинтересно. В четырнадцать лет, когда в гормональной истерике я выбросил через окно игру «Юный химик», во мне надломилось что-то алхимическое. И с тех пор экспериментирую. В кофе подмешиваю корицу, тмин, базилик, розмарин, какао, мускатный орех, чёрный перец и ванильный сахар. Ну не всё сразу, конечно, а так, импровизирую.

Во время одной из юношеских пьянок, когда родители уехали, нехватку кофе я компенсировал кокосовой стружкой. Мать потом чуть не пытала меня, обвиняя в том, что варил наркотики.

А чтоб взбодрить полуночную компанию, бодяжу в кофеварке смесь: треть чёрного чая плюс плотно кофе. Пьяными рецепторами никто не выкупает, что кофе не чистый, а эффект – энергетики спрячутся, проверено на друзьях. Если позарез нужно встретить рассвет – самое то.

На мне была майка «The My Englisch Is Bed».

Я сделал её лет пять назад, текстильными фломастерами. Она уже поблекла и перешла в разряд ночнушек.

– Хорошо, расскажи тогда дураку про бабло чистой воды.

– А что, думаешь, такую майку нельзя продать?

– Продать всё можно. Сколько дашь?

– Да ладно, чувак, надо открыть магазин, понимаешь? Твои майки будем продавать.

– Кому?

– Как кому? Всем!

– Всем можно продавать водку, пиво и адидас с пумой. А на футболках навара не будет. Ну разве ещё травой приторговывать.

– Ну да, и плюс трава, почему нет? Так что, мутим бизняк?

– Бля, я же пошутил.

Футболочка и для мужчин, и для женщин.

В наше не всегда гетеросексуальное время прохожим придётся поморщить лобик, угадывая, что ты имеешь в виду.

При желании можно увеличить количество морщин на лбах прохожих. Добавив на спину ещё одну надись. Imagine Im not a girl.

Сигареты в некотором смысле объединяют.

Но только если куришь с друзьями, коллегами, попутчиками. Если же просят сигарету долбаки – разъединяют. Особенно если некрасивые долбаки.

Одной лишь никотиновой зависимости маловато для общности взглядов и вкусов. Мужчин наличие яиц тоже не всегда объединяет. Наличие в организме яиц объединяет скорее с теми, у кого яичники.

А вот трава в кармане – другое дело. Потому что объединяющий secret. Хотя вот опять-таки – secretорная функция желудка не объединяет. Потому что есть у всех.

Сближают людей те штучки, в которых присутствует подобие тайны, избранности и «врублённости». Ну, Harley Davidson там, виниловые диски, вегетарианство, ноябрьская водка в подъезде, лампасы, золотые зубы и доходы выше миллиона долларов.

Нет, миллионы тоже не сильно объединяют. Но тут уж я не знаток. Не сексолог.

Люблю читаnm, писаnm, пиnm и куриnm.

Когда я был маленький и юношеский, мне казалось, пить в барах скучно. Мы пили на крыше, на речке, в парке, в подвале – до сих пор считаю, что там интереснее. Но в бары почему-то всё равно хожу. Как дурак.

Чем отличается взрослость от тинейджерства? И всем, и ничем.

Когда тебе ещё нет двадцати, ты не хочешь целенаправленно делать глупостей, но делаешь. Блюёшь в снег, например, на виду у проносящихся рядом лыжников.

Блюёшь и смутно думаешь: «Дорогой сэр или мадам… я не пьяный, честно… это вино просто невкусное было».

А когда взрослый, ну реально взрослый – ты хочешь делать глупости, но целенаправленно не делаешь их. А если делаешь – то не целенаправленно. Не блюёшь ни в снег, ни в окно электрички, потому как не обязательно ехать в горы, чтоб напиться. Рацуха.

Разница в мировоззрении взрослых и тинейджеров напоминает мокрый стульчак в баре.

Когда попадаешь в WC в полвосьмого вечера и видишь обрызганный мочой стульчак – тебе гадко. Как минимум гадковато.

А когда заходишь туда же в 23.52, то о таком же стульчаке ты думаешь: «Бля, как весело. Бля, как жизненно. Бля, какие мы все тут классные».

И брызгаешь ещё.

И, как ни странно, в 23.52 мы все тут и в самом деле классные. Все до одного.

Это не миф и не анекдоты про Вовочку: дети-дураки существуют.

Их мозг лежит на четырёх китах воспитания: родители, телевизор, дураки и снова родители. Иногда на берег мозга выбрасывается пятый кит – бабушка. Помирает, воняет и давит телом мозг дурака до скончания веков.

