Криминальное наследство Незнанский Фридрих
– «Жучок», говоришь? – заинтересовался Александр Борисович. – А что за родственница, если не секрет?
– Младшая сестрица… Он ее, после того как родители их самым пошлым образом спились, с десяти девушкиных лет воспитывал самолично, сейчас Екатерине Константиновне двадцать девять… Собственно говоря, других родичей у Январева нет вообще.
– И что, он ей не звонит?
– Ну как же? Звонит, чтоб ему пусто было… Из разных автоматов и соответственно из разных концов Москвы и Подмосковья сцапать, как ты понимаешь, не удалось ни разу… Этот гад даже пальчики свои на аппаратах спокойно оставляет, словно издевается… Так-то вот.
– А наружку за сестрицей пробовали установить?
– Спрашиваешь!.. – почти обиделся Вячеслав Иванович. – Яковлев-старший лучших оперов к ней приставил в две смены. Потом я его Вовку подключил, когда у тех срок слежки официальный истек… Сейчас за ней тоже мои наблюдают, можно сказать, день и ночь… Мы ж над этим делом совместно с МУРом работаем… Как понимаешь, пока что ничего существенного не наработали.
– Интересно… – пробормотал Александр Борисович. – Интересно…
– Не вижу ничего интересного, – возразил Вячеслав Иванович. – Или у тебя есть свеженькие идеи в этой связи?
– Очень может быть! – усмехнулся Саша. – Но вначале, уж извини, я все-таки изучу твой факс. Если хочешь, приезжай часикам к двум-трем, шампанского не обещаю, а коньячок точно найдется… Пока!
Суринский белокаменный дворец произвел на Алексеева примерно то же впечатление, что и на Олега.
– Вот ни хрена себе! – выдал он, с изумлением оглядывая крыльцо с портиком и колоннами. – Это ж какие деньжищи нужны, чтобы эдакое чудовище отгрохать?!
– А то! – поддакнул капитан. – Наверняка хватило бы на бюджет какого-нибудь небольшого государства… Ладно, пошли, ты еще внутри его не видел. Банкрот называется!..
На этот раз двери им открыл охранник в обыкновенном камуфляже, на поясе висела кобура. Следователь покосился на оружие, но от вопросов воздержался: наверняка разрешение у охранника имелось.
Провели их в гостиную, но не ту, что располагалась справа по коридору, а в левую, впрочем бывшую точной копией первой – с той разницей, что и ковер, и прочая отделка здесь оказались не синие, а глубокого винно-красного цвета, а на стойке бара стояла небольшая серебристая елочка. Хозяйка дома находилась уже здесь – в ожидании незваных гостей, встретиться с которыми согласилась не слишком охотно. Никаких воздушных одеяний на Ларисе Сергеевне не было, напротив, строгий черный костюм, зато длина юбки позволяла по достоинству оценить идеальной формы ножки вдовы, затянутые в тонкие черные колготки. Аккуратно причесанные кудри она собрала в тяжелый узел, заколов его сразу двумя черепаховыми гребнями. Словом, с точки зрения Олега, Лариса Сурина сегодня, несмотря на так и не исчезнувшую бледность, выглядела еще красивее, чем в прошлый раз… И гораздо сдержаннее: во всяком случае, на вопросы, задавал которые исключительно Алексеев, отвечала коротко.
– Январев? – переспросила она, после того как процесс знакомства с Саввой и заполнение шапки протокола остались позади. – Ну конечно, я хорошо знаю Марата… Они с мужем старые приятели…
– Часто он здесь бывал? – поинтересовался следователь, с невольным восхищением разглядывая красавицу вдовушку.
– Здесь раза два-три, на нашей городской квартире гораздо чаще, не помню сколько, но чаще.
– Когда вы видели Январева в последний раз?
Лариса ненадолго задумалась, потом слегка пожала плечами:
– Я не помню. Но довольно давно, где-то осенью… Я же сказала, что сюда он наведывался относительно редко.
– Кажется, Марат Константинович был клиентом банка вашего супруга? – Взгляд следователя стал пристальнее, но на Сурину это особого впечатления не произвело. Она снова легонько и безразлично пожала плечами:
– Не знаю. Вероятно, какие-то общие дела у них действительно были: иногда они уединялись в кабинете Вадима, чтобы поговорить… Но точно не знаю, муж не посвящал меня в свою работу.
Она вздохнула и уставилась в окно, явно переключившись на свои собственные воспоминания и чуть ли не забыв о собеседниках. Олегу показалось, что огромные синие глаза Ларисы повлажнели. Савва, видимо, тоже это заметил, потому что поторопился задать следующий вопрос: он как огня боялся женских слез.
– Вы в курсе, Лариса Сергеевна, что Марат Январев уже полгода находится в бегах и разыскивается органами как особо опасный преступник?
– Что? – Она слегка вздрогнула и повернулась к следователю. – Марат? Преступник?..
– Именно!
Изумление, с которым женщина взирала на Алексеева, было явно искренним:
– Ну и ну… Конечно нет, впервые слышу… А что он сделал?
Алексеев сделал вид, что не расслышал наивного Ларисиного вопроса и поторопился задать свой следующий.
– Допустим… Ну а насчет того, что ваш собственный покойный супруг обанкротился, тоже не слышали?
– Слышала, – неожиданно кивнула она. – Совсем недавно, от Ильи Семеновича Голдина – это заместитель мужа… Он позвонил вчера… Пояснил, почему его не было на похоронах. Сказал о банкротстве и еще о какой-то проверке, я не поняла. Я в этом не разбираюсь…
На последних словах голос Ларисы совсем упал, и слезинка – одна – все-таки скатилась по ее щеке, очевидно вызванная воспоминанием о похоронах.
– Я имел в виду другое, – чуть громче, чем следовало, произнес Савва, – от супруга вы о такой неприятности слышали?
Сурина молча помотала головой, поспешно вытерла ладошкой слезу, чем привела Олега в умиление. И, видимо с трудом взяв себя в руки, повторила:
– Муж не посвящал меня в свою работу… в свои дела. Я в этом ничего не понимаю.
– Ясно… – вздохнул следователь и, покосившись на торопливо заполнявшего протокол капитана, спросил: – Скажите… За время, которое прошло после визита к вам Олега Васильевича, вы не вспомнили все-таки, кто помимо домашних и обслуги мог знать о времени отъезда Вадима Вячеславовича и компании в Старый Оскол?
И вновь женщина покачала головой:
– Нет. Сама я ни с кем, кроме Верочки, об этом не говорила, а обслуга?.. Может быть, кто-то и проболтался, но разве они признаются? Гарантировать я могу только молчание няни: Нина здесь никого почти не знает, ей просто не с кем обсуждать такие вещи.
– Она из вашего родного города? – Этот вопрос следователь, по мнению Олега, задал исключительно чтобы хоть что-нибудь сказать. Поскольку визит их сюда явно был исчерпан и вновь не принес ничего нового, не говоря о существенном, для следствия.
– Да, – грустно кивнула Лариса, – мы с Ниной обе из… – Она назвала, пожалуй, самый крупный приуральский город, хорошо известный всей России своими оружейными заводами: в советские времена он считался засекреченным, хотя въезд в него, равно как и выезд, всегда был свободный – исключение представляли иностранные граждане…
Уже покидая обширную территорию белокаменного дворца, Савва Васильевич покосился на Олега, с унылым видом крутившего баранку своего «жигуленка» в сторону выезда, и усмехнулся:
– Слушай, тебе ничего не показалось странным?
– А должно было? – ответил вопросом на вопрос оперативник. – Правда, не ясно что… То, что Сурин не посвящал ее в свои делишки, по-моему, более чем нормально… Так что ты там углядел?
– Если помнишь, всю компанию уложили из «калаша» и «макарова».
– Ну и что?
– Ничего, если не считать того, что и «калашников», и «макаров» производятся как раз в родном городе нашей вдовушки и ее няни…
– Ты, должно быть, спятил, Савва? – От возмущения Олег дернулся, и движок «жигуленка» немедленно заглох. – Да ими еще с совковых времен вся страна завалена! Спятил, подозревать в чем-то эту девчонку? Она же сущий ребенок!..
– Да кто тебе сказал, что я ее подозреваю?! Будто без тебя не знаю, что «калаши» да «макаровы» по всей Руси великой только что на земле не валяются… Я ж это так – можно сказать, чисто художественно сыронизировал: на все наши жиденькие материальчики только одно-единственное совпадение – и то никчемное…
– Тьфу на тебя! – Олег вновь завел движок и рванул к медленно разъезжавшимся в стороны воротам сразу как минимум на третьей скорости.
До самой Москвы следователь и оперативник об этом явно тухлом деле больше не говорили.
6
Вячеслав Иванович Грязнов, расположившийся в своем любимом кресле в кабинете Турецкого, на генерала, как с грустью отметил Саша, в данный момент походил мало. Вид у него был утомленный, штатский костюм давно вышедшего из моды темно-синего цвета слегка помятый, под глазами темные круги… «Сдает Славка…» – с горечью подумал Александр Борисович и, вздохнув, разлил обещанный по телефону коньяк. Пристроились друзья, как обычно, за небольшим журнальным столиком, на котором никаких журналов отродясь не водилось.
– Ну, прозит! – приподнял свою стопку Турецкий, а Грязнов-старший просто молча кивнул. Так же как и в ситуации с Яковлевым, Грязнов-младший тоже имелся, но доводился Вячеславу Ивановичу не сыном, а племянником: Денис Грязнов возглавлял хорошо известное как в столице, так и далеко за ее пределами частное охранное предприятие «Глория».
Зажевав порцию напитка маленьким бутербродом-канапе, прихваченным из дома, Александр Борисович наконец заговорил о деле Январева.
– Слушай, Слав, – осторожно начал он, – я все понимаю: когда следствие буксует на месте, никакой радости это не приносит… Тем не менее вряд ли стоит придавать столь большое значение упреку Меркулова: январевская шайка всегда была одной из самых законспирированных в стране. Наверняка все места, где этот ублюдок может отлежаться, и по сей день неизвестны… Насколько я понял из твоего факса, арестованные вами отморозки молчат наглухо…
– Вообще-то не все, – мотнул головой Слава. – Ты ж читал факс. Если помнишь, именно Кулемин и выложил нам изначально историю суринского банка…
– Помню, конечно, – улыбнулся Турецкий. – Правда, если верить его показаниям, господин Сурин «дружил» не только с Маратом Константиновичем, его услугами пользовались еще парочка криминальных авторитетов…
– Да, поиски заказчика это только осложняет… Но на его «банкротстве» все-таки больше всех пострадали Январев и его шайка!
– Если не считать тех семи банкиров, – вздохнул Турецкий, – у которых они брали кредиты и, вместо того чтобы вернуть, переводили на свои счета в «Континент-трасс»… Вот и получается по всему, что, пока не отыщем Январева, с места с этим убийством не сдвинемся…
Вячеслав Иванович покосился на друга, в его глазах мелькнула какая-то мысль:
– Слушай… Ты вроде бы намекал по телефону насчет какой-то идеи. Или мне послышалось?
– Не послышалось. – Александр Борисович немного поколебался, но все-таки продолжил: – Возможно, тебе, как старому консерватору, моя идея и не покажется, но все же… В общем, для ее осуществления мне понадобятся распечатки всех телефонных разговоров Январева с его сестрицей, в том числе текущие.
– Да ради бога!.. А зачем?
– Слав, можно я пока не стану продолжать? Честно говоря, шансов на положительный результат где-то пятьдесят на пятьдесят, так что… Единственное, что еще скажу, – как-то не верится мне, что Марат наш в своем логове, где бы оно ни располагалось, все это время обходится без продуктов! А значит, кто-то их ему туда поставляет, верно?
– Ну?
– Своим отморозкам, после того как их застукали на вполне надежной, по их мнению, квартире, он вряд ли может теперь доверять. Во всяком случае, я бы на его месте не стал. Значит, остается кто?.. Правильно, родная сестра, уж она-то точно не заложит! Или я неправ?
– Прав-прав, – разочарованно вздохнул Грязнов. – Только, Саня, если бы ситуация отвечала твоему сценарию, мы бы давно и Январева, и его сестрицу сцапали. К твоему сведению, я и Дениску негласно подключил к слежке за этой дамочкой… Ты сам-то можешь припомнить хотя бы один случай, чтобы ребятки из «Глории» кого-то прохлопали?
– Нет, не могу, – согласился Турецкий. – Но согласись, что и с ними могло такое случиться, они же, в конце концов, не волшебники, верно?
– Послушай… – Грязнов сердито заерзал в своем кресле. – Да если хочешь знать, я тебе наизусть могу все расписание и все передвижения этой дамочки пересказать! А хочешь, вообще распечатку сделаю!
– Хочу! – слегка завелся и Александр Борисович. – Более того, забыл сказать, что она мне тоже понадобится – наряду с телефонными!
– Ха! Да на здоровье! Наша Екатерина Константиновна, между прочим, образ жизни ведет весьма рассеянный… Кстати, бабенка довольно ничего себе! Из тех грудастых блондинок, от которых братва обычно млеет и тает, как десятиклассники…
– Что значит – рассеянный образ жизни?
– То и значит! По расписанию у нее только фитнес-клуб, а по вечерам не менее двадцати пяти раз в месяц всевозможные злачные местечки, среди которых на первом месте казино… Не подумай, что одно и то же: по-моему, за это время она половину столичных заведений такого рода обследовала!
– И что, удачно? Я имею в виду, выигрывает?
– По-разному. – Вячеслав Иванович пожал плечами. – Зато из ночных клубешников без улова, по-моему, ни разу не вернулась: всякий раз с кавалерами и всякий раз – с разными… Впрочем, постоянный бойфренд тоже имеется, владелец одной из казиношек, правда не самый крутой.
– Судя по твоим словам, в средствах Екатерина Константиновна не стеснена. Похоже, братец обеспечил ее на несколько лет вперед?
– Наверное… Бойфренд тоже, похоже, участвует… Но что это может нам дать? Только то, что при столь рассеянном образе жизни и абсолютной поглощенности собственной персоной на беглого братца у нее просто-напросто не остается ни времени, ни желания, ни сил!
– О чем же тогда они говорят по телефону? – удивился Александр Борисович.
– Марат, судя по всему, еще не изжил по отношению к сестре родительских чувств, поскольку его крайне интересует ее здоровье, например, а заодно демонстрирует, что девушка, несмотря на его вынужденное отсутствие, находится под контролем…
– Ага… Одним словом, чтоб не зарывалась… А она, судя по всему, может?
– Еще как! Ты по-прежнему не расстался со своей таинственной идеей? – Грязнов впервые за время визита улыбнулся.
– Нет, мой генерал! – ответил улыбкой на улыбку Турецкий. – Скорее укрепился. Но более ни слова! Завтра, кстати, встречаюсь со следователем областной прокуратуры, который ведет дело Сурина. По телефону голос у него был ничуть не веселее твоего – думает, наверное, что контроль Генпрокуратуры означает серию чиновных пинков по известному месту трудяг с «земли». Попытаюсь его разочаровать!
Проводив своих незваных гостей – симпатичного оперативника и, с ее точки зрения, слишком въедливого и сурового следователя, – Лариса Сурина вернулась в красную гостиную и, подойдя к бару, достала початую бутылку французского вина и бокал.
– Опять?
Неласковый голос, раздавшийся за спиной женщины, заставил ее вздрогнуть, и изящный бокал тонкого чешского стекла едва не полетел на пол. Лариса резко обернулась к двери.
– Тебе-то какое дело? – Сейчас она уже не выглядела ни вялой, ни обессилевшей в своем горе: глаза Суриной сердито сверкнули, на нежных щеках проступил румянец.
– Очень просто, – жестко произнесла Нина Степановна и, решительно подойдя к Ларисе, бесцеремонно отобрала у нее бутылку и водворила ее на место. – Кажется, Женя ясно просил тебя не напиваться, по крайней мере в эти дни!
– Он что, снова звонил? – Настроение Ларисы Сергеевны вновь резко переменилось, она затравленно глянула на няню и покорно отошла от бара.
– Часа полтора назад, – коротко ответила та. – И визит ментов предсказал – как видишь, оказался прав.
– Что ему было надо?
– Чтобы ты по крайней мере не напивалась, пока… Пока вся эта история не закончится.
– При чем тут я? Или он сам? Ладно, может, тогда скажешь, чем мне приказано заняться, чтобы не подохнуть от скуки?
– Книжку почитай, – насмешливо произнесла Нина Степановна и, круто развернувшись, вышла из гостиной, не обратив ни малейшего внимания на гримасу страдания, исказившую лицо Ларисы.
Посидев немного в кресле, в котором принимала незваных гостей, Лариса тяжело вздохнула и, поднявшись, поплелась на второй этаж – в свою спальню. Добравшись до нее, она заперла дверь изнутри и, мстительно усмехнувшись, направилась к эркеру, в глубине которого стояло основательно разросшееся «денежное» дерево. Пошарив за ним, она извлекла из угла, который даже горничная считала недоступным для своих усилий, небольшую серебряную фляжку: на сей раз напиток, которым она была наполнена, оказался покрепче красного французского вина.
Отвинтив пробку, выполненную в виде лошадиной головы, женщина сделала два крупных глотка и, поморщившись, направилась к широкой кровати, застланной бледно-голубым атласом. Не потрудившись скинуть черные лайковые шпильки, бросилась ничком на легкое, скользкое покрывало.
– Вот тебе, старая карга… – пробормотала Лариса. И, полежав неподвижно несколько секунд, перевернулась на спину, сердито глянула на украшенный росписью под старину потолок: – Ну как – как меня угораздило втюритъся в этого… этого! О господи!..
И, не найдя ответа на свой риторический вопрос, Лариса Сергеевна Сурина еще раз глотнула из фляги крепчайшего, неразбавленного виски. Скорее всего, ответ ей следовало поискать в годах столь далеких, что они уже почти выветрились у нее из памяти.
Ларочка Дроздова родилась примерно за четверть века до описываемых событий в городе, который возненавидела, едва обрела способность хоть как-то осознавать окружающую ее действительность. Это обстоятельство и определило главную мечту ее жизни: удрать из хмурого, серого Н., небо которого было украшено производственными дымами всех мыслимых и немыслимых оттенков, при первой же возможности. Куда? Ну разумеется, туда, где существует жизнь, достойная ее красоты и ума. И если относительно своих умственных способностей она несколько преувеличивала, то с красотой действительно все было в порядке.
Ну а в том, что с переселением в столицу у нее все получится легко и просто, Лариса не сомневалась ни секунды: для этого имелся папочка, директор одного из крупнейших в стране нефтеперерабатывающих комбинатов. Уж как-нибудь расстарается для единственной-то дочурки!
Нельзя сказать, чтоб Лариса была нежной и любящей дочерью. Но если мать она почти откровенно презирала, то с отцом предпочитала поддерживать почтительные отношения: еще лет в семь девочка поняла, благодаря кому из родителей у нее самые красивые среди подружек игрушки, самые нарядные платьица и на чьей машине возит ее в школу заботливый водитель дядя Ваня. Кто же знал, что в конечном счете именно благодаря матери с ее вечными глупостями, а вовсе не отцу ее мечта раз и навсегда расстаться с презренным городом осуществится?
Участие Ларисы в детском городском конкурсе красоты в свое время было как раз маминой идеей. Наверное, девятилетняя Ларочка ни за что бы не согласилась, но именно в тот момент кто-то из папиных знакомых привез из-за границы дочке директора потрясающей красоты платье, а к нему туфельки на крошечных, но настоящих каблучках и сумочку. И куда, спрашивается, все это надеть, дабы подружки окончательно поумирали от зависти посреди зимы? Платье-то было летнее, налезло на девочку впритык, а к весне она могла и вовсе из него вырасти. Усмотрев таким образом в грядущем конкурсе возможность продемонстрировать отпадный наряд, Ларочка снисходительно согласилась с мамашиной идеей. И, неожиданно даже для себя самой, стала победительницей, обнаружив к тому же помимо вполне приличного знания школьной программы врожденный артистизм, фотогеничность и полное отсутствие смущения перед аудиторией.
А спустя полтора года папа, как источник семейного благополучия, иссяк: началась перестройка (или просто она наконец докатилась до их глубокой провинции), в процессе приватизации комбината отец лишился своей должности и, так и не пережив того, что из-за умело подсидевшего его парторга, лишился своего «законного» куска, спустя еще год умер от обширного инфаркта, оставив Ларису с матерью практически без средств к существованию. Деньги, вырученные от продажи загородного охотничьего домика, двух машин и имевшейся второй квартиры, исчезали у не привыкших экономить матери и Ларисы с космической скоростью…
Позднее Лариса Сергеевна Дроздова не любила вспоминать те несколько лет, которые они с матерью прожили как в страшном сне. Ей казалось, что тогда чуть ли не каждый день приносил одни только горькие сюрпризы: очередной отвернувшийся от них «старый друг», очередная попытка матери устроиться на «хорошую» работу с помощью бывших отцовских сослуживцев, выбившихся, в отличие от покойного папочки, в люди…
Зато второй в ее жизни – тоже городской – конкурс красоты ей точно не забыть: с помощью их прежней домработницы костюмы для него переделывались из старых, когда-то нарядных тряпок. И самое главное – вторая в ее жизни победа! К тому моменту Ларисе исполнилось двадцать лет, она сумела с третьего захода поступить в местный педагогический институт и в конкурсе участвовала как раз от него. А еще она считалась признанной красавицей не только в институте, но и в собственных глазах и несколько снисходительно флиртовала с главным редактором местной, весьма популярной молодежной газеты. Ничего особого, впрочем, ему не позволяя, но предпочитая держать на коротком поводке.
Газета была как бы филиалом московской «МК», то бишь связанной с вожделенной столицей. И хотя Лариса еще не придумала, каким образом данное обстоятельство можно использовать в своих тайных целях, она на всякий случай поощряла толстого, лысого и глубоко женатого редактора… до определенных пределов. Пределы несколько подразмылись, когда выяснилось, что именно он будет возглавлять жюри конкурса: Лариса намекнула толстяку, что от его результатов и будет зависеть следующий шаг к сближению в их отношениях.
Нужно сказать, она и сама рассматривала эту возможность почти всерьез, понимая, что только ее красота может стать залогом будущего. С условием, если она сумеет правильно ею распорядиться… Дело в том, что, несмотря на обилие поклонников, свита которых не покидала девушку со школьных лет, сама Лариса к двадцати годам так и не сумела влюбиться! Возможно, дело было в том, что провинциальные ухажеры не только выглядели в глазах девушки бесперспективными и вызывали легкое презрение, но и словно создавали собой некий замкнутый круг, вырваться из которого она так давно и горячо мечтала. Кто ж знал, что именно в момент победы на городском конкурсе все переменится самым неожиданным образом?..
Он подошел к ней в момент, когда только что избранная королева красоты завершала раздачу автографов и собиралась наконец отправиться за кулисы местного Дворца культуры, в котором и разворачивалось действо, чтобы переодеться, а затем отправиться в ресторан с устроителями и спонсорами конкурса. Возник словно ниоткуда высокий, сероглазый блондин с коротким ежиком и ослепительно улыбнулся, продемонстрировав сверкающий ряд зубов, достойных рекламы «Орбита» без сахара.