Испанский с В. Бласко Ибаньесом. Стена / Vicente Blasco Ib??ez. La pared Бласко-Ибаньес Висенте

— Прощайте, сеньора Кармен. Пойду погляжу, что нужно бедняге. Говорят, у пего череп треснул, когда он хлопнулся. Не видать ему больше арены.

Кармен нашла приют под сводами; ей хотелось зажмуриться, не видеть ужасного зрелища, и в то же время трудно было оторвать взгляд от струившихся потоков темной крови.

«Ученые обезьяны» вели под уздцы искалеченных лошадей, волочивших по земле внутренности; из-под конского хвоста фонтаном брызгал кал.

При виде издыхающих лошадей старший конюх замахал руками, затопал в приливе лихорадочной деятельности.

— Готовься, молодцы — закричал он, обращаясь к своим помощникам.— Давай, давай, действуй!

Остерегаясь копыт обезумевшей от боли лошади, молодой конюх поспешно расседлал ее, потом накинул кожаное лассо и, спутав передние и задние ноги, опрокинул животное навзничь.

— Молодчага!.. Смелее, смелее действуй! — кричал старший конюх, не переставая размахивать руками и притоптывать.

Молодые парни, засучив рукава, нагнулись над вспоротым брюхом, из которого летели во все стороны брызги крови и мочи: надо было через разверстую рану водворить на прежнее место тяжелые внутренности, свисавшие из брюха коня.

Другой, схватив поводья, ногой удерживал голову измученного животного. Судорожно перекошенная пасть открывала лязгавшие от невыносимой боли длинные желтые зубы; слышалось заглушённое, прерывистое ржание. Красными по локоть руками лекари изо всех сил старались засунуть в зияющую пустоту выпавшие вялые кишки; но сотрясаемое ознобом тело несчастной жертвы вновь и вновь выталкивало их из брюха, разметывая по сторонам кровавые клочья. Огромный мочевой пузырь валялся в пыли, мешая завершить операцию.

— -Пузырь, молодцы! — закричал старший конюх.— Давай сюда пузырь!

И мочевой пузырь со всеми своими придатками исчез в глубокой полости, а конюхи проворно и ловко принялись зашивать шкуру.

С варварской поспешностью приведя животное «в порядок», ему выливали ведро воды на голову, освобождали от пут и, стегнув  хлыстом, ставили на ноги. Некоторые клячи, сделав два-три шага, тут же падали с громким ржанием, и кровь фонтаном била из наспех зашитой раны. Другие каким-то непонятным, сверхъестественным усилием держались на ногах, и конюхи после произведенной «операции» вели лошадь на «лакировку», щедро окатывая водой ноги и брюхо животного. Красноватые потоки — смесь воды и крови — стекали наземь, и шкура коня снова приобретала блеск.

Лошадей чинили, как старые, изношенные башмаки, безжалостно поддерживая их агонию и отдаляя час гибели. Обрывки внутренностей, отрезанных для облегчения «операции», валялись на земле, исчезали под слоем песка па арене, пока не погибал бык и не появлялись служители с лопатами, чтобы очистить все кругом. Зачастую варвары лекари, сунув в образовавшуюся пустоту клок пакли, заменяли им неведомо куда затерявшиеся кишки.

Словом, делалось все, чтобы еще на несколько минут продлить жизнь лошади, пока пикадоры не выедут на арену, а там уже бык позаботится о завершении дела. Без жалоб переносили издыхающие клячи это жестокое возвращение к жизни. Если оказывалось, что одна из них хромала, ее приводили в порядок беспощадными ударами, от которых раненое животное содрогалось всем телом, от копыт до ушей. Бывало, смирная лошадь, доведенная нестерпимой болью до бешенства, кусалась, вырывая клок мяса или волос у «ученых обезьян», которые, забыв осторожность, слишком близко к ней подходили. Или, почувствовав в брюхе бычьи рога, она вонзала зубы в шею мучителя с яростью взбесившегося ягненка.

Во дворе пахло кровью и конским навозом; слышалось печальное ржанье искалеченных лошадей, с шумом вырывались газы из-под конского хвоста; стекая на каменные плиты, кровь высыхала и темнела.

Гул невидимой толпы доходил и сюда. По тревожным крикам, вырывавшимся из тысячи глоток, можно было догадаться, что бандерильеро бежит, спасаясь от быка. За криками наступала глубокая тишина. Бандерильеро поворачивался к животному, и толпа громом рукоплесканий приветствовала удачно и смело вогнанные бандерильи. Звуки трубы возвещали, что настало время прикончить быка, и рукоплескания гремели снова.

Кармен жаждала покинуть цирк. Пресвятая дева! Что ей здесь делать? Распорядок боя ей был неизвестен. Кто знает, не возвещал ли звук трубы встречу Хуана с разъяренным животным? А она стоит здесь, всего в нескольких шагах от своего мужа, и ничего не видит. Не лучше ли уйти, убежать от нестерпимой пытки?

И наконец, ей невыносим вид забрызганного кровью двора и стоны несчастных животных. Всем своим женским сердцем она  восставала против напрасных мучений и невольно зарывала лицо в носовой платок — ее мутило от зловония бойни.

Кармен никогда не бывала в цирке. Ей часто приходилось слушать рассказы о бое быков, но до сознания ее доходила лишь показная сторона зрелища: арена, залитая солнечным светом, блеск шелков и золотого шитья,— парадная пышность представления, скрывающая всю тайную и гнусную правду. Семья Гальярдо жила на деньги, добытые ценою страданий беззащитных животных. Вот каким путем заработано их богатство!..

Новый взрыв аплодисментов на арене. Во дворе послышались повелительные приказы. Прикончен первый бык. В глубине узкого прохода, который вел от ворот цирка к конюшням, открылась загородка, и во двор вместе с звуками музыки ворвался гул толпы.

На арену промчалась тройка мулов, чтобы подобрать павших лошадей; другая упряжка тащила волоком труп быка.

Кармен увидела шорника, который направлялся под своды.

Он трепетал от восторга:

— Хуан сегодня неподражаем, хорош, как никогда. Не бойся за него. Парень живьем глотает быков!

При этих словах шорник с тревогой взглянул на невестку — не испортила бы она ему это редкостное, небывалое удовольствие...

Что же она наконец решила? Хватит ли у нее мужества взглянуть на арену?

— Уведи меня! — взмолилась Кармен.— Поскорее выведи отсюда. Мне дурно... Проводи меня до первой церкви.

Шорник взмахнул руками. Клянусь именем Роже! Уйти с такой замечательной корриды!.. Спеша к выходу, бедняга по пути соображал, где можно оставить Кармен, чтобы поскорее вернуться в цирк.

Когда выпустили второго быка, Гальярдо, опершись на барьер, все еще принимал поздравления от своих почитателей.

Сколько смелости и отваги у этого парня, «когда он захочет!».

После первой схватки весь цирк рукоплескал ему, позабыв прежние неудачи тореро. Когда пикадор замертво рухнул наземь, Гальярдо бросился ему на выручку и увлек быка на середину арены.

Искусными взмахами мулеты тореро под конец так утомил быка, что тот застыл на месте, не желая больше гоняться за обманчивой красной тряпкой. Пользуясь растерянностью животного, тореро с незащищенной грудью остановился под самой мордой, словно бросая ему дерзкий вызов. Хуан испытал прилив необычайного мужества, предвестие героических подвигов. Решив снова завоевать толпу безрассудной смелостью, он опустился на колено перед грозными рогами, готовый при малейшей опасности отпрянуть в сторону.

Но бык стоял неподвижно. Гальярдо протянул руку и тронул его взмыленную морду; животное не шелохнулось. Тогда тореро решился на нечто небывалое: подложив плащ под голову, как подушку, он растянулся на песке под самой мордой быка и пролежал так несколько секунд. Наступила жуткая тишина. Словно чуя затаенную опасность, бык недоверчиво поглядывал на неподвижную фигуру, спокойно лежавшую перед его рогами.

Когда же бык, к которому вернулось его яростное стремление разделаться с врагом, нагнул голову, тореро перекатился к его передним копытам и остался лежать, недосягаемый для удара рогами, а бык в слепом бешенстве прыгнул через него, тщетно пытаясь найти человека, за которым так долго гонялся.

Вскочив на ноги, Гальярдо отряхнул пыль с костюма, и толпа, преклоняющаяся перед смелостью, приветствовала его с былым восторгом. Бурными рукоплесканиями она отдавала дань не только смелости Гальярдо, но и собственному своему могуществу, угадав, что дерзкий тореро ищет примирения с ней, пытается вернуть себе ее прежнюю благосклонность. Сегодня Гальярдо вышел на арену, готовый любой ценой заплатить за успех.

— Случается, он бывает небрежен,— переговаривались между собой зрители,— частенько просто никуда не годится! Но у него есть совесть, и он дорожит честью своего имени.

Восторг толпы и радостное волнение, вызванное геройским поведением Гальярдо, а также метким ударом, которым маэстро прикончил первое животное, сменились возгласами досады при появлении на арене второго быка. Огромный, красивый зверь кружил посередине арены и косил глазами на шумных зрителей в первых рядах цирка, ошеломленный свистом и криками, которыми толпа пыталась раздразнить его; казалось, он боялся собственной тени, смутно угадывая ожидавшие его каверзы и ловушки. Капеадоры гонялись за ним, размахивая плащами. Бык то бросался на красную тряпку, то, фыркая, поворачивался к ней задом и огромными скачками несся прочь от людей. Проворство, с каким он спасался от преследователей, возмущало толпу:

— Это не бык, а настоящая обезьяна!

Размахивая плащами, капеадоры подогнали наконец быка к барьеру, где, застыв в седле и зажав под мышкой гаррочу, его поджидали пикадоры. Пригнув голову и яростно фыркая, бык кинулся к одному из неподвижных всадников, словно собираясь напасть на него. Но, прежде чем острие гаррочи дотронулось до его тела, животное, сделав прыжок, бросилось наутек среди развевающихся плащей. Наткнувшись на второго пикадора, бык снова отпрянул в сторону, зафыркал и обратился в бегство. Встретив третьего, который успел кольнуть его гаррочей в шею, животное совсем обезумело от страха и пустилось вскачь.

Зрители шумно поднялись со своих мест, с яростью размахивая руками. Смирный бык! Позор! Все глаза устремились на ложу председателя: «Сеньор председатель! Этого нельзя допустить!»

Из первых рядов послышались голоса, однообразно и четко скандирующие:

— Огонь!.. Ого-о-онь!

Председатель, казалось, не решался. Бык продолжал носиться по кругу, преследуемый капеадорами с плащами на руке. Когда кому-нибудь из них в попытке задержать беглеца удавалось забежать вперед, бык поводил ноздрями, вдыхая запах плаща, фыркал и бросался назад, скача и лягаясь.

Крики в толпе усиливались: «Сеньор председатель! Неужто ваша милость ослепли?» На арену полетели бутылки, апельсины и подушки; все вдруг ожесточились против трусливого беглеца.

Одна из бутылок угодила ему в рога, и толпа громкими криками одобрила меткий удар. Все тянулись вперед, перевешивались через барьер, словно готовые прыгнуть на арену и голыми руками в клочья разорвать гнусное животное. Какое бесстыдство! Выпустить на мадридскую арену вола, годного лишь для мясобойни. «Огонь!

Ого-о-онь!»

Наконец председатель взмахнул красным платком, и буря рукоплесканий ответила на его жест.

Зажженные бандерильи представляли необычайное зрелище, от которого захватывало дух. Многие хоть и протестовали до хрипоты, но в глубине души радовались такому обороту дела.

Сейчас они увидят быка, изжаренного заживо, обезумевшего и спасающегося бегством от пылающих на шее дротиков.

Появился Насиональ, держа в руках острием книзу две крепкие бандерильи, обернутые черной бумагой. Без излишних предосторожностей, словно трусливое животное не заслуживало никаких искусных маневров, он подошел и под злорадные аплодисменты удовлетворенной толпы вонзил в быка адские дротики.

Раздался сухой треск, и две белые спирали дыма поднялись над шеей животного. При ярком света солнца пламени не было видно, но на глазах у зрителей обгорала шерсть и разрасталось темное пятно на затылке быка.

Испуганный неожиданной болью, бык пустился бежать еще быстрее, спасаясь от пытки, а на шее его между тем продолжали рваться сухие разряды, напоминавшие ружейные выстрелы, и перед глазами замелькали горящие обрывки бумаги. Страх придал быку ловкости, он делал скачки, высоко подбрасывая разом все  четыре ноги и крутя увенчанной рогами головой, пытался вырвать зубами впившиеся в его шею огненные бандерильи. Толпа смеялась и хлопала в ладоши, восхищаясь прыжками и тщетными усилиями быка, плясавшего неуклюже и грузно, как пляшет огромное дрессированное животное.

— Небось щекотно! — вопила толпа, заливаясь злорадным хохотом.

Смолкли треск и взрывы догоревших бандерилий. Обугленная шея медленно поджаривалась, слышалось, как шипел жир. Не чувствуя больше обжигающего огня, бык застыл на месте, тяжело поводя боками, пригнув голову и свесив воспаленный, сухой язык.

Другой бандерильеро подкрался к нему и вонзил два новых дротика. Снова поднялись две струйки дыма над обгоревшей шеей, послышались сухие разрывы, и бык опять бросился бежать, извиваясь всем своим грузным телом; только теперь движения животного были спокойнее, словно он начинал привыкать к мучениям.

Затем вонзили и третью пару бандерилий; шея быка обуглилась, вокруг распространился тошнотворный запах жареного жира, горелой кожи и паленой шерсти.

В порыве мстительной ярости толпа продолжала рукоплескать, точно смирное животное было ее религиозным противником и сожжение еретика представлялось святым делом. Люди гоготали, наблюдая, как трясутся ноги животного и, подобно огромным мехам, раздуваются в прерывистом дыхании его бока, как бедняга с глазами, налившимися кровью, мычит, болезненно ревет и лижет песок в тщетных поисках освежающей влаги.

Опершись о барьер близ председательской ложи, Гальярдо ждал знака прикончить быка. На борту загородки Гарабато уже держал наготове шпагу и мулету.

Проклятие! Так отлично началась коррида — и надо же, чтобы получилась такая беда с этим быком, которого Хуан сам выбрал, польстившись на его красоту! Кто ж знал, что на арене он окажется смиренником?

Беседуя с опытными людьми, сидевшими в первых рядах у барьера, Гальярдо заранее оправдывался.

— Будет сделано все, что возможно,— повторял он, пожимая плечами.

Потом, пройдясь взглядом по ложам, остановился на той, где сидела донья Соль. Она аплодировала ему, когда он совершил свой геройский подвиг — лег перед быком. Ее затянутые в перчатки ладони восторженно хлопали, когда он, повернувшись лицом к барьеру, раскланивался перед публикой. Заметив устремленный на нее взгляд тореро, донья Соль ответила ему дружеским жестом; к приветствию важной дамы присоединился и ее спутник: ненавистный  чужеземец склонил корпус в таком резком поклоне, точно переломился надвое. Бинокль доньи Соль еще не раз настойчиво искал Гальярдо, когда он отошел от ложи к барьеру. Ах, что за женщина!.. Уж не потянуло ли ее снова к дерзкому смельчаку? Как знать!

И Гальярдо мысленно решил завтра же пойти к ней попытать счастья.

Прозвучал сигнал — пора кончать, п тореро после краткого обращения к зрителям направился к быку. Энтузиасты напутствовали его громкими возгласами:

— Кончай с ним без проволочек! С таким волом не стоит долго канителиться.

Гальярдо взмахнул мулетой, и бык не спеша грозно двинулся на тореро. Доведенный до бешенства жестокой пыткой, зверь готовился ринуться вперед, смять, уничтожить противника, первого человека, который появился перед ним после перенесенных мучений.

Негодование и злорадство толпы смягчились: наконец-то животное опомнилось, решило показать себя. Оле! Зрители с восторгом приветствовали опасную игру, одобряя одновременно и тореро и его противника.

Бык застыл на месте, нагнул голову; из открытой пасти его свешивался язык. Все смолкло. Наступила гробовая тишина, еще более жуткая, чем молчание пустыни, ибо здесь, в цирке, тысячи людей затаили дыхание, следя за приближением конца. Стояла такая глубокая тишина, что малейший шорох на арене достигал последних рядов амфитеатра. Послышался легкий сухой стук, еще и еще: концом шпаги Гальярдо сбрасывал обгоревшие дротики, торчавшие на затылке быка, позади рогов. То была подготовка к смертельному удару, и зрители напряженно вытянули шеи, ощущая таинственную связь, установившуюся между их волей и волей матадора. «Сейчас»,— говорил про себя каждый. Сейчас он мастерским ударом прикончит быка. Толпа угадывала намерение тореро.

Гальярдо кинулся на быка, и шумный вздох вырвался из тысячи уст вслед за нестерпимо волнующим ожиданием. После короткой схватки с человеком зверь бросился бежать, оглашая воздух протяжным ревом; амфитеатр содрогнулся от бури негодующих криков и свиста. Старая история: в момент удара Гальярдо повернул голову и отдернул руку. Еще несколько прыжков, и гибкое лезвие, торчавшее в окровавленном затылке животного, упало на песок.

Из амфитеатра раздалась грубая брань. Оборвалась волшебная связь, установившаяся, казалось, между толпой и тореро. Ожило и восторжествовало затаенное ожесточение, не осталось и следа от недавнего восторга.

Молча подобрав шпагу и опустив голову, Гальярдо вновь двинулся на быка, негодуя в душе на несправедливость толпы, такой беспощадной к нему и снисходительной к его собратьям по ремеслу.

В своем смятении он не разобрал, кто из квадрильи двинулся за ним следом. Должно быть, Насиональ.

— Спокойно, Хуан! Не тушуйся!

Проклятие! Неужто так теперь и будет? Неужто он разучился смелым движением по самую рукоять вонзать шпагу между рогами? Как, до конца жизни остаться посмешищем толпы? И подумать только, что перед ним не бык, а настоящий вол, которого пришлось раздразнить горящими бандерильями!

Гальярдо остановился прямо против быка, который, казалось, поджидал противника, упершись ногами в песок, и жаждал скорее покончить с длительной пыткой. Тореро не хотел еще раз прибегать к мулете. Опустив красный плащ вниз, он вытянул шпагу на уровне глаз. Только бы не отдернуть руку!

Зрители вскочили со своих мест. Какие-нибудь две-три секунды человек и животное, слившись в один огромный ком, неслись вперед по арене. Знатоки дела уже махали руками, выражая бурное одобрение. С прежней отвагой, как в лучшие свои времена, бросился матадор на зверя! Вот это удар!

Но внезапно, точно снаряд, пущенный с сокрушительной силой, человек был подброшен с рогов животного вверх и, отлетев в сторону, покатился по арене. Продолжая свой бег с воткнутой по самую рукоять шпагой в затылке, бык нагнул голову, снова подхватил на рога безжизненное тело, на мгновенье подбросил в воздух и снова кинул на землю. Гальярдо поднялся, шатаясь, и цирк, стремясь загладить несправедливость, разразился громом рукоплесканий. Оле, герой! Да здравствует сын Севильи! Славный удар!

Но тореро не отвечал на возгласы толпы. Болезненно скрючившись, вобрав голову в плечи и держась обеими руками за живот, он сделал несколько неверных шагов. Шатаясь из стороны в сторону, как пьяный, он два раза поднял голову в поисках выхода с арены и вдруг упал на песок, как огромный червяк в шелке и золоте. Четыре служителя цирка неуклюже подхватили его и кое-как подняли к себе на плечи. Насиональ бросился вслед за ними, поддерживая голову друга; на изжелта-бледном лице Гальярдо из-под сомкнутых ресниц тускло светились остекленевшие глаза.

Зрители удивленно замерли; смолкли рукоплескания. Все неуверенно озирались, не зная, что думать о случившемся... Но вскоре из уст в уста стали передаваться неизвестно откуда взявшиеся бодрые вести, которые в таких случаях всеми принимаются на веру, возбуждая, а иной раз парализуя толпу. Пустое, удар в живот, лишивший тореро сознания. Крови нет.

И, сразу успокоившись, люди уселись на свои места, сосредоточив все внимание на животном, которое все еще держалось на ногах, стойко борясь с неминуемой смертью.

Насиональ помог опустить своего маэстро на кушетку в цирковом лазарете. Гальярдо безжизненно поник, руки его свесились до полу.

Себастьян, не раз видавший своего матадора раненым и сплошь залитым кровью, никогда не терял спокойствия духа; но на этот раз гнетущая тоска сжала его сердце при виде бездыханного тела и зеленоватой бледности лица Гальярдо.

— Пропади вы все пропадом! — простонал бандерильеро.Неужто нет ни одного врача? Неужто некому помочь?

Отправив в больницу пикадора с тяжелым ушибом, весь персонал приемного покоя поспешил обратно в свою ложу.

В безграничном отчаянии Себастьян что-то кричал прибежавшим следом за ним Гарабато и Потахе, сам не соображая, что говорит. Минуты казались часами.

Явились врачи и, закрыв двери, чтобы никто не мешал, в нерешительности остановились перед безжизненным телом тореро.

Прежде всего надо раздеть его.

При тусклом свете, скупо проникавшем через слуховое окно, Гарабато принялся расстегивать, пороть, рвать на тореро одежду.

Насиональ с трудом различал лежавшего, вокруг которого, обмениваясь испуганными взглядами, сгрудились врачи. Похоже на глубокий обморок, оттого-то он и кажется покойником. Крови нигде не видно. А одежда на нем, несомненно, разорвана рогами быка.

В комнату поспешно вошел доктор Руис, и все врачи расступились из уважения к своему прославленному собрату. С языка Руиса то и дело срывались проклятия, пока он второпях помогал Гарабато раздеть раненого.

Вокруг кушетки произошло замешательство, послышались возгласы удивления, горестного испуга. Насиональ не решался вымолвить ни слова. Взглянув поверх голов врачей, он увидел тело Гальярдо с поднятой на грудь рубашкой; через расстегнутые кальсоны темнели волосы внизу живота. Живот был вспорот, и между окровавленными извилинами рваной раны виднелись синеватые клочья кишок.

Доктор Руис печально покачал головой. Кроме ужасной, смертельной раны, тореро получил сильнейшее сотрясение от удара. Он лежал бездыханный.

— Доктор... доктор!..— простонал бандерильеро, умоляя не скрывать от него правды.

После долгого молчания доктор Руис снова покачал головой:

— Все кончено, Себастьян!.. Можешь искать себе другого матадора.

Насиональ поднял глаза к небу. Такой человек, а погиб, даже не пожав на прощанье дружескую руку, не проронив ни слова, в один миг, словно жалкий кролик, которого хватили по затылку!..

Не в силах справиться с собой, он выбежал из комнаты. Невмоготу ему смотреть на это. А Потахе — тот продолжал неподвижно стоять в ногах кушетки, вперив невидящий взгляд в покойника и вертя в руках широкополую шляпу.

Себастьян готов был разрыдаться, как ребенок. Грудь его тяжело вздымалась, глаза наполнились слезами.

Во дворе ему пришлось посторониться, чтобы пропустить возвращающихся на арену пикадоров.

Жестокая весть мигом облетела весь цирк. Гальярдо мертв!

Одни сомневались, другие верили, но никто не тронулся с места.

На арену вот-вот выпустят третьего быка. Не успела закончиться и первая часть корриды,— не отказываться же от зрелища.

Из цирка доносился гул толпы, звучала музыка.

Бандерильеро внезапно ощутил прилив жгучей ненависти и отвращения ко всему, что его окружало, к своему ремеслу и к толпе, благодаря которой это ремесло процветает. В памяти его возникли красивые слова, над которыми еще недавно так потешались его приятели, но какой новый, полный справедливости смысл звучал в них сейчас!

Мысли его задержались на окровавленном быке, которого тащили мимо него с арены. Шея быка обуглилась, ноги окоченели, стеклянный взгляд был безжизненно устремлен в лазурный небосвод.

И перед Себастьяном возник образ друга, лежавшего по ту сторону кирпичной стены, в нескольких шагах от него; руки и ноги его похолодели, поднятая рубашка открывала живот, и мутным блеском таинственно мерцали глаза из-под опущенных век.

Несчастный бык! Несчастный тореро! Внезапно из цирка донесся ликующий рев толпы,— она приветствовала продолжение зрелища. Зажмурившись, Насиональ стиснул кулаки.

Зверь рычал — настоящий, единственный зверь.

Мадрид, январь — март 1908 г.

П Р И М Е Ч А Н И Я

 ПЕДРО АНТОНИО ДЕ АЛАРКОН ТРЕУГОЛЬНАЯ ШЛЯПА - Сюжет «двойного адюльтера» имеет давнюю историю в европейской литературе, начиная с «Декамерона» Джованни Боккаччо (8-я новелла VIII дня). В Испании эта история вдохновила безымянного автора романса XVIII века «Мельник из Аркоса», опубликованного в 1828 году известным собирателем романсовой поэзии Агустином Дураном во «Всеобщем романсеро». Однако еще в начале XIX века отдельными листовками печатались и другие версии этого сюжета, в частности «Песня о коррехидоре и мельничихе», которую Аларкон неоднократно слышал в детстве и которая стала непосредственным источником его повести.

Как рассказывал писатель в «Истории моих книг» (1883), первоначально сн за сутки написал небольшой рассказ, а затем рассказ развернул в повесть, на что ему понадобилось еще шесть дней. Импровизационная манера письма вообще была присуща Аларкону, но в данном случае, задолго до того, как повесть была написана, она, видимо, обдумывалась писателем. Об этом свидетельствует то, что за несколько лет до написания повести Аларкон указывал на содержащиеся в сюжете из народного романса художественные возможности известному поэту и драматургу-романтику Хосе Соррилье, предлагая ему создать пьесу.

Существенно трансформировав самый сюжет, Аларкон создал на его основе глубоко оригинальное произведение, погрузив действие своей повести в атмосферу быта маленького испанского городка начала XIX века. Воссоздание этой атмосферы едва ли не более занимает писателя, чем самый сюжет. Ведь, как писал он за несколько лет до того, «безжалостный революционный нивелир» уже начинает уничтожать своеобразие архитектурного облика испанских городов, специфические обычаи, одежду, язык их обитателей, и в этих условиях долг художников запечатлеть «сокровища памятников, предания, побасенки, песни, мелодии, диалекты, костюмы, верования и занятия, которые еще сохранились среди обломков в старинных королевствах нашей мечтательной отчизны и которые составляют самую суть и смысл существования и истории многих поколений, сменявших друг друга в течение столетий».

Сентиментально-психологическое переживание прошлого, однако, в повести контрастно сочетается с гротескно-ироническим изображением характерных для «доброго старого времени» фигур представителей власти на местах. Один из способов гротескной деформации этих образов — превращение их в подобие манекенов и наделение «жизнью» предметов, с ними связанных. Вспомним, какую роль в повествовании играют треугольная шляпа коррехидора (можно сказать, что она становится как бы равноправным персонажем романа!), его красный плащ и вообще весь костюм, превращающийся в могучий стимул поступков героев... А с другой стороны, коррехидор сравнивается с огородным пугалом, а альгвасил «одновременно походил на ищейку, вынюхивающую преступников, на веревку, которою связывают этих преступников, и на сооружение для их казни».

Прием контраста вообще едва ли не важнейший художественный прием в повести. По принципу контраста построены характеристики супружеских пар: мельник — мельничиха и коррехидор — коррехидорша; этот же принцип положен в основу дуэта Фраскиты и коррехидора, коррехидора и Гардуньи и т. д. Аларкон прибегает и к цветовому контрасту (красный плащ коррехидора и черный — альгвасил а; белая, точно лилия, кожа Фраскиты и зеленовато-смуглый цвет лица коррехидора), и даже к контрастам звуковым (рев ослиц в тишине андалузской ночи; звонкий голос мельничихи и шамканье беззубого коррехидора).

Контрастна и композиция повести: статичное, плавное повествование первых глав сменяется полным динамики рассказом о ночном приключении коррехидора и дядюшки Лукаса. Пластичность образов, энергичное развитие действия, неподдельный народный юмор, пронизывающий всю повесть, обеспечили ей единодушное признание и славную судьбу. «Треугольная шляпа» переделывалась в комическую оперу («Коррехидор» Гуго Вольфа), балет

(«Треугольная шляпа» Мануэля де Фальи), оперу-фарс (Риккардо Зандонаи); несколько раз экранизировалась в -Испании и Италии; представлялась на сцене, в том числе в нашей стране, в сценических обработках Сесара Муньоса Арконады и Алехандро Касоны. В России перевод повести впервые появился в 1877 году; с тех пор книга Аларкона издавалась в разных переводах около десяти раз. 

 Стр. 25. Пикаро (и с п . - плут) — слово, вошедшее в литературу для обозначения героев «плутовских» или «пикарескных» романов, получивших распространение в XVI—XVII вв.

Коррехидор — назначавшийся правительством чиновник в небольших городках; глава администрации и судебного аппарата.

Стр. 26. «Романсы слепца» — разновидность «жестоких романсов» (по большей части конца XVII и XVIII в.). Среди этих романсов встречаются и подлинно народные.

640 Стр. 26. Агустин Дуран (1793—1862)—испанский Критик и поэт романтического направления, составитель капитального сборника народных романсов «Всеобщий романсеро» (1828).

Стр. 27. Эстебанильо Гонсалес — герой одноименного анонимного плутовского романа (1646).

Стр. 28. ...потомки Людовика XIV, уже лишились своих корон (а старший из них лишился и головы)...— Имеется в виду Людовик XVI, казненный во время буржуазной революции в 1793 г.

...увенчал себя короной Карла Великого...— В 1804г. Наполеон, тогда первый консул Французской республики, короновался императором.

Стр. 29. Алькабала — подать, взимавшаяся казной с торговых сделок.

Стр. 30. Декан — старшина церковного совета.

...интермедий, сайнетов, комедий, драм, ауто или эпопей...— Перечисляются различные жанры испанской литературы. Интермедии и сайнеты — одноактные пьески сатирического или бытового содержания; ауто — одноактная аллегорическая пьеса религиозного содержания.

Стр. 31. Рехидор — муниципальный советник.

Стр. 32. ...Ховельянос и вся наша школа «офранцуженных»...— Ховельянос Гаспар Мельчор (1744—1815) — крупнейший испанский просветитель, политический деятель и литератор; до вторжения Наполеона в Испанию был сторонником французских просветительских идей.

Сенья — краткая разговорная форма обращения «сеньора».

Ниобея (греч. миф.) — в античной мифологии воплощение материнской гордости; здесь не совсем точно используется как олицетворение семейного счастья.

Трастевере — буквально: «за Тибром». Так называется район Рима, расположенный на правом берегу Тибра и славившийся красотой исконных своих жительниц.

Стр. 33. ...кампанию в Западных Пиренеях... — Имеется в виду франко испанская война 1793—1795 гг., когда монархическая Испания примкнула к коалиции против революционной Франции.

...почти как на картинах Гойи.— Франсиско Гойя (1746—1828) — один из величайших испанских художников. Его кисти, в частности, принадлежат портреты королевы Марии-Луизы, на которых она изображена в пышных платьях.

Стр. 35. Франсиско де Кеведо.— Франсиско де Кеведо-и-Вильегас (1580-1645) — замечательный испанский писатель, автор сатирических «Сновидений», плутовского романа «Пройдоха», множества стихотворений.

Биска и тутэ — картежные игры.

Стр. 36. ...на двух фанегах земли... — Фанега равняется приблизительно пятидесяти пяти арам.

Стр. 37. Алъпаргаты — обувь из полотна с плетенной из шпагата подошвой.

Альгвасил — судебный пристав; полицейский.

21 Педро Антояио де Аларкон и др. Фердинанд VII— испанский король, правил с 1808 по 1833 г.; отличался жестокостью и коварством.

Стр. 39. ...звали Гардуньей...— Гардунья в переводе означает «хорек».

Стр. 42. Фанданго — старинный андалузский танец. Его исполняют в сопровождении гитары и кастаньет.

Осада Памплоны.— Памплона — главный город Наварры, в 1521 г. был захвачен испанцами, а затем подвергся осаде и жестокой бомбардировке со стороны французов и наваррцев.

Стр. 43. Аюнтамъенто — городское управление, совет.

Стр. 46. Десятины и примиции.— Десятина — налог в размере одной десятой части урожая. Примиция — налог на первые плоды урожая, выплачиваемый натурой. Оба эти налога собирались в пользу церкви.

Стр. 47. . . .походила на величественную Помону... — Помона (р и м с к. миф.) — италийская богиня, покровительница садов.

Стр. 52. ...к деревенскому алькальду...— Алькальд — здесь: деревенский староста.

<d)e profundis» (л а т.) — «Из глубины воззвах» — католический заупокойный псалом.

Стр. 59. Локоть — древняя мера длины, соответствующая приблизительно длине локтевой кости взрослого мужчины.

Стр. 60. . . .уроженца Арчены.— Арчена — селение в провинции Мурсия; население его славилось смекалкой.

Стр. 73. ...король... в Мадриде или, может, в Пардо... —Речь идет о короле Карле IV, монархе слабовольном, всецело находившемся под влиянием своей супруги Марии-Луизы и фаворита Годоя. Пардо — королевская резиденция под Мадридом.

Дон Педро Жестокий — король Кастилии и Леона (1334—1369), прозванный за самоуправство «Жестоким».

Коррехимьенто — резиденция и канцелярия коррехидора.

Стр. 74. «Берегись, Пабло!» — ставшее нарицательным восклицание из романа Франсиско де Кеведо «История пройдохи по имени дон Паблос».

Стр. 77. Пресвятая богородица! Полночь/ Половина первого/ Ясно! — традиционное восклицание ночных сторожей на улицах испанских городов.

Время и состояние погоды объявлялось ими регулярно через определенные промежутки времени.

Стр. 78. Post nubila... Diana... — После туч... Диана (то есть Луна; л а т.). Аларкон обыгрывает известное латинское выражение «Post nubila Phoebus» — «После туч — Феб» (то есть Солнце); что означает: мрачные времена сменятся светлыми, горе — радостью.

Стр. 83. ...подобно василиску...— Василиск — сказочное чудовище.

Испанские словари так описывали василиска: «Змея, о которой говорил еще Плиний... Обитает в африканских пустынях; на голове у нее гребень в форме короны, а на туловище белые пятна... свистом приводит в трепет... взглядом убивает».

642 Стр. 87. «Четвертое сословие» — то есть простой народ. Первые три сословия: дворянство, духовенство, горожане.

Стр. 89. . . .словно некий чиновный Антей...— Антей (греч. миф.) — сын Посейдона и богини земли. Он оставался непобедимым, покуда ноги его касались матери-земли.

Стр. 92. . . .поляков и других... — В составе наполеоновской армии сражались польские и другие иноплеменные части, поставленные странами, находившимися в зависимости от Наполеона.

...знаменитой битве при Басе.— В битве при Басе (3 ноября 1810 г.) французская армия генерала Себастиани разбила англо-испанские войска.

...падение абсолютизма в 1812 и 1820 годах...— 19 марта 1812 г. была провозглашена конституция, ограничивавшая власть испанского монарха.

После реставрации Бурбонов в 1814 г. абсолютизм был восстановлен. В 1820 г. в результате восстания армии и народных масс Фердинанд VII вынужден был восстановить конституцию 1812 г. В 1823 г., после поражения революции в результате вооруженной интервенции, конституция вновь была отменена.

...со смертью абсолютного монарха — то есть Фердинанда VII, умершего в 1833 г.

...в самом начале семилетней гражданской войны.— Имеется в виду Первая карлистская война за испанский престол (1833—1840 гг.) между сторонниками малолетней Изабеллы, дочери Фердинанда VII, и ее дядей, доном Карлосом.

ХУАН ВАЛЕРА, ПЕПИТА ХИМЕНЕС - Роман Хуана Валеры «Пепита Хименес» впервые был опубликован в мадридском журнале «Ревиста де Эспанья» за март — май 1874 года. В том же году роман вышел отдельным изданием и за последующие пятнадцать лет выходил на языке оригинала в Испании, странах Латинской Америки и в США более десяти раз. Вскоре появились также его переводы на французский, английский, немецкий, португальский, итальянский, польский и чешский языки. В РОССИИ первый перевод этого романа был опубликован в журнале «Вестник иностранной литературы» (январь и февраль 1910 г.).

Валера позднее вспоминал: «Я написал эту книгу тогда, когда радикальная революция, вырвавшая с корнем вековой трон и религиозное единство, привела "в движение и выбила из привычной колеи все в Испании. Я писал ее, когда все расплавилось и, подобно жидкому металлу, способно было легко принять любую форму и образовать прочный сплав. Я писал ее, когда развертывалась самая ожесточенная борьба между старыми и новыми идеалами».

И хотя писатель всегда отрицал дидактическую направленность своего творчества, тем не менее он не мог не признать, что все эти обстоятельства наложили на его роман свой отпечаток. Хотел того или не хотел сам автор, большинство читателей восприняли «Пепиту Хименес» как выступление в защиту новых идеалов-,против: старых, естественных человеческих чувств, против мертвящей аскетической догмы.

Эта борьба развертывается как в душе Луиса де Варгаса, так и в сознании Пепиты. Правда у Пепиты этот разлад длится куда меньше, чем у Луиса.

Юная вдова, вышедшая некогда замуж за старика из дочерней покорности, а не по любви, теперь «полагает, будто душа ее полна мистической любви к богу и только бог может принести ей покой». Но, как замечает проницательно отец Луиса, «ведь ей еще ни разу не встретился человек достаточно умный и привлекательный, который заставил бы ее забыть даже младенца Иисуса». И стоило ей познакомиться с Луисом, как колебаниям уже нет более места в ее сердце. Горячая вера в правоту человеческого чувства позволяет ей с самого начала и более активно, чем это делает Луис, утверждать свое право на земное счастье.

Нетрудно обнаружить те непосредственные литературные источники, которыми вдохновлялся писатель, создавая свою книгу. Хуан Валера сам указывает на большое влияние, которое оказало на него чтение пастушеского романа поздне греческого писателя II—III веков нашей эры Лонга «Дафнис и Хлоя». Валера не раз давал высокую оценку бесхитростному рассказу Лонга о трогательной любви двух молодых людей на лоне природы, а в 1880 году он опубликовал свой перевод этого романа, бесспорно лучший во всей европейской литературе. С «Дафнисом и Хлоей» роман Валеры роднит и идиллический строй всего произведения, и тщательный анализ любовных переживаний героев, и лирическое ощущение сельского пейзажа. Однако был у Валеры и другой литературный образец, еще более органически близкий испанскому писателю. Речь идет о традициях литературы испанского Возрождения с характерной для нее тенденцией к возвышению и поэтизации реальности.

В пасторальных романах, в комедиях Лопе де Веги, во многих новеллах Сервантеса утверждается правда мечты («правда поэзии», по терминологии Сервантеса) в противовес правде повседневности («правде истории»), прославляется чувство любви и его всемогущество в борьбе против любых преград, которые встают на его пути. Образ Пепиты Хименес, безусловно, во многом близок образам героинь Лопе де Веги или Тирсо де Молины, активно борющихся за свое счастье и любовь...

При анализе мастерства писателя нельзя не заметить также плодотворного влияния русских писателей, в частности Тургенева. Имя «испанского Тургенева», издавна закрепившееся за Хуаном Валерой в западноевропейской критике, справедливо лишь отчасти: испанский писатель уступает своему русскому собрату во многом, и прежде всего — в широте постановки общественных проблем своего времени. Но глубокий психологизм, поэтические картины природы, аккомпанирующие чувству героев, как и мастерское владение всеми ресурсами родного языка, сближают этих двух столь не схожих писателей.

644 Стр. 95. Паралипоменон — греческое название двух последних книг Ветхого завета, излагающих события, о которых не упоминается в предыдущих книгах.

Стр. 98. Касик — здесь: глава местной общины.

Стр. 111. ...станет новой Марией де Агреда.— Мария де Агреда (XVII в.) — испанская монахиня, славившаяся своими «видениями».

Стр. 112. Метод рассуждений — один из методов схоластического богословия.

Непосредственное постижение — богословский термин, означающий постижение сущности бога без участия разума.

Стр. 116. ...сам Амадис не оказывал Ориане...— Амадис и Ориана — персонажи испанского рыцарского романа «Амадис Галльский» (1508).

Цирцея — волшебница, персонаж поэмы Гомера «Одиссея».

Стр. 118. Эгерия (миф.) — нимфа, с которой советовался один из первых римских царей, Нума Помпилий.

Стр. 119. Новена — девятидневная церковная служба (и с п.).

Стр. 123. Святой Иероним — деятель римской церкви (330—419), автор латинского перевода Библии.

Хуан де ла Крус (1542—1591) — испанский монах, теолог и поэт, основал вместе с Тересой де Хесус монашеский орден кармелитов.

Царственный пророк — библейский царь-пророк Давид.

Стр. 125. Нимврод — легендарный библейский царь; искусный охотник.

Фиваида — область в Древнем Египте, куда удалялись на покаяние христианские отшельники.

Стр. 127. Иоанн Златоуст (347—407) — известный греческий церковный деятель и писатель.

Стр. 132. Эней (миф.)— легендарный царь, сын богини Афродиты.

Каллимах — греческий поэт и ученый (III в. до н. э.).

Паллада (миф.) — одно из прозвищ Афины, греческой богини мудрости.

Сильфида — в германской мифологии дух воздуха.

Либуша — легендарная правительница древней Чехии.

Артемида ( миф.) — греческая богиня охоты.

Ар истей (миф.) — древнегреческий бог земледелия. Его сын Актеон, охотясь, увидел купающуюся Артемиду; разгневанная богиня превратила его в оленя, и его растерзали собаки.

...как патриарху — ангелы в долине Мамврийской...— Согласно библейской легенде, ангелы явились Аврааму и предсказали ему рождение его сына Исаака.

Гиппокентавр ( миф.)— дикий обитатель гор и рощ, изображавшийся в виде полуконя-получеловека.

Стр. 133. Бабьека — легендарный конь Сида, героя испанских героических поэм и романсов средневековья.

Страницы: «« ... 7891011121314 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Теперь-то я на пенсии живу. Ребята мои крепко настаивать стали:...
«Из пяти заводов б. Сысертского горного округа Полевской был единственным, где мне не приходилось жи...
Книга посвящена быстрому увеличению прибыльности вашего бизнеса. В ней вы найдете необходимый миниму...
«Из года в год мы со своим школьным товарищем проводили начало летнего отпуска в деревне Воздвиженке...
«У старых владельцев, у Турчаниновых-то, Петро да Марко в роду вперемежку ходили. Отец, например, Пе...
«Как мне здешние места не знать! В этой самой деревне Кунгурке родился, около нее всю жизнь по рудни...