Конечно, дети не китобои. Не виноваты. Но скажите честно: если в процессе общения новый знакомый оказался дураком – разве вам не всё равно, при каких обстоятельствах это с ним произошло?

Как-то к отцу зашёл дядя Толя, он страшно кашлял. И после очередного приступа сказал мне:

– Богом тебя молю, не кури, ты видишь, что со мной сигареты сделали? Я кашляю и кашляю, но не могу от них отказаться.

Я понимающе кивнул.

А дядя Иштван, художник, как-то поднёс к моему носу дымящийся «Космос» с пожёванным фильтром:

– Смотри, я раб этого бычка. Не кури.

И что, думаете, не стал я курить? Стал как миленький.

Чистая арифметика. Люди, советующие не курить и хорошо учиться, настолько старше, что те десятилетия разницы кажутся необозримой пропастью в ваши двенадцать лет. Эти люди для вас как двоюродные братья юриягагарина или свидетели второго выступления Rolling Stones. Кажется, чтоб закашляться, как дядя Иштван, надо прожить вечность.

На бесконечное будущее тинейджер смотрит, как на годы графа Монте-Кристо в тюрьме – хватит времени и на миллион сигарет, и на миллион чипсов, и на кашель, и на таблетки от кашля, и на водку, и на «хорошо учиться», и на «плохо учиться», и на йогу, и на курсы французского, и на гитару Gibson, и на японскую диету и даже на скуку чистой воды по любому придётся выделить года полтора. Океаны времени просто некуда девать. Если только третья четверть в шестом классе тянется бесконечно, то что говорить о безмерно далёкой старости, когда исполнится тридцать или, о Боже, нет, сорок лет.

Вдобавок каждое поколение втайне верит, что вот-вот, через годик-два придумают безопасные сигареты, полезную водку и эликсир молодости.

В детстве – между шестью и девятнадцатью с половиной лет – мы искажённо представляем себе китов, на которых валяется мир взрослых. Ошибка в представлении о китах прячется в цифрах. Как назло, арифметика служит людям во всех сферах, кроме одной. В сфере плюсов и минусов, о которых мы задумываемся каждый год в день рождения.

Дети верят, что в шестнадцать лет у них появятся мускулы и сиськи. Что в двадцать они будут всё (всё!) знать. Что в двадцать два обязательно будет регулярный-любовный-всегда-кончающийся-оргазмом секс. А в двадцать пять они если и не станут ещё миллионерами, то, во всяком случае, смогут сами купить себе Gibson, грузовик чипсов, ящик виски и таблетки для бессонницы. Кучу-кучу разных таблеток.

Да, конечно, но это неправда.

– Неправда? – спросят дети. – Ну, хорошо, а во сколько лет, по-вашему, у нас вырастут мускулы и сиськи?

А ни во сколько! В самой постановке вопроса – разрушительная сущность веры в связь между количеством прожитых лет с мускуло-сиськами.

Ограничитель «до 16» на эротических DVD или цифра «до 18» на сигаретных киосках – просто ориентиры. Но дети-то придают этим цифрам значение. Мы – нет, они – да.

Кстати, почему эти цифры всегда делятся на два? И почему единственная подобная цифра – 21 – на два не делится? Всемирный заговор, не иначе.

Арифметика врёт, указывая, когда можно пить, курить, трахаться и ездить в Лас-Вегас. Даже родителям дурачков ясно, что некоторым смотреть порнуху можно только через год после свадьбы. А есть кому «можно» курить уже в семнадцать. И есть миллионы организмов, которым вообще никогда не стоит пить и курить.

А с травой вообще смешно. Человек уже три литра конопли скурил, а паспорт ему ещё нельзя, не дорос.

А кто определяет, когда уже можно на тракторе картошку делать и танки смазывать? А почему сигареты именно с восемнадцати? Вот проснулся мальчик в день рождения – и спокойно закуривает. Что изменилось? Поумнел за ночь сильно?

Взрослые с арифметикой внушают детям, что цифры и возраст имеют значение. Раз по закону разрешено употреблять токсины с восемнадцати лет, то почему б не придумать себе мускулы и сиськи с деньгами в возрасте икс.

Но это, бля, не так!

Знаю, потому что у меня, к сожалению, до сих пор мускулы не выросли. Я их ждал-ждал и ни фига. Чистое разводилово с этими мускулами.

А на сиськи постоянно денег не хватает.

В общем, идёшь ты с пацанами по улице. Идёшь-идёшь и подходишь к такому модному-всему-из-себя чувачку. У которого на груди Tom Tailor написано. С кем не бывает. Тормозишь его и ставишь ноги пошире. Устанавливаешь взгляд на его переносице, чтоб пострашнее, и говоришь:

– Ты чо, том тэйлор?

– Нет.

– А чо у тя тут том написано?

– Так это фирма такая, бренд…

– Ты чо, Том? Какой в жопу бренд, бредишь шо ли, хаха.

– Нет, это дизайнера так зовут… ладно, я пошёл.

– Ждижди, куда спешишь? Какого нахуй дизайнера, ты чо гомик, шо ли?

– Нет, почему, при чём здесь? Я иду, короче…

– Подожди, Том. Ха. Стой. Ты чо, американец? Покажи паспорт.

– Всё, мне надо идти.

– Стой, я сказал, Тэйлор, дай сигарету. Американскую, блянах.

– Нету.

Ну и далее по тексту. Если же на чувачке написано не Том Тэйлор, а Philip Russel, то, само собой, и придолбываться соответственно. Чтоб всё модно и по протоколу. Ну а для непротивления злу насилием желательно в конце успокоить американского гомика:

– Про прекрасное рыло, одежду, мысли и прочее фуфло слышал? Так вот, бля, шоб знал – одежда должна быть пиздатой. Нехер лелеять на груди всяких пидарасов. Понятно? Я спрашиваю – понятно тебе? Ну всё, гуляй. Ещё раз встречу в Тэйлоре… – Тут для порядку сделать кулаком быстрое угрожающее движение, поржать над инстинктивной реакцией америкоса и продолжить не спеша путь.

Идёшь такой, и думаешь: «Бля, какие мы все тут классные…»

Наткнулся тут в интернете на Геббельса. Ничего удивительного, на него невозможно не наткнуться – дядя Йозеф оставил в умах серьёзный след, не меньше Янтарной комнаты. В пропаганде он шарил нормально. Любое рекламное агентство его и без резюме бы приняло. И учеников-последователей после себя оставил нехило так. Прям жуть и смерть, какие способные ученики попались. Роль российского телевизора в (информационной) войне 2014 года тому железное подтверждение.

Думаю, в футболкологии он бы тоже себя нехило проявил. Судя по его высказываниям на эту тему:

Ложь, напечатанная на тысячах футболок, становится правдой.

Дайте мне парочку больших трикотажных фабрик, и я из любого народа сделаю стадо трёхполосных млекопитающих.

Худший враг любой T-shirt пропаганды – интеллектуализм.

Эх, Йозеф, Йозеф, что ж ты родился так не вовремя…

Ничего ужасного вроде, но – тинейджеров жалко. Они не готовы к несмешному алкоголю. Тинейджеры – самая уязвимая для несмешного алкоголя социальная группа. Они думают, пить всегда весело. Пить всегда будет весело. И смешно. И круто. И забойно. И улётно. И хихи. И хаха.

Грубо говоря, до двадцати пяти лет ты пьёшь и все виды опьянения, и понятные, и непонятные, воспринимаешь, как течение, которое несёт. Потоковое состояние. А после, грубо говоря, тридцати, течением ты можешь уже управлять. Выучил пару приёмчиков. Как пьяный дзюдоист типа. Или пьяный джазист.

Но очень медленно и почти незаметно – по буквочке в год, по улыбочке – приходит понимание, что иногда, сколько не пей – весело не станет. Глубина, широта и сила смеха исчезает. Тает, как Гренландия от глобального потепления.

С коноплёй то же самое – но не по буквочке, а по пакетику в год. Объединяющий secret, конечно же, никуда не девается, но глубина, широта и сила всё-таки уже не те, что были.

Кстати, интересно – сколько несмешного алкоголя человек выпивает за жизнь? Этого мы никогда не узнаем. Но даже если британские учёные поднапрягутся и сообщат эти трезвые цифры – ничего не изменится. Цифры впечатляют, но ничего не меняют.

Потому что пить надо больше, товарищи, значительно больше.

Иногда таааак хочется. Чтоб на этом вот персонаже. Который сейчас говорит. И маячит, как баннер. И никого не слышит. И гнёт свою линию, как силач подкову. И выпячивает эго. И несёт реальную чушь. Жестокую действительность ахинеи. Чтоб на нём была кнопочка Escape. Где-то на плече. Или над бровью.

Такие персонажи встречаются, да. Хуже телевизора.

Вот ему бы не в бровь, а по кнопочке.

Чего греха таить, родственники иногда тоже гнут подковы. Некоторые всегда. Такие подковы загинают, что мама не горюй.

Но нет пока на людях такой кнопочки.

Британским учёным ещё мноооогое предстоит сделать.