Герой не нашего времени. Эпизод II Полковников Дмитрий
— Англия нас предаст? — вырвалось у Новицкого.
— Аккуратнее выбирайте слова. Страна, которую вы назвали лишь маленькое государство с огромным чувством собственного величия! А у Британской империи, над которой не заходит солнце, всегда есть определенные интересы. Ее судьба решится в России. На континенте больше не осталось сил, способных остановить вермахт. И не надо скрипеть зубами. Лучше хмурое лицо друга, чем улыбка врага.
«A friend's frown is better than a foe's smile», машинально перевел Новицкий и поджал губы. Нельзя же быть настолько циничным.
— Не обижайтесь, поручик. «Германизация», «украинизация», «полонизация» хороша для туземцев, живущих где-то далеко. Обыватель, читая газеты, обязан восхищаться солдатами, наконец-то научившими дикарей пользоваться зубной щеткой. А что, правда, что вы считали белорусов в Войске Польском солдатами второго сорта?
— То наша проблема! — поручик выдал вековой убийственный аргумент.
— От можа до можа? Как эти? — Ненашев щелкнул каблуками, поднял правую руку вверх с распрямленной ладонью под выверенным углом в сорок пять градусов. Сокрушенно посмотрел и пробормотал «Mit Adolf Hitler in ein neues Europa!»[430] Затем брезгливо стряхнул, иронично посмотрел на поручика.
— Что вы себе позволяете?
— Да нет, все гадаю, почему вас там нет.
Поручик сжал губы, вспоминая, как по Варшаве ходили длинные колонны люди с плакатами Морской колониальной лиги «Почему нас там нет?», требуя доли в африканских колониях у Англии, Франции и Португалии[431]. Как им хотелось дешевого сырья и слуг с далекого континента.
А Саша наугад открыл ящик с выстрелом и помрачнел.
Следственная группа, в которую входил майор Панов, загрузившись в БТР, выехала на место происшествия. Подрыв группы инженерной разведки. Пять «двухсотых», двух из которых пришлось собирать почти в ведро.
Результат работы «бомбы» из 152-мм осколочно-фугасного снаряда. Взрыватель искали долго, пока не нашли на дереве кусок полиэтилена вместе с остатками электроники. Заряд находился в луже, а обычная пластиковая бутылка обеспечивала герметичность подрывного механизма, не мешая прохождению радиоволн.
Вот такой боеприпас рассматривал Максим.
— Пан Александр, представьте, что будет, если такая штука взорвется на спиртозаводе в Бресте?
— Решились на диверсию против Советов?
— Зачем другим оккупантам пить вашу водку?
— Неужели узнали дату?
— Даже время. Двадцать второго, три пятнадцать по берлинскому времени.
— Три часа пятнадцать минут? — Новицкого поразила не дата, а точность, вплоть до минуты.
— Что вас удивляет? Хотите пари?
Поляк просветлел и улыбнулся, вот оно!
Событие, которое униженная Речь Посполитая ждет почти два года. Две главные силы зла сойдутся в смертельной битве, истребят друг друга, а они потом…
— Еще одна новость, — «Арнимов» демонстративно зевнул. — В час ночи ОГПУ отправит последний эшелон в Сибирь. Конвой тридцать человек[432].
— Но там почти нет поляков! — возразил пан Александр, понимая, к чему клонит Ненашев.
— Да, в вагонах будут еще евреи, белорусы. Все, кто признан неблагонадежным. В случае успеха о вас, как об истинных освободителях от ига большевизма будут говорить примерно год.
— Почему год?
— Сначала немцы, исполнят вашу голубую мечту: отомстят евреям за поддержку большевиков. Постепенно убьют всех: мужчины, женщины, дети. Зачем вам жалеть жидов? Потом начнется «ассимиляция» белорусов и «украинизация» поляков. Все будут слишком заняты и сердиты друг на друга.
Саша знал, что на самом деле не так. Хуже. Это потом демократический президент Польши заявит, что больше нельзя, как страус прятать голову в песок. Там под тонким слоем пыли бетонный пол.
Чуть ушла сильная власть, так начали на местах решать национальный вопрос «патриоты» с дубьем. Да так, что даже у евреев вырывался невольный, но искренней вопль облегчения, когда застучал на дороге кованый сапог немецкого солдата[433]. Тогда их уже нельзя будет запросто убивать на улицах.
А что? В местечке Едвабне Белостокской области объединенный общей идеей коллектив граждан европейской национальности инициативно скинулся на керосин и сам загнал жидов в сарай. Они даже пальцем не позволили никому тронуть своих евреев. Немцы все равно их убьют, так не пропадать же добру.
Славные, милые и добрые соседи.
Национализм, впавший в крайность. Все, что живет рядом, выглядит и говорит иначе, следует искоренить, желательно без пролития крови. Крики не в счет. Убивать «иных» приятно и выгодно – остаются вещи, освобождаются дома и квартиры.
Максим поморщился, вспоминая Баку.
Видела бы та скотина с пятном, одевшая на социализм «человеческое лицо» настоящее народное «волеизъявление». Как много дала перестройка армянскому и азербайджанскому народу. Под гнетом царизма, сталинской диктатуры и в удушливом застое они не могли и мечтать об освободительной борьбе друг против друга[434].
«Дьявол!», — задышал носом Новицкий.
— Держите крепче, а то взорвется, — буркнул капитан, сунув в руки поляка снаряд.
Пан Александр согнулся. Комплекция и возраст дали о себе знать. Да и неудобно долго держать в руках груз весом в сорок с лишним килограмм. Он круглый, сколький от масла и без ручек. Максим тут же подхватил чушку обратно.
— Не удержали? Не удержите и ситуацию. Сообщу еще одну плохую новость. Немцы не врут, что вернут собственность владельцам. Но когда все заработает и наладятся поставки вермахту, их попросят, отправив в концлагерь.
— Вам это сказал тот пожилой немец? — перебил его Новицкий.
— Да какая разница, — Ненашев вздохнул.
Пойдет так дальше, станет барон в истории «настоящим» антифашистом. Но почетную должность героя «прибалтийского» сопротивления уже заработал честно.
— А вы знаете человека, предупредившего жителей, что их деревню большевики могут сжечь?
Капитан пожал плечами. Знать метеосводку в воскресенье двадцать второго июня его обязанность, как артиллериста. А остальное… Скажем так, минимизация ущерба – он же тут Максим. Но получается, что информаторы у пана поручика неплохие.
— Почему? Неужели вы не боитесь?
— Я работаю над вашей репутацией!
И что? Из множества зол, выбрать одно, меньшее. Так какое оно меньшее?
Советским партизанам нет, и не будет здесь массовой поддержки в сорок первом году. И во множестве мест Западной Белоруссии.
Пусть лучше какая-то власть, чем кровавая вакханалия. Любой заслон от тех, кто пер в Полесье с Западной Украины. Впрочем, Армия Крайова давно начала беспокоиться и принимать меры. Фашистов встретят милые граждане Второй Речи Посполитой с хорошим знанием немецкого языка и займут большинство мест в оккупационной администрации.
Многих в 43-м постреляет гестапо, вскрыв польское подполье, нельзя притворяться вечно.
Максим помолчал, потом глухо и спокойно выдал:
— Знаете, пан поручик, в криминальной полиции Варшавы служат две очаровательные немецкие барышни. Милые существа, мухи не обидят. Так вот, когда на улицах убивают их соотечественников, они, наугад, из картотеки достают и тасуют картонки, кто станет заложником и умрет[435]. Забавно?
— Прекратите, Арнимов! — задохнулся от ярости Новицкий.
— Что, не верите? Назвать имя? И чего вы взъярились, девочки никого не убили, а как могут, так и развлекаются в скучном офисе. Кстати, одна из них, просто дьявол в постели. Может, познакомить?
«Сатана там правит бал», задумчиво просвистел Панов. Да, явно не укладывался его Ненашев в штамп привычного попаданца. Как змей-искуситель… Угу, но помни, Панов, каждому Ахиллесу – свою пятку.
Поручик, услышав знакомую мелодию, ненадолго ушел в молчаливую паузу, а потом глухо спросил:
— Помните, вы называли фамилию Гапке?
— Конечно.
— Он теперь мертв, — зло выдохнул Новицкий.
Ненашев спокойно посмотрел в ответ и протянул ему руку. Другом ему поляк не стал, но колеса в голове поручика хотя бы заскрипели.
Глава двадцать первая или «гамбит Кукуева» (17 июня 1941 года, вторник)
Вернувшись из города, Суворов возмущенно выдал комбату новость: местные перестали принимать советские деньги. Однако сшить новую шинель Владимиру согласились быстро и без предоплаты. Забирайте, молодой человек, прекрасную вещь! Десять дней, которые потрясут ваш гардероб!
Ну что же. Скидки, скидки, и еще раз скидки! Июнь заканчивается, как сезон предвоенных распродаж. Мертвецам вещи не нужны, а портному хороший материал пригодится…
Все по-житейски. Сегодня одна власть в городе, завтра другая. Не первый раз. Флаги в городе за четверть века меняли четыре раза, теперь следовал пятый, и местная публика делала очередной маленький гешефт.
В том, что Советы уберутся отсюда, никто не сомневался.
Пожалуй, надо запускать ответный слух, точнее правду. Десятка при немцах сойдет за рейхсмарку. Такой курс установили немцы, еще не начав войну. А если еще надоумить здешнюю братву грабить караваны? Тьфу, сберкассы.
И зачем птицам деньги? Точнее, германским орлам.
Шутка, но и реальные дела. Выпущенные Гознаком, бумаги вермахт, не боясь инфляции, вливал в экономику оккупационных зон. А если по-простому, применительно к военным делам, за доставшиеся даром бумажки вербовали для разведки агентов и платили жалованье предателям на местах.
Водяные знаки с портретами Ленина немцы прагматично использовали как оружие. Любые купюры никогда не пахнут. Все финансы должны работать на войну.
А город он сегодня посетит.
Неофициальный визит приурочен к грандиозному событию: очередная перегрузка оборудования в советский эшелон. Точь-в-точь поступали и немцы на станции Тересполь. Дешево, сердито и практично. Подвижной состав быстро возвращался владельцам.
Вот и думай, где прикрутили второе дно к вагонам и почему воскресный день объявили рабочим, а не выходным. В воскресенье Буг пересекали одни пассажирские поезда.
Прибыв в штаб погранотряда, капитан удовлетворенно прошел мимо запертого и опечатанного кабинет Ковалева. Таки решил уехать. Ну, тем лучше и безопаснее для майора, сдавшего документы из сейфа в секретную часть. Лучше они сгорят там, и пусть пока рулят другие, более решительные люди.
Он зашел в кабинет Елизарова, побарабанил пальцами по сейфу и взвесил на руке стоявшую рядом канистру. Далее скептически похмыкал над чемоданом, а потом нагло уселся перед пограничником.
— Думаешь уйти с картотекой? И остальное сжечь?
— А что мне еще делать, — зло ответил пограничник. Капитан все понял, что вызвало раздражение. Он сам себе верил и не верил.
— Да, ты прав. Но лучше бы до выходных в управление отправил. Когда немцы брали города у поляков, особые ребята шерстили архивы их разведки и контрразведки.
— Не учи ученого, — улыбнулся Михаил. — Давай, переодевайся быстрее.
— Щас, погоди – превратившись в сержанта с зелеными петлицами, Максим посыпал голову антрацитом и вычесал его на газету. Затем щедро намазал руки осевым маслом и вытер их полотенцем.
Новый аромат и новое путешествие. Так, вроде, в рекламе?
— Ну как?
Елизаров принюхался.
— Настоящий смазчик. Ветошь не забудь в карман положить. Одно разорение от тебя и перевод обмундирования, — авантюра ему не нравилась. Не верилось в удачный «налет» на штаб сорок второй стрелковой дивизии.
Панов улыбнулся. Если получится, то на разных исторических, или около того форумах, еще интенсивнее начнут искать директиву о приведении войск в боевую готовность.
То, что была, и ежику понятно. Какие доказательства? Да мы все мамой клянемся! Даже точная дата есть, где-то между двенадцатым и восемнадцатым числом, но не позднее девятнадцатого. Всех больших начальников предупредили задним, устным или иным способом. А они довели ее лишь до избранных!
Вот и собрались два ежа, одетые в форму погранвойск, внедрять в жизнь гипотезу конспирологов, тоже действуя извращенным способом.
Генерал-майор Иван Азаренко[436] закрыл совещание и остался один в кабинете.
Последний доклад разведки подробно указывал, что на другом берегу сосредоточено несколько пехотных дивизий немцев, танковые полки и артиллерия. Там же указывалось – немецкие госпитали ждут скоро много раненых[437].
Он трижды предлагал вывести свою дивизию из Бреста, но неизменно получал отказ. Не разрешили даже разместить батальоны в летнем лагере рядом с городом – «не паникуй, тебе дадут время поднять дивизию». И еще, палатки отпущены не будут.
Сорок вторая, из боевого соединения, постепенно превращалась в строительную часть. По батальону от полка постоянно что-то копали на рубежах рядом с городом.
Начальник штаба армии вроде как его поддерживал, но уходил в тень, когда вопрос ставили конкретно. Азаренко понимал полковника Санталова. Не хочет ссориться. Старый командарм не сошелся с командующим округом характером и мигом вылетел учить китайских товарищей.
Новый командующий армией – метеор карьерного фронта, оставил сослуживцев далеко позади[438]. Коборков три года назад командовал дивизией, а через два – уже корпусом, а с конца прошлого года – четвертой армией. Правда, командарм во всем полагался на руководство, часто перезванивая в округ – уточнял свои решения. Но затем педантично исполнял приказы и не терпел возражений.
Любовью командующего округа, бывшего недавно начальником автобронетанкового управления, оставались мехкорпуса. Танкистов он понимал и старался делать все, в том числе и для их комфорта. Новая, 205-я моторизованная дивизия, выгнала полки генерал-майора из городка Березы-Картузская прямо на границу.
— Товарищ генерал-майор, к вам из Брестского погранотряда капитан Елизаров с каким-то сержантом.
— Что им надо, — недовольно буркнул генерал. Он в своем праве. Пограничники проходят по другому ведомству, но, в случае войны, переходили в прямое подчинение армии. Комдив сорок второй считал, что в военном отношении они особой силы не представляют. Но для охраны тыла годились…
— Заместитель начальника отряда по разведке. Просит две минуты, — ну, что же, разведчика следовало выслушать. Что-то особое, если решил доложить лично, действуя через голову своих и его начальников.
— Пусть войдут.
Сержанта пытались было не пустить, но пристегнутый к его руке портфель с важными документами, которые ни на секунду нельзя отставить без присмотра, заставил дежурного отступить.
Панов знал, к кому обращаться[439].
Азаренко воевал против Франко, год комендантствовал в Карельском УРе. Дивизию формировал лично из своих пулеметно-артиллерийских батальонов.
Но насчет характера генерала Саша не обольщался.
Настоящий казак, взрывной, импульсивный, жестокий, храбрый настолько, что черт не страшен. Четыре Георгиевских креста за два года боев с кайзером, два ордена Красного Знамени. Один, за гражданскую войну, второй за финнов.
И какого хрена его в сорок четвертом понесло наводить ту проклятую пушку? Адреналина не хватало? И так было все: расстрельный приговор, тяжелые раны и контузии. Что хотел доказать?
Неужели из-за того, что родной сын отрекся от него перед строем, говоря казенные слова про изменников, врагов народа?
Говорить с ним тяжелее, чем с Михаилом. Тут надо без намеков. Логически разумные, почти философские построения, тоже идут лесом. Надо жестоко дать информацию, но не перегнуть и не навредить. Комбат решил играть на самолюбии. Пусть у генерала на висках и седина, но она Панову и в тридцать три не мешала злиться на себя по делу. Он надеялся, что опыт войны с финнами Азаренко чему-то научил.
Елизаров замысел не одобрял. А если бы знал, что генерал и его лучший командир полка Казанцев, находятся в оперативной разработке сотрудников 3-го отдела, как «распространители антисоветских пораженческих настроений», то послал бы Ненашева далеко и надолго.
К удивлению Азаренко, первым начал сержант. По-немецки, а Елизаров принялся переводить.
— Товарищ генерал, точно ли идут у вас часы полковника Хуана Модеста?
Михаил вспомнил, как красиво барабанил пальцами по ножу капитан. «По-испански», значит. Вот где, оказывается, находился твой «консервный завод». И по годам все верно. Ну-ну!
Азаренко изумленно привстал, пристально глядя в глаза «сержанта». Нет, он его не знает и видит первый раз. Провокатор? И еще, чем же таким знакомым от него пахнет?
— Он просит показать часы.
— Это невозможно, они в Москве.
— Тогда он хочет услышать подробное описание, или мы уйдем.
Азаренко усмехнулся. Ага, щас!
Стоит ему поднять трубку, и на ребят из НКВД найдется управа из особого отдела дивизии. Максим улыбнулся в ответ, открыл портфель и показал генералу содержимое – толовые шашки, сверху граната с характерной длинной ручкой.
Он знал, что Модеста выжил. Упертый испанец, не зря они тогда так сошлись друг с другом[440]. Но действия Максима – чистая и просчитанная импровизация. Для пущего драматизма Панов себя накачивал, впадая в контролируемую истерику.
Жить с мыслью, что ничего нельзя изменить невыносимо! Все его поступки бессмысленны! Даже малую часть истории никогда не изменить. Его лишили всего – семьи, друзей! Что он здесь забыл? Вот и причина – наконец увидеть, что там, за кромкой. Будущее он и так знает! Батальон и без него придержит на пару часов немцев у границы. Если время не имеет обратного хода, то пусть безвозвратно остановится! Лицо его скривилось. Он все пережил. Даже смерть. Так-так, а ну, Саша, приостановись!
Генерал посмотрел на «сержанта». Тот хоронил себя на глазах. Не шутит, и плевать ему даже на капитана, в ужасе смотревшего на спутника. Граната настоящая. Из рукоятки выпал белый фарфоровый шарик на шелковом шнурке. Отчаянный. Значит, не врет. Это не провокация. И запах, исходящий от спутника разведчика, он узнал. Пахло железной дорогой. Прибыл в Брест машинистом или смазчиком. Да, как раз в эти часы разгружают немецкий эшелон.
Азаренко медленно и осторожно вновь поднял трубку телефона и спокойно произнес.
— Принесете нам чаю, — пограничник показал ему два пальца. — Нет, на двоих.
«Угу, а этому немецкому гаду кофе», — подумалось Ненашеву. Нет, не та ситуация, да и нет здесь хорошего напитка. Вернулась возможность шутить. Значит, он опять полностью контролирует свое поведение.
Генерал старательно, не сбиваясь, описал, как выглядит подарок испанского друга. «Немец» после перевода выдохнул и облегченно кивнув, понятно произнеся «Рот-фронт. Интербригаден. Эрбо»[441] и еще что-то.
— Он никогда не видел часов, но знает о вашей дружбе.
«Ну что же, — подумал Азаренко, — хотя бы честно. Мы проверили друг друга».
— Я готов его выслушать.
— Он говорит, разговор будет недолгим. Мало времени, и деликатных выражений товарищ э-э-э… Хаген выбирать не станет.
Ой, как сверкнул на него глазом Максим. Ничего-ничего, не только тебе издеваться. Другим тоже хочется. Однако дальше Елизаров занимался исключительно переводом, услышав в конце звук сломанного карандаша. Еще бы, Азаренко просто был обязан придушить «немца». Ненашев в своем репертуаре, но в переводе с «хохдойче» на литературный русский.
Ненашев и Елизаров о совместном визите никогда не вспоминали. И документов не осталось. А журнал на проходной сгорел во время неудачного нападения на пустой штаб дивизии местных польских партизан-диверсантов.
Последующее обсуждение свелось к паре недокументированных фраз.
— Ты кем в Испании воевал? Если можешь говорить, скажи, как-то уважительно спросил пограничник. На искренний ответ Михаил не надеялся. И так понятно. У Ненашева знаний на ромб[442]. Если не так, то две-три шпалы в петлицы добавить стоило.
Елизаров ждал ехидной реакции, и она последовала.
— Могу, конечно. Только я там не воевал. Отдыхал рядом с Мадридом вместе с семьей три года назад.
«Ну вот, опять он за свое», — покачал головой Михаил, но не обиделся.
Урок он усвоил, осознав, какую важную роль пришлось играть в учиненном спектакле. Паузы во время перевода давали Ненашеву драгоценные минуты обдумывать каждое слово. А еще, комдив – человек крутой. В эти моменты генерал немного остывал, сердясь на «неправильный» перевод и тупость «немца». Градус напряженности во время беседы повышался плавно, не переходя в притуп начальственного гнева. В довесок, огромную роль играл расчетливо выбранный запах железной дороги, исходящий от артиллериста.
Ненашев будто гору сбросил с плеч.
Нет-нет, капитан не изменил ход войны. Сражение за Брест Красная Армия проиграла еще дней десять назад. Только в фантастике дивизии тушканчиками прыгают с места на место, держа в лапках многотонные материальные запасы.
Хотя нет, он не прав!
Именно так в начале войны планировали контрудары, не думая ни о времени, ни о пространстве. Какая, к черту, логистика! Штабы рисовали красивые стрелочки на карте, а дивизии били врага не кулаком, а растопыренными пальцами, вступая в бой по частям.
Здесь случай тяжелый. Концентрированного удара немцев не выдержит и пара современных мотострелковых бригад. Сценарий гарантировал гибель и им. Положат немало врага, но целиком на группировку боезапаса не хватит. «И выучки», — подсказал голос изнутри, знавший, как готовили к войне войска перед наведением конституционного порядка.
Для тех, кто в крепости, он сделал все что мог, показав генералу возможность потрепыхаться. Но не все полки стояли в цитадели. Сорок вторая дивизия первого формирования окончательно сгинет в «киевском котле». А другая дивизия, шестая орловско-хинганская, закончит войну в августе сорок пятого. История могла повториться спустя много лет.
Восьмое августа две тысячи восьмого года. Грузины бьют по Цхинвалу. Миротворцы несут потери. Начальник Генштаба никак не может принять решение, все уточняя масштаб применения войск. Хотя четкие и недвусмысленные указания главнокомандующий ему дал. Рокский тоннель, те же ворота крепости, если запрут – всему хана.
Первую директиву не поняли, пришлось вдогонку давать вторую. Управление войсками в первый день потеряно… из-за переезда главного оперативного управления в новое здание. Связи почти нет, в ход идут сотовые телефоны: что там происходит, какая обстановка?
Но нашлись те, кто в хаосе неразберихи взяли на себя ответственность. Урок сорок первого навсегда усвоен.
Попасть в штаб погранотряда без приключений не получилось.
Хотя, какое приключение? Эпизод. Пустяк. Нелепая мелочь.
Внутри пивного заведения хлестнули несколько выстрелов. Дежуривший рядом патруль бросился в дверь. Но выстрелы прозвучали опять. Стекло витрины со звоном осыпалось. Оттуда неуверенной походкой вышел человек, скривившись и прижимая руки к боку. Он посмотрел на Максима невидящими, полными ужаса и боли глазами, а потом осел на мостовую.
Ненашев дернулся, увидев наяву, почему вечером двадцать первого командиры шли ночевать в город без оружия.
Елизаров еле удержал за рукав своего «сержанта».
— Не лезь, разберутся.
Патруль вытаскивал из кабака не вполне трезвого лейтенанта. Из разбитой губы парня текла кровь, кобура расстегнута и откровенно пуста. Минут через пять подъехала скорая помощь. Неизвестного штатского уложили на носилки, закрыв простыней[443].
— Пошли, — зло сказала Михаил.
Разборки с местными, часто сильно обиженными на новую власть, доходили до драк. Особенно, когда стороны разогревались пивом и тем, что покрепче.
В один день терпение командования лопнуло, и у дверей заведений выставили патрули. Слишком злачные точки хотели прикрыть, но – не спорить же со всем Наркоматом торговли.
Черт, отбирать сюда кадры надо тщательнее и хорошо инструктировать заранее. Пусть город советский, но не совсем забыл старую жизнь. Меньше двух лет, как сюда пришла Красная Армия. Не всех врагов, их пособников, вычистили отсюда. Да и выпивая, тоже надо контролировать свою речь, а то так прямо и плодят несдержанные люди противников нашей власти.
— И часто у вас? — спросил Максим.
— Не у нас, — зло ответил Елизаров, — а у вас!
Хотя, что он взъелся на капитана? И у них есть люди, увлекающиеся шестидесятипроцентной водкой. Но как вовремя Тимошенко закрутил армейцам гайки! Разведчик еще застал времена, когда устраивали призовые гонки на извозчиках. Тот, кто быстрее домчит веселого в дым командира от ресторана до полка, и получит приз[444].
Михаил подозрительно покосился на Ненашева, вспоминая причину его увольнения. Что ж он тут не загулял? По мнению органов, пьяница не мог быть шпионом. А этот стал разведчиком. Случай сам себе устроил, или, может, помог кто?
Будущий генерал-полковник не оставил никаких воспоминаний о неожиданном визите[445]. Лишь одна строчка, но и та не содержала намеков: «мы находились в тесном контакте с пограничниками и враг не смог застать нас врасплох». Наверное, горько было вспоминать потери. А имена тех, кто остался их прикрывать в цитадели, выбиты на гранитных плитах, рядом с титановым шпилем-штыком, устремленным в небо.
Азаренко тогда перестал доверять указаниям сверху. Нет, игнорировать он их не мог. Сначала возник гнев. Потом расчетливая ярость, что заставляла полагаться на интуицию и расчет. Будто вновь он на Первой мировой.
Пограничник, рискуя собственной жизнью, привел человека, сообщения которого считали дезинформацией. И все странным образом совпадало с его личным мнением и доводами для начальства. Комдив принципиально не менял позиции с мая месяца, когда, оправившись после ранения, он вновь начал командовать родной дивизией.
Проклятый немец. Интернационалист хренов! Неужели там и антифашисты такие? А как он оценил подготовку его командиров! Ниже битых германцами французов и поляков!
Злая пощечина. И про него сказал «несмотря на распоряжения вашего командования у любого командира дивизии, имеющего хоть что-то в голове, найдутся причины держать батальоны вне цитадели». И еще: «если крепость нельзя быстро покинуть, то немецкий командир начал бы оборонятся, постепенно отводя войска».
Карандаш тогда сломался в руке Азаренко. Будто он этого не делает!
Если бы собеседник не воевал рядом с его другом, и не рисковал собственной головой, он бы… Кадык генерала дернулся, качая в пищевод новый глоток воды из стакана. Руки все равно продолжали дрожать. Да, его предупреждали, что выражений выбирать не будут.
Нет, правильно он сказал. Если нельзя быстро выйти из крепости, надо на время стать ее гарнизоном. По тревоге укрыть бойцов в подвалах. Выбрасывать не роту, а батальон с артиллерией и минометами на валы, и держать ворота. Надо поговорить с полковником Шатко, командиром шестой орловской. В их власти усилить гарнизоны в форте Берг и пятом форте. Добавить туда полевую артиллерию. А может еще… Мысли в голове роились. Формально, он ничего никуда не выводит, но готовится к самому худшему варианту.
Подумалось, как хитер командир семьдесят пятой стрелковой дивизии, выбив разрешение выводить на строительство оборонительных рубежей не один, а целых два стрелковых батальона от каждого полка. Да, оторвал бойцов от боевой подготовки, но держал красноармейцев прямо на позициях[446].
Ох, как красиво все предусмотрели немцы!
Но знание плана у противника только половина дела. Как расставить свои войска еще четверть. Надо еще знать, когда вермахту отдадут приказ. А могут и не отдать! Все решают политики.
Говоря так, немец заслужил еще больше доверия. Он военный человек. Потом гость расписал схему артподготовки строго по минутам.
Пугающая неизвестность. Азаренко изо всех сил стукнул кулаком по столу, но не почувствовал боли. Нужна постоянная связь с пограничниками! Если вытащили такого кадра из-за границы, то должны знать: подними он бойцов по ложной тревоге, у дивизии сменится командир.
А как он жалел о демобилизованных бойцах, прошедших вместе с ним финскую компанию. В тех ребятах Азаренко был уверен. Комдив сам поднимал их в атаку.
Кто против них – сколоченные и обученные части. Немецкие солдаты, которых два года не распускали по домам. А у него? В последнем пополнении красноармейцы из Казахстана и Средней Азии. Многие лишь недавно выучили пару слов по-русски. В их отваге он, может, и не сомневается, но боевая выучка…
Генерал досадливо покачал головой.
Максим о национальном вопросе деликатно промолчал.
И немцы имели сложности с солдатами из Эльзаса и Лотарингии. Далее – фольксдойче из Силезии. Ох, как подловил их Алоизыч, или высылка в генерал-губернаторство, или подданство. Второе казалось меньшим злом… и – здравствуй, армия! Но служили хорошо, попав под декрет Гитлера сентября тридцать девятого года. Воюющая Германия немедленно гарантировала солдатам социальный пакет и кучу благ семьям.
Панов подумал, что если выживет, то обязательно начнет хлопотать о наискорейшем издании военного русско-таджикского и русско-казахского словаря. Зачем мучаться до сорок второго года?[447]
А вот затею немцев под Бяла-Подляской, что обнесли колючей проволокой шесть квадратных километров в чистом поле, Ненашев обрисовал предельно цинично. Заодно намекнув, что генералам и офицерам предоставят особые условия.
Вермахт четко делит унтерменшей на окончательное «быдло», и «пригодное к делу быдло», само способное управляться с их славянскими рабами.
Глава двадцать вторая или «если б видел нашу выправку Суворов».(18 июня 1941 года, среда)
На восемнадцатое число Ненашеву назначили проверку. Пусть покажет, чему научил бойцов за две недели. Была и другая причина. Штаб укрепрайона переезжал в городок Высокое, что в двадцати пяти километрах севернее Брест-Литовска.
Ненашев и там побывал, преследуя свои меркантильные цели. Интересовал капитана склад амуниции и взрывчатых веществ на станции Черемха. Начальника центральной инженерно-материальной базы Панов знал заочно, по оставленным им же мемуарам[448]. Жаль, не выдержит плена, и через три года станет по ту сторону баррикад. Но есть у него пока подход к тому военинженеру 3-го ранга.
Кроме взрывчатки в там нашелся запас пиротехники, позволявший капитану наглядно продемонстрировать начальству служебное рвение. А если коротко, заняться «показухой».
Ненашев задумал «штурм линии Маннергейма» наоборот. Красивый, даже для искушенной публики, «балет» в сочетании с гремящими взрывпакетами, дымом и стрельбой холостыми. Чистый, профессиональный пиар. Траву в зеленый цвет ему красить нечем, да и незачем.
Полковник Реута только покачал головой, но Пазырев на рабочем совещании «программу» утвердил, надеясь потом похвастаться перед командармом. Стремительную атаку танков укрепрайон, разумеется, показать не мог, а вот так уверенно заявить о себе – немалый шанс добиться положительного мнения руководства.
Ну, что ж! В назначенный час, на артиллерийском полигоне южнее Бреста, в урочище Выдмы Лисьи, все нужное красиво взрывалось, горело и дымило. Штурмовые группы шли шаг за шагом к победе, осаждая два фанерных дота. Но взять их нападавшим так и не удалось – гарнизоны постоянно приходили друг другу на помощь, демонстрируя неплохую взаимовыручку…
Затем поехали смотреть лагерь батальона. Везде порядок, все по линейке, посыпано, покрашено, побелено, выкорчевано или окончательно вырублено под самый корень. Вечно неряшливые бойцы засунуты в самый дальний дот.
Остальные или не попадаются начальству на глаза, или имеют «вид лихой и придурковатый».
Ненашев накануне специально скорчил перед строем соответствующую рожу, вызывая у батальона слезы и колики в животе. Как можно выжить в армии без чувства юмора, Панов не представлял. Теперь высокая комиссия удивлялась, насколько им рады. Личный состав, вспоминая вечернее построение, скрывая смешки, излучал улыбки.
Начальник штаба батальона неожиданно оценил гениальность мысли командира, поставившего лагерь рядом с саперами. Контраст очень усилил положительное впечатление.
Наглядной агитации хоть и немного, но выполнены плакаты на недосягаемом уровне, чему теперь порадовался Печиженко. Чего только стоят лозунги, выполненные большими буквами на кумаче. Рекомендованные здесь и те, висевшие до перестройки в каждой ротной ленинской комнате, бьющие прямо в сердце и зовущие на подвиг «Решения XVIII съезда в жизнь!» и «Слава ВКП(б)!». При виде их Пазырев поморщился: комбат немного перегибает, но в целом верно.
Баня привела полкового комиссара в полный восторг. Вот как надо решать проблемы!
Столовая и медпункт батальона вызвали редкие замечания, но в целом понравились. Повариха приготовила обед и испарилась, понимая и торжественность момента, и не желая подвести капитана.
Ненашев слышал восторженные возгласы и грустно улыбался. Жаль вложенного труда в столь великолепную цель для немецкой артиллерии[449]. Но сделал все правильно и для людей. Мерзости, описанной Астафьевым в его «Проклятых и убитых» он допустить не должен.
То, что, не поднимая пыли, батальон прошел по маленькому плацу, заранее политому водой, открывая рот на рекомендованную бойцам ширину приклада, генерал тоже оценил. И песню проорали бодрую «Дальневосточная, опора прочная, Союз растет, растет, непобедим…».
«Эх, зря Иволгин ее выбрал», — подумал Панов. Вот возьмут «историки» запишут его часть батальоном из Владивостока, приехавшим с превентивной клизмой[450].
Несмотря на образцовый порядок, строевая выучка бойцов, мягко говоря, хромала. Это вслух отметил и сам Ненашев, пообещав за следующие десять дней подтянуть личный состав. Говорил он искренне, поскольку отрабатывались лишь особые строевые приемы: смена боевого порядка в поле.
Разумеется, дальше следовал гвоздь программы! Фуршет в отдельной палатке.
«Поляна» накрыта неплохая. Нет, внешне изысков не наблюдалось. Домашняя колбаса, сало, картошка, зеленый лук, хлеб. Классика любого застолья – соленые огурцы. И пара курочек, приготовленных по любимому рецепту Панова белорусской поварихой. К выставленной водке Ненашев добавил графин домашней клюквенной настойки и подаренный немцем французский коньяк.
В неформальной обстановке, на правах хозяина Максим, запустил конвейер, традиционно подняв первый бокал «за товарища Сталина» и по-простому закусив благородный напиток огурчиком.
Даже Пазырев не отказался, увидев французскую этикетку на бутылке. Капитан поймал задумчивый и мудрый взгляд Реуты. Мыслей полковника читать он не умел, а тот все прикидывал – скоро ли Ненашев займет его место.
Читать бесплатно другие книги:
