Необыкновенные приключения Карика и Вали Янг Ларри

Профессор провёл рукой по лысине и сказал чрезвычайно взволнованно:

— Итак, друзья мои, через минуту мы снова станем большими, настоящими людьми. Здесь, у стен этого ящика, кончается наше тяжёлое, опасное путешествие. Мы стоим на пороге большого мира. Но прежде чем покинуть этот малый мир, я хочу сказать вам несколько слов… Вы многое увидели за эти дни, но, если правду сказать, вы заглянули только в один из крошечных уголков малого мира. Вы прочитали только несколько строчек из толстой книги, которая называется «Природа». И эти строчки, я бы сказал, ещё далеко не самые интересные. В книге природы есть и другие страницы, от которых просто невозможно оторваться. Вы увидели пока лишь крошечный кусочек соседнего с нами мира… Он мал, он незаметен, этот мир. Мы часто не обращаем на него внимания. Мы плохо знаем его. А между тем это очень важная часть большого мира, в котором живём мы с вами. Его жизнь крепко связана с нашей жизнью… Во всяком случае, гораздо крепче, чем об этом думают многие. В этом малом мире есть и друзья наши, есть и враги. И тех, и других нам нужно знать.

— Ну, теперь-то мы уже знаем кое-что! — сказал важно Карик.

Профессор усмехнулся:

— Что ж, кое-что вы действительно узнали. Но совсем немного. А тот, кто знает немного, ничего не знает. Вот вы оба видели муху и дома, и здесь. И думаете, наверное, что вы её знаете. Да что тут знать? Как будто ничего особенного муха не представляет собою. А между тем эти самые мухи убили несколько сот лет назад в Европе двадцать четыре миллиона людей, то есть четвёртую часть всего населения старой Европы.

— Мухи? Не может быть! Как же это они?

— Очень просто! Разносили на щетинках по странам Европы «чёрную смерть», и люди…

— Какую «чёрную смерть»?

— Так называли когда-то бубонную чуму… Ничтожные, крошечные мухи могут убить людей больше, чем убивают во время войны пушки, танки и самолёты… Вот ты, — Иван Гермогенович положил руку на плечо Карика, — говоришь, что хочешь работать так, чтобы быть полезным людям. Конечно, любой труд человека приносит людям пользу. Одни строят города, другие воздвигают плотины, делают машины, выращивают хлеб, разводят домашних животных, водят корабли, добывают руду, лечат людей, сочиняют для них песни, пишут книги. А вот энтомологи охраняют богатства человека, его здоровье, а потому труд энтомолога так же полезен, как труд других людей. Мы с вами уже знаем, что насекомые переносят возбудителей таких болезней, как жёлтая лихорадка, малярия, чума, слоновая болезнь, все виды тифа, сонную болезнь и другие тяжёлые заболевания. А когда мы знаем, кто виновник заболеваний, — нам легче бороться с ними. Когда-то в нашей стране миллионы людей болели малярией и никто не знал, что эту болезнь разносит комар анофелес. А когда учёные узнали об этом, они нашли и способ борьбы с этим зловредным комаром.

— А почему нельзя уничтожить всех насекомых? — спросила Валя.

— Ну хотя бы потому, что среди насекомых немало и полезных. Вы знаете о пауках, муравьях, о наездниках, о тутовых шелкопрядах, которые не менее полезны человеку, чем пчелы. Но вам неизвестно ничего о других полезных насекомых, а их очень и очень много. Некоторые насекомые дают человеку мёд, воск, красители, другие идут в пищу. Так, например, на рынках Западной Африки бойко торгуют личинками пальмового долгоносика. Это африканский деликатес. Африканские мальчишки и девчонки объедаются крылатыми термитами, которые считаются одним из замечательных лакомств. В пустынях Синая люди и сейчас собирают, как манну небесную, сушёных червецов.

— Про саранчу вы говорили! — напомнила Валя.

— Едят и саранчу, — кивнул профессор. — Она собирается в самые крупные стаи. Более десяти миллиардов этих насекомых опускаются на поля, сады и плантации, и когда они поднимаются вверх — земля и деревья становятся оголёнными. Все колосья, листья, плоды саранча пожирает полностью. Весит такая стая тридцать — сорок миллионов тонн. Разорённые крестьяне говорят: «Ты, саранча, съела всё, что я посадил и посеял. И мне не остаётся ничего другого, как съесть тебя!» И они сушат, коптят саранчу, солят, чтобы не умереть от голода… Насекомых не только едят. Южноамериканские индейцы лечат раны муравьём эцитоном. Некоторые племена пустыни Калахари извлекают из жука диамфидия яд для стрел. Многие насекомые помогли инженерам открыть секреты воздухоплавания. Я говорю только о тех насекомых, которых знает наука. А знают учёные, как я уже говорил, меньше четвёртой части огромной рати насекомых. В этом мире так много ещё не открытого, что любой энтомолог может быть Колумбом-первооткрывателем и может принести людям огромную пользу. Вот вам один только пример. Двести лет назад один мексиканец переехал в Австралию и обзавёлся небольшим участком земли, где стал разводить овец. На память о своей родине переселенец прихватил с собою мексиканский кактус опунцию. И что же? Уже в конце прошлого века этот кактус так разросся, что вытеснил все растения на площади в двадцать миллионов гектаров. Там, где когда-то росла пшеница, торчали только безобразные мясистые колючки. Пробовали от него избавиться всеми способами, но безуспешно. И только в тысяча девятьсот двадцать пятом году учёный-энтомолог вернул крестьянам поля и пастбища, освободив их от кактуса. И знаете как? С помощью бабочки огнёвки. Гусеницы этой бабочки полностью уничтожили кактус, а закончив свою полезную работу, все погибли сами.

— Они могли питаться только кактусом?

— Вот именно! Кактусы были съедены, есть было больше нечего, и они умерли от голода. Но добрая память о них осталась в Австралии. За свою работу гусенице огнёвке благодарные австралийцы воздвигли памятник. И это пока единственный в мире памятник полезному насекомому.

— А я бы поставил памятник человеку, а не гусенице! — сказал Карик. — Всё-таки гусеница ничего не открыла. Это же её открыли.

Профессор улыбнулся:

— Что ж, ты прав, конечно. Гусеницу, как ты говоришь, действительно открыли учёные, но ведь трудилась-то она. Стало быть, и гусеница заслужила благодарность.

— Давайте увеличиваться! — закричала Валя.

— И в самом деле, — спохватился Иван Гермогенович. — Не будем терять напрасно времени.

Он подошёл к фанерному ящику, заглянул в круглое окошечко, вырезанное в боковой стенке, и расправил бороду руками.

— Итак, друзья мои, наше удивительное путешествие закончено. Но оно было удивительным не потому, что нам пришлось прожить долго в непривычном для нас малом мире, а потому, что мы мужественно шагали через все препятствия, не падали духом, не хныкали, а боролись и потому победили. Я надеюсь, вы поняли теперь, какой величайшей силой человека являются его знания и почему люди земли стали хозяевами нашей планеты. Но пора уже и увеличиваться!

— Ой, а вдруг кто-нибудь взял и унёс увеличительный порошок?

— Кто же мог взять? Зачем? Не говори глупости!

Иван Гермогенович снова заглянул в круглое окошко ящика.

— Все в порядке! — сказал он, потирая возбуждённо руки. — Коробка с увеличительным порошком стоит на месте, и мы можем увеличиваться! Залезайте в ящик!

Карик, а за ним и Валя бросились к ящику.

Иван Гермогенович подсадил сначала Валю, потом Карика и уже полез было за ними сам, как вдруг на стенку ящика села бабочка с блестящими крылышками, словно отлитыми из металла.

Это была очень крошечная бабочка, всего в несколько раз больше профессора.

Взглянув на неё, Иван Гермогенович опустил руки и, задыхаясь от волнения, прошептал восторженно:

— Боже мой, да это же оливковая экофора!

Затаив дыхание, он приближался к фанерной стенке, не спуская с бабочки взгляда охотника, который увидел редкостного зверя.

А экофора, не обращая внимания на такую мелочь, как профессор, сложила крылышки и не спеша стала подниматься по стене вверх.

Сердце Ивана Гермогеновича на мгновение остановилось, затем так забилось, так застучало, словно хотело выскочить вон.

— Стой! — закричал профессор. Высоко подпрыгнув, он вцепился в бабочку.

Бабочка рванулась, стараясь освободиться от объятий профессора, но он крепко держал её. После минутной борьбы они оба рухнули на землю.

Упираясь ногами в грудь профессора, экофора билась под ним, стараясь освободиться, но Иван Гермогенович, подмяв экофору под себя, не выпускал её, хотя это было делом не лёгким. Бабочка взмахнула крыльями, приподняв профессора в воздух, но он ударил её по голове, и она снова оказалась под ним.

— Ну нет уж, нет, — бормотал профессор, напрягая все силы, — не отпущу я тебя. Ни за что не отпущу! Умру, но не выпущу из рук!

В эту минуту он позабыл обо всём на свете. И немудрёно. В руках его билась оливковая экофора — редкая в наших краях, удивительная бабочка-моль, самый крошечный представитель семейства чешуекрылых.

Как появилась на стене фанерного ящика эта бабочка — жительница тёплых стран, об этом профессор сейчас не думал. В его богатой коллекции отряд бабочек семейства молей представляли застывшие навечно на булавках под стеклом ковровая моль, меховая моль, волосяная, зерновая, вишнёвая, боярышниковая, лопушниковая и полевая моль, но в этой коллекции не было оливковой моли — экофоры. И теперь она будет! Только бы не упустить её, и тогда коллекция молей у профессора будет полной.

— Да погоди же ты, — уговаривал Иван Гермогенович экофору, которая таскала его по земле, била крылышками, брыкала ногами, всячески пытаясь освободиться. — Ай какая ты! Да перестань же, перестань! Как не стыдно брыкаться. Все равно же я тебя не выпущу!

Пока Иван Гермогенович боролся с оливковой экофорой, Карик и Валя пробрались в правый угол ящика, где стояла коробочка с увеличительным порошком.

Постепенно глаза их привыкли к полумраку. Они разглядели пустую комнату с голыми стенами. Сквозь круглое окошко падал на пол косой солнечный луч. Золотая пыль кружилась в солнечном свете, и луч казался живой дорогой.

— А здесь очень весело. Правда, Карик? — сказала Валя, оглядываясь.

Карик, не отвечая, шагнул в угол, где стояла огромная, как сундук, белая коробка, накрытая толстым листом пергамента.

— Вот она! — сказал Карик. Он взобрался на край коробки, побарабанил босыми пятками по стенкам и протянул Вале руку.

— Лезь сюда! Давай!

Валя вскарабкалась наверх и села рядом с Кариком.

Карик поднатужился и сдвинул с коробки пергаментную крышку.

— Ешь! Увеличивайся! — сказал он, склоняясь над коробкой.

— А разве мы не будем ждать Ивана Гермогеновича?

— Нет… И знаешь что? Давай увеличимся раньше его. Подумай, как это будет интересно. Мы уже большие, а он ещё маленький.

— Ладно! Согласна! — сказала Валя.

Проворно сунув руку под пергамент, она достала полную пригоршню блестящего, как бертолетовая соль, порошка.

Она поднесла ладонь ко рту, открыла рот и вдруг, опустив руки, повернулась к Карику:

— А сколько его надо съесть, чтобы увеличиться?

— Ешь больше!

— Ну, а если мы вырастем очень большие… Не очень-то ведь приятно быть девочкой с каланчу ростом.

— Ничего, ешь! — спокойно ответил Карик. — Если перерастёшь лишнее, — уменьшительной жидкости выпьешь и подравняешься. Вот и все. Смотри, как я ем. Вот так.

И Карик высыпал в рот целую пригоршню порошка:

— Готово!

Валя проглотила порошок и сказала, морщась:

— Уменьшительная жидкость вкуснее…

— Нет, и порошок тоже ничего… Кисленький. Карик спрыгнул на пол и дёрнул Валю за ногу:

— Теперь бежим скорей отсюда.

— Почему? — спросила Валя.

— Да потому, что сейчас нам тесно здесь станет.

— Почему тесно?

— Почему, почему? — рассердился Карик. — Да потому, что мы будем превращаться в больших людей… Пон… Ой! — вскрикнул Карик, прикусив язык.

Голова его стукнулась о потолок. Раздался громкий треск, ящик развалился. Яркий дневной свет ослепил Карика. Он зажмурился, протёр глаза и снова открыл их. Перед ним стояла Валя…

Она ничуть не изменилась. Зато всё вокруг стало совсем другим: зелёные джунгли превратились в самую обыкновенную траву. На траве лежал тонкий шест с красной, выцветшей на солнце тряпкой; комары опять стали комарами.

— Как хорошо! — сказала Валя. — Подумай только, уж теперь-то комара не надо бояться… Вот хлопну ладонью — его и нет.

— Погоди, — перебил её Карик озабоченно, — а где же коробка с порошком?

Они посмотрели под ноги.

На траве валялись обломки фанерного ящика. Среди этих обломков лежала перевёрнутая коробочка, а рядом с ней — крошечный пергаментный листик. Ветер разносил по траве лёгкую белую пыль.

— Это же увеличительный порошок! — испуганно закричал Карик, бросаясь ловить пыль. Но было поздно.

— Что же теперь будет? — с тревогою спросила Валя. — Значит, Иван Гермогенович останется теперь навсегда маленьким? А может быть, мы его уже раздавили?

— А ты не суетись! — прикрикнул на неё Карик. — Чего доброго, ты и в самом деле раздавишь.

Валя застыла на месте, а Карик, присев на корточки, принялся прочёсывать растопыренными пальцами, точно гребнями, прохладную траву. Но всё было напрасно.

— Карик, — сказала Валя, — он же здесь где-то, и, наверное, слышит нас. Пусть он сам выходит.

— Да, да, — согласился Карик.

Он нашёл среди обломков ящика маленькую, гладкую дощечку, смахнул с неё соринки и, положив на ровное место, сказал негромко, но внятно:

— Иван Гермогенович. Вы слышите нас? Выходите на эту площадку. Вот на эту, — постучал Карик пальцем по дощечке. — Не бойтесь. Мы не пошевельнёмся.

Прошло несколько минут. Ребята сидели неподвижно на корточках и, склонив головы, смотрели на дощечку.

И вдруг на жёлтой фанере появилась какая-то мошка.

— Он! — задышала Валя.

— Постой, — прошептал Карик. — Не сопи, как паровоз. Ты же сдунешь его с дощечки.

Сдерживая дыхание, Карик ещё ниже наклонился над дощечкой.

Прищурив один глаз, он стал пристально рассматривать крошечное существо, которое бегало взад и вперёд по краю дощечки.

— Он! Наш Иван Гермогенович! — сказал Карик, прикрывая ладонью рот.

— Смотри, смотри, — зашептала Валя. — Видишь — ручками шевелит… малюсенький какой! Неужели и мы такие были?

— Ещё меньше даже, — ответил Карик. — Не разговаривай. Сиди и молчи.

Валя даже перестала дышать. И в наступившей тишине они услышали тоненький-тоненький писк — слабее комариного.

— Говорит что-то! — прошептал Карик, наклоняясь.

— Что говорит?

— Не понять!

Профессор соскочил с дощечки на землю и пропал в траве.

— Ушёл!

— А куда?

— Значит, надо. Сиди и жди. Через несколько минут он появился снова. На этот раз не один.

— Смотри, смотри, — сказала Валя, — на него кто-то напал.

Ребята нагнулись над дощечкой, но, как ни смотрели, не могли понять: то ли это сам Иван Гермогенович тащит за собой тёмную бабочку, то ли бабочка вцепилась в профессора и не пускает его на дощечку. Бабочка билась, махала крыльями, валила профессора с ног.

— Поможем ему, — сказала Валя, — а то эта дрянь съест Ивана Гермогеновича.

Профессор барахтался у края фанеры, что-то пищал.

— Слышишь, Карик?.. Это он кричит: помогите, помогите!

Валя протянула руку к бабочке.

— Подожди! — остановил Карик сестру. — Он опять что-то говорит.

Но Валя уже схватила бабочку и с размаху отбросила её прочь, потом подняла дощечку с профессором к самым глазам.

— Он, кажется, недоволен чем-то! — сказала Валя. — Наверное, бабочка здорово помяла его.

Профессор поднимал руки к небу, бегая по дощечке, и пищал. Он хватался руками за голову, топал крошечными ножками.

— Не бойтесь, — сказала Валя, — она вас не тронет.

Но и это не успокоило профессора. Он ещё сильнее замахал руками и даже, кажется, несколько раз плюнул. По всему было видно, что Иван Гермогенович рассержен не на шутку.

— Ну, хорошо, хорошо, — успокаивала профессора Валя, — я сейчас найду её и раздавлю. Я ей покажу.

Услышав эти слова, Иван Гермогенович схватился за голову и вдруг так резко начал подпрыгивать на дощечке, так пищать, что Карик сразу понял: учёный хочет сказать что-то важное.

— Сейчас раздавлю! — крикнула Валя.

— Да ты не кричи! — шёпотом сказал Карик. — Ты оглушишь его. Он ведь маленький. Дай-ка мне его сюда.

Карик бережно стряхнул профессора с дощечки к себе на ладонь и поднёс его к уху.

— Экофора, — услышал он слабый голос Ивана Гермогеновича. — Единственная экофора… Такой экземпляр!..

— Про экофору какую-то говорит! — шепнул Карик.

— Это, наверное, порошок так называется, — тихо ответила Валя, — А порошка-то и нет…

Карик посмотрел на ладонь и сказал раздельно:

— Иван Гермогенович, что делать? Ветер унёс весь порошок… Мы не виноваты…

И опять поднёс ладонь к уху.

— Это ничего, — пропищал чуть слышный голосок Ивана Гермогеновича, — у меня в лаборатории есть ещё несколько граммов такого порошка… Несите меня домой… Только отыщите сначала экофору… Она тут… В траве…

— А что такое экофора? — спросил Карик.

— Экофора, — пропищал Иван Гермогенович, — бабочка из семейства молей… Водится только на юге… В наших местах такие бабочки чрезвычайно редки, а Валя отняла её у меня… Пусть непременно найдёт.

— Ну, Валька, — сказал Карик, — ищи экофору. Сама выбросила эту редкость, сама и найди.

Валя наклонилась, пошарила и подняла за крылышки маленькую полумёртвую бабочку.

— Эта? — спросил Карик, показывая бабочку профессору.

— Эта! Эта! — обрадовался Иван Гермогенович. — Захватите её домой, но только, пожалуйста, осторожнее… Не сомните крылышек.

— А нам в какую же сторону идти? — спросил Карик.

— Идите прямо к пруду, никуда не сворачивая, а там за прудом вы и сами увидите дорогу в город Одна тут дорога в город!

Карик сорвал широкий лист подорожника, ловко свернул его фунтиком и бережно посадил на дно этого фунтика великого учёного — Ивана Гермогеновича Енотова.

— Ну, а теперь бежим домой, — сказал он Вале. — Только смотри не потеряй драгоценную экофору.

— Постой… Как же мы пойдём по городу голыми?

— Подумаешь! — презрительно фыркнул Карик.

— Нет, нет! — сказала Валя. — Это нехорошо.

— Что значит нехорошо? — удивился Карик.

— Да у меня все кости торчат наружу. Смотри, какая я худая. Надо мной смеяться будут.

— Ничего, добежим.

— Нет, нет, — замотала головой Валя. — Надо одеться.

Валя подняла с земли скомканную рубашку профессора и накинула её на себя.

— Ну и чучело! Посмотри, на кого ты похожа.

Рубашка доходила Вале до самых пяток. Рукава свисали до колен. Но всё-таки это была одежда. Валя, засучив рукава, подобрала рубашку, точно шлейф.

— А ты как? — спросила она у Карика, не обращая внимания на его смех. — Надень и ты что-нибудь.

Карику пришлось влезть в брюки профессора. Он натянул их до самого горла.

— Очень прилично! — одобрила Валя.

Утопая в штанах, Карик сделал несколько шагов, споткнулся и упал. Хорошо, что он успел вовремя поднять руку, в которой держал профессора, а то бы потерял его или раздавил.

— Подверни брюки! — посоветовала Валя, помогая брату подняться и справиться со штанами.

Наконец сборы были окончены. Карик взял сестру за руку, и оба, точно сговорившись, запели дружно:

За прудом, точно стрела, лежала асфальтовая дорога. Она вела прямо в город.