Ной Мэйн Дэвид

Глава первая

Ной

Ной же обрел благодать пред очами Господа.

Бытие 6:8

Ной смотрит на небо. В последнее время он часто обращает взгляд ввысь. Он ждет появления туч. Небо чистое, сияют звезды. Ной мочится, стряхивает последние капли и возвращается в дом. В доме жена медленно помешивает тушеное мясо в горшке, который висит над огнем. Время для ужина позднее, остальные уже поели и легли спать. Ной опирается о грубо побеленную известью стену и показывает на глиняную миску. Ему около шестисот лет: слова не нужны.

Мясо приготовлено с чечевицей. Ной с удовольствием ест. Немного соли бы не помешало, однако с солью в последнее время туго.

Ной заканчивает трапезу, отставляет миску в сторону и прочищает горло. Жена знает: сейчас он что-то скажет, и поворачивается к нему.

– Я должен построить лодку, – говорит Ной.

– Лодку, – повторяет жена.

– Скорее корабль.

Немного погодя Ной добавляет:

– Понадобится помощь сыновей.

Жена садится на корточки у очага: крепкие ноги широко расставлены, руки на коленях. Она вертит в руках деревянный черпак и произносит:

– Ты же не разбираешься в лодках. И в кораблях тоже.

– Я знаю все, что мне требуется.

– Отсюда до моря или реки, что может нести лодку, много лиг.

Ной теряет терпение:

– Я не собираюсь тебе ничего объяснять.

Она кивает. Лампада, в которой горит оливковое масло, отбрасывает на них мягкий желтый свет. Жена крепко сбита, невысокого роста, широка в кости. Она гораздо моложе Ноя, ей около шестидесяти. Она была очень молода, когда вышла замуж за этого старика с седой бородой до пупа, чьи ноги перевиты венами, словно каналами. Ной на удивление крепок, она родила ему трех сыновей. Сейчас даже непонятно, кто из них выглядит старше – Ной или жена.

– Как мы доставим корабль к морю, когда ты закончишь строить? – осторожно спрашивает она.

Ной раздражителен, но быстро успокаивается.

– Мы не пойдем к морю. Море придет к нам.

Жена кидает в огонь валежник. Она уже сняла горшок с мясом, но продолжает автоматически помешивать в нем черпаком. У нее тонкие длинные пальцы.

– Тебя посетило видение?

– Да, – тихо отвечает Ной.

Повисает тишина.

– Понятно.

Жена поднимает голову, на ее лице грустная улыбка. На секунду Ною кажется, что ей снова тринадцать лет. Когда он приехал за ней, ее скрывали спины братьев. Глаза ее были обращены в землю. Ее вывели во двор, чтобы он на нее взглянул. Она ему понравилась, и он увез ее на муле. Тогда в его душе шевельнулось что-то простое и нежное. На секунду он пожалел ее, зная, какие тяготы лягут ей на плечи. Но ничего нельзя было поделать. Его призвали. Более того, его избрали. Его ждал труд.

– Думаю, тебе пора браться за работу, – говорит жена.

– Думаю, да, – соглашается Ной. Произнося эти слова, он отворачивается в сторону, замечая, как в глазах жены мелькает тень печали.

Вот как Ноя посетило видение.

Он был в горчичном поле, повсюду цвели цветы такого ярко-желтого цвета, что жгли глаза. Цветы качались на легком ветерке – словно по поверхности пруда пробегала рябь. Ослепленный цветами, Ной быстро шагал по тропе, зажав в правой узловатой руке посох. Он был погружен в мысли о торговле, прикидывая, что получит от Динара-торговца за горчицу, оливки, овечью шерсть, куриные яйца и козье молоко. Может, вина, которое поможет скоротать зимние ночи, или пару штук тканей с Востока, или соли – да, точно, лучше соли. Ясное дело, у жены свои запросы: медный горшок или прялка получше. Всегда чего-нибудь не хватает. Слава Яхве, у него нет дочерей, которых приходится выдавать замуж, поэтому не нужно забивать голову мыслями о приданом.

Неподалеку он услышал блеяние ягненка. Но Яфет пасет овец на восточных холмах, а они отсюда далеко. Неужели кто-то отбился от стада?

– Ной.

Голос шел не снаружи, а скорее изнутри его самого. Ной покачнулся, но не остановился.

– Ной.

Ной непроизвольно обхватил голову руками.

– Кто?..

– Ной.

Он почувствовал, как что-то давит за висками. Ощущение приводило в замешательство, но страха Ной не испытывал.

– Я здесь.

– Да, Господи, – удалось выдавить Ною.

– Ты праведник, Ной. Мало подобных тебе.

В ответ Ной ничего не сказал.

– Я призрел на тебя и сыновей твоих. Но не призрел я на многих других. Ты понимаешь?

– Не совсем, Господи.

– Я истреблю отступников.

– Истребишь? – еле слышно прошептал Ной.

– Я обрушу на них справедливую кару. Сгинут они в водном потопе и предстанут на суд мой.

Ной охнул. Он почувствовал, как по ногам побежала горячая струйка.

– Да пребудет воля Твоя, Господи. Прошу Тебя, пощади меня и сыновей, пусть мы и не заслужили Твоей милости.

– Не бойся, Ной. У меня есть на тебя планы.

Ной уже давно стоял на месте. Вокруг него расстилались цветы, такие яркие, что его глаза наполнились слезами.

– Ты построишь лодку. И не просто лодку. Она должна быть большой, в сотни локтей, чтобы туда вошел ты с сыновьями и женой твоей, и женами сыновей твоих.

– Да, Господи.

– Когда закончишь, возьми с собой всех животных, от всякой плоти по паре, и они войдут к тебе. Ты же возьми себе всякой пищи, какою питаются, ибо не ведаешь ты, сколько будешь скитаться по волнам потопа.

– Я сделаю, как велишь, Господи.

– Когда кончится дождь, ты и семья твоя, и животные, что будут с тобой, пойдете и заселите землю. Все остальное, что есть на земле, лишится жизни.

Ной кивнул. Если он еще не обмочился, сейчас этого не миновать.

– Господи, это судно…

– Сделай его большим, – посоветовал Яхве.

– Сто локтей?

– Триста. Пятьдесят в ширину и тридцать в высоту. Устрой в нем нижнее, второе и третье жилье, осмоли его смолою внутри и снаружи и сделай две двери в боку его высотой в три человеческих роста.

Ной почувствовал, как в нем зашевелилось отчаяние.

– Господи, но это безмерный труд. Потребуется время. «И куча леса», – подумал Ной, но вслух произносить этого не стал. Впрочем, это не помогло.

– Я дам время. Если ты пребудешь крепок в вере своей, лес тебе принесут другие. – С этими словами Яхве, Бог предков – Сифа и отца его Адама, испарился из головы Ноя.

– Господи?

Ответа не последовало. В голове Ноя крутились только его собственные мысли. Ной заморгал. По щекам текли слезы, волосы на ногах стали липкими от мочи. Солнце медленно ползло по небосклону, свет лучей отражался в тысячах цветов горчицы. Среди цветов серо-белой кляксой стоял и жалостно блеял потерявшийся ягненок.

Ягненка Ной посчитал за знак. Знаки и знамения он видел часто и повсюду. Он бросился к ягненку, который стоял как вкопанный, словно был слишком напуган, чтобы пуститься в бегство. Старик подхватил ягненка и прошептал:

– Пойдешь со мной. Будешь первым.

– Бэ-э-э-э, – ответил ягненок.

Ной уверенно зашагал к череде побеленных домов, издалека напоминавших куски грязного мела. Несмотря на преклонный возраст, Ной энергично перебирал худыми кривыми ногами. Ной знал: годы – великим делам не помеха. Усталость можно преодолеть, церемонии и жеманство – отбросить. С забывчивостью можно справиться или даже поставить себе на службу. Ной торопился, в его ушах гремел голос Яхве.

«Если ты пребудешь крепок в вере своей…»

Глава вторая

Жена

Ною было пятьсот лет, и родил Ной Сима, Хама и Иафета.

Бытие 5:32

Ну и что мне делать, когда Самого начинают посещать видения, требующие взяться за труд святой и построить лодку, набитую всякой живностью? Взывать к разуму? Спрашивать, как сделать, чтобы львы не съели коз или хотя бы нас? Он все равно не сможет ответить.

Нет уж, спасибо. Буду возиться с мясом, а мысли держать при себе. Я уже давным-давно перестала задавать вопросы. Когда общаешься с Самим, все схватываешь на лету. Хотя какое тут общение. Он говорит и повелевает – остается только кивать. Так Самому больше нравится. Он хоть знает, как меня зовут? Не уверена. Уже годы, нет, десятки лет я не слыхала, чтобы меня кто-нибудь назвал по имени. Меньше всего я жду этого от Самого. Я жена – не больше и не меньше.

Я даже могу сказать, когда махнула на все рукой. Это произошло днем после свадебного пира. Я стала его женой утром, так что учиться пришлось быстро.

Сорок лет назад я оставила дом отца. Мы ехали на муле. Я сидела за спиной старика, которому, как поговаривали, давно перевалило за пять сотен лет. Казалось, мул был немногим моложе своего седока. Меня это не смущало, я была готова к приключениям. Сами видите, какой я была дурочкой.

Он казался мне диковинкой. Сморщенная кожа, руки как корневища, копна волос как пук шерсти, который извозили в пыли. Единственное, что у него оставалось острым, так это глаза, синие, как лед, хотя тогда я еще ни разу не видела льда. Стоило ему взглянуть на тебя, и ты замолкал. Со мной случилась та же история. Сначала я пыталась задавать ему вопросы. Я как-никак была девчонкой и увидела его в первый раз. Конечно, я о нем слышала. Да и кто не слыхал о нестареющем Ное. Некоторые считали: тут дело нечисто, но большинство сходилось в том, что на нем лежит печать Яхве. Внук Мафусала, который был внуком Иареда. Все они прослеживали свою родословную к самому Адаму, Эдему и грехопадению. Но тогда в этом не находили ничего особенного, такое могли многие. Например, мой отец. По крайней мере, он так утверждал.

Иаред и Мафусал… это было нечто. Он рассуждал с отцом о дружной семье. Мой папа, человек простой, был потрясен. У него ни гроша за душой, приданого для меня нет, а тут является Ной и говорит, что его это не волнует. Мол, праведная жизнь отца и моя благопристойность и чистота дороже всяких сокровищ. Папа потом еще два месяца смеялся. Устроил пир и скоренько усадил меня на мула, пока старик не передумал.

Поймите меня правильно: я была благопристойной и чистой, насколько может быть тринадцатилетняя девчонка, у которой начались месячные и которая время от времени просыпается мокрой по ночам. Папочка был праведником, но, скажем так, у него просто не было другого выхода, он не видел смысла вести себя как-то иначе. Папе нравилась мысль, что ему воздастся за праведную жизнь, а жил он ею в той или иной степени в силу случайности.

Значит, едем мы на муле, хлопают седельные сумки, поскрипывает кожа. Мой зад ноет – спасибо попоне, которая, похоже, старше самого Мафусала. Без хвастовства – попка тогда у меня была очень даже аппетитная. Впрочем, все мы знаем, ничто не вечно. Земли отца давно уже скрылись за горизонтом. Мне любопытно, что будет дальше. Близится вечер, солнце дыней висит над горизонтом, вокруг ровная иссохшая земля. Ничего примечательного на глаза не попадается. Вроде едем к гряде холмов на севере. Они мало чем отличаются друг от друга: несколько мелких кустов, деревья с колючками. Под ногами змеиные норы, а в высоте парят канюки.

– Еще долго? – спрашиваю. – До темноты доедем?

В ответ ни слова. Даже головой не покачал. «Ну, – думаю, – он старый. Видать, плохо слышит».

Вообще-то, мне торопиться некуда. Ночью будет полнолуние. Я представляю, как поеду к новой жизни в бледном серебряном свете луны за спиной человека, называющего себя моим мужем, – от этих размышлений у меня от спины к бедрам пробегают мурашки. Я ерзаю на костлявой спине мула.

И все-таки мне интересно. Я наклоняюсь вперед и чуть громче спрашиваю, доедем ли мы до темноты.

Не оборачиваясь, он бьет меня по лицу. Ему не с руки, что меня спасает. Мне попало по носу и подбородку, но не слишком больно. Это подло – я потрясена. За тринадцать лет мой отец ни разу меня не ударил. На глазах выступают слезы. У меня прерывается дыхание, я хватаю ртом воздух.

– Назад! – взрываюсь я. – Сейчас же вези меня домой!

Он останавливает мула, смотрит на меня через плечо, в зрачках отражается свет заходящего солнца.

– Мы туда и едем. Мы едем домой.

Я все так же прерывисто дышу.

– Четыреста лет я жил один. Ни родителей, ни братьев, ни зятьев. У меня устоявшиеся привычки. Я не привык, чтобы мне в уши орали дети. И привыкать не собираюсь. Ясно?

Я кусаю внутреннюю поверхность щеки. Боль дает силы сдержаться и не заплакать. Мое молчание он воспринимает как согласие, произносит:

– Хорошо.

Он пинает мула, чтобы тот снова пустился в путь.

Помню, как подумала: «Наверное, так и придется мне мучиться до конца своих дней».

Помню еще одну мысль, пришедшую мне в голову: «И меня, и мула он ударил одинаково. Не сильно, но достаточно, чтобы заставить подчиняться».

Когда мы останавливаемся на привал, луна уже высоко в небе. Я оставила позади романтические мечты о том, что еду в будущее за спиной благородного покровителя и защитника. Я рада просто отдохнуть.

Мы на клочке сухой земли, ничем не отличающейся от той, что мы сегодня проезжали. Он снимает со спины мула попону и расстилает на земле, предварительно смахнув колючки и крупные камни. Я вижу это и немного смягчаюсь, хотя страшно устала. Я бы не отказалась от еды, но ее, догадываюсь, ждать не придется.

– Как думаешь, тебе здесь будет удобно? – спрашивает он.

«За кого ты меня принимаешь, я всю жизнь сплю на земле», – чуть не срывается у меня с языка, но я не хочу показаться грубиянкой.

– Конечно. – Я ложусь и закрываю глаза рукой, надеясь, что завтра дела пойдут на лад.

– Тогда поворачивайся.

Я уже задремала и в ответ что-то бормочу в полусне.

– Поворачивайся на живот.

Я убираю с глаз руку и поднимаю взгляд. Вы не поверите – старик в полной боевой готовности, совсем как племенной бык.

– Господи Боже, – не в силах сдержаться, говорю я.

– Именно. – Он склоняется надо мной и треплет по бедру. – Ты деревенская, так что сама все знаешь.

Знаю, а толку-то. Я сухая, как песок. Мне не отвести глаз от раскачивающегося ствола размером в два моих кулака. Чтобы не видеть этого зрелища, я переворачиваюсь на живот, а он берется за край моей туники и задирает ее мне до пояса. Потом его твердые пальцы раздвигают мне бедра так, что я подбородком упираюсь в попону. Вонь от мула бьет в нос. Ной пытается войти в меня, но даже он видит, что у него ничего не получается.

– Я не хочу сделать тебе больно, – через некоторое время произносит он.

– Тогда перестань.

Ной тяжело дышит, воздух со свистом вырывается из его ноздрей. У меня болит между ног. Я чувствую, как теплая рука сжимает мой зад.

– Я долго ждал. Подожду еще чуть-чуть – не умру.

– Спасибо, – это вслух, а про себя: «Еще чуть-чуть – и я сама умру». – Я устала. Может, получится потом.

Он одергивает свою тунику.

– Сама скажешь об этом, жена. Я буду готов.

«Ага, будешь, ну еще бы», – думаю я, но молчу.

Перед рассветом я просыпаюсь от тяжести на бедре. Это его рука. Я ерзаю, но он не убирает руку.

– Ну? – говорит он.

Я поворачиваюсь на живот и встаю на колени.

– Попробуй.

Два раза ему повторять не нужно. Он раздвигает мои ноги и неуклюже в меня входит. Сначала следует резкая, обжигающая боль, ее сменяет тупая боль, будто кто-то снова и снова нажимает на ушиб. Однако я чувствую и удовольствие, почти наслаждение. Хотя это ничто по сравнению с тем, что чувствует он. Судя по звукам, к утру я овдовею: рычание переходит в стоны, а потом раздаются придушенные взвизги, словно мальчика-старика кусают муравьи. Когда все заканчивается, он падает рядом со мной. Его туника задрана.

Утром, до того как потребовать завтрак, он берет меня снова. На дне седельных сумок я нашла сухари. Я стараюсь не обращать внимания на боль. Мы сидим и едим, почти не встречаясь взглядами. Прежде чем тронуться дальше, он удерживает меня за руку и спрашивает:

– Сейчас было не больно?

– Немного, – отвечаю я.

Он отводит глаза, словно его одурачили. Ясное дело, он ждал другого ответа. Еще один утомительный день в пути и еще одна ночь с ним. Горы, что на севере, сейчас справа от нас, мы медленно тащимся мимо них. На обед оливки, абрикосы и крошащийся козий сыр. Естественно, он снова берет меня, на этот раз он более груб, но и заканчивается все быстрее. Пожалуй, мне еще больнее – бередят свежую рану. Перед тем как уснуть, он спрашивает, было ли больно теперь. Я помню наш утренний разговор и отвечаю:

– Нет, муж, совсем не больно.

Мои слова, кажется, приносят ему облегчение. Видно, они укрепляют его в уверенности, что после долгих лет он поступил мудро, взяв себе нормальную жену. Он что-то бурчит и засыпает, а я всю ночь гляжу на небо, измазанное белым светом звезд, похожим на чье-то смутное воспоминание. Словно нечто прежде яркое и новое истерлось от времени, померкло и стало скучным.

Глава третья

Ной

В то время были на земле исполины…

Бытие 6:4

– Мне надо ненадолго уехать, – сообщает Ной старшему сыну.

– Хорошо, – отвечает Сим.

– Я хочу, чтобы ты отправился на побережье и привез Хама. За хозяйством присмотрит Яфет.

– Да, отец, – говорит Сим.

Яфет хихикает, но на него не обращают внимания.

Хам четыре года учился строить корабли. Ной считал такой выбор правильным. Сейчас он понимает – это было Провидение.

– Он должен взять с собой жену и детей, если они у него есть.

– Да, отец.

– Да, отец, – кривляясь, напевает Яфет. Мирн, жена Яфета, толкает его. В ответ он толкает ее.

– Хватит, Яфет, – просит жена Ноя.

Яфет хихикает, доедает хлеб и обращается к Мирн:

– Пошли на улицу, пора за работу.

Однако, вместо того чтобы выйти из дома, они возвращаются в спальню. Ной тяжело вздыхает. Младший сын – все еще дитя. Яфет долговязый, ему шестнадцать, и желания у него как у шестнадцатилетнего. Он под стать жене, ей четырнадцать, она сама похожа на мальчика. Ной говорит Симу:

– Будут задавать вопросы – молчи. Скажешь, хочу их видеть. Если понадобится, скажешь, я при смерти.

– Да, отец.

Ной колеблется. Он только что дал Симу три взаимоисключающих распоряжения, и Сим обещал выполнить все три. Он не видит в них никаких противоречий. Чего еще ожидал Ной? Сим – хороший сын. Он никогда не ворчит, как Хам, и не хихикает, как Яфет. У Сима воображение блеклое и тусклое, а характер жесткий и крепкий, как его живот. Сим всегда подчиняется. Долгие годы при взгляде на Сима сердце Ноя наполнялось радостью. Плод чресл его. Сейчас Ноя мучает сомнение. Им предстоят тяжелые испытания, сыну не помешало хотя бы чуть-чуть научиться думать самому.

Сим прерывает размышления Ноя:

– Что-нибудь еще, отец?

– Нет-нет, ступай.

Сим встает. Семья собралась за завтраком. Муравьи торопливо подбирают крошки. На улице заря осветила небо над холмами. Жена Сима – Бера хочет уйти вместе с мужем, однако Ной поднимает руку:

– Подожди.

Она ждет. Из-за двери доносятся резкие хрипы и стоны Яфета, потом наступает тишина.

– Твой отец… Ты его давно видела?

Нелепый вопрос. Бера смотрит на Ноя и не произносит ни слова. Ной прекрасно понимает, почему она молчит. Она не видела отца с семи лет, с того времени, когда он отдал ее как часть выкупа за пленных воинов. У отца, вождя племени, было тридцать жен и сто детей. Он с легкостью менял девственниц на воинов.

Ей пришлось рано повзрослеть. В возрасте пятнадцати лет она поступила в услужение к богатому ханаанскому купцу. Он был вдовцом и следовал вере Адама, о которой многие в те времена уже позабыли. Этот купец дал ей начальные знания о вере. Вскоре он умер.

Что заставило Динара-торговца отвезти ее в далекий северный край, где, по слухам, Ной подыскивал жену своему первенцу? «Случай», – сказали бы многие. Удача слепа, как крот. В ряби на воде Ной видел перст Божий, а в укусе шершня – Его гнев. Когда Динар привез большеглазую девушку, пусть и неизвестного происхождения, однако обладающую несомненными физическими достоинствами, и Сим согласился взять ее в жены, точно так же, как соглашался ранее со всем, что ему велел отец, Ной воспринял происходящее как прямой приказ Яхве. Отказаться от девушки значило бы плюнуть Богу в очи, что никогда никому не сходило с рук.

Ной купил девушку, отдал сыну, и он на ней женился. Девушка назвалась Берой, много не требовала, быстро вошла в семью, работала в полях, следила за посевами и не причиняла никому беспокойства. Ной был доволен, а Сим так просто в восторге. Чему печалиться? Кожа Беры темная, как земля, только что вскрытая плугом, глаза большие и черные, бедра шире, чем у кобылы, ноги крепкие, так что она днями напролет могла бегать по опаленной земле. Ной смотрел на нее и мечтал о внуках. Судя по звукам, которые каждую ночь доносились из дальнего конца спальни, Сим и Бера прилагали все усилия, чтобы воплотить мечты Ноя в жизнь.

Шли месяцы, овцы плодились, ягнята подрастали, и Ной с беспокойством стал поглядывать на живот Беры, который оставался таким же плоским, как у ее мужа. Месяцы сменялись годами. В бороде Сима и локонах Беры стала появляться седина. Ной в отчаянии решил, что неверно истолковал знаки, посланные Богом.

Наконец Бера нашла в себе силы ответить:

– Я с детства не видела отца. Это все?

– Мм-м? Конечно нет. Возможно, мне понадобится твоя помощь.

Бера хранит молчание, сдержанно ожидая продолжения.

– Земли твоего отца на юге?

– Да, но очень далеко. Несколько недель пути.

Ной напрягает память, но не может вспомнить названия земель, что лежат южнее Ханаана.

– И впрямь далеко, – невнятно произносит он, жалея, что не поговорил с ней об этом раньше. Однако этой темы старались не касаться: все полагали, что в воспоминаниях Беры приятного мало.

Ной пытается подобрать нужные слова, это занятие для него в новинку. Он почему-то теряется, когда говорит с женой своего первенца.

– Видимо, тебе придется туда вернуться.

Бера спокойно смотрит на Ноя:

– Мне бы этого не хотелось.

– Ты понимаешь, что я должен сделать?

– Построить корабль.

– Да.

– И ты желаешь, чтобы я отправилась в земли своего отца и привела оттуда животных.

Ной потягивает руки:

– В тех землях обитают дивные животные. До меня доходили слухи о чудищах: ящерах, у которых шея в человеческий рост, птицах с оперением из серебра и алмазов, кошках, что быстрее молнии. Там есть газели, обезьяны, дикие собаки и еще много разных тварей.

– И ты хочешь, чтобы я добыла этих животных.

– Как можно больше. Все остальные сгинут.

Бера складывает руки на пышной груди. Ноги ее широко расставлены, одной она притопывает. Несмотря на ее небрежную позу, Ною кажется, что предложение ее заинтересовало.

– Путь неблизкий и опасный.

– Знаю. – Ной опускает плечи. – Мне не обойтись без Сима. Денег у тебя будет немного.

– Еще лучше, – бесстрастно говорит она.

– Подумай, – советует Ной. – Прикинь самый короткий путь и то, как лучше собрать животных. Обратись за помощью к отцу.

Ной поднимается. Она говорит:

– Одна незадача.

– Не одна, их много.

Она согласно кивает.

– Я презираю отца. Хочу его смерти. Надеюсь, что он уже мертв.

Ной сурово смотрит на нее. Его синие глаза тлеют, как уголь.

– Грех такое говорить.

– Мой отец продал меня в рабство. В семь лет я стала утехой для мужчин, а его заботило только войско да новая война. Это и есть грех.

Ной делает глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Мы в отчаянном положении. Что было, то было.

– Это точно.

– Ты должна простить отца.

– Может, да. – Она пожимает плечами, потом холодно улыбается. – А может, и нет.