Лучше быть святым Абдуллаев Чингиз

Глава 2

Это лето в Москве было холоднее обычного. И осень наступила достаточно быстро. Дождь и слякоть всегда вызывали у него раздражение, но сегодня оно было усилено последней встречей с Президентом.

Его достаточно давно не принимал Президент, и вот сегодня, приняв, снова обратил внимание на качественный состав его аппарата. «Несмотря на все изменения, реорганизации и обновления, вы не хотите отказаться от старых методов работы», – грозно заявил Президент, отметив, что в его аппарате по-прежнему много специалистов старой школы. Он же не мог объяснить, что на них держится вся работа. Президент не любил и не доверял его сотрудникам. Он слишком хорошо помнил, с каким особым рвением травили они его в конце восьмидесятых, как смыкали кольцо в августе девяносто первого, как предали в октябре девяносто третьего. Президент принимал их обоих – руководителей разведки и контрразведки. Если делами первого Президент почти не интересовался, то работу второго он всегда считал неудовлетворительной. Президент, несмотря на весь свой энтузиазм, известный миру своими революционными взглядами, был тем не менее типичным представителем старой школы партаппаратчиков. Он считал правильным, если контрразведка занималась оппозицией и ее лидерами, не находя в этом ничего предосудительного.

Он искренне считал, что в любом нормальном государстве контрразведка занимается в первую очередь этими проблемами, помогая стабилизировать власть. В данном случае его власть. Он не был реакционером или консерватором. Просто он вырос в такой системе координат, где существование политической полиции было оправданным и правильным. Кроме того, несмотря на все чистки, в бывшем КГБ действительно сидело очень много его политических противников, считавших его лично ответственным за развал некогда великой страны. И хотя теперь ведомство называлось ФСК, Президент понимал, что на лояльность этих людей полностью положиться он не имеет права.

И потому накопившееся раздражение принимал на себя молодой Директор ФСК. Теперь он ехал в свое ведомство в мрачном настроении, сознавая, что в словах Президента слишком много истины. В приемной его ждал вызванный два часа назад генерал. Директор прошел в свой кабинет, сухо поздоровавшись, и почти сразу вызвал генерала.

– Что произошло? – гневно спросил Директор ФСК. – Каким образом ваши люди могли потерять объект наблюдения?

– Не понимаю, – оправдывался генерал, – он летел в Москву с двумя пересадками. Мы принимали и провожали в обоих аэропортах. Были задействованы сотрудники областных управлений. Вчера ночью специальная группа вылетела в Тбилиси, чтобы обеспечить его безопасность. И вот такой неожиданный результат. Я не понимаю, в чем дело. Может, он заметил ведущееся за ним наблюдение?

– Надо было ему сразу объяснить, в чем дело, – недовольно сказал Директор ФСК.

– В интересах дела мы хотели, чтобы Сулакаури все рассказал сам Меджидов. Никто не думал, что так может произойти.

– Что с остальными?

– Корин сегодня прибывает в Москву. Подшивалова мы ищем. Мы установили, что он действительно был послан в командировку в Махачкалу. У Костенко умерла мать, и мы, поставив наблюдение, решили пока его не трогать.

– Вадим Георгиевич, вы сами ездили в Домодедово? – поинтересовался Директор ФСК.

– Конечно. Все посмотрел на месте. Там абсолютно идиотская система прохода границы. Прибывающих из стран СНГ пассажиров направляют к лестнице, со всех сторон огражденной щитами, откуда они должны подняться на второй этаж. Там ничего не стоит просто свернуть в сторону. Сулакаури поступил по-другому. Он поднялся на второй этаж и, резко свернув, вошел в боковую дверь. Из комнаты пограничников она не видна и ведет в депутатскую комнату. Спустившись по лестнице, он вышел к туалетным комнатам депутатской. Из окна дежурного, к сожалению, тот отрезок не просматривается. Зайдя в туалет, он, очевидно, переоделся и через заднюю дверь депутатской, где выносят грузы, ушел к проходной. Правда, его никто не видел. Но это наши предположения.

– Что думаете делать?

– Мы его активно ищем, но вы сами понимаете, как это сложно. В то же время мы не теряем надежды, что он позвонит Меджидову. По моей версии, он все-таки почувствовал ведущееся за ним наблюдение и решил на всякий случай себя обезопасить. Он же профессионал.

– Как ведет себя Меджидов?

– Читает материалы расследований гибели Коршунова и Билюнаса. Внешне спокоен.

В этот момент раздался звонок. Директор ФСК снял трубку. Очевидно, сообщение все-таки вывело его из равновесия, трубку он не положил, а бросил. Накопившееся раздражение наконец нашло свой выход.

– Черт бы нас всех побрал, – зло сказал он, – не умеем работать вообще. Только что передали с Курского вокзала. Убит Вячеслав Корин.

Вадим Георгиевич ошеломленно молчал. Он снял очки, протер их платком и снова надел.

– Это моя личная вина, – очень тихо сказал генерал.

– Потом, – отмахнулся Директор ФСК, – потом будем выяснять, чья вина. Меня сейчас волнует только один вопрос. Кроме нас, никто не знал о прибытии в Москву Вячеслава Корина. Его охраняла специальная группа. И вот он убит. Николай Аркадьевич выехал на место происшествия. Это дело становится все более интересным. Один пропал, другой убит. А если Сулакаури тоже убит, что тогда? Значит, у нас в ФСК работают неизвестные нам структуры. Это не просто убийство, Вадим Георгиевич, это вызов. Всем нам. Немедленно составить список всех, кто знал о прибытии Корина в Москву. В список включить всех, начав лично с меня. К поискам Теймураза Сулакаури подключите генерала Савостьянова, все Московское управление. Подполковника Костенко немедленно привезите в Москву. В течение суток найти полковника Подшивалова. Если нужно, арестуйте его, но привезите в Москву. За их безопасность отвечаете лично вы, генерал.

– Слушаюсь, – встал уже немолодой генерал.

– Вы понимаете, что происходит? – вдруг спросил Директор ФСК. – Информация поступает из нашего закрытого Центра. Кому после этого верить, генерал? После убийства Корина нас всех надо гнать в шею из органов.

– Я понимаю, – наклонил голову генерал, – всю ответственность за развитие операции несу я один. Мы недооценили возможную опасность. Если я не смогу найти убийцу Корина, уйду в отставку.

– Это вы всегда успеете, – махнул рукой Директор ФСК, – подумайте лучше, как сильно мешают эти люди кому-то. Мы ведь обязательно установим источник утечки информации, здесь особой мудрости не нужно. Так рисковать и во имя чего? Вот второй вопрос, на который я ищу ответ. Вернее, он первый, потому что все остальные – производные от него. – Когда генерал ушел, Директор ФСК, пройдя в комнату отдыха, снял пиджак, развязал галстук и прямо в рубашке и брюках лег на постель.

Может, Президент все-таки прав, подумал он. Здесь мы все чужие. Это ведомство живет по своим законам и отторгает пришельцев. Его невозможно реформировать, вспомнил он слова одного из демократов, его нужно уничтожить.

В Центре ФСК Меджидов уже третий час просматривал две небольшие по объему папки с материалами расследований по фактам гибели Коршунова и Билюнаса. После того как по его описанию был составлен фоторобот подозреваемого в нападении на официанта лица, ему дали эти папки и предоставили отдельную комнату. Правда, жилище скорее напоминало комфортабельную камеру, но он не стал особенно протестовать, понимая, что в сложившейся ситуации это вернее всего помогало его работе.

На Коршунова было гораздо больше материалов. Показания свидетелей происшедшего, акты технической экспертизы, донесения работников МВД, проводивших первичное дознание. Показания врачей, анализ экспертов, протокол вскрытия. Все было подшито как обычно в таких случаях. И это все было о гибели Павла Коршунова, его товарища, спасшего ему жизнь десять лет назад. Вторая папка была гораздо меньших размеров. Короткое донесение о смерти, несколько протоколов на литовском языке, копии полицейских отчетов. К каждому документу были приложены переводы на русский язык с комментариями экспертов ФСК. И более ничего. На основании этих скудных данных нужно было проанализировать не только обстоятельства смерти его товарищей, но и постараться вычислить предполагаемые действия убийц. Без дополнительной информации сделать это было почти невозможно. Но Меджидов хорошо знал, как важна первичная информация в таких вопросах, и потому вот уже два с лишним часа вчитывался в каждую строчку принесенных ему документов.

В свои пятьдесят два года Меджидов сохранял подтянутую, достаточно стройную фигуру спортсмена. Он был чуть выше среднего роста, плотный, коренастый. Черты лица запоминались своей характерностью. Глубоко посаженные глаза, кустистые брови, резкие черты лица, характерные для восточных людей, и почти седая голова.

Сидя в этот день за материалами, привезенными ему в Центр, он все пытался понять, вычислить – кому и зачем нужны были эти убийства. В протоколе вскрытия Коршунова он наткнулся на одну фразу, от которой защемило сердце. Патологоанатом обращал внимание на тяжелое ранение левой руки. Меджидов отложил документы и минут десять к ним не прикасался. Тогда в Пакистане Павел спас его, в последний момент заслонив своим телом.

Пакистанский офицер, у которого они должны были получить информацию, оказался просто двойным агентом. Получив деньги, он решил избавиться от ненужных свидетелей. И когда они, расставаясь, повернулись к нему спиной, он вытащил пистолет. У Коршунова всегда была хорошая реакция. Он успел толкнуть Меджидова и даже чуть повернуться, но получил-таки выстрел в руку.

Второго выстрела пакистанец сделать не успел. Меджидов тоже обладал неплохой реакцией и, падая, успел вытащить свое оружие. Труп они не стали закапывать, а просто бросили на съедение стервятникам.

Даже в последнее мгновение перед взрывом, сидя в заминированной машине, Коршунов успел в какие-то доли секунды разобраться, что к чему, и выпасть из автомобиля. Но сила взрыва оказалась слишком велика. Павел несколько последних лет работал в паре с Билюнасом, и потому его первой, естественной реакцией стала просьба сообщить обо всем Паулису. Меджидов понимал, что за Коршуновым следили достаточно долго, чтобы установить его автомобиль, график поездок на работу самого Павла и его семьи. Профессионалы не признают ненужных убийств, и здесь все было рассчитано так, чтобы в машину сел один Коршунов.

Но как они могли убить Билюнаса? Этот немногословный, внешне замкнутый человек всегда держал на дистанции любого собеседника. Как он мог довериться кому-то, настолько довериться, чтобы подпустить этого человека к себе так близко? Билюнас был профессионалом, и его не могли так просто выбросить в окно. А если он выбросился сам? Тогда должны были быть очень веские причины. Полковник Паулис Билюнас работал в группе «О» восемнадцать лет, придя в нее одновременно с Меджидовым. Он менее всего похож на даму-истеричку, бросающуюся на подоконник, чтобы напугать своего мужа. Кроме того, Билюнас был одним из двух аналитиков их группы, а значит, вообще одним из лучших аналитиков бывшего КГБ СССР. Он умел просчитывать варианты, и его не так просто было вывести из равновесия. Хотя Меджидов помнил один такой случай, когда это произошло.

Тогда, в восемьдесят шестом, «новое мышление» Михаила Горбачева и Эдуарда Шеварднадзе только пробивалось сквозь ледяной панцирь «холодной войны». Вдвоем, Меджидов и Билюнас, выполняя специальное задание Чебрикова, отправились в район Унейзы, чтобы привезти в СССР столь нужного советской разведке палестинца. Приказ, полученный ими от генерала Гогоберидзе, был категоричным и однозначным. «Любыми способами привезти этого человека в Москву, обеспечив его безопасную доставку». Очевидно, этот палестинец обладал очень нужной для Москвы информацией.

По версии аналитиков группы, Меджидов и Билюнас выехали как офицеры-эксперты, представители ООН. Первый выдавал себя за офицера индийских вооруженных сил, второй по документам был представителем Швеции. Их бросающиеся в глаза разномастные отличия позволяли использовать такой психологический трюк, точно воздействующий на подсознание. Проверяющие их документы посты иорданской и израильской полиции обычно избегали ненужных вопросов. Когда два столь не похожих друг на друга человека едут в одной машине, это почему-то убеждает, что им труднее сговориться. Билюнас был высокого роста, с очень светлыми волосами, голубыми глазами, являя собой облик типичного представителя скандинавских народов.

От Унейзы они направились в район холмов Эш-Шара и целый день безрезультатно ждали нужного им человека. Солнце светило нестерпимо. Пытаясь спрятаться в тени автомобиля, они обливались потом, проклиная свое руководство, палестинцев, МОССАД и весь мир. Сам Паулис оказался очень предусмотрительным человеком. Они пили спасительный чай, который Билюнас захватил на всякий случай в пяти больших термосах. Это как-то утоляло жажду и делало не столь изнурительным пребывание под сорокаградусным солнцем.

Наконец в третьем часу ночи послышался треск моторов. На подъехавшем к ним грузовике был тот самый палестинец, которого они ждали.

Его одежда была порвана, он был весь в пыли и грязи, но глаза весело блестели, он был даже немного пьян. Обменявшись паролем, они забрали его в свой джип и выехали по направлению к городу.

Видимо, от пережитых волнений палестинец говорил очень много, захлебываясь от радости, что все трудности уже позади. Меджидов говорил с ним по-арабски, пока Паулис, не знавший этого языка, вел машину, напряженно всматриваясь вперед.

– Почему ты опоздал? – спросил Меджидов, обратив внимание на излишне возбужденный вид своего подопечного и его порванную одежду.

– Мы наконец смогли это сделать, – засмеялся палестинец, – мы это сделали.

– Что вы такое сделали? – не понял тогда Меджидов.

– Была редкая возможность уничтожить семью Левина, – тонким голосом радостно сообщил палестинец, – их отец – офицер МОССАДа, и они приехали на отдых к своей сестре. Я не мог упустить такую возможность. Мы убили их всех. Не ушел никто. Ни один человек. Вся семья Александра Левина погибла. Все до единого, никто не ушел.

– Что он говорит? – спросил Билюнас, обративший внимание на возбужденный тон палестинца.

– Они убили семью одного из офицеров МОССАДа, – нахмурившись, мрачно сказал Меджидов по-английски.

– Да, да, мы сделали это, – понял слова Меджидова террорист. Он неплохо говорил по-английски, – я сам… как это на английском, трахнул его жену. Ах, как она визжала подо мной, как сопротивлялась. – Он вдруг сказал по-арабски: – Ты не знаешь, как это сладко трахнуть еврейку, – и снова перешел на ломаный английский, – а потом мы их всех застрелили. И детей ее мы тоже убили, – он говорил, почти скуля от радости, визгливым голосом, бьющим по нервам.

– Разве Аллах разрешает убивать детей? – спросил вдруг серьезно Билюнас.

– А мы не спрашиваем разрешения, – оскалился террорист, – нужно убивать своих врагов. Вы, русские, не верите ни в Аллаха, ни в Христа.

– А ведь Бог есть, – мрачно сказал Билюнас.

Террорист снова засмеялся. У Меджидова начался нервный тик, а Билюнас, более не сказав ни слова, продолжал напряженно всматриваться вперед.

Они проехали еще километров десять, пока террорист, все время прикладывающийся к термосу, не взмолился:

– Остановите, я выйду немного отлить.

Билюнас резко затормозил, и палестинец побежал к дереву, стоявшему прямо у дороги.

– Он что-нибудь еще сказал? – спросил сквозь зубы Билюнас, не поворачивая головы.

– Говорит, что это приятно, мерзавец. Убили и жену, и детей этого офицера, – зло сказал Меджидов, – будь проклята наша работа и весь мир.

Паулис посмотрел в ту сторону, куда ушел палестинец и почему-то достал пистолет.

– С ума сошел? – спросил изумленный Меджидов. – У нас приказ доставить этого негодяя живым.

– Верно, – Билюнас хладнокровно проверил оружие, – но мы его не сможем спасти. Мы его не доставим в Москву, – убежденно сказал он, – никто не дает права убивать детей. И мы его не имеем права спасать.

Меджидов вдруг понял, что спорить бесполезно.

Террорист, радостно повизгивая, бежал к машине, когда Билюнас поднял свой пистолет. С расстояния пяти метров промахнуться невозможно. Палестинец не успел даже испугаться и с радостным выражением лица упал на песок. Потом они долго ехали и молчали.

– Мне подать рапорт? – наконец произнес Билюнас уже на рассвете, когда они подъезжали к городу.

Меджидов молчал.

– Иди ты к черту, – наконец выдавил он.

– Мы коммунисты, – убежденно сказал Билюнас, – мой отец погиб в апреле сорок пятого в Вене. Я его никогда не видел. Неужели он погиб за этого подонка? Не хочу верить.

– Мы не выполнили приказа, – вздохнул Меджидов, – теперь нужно придумать подходящее объяснение.

– Бог все-таки есть, – убежденно сказал Паулис, – этот человек не имел права ходить по земле. Он был обречен.

Больше они никогда не говорили об этом. И никогда не вспоминали этого террориста, убитого на холмах Эш-Шара.

Вспоминая теперь об этом, Меджидов в который раз подумал, что аккуратный, предусмотрительный Паулис никогда не устраивал бы истерических полетов с двенадцатого этажа, если бы не произошло нечто исключительное. Или его выбросили другие? Второе было больше похоже на истину.

В это время в специальном морге бывшего Комитета государственной безопасности СССР, а ныне реанимационном отделении новой российской Федеральной службы контрразведки, генералы Вадим Георгиевич и Николай Аркадьевич пытались ответить на мучающий их вопрос – откуда убийцам стало известно о приезде в Москву майора Корина? Если предположить, что кто-то мог прослушать телефоны в засекреченном Центре ФСК, значит, в их государстве действует еще одна, более компетентная служба безопасности, чем их собственная. Это признавать было невозможно. Но и не признавать очевидного факта они не могли. Оба генерала, осунувшиеся и как-то сразу постаревшие, понимали – подозрения падут именно на них, имевших основной контакт с руководителем группы «О».

Корин приехал на поезде, в сопровождении группы ФСК, и поначалу все шло как нельзя лучше. В Тулу лететь было совсем недалеко, и группа была на месте через час после получения сообщения. Рано утром, когда поезд отходил в Москву, трое сотрудников ФСК вошли с Кориным в вагон, при этом один из них сел прямо напротив контролируемого объекта. В Москву они прибыли вовремя. И Корин, выйдя из вагона, даже зашел в буфет позавтракать. Двое сотрудников стояли рядом с ним, и одна из них – молодая женщина – даже передала ему свою соль. Видимо, эта обыденность происходящего несколько успокоила сотрудников и, когда Корин вышел на привокзальную площадь, никто из них не оказался непосредственно рядом с ним.

Когда неизвестный «Шевроле» резко затормозил и раздались выстрелы, стоявший в пяти метрах от Корина сотрудник ФСК успел только сделать два шага и толкнуть уже падающего Корина. Другие не успели даже достать пистолеты. Правда, при выезде «Шевроле» с площади один из подстраховывающих сотрудников успел сделать три выстрела по автомобилю, но они только усилили общую панику.

Выслушивая эти донесения, Вадим Георгиевич все время вытирал большим платком обильно потевшую большую теменную лысину. Ему было уже под шестьдесят, и при переаттестации сотрудников ФСК некоторые даже намекали ему на его возраст. На Николая Аркадьевича вообще невозможно было смотреть без сострадания. Молодой генерал понимал, что его блестящая карьера может рухнуть в связи с этими событиями, и с ужасом представлял себе, что его ждет при разборе этих происшествий. Высокий, красивый, мордастый, с густой каштановой шевелюрой, он нравился женщинам. А занимаемая им должность делала его значительнее в собственных глазах, придавая абсолютную значимость и убежденность его поведению.

– Мы должны установить, каким образом произошла утечка информации, – тихо предложил Вадим Георгиевич, – нужно быстро, без лишнего волнения составить список всех сотрудников, знавших или слышавших о приезде Корина.

– Уже составили, – Николай Аркадьевич вытащил бумагу, – здесь все, кто мог даже случайно узнать.

– С кого начали? – бесцветным голосом поинтересовался старший генерал.

– Простите, Вадим Георгиевич, с вас, – виновато развел руками Николай Аркадьевич.

– Директор ФСК. Он тоже был в курсе, – устало напомнил Вадим Георгиевич.

– Вы его подозреваете? – изумился молодой генерал.

– Нет, но он сам просил включить его в список. Чтобы все поняли – никаких исключений. Значит, мы трое, четверо сотрудников технического управления, трое из аналитического, знавшие о наших поисках, трое оперативников, привозивших Меджидова. Этих можно смело исключить, они ничего не знали о приезде Корина. Четверо членов группы, наблюдавших за Кориным. Этих нужно проверять особенно тщательно. Как, впрочем, и всех остальных. Может, у кого-то были контакты с Кориным еще до нашего расследования.

– Мы проверяем, – кивнул его собеседник.

– Это дело принципа, нашей профессиональной чести, – вспомнил слова Директора ФСК Вадим Георгиевич, – иначе нас просто выгонят из органов, как зарвавшихся дилетантов. Как идет поиск подполковника Сулакаури?

– Пока ничего.

– Задействуйте всех свободных сотрудников. Московское управление уже о нем знает. Свяжитесь с ними для более тесного контакта. Что с остальными?

– С Подшиваловым тоже… накладка, – сумел выдавить Николай Аркадьевич.

– Это я уже понял по вашему лицу. Что там случилось?

– Он позвонил домой. И жена сказала ему, что звонил Кямал. Мы сумели установить, из какой гостиницы Махачкалы был звонок, но когда туда прибыла наша оперативная группа, его там уже не было. А ведь наши люди прибыли на место через минут пятнадцать-двадцать после звонка.

– Думаете, нас опять кто-то опередил?

– Невозможно, товарищ генерал. Дежурная видела, как Подшивалов быстро уходил сам. Даже сдал ключи от номера. Нет, тут что-то не так. По-моему, это был условный сигнал. Услышав имя Меджидова, он должен был немедленно скрыться. Что он и сделал. В этом нет никаких сомнений.

– Думаете, Кямал Меджидов ведет с нами двойную игру? – понял его намек Вадим Георгиевич.

– Все может быть. Уж слишком легко и быстро он согласился выдать всех своих сотрудников. За этим кроется какая-то тайна. Наши аналитики, изучив структуру личности Меджидова, пришли к выводу, что он так просто не может сдать своих людей. Он постарается сам выйти на убийц Коршунова и Билюнаса. Это его стиль. Он более замкнут, чем нам показалось вначале. Аналитики считают, что в его беседах бывает двойной, часто даже тройной пласт.

– Интересная информация, – оживился Вадим Георгиевич, – как всегда, самое важное вы оставляете на конец.

– Да, – немного торжествующим голосом сказал Николай Аркадьевич, – более всего наши аналитики убеждены, что Меджидов передал какую-то информацию в разговоре с Теймуразом Сулакаури. Прямо в нашем присутствии. Анализ текста позволяет почти с абсолютной гарантией говорить о шифрованном сообщении. Эти разговоры о самолетах и погоде имели свой подтекст.

– И после этого разговора Сулакаури исчезает в депутатской комнате Домодедова, – понял вдруг Вадим Георгиевич, – нужно будет еще раз погонять наших аналитиков и, главное, быстро допросить Костенко. Здесь что-то не так.

Глава 3

Теймураз осматривал улицу уже в пятый раз. Ничего подозрительного не было. Он наконец решился и, быстро пройдя через двор, зашел в подъезд одного из многоэтажных домов. Затем бегом поднялся на пятый этаж. Лифт вызывать не хотелось, чтобы не привлекать внимание соседей излишним шумом. Достал ключ и отпер дверь. Чуть поколебался. В гостиной уже горел свет. Он захлопнул дверь, поставил свой чемодан на пол и пошел в глубь квартиры.

– Добрый вечер, Игорь Арсеньевич, – улыбаясь, произнес он с чуть заметным акцентом.

Сидевший за столом человек, слышавший, как он вошел, убрал пистолет.

– Добрый вечер, Теймураз, дорогой. Сколько мы не виделись?

Они обнялись. Это был полковник Подшивалов. Маленького роста, с редкими волосами, в очках, он менее всего был похож на полковника КГБ, сотрудника одной из самых засекреченных групп специального реагирования бывшего Советского Союза.

Его внешний вид, одежда, поведение напоминали скорее бухгалтера небольшой фабрики, чем суперпрофессионала, отдавшего «Октаве» многие годы нелегкой работы. Вошедший в квартиру подполковник Теймураз Сулакаури, напротив, резко отличался от Подшивалова своей психомоделью.

Высокий, темноволосый, обладатель огромных пышных кавказских усов, он был похож на одного из тысячи разбогатевших представителей «кавказской национальности». В ресторане или за рулем дорогого автомобиля Теймураз смотрелся бы как нельзя лучше. Впечатление дополняло массивное золотое кольцо на пальце, всегда служившее Сулакаури отличной маскировкой для создания облика его психомодели.

В укоренившийся в сознании людей стереотип профессионалов никак не вписывалось это большое золотое кольцо. И его ношение было оправдано с психологической точки зрения абсолютно. По приказу Юрия Андропова психомодели сотрудников группы «О» разрабатывались лучшими аналитиками и психологами бывшего КГБ СССР, готовившими свои рекомендации 1-му Главному управлению, занимавшемуся в те годы внешней разведкой. Наиболее ценные рекомендации Андропов применил в группе «О», и сотрудников подбирали с учетом их вживаемости в образы психомоделей, с учетом всех психологических особенностей и конкретных деталей, точно воздействующих на подсознание.

Тогда же были разработаны и нормы конспирации сотрудников группы. Например, в квартиру, куда приехал Сулакаури, можно было попасть одновременно из двух разных домов, стоявших рядом друг с другом. Таким образом, человек, вошедший в один дом с улицы, мог выйти из другого дома, выходившего во двор и на другую улицу. Это было очень удобно, чтобы в случае необходимости оторваться от наблюдения и не привлекать излишнего внимания соседей. Просто две квартиры были соединены в одну, а стена между ними была убрана. Обе квартиры находились в крайних блоках, как бы на стыке буквы Г.

– Вы получили известие от генерала Меджидова? – спросил Сулакаури, усаживаясь за стол.

– Мне передала жена, что звонил Кямал. Это наш условный знак. Значит, я должен все бросить и быть здесь немедленно. А как он нашел тебя?

– Он мне позвонил.

– Видимо, что-то серьезное, – встревожился Подшивалов, – ведь он никогда не звонит сам.

– Да, на него вышли сотрудники ФСК России. Но он беспокоится за нашу группу. Судя по всему, кто-то интересуется нами. Он так и передал: «здесь пасмурно». За мной, видимо, следили с самого Тбилиси, но хорошо следили, я их даже не мог обнаружить. Однако в Домодедове я сделал контрольный заход и выяснил, что наблюдение все-таки есть. Пришлось отрываться. Но профессионалы были отменные, честное слово.

– Здесь проверял, делал контрольные круги?

– Конечно, несколько раз. Все нормально.

– Что-нибудь Меджидов передал?

– Два телефона. Сказал, чтобы я ему позвонил. Правда, он добавил: «ты мне нужен», значит, нужно быть очень осторожным, и он сам в большой опасности. Он сказал еще несколько контрольных фраз. «Будь осторожен» – значит, найди нашу конспиративную квартиру, «ничего с собой не бери» – будь готов к любой неожиданности, ничему не удивляйся. Правда, одну фразу я не понял. Он сказал: «прилетай пораньше, все будет хорошо». Что это означает?

– Это его старый трюк. Он понимает, что разговор могут записать на пленку и попытаться расшифровать. Вот он и говорит ничего не значащие фразы, чтобы расшифровка была практически невозможной. Еще что-нибудь передал?

– «Действуй в форсированном режиме», значит, нужно найти Олега Митрофановича и Лену. А вот «действуй очень быстро» или «действуй надежно» он не сказал. Значит, Билюнас и Коршунов вне игры. Или что-то случилось.

– Видимо, пока Олег и Лена вне подозрений, – понял Подшивалов. – Нужно будет вызвать их обоих сюда. Он не говорил, что «плохо себя чувствует»?

– Нет, точно не говорил. Больше никаких сообщений. Но эти два телефона дал.

– Нужно будет выйти на встречу с ним, – предложил Подшивалов, – но не очень быстро. А вот вызвать Олега и Лену нужно немедленно. Давай звони.

Теймураз подошел к телефону, набрал номер.

– Мне нужна больница. Извините, пожалуйста. – Он положил трубку, кивнул Подшивалову, затем набрал тот же номер снова. – Извините, но мне сказали, что это больница. Да, я звоню уже второй раз. Видимо, я ошибся номером. – Он положил трубку. – Все в порядке, – она будет здесь через два часа.

– Встретишь ее на улице, – приказал Подшивалов, – обрати внимание на тот магазин, там, кажется, поменялась продавщица.

– Конечно, товарищ полковник.

– Твои фотографии могут быть разосланы по всей Москве. Мы же не знаем, что случилось конкретно. Поэтому сбрей усы, измени прическу. В общем, быстро поменяй свою психомодель. По-моему, тип 3.

– Понятно, – Сулакаури заторопился в ванную комнату. Подшивалов, перейдя в другую квартиру, тоже прошел в ванную. Через полчаса их невозможно было узнать. Сулакаури из шумного, веселого грузина вдруг превратился в какого-то хмурого, озабоченного своими проблемами типично московского жителя.

Он сбрил усы, коротко остриг волосы, специально подготовленными линзами изменил цвет глаз, сделав их светлее. Массивный перстень исчез, и теперь его место заняло скромное обручальное кольцо. Он был одет в потертое пальто, на ногах были достаточно помятые туфли. Очки придавали его лицу какое-то детское выражение. Он даже стал как будто тоньше.

Подшивалов, напротив, словно вырос. Теперь он был одет в красивый, элегантный костюм, излучая уверенность нового московского бизнесмена. Густые, красивые, чуть тронутые сединой волосы парика делали его моложе лет на десять. Супермодные очки фирмы «Кристиан Диор» дополняли это впечатление. На нем был шелковый галстук, стоивший не менее ста долларов, костюм от Валентино и туфли известной фирмы «Балли» никак не меньше, чем за триста долларов.

– Постараюсь выйти на Билюнаса и Коршунова, – озабоченно сказал Подшивалов. – Потом позвоню Олегу. Встретишь Лену, будь очень осторожен, не рискуй. Сделай контрольный круг, при малейшем подозрении иди на второй круг, пока не убедишься, что все в порядке.

Они вышли из квартиры с двух разных сторон. Подшивалов поймал автомобиль, попросив отвезти его на Главпочтамт. Рядом находилась станция междугородной телефонной связи. Разменяв деньги, он прошел в кабину. Набрал Вильнюс, телефон Билюнаса. Он подождал достаточно долго, но никто не подходил к телефону. Тогда, наконец, он повесил трубку. Затем, набрав код Санкт-Петербурга, позвонил Коршунову.

В этот момент в Московском отделении ФСК, в техническом отделе, где прослушивалось большинство телефонных разговоров по городу, включился сигнал на прослушивание.

– Внимание, срочное сообщение, – передал дежурный техник, – на контрольный объект кто-то звонит.

– Внимание по всем линиям, – передал второй техник, – просьба срочно установить, откуда идет звонок.

– Говорит дежурный по управлению, – передал старший техник, – просьба максимально задействовать все находящиеся резервные группы. Зона «А-С».

– Простите, – начал Подшивалов, – я только недавно вернулся из Индии. Можно будет попросить к телефону Павла Коршунова?

– Кто это говорит?

– Это его старый товарищ из Москвы.

– Срочное сообщение зоне «А-С», – передал дежурный, – установлено, откуда идет телефонный звонок. Контрольный объект находится на междугородной телефонной станции у Главпочтамта.

– Внимание всем группам…

– Группу «С» на выезд…

– Блокировать центр города…

– Оперативное наблюдение, внимание всем дежурным, подключение к соседним автоматам…

– Павел умер, – раздался глухой голос женщины.

– Извините меня… когда это произошло? – спросил ошеломленный Подшивалов.

– Почти месяц назад. Его взорвали в автомобиле. Настоящие звери, – заплакала женщина.

– Примите мои искренние соболезнования, – негромко произнес Подшивалов, быстро вешая трубку.

– Группа уже на Тверской. Особое внимание. Блокировать всю улицу. Задерживать всех подозрительных. Предполагаемые данные говорившего – среднего роста, лысоват, в очках, хромает, лет под пятьдесят. Как поняли?

– Все поняли, блокируем станцию. Группа уже на месте.

Оперативники ФСК ворвались в здание, когда Подшивалов уже поднимался мимо дома Союза композиторов к Моссовету. Через пять минут, поймав попутную машину, он, сделав круг, снова проехал мимо телефонной станции, обратив внимание на заметное оживление у ее дверей и стоявшие рядом несколько автомобилей ФСК.

Развернув автомобиль, он подъехал к гостинице «Москва» и, показав удостоверение сотрудника МВД, прошел внутрь. В холле гостиницы стояли междугородные телефоны. Войдя в одну из кабин, он быстро набрал код Киева, нужный ему номер и попросил к телефону Олега Ковальчука. Подполковник Ковальчук был сотрудником группы «О», не известным никому, кроме ее членов. Еще через пять минут Ковальчук, получив инструкции, уже знал, что ему надлежит делать.

В оставленной конспиративной квартире загорелся свет. Сделав несколько контрольных проверок, туда пришли Сулакаури и майор Елена Суслова, также не известная ФСК член группы «О». Тридцатидвухлетняя Суслова была преподавателем по профессии. После окончания высшей школы КГБ она попала в группу «О» как необходимая психомодель для выполнения каких-то сложных заданий. Она была незаменима в тех случаях, когда нужно было подойти к контролируемому объекту вплотную, оставить подслушивающее устройство, мину или незаметно уколоть «клиента». В некоторых случаях такие уколы вызывали сон, в некоторых – безболезненную смерть.

По структуре своей личности и внешним данным она легко могла превращаться в зрелую женщину неопределенного бальзаковского возраста и в почти хулиганствующего подростка, одетого в джинсы и спортивную куртку. Она появилась в группе «О» шесть лет назад и смогла работать на равных с профессионалами высочайшего класса, какими были остальные члены группы «О».

Квартира, куда они пришли, имела еще одно большое преимущество. Она была оборудована специальными скэллерами, исключающими возможность прослушивания разговоров.

– Что произошло? – спросила Суслова, едва Теймураз захлопнул за ними дверь.

– Меджидов задержан сотрудниками ФСК. Видимо, сработала линия связи, как мы и предполагали.

– Когда это случилось?

– Думаю, вчера. Он мне звонил домой.

– А как остальные члены группы?

– Пока мы не имеем никаких известий. Полковник Подшивалов поехал проверять, что с ними.

– Теймураз, ты думаешь, случилось что-нибудь серьезное? – тревожно спросила Лена.

– Пока ничего не могу сказать. Раз Кямал Алиевич позвонил сам ко мне домой, значит, случилось нечто действительно серьезное. Думаю, когда вернется Подшивалов, мы сможем узнать от него какие-нибудь подробности.

Елена Львовна Суслова попала в группу после окончания института иностранных языков и Высшей школы КГБ. Три года занятий в школе были отмечены в ее трудовой книжке как начало педагогической деятельности в одной из сельских школ где-то далеко на Алтае. Вместе с ней, независимо друг от друга, готовились еще две претендентки. В последний момент выбрали ее. В группу «О» она попала, будучи старшим лейтенантом, и за три неполных года получила два звания досрочно – «капитан» и «майор», отличившись в Канаде, Португалии, ЮАР. Правда, однажды она едва не загубила операцию, проводившуюся в ЮАР. По легенде, Меджидов и Сулакаури – богатые латиноамериканские бездельники – должны были проводить свое время в Претории, в лучших гостиницах города. И в качестве атрибутов роскошной жизни им были выписаны две красавицы из Швеции на должности «секретарей», сопровождавших состоятельных клиентов.

В тот год Советское правительство приняло решение более активно выйти на рынок алмазов, контролируемый южноамериканскими корпорациями, и группа получила специальное задание по вербовке одного из вице-президентов компании. Суслова полетела тогда с ними как их переводчик. Она не скрывала своего возмущения поведением партнеров. Правда, это укладывалось в рамки ее психомодели, но Теймураз подозревал, что Лена была неравнодушна к Меджидову, обнаруживая слишком явные личные пристрастия.

Оба офицера исправно отрабатывали необходимые трюки, заказывали самое дорогое шампанское, купались с голыми девицами в роскошных бассейнах, сорили деньгами, не считаясь с расходами. Шведские дамочки, профессиональные проститутки, работающие по вызову, правда, были в тягость и Меджидову, и Сулакаури. Но положение обязывало… и оба, поначалу относившиеся к своему заданию очень ответственно, через несколько дней начали откровенно халтурить, вызывая неудовольствие своих девиц.

Правда, совсем отстраняться было нельзя, это могло вызвать подозрение, и они, имитируя бурную деятельность, запускали своих девиц в огромный бассейн в костюмах Евы. Застав их однажды в номере, Лена вся в слезах убежала к себе, и Меджидову пришлось ее долго успокаивать, объясняя это высшими интересами страны.

Вернувшаяся в их номер молодая женщина по-прежнему прятала глаза, стараясь не смотреть на развязных девиц. Но работу она выполняла безупречно и за эту операцию получила досрочное звание «капитана». Правда, после возвращения в СССР она еще долго возмущалась и никакие доводы не могли убедить ее в необходимости подобных упражнений.

В квартире раздался шум открываемой двери, и вошел Подшивалов. У него был встревоженный вид.

– Все очень плохо, – сказал он с порога, – убит Павка Коршунов, а нами, похоже, занимается весь аппарат ФСК. Ребята, по-моему, мы с вами попали в какую-то неприятную историю.

Глава 4

Вечером привезли Федора Костенко. Как они и вычислили, тот не имел к группе «О» никакого отношения. Он вообще впервые слышал о такой группе. Он и еще два офицера были сопровождающими генерала Меджидова в сложной афганской командировке и никогда ничего не знали об «Октаве». В августе девяносто первого он и Корин ушли в отставку, а третий офицер – Евгений Семенов – продолжал свою работу в одном из управлений КГБ, будучи профессиональным снайпером. Они втроем часто сопровождали Меджидова и в его поездках по различным «горячим точкам» бывшего Советского Союза. Проверка быстро установила, что Семенов был убит во время октябрьских событий девяносто третьего года в Москве.

Неискренность Меджидова становилась очевидной. Все вставало на свои места. Генерал Меджидов просто подсунул работникам ФСК «куклу», как на базаре опытные мошенники подсовывают пачку нарезанной бумаги доверчивым простакам. Он оказался большим профессионалом, чем они все, вместе взятые. В довершение ко всем неприятностям аналитики дали наконец квалифицированное заключение, что между Меджидовым и Сулакаури состоялась шифрованная беседа, в которой первый обращал внимание на возможные опасности и советовал предпринять какие-то меры. Шифровальщики работали над значением каждого слова Меджидова, когда стало известно о звонке на квартиру Коршунова. Выехавшая на место группа, разумеется, ничего не нашла. И не было никаких следов Подшивалова и Сулакаури, хотя проведенная идентификация голоса подтвердила, что звонил сам Подшивалов. Таким образом, к ночи стало ясно, что Кямал Меджидов по-прежнему остается единственной ниточкой, связывающей «Октаву» с их ведомством.

Кроме того, несмотря на все принимаемые меры, до сих пор не был установлен источник утечки информации, а это значило, что их переиграли по всем статьям. Именно в таком понимании дела и, соответственно, в таком настроении Вадим Георгиевич и Николай Аркадьевич приехали на беседу с Меджидовым.

Николай Аркадьевич даже проверил предположение о том, что сам Меджидов отдал приказ о ликвидации Корина, чтобы окончательно запутать всех, но следственный эксперимент, повторенный дважды, показал, что ни Подшивалов, ни Сулакаури не могли успеть так быстро добраться до Курского вокзала из Махачкалы и Домодедова. Эксперты приняли во внимание и то обстоятельство, что после звонка Меджидова Сулакаури никому не звонил, а значит, не мог передