Неоконченный портрет Поляченкова Наталья

1

Оторвав одну руку от руля, Эшли потерла висок, в котором немилосердно пульсировала боль, и поморщилась. Не стоило ей вчера так много пить, ведь знала, что наутро предстоит отправиться в неблизкий путь, но все-таки не удержалась и позволила себе расслабиться. Нет, повод у нее конечно же был: она получила крупный заказ и как было не отметить такую удачную сделку? И вот теперь за свою вчерашнюю несдержанность она расплачивается ужасной головной болью, тогда как должна быть в форме перед встречей с заказчиком.

Эшли опустила стекло и глубоко вдохнула чистый, пьянящий воздух. Через пару десятков километров от Дублина дорога начала постепенно подниматься в гору, воздух делался чище, а пейзажи все более захватывающими. Несмотря на неважное самочувствие, Эшли, как истинный художник, не могла не восхищаться открывающейся ею взору картиной: дорога поднимается все выше в гору, а внизу, насколько хватает глаз, изумрудно-зеленые луга — недаром Ирландию называют Изумрудным островом — с пасущимися на них стадами пестрых длиннорогих коров; белеющие то там, то тут длинные фермерские дома с хозяйственными постройками; каменные заборы, огораживающие фермы и пастбища, а слева, вдалеке, сине-зеленая гладь Ирландского моря.

Эшли сделала еще один глубокий вдох и снова потерла висок. Если б не проклятая головная боль, насколько острее и полнее было бы ее наслаждение от этой спокойной, умиротворяющей красоты. Справа, чуть поодаль, показались зубцы какого-то старинного замка или крепости, коих здесь в изобилии. Непременно надо будет навестить парочку, подумала Эшли, ведь она останется здесь на все лето.

Ее мысли вернулись ко вчерашнему дню. Конечно же все из-за Робби. Не сбавляя скорости, Эшли порылась одной рукой в сумочке в поисках коробочки с аспирином, нашла и встряхнула.

О черт, этого только не хватало! Она забыла запастись таблетками. Придется купить где-нибудь по дороге или остановиться в каком-нибудь уединенном местечке, чтобы прийти в себя. Не может же она явиться к О'Мэлли в таком жалком виде, выжатой как лимон. Конечно, можно списать все на дорогу, но все-таки ей хотелось бы произвести как можно лучшее впечатление. Она не простит себе, если из-за своей глупости лишится такого выгодного заказа. Ей давно ничего подобного не предлагали, в особенности если учесть, что гонорар выше среднего почти в три раза. Придется работать целое лето, зато будет время поразмыслить о дальнейших отношениях с Робертом Олстоном.

Эшли работала с двумя клиентами, когда получила приглашение от О'Мэлли. Управиться с обоими заказами не составило труда: бывшего жокея она изобразила верхом на лошади, а его сына, морского офицера, на палубе белоснежной красавицы-яхты.

Как иронично, что заказ О'Мэлли ей предложила и обеспечила жена Робби, Марджи. А, собственно, почему бы и нет? Марджи владеет двумя крупными лондонскими галереями, муж ведет дела, они имеют проценты от всех выставляемых ею картин. Если уж на то пошло, поразило ее другое — до некоторых пор она вообще понятия не имела, что у Робби есть жена. Ей вспомнился ее первый визит в офис Роберта в «Галереях Олстона», она пошла туда, вооружившись рекомендациями и несколькими последними работами, и с ней сразу же был заключен контракт.

Ее в первый же миг поразили его глаза — нежного серо-голубого цвета, какие-то печальные и светящиеся теплым вниманием. Для нее это началось с самой первой встречи. Он отнесся к нее дружелюбно, но не более того, чем, разумеется, и расположил к себе. Эшли привыкла к назойливым приставаниям мужчин, ведь она обладает довольно броской внешностью, да к тому же еще и художница! Роберт вел себя сдержанно, как истинный джентльмен: искренне интересовался ее успехами, сочувствовал в трудные минуты, давал неназойливые советы, которые всегда оказывались верными.

Жаль, конечно, что он не упомянул о своей жене, но, если честно, у него и не было подходящего случая. Чувства уже захлестнули их бурной волной, когда Эшли узнала, что он женат. Теперь предстояло выйти из сложившегося неловкого положения как можно более достойно и безболезненно. Но первым делом все-таки ей предстоит разобраться в себе самой.

С какой стороны ни посмотри, ситуация аховая, даже несмотря на то, что Марджи оказалась милой женщиной и буквально сбилась с ног, чтобы найти для нее такой завидный заказ. Эшли нахмурилась. Оказавшись в этой двойственной ситуации, она чувствовала себя препаршиво. Она готова была поклясться, что Марджи ни о чем не подозревает, ведь она, Эшли, старалась ничем себя не выдать. Прошлым вечером, после отъезда Марджи в Брайтон, она впервые осталась наедине с Робби, да и то всего на минуту: он последовал за ней на кухню и неслышно подкрался сзади. От одного его прикосновения она чуть не потеряла голову.

Солнечные блики засияли на капоте арендованного ею в Дублине автомобиля, двигающегося по шоссе в сторону Таллоу. Недавно она проехала указатель, на котором значилось, что до городка Таллоу двадцать пять миль. Заставив себя думать о настоящем, Эшли попыталась настроиться на предстоящую встречу с О'Мэлли.

Она слыла незаурядной художницей, и ее картины приносили хороший доход. А ведь добиться признания портретисту не так легко. И ей действительно пришлось трудно, даже когда ее отец находился в зените славы, а если точнее, то особенно тогда, когда он находился в зените славы.

Только за последние несколько лет ей удалось создать свой неповторимый стиль и набрать себе денежную клиентуру. Сейчас она более или менее свободна в выборе и может сама назначать цену. Она пользуется спросом и может позволить себе работать не спеша, что дает возможность шлифовать свои работы. В особенности ей удаются те портреты, где модель изображается на открытом воздухе. Пейзажные зарисовки ее конек, благодаря которому она и нашла свой собственный, неповторимый стиль.

Так что, если брать ее карьеру, то тут все тип-топ. Ей даже порой кажется, что о такой судьбе она мечтала еще с той поры, как впервые вдохнула острый запах масляных красок и скипидара, когда мать вернулась из роддома с нею на руках. Она выросла в отцовских студиях. Семья странствовала по свету, точно какие-нибудь кочевники или цыгане.

Чарлз Мортимер, как принято говорить, сделал хорошую партию, то есть выгодно женился. Мастер светского портрета, он сочетался браком с юной дочерью одного из своих знаменитых и богатых клиентов. Но тут же последовал удар для них обоих: невесту лишили наследства по той причине, что ее избранник был не их круга.

И все-таки мать ни разу не пожалела о том, что вышла замуж за неугомонного художника. По словам Чарли, они жили душа в душу и безумно любили жизнь, пока Кандида не заболела. А Чарли — Эшли с горечью приходилось это признать — так и продолжал наслаждаться жизнью, даже после смерти молодой жены, даже когда его единственная дочь стала взрослым, самостоятельным человеком.

Эшли сощурилась от яркого солнца и ослепительной зелени, простирающейся вокруг словно бесконечный зеленый океан. Робби очень подробно и обстоятельно объяснил ей дорогу, разложив перед ней карту Ирландии. Он вообще все делал обстоятельно и редко ошибался.

Если не считать ошибкой того, что он дал ей влюбиться в себя, насмешливо напомнила себе Эшли. Но даже и в этом больше ее собственной вины. Ей часто не хватало здравомыслия, чувства не всегда подчинялись рассудку. Но, когда он робко сказал ей, что его жена возвращается домой, ее романтические грезы рассыпались на мелкие осколки. Счастье еще, что он всегда такой тактичный — черт бы его побрал! — и по крайней мере не унизил ее достоинства, сделав вид, что поверил, будто она давно уже все знает о Марджи. Эшли притворялась изо всех сил, чтобы не дать понять, что ни о чем таком она и понятия не имела. Как потом ей стало известно, Марджи владеет всем: и галереями, и особняком, и несколькими автомобилями дорогих, престижных марок. Но Эшли упорно отказывалась верить подлым слухам, что якобы и муж ее такая же собственность.

Она доехала до поворота на Таллоу, от которого ей надо было проехать еще пару миль вперед, а потом свернуть налево, на дорогу, ведущую к ферме О'Мэлли.

Эшли вздохнула с облегчением — наконец-то она скоро будет на месте. Но, господи, как же болит голова! Просто все плывет перед глазами. Дорога постоянно то взмывала вверх, то стремительно ныряла в долину, что не улучшало ее самочувствия. Хороша же она будет, если приедет на ферму и свалится без сил! Все-таки не следовало ей вчера столько пить. Правда, она так мало себе позволяет, что бы там о ней ни думали.

Ей ли не знать, что по крайней мере половина вчерашних гостей считает художников беспутным сбродом, и это еще мягко сказано. Эшли всегда чувствовала, что в определенных кругах, включая и знакомых Марджи, женщину с ее внешностью, профессией и связанным с ней переменчивым нравом всерьез не воспринимают. По их мнению, жить кочевой жизнью почти то же самое, что ходить по рукам. Да к тому же нестандартное чувство юмора заставляет ее порой играть ту роль, которую ей приписывают. Довольно часто так называемая верхушка общества — а в основном такова ее клиентура — бесит ее до такой степени, что Эшли с удовольствием изображает из себя эксцентричную богемную девицу.

Ей это не составляет труда хотя бы потому, что она неравнодушна к броским нарядам. Ей нравятся невероятные сочетания цветов и пестрота стилей; носить такое может только абсолютно уверенный в себе человек. Скромный кашемировый свитерок, изящная золотая цепочка или благородная нитка жемчуга не для нее. Лишь в редкие минуты она признается себе, что наверняка не усердствовала бы так в своих попытках эпатировать публику, если бы не осуждение со стороны шокированных женщин в аккуратненьких платьицах одного покроя, со скромно подкрашенными волосами, стянутыми в одинаково строгие и элегантные прически.

Да, черт побери, она прекрасно отдает себе отчет, почему издевается над этими благопристойными ханжами! Это ее месть за их слепое предубеждение против людей искусства. Из-за него ее мать была так отчаянно несчастна даже с любящим мужем и малышкой дочкой. Ланкастеры не написали ни слова на сообщение Кандиды Ланкастер Мортимер о рождении их внучки, а десять лет спустя — на телеграмму Чарли о неизлечимой болезни Кандиды. И когда она умерла на Кипре, оставив в смятении мужа и дочь, даже тогда ни участливого слова, ни такой малости, как венок на могилу.

Эшли инстинктивно отвергала тот светский мир, где на людей искусства, за исключением мэтров, смотрят свысока. Она возненавидела его. Но социальные барьеры действуют с обеих сторон, часто повторяла про себя Эшли. И ей хотелось быть отвергающей, а не отвергаемой, и она очень гордилась тем, что никто не догадывается о ее родстве с аристократическим семейством Ланкастеров.

Но на сей раз она пошла на компромисс и надела бирюзовый с белым костюм. Как умная деловая женщина, она понимала, что в борьбе за самоутверждение не стоит доходить до крайностей.

Эшли свернула с дороги и по усыпанной гравием площадке въехала в красивые каменные ворота частного владения. Она бросила взгляд через плечо на жакет от костюма, который был аккуратно разложен на заднем сиденье — не свалился ли. Этот костюм был предназначен для самых ответственных встреч, ибо производил куда более благоприятное впечатление, чем ей остальные наряды. Костюм ей и самой нравился: нового элегантного покроя, из высококачественного русского льна и прекрасно сшит. Он выделял ее броскую внешность, подчеркивая роскошные золотисто-каштановые волосы, чуть раскосые зеленые глаза и высокие скулы, что в целом придавало ей весьма экзотический вид. У нее было достаточно художественного вкуса, чтобы оценивать собственные достоинства не ниже безукоризненно сидящего костюма, хоть он и обошелся ей весьма недешево. Красивый костюм, но, как бы искусно он ни был сшит, никакого сравнения с брюками — широкими и узкими, розовыми, голубыми, зелеными, красными, канареечными — и топиками с ручной вышивкой, которые она носит с восточными халатами и винтажными экстравагантными украшениями. А блузоны и туники из тонкого шелка — с шароварами или гетрами. Она просто души не чает в одежде самых невообразимых расцветок и с удовольствием носит ее.

Расстегнув пуговицу на бежевой атласной блузке, Эшли прохладными пальцами потерла горячие виски, ослабила яркий шарф на гриве распущенных волос. Найти бы какое-нибудь местечко…

А вот и широкий мшистый берег реки с тополями, осинами и плакучей ивой. Он возник перед глазами так внезапно, что на мгновение Эшли показалось, будто у нее уже начались галлюцинации. Даже в машине отчетливо слышалось журчание мелодично звенящего ручья, прохладного и освежающего.

Эшли дала задний ход и съехала как можно дальше с дороги. Если она не ошиблась и приехала правильно, то это владение О'Мэлли. Ей сказали, что им принадлежит целый склон горы и небольшая долина у ее подножия. Уж наверняка они не будут в претензии, если она поваляется на крошечном пятачке их земли. Чуть-чуть передохнет и двинется дальше, в их роскошный фермерский дом.

Она сбросила туфли и ступила на мягкий песок и бархатистый мох. Привычным взглядом художника окинула местность и тут же представила себе неутешительную картину: свои дорогие льняные брюки в изумрудных пятнах от мха. Светлая блузка тоже пострадает, но ее не так жалко, как брюки. Оглядевшись, она быстро сняла их, аккуратно повесила на спинку сиденья и пошла к ручью. К чему стесняться? Купаются и не в таком виде… Она стащила с волос шарф и пробежала пальцами по развевающимся прядям, чувствуя, как головная боль понемногу отступает. Выбрав мшистую лужайку, она села, с наслаждением откинулась назад и потянулась. Дорога — это всегда утомительно, тем более перелет, а тут еще похмелье…

Намочив шарф в кристально чистой, прохладной воде, Эшли отжала его и легла, накрыв влажной тканью лицо.

Боже, какая благодать! Через четверть часа такого отдыха она будет как огурец, и никакие заказчики, даже могущественные О'Мэлли, ей не страшны, хоть с ходу садись и рисуй их наследников.

— О, как хорошо, — бормотала она, представляя, как напряжение утекает из мышц в сырой прохладный мох. Окончательно расслабившись, она вновь переключилась на самое главное, не дающее ей покоя.

Как же быть с Робертом Олстоном? Она не думала разрушать семью, но не может быть, чтобы их семья была счастливой. Ведь жена владеет всем. Робби вкалывает в ее галереях, а сама она разъезжает по свету со своими друзьями-бездельниками. Робби достоин большего. А сколько восторга мог бы он сам подарить женщине! Почему бы ей, Эшли, не стать этой женщиной, раз уж его жене все равно?

До встречи с Робби она уж было отчаялась найти настоящего мужчину. Все те, с кем она знакомилась, полагали, что она вмиг отбросит кисть и побежит в постель. А Роберт отнесся к ней с уважением. К тому же эти его неотразимые манеры настоящего джентльмена! Короче, он перевернул все ее планы. До этого она годами отбивалась от поползновений всяких типов. Они считали женщину, прошедшую школу жизни и пишущую обнаженных мужчин, легкой добычей. А Робби первым делом предложил ей задушевную и целомудренную дружбу, и этим полностью ее обезоружил. Эшли была уже по уши влюблена, когда узнала, что у него есть супруга, с которой он не думает разводиться.

Ну и чего ради она снова изводит себя? Ведь приняла решение больше не вспоминать ни о Робби, ни о Марджи, забыть даже Чарли с его бесчисленными любовницами. Все, на время работы над портретами О'Мэлли выкинуть из головы всякие любовные заботы и думать только о детях и пейзажах!

Но беспокойные мысли уже неслись такой лавиной, что остановить их было просто невозможно. Прикусив губу, Эшли заставила себя разжать кулаки. Вся сложность в том, что Марджи Олстон ей нравится. Слава богу, она узнала обо всем за несколько дней до ее возвращения! Да, ей было горько и больно. Ну а застань ее Марджи в галерее, страстно обнимающей Робби? Нет, такое даже представить страшно.

Именно Марджи устроила вчера славную вечеринку в ее честь, именно Марджи оценила ее миниатюрные пейзажи и портреты, именно она добилась для Эшли заказа от О'Мэлли. Не случись вся эта путаница, она могла бы принять тот странный взгляд ее поблекших, выдающих возраст глаз за симпатию.

Ну и вляпалась же ты! — сказала себе Эшли, почувствовав, как снова напряглись мышцы шеи. Пойми, Эшли Мортимер, безболезненного выхода нет. Либо ты навсегда вычеркнешь Робби из своей жизни, либо довольствуйся теми мгновениями, которые он пожелает урвать для тебя от жены. Хватит тебе одной дружбы? А может, лучше все прекратить, пока дело не зашло слишком далеко?

Как часто ей приходилось жертвовать красивым фрагментом ради целостности композиции! Всякому художнику известно: соблазнишься на живописную деталь — потеряешь образ. Если деталь не дополняет замысла картины, то, как бы замечательно она ни была написана, ее необходимо безжалостно убрать, иначе погибнет все полотно.

Эшли отключилась от всего и заставила себя расслабиться, благо журчание ручья и шелест листвы действовали умиротворяюще.

И тут на нее чуть не наехал пикап. Вернее, на ее машину. Эшли поставила ее как можно ближе к краю, чтобы не загораживать проезда. Но, честно говоря, никак не ожидала, что кто-либо поедет этой узкой дорогой, а то бы вряд ли поддалась искушению понежиться полуодетой в незнакомом месте.

Господи помилуй, ну почему именно сейчас, когда у нее только стала проходить голова, сюда кого-то принесло?! С тяжелым вздохом она села, прикрыла колени шарфом и с негодованием посмотрела на нарушивший ее покой автомобиль. Собралась было шмыгнуть в машину за брюками, но не успела привстать, как из кабины пыльного и довольно помятого пикапа вылез крепкий верзила и направился к ней, уперев здоровенные загорелые ручищи в упругие мускулистые бедра.

Эшли, как бы защищаясь, подтянула к себе прикрытые узким шарфом колени и с вызовом посмотрела на незнакомца.

Взгляд ее скользнул по поношенным облегающим джинсам, довольно низко сидящим на узких бедрах, по выгоревшей хлопковой рубашке, открывающей широкую волосатую грудь; потом она рассмотрела внушительную челюсть и красивый крупный нос и, наконец, глаза, при первом взгляде на которые она не поняла, что же в них ее смущает. Но потом до Эшли дошло: несмотря на теплый ореховый цвет с зелеными крапинками, глаза незнакомца были холодными как вода в этом ручье. В них сперва блеснул жадный мужской интерес, потом удивление и только потом какая-то смутная мысль.

Что же говорят в подобных случаях? Эшли лихорадочно подыскивала подходящие слова, чтобы не показаться ни нахальной, ни слишком смущенной, и в то же время наблюдала, как эти удивительные глаза оглядывают ее всю — от голых пальцев ног, утопающих во мху, до гривы блестящих на солнце волос.

— Знаете, у вас такой вид, будто я навел на вас дуло охотничьего ружья, — бесстрастно, словно в пустоту, сказал мужчина. — Или это вы подумываете, как бы пристрелить наглеца? Считайте, что вам ничего не грозит, леди, но не стоит испытывать судьбу.

Эшли открыла было рот, чтобы дать ему достойный отпор, но тут незнакомец приблизился к ней вплотную. Запах его лоснящегося бронзового тела в пропитанной потом рабочей одежде ей понравился, как, впрочем, и сам нарушитель ее спокойствия; в нем ощущалась сила и мужественность.

Он кивнул на ее длинные голые ноги, потом на брюки, аккуратно сложенные на спинке сиденья, и хрипло спросил наглым тоном:

— Приглашаете развлечься, а?

Эшли хотела было кинуться к машине и схватить брюки, но дала о себе знать проклятая расслабленность. Она ограничилась тем, что оскорбленно поджала губы. Не такая уж она дура, чтобы подливать масла в огонь своим ответом!

Он без зазрения совести присел возле нее и с явным удовольствием стал в упор рассматривать ее настороженные зеленые глаза и презрительно выпяченную нижнюю губу, потом пододвинулся еще ближе, вознамерившись изучить глубокий вырез ее блузки. Потом, все так же молча, бесцеремонно стащил с ее коленей шарф.

Вот тут она уже не выдержала и вскипела, да и как могло быть иначе? Сверкнув глазами, она вырвала у наглеца шарф и потребовала, чтобы он проваливал отсюда и оставил ее в покое. Он принял вызов и пошел в атаку.

— Я так полагаю, это вы забрались на чужую территорию!

— Я кому-нибудь мешаю?

— Леди, если б вы вздумали мне помешать, я вмиг бы вышвырнул вас отсюда. Но коль скоро вам захотелось всего лишь обнажиться и изображать из себя лесную нимфу — или русалку, — тут я не имею ничего против. Могу даже составить компанию, вот только разгружу сено, поем и охотно присоединюсь к вам.

Эшли была не из пугливых, но все же невольно вздрогнула и не смогла скрыть свой страх.

Он бесцеремонно продолжил:

— Что, не нравлюсь? Вы просто пришли пообщаться с природой? А может, договоримся? Хотите, подыщу местечко поукромней, чем Змеиный ручей? Я сегодня добрый.

— Змеиный?! — в ужасе пискнула Эшли, на мгновение позабыв про свою злость на наглеца.

Он расхохотался, обнажив два ряда крепких белых зубов.

— Что, испугались? Или не знали, что природа не только зеленая травка, пушистый мох и чистая водичка, но и змеи, пауки, муравьи и всякие другие малоприятные существа? — Он усмехнулся. — Не бойтесь, Змеиный ручей получил свое название не за то, что его облюбовали змеи, а из-за своей извилистости. Если смотреть сверху, то кажется, что по земле ползет гигантская, переливающаяся на солнце змея.

Эшли облегченно вздохнула. Слава богу, хоть одной проблемой меньше. Но что же ей делать с незнакомцем? Его намерения ясны. Эшли попыталась было снова прикрыть колени шарфом, но затем, почему-то разочарованная его примитивным желанием, разозлилась. Разозлило ее и собственное смущение. Что это она, в самом деле? Не может поставить этого деревенского сердцееда на место?

— Послушайте, должна вас огорчить, ноя здесь на законных основаниях. Что же касается вас, то, явись я сюда хоть из пустыни, не стала бы торговаться с вами даже из-за глотка воды. Надеюсь, до вас дошло? — с улыбкой закончила она.

— О, ну конечно! — Он усмехнулся и вынул травинку, запутавшуюся у нее в волосах. Даже под слоем въевшейся пыли видны были красивые очертания его руки. Разумеется, на то она и профессиональный художник, чтобы подмечать такие детали.

Вздернув подбородок, она высокомерно смерила его взглядом, стараясь не замечать плотоядный блеск в его глазах. Слишком поздно она сообразила, что ее положение весьма невыгодно — сегодня она явно не в форме и плохо соображает. Единственное, что можно сделать, это осадить его пыл насмешкой. Чтобы он оставил ее в покое. Главное, не особенно церемониться с ним.

— Такое изысканное предложение подойдет лишь невинной деревенской простушке, — сказала она и усмехнулась про себя: с таким бабником вряд в округе осталась хоть одна невинная. — А меня оно как-то не привлекает. Видите ли, я никогда не питала слабости к… ну скажем, к приземленному типу. — Она многозначительно указала взглядом на его взмокшую от пота рубашку… И тут совсем некстати ее пронзил странный трепет. — Если вы куда-то спешите, не смею вас задерживать. А то я могу попросить О'Мэлли проводить вас с их территории…

Уж поскорей бы он убрался отсюда зализывать раны, нанесенные его самолюбию. Такой красавчик ведь наверняка не привык к отказам. Вот уж некстати подвернулся, не хватало еще тратить нервы на какого-то деревенского Казанову.

— Гм, вас проводить к ним, мэм?

Она метнула на него негодующий взгляд из-под длинных черных ресниц.

— Послушайте, мистер, вы сделали мне изысканное предложение. Я его отвергла. Думаете теперь хотя бы сорвать с меня чаевые? Да, меня ждут О'Мэлли.

Если она перепутала дорогу, то теперь влипла. Вроде бы по ориентирам все верно, но в незнакомой местности немудрено ошибиться.

Спокойно, приказала себе Эшли. Даже если она ошиблась, главное — не дать повода этому неотесанному Аполлону воспользоваться этим. Она собралась уже встать и юркнуть в машину, но он опередил ее. Сверкнув своими ореховыми глазами, он обернулся, вытащил ее брюки и встряхнул их.

— Вы, наверное, хотите вот это, мэм? Я бы на вашем месте надел, прежде чем отправляться к О'Мэлли. А вы как думаете?

Возмущенная Эшли выхватила у наглеца брюки и остановилась в растерянности. Не одеваться же перед ним! Но этот болван и не собирается уходить.

— Ну? — грозно протянула она.

Он изобразил на лице лакейскую услужливость.

— С вашего позволения, мэм, я подумал, не угодно ли, чтоб я проводил вас к О'Мэлли?

Черт знает что, это ничтожество и впрямь изображает из себя вежливого осла, да с каким смаком!

Она заметила, как он бросил взгляд в салон ее машины, где было уложено все необходимое для работы и разобранный мольберт. Красть нечего, так что уж это ей не грозит. Видимо, он работает у О'Мэлли. Или просто фермер-сосед, привез сено. Но кем бы он ни был, не хотелось бы, чтобы о ней судачили в округе.

Впрочем, что-то здесь не укладывается в здравый смысл. В самом деле, этот тип явно переигрывает, таких невежд, уж наверное, нигде и не встретишь. Хотя кто знает, как тут у них, в Ирландии? Возможно, здешние нравы гораздо проще и непритязательнее. А если учесть, что ей все лето придется работать тут, то, пожалуй, лучше не начинать свое пребывание с конфликта. Надо сохранять хладнокровие, ведь многое зависит от того, как она приспособится к этим людям.

— Так я подожду в своей кабине, мисс?

Эшли оставила без внимания эту уловку и воспользовалась его уходом, чтобы натянуть брюки и привести себя в порядок. Она забралась в машину, захлопнула дверцу, немного успокоилась и тронулась с места. В зеркале заднего вида показался старый пикап. Он двигался вслед за ней, рулоны сена покачивались над кабиной.

Эшли ужасно разозлилась, но все же могла не воздать должное его настойчивости. Все мысли, от которых она укрылась было у ручья, нахлынули снова. Она вспомнила, как часто доводилось ей разочаровываться в мужчинах за последний десяток лет. Одним из них был, увы, ее отец; она даже ушла из дому, не выдержав его распутства. Самцы. Самые настоящие. Пока их инстинкты удовлетворены, пока они довольны — все хорошо. Вот почему Эшли так быстро пленилась Робертом Олстоном. Во всяком случае он не только видел в ней красивую женщину, но и ценил ее ум, талант, профессиональную увлеченность, понимал, что она стремится к вершинам как в творчестве, так и в личной жизни.

Однако, пока ее разум кипел ненавистью к девяти десятым мужского пола, воображение, подкрепленное профессиональной наблюдательностью, подсовывало облик прекрасно сложенного мужчины: шапку красивых черных волос, прямой породистый нос с чувственными ноздрями и особенно глаза — глаза такого необычного цвета. Она даже увидела в них природный ум, незаурядный для работника фермы, который и сено сгребает, и скотину кормит.

Неожиданно показалась развилка. Эшли затормозила. Ну и куда дальше? Словно в ответ на ее сомнения, послышался короткий гудок. В зеркале заднего вида отражался тот же грузовичок. Мужчина указывал направо. Поверить? Он не первый, кто хотел обмануть ее в своих интересах. Впрочем, если он действительно собирался повалить ее в сено, то не стал бы терять времени на всякие уловки.

Она повернула направо и с некоторым облегчением увидела, как пикап прогрохотал в противоположном направлении и скрылся за небольшой сосновой рощицей.

2

Дом несколько удивил Эшли, хотя она и не смогла бы сказать почему. Как правило, ее клиенты имели дорогие стандартные особняки. Этот дом тоже был явно дорогим, но выстроен необычно. Он словно бы пробился и разросся ярус за ярусом под высокими, стройными соснами на горном склоне. Строение было, очевидно, больше, чем казалось снаружи. Она разглядела наверху два отдельных балкона, будто парящих в вышине.

Эшли с любопытством осматривалась по сторонам. Ей всегда хотелось до тонкостей узнать те места, где она бывала. Но часто приходилось переезжать, так и не впитав всю их прелесть. Где только она не побывала! И в Европе, и в Штатах, и в Латинской Америке и даже в Северной Африке, но нигде они долго не задерживались.

Веранда с фасада одним торцом почти зависала в воздухе, другой выходил в живописный сад. Эшли позвонила и стала ждать. Голова снова болела и кружилась. Дверь почти тотчас открыла женщина, будто только ее и ждала.

— А, вы — художник, — уверенно сказала она.

— Совершенно верно. Эшли Мортимер. — Эшли поздоровалась. Кто она, эта пухленькая миловидная женщина? Миссис О'Мэлли? Пожалуй, нет.

— Меня зовут Зила Брайен, я экономка. Мы вас ждали в эти выходные, но не знали, когда вы точно приедете. — По ее немолодому, но еще довольно привлекательному лицу пробежала тень смущения. Она повела Эшли по широкой застекленной веранде, заставленной всевозможными растениями в горшках и кадках. — Думаю, вам хотелось бы поскорее устроиться. Сейчас я разыщу мужа, он перенесет ваши вещи.

Она направилась вперед, и ее шаги то гулко отдавались от темного полированного пола, то шуршали по всевозможным коврикам явно ручной работы. У этого дизайнера смелая фантазия, с уважительным восторгом подумала Эшли.

— Дело в том, — на ходу говорила экономка, — что мы ожидали мужчину. Мистер О'Мэлли сказал, что портреты мальчиков будет писать почтенный джентльмен из Лондона по фамилии Мортимер, но… — Она замялась, потом продолжила: — Потом он вдруг позвонил и сказал: я, мол, ошибся, к нам приедет леди. Мы и подумать не могли… — пробормотала она, открывая дверь.

Спальня оказалась просторной. Зила прошла к окну и подняла тонкие шелковые шторы, открывая вид на зеленую долину.

— Мы думали устроить вас в комнате мистера Лоренса с его ванной, но я посчитала, что вам лучше поселиться в комнате мисс Кларк, хотя бы на первое время.

— Да, но…

— Позже мы все обсудим, не волнуйтесь, — по-хозяйски значительно ответила женщина. Она указала на большой стенной шкаф и роскошную ванную, выложенную плиткой из сланца и керамики цвета лазури.

Эшли подошла к застекленной стене и увидела, что она открывается на один из балконов, которые она заметила прежде; он был довольно высоко и словно бы свободно парил в воздухе. Эшли рискнула глянуть вниз, и у нее перехватило дыхание.

— Боже, ни за что на свете не подойду к перилам! — рассмеялась она.

— Боитесь высоты?

— Немного, но ничего, привыкну. Наверное, это из-за того, что у меня сегодня целый день болит голова. Дорога и все такое…

Зила Брайан понимающе кивнула, и Эшли почувствовала, что ей уже нравится эта милая женщина. Если и О'Мэлли таковы, то у нее вообще все пойдет как нельзя лучше.

— А хозяева дома?

— Где-то поблизости, а мальчики наверняка резвятся или лазают по скалам. Примчатся как всегда с волчьим аппетитом, так что пора что-нибудь приготовить. Если хотите чаю, пойдемте со мной на кухню. Мы тут живем по-простому, мисс Мортимер. А аспирин найдете в аптечке в ванной.

— Пожалуйста, зовите меня Эшли. Я с удовольствием выпью чаю, только умоюсь и приму лекарство.

Эшли понемногу освоилась и за чашкой чая подумала, что неплохо бы потихоньку расспросить о красивом работнике. Было бы здорово написать его портрет, подчеркнуть контраст потного мускулистого тела и прохладных умных глаз. Он тогда совсем загордится, лениво усмехнулась она. Хотя куда уж больше. Совершенно очевидно, что он прекрасно знает свои достоинства. Самое ужасное, это когда красавцы открывают рот. Почти каждое предложение начинается со слова «я». А этот субъект наверняка мечтал бы покорить полмира, даром что носит сапоги и дурацкую шляпу. Шляпу она заметила в кабине пикапа — широкополая, соломенная, с загнутыми полями. Зато сразу видно, что уж он-то знает, где у коровы хвост, а где морда.

Но тут ей вспомнились его глаза — чересчур умные. Возможно, зря она обращалась с ним так пренебрежительно. Просто по работе ей слишком часто приходилось видеть похвальбу и тщеславие, но, если уж по справедливости, конюху О'Мэлли есть чем похвалиться.

Пока Эшли отдыхала и попивала чай в компании любезной экономки, ее вещи перенесли в дом, а машину поставили на заднем дворе.

Поинтересовавшись, прошла ли у нее голова, Зила сказала:

— Мистер Лоренс объяснит вам все, что касается заказа. Он приедет не раньше вечера, кажется собирался заглянуть в Таллоу.

Зила говорила вполголоса, и вскоре Эшли поняла, что это ее обычная манера.

— Не знаю, приедет ли он обедать, поэтому не буду готовить что-то особенное — все равно перестоит, пока он мотается. — Последние слова прозвучали каким-то непонятным намеком.

Эшли подумала, что этот явно подкаблучный Лоренс окажется самим О'Мэлли, а глава семьи скорее всего его жена. По великолепно обставленному и украшенному дому видно, что благоустройством здесь занимался человек с характером.

Эшли сполоснула чашку и поставила на сушилку для посуды.

— К обеду нужно одеваться? — Она всегда была готова приспособиться к образу жизни тех, с кем приходилось работать, если это, конечно, не ущемляло ее достоинства.

— Ваш костюм прекрасно подойдет, — ответила Зила, бегло взглянув на бирюзовые брюки и атласную блузку. — Мы одеваемся, только когда здесь бывает мисс Кларк, а мистера Лоренса и мальчиков это не волнует. Хорошо еще, если они явятся в рубашках.

Становится все любопытнее, размышляла Эшли, стоя под душем. Горячие струи смывали напряжение и усталость. До этого она с досадой обнаружила несколько пятен на брюках. Наверное, испачкалась, пока их отвоевывала и надевала. И то спасибо, что ее не изнасиловали или еще чего похуже.

Она услышала, как мальчики протопали на кухню и как экономка строгим голосом отправила их мыть руки. Похоже, нелегко ей придется с их портретами, ведь это вам не ангелочки с белыми крылышками.

И она снова подумала о миссис О'Мэлли. Наверняка здоровьем ее бог не обидел. Ведь во всем доме чувствуется твердая рука. Может статься, она так же мало времени проводит с мужем, как и Марджи Олстон. Возможно, у них вообще много общего. Тогда понятно, почему этот мистер Лоренс под каблуком у экономки. Если он не способен удержать жену, то и для экономки не закон. Быть может, такое положение его даже устраивает, как, впрочем, и Робби Олстона, запоздало подумалось ей.

Полуодетая, она вышла на балкон, плавными движениями расчесывая волосы. Здесь ее никто не увидит, ведь вокруг простираются лишь пастбищные луга. Нужно привыкнуть к высоте. Вообще-то раньше она не боялась высоты, а тут что-то голова начала кружиться. Не слишком приятно. Может, у нее начинается мигрень? Прежде она такого не замечала. Наверное, все же сказалось утомление дорогой и вчерашние излишества.

Кто же эта мисс Кларк и что она здесь делает? Эшли всегда несколько дней осваивалась на новом месте, потом вся уходила в работу, стараясь никому не мешать. К сожалению, случалось, что она, находя общий язык с детьми, презирала родителей — бывало, портрет заказывали лишь затем, чтобы прихвастнуть перед друзьями и деловыми знакомыми.

Но она, черт возьми, столько лет упорно трудилась не ради того, чтобы рисовать на потребу родительскому тщеславию! Ей иногда казалось, что родители заказывают портрет, чтобы не позабыть лица собственных детей, которых отсылали то в лагерь, то в школу-интернат. Кое-кто явно предпочитал видеть, но не слышать свое дитя. Но вроде у О'Мэлли не так, судя по веселому детскому шуму.

Обедать еще было, по-видимому, рано. Хорошо бы сейчас стаканчик хереса, чтобы снять напряжение. Все-таки первый день в новой обстановке. Она надела один из своих традиционных костюмов: юбку цвета слоновой кости с расшитым бисером поясом, за который на ярмарке заплатила бешеные деньги, снова вышла на балкон и устремила взгляд вдаль, на линию горизонта.

Место чудесное. Она станет с упоением изучать ландшафт, сделает несколько акварелей для начала и, если позволит время, небольшие пейзажи маслом. У Робби ее миниатюрные пейзажи шли нарасхват и за хорошую цену. А ведь они, собственно, поначалу делались как эскизы к ее пейзажным портретам, это очень удобно. Эшли лелеяла надежду скопить денег, чтобы навестить отца; теперь он почти постоянно жил на острове Мартиника. Конечно, если удастся притерпеться к его разнесчастному распутству.

Не успев овдоветь, он стал менять женщин как перчатки. О как безжалостен он был в своих отношениях с ними! Эшли ужасно страдала из-за поведения отца, пока не уехала учиться…

Она заставила себя снова любоваться склонами гор. Длинные лучи заката освещали пастбище, усеянное ковром желтых и голубых цветов. Слева угадывались очертания старых ветвистых яблонь. В них ощущалась какая-то неистребимая воля к жизни, словно они навечно вцепились в горный склон своими корнями. Она невольно вздохнула и отвернулась.

Вновь послышались звонкие детские голоса. Эшли закрутила и заколола волосы на затылке заколкой и отправилась знакомиться. Многое зависит от первой встречи с родителями. Само место замечательное, и мальчики, похоже, здоровые и послушные. Родители — вот кто определит ее планы на лето.

Ей попадались такие, что стояли у нее за спиной и не доверяли ни одному мазку; некоторые беспрестанно заставляли бедного ребенка сидеть прямо, улыбаться и не смотреть букой. Один старый кретин все зудел нервному тринадцатилетнему мальчику, чтобы он ни на дюйм не поворачивал головы, иначе выйдет нос картошкой. Таким он у него и был, и мальчик прекрасно об этом знал, поэтому в глазах Эшли поведение отца было непростительным.

Эшли вошла в большую комнату, обшитую деревянными панелями. Ни хозяин, ни хозяйка еще не появились. Она пожала плечами и осмотрелась с живым интересом; ей очень понравился огромный камин в виде скалы и мебель причудливо смешанных стилей. Здесь было все, от замши до китайского шелка, от продолговатых пластиковых столов до бюро времен королевы Анны. И все вместе, как ни странно, составляло изящный ансамбль.

На мгновение Эшли смутилась, что пришла без приглашения, не познакомившись с хозяевами, но тут же гордо вздернула подбородок: это им не хватает светских манер. Все-таки она гостья, пусть даже на деловых условиях.

Она обернулась на шум за спиной, приготовив непринужденную улыбку, но улыбка застыла у нее на губах при виде человека, вошедшего в комнату, а рот изумленно открылся.

— Что вы здесь… Кто вы, в конце концов?!

Но она уже знала ответ. Вспыхнув от негодования, Эшли поджала губы.

— Я Лоренс О'Мэлли, мисс Мортимер. Надеюсь, вам все пришлось по вкусу? Извините, что заставил вас ждать, но, как вы помните, прежде чем присоединиться к трапезе, мне нужно было разгрузить пикап с сеном. Я ведь вам предлагал поехать вместе, — напомнил он и сардонически повел темной бровью, оглядывая ее юбку и тонкие щиколотки, охваченные золотистыми ремешками босоножек.

Глаза ее гневно сузились. Ей плевать на его насмешки, за ней тоже не заржавеет. Но одно дело бросить ему пару уничижительных фраз — он их заслужил, — и совсем другое — сознавать, что он одержал верх.

От гнева щеки ее залились краской, и в глазах заплясало изумрудное пламя. Она лихорадочно подыскивала подходящие слова.

— Добрый день, мистер О'Мэлли. Спасибо, меня все вполне устраивает. — Ледяной тон, надменный вид. Если он захочет найти другого портретиста, чтобы запечатлеть своих буйных отпрысков для грядущих поколений, она переживет такую потерю. Хотя пока нет смысла осложнять положение, сложностей и так хоть отбавляй, взять хотя бы Робби.

— Позвольте предложить вам… коктейль? Херес? — Он с мужественной грацией подошел к массивному буфету.

Эшли ответила холодно и строго.

— Пожалуйста, херес. Сухой, если есть.

— Конечно. Простите, я тогда не догадался предложить вам крем для загара.

Она сделала вид, что не заметила ответного выпада, спровоцированного ее тоном. Чего еще мог он ожидать после своих приставаний у ручья, угроз и гнусных предложений? Она не девочка, чтобы вспыхнуть и смутиться, когда на нее обращает внимание эффектный мужчина. Эшли с детских лет видела вызывающее распутство отца, который не мог оценить натурщицу, не переспав с ней. И у нее не было ни малейшего желания следовать примеру таких натурщиц; ей хватит ума не осложнять себе жизнь связью с женатым мужчиной. Во всяком случае, до последнего времени хватало. Не обращая внимания на лукавые искорки в глазах своего заказчика, Эшли отвернулась и принялась рассматривать одну из картин на стене. Господи, ну почему все так запутывается?!

Эшли неторопливо потягивала херес, наслаждаясь замечательным вкусовым букетом. Украдкой она наблюдала, как Лоренс О'Мэлли выбрал диск с полочки в шкафу и вставил его в проигрыватель. Комнату наполнили изысканные звуки оперы Пуччини «Чио-чио-сан».

Хоть бы поскорее пришла миссис О'Мэлли, в отчаянии подумала Эшли. И где дети? Трое шумных мальчуганов разрядили бы напряженную атмосферу. Она быстро сделала последний глоток и едва не поперхнулась.

А может, у нее чересчур разыгралось воображение? Порой его просто не уймешь, это из-за ее профессии, что ли? Она снова покосилась на О'Мэлли, постаралась подольше задержать на нем взгляд. Профессиональным глазом отметила, как живописно темная рубашка оттеняет золотистый загар кожи. Красиво зачесанные волосы имели чуть заметный синеватый, холодный отлив. Только сейчас она заметила в них легкую седину. При первой встрече он если и был причесан, то разве что вилами, да и ей и некогда было обращать внимание на такие пустяки — унести бы ноги живой и невредимой.

Терпение ее наконец лопнуло. Она решительно поставила пустой бокал на журнальный столик и пошла в атаку:

— Зачем вы притворялись наемным работником?

— Дорогая мисс Мортимер, так вот что вас смутило!

От его неслыханного нахальства она еще больше вскипела. Чтобы не вспылить, подошла к окну… и засмотрелась на живописный закат.

— Все-то вы прекрасно понимаете, — ответила она, немного успокаиваясь. — Вы заставили меня поверить, что направляетесь… э-э… на скотный двор.

— Так оно и было.

Наглец! Он, видимо, находит извращенное удовольствие в том, что поставил ее в такое неловкое положение. Развалился в своем огромном замшевом кресле и самодовольно ухмыляется, потягивая виски. Она готова была его придушить. Проклятье, почему она позволяет ему так играть собой?! Обычно ее трудно вывести из равновесия.

— К слову об обманах, мисс Мортимер. Не могли бы вы объяснить, почему на месте заказанного нами портретиста оказались вы?

Эшли потеряла дар речи и, потрясенная, уставилась на него. Но не успела она произнести и слова в ответ, как в комнату ворвались трое мальчиков — все чистенькие, наспех одетые и удивительно похожие друг на друга.

— Мисс Мортимер, позвольте познакомить вас с моими племянниками — Питер, Патрик и Денни. Вон тот, с синяком, Денни, а из близнецов тот, у кого неправильно застегнута рубашка, Патрик.

За полчаса Эшли узнала, что родители уехали на все лето в Канаду, а мальчики остались на каникулы с любимым дядей. И явно одичали за это время. Манеры у них отличные, но ясно, что они не привыкли находиться в обществе старших. Беседа захлебывалась в водовороте тем — от любимой кобылы и связанных с нею планов по улучшению породы до влияния луны на их местность, а еще о том, разрешат ли им этим летом взобраться на Бутыль-гору.

Из близнецов более непосредственным оказался Патрик. Он чуть не вывел Эшли из равновесия шквалом бесхитростных вопросов. А правда, что художники рисуют людей голыми? Почему? А сам художник надевает что-нибудь, когда рисует? Ребенок был убежден, что если человек голый, то, значит, это художник. Ведь тогда он не измажет краской одежду.

Лоренс О'Мэлли на все вопросы отвечал в высшей степени серьезно, а Эшли волновалась и тщетно пыталась выглядеть спокойной. А что ей оставалось делать? Слава богу, когда пришла ее очередь отвечать, над ее неловкими объяснениями никто не посмеивался. Она попыталась объяснить, что художникам, пишущим человеческое тело, нужно знать его строение, чтобы изображать грамотно, и когда художник что-то пишет — будь то гумно, берег моря, ваза с фруктами или обнаженная модель, — то смотрит на все это аналитически, как на объективную реальность, то есть превращает все в ряд перспектив, ракурсов, линий, объемов… И, нет, художник не раздевается, когда работает, потому что краски отмываются лишь такими составами, от которых на коже остаются ожоги.

Лоренсу пришлось объяснять, что такое аналитический объективизм, что он и сделал. При этом он поглядел на Эшли с некоторой озадаченностью, лишь едва прикрытой светской любезностью.

Поскольку мальчики договорились с дядей на следующий день встать до зари и отправиться на рыбалку, то ушли рано, оставив Эшли и Лоренса в гостиной. Он предложил ей бренди к кофе, но она вежливо отказалась. Потом он поставил другой диск, с какой-то медленной, спокойной музыкой.

Они заговорили о комнате, отведенной ей под студию, и он пригласил Эшли осмотреть ее. Она уже немного расслабилась, и ей не хотелось покидать эту просторную гостиную, не хотелось выходить из-за большого стола, разделявшего их. Лоренс О'Мэлли был безумно привлекателен, и по опыту она уже знала, что может поддаться мужским чарам. А сейчас тем более ей трудно будет устоять. После истории с Робби она ощущает в себе какую-то неутоленность, в таком состоянии можно натворить глупостей.

Эшли отклонила его предложение, промямлив что-то об освещении с северной стороны. Потом искусно обошла прямой вопрос о своей личной жизни. Вряд ли стоит об этом распространяться с заказчиками — особенно такими, как Лоренс О'Мэлли.

Уловив подходящую минуту, Эшли пожелала хозяину спокойной ночи и ушла, сославшись на усталость и головную боль.

А ведь Лоренс не объяснил, почему они ждали мужчину, внезапно мелькнуло в голове, когда она уже собиралась лечь и намазалась кремом. Возможно, это отец, но при чем здесь он?

Уснуть ей не удалось. Она лежала на роскошной кровати уже битых два часа, смотрела на плывущий по царственному небу месяц и пыталась суммировать все впечатления прошедшего вечера.

Она вспоминала, как за столом все пятеро с удовольствием ели аппетитную жареную рыбу, молодую картошку и зелень. Усталость и напряжение как-то незаметно прошли. Она успела кое о чем расспросить, но в основном, откинувшись на спинку стула, слушала беседу четырех О'Мэлли на абсолютно незнакомые ей темы.

Интересные люди, сонно подумала она. За окном на все лады заливался соловей. Она заслушалась и незаметно уснула.

Как ни странно, спала она отлично. Проснувшись, Эшли ощутила давно позабытую бодрость. Мальчиков, конечно, надо писать на лоне природы. И пусть каждый поможет ей найти подходящее место для своего портрета. Как правило, родители настаивают на том или ином фоне, исходя их своих личных соображений, но Эшли надеялась, что Лоренс разрешит всем троим сделать так, как им нравится.

Прежде чем приступить к наброскам, понадобится несколько дней, чтобы прочувствовать здешнюю природу. Сколько здесь бесподобных видов! Раньше-то она ездила все больше по городам.

На завтрак подали домашнюю ветчину и яблочную шарлотку. Эшли такого изобилия хватило бы чуть ли не на целый день. Но все было так вкусно, что она моментально уплела весь завтрак.

— Не раскормите меня, Зила, — шутливо пригрозила она экономке.

— Учтите, я привыкла кормить мужчин. Эти мальчишки лопают как лошади.

Эшли со свойственной ей прямотой попросила рассказать ей о семье О'Мэлли. Есть ли у Лоренса жена, она не поинтересовалась. Какое ей, в конце концов, до этого дело! Дети и пейзажи — вот единственное, что займет на это лето все ее мысли. К тому же выглядит он так независимо, что наверняка не женат.

— А родители мальчиков появятся здесь хоть раз за лето? Наверное, заказ делала миссис О'Мэлли? По правде говоря, я до сих пор не знаю, на кого буду работать.

— Заказ сделали вместе мать и отец, Глория и Джералд О'Мэлли. Мистер Лоренс — брат мистера Джералда. Мистер и миссис О'Мэлли ездят куда-нибудь каждое лето, а этих чертенят оставляют на нас с мистером Лоренсом. Он-то приезжает на месяц-полтора отдохнуть, но сорванцами не тяготится. Он бы не стал возиться с ними, если бы не хотел. Не такой уж он покладистый, как кажется на первый взгляд.

Покладистый? Может, они говорят о разных людях?

— Вы упоминали некую мисс Кларк. — Может, теперь все прояснится и станет на свои места.

— Это сестра миссис Глории, мисс Кэтрин. — Зила бросила лепешку теста на посыпанную мукой доску и откинула со лба прядь седых волос. — Она появится здесь со дня на день. Когда мистер Лоренс приезжает сюда, она даром времени не теряет.

Эшли озадаченно сдвинула брови. Дело принимает сложный оборот. Она готова держать пари, что Кэтрин интересуется дядей племянников куда больше, чем ими самими. Почти тотчас же ей пришла в голову и другая мысль: как отнесется Кэтрин к ней, все-таки она, Эшли, пробудет здесь все лето. Похоже, тут ее ждет много занятного. На весь сезон хватит: от ознакомления с обстановкой и предварительных набросков до эскизов гуашью и окончательной работы маслом.

Она отщипнула кусочек теста и задумчиво прожевала.

— Вы не знаете, какую комнату мне отведут под студию?

Конечно, в основном она будет писать на природе, но и в студии предстоит поработать немало.

— Пойдете вот так, направо, — указала Зила испачканным в муке пальцем, — это будет последняя дверь. Коннор убрал оттуда кровать, переставил ее в подсобку, поскольку мы планировали устроить вас рядом с комнатой мистера Лоренса. Но ее можно предоставить мисс Кларк, когда она пожалует. — Серые глаза Зилы лукаво заблестели, и Эшли поняла, что она не такая уж недалекая и простодушная, как кажется на первый взгляд. — Ничего страшного, обоснуетесь в ее комнате. Поверьте, она не станет возражать.

— Кстати, мой отец Чарлз Мортимер тоже портретист. Вы, наверное, ожидали его вместо меня. Но он живет далеко отсюда. Нас то и дело путают из-за фамилии, но по манере мы совершенно разные. Чарлз пишет в основном боссов типа председателя правления или президента банка, почти всегда в парадных мантиях с бриллиантами. А моя специализация — детские портреты.

— Да мне-то все равно. Это миссис Глория каждое лето придумывает что-нибудь эдакое. В прошлом году, например, ей пришло в голову научить мальчиков выживанию в трудных условиях. Но, слава богу, мистер Лоренс положил этому конец. Сказал, что сам обучит их всем этим выживаниям и незачем им плавать по реке в пластиковых пакетах.

Где-то хлопнула дверь.

— А вот он и сам. Сказал, что покажет вам окрестности.

Вошел Лоренс О'Мэлли. Сегодня на нем были брюки защитного цвета и другая хлопковая рубашка, тоже выгоревшая; широкие плечи, казалось, вот-вот разорвут ворот. Он задорно ухмыльнулся, плюхнулся на стул рядом с Эшли, налил себе чашку и подлил ей.

— Ну что, осмотрите студию? Давайте выясним, подходит ли вам ее расположение для освещения с севера. Если что не так, стоит вам только намекнуть — и мы мигом подыщем что-нибудь получше.

— Спасибо. Я уверена, что вы все выбрали правильно. Вообще-то я пишу на природе, как только завершаю предварительную работу. Я не привередлива, просто освещение с севера удобнее. Неприятно, когда начинаешь работу с утра. А к полудню освещение уже совсем под другим углом.

Вдруг она заволновалась: а что, если О'Мэлли хотят изобразить детей в стандартной, школьной обстановке — книжный шкаф, любимый щенок, серьезное личико?

— Да, вы же не посмотрели мои работы, мистер О'Мэлли. Если вы ожидаете портреты в духе моего отца, то наверняка мой стиль вам будет не по вкусу.

Лоренс игриво прищурился и расплылся в ослепительной улыбке.

— О, в этом отношении можете не волноваться. Мне нравится ваш стиль. Он мне очень по вкусу, — сказал он ласково и многозначительно.

Зила покачала головой и прищелкнула языком. Эшли помрачнела.

— Мистер О'Мэлли, если вам угодно…