Выпускной роман Лубенец Светлана

– А я с тобой драться не стану, даже если ты мне и впрямь дашь сейчас в морду. У тебя рука еще плохо действует, – объяснил Руслан. – Знаю, сам ломал в седьмом классе.

Олег с силой оттолкнул от себя Ткачева. Тот ударился спиной о мусорный бак, отлепился от него, проверил, не испачкалась ли сзади джинсовка, поправил съехавшую лямку рюкзака и сказал:

– В общем, так, Дунай! У тебя еще есть возможность выбрать: или мы... класс наш, в общем... или Джульетта твоя из «В»! Но имей в виду: кто не с нами, тот против нас! – И Руслан вразвалочку пошел со школьного двора в сторону своего дома.

Совершенно потерянный Дунаевский остался стоять возле помойки.

* * *

Вечера Олег еле дождался. У Юли сегодня не было занятий на курсах, а потому они должны были встретиться у дороги на плотину. Вообще-то в облаке холодных брызг было уже довольно неуютно, но Юля с завидным постоянством тянула его именно туда.

– Почему ты мне ничего не сказала? – набросился Олег на девушку, как только увидел.

– О чем именно? – удивилась она.

– Об этой идиотской войне между нашими классами!

– А разве ты не знал? Вся школа знает. Учителя с нами постоянно воспитательные беседы проводят. Сегодня директриса вместо физики все сорок пять минут нудила о дружбе членов одного коллектива или, как модно сейчас говорить, – одной команды.

– Нет, я, конечно, слышал... но не воспринимал это всерьез! – выкрикнул Олег.

– Вот и врешь! – резко сказала Юля. – Почему же тогда мы с тобой встречаемся только здесь, в этом холодном тумане? Ты ведь не хочешь, чтобы нас видели вместе!

– Ерунда какая... Я думал, тебе тут нравится... – растерялся Олег. – Мы ведь именно здесь познакомились... Да и вообще, если бы все было так, как ты говоришь, я не подошел бы к тебе сегодня в школе!

– Да что такое одна перемена! На других я тебя почему-то не видела! И после уроков сразу исчез...

– Я ушел со второго урока, с истории... – И Олег рассказал Юле, что сегодня с ним приключилось, опуская те детали, которые могли ее обидеть.

– А что было написано в записке Ткачева? – осторожно спросила девушка, когда Дунаевский закончил рассказывать.

– Шут ее знает! Я и не читал ее! Ткач ведь мне все сам рассказал. Впрочем, она у меня, наверно, до сих пор в кармане лежит.

Олег полез в задний карман джинсов и вытащил уже изрядно помятую записку. Прочесть ее можно было, только приблизившись к фонарю, что молодой человек и сделал. Как только прочитал, тут же порвал ее на мелкие кусочки и резким движением подбросил их вверх. Холодный осенний ветер смешал их с брызгами и бросил вниз в пучину воды. К Юле Олег не оборачивался.

– Ты ему веришь? – спросила его в спину девушка, подойдя ближе.

Дунаевский обернулся. На лицо его страшно было смотреть. Мокрое от воды, оно некрасиво кривилось и дергалось.

– Я не знаю, что Ткачев тебе написал, только он это сделал мне назло! – выкрикнула Юля, чтобы заглушить шум воды.

– Назло? – одними губами спросил Олег.

– Я отказала ему, понимаешь?! Я не могла поступить по-другому! Ты же знаешь, что не могла!

– То есть Ткач подкатывался к тебе?

– Но я же отказала, Олег! Отказала! – не отвечая на вопрос, продолжала выкрикивать Юля. – Он простить не может! Сказал, что наш класс вообще пожалеет, что посмел явиться в вашу школу! Будто мы желали этого!!

Дунаевский стоял истуканом, слизывая с губ холодные капли.

– Да не молчи же, Олег! – еще пронзительней крикнула Юля. – Я же люблю тебя! Ты же знаешь! Знаешь! Знаешь!!

Она бросилась к молодому человеку и обняла его за шею. Он ответно притянул ее к себе, поцеловал в висок и сказал:

– Да, я знаю, Юля... Я тоже тебя люблю... очень... И ты не бойся ничего и никого. Ни Ткача, ни других! Я же их знаю! Они нормальные ребята. Даже не пойму, что им ударило в голову...

– Нет... ты далеко не всё знаешь... Все против нас с тобой: и наши, и ваши! Ты ведь не захочешь портить отношения со своими одноклассниками?

– А ты? – ответил вопросом на вопрос Олег.

– Не знаю... мы все учимся вместе с первого класса... дружили всегда... все вместе. А сейчас будто стена между мной и ими.

– Бойкот, что ли, устроили?

– Нет, но разговаривают со мной, как с тяжелобольной. Очень не понравилось ребятам, что мы с тобой на перемене разговаривали. Очередное предупреждение сделали.

– И какое же?

– Ну... известно, какое: кто не с нами, тот против нас.

Олег еще сильнее прижал к себе девушку и сказал:

– Они правы, Юлька! Кто против нас... – он особенно выделил голосом слово «нас», – тот, разумеется, не с нами!

Глава 6

Надо что-то делать...

Тамара Рогозина выговаривала нервно покусывающей губы Асе Бондаренко:

– А все ты со своей скромностью! Ну и чего ты добилась охами, вздохами, долгими взглядами да апельсинами для скорейшего срастания костей! Вместо тебя Дунаевский своими сросшимися костями Дергачиху из «В» обнимает! Ну вот скажи, Аська, чего парни нашли в ней хорошего, в этой Юльке?!

– Заметь, Томка, кроме тебя и Ткачева, ее никто Дергачихой не называет!

– Ага! Джульетту нашли, придурки! Да она такая же Джульетта, как я... – Тамара запнулась, сразу не отыскав в памяти достойной литературной героини, с которой можно было бы себя сравнить, а потому Ася успела вставить:

– Она красивая, – и тяжко вздохнула.

– Не красивей других!

– Ну уж красивей меня-то точно! – В голосе Бондаренко слышалась такая безнадежность, что Тамара временно забыла о собственной персоне:

– Да если тебя как следует накрасить, ты ей сто очков вперед дашь! – выпалила Рогозина. Вообще-то она была уверена, что бледную немочь – Аську ничто не сможет украсить, но в данном конкретном случае можно было покривить душой и преувеличить бондаренковские достоинства.

– Не буду я краситься – мне не идет.

– Совсем с ума сошла! Макияж всем идет!

– Я использую макияж...

– Лучше бы уж вообще не красилась, чем так! Ты подчеркиваешь свою бледность, а надо выпячивать достоинства!

– Не хочу я ничего выпячивать...

– Ага! Знаем! Полюбите нас бледненькими, яркеньких всяк полюбит! – переиначила известную пословицу Рогозина. – Черта с два! Та же Джульетиха, похоже, вообще не красится – яркая от природы!

– Ну вот... – уныло проговорила Ася.

Тамара безнадежно махнула рукой в сторону подруги и сказала:

– В общем, как хочешь... Честно говоря, мне, наверно, единственной в классе на руку, что Дунаевский втрескался в эту Юльку.

– Это почему-у-у же... – обиженно протянула Ася.

– Да потому, что Кулешов тоже все на Дергач косится. Но если она будет занята Олежеком, то Кирюхе ничего не светит и он останется при мне. Заметь, Аська, я тебе всю правду говорю, хотя знаю, что ты Юльку готова удушить, чтобы Дунаевский тебе достался.

– Скажешь тоже... – буркнула Бондаренко, но в ее голосе Тамара вдруг почувствовала небывалую силу, а потому настороженно попросила:

– Ну-ка, ну-ка... скажи еще что-нибудь!

– Что тут говорить?! Оказалось, что мы с тобой, Томка, на разных полюсах!

– Ага! То есть и ты, тишайшая Анастасия Бондаренко, решила встать на тропу войны? – удивилась Тамара и уточнила: – Со мной?

– Чего мне с тобой воевать? Что мне это даст?

– А что тебе может что-то дать?

– Отстань, Томка! – так яростно отрубила Ася, что вконец изумленная Рогозина, раскрыв рот, осталась сидеть на подоконнике рекреации в то время, как подруга быстро спрыгнула с него и скрылась за поворотом школьного коридора. Догонять ее Тамара не стала.

* * *

Ася Бондаренко пришла из школы, налила себе чаю и положила на тарелочку целых три пирожка: с капустой, с творогом и с курагой. Асина мама была большой мастерицей по части пирогов, и обычно девушка могла съесть сразу три пирожка с разной начинкой, а то и больше. Сегодня она никак не могла заставить себя откусить и кусочка. Чай в любимой чашке с ромашками безнадежно стыл.

Конечно, Олег Дунаевский и раньше не баловал Асю вниманием. Но он и не крутил серьезных романов ни с кем, а потому у девушки всегда оставалась надежда. Даже не надежда, а почти уверенность в том, что Олег непременно ее оценит. Вот еще раз взглянет повнимательней и поймет наконец, как она выгодно отличается ото всех. Она действительно мало красится. И не потому, что не понимает всю важность макияжа в современных условиях. Она именно не хочет быть такой, как все. Природа наделила ее бледными нежными красками, и это было ее отличительной особенностью, изюминкой. Она чувствовала себя эдакой тургеневской девушкой среди густо размалеванных и раскрепощенных современных красавиц. Ася считала, что в ней есть та самая тихая прелесть, о которой так любили писать классики отечественной литературы. В конце концов, все классические герои, оказывались влюбленными в ничем особо не примечательных женщин. Ну вот, например, Печорин – любил Веру, Онегин – полюбил Татьяну, хоть поначалу и кочевряжился, Андрей Болконский выбрал не особо блестящую барышню – Наташу Ростову, ну а о героях и героинях Тургенева и говорить не стоит. Олег Дунаевский, как человек очень неординарный, должен был непременно выбрать ее, Асю Бондаренко. И он выбрал бы! Он уже почти выбрал! А тут вдруг возьми и появись этот 11-й «В», а с ним – Юлия Дергач. Джульетта... Да-а-а, Олега, конечно, понять можно. Не он один выбрал бы Джульетту Дергач среди сотен тургеневских девушек...

А Юля-Джульетта хороша. Она как бы Асина противоположность. Ася – светлая блондинка с голубыми глазами, Юля – шатенка с темно-серыми. Ася – как бы Одетта, а Юля – Одилия. А Дунаевский, как принц Зигфрид, увлекся колдуньей Одилией. На самом деле Ася совсем не знала, что собой представляет Дергач. Может, она неплохая девчонка, но Асе хотелось считать ее злобной колдуньей, которая приворожила к себе Олега каким-то зельем, отравой... А потому Дунаевского надо было срочно спасать! Надо было срочно что-то делать! Нельзя больше позволять событиям развиваться своим чередом. Вот только бы придумать, что именно лучше всего сделать!

* * *

Олег Дунаевский стал нервничать. Каждое утро он теперь встречал с неудовольствием. Проснувшись, сразу начинал представлять, как придет в школу, а одноклассники будут опять отворачиваться от него с презрительными минами.

Игорь Игоревич Гордеев в отместку за гибель любимого демократизатора отказался пускать в свой кабинет не только Олега, но и весь 11-й «А» скопом, настаивая на том, что все должны перед ним повиниться и раскаяться в содеянном. Народ 11-го «А» виниться не хотел. Одноклассники понимали, что ни у кого из них не хватило бы смелости сломать Игорьку его любимый демократизатор. Признаваться в этом никому не хотелось, а потому на классном часе, посвященном разбору происшествия, то и дело звучали следующие реплики:

– Дунаевский ломал, пусть он и извиняется!

– Если из Дунаевского крутизна лезет, мы тут ни при чем!

– Один будет что-то из себя изображать, а мы отдувайся!

– Каждый был бы рад сломать эту дурацкую указку, но мы ведь как-то держим себя в рамках приличий!

– Дать бы Олежеку в ухо!

Олег, принимая все укоризны, изо всех сил доказывал классной даме, Нелли Степановне, что он один виноват в этой дурацкой истории, а потому один и должен извиняться, и даже готов это сделать. Более того, он готов собственноручно выточить в кабинете труда новый демократизатор и даже украсить его надписью со словами извинений. Игорь Игоревич продолжал настаивать на своем: извиниться перед ним должен весь класс. Истории как учебного предмета у 11-го «А» не было уже вторую неделю.

Новый демократизатор Олег выточил, как обещал, выжег на нем просьбу о прощении и даже покрыл указку лаком в два слоя. Директор лично принесла в кабинет истории изготовленный Дунаевским предмет и просила Игоря Игоревича принять повинного Олега в единственном экземпляре, поскольку он один только во всем виноват, и надо проявить справедливость и лояльность ко всему остальному классу. На слове «лояльность» историк сдал свои позиции, царственно выслушал извинения одного лишь Дунаевского, а также из рук в руки принял и новый демократизатор, но отношения с этим классом у него остались напрочь испорченными. Учащиеся 11-го «А» оказались свидетелями его учительского позора (ну как же: ученик покусился... и посмел...), а потому были виноваты перед ним уже одним только этим. И они должны были прочувствовать, что с ним, Игорем Игоревичем Гордеевым, больше такие «шутки» не пройдут. Историк, конечно, перестал тыкать в плечи учеников новым демократизатором – от греха подальше... но требования к предмету ужесточил. История стала сущим наказанием 11-го «А». Класс, который считался физико-математическим, не мог простить этого Дунаевскому. Мало кому нужна была история для поступления в вузы, а подготовка к ней занимала массу времени, отнимая его от занятий математикой, физикой и химией.

К самому Олегу историк придирался с необыкновенным упорством. Дунаевскому приходилось просиживать в читальных залах и в Интернете часами, чтобы быть готовым ответить на все каверзные вопросы по теме и сверх нее, а также отразить нападки учителя на схемы построения ответов. С точки зрения Гордеева, Олег строил свой ответ по теме чрезвычайно примитивно, что совершенно не соответствовало все тому же уровню исторического мышления, которое он, Игорь Игоревич, не жалея сил, взращивал в своих учениках.

Олег продержался кротким ягненком ровно месяц. В начале следующего он не выдержал, объявил Демократизатору, что ноги его больше не будет на уроках истории, и показательно хлопнул дверью кабинета. Его ноги там и впрямь больше не было. Директору Дунаевский сказал, что к экзамену подготовит историю самостоятельно и сдаст любой комиссии. Валентина Михайловна как-то сразу Олегу поверила. Она не случайно на той печально памятной линейке доверила дать первый в этом учебном году звонок именно Дунаевскому. Олег с первого класса по одиннадцатый не имел «трояков» ни по одному предмету, кроме истории, и то только в нынешний скандальный период.

Дунаевский не знал о строгом выговоре, который директриса залепила Игорю Игоревичу. Совместно с выговором она сделала историку предупреждение, что выбросит его из школы, несмотря на все заслуги и нехватку учителей-мужчин, если он отчубучит еще что-нибудь такое, из-за чего хорошие ученики будут отказываться ходить на его уроки. Не знал Олег и того, что Игорь Игоревич тоже как-то сразу поверил Валентине Михайловне, убрал из голоса едкую иронию, но душить 11-й «А» контрольными и зачетами не перестал. Класс медленно, но верно зверел. Одноклассники между собой называли Дунаевского скотиной. Еще бы: наворотил дел и с истории слинял, а остальным – мучайся. Но о том, что он – не кто иной, как скотина, Дунаевскому услышать тоже не довелось.

Кроме всего этого, Олег демонстративно встречался с Юлей Дергач из «В». А ненависть «ашек» к «вэшкам» усилилась еще больше, поскольку Игорь Игоревич сделал 11-й «В» своими любимчиками. На их примере он показывал всей школе, и особенно строптивому 11-му «А», как он может быть действительно лоялен к прилежным ученикам. У «вэшек» было чуть ли не в два раза меньше зачетов, контрольных и проверочных работ. А на выходные дни историк ничего не задавал своим любимчикам вовсе. Из принципа.

Юля же была так хороша собой, что мужская половина 11-го «А», не позволив себе называть девушку, как это делали Рогозина и Ткачев, Дергачихой, нарекла ее Джульеттой скотины Дунаевского и тайно мечтала о ней по ночам и на той же истории. Особенно противно парням 11-го «А» было то, что скотине Дунаевскому досталось все самое хорошее: и Джульетта, и косяк от истории, а всем остальным – исключительно нотации Демократизатора и нечеловеческое количество заданий по истории на дом.

В общем, пропасть, неожиданно разделившая Дунаевского с одноклассниками, росла с угрожающей скоростью. Олег понимал, что добром это не кончится. Надо было непременно что-то кардинальное предпринять, что-то такое сделать... Но что?

* * *

Юра Максимов упорно следил за Дунаевским и никак не мог поймать его в укромном месте одного. Олег все время был с приятелями или с Юлей. Последнее, конечно, особенно не нравилось Максимову. Впрочем, «не нравилось» – это вовсе не то слово, которым стоило бы определить то, что он испытывал. Юра попеременно находился то в состоянии невыносимой гнетущей тоски, то слепящего бешенства. То и другое доводило его до исступления. Он любил Юлю. Да! Любил! Пока к его девушке не подгреб этот плейбой из 11-го «А», Максимов даже не подозревал, до какой степени он ее любил. Думал: так... школьный романчик, который, возможно, сойдет на нет после выпускного. И что оказалось? Оказалось, что дороже этой большеглазой девушки для него ничего нет! Или это всегда так: что ускользает, всегда кажется особо дорогим? Юля не ускользала. Она цинично променяла его, Юру, на другого. Даже не удосужила себя какими-то объяснениями. Неужели она думает, что с ним можно поступать, как с игрушкой? Да! Вот оно – верно найденное слово! Он, Максимов Юрий, оказался игрушкой в руках Юлии Дергач: поиграла, нашла другую, а прежнюю бросила. В грязь. В пыль. Все в классе смотрят на него, Юру, сочувственно. А не пошли бы все подальше со своим сочувствием!

Конечно, больше всех старается Кузовкова. Пытается врачевать его рану своей любовью. А на кой черт ему нужна ее любовь?! Нет, он, конечно, принимает ее восторги... А что делать? Не может же он всем продемонстрировать, как страдает! Пусть одноклассники думают, что он недолго и печалился по Юльке. Была Юлька, стала – Светка Кузовкова! Какая разница?! Светка – Юлька... Юлька – Светка... Но какой же все-таки это ужас – целовать нелюбимые губы... Как же ему, Юре, хочется отхлестать бедную Светку по щекам после того, как сам же ее и поцелует... Да за что же на него свалилась такая беда? Где же выход? Что же делать? Но ведь что-то надо! Иначе – хоть головой об стену, хоть вены режь! Нет жизни! Нет!

* * *

Джульетта скотины Дунаевского, а именно Юля Дергач мучилась чувством вины перед Юрой Максимовым. Она с ним встречалась с прошлого года. Все были уверены, что Юля + Юра – сложившаяся пара, которая пойдет под венец сразу после выпускного. Они и сами так думали. Даже их родители думали точно так же. Юлина мама предлагала дочери искать такое платье для выпускного вечера, чтобы и для свадьбы сгодилось. Все равно ведь потом выбрасывать или в комиссионку сдавать – куда в таких царских платьях пойдешь-то! Юля, противясь, говорила, что вроде бы не принято на свадьбу надевать старое платье – примета плохая. На это мама отвечала: «Брось, Юлька! Свадебные платья даже напрокат берут! Я же тебе не предлагаю затасканный наряд с чужого плеча!» В конце концов они с мамой сошлись на том, что на выпускной Юля купит себе что-нибудь простенькое, а уж блистать будет исключительно на свадьбе. И вот что теперь вышло... Не надо было маме поминать свадьбу, когда разговор заходил о выпускном вечере! Вот не надо! Сглазила! Сглазила! Сглазила!

Нет, конечно же, Юля винила мать вовсе не по-настоящему. Ей просто нужно было за что-то цепляться, чтобы снять с себя вину, от которой болела душа. Она видела, как Юра мучается. С того разговора на детской площадке у школы он больше ни разу не подошел к ней, ни о чем не просил, ни о чем не умолял. Можно было бы сказать себе: «Значит, не очень надо» – и успокоиться на этом. Но Юля видела, как Максимов страдает. Он демонстративно всюду ходил в обнимку со Светкой Кузовковой, но никого не мог этим обмануть, даже Светку. Кузовкова же рада была обманываться: хоть день – да ее. А Юле казалось, что Максимов на пределе. Она каждый день ждала, что он выкинет что-нибудь такое, от чего все они содрогнутся.

Родной класс Юлю отторгал, как инородный элемент. Нет, ей не объявляли бойкота, никто не шарахался от нее, как от прокаженной, но она чувствовала себя чужой среди своих. Ей будто просто разрешили доучиться в этом классе, ни во что не посвящая, никуда не приглашая и всячески обходя вниманием.

Маняшка с Юлей не общалась больше. И это не выглядело особенно демонстративным, потому что она и раньше дружила с Бармаковым. Теперь же они сидели вместе на всех уроках, да и вообще проводили чуть ли не все время вдвоем. Они будто решили порадовать одноклассников свадьбой после выпускного, раз уж у Максимова с Дергач все расстроилось.

Хорошо Юле было только с Олегом. Ради него она готова была на любые муки и жертвы. Отчуждение класса стало всего лишь платой за ту огромную радость любви, которую она испытывала к молодому человеку. Встречаясь раньше с Юрой, Юля даже не могла предположить, что ее отношение к нему не имело ничего общего с любовью. Юрка был ей хорошим, надежным другом. У них были общие интересы. Да, они целовались. Но Юля при этом не чувствовала ничего особенного и думала, что так у всех. Она не знала, что от поцелуев по-настоящему любимого человека улетает в небо душа.

Но вот Юра... Как бы он не пошел разбираться с Олегом. С Юлей он говорить явно не хотел, но Дунаевскому вполне мог «бросить перчатку». Юля этого очень боялась. Ей казалось, что она должна непременно что-то сделать, чтобы не случилось непоправимое. Но что именно сделать, она не знала.

Глава 7

«Ну что, съел, Демократизатор хренов?»

На очередном уроке истории в 11-м «А» Демократизатор, то есть Игорь Игоревич Гордеев, намеревался устроить тестирование на персональных компьютерах. Он особо тщательно составил вопросы, да и вообще потрудился над программой, чтобы после окончания теста каждому учащемуся была выдана характеристика уровня его знаний и даже список параграфов и дополнительной литературы к повторению. Накануне вечером он задержался в своем кабинете, вводя программу в систему и совершенствуя ее по ходу дела. Потом сам сел за один из ученических компьютеров, ответил на тест, получил от машины «отлично» и отзыв «Вы прекрасно подготовлены по всему материалу. Но не следует забывать народную мудрость: „Повторение – мать учения“.

В ответ компьютеру Игорь Игоревич довольно хмыкнул, потому что был уверен: такой отзыв не получит никто из 11-го «А». Если уж быть честным с самим собой, то оценку «отлично» не сможет получить вообще никто из всех трех одиннадцатых классов: так уж хитро составлены вопросы. Но он, Игорь Игоревич, и не собирается тестировать 11-й «Б» и 11-й «В». Он и так знает, на что они способны. Он и учеников 11-го «А» прекрасно знает, но пусть они еще раз убедятся, что не стоит презирать историю, что она – ого-го какой предмет и даст сто очков вперед любой математике. Математика – она что? Знай алгоритмы решений да подставляй цифры в формулы! А история... Тут десять раз подумать надо, прежде чем отрезать. Тут нет никаких формул! Тут нужны чистые знания и ИСТОРИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ!

Несколько омрачало предвкушение удовольствия от тестирования «ашек» то, что на нем не будет Дунаевского. С какой радостью Демократизатор принял бы отзыв компьютера о поверхностности знаний данного учащегося. Этот Дунаевский подавился бы своей наглостью.

Когда 11-й «А» зашел в кабинет истории, Игорь Игоревич потребовал, чтобы все рюкзаки и школьные сумки были сложены на стол, который он специально подвинул к самым дверям. Свое требование историк считал абсолютно справедливым: ведь чтобы работать с компьютером, не нужны даже ручка с листком бумаги.

11-й «А» безропотно сложил свои вещи в предложенное место. Ребятам было не привыкать. Они знали, что у Демократизатора на тесты ничего с собой не пронесешь, и готовились, как могли. Когда расположение учеников в кабинете и установившаяся тишина устроили историка, он разрешил всем включить компьютеры и открыть тест. Дав необходимые пояснения и еще раз зорко и строго оглядев учащихся, Игорь Игоревич временно выпустил их из поля зрения и принялся заполнять журнал. В конце концов, даже если у них есть «шпоры», пусть минут пять их почитают. Тест на то и тест, что ни с какой «шпоры» ничего не спишешь. Тут особо изощренный ум нужен. А где они, эти умы-то? Что-то в 11-м «А» их не наблюдается...

Учитель еще проставлял отметки за предыдущую проверочную работу, когда почувствовал, что в классе что-то неуловимо изменилось. Одиннадцатиклассники по-прежнему помалкивали, но как-то вдруг одновременно заскрипели стульями, зашаркали по полу ногами. Игорь Игоревич поднял голову от журнала. Никто не работал. Все ошалело таращились в мониторы или друг на друга. Выражения лиц были весьма странными. Непонятными. Историк для порядка бросил взгляд на монитор своего компьютера и онемел. Вместо изящной заставки теста, которую он лично с большим старанием сотворил в фотошопе, на экране красовалось лицо ученицы 11-го «В» Юлии Дергач.

Лицо девушки было прекрасно. Игорь Игоревич не мог очередной раз не отдать должное красоте. И имя Джульетта, написанное внизу золотыми витиеватыми буквами, безусловно, шло ей. Да оно и было ее собственным: Юлия – Джулия – Джульетта... Если бы Дергач не была его ученицей, он, Игорь Игоревич, возможно, и сам увлекся бы ею, но... Словом, ее красивому лицу было не место на мониторах школьных компов. А уж от ярко-красной надписи, прихотливо вьющейся над Юлиными волосами: «Ну что, съел, Демократизатор хренов?» – можно было вообще поседеть раньше времени.

Игорь Игоревич, разумеется, не мог видеть, изменился ли цвет его волос. Он подавил в себе порыв броситься к небольшому зеркалу, что висело над раковиной, поскольку решил поскорее убрать с монитора ужасающую заставку. Но что бы он ни предпринимал, Юля продолжала смотреть на него с экрана своими красивыми серыми глазами с прямыми густыми ресницами. Игорь Игоревич принялся нажимать различные кнопки на клавиатуре и всевозможные их комбинации, но компьютер не реагировал. Завис. Выключить его тоже не удавалось. Историк уже совсем собрался выдернуть шнур питания, но вовремя остановился. Надо все же посмотреть, что находится на мониторах учеников. Может, что-нибудь еще более ужасающее...

«Хренов Демократизатор» оставил свое учительское место и на подгибающихся ногах отправился по рядам. Со всех компьютеров на него смотрела Юля. Надписи везде были одинаковыми. Поскольку все уже всё прочитали, торопиться вообще стало некуда и незачем. Ученические компы наверняка тоже в висяке. А от питания отключать машины опасно. Отключишь, включишь заново – а на мониторе вместо Юли окажется тест. Как ни в чем не бывало. А улики исчезнут. Хакеры, они и не такое могут! Доказывай потом, каким образом было сорвано тестирование. На одиннадцатиклассников рассчитывать не приходится. У них как говорится: рука руку моет.

Игорь Игоревич постарался успокоиться, медленным шагом вернулся на свое место, успев по дороге состроить весьма значительное выражение лица. Они, то есть 11-й «А», должны видеть, что ни при каких обстоятельствах он своего достоинства не уронит и не опустится до уровня тех, которые опять покусились...

– Кто это сделал? – тихо спросил класс Игорь Игоревич.

Все, разумеется, услышали, но ответа не последовало. Понятно. Круговая порука. Месть. А, собственно, за что? За то, что он хочет вложить знания в их головы, занятые всякой дребеденью? Да, он часто их контролирует. И что? Хороша была бы учеба без проверки знаний! Или они мстят за другое? За что? Может, за Дунаевского? Ерунда! Он, Игорь Игоревич, прекрасно видел, что между классом и Олегом последнее время не было взаимопонимания.

– Кто это сделал? – на более высокой ноте повторил историк.

– А мы откуда знаем? – буркнул Ткачев.

– Так-таки и не знаете? – Демократизатор очень тонко улыбнулся.

– Так-таки и не знаем!

– И даже не догадываетесь?

– Еще не хватало строить догадки! – опять отозвался Ткачев. – Одно я знаю точно: это сделали не мы.

– Почему ты так уверенно пытаешься отвечать за всех?

– Да потому что мы все вчера зубрили вашу историю, и нам жаль, что тестирование явно переносится. Все из головы повылетает! Нет в этом деле нашего интереса!

– А чей интерес тут есть? – Игорь Игоревич продолжал забрасывать Ткачева быстрыми и, как ему казалось, точными вопросами.

– Без понятия! Особенно меня, например, удивляет, при чем тут Дергач из «В»? – ответил Руслан и так свободно развалился на стуле, что всякий бы понял, что он не имеет к происшествию никакого отношения.

Игорь Игоревич давно уже не покупался на честные выражения лиц и независимые позы. Он не раз убеждался в больших артистических способностях своих учеников.

– Правда, Игорь Игоревич, – подала голос Тамара Рогозина, – может быть, это сделал кто-то из 11-го «В», раз уж их Юлька на мониторах?

– У 11-го «В» сегодня не должно быть тестирования!

– А когда должно быть? – не отставала Рогозина. – Может, они заранее подсуетились.

Игорю Игоревичу очень не хотелось этого говорить, но пришлось, ради того, чтобы выяснить истину:

– У них это тестирование не запланировано.

– Ясно! Опять! – выразительно произнесла Тамара. – Как у нас – так запланировано, как у них – так гуляй, ребята! Почему такая несправедливость?

– На вашем месте, Рогозина, я бы радовался тому, что вас готовят куда серьезнее, чем 11-й «В»! – уже очень некрасиво повысил голос историк. Сдерживаться ему становилось все труднее и труднее. – У нормального учителя к каждому классу должен быть индивидуальный подход!

– А мне вообще не нужна ваша история! – бросила ему в лицо Тамара, проигнорировав справедливое упоминание об индивидуальном подходе. – Я поступаю на физмат и не желаю надрываться над ненужным предметом, особенно тогда, когда другие отдыхают!

– Ага-а-а! – как-то особенно заливисто протянул «а» Игорь Игоревич. – Вот мы и добрались до сути вопроса! У 11-го «В» не было причины влезать в сеть компьютеров в моем кабинете! А у вас была! В вашем голосе, Рогозина, прозвучало столько неприязни ко мне лично и к моему предмету, что я не побоюсь утверждать о вашей причастности к тому, что произошло!

– Я не хакер! – выкрикнула Тамара. – И не знаю, как взломать ваши компы!

– Но вы же собираетесь поступать на физмат!!

– Игорь Игоревич, оставьте Тамару в покое, – вступился за нее Кирилл Кулешов. – Она, конечно, была излишне резка, но влезть в систему не сможет – это точно. Даю гарантию! И вообще, почему вы сбрасываете со счетов 11-й «Б»? Может, исполнители как раз оттуда?

– Тест новый. Я хотел его отработать на вашем классе и только потом решать, стоит ли его проводить в 11-м «Б», – почти честно ответил историк.

– То есть мы у вас вроде подопытных кроликов! – опять крикнула Тамара.

Игорь Игоревич вдруг почувствовал, что почему-то сильно устал. Он несколько расслабил безупречный узел галстука, некрасиво сгорбился, сел за свой стол и сказал тоже почти чистую правду:

– Просто вы самый сильный класс в параллели... На ком же мне еще опробовать тесты, которые я сам разрабатываю?

В классе повисла тишина. Одно дело воевать с педагогом, который несправедливо выходит из себя, и совсем другое с таким, каким несчастным и подавленным вдруг сделался не слишком любимый Демократизатор.

– А может быть, это Олег? – раздался вдруг тихий голос Аси Бондаренко.

Весь класс мигом повернулся к ней. Неужели тихоня Аська готова сдать своего возлюбленного?

– Дунаевский? – на всякий случай переспросил историк.

– У нас нет другого, – ответила Ася. – Может быть, он это в отместку за то, что между вами произошло? Я так думаю, потому что...

– Аська, ты совсем офонарела? – перебил ее Ткачев. – Если он увлекся другой, то это не повод...

– Не повод? – вскочила со своего места Ася. – А зачем он на все мониторы сунул свою Джульетту?! Чтобы я знала свое место?!

– Может, это не он!

– Он это! Больше некому! Он! Он! – Ася разрыдалась, закрыла лицо руками и вылетела из класса.

Одиннадцатиклассники молчали.

Игорь Игоревич переводил взгляд с одного юношеского лица на другое и ничего определенного сказать не мог: один ли кто-нибудь из них так отвратительно над ним подшутил или они это сделали сообща. А может быть, действительно во всем виноват Дунаевский... Может, кто-то из «В»... А может, сама Юля Дергач таким образом расквиталась с ним, хреновым Демократизатором, за своего возлюбленного? А что? Сейчас и девушки могут быть очень продвинутыми пользователями компьютеров и хорошими программистками... А уж жертвенность влюбленных известна всему миру! Тоже нашлась Джульетта...

Игорь Игоревич резко выдохнул и вдруг почувствовал, что ему всё равно. Абсолютно всё – всё равно! Он одним движением отключил от питания компьютерную сеть, и изображение Юлии Дергач исчезло со всех мониторов одновременно.

– Это вы зря! – раздался в полной тишине голос Ткачева.

– Урок окончен, – не отвечая Руслану, сказал историк. – Вы свободны.

– А тестирование-то когда будет? – глухо спросила Рогозина.

– Я подумаю над этим вопросом, Тамара, – ответил Игорь Игоревич и добавил: – Идите домой. Я же знаю, что сегодня мой урок у вас последний.

11-й «А» еще какое-то время был недвижим и безмолвен. Потом со своего места поднялась Рогозина и сказала:

– Ну что ж... До свидания, Игорь Игоревич... Пошли, ребята!

Вслед за Тамарой со своих мест стали подниматься и остальные. Почти каждый попрощался с историком лично. Никогда еще этот кабинет не слышал столько раз произнесенное:

– До свидания, Игорь Игоревич!

Когда за последним учеником закрылась дверь, «хренов Демократизатор» обхватил голову руками. Лучше бы они продолжали его ненавидеть, чем жалеть! А они всегда его ненавидели, ненавидели! И ведь он знал об этом, но даже в мыслях никогда не пытался облечь это свое знание в словесную форму. Он пытался доказать своим ученикам, что неколебим и непобедим вне зависимости от того, как они к нему относятся. И что ему абсолютно все равно, как они к нему относятся. И что же вышло? Вышло, что они, несовершеннолетние, победили его, такого умного, интеллигентного и тонкого. Игорь Игоревич взял в руки указку, выточенную руками Дунаевского. На ней вилась надпись: «Простите меня, Игорь Игоревич!»

– Простите и вы меня, Дунаевский, – пробормотал историк и сломал указку о колено.

* * *

После незадавшегося урока истории троица друзей из 11-го «А» устроилась в холле соседнего супермаркета, поскольку на улице было очень холодно и промозгло.

– Ну и что станем делать? – Тамара Рогозина, как часто бывало, начала разговор первой.

– А, собственно, почему мы что-то должны делать? – задал свой вопрос Ткачев. – Судя по всему, Демократизатор сам решил дело не раздувать. Похоже, жаловаться не пойдет.

– А если пойдет? – не унималась Тамара.

– Ну, хорошо, допустим, пойдет. И что?

– Как это что? Нас же начнут пытать: кто, да зачем, да почему...

– Тогда надо потребовать от класса, чтобы тот, кто это сделал, до коллективной пытки признался нам во всем. А мы уж сообща выработаем стратегию дальнейшего поведения.

– Ага! Раскатал губу! – усмехнулся Кулешов. – Ты сам-то признался бы в таком?

– Я-то непременно признался бы, – рассмеялся Ткачев. – Такое дело забабахать, и чтобы школа не знала своего героя! Это не по мне! Я был бы готов на публичную порку, если бы сумел взломать Демократизаторов комп!

– А если бы тебя за это исключили из школы? – спросила Тамара.

– Да за что? За то, что урок сорвал? Так это дело обыкновенное! Небольшая выволочка у Валентины в кабинете – вот и все, что грозило бы.

– Ты, Руслик, похоже, забыл, что на всех мониторах алело-переливалось прямое оскорбление учителя истории, – напомнила ему Рогозина.

– Ой, такое уж оскорбление! Игорек прекрасно знает, как его называют. И мне всегда казалось, что кликуха ему почему-то даже льстит.

– Да, но на компах было написано, что он Демократизатор не простой, а хренов!

– Ну и что! Вот, например, Борька Фраер из 9-го «Б» вообще выматерил трудовика, и что? Исключили?

– Да по этому Фраеру давно колония плачет! Он и без исключения скоро допрыгается! Менты за белы ручки куда надо уведут!

Ребята помолчали. Тамара поправила сползшую на лоб шапочку, покусала губы и сказала:

– И все-таки мне интересно, кто это сделал и при чем тут Юлька – Джульетта?

– Так может, Аська права? У Дунаевского куча причин напакостить Демократизатору, – выдвинул предположение Кулешов.

Тамара испытующе на него посмотрела и спросила:

– А скажи-ка мне чистую правду, Кира! Вот если бы ты решил напакостить, скажем, Валерьянке, с которой у тебя напряженные отношения, ты стал бы облеплять ее кабинет моими портретами?

Кулешов громко присвистнул и ответил:

– Ну, Томка! Ты прямо Агата Кристи и Анастасия Каменская в одном лице! Не стал бы Дунаевский подставлять свою любовь! Это точно! Да ни один парень не стал бы! Если он, конечно... мужик!

– Тогда получается, что это не Дунаевский. А если не он, то кто? Мы... – Тамара обвела всю компанию широким жестом, – опять вернулись к тому же самому вопросу.

– Надо искать, кому это выгодно! – Ткачев поднял вверх палец и, улыбаясь, спросил: – Я правильно мыслю, Агата Анастасиевна?

– Дурак, – отмахнулась от него Тамара. – Все сложнее, чем тебе представляется!

– Да ну!

– Не «да ну», а точно. Понимаете, ребята, исполнителей может быть как минимум два! Одному нужно было за что-то отомстить Демократизатору, другому – подставить Дергачиху. Может существовать еще и третий – просто технический исполнитель, хакер то есть...

– Один и тот же человек вполне может ненавидеть Демократизатора с Юлькой и одновременно быть хакером, – не согласился Ткачев.

– Теоретически да, а практически – нет, – продолжала стоять на своем Рогозина.

– Почему?

– Потому что хакеров среди нас сроду не водилось. Или я чего-то не догоняю, мальчики?

– Ну... в общем... где-то так... – после длительного раздумья сказал Кулешов. – Какую-нибудь скромную подлянку с компами наши ребята, пожалуй, смогли бы Игорьку устроить, но чтобы взломать систему... Таких умельцев среди наших нет. Это точно.

– Что и требовалось доказать! – удовлетворенно кивнула Тамара. – Значит, если иметь в виду наш класс, то людей должно быть как минимум два, один из которых – привлеченный слева хакер. Рассуждаем дальше! Можете ли вы назвать кого-нибудь из наших, кто до такой степени ненавидит Игорька, чтобы портить ему компы? Мы ведь все вчера дружно зубрили историю, как идиоты. Зачем зубрить, если знаешь, что теста не будет?

– Откуда тебе знать, кто зубрил, кто нет?

– Этого я, конечно, не знаю, но... Это тестирование – самое обычное для нас дело. Мы сто раз уже сдавали зачеты Игорьковым компам, а потому очередной зачет – сущая ерунда по сравнению с последствиями от вышедшей из строя системы. Значит, вовсе не нашим ребятам нужно было гадить Демократизатору.

– А кому? – растерянно спросил Ткачев.

– Откуда я знаю! Это тоже должен быть человек из другого класса. Таким образом, на долю нашего 11-го «А» остается только особая ненависть к Джульетте Дунаевского.

– Если следовать твоей логике, Томка, то и Джульетту может ненавидеть кто-нибудь из другого класса, – предположил Кулешов.

– Может! Только тогда вся эта история не разразилась бы на нашем зачете! Мы-то ведь с какого-то боку припеку в этой истории все-таки есть!

– То есть ты хочешь сказать, что среди нашего класса надо искать того, кому Юлька Дергач поперек горла!

– Не... Погодите! – встрял Ткачев. – Я все-таки настаиваю на том, чтобы прекратить это дурацкое расследование! На что оно нам, если сам Демократизатор ничего пока не требует?

– Это ты потому хочешь все замять, что у тебя самого рыльце в пушку! – бросила ему Тамара.

– Это в каком же смысле? – рявкнул на нее Руслан.

– А в прямом! Ты же подкатывался к Юльке, а она тебе отказала! А потому именно у тебя есть резон ей мстить!

– С чего ты взяла, что я... – начал Ткачев, но Рогозина его перебила:

Страницы: «« 12345 »»

Читать бесплатно другие книги:

Корейские сказки – это волшебная дорога, ведущая к сердцу Страны Утренней Свежести, и тот, кто пройд...
В книге предлагается романтическая повесть немецкого писателя и поэта Теодора Шторма (1817–1888) «Им...
Монография посвящена проблеме изучения и реализаци и педагогических основ самоисправления осужденных...
Известного критика Романа Арбитмана недаром называют «санитаром литературного леса»: вот уже несколь...
Если ваше здоровье пошатнулось и поставлен неутешительный диагноз – желчнокаменная или почечнокаменн...
Двадцать пять лет Валерий Хотног был с КВНом, жил в нем и с ним, отдавая всего себя этому уникальном...