T-Shirtoлогия. Общая теория футболки. Полутрикотажный роман Sholtes Bandy

Вот интересно – те, у кого после аварий амнезия, – они, не зная своего возраста, стареют так же? С такой же скоростью или процесс притормаживается? Думаю, притормаживается. Исчезают заморочки на тему возраста. Трезвая арифметика бытия тупо забывается. Озабоченность статусом исчезает. Мне уже тридцать шесть, я взрослый и вести себя должен соответственно.

С амнезией вообще жизнь малина. Ни Том Тэйлор не волнует, ни Гренландия. А мускулы с сиськами вообще до сраки.

Смотрел передачу о вреде алкоголя. Ужасная передача. Хичкок, Дэвид Линч, Стивен Кинг – просто клоуны в хэллоуинских костюмах по сравнению. После передачи, делая глоток пива, содрогаюсь от хоррорных кадров, проносящихся в голове. И быстро пью ещё, чтоб отвлечься.

Там рассказывали, как алкоголь размывает мозг. Как отмирают тысячи клеток. И как кровь уносит мёртвые клетки прямо туда, ниже пояса. А затем человек выливает их с мочой в Мировой, грубо говоря, океан. Где ими питаются алкокораллы – мутанты обычных кораллов. Алкокораллы выглядят, как памятник циррозной печени. Об них разбиваются корабли, капитаны которых запивают ром пивом.

Ох уж эти клетки.

Если посмотреть на мозг художника – обидеть же их каждый имеет право, – то легко заметить, что artistы к алкоголю неравнодушны давно и по умолчанию. Что делать, вредные условия труда. Несмотря на обиды, художники всё же работают и творят. Но как они ухитряются, если клетки утекают в океан, как умы за границу? Как ни крути, на одном табаке с коньяком далеко не уплывёшь – мозг по любэ нужен. Хоть небольшой, с тараканчика, мозжечок – а нужен.

Но природа – мудрая бухгалтерша. Допустим, есть у человека или там художника мозг – чем чёрт не шутит. Все клетки на месте. Он трудится и тужится, но радикально новых идей нет.

«А хули?» – думает он и идёт в закусочную. И выпивает графинчик дешёвого коньяка. А потом, около 23.52, выпивает ещё чуть-чуть. И, о чудо – клетки, которые годами узколобо плыли по течению и работали в одном направлении – тут эти клетки валятся, как лес от бензопилы. И лежат брёвнами. Подбегают кровяные тельца, вяжут из них плот и сплавляют в мочевой пузырь. А затем этапируют в унитаз, на стульчак и на корм алкокораллам.

А человеко-художник проснулся на следующий день, минералки попил, кофе сварил, ожил и решил чего-то сотворить. Даже идея вроде появилась свежая. Или две. Но откуда? Полмозга же уплыло в гости к Планктону с Губкой Бобом. Нет, не от верблюда идея и не с интернета. А случилось почти лоботомическое чудо – заработали новые клетки. Те, что тупо спали и ждали своего часа, как мины Второй мировой.

А новые клетки и тужатся по-новому. Не совсем уж усраться абсолютно-абсолютно по-новому – но всё же иначе. Генетика – тоже бухгалтерша. Новые мозгоклетки не могут отличаться от старых, как Marilyn Manson от Woody Allen-а.

Нет, они сильно похожи. Как, скажем, группа Radiohead семнадцатого июня 1997 года похожа на группу Radiohead восемнадцатого июня 1997 года.

Был четверг. Люблю этот день недели – сам не знаю, может из-за буквы «ч»? Я сидел в баре «Ego». Пиво, кофе, апельсиновый сок и водка. Ну не всё в одном бокале, конечно, но приблизительно. Хотя сокам я тоже не доверяю, но, согласитесь, минералка с пивом – это как-то гнусно.

В рюкзаке – пачки чёрного чая, зелёного чая и кофе. Это на завтра – утро без денег начать ещё можно, а без кофеина нет. Ну и ещё player, сигареты и разное «а-вдруг-пригодится». Пять процентов того, что взял бы на необитаемый остров.

Слушал я тогда, кажется, группу Mutemath. Да, точно, ещё под музыку придумал слоган для какого-то бара:

«Убей лишние клетки мозга – зачем нести их домой?»

В общем, слушал я музон и смотрел, как два англоязычных полупрестарелых иностранца угощали молоденьких официанток абсентом. Смена тогда была вся симпатичная, в мини-юбках. А посетителей мало и девочки могли спокойно посидеть с угощателями, которые времени не теряли и пили на показуху много. Хорохорились и шутили.

В углу бара целовались синеглазая симпатюля с голубоглазым блондином, как в спокойном французском фильме. Кажется, больше никого не было.

Бар – это целый мир. Алкоголь, любовь, пицца, сигареты, микробы, rock`n`roll, красавицы, деньги и надежды. За последним сюда и приходят. Целый день homo moneymoneyens заняты воплощением надежд. Это долго, трудно и скучно. Иногда безрезультатно. А вечером надеющиеся валят в мир-бар, где на полвечера всё становится быстрым, лёгким и весёлым. И главное – надежды кажутся выполнимыми и реальными. А иногда одетыми в мини-юбку. Та вон, рыжая, кстати, очень даже ничего.

Иногда после нескольких рюмок хочется знакомиться. Нет, не с официантками – я их боюсь. Неизвестное пугает. Подходящие же мужские кандидатуры были заняты своим и сначала я плюнул на новые знакомства, но.

Включил группу Pow Wows. Первые песни довольно хорошие. Но название непонятное. Я не знал, откуда прибыли те англоязычные пьяненькие уже дяди, особо не прислушивался, но решил спросить у них.

Когда я подошёл, они отреагировали радушно. Видимо, хотели понравиться окружающим – на всякий случай, мало ли. Да и вызвать симпатию официанток заодно. Хотя официантки и так уже во всю хихикали и строили глазки. Я спросил по-английски, не знают ли случайно, что значит Pow Wows. По первому же слову понял, что инглиш им не родной. Оказалось, один из Польши, а второй из Вены. Не важно.

Австриец совсем не удивился вопросу и сказал: «да, сейчас, одну секунду». И стал постукивать пальцем по экрану своего телефона или чего – что-то карманное и большое. Короче, он чё-то понажимал и показал экран.

Pow Wows. Тот же альбом, что и у меня.

В баре одиннадцать человек. Включая официанток и пиццеологов. И у двух чужих другу друг людей на девайсе была одна и та же группа. Pow Wows вообще-то – не хуй знает что. Но точно не Radiohead и не Iron Maiden – по количеству слушателей. Я потом глянул их на Youtube и у одного из клипов был просмотр всего 214 раз. Не 214 000, а 214.

После такого совпадения не хватало лишь двух грабителей в масках, которые бы ворвались с одним пистиком на двоих, чтоб забрать выручку у захмелевших официанток. И ещё не хватало, чтоб у одного из них была майка, да, угадали – Pow Wows.

А у второго, скажем, Absinthe Makes Me Crazy.

Или I Love Pizza.

Или Mutemath. Хотя нет, Mutemath уже слишком.

Но, к сожалению, грабители не пришли, маек Absinthe Makes Me Crazy не существует – не говоря уж о Pow Wows, – так что «кина» не получилось.

А ещё после того совпадения, по барной алкологике, мы с австрийцем, поляком и официантками должны были забухать. Ну, по музыкальной теме, так сказать – родственные powwow-души, общие вкусы и прочее. Но я вежливый чел, я видел, что у них планы на вечер и на обслуживающий персонал. И ни в коем случае не хотелось, чтоб подумали, будто я под предлогом вопроса и музыки хочу за ихний счёт абсент пить. Не тинейджер уже.

А Pow Wows, как потом Google показал, – это собрание североамериканских индейцев, что-то типа фестиваля. Так что, учитывая предельно малый шанс на одновременное присутствие Pow Wows в player-ах случайно встретившихся в четверговом баре людей – один из которых воще был проездом, – индейцы каким-то образом вмешались. И дали знак. Без этого знака я б и не посчитал нужным это запоминать. Возможно, мы с австрийцем были лишь пешками в игре индейцев. Просто пешками, которые записали себе Pow Wows на девайсы, чтоб встретиться.

Вот только думаю. Если я, записав эту историю, сам по своей воле повторно стал пешкой в игре индейцев – запустив историю в некотором смысле в космос, – то стал ли повторно пешкой тот австриец? После того как, нафлиртовавшись вволю, вернулся домой. И если да, как он это сделал? Или как космос заставил его это сделать?

Надо было его имэйл записать.

Хотя, если б я и спросил его об этом в письме, он бы:

1. Не понял, при чём здесь индейцы.

2. Не ответил бы, потому что обиделся за «пешку».

3. Попросил бы скинуть контакты рыжей официантки.

4. На пункт третий я б ответил, что с официанткой он познакомился благодаря индейцам и что у них прекрасное совместное будущее.

5. И что у неё будет квартира в центре Вены, когда он умрёт от томагавка.

6. Или от абсента.

7. Или от руки девайса.

Нет. Я бы ему написал что-нибудь другое. Чтоб запутать.

Скажем, типа такое:

Бля, в «Egо» ж вай-фай есть. Он просто загуглил Pow Wows. Какой же я дурак. Стихи ему тут пишу.

Все мозги бля в океан уплыли.

Майка для усталых меломанов. Вроде бы – от чего там уставать? Музыку слушать – не картошку чистить.

Но, скажу неусталым меломанам, тут неожиданная вещь происходит. Хорошей музыки всегда было много. Ну не то чтобы слишком много – по мнению некоторых, её совсем даже мало – но на одну жизнь вроде хватает. Если постоянно копать и копать и алмазы меломанские раскапывать. Тем более щас – с интернетом парочку алмазов накопать легче, чем книгу прочесть.

Но годы идут и алмазы не то чтобы уже не попадаются, а перестают быть алмазами. Вот вроде нарыл чего-то, включил наугад – похоже на алмаз. А потом расслушал – не, ни фига не алмаз. Так, цветная стекляшка, поцарапанная вдобавок в двух местах. Или даже не стекляшка, а воще жвачка засохшая.

И Сталин, сука, со своим музметодом выбрасывается на берег мозга.

Дело, скорее, не в отсталости алмазной промышленности, а в усталости меломана. Усталого меломана перестают цеплять неизвестные группы/альбомы/раритеты. Ему привычнее сидеть в своей старой звуковой колыбельке. Типа разочарованного в современности пенсионера:

– А вот раньше… раньше даже рыбий жир был вкуснее…

Всё хорошее, чего есть в музыке, усталый меломан давно расслушал и разобрал – по ноткам, песенкам и воспоминаниям первых гитаристов, вторых менеджеров и живых ещё участников легендарной команды.

Ну и ясно, что на живой концерт новенькой группы «Мухи Не Ебались» меломана из колыбельки вытащить трудно. Особенно если все участники группы до сих пор живы. Пионерия, бля.

Думаю, музыкальная усталость – закономерный процесс. Все там будем. Или почти все.

Да и, положа руку на сердце, что хорошего в этих живых концертах? Одни кровь, пот и слёзы. А на следующий день бодун, кровь и слёзы. И шум в ушах, и денег ноль, и крепатура в мускулах и сиськах.

Хотя сходить на концерт в такой майке стит. Тебя будут фоткать, будут улыбаться, и ты, чо уж там, тряхнёшь стариной и вспотеешь разок-другой. Ну а кровь со слезами – это необязательно, это для молодых.

Только вот на сцену лучше не лазить, мало ли. Басовая струна лопнет и в глаз даст. Или вокалиста на твои кеды стошнит. Или охранники ни за что побьют.

Да, и смотри, чтоб из рюкзачка телефон не спиздили.

Когда умерла 97-летняя троюродная бабушка Марселя – так он мне, во всяком случае намекнул, – он после поминок пришёл ко мне ночевать. С гобеленом и польским винилом Rolling Stones под мышками. Диск «Through the Past, Darkly» клёвый, а вот гобелен – херня, хоть ему и не меньше лет, чем бабушке. Примитивный пейзаж в массивной раме.

– Чувак, сотри, какой… гобелен… – бормотал пьяный Марс. – Наследство. Сто баксов минимум. Или даже триста. Продай, чувак, пожалуйста. Мне неудобно такими делами заниматься. Бабушка умерла, плов забыл сварить… и всё такое.

– Типа мне удобно.

– Ну, ты там аферистов всяких знаешь, поспрашивай. С меня бутылка…

– А роллинги – тоже наследство от бабушки? – спросил я.

Но Марс уже уснул. Прямо в очках.

Большие Coca-Colовые зонтики перед кафе. Coca-Colовый брезент трепещет на ветру. Брендовый флаг. Coca-Colе холодно. Как ёлочке в лесу – уже ноябрь. Но ей не страшно. Coca-Colа – оптимистка. Нет причин для плохого настроения. У Coca-Colы скоро Новый год. У Coca-Colы скоро новый Финансовый год. Несмотря даже на неприятности в лице идиота, который приближается к бьющейся на ветру Coca-Colе.

Подойдя к СС, как лесоруб к ёлочке, он сунул дымящийся бычок в уголок губ. И, пьяно улыбаясь, достал ножницы. Сосредоточенно стал вырезать кусочек флага. Затем сунул кусок Coca-Colового тела в карман. И зашагал домой, грея CС-плащаницу холодной рукой в грязном кармане. А порезанный брендовый флаг остался трепетать на морозном городском ветру, как надорванное платьице спящей бездомной экс-уборщицы. Ожидая нового Финансового года.

Coca-Colе похуй раны. Режьте Coca-Colу.

Режьте, братцы, режьте. Режьте осторожно. Режьте, чтобы видел. Пассажир дорожный.

Это был бы красноречивый тест для батюшек. Легко проверить экспериментально – если, конечно, найдётся храбрец.

Вот ведёт пастор в такой майке каждое воскресенье службу. Целый год. Если через год его паства не уменьшилась – он хороший поп. Если уменьшилась – плохой.

Священники всех видов и всего мира постоянно упоминают о смерти во многих или почти всех своих проповедях.

А тут майка без философии, водички и призывов не грешить просто напоминает о смерти. Как бы это сработало? Что подумали бы прихожане? Как среагировали?

Да, не упомянул ещё о третьей возможности – а что, если паствы у такого священника стало бы больше? Скажем, хотя бы на парочку усталых меломанов. Он был бы, конечно, очень рад. Да и я тоже – это значило бы не только, что он хороший пастор, но и то, что майка хорошая. Эффективная, работающая.

Это вам не I NY.

Или Kiss Мe.

Концерт. Жёсткий такой. Сплошные ужасы, death, метровые волосы и крашенные в трупный цвет музыканты.

Выхожу на улицу перекурить. Пью пиво со знакомым гитаристом.

Подходит мальчик, лет шестнадцати. На нём – чёрная футболка со словом MAPEX. Не самодельная. Они с гитаристом разговорились о чём-то, а мне стало интересно.

– Что это mapex?

– Это фирма такая, барабаны делают, – отвечает мальчик. Он, оказалось, барабанщик одной из выступающих групп.

– А я сначала подумал, это как-то с Muppet Show связано, – говорю. Пошутил типа.

– А что такое Muppet Show? – спрашивает мальчик.

Старость, оказывается, умеет прикидываться мальчиком-барабанщиком. Интересно. Кто бы мог подумать.

Танцевать и потеть в тот вечер не хотелось.

Да и боялся, чтоб телефончик не спиздили.

Да, носители различают эти слова даже на слух, но всё равно. Ну как можно жить, быть папой – и каждый божий день по сто раз слышать, как собственные дети называют тебя мертвецом, трупом и подснежником? Чуть не зомби. А дэд должен ещё и радоваться, и водить их в садик, и на качели, и на чупа-чупс.

You will die one day, dad. Не удивляюсь, что у них рождаемость падает.

Представьте, что, кроме обычных детских проблем, вы точно знаете, что они, ваши, извините, дети всю жизнь будут называть вас DЭD – мертвец, труп, папа. Типа – мы родились, значит, папа труп. Ему крышка, хана, амба, капут, кранты и жопа. Живой труп. Благодарный труп.

Для англоязычных, конечно, тоже кое-что звучит смешно или непонятно. Очень может быть, что папа и попа звучат для них одинаково. Я блюю – я люблю. Худею – хуею.

Однажды англичане приехали ко мне в гости и придумали говорить вместо спасибо – Placebo. И прокатило, всем нравилось и все отвечали «пожалуйста».

А ещё они повезли домой коробку виноградного сока – потому что там было написано Cok.

– Вот. С корицей.

Юра В. глотнул кофе, почти не скривился и сказал:

– Короче. Мы откроем бар. Пивняк. Кофе, пиво, солёные палочки и прочее говно… Но главное – твои майки.

– Ты говорил про магазин.

– Бар и магазин в одном. Суть в футболках.

– Типа возьмите три датских пива, кило солёных палочек, а футболка в подарок, да?

– Я тебе щас этой ложечкой глаз выковыряю.

Если во мне умер химик, то в Юре – бандит. И не то чтобы совсем умер – он периодически воскресает, как пацифист на Пасху.

Словом, Юра придумал бар, где всё будет в футболках. Стены, двери, столы, официанты, подстаканники, стулья, потолок и бачок с унитазом.

– Всюду нарисуем футболки, понимаешь? Чётко, ярко, под поп-арт.

– И что?

– Как что? Человек приходит, пьёт пиво, смотрит – о, классные футболки, хочу. А ты ему бац – вот, пожалуйста, берите на здоровье. У нас будет куча бабла, чувак.

Я тянусь к сигаретам – когда куришь, улыбка не так заметна.

– Шо ты лыбишься, дурак? Понятно, что не всё сразу, но, блядь, начинать-то с чего-то надо.

– Бар, говоришь? А официантки у нас будут?

– Конечно будут. Я знаю одну, Инга, в «Шедевре» работает.

– «Шедевр»? Как можно назвать бар «Шедевром»?

– Это не бар, там женские сумочки продают. А Инга суперчувиха, переманим, она всё умеет.

– И вы с Ингой после закрытия будете интимно подсчётом выручки заниматься, да?

– Иди в жопу.

– Слушай, я серьёзно. Какой, на хрен, бар? Где? Откуда? Ты знаешь, сколько нужно денег, чтобы бар открыть? Тебе ещё пять лет колёса продавать, чтоб хотя бы на пивной краник и бокалы заработать. И то если перестанешь по клубам шляться и на баб тратиться.

Знакомиться с людьми – на пляже, на концерте, в ресторане, в приёмной врача или в общественном туалете – немного легче, будучи выпимши, само собой. Ну или с невинным вопросиком подойти. Типа «а не подскажете случайно, что значит Pow Wows?»

Но с заявлением этой футболки возможны подводные камни. Вот подбежит пьяный – и запрыгнет на шею знакомиться. С бутылкой. С фотографией экс-подруги. С анекдотами. В шортах с кокосовыми пальмами.

Опыт подсказывает, что бросающийся с объятиями stranger – это «удача» в пропорции фифти/фифти. Навязчивые дурачки тоже ходят на концерты, причём массово. А анекдоты навязчивых пьяных ещё хуже, чем фотографии экс-подруг.

Нет, пусть уж эта майка остаётся теоретической. От греха подальше.

Рискованная майка. Легко может спровоцировать незабываемые приключения. Из разряда «не пытайтесь повторить эту майку дома».

Возил её, кстати, в Лондон, на выставку, испытать на англичанах. Испытания прошли успешно. Так майка и попала сюда.

Качество обуви влияет на наши жизни сильнее, чем кажется.

Я покашлял и сделал очередной глоток.

В поле зрения попало неприятное лицо. А что, если бы вот ногой заехать? Расхерачить тупую морду.

Да ну, глупости.

Я вытянул ноги вперёд, до самого горизонта, и уставился на свои кожаные кеды. Кожаные, рыжие, очень даже ничего.

Зачем драться, если шкары нравятся? Всё ок, чувак.

А что, если не нравятся? Ну, тогда, чувак, хоть и не всё ок, но драться всё равно нехорошо. Иди лучше домой.

Если же шкары были бы мне похеру – плохи дела. Тогда железобетонно пора домой. Сию же минуту – come on!

Ходить в плохих, неприятных или, тем более, равнодушных шкарах нельзя. Вредно для нервов и мира на Земле. И так слишком много людей ходит в дурацкой обуви.

Да, согласен – найти хорошие шкары трудно. Но они стоят того. Зато потом будешь ходить и излучать свободу, равенство, братство.

Слово «драка» даже в голову не придёт. Не надо никаких алкогольных приключений. Драться – это тебе не Coca-Colовый зонтик втихаря резать.

Обувное наблюдение – попробуйте как-то подержаться рукой за свою ногу, слушая одну из любимых песен.

А затем, через полминутки, с той же песней подержитесь за свою шкару.

Видите? Шкара приятнее на ощупь, чем нога.

Почему так? Я не знаю.

Но эксперимент доказывает, что обувь влияет на настроение. С другими вещами это не работает. При какой бы песне вы не держались за грудь подруги, всё равно грудь будет нравиться больше, чем её лифчик.

Это легко проверить. Вещизм и фетишизм – науки экспериментальные.

И я снова покашлял. Фарингит сраный.

Майка для пешеходов. Водители, глядя в зеркало заднего вида, будут читать и вспоминать о том, что управлять транспортными средствами нужно осторожно. Уже три штуки в магазине продал.

В 1990-х почти всегда были напряги с сигаретами. Они постоянно кончались, вечно приходилось пересчитывать их – могу ли дать знакомому или и самому не хватит; часто приходилось выходить из дому и бродить-стрелять по улицам, потому что купить было не на что.[3] Курить с друзьями одну на двоих было повседневно.

И была в те времена такая поговорка-легенда, что с фильтра можно сделать восемнадцать затяжек. Ну, не помню, чтоб аж целых 18, точно не подсчитывал, но, кажется, четыре затяжки получались и у меня. В девяностых на фарингит было как-то насрать.

А вот в XXI веке сигарет у всех стало много, в пачку заглядывать стало лень, стрелять – и in, и out – стало не в напряг и поговорка естественным образом исчезла. Ну и количество затяжек с фильтра уже никого не интересует. Меня тоже. Разбогател типа. И, кажется, не стыжусь этого.

Oskar купил в Лондоне две коробочки magic mushrooms. Для них был назначен вечер. На четверых. Оскар начал мне что-то пояснять о количестве, деталях, разновидностях и чае из грибов. Начал и перебил сам себя:

– Trust me.

– Ok, I trust you.

Я и в самом деле доверял ему.

Одиннадцать дней в Англии были просто райскими. Мы наслаждались каждой минутой. Пейзажи, еда, транспорт, знакомства, дринк, Лондон, Ноттингэм, трава, божественные английские акценты и всёвсёвсё – сплошной густой кайф.

Я выпил полкружки чая и решил: подожду, а там посмотрим.

Правильно.

Ночь растянулась. Ночь превратилась в четыре недели времени.

Четыре недели я ходил по двухкомнатной квартире и спасал нас всех от смерти. Подходил к ним, расслабленно лежащим, и спасал. Силой.

Вставай, говорил я. Дай мне СD, говорил я. Дай сигарету. Свари кофе. Сделай что-нибудь. Зачем, спрашивали Oskar, Zoe и Андриана. Но я не мог объяснить, не имел права. Я знал, что они все умирают, но не догадываются об этом. А если я произнесу фразу «because you are going to die», мы все в ту же секунду умрём. Даже я, спасатель. Dead dad. А дома нас сынишка ждёт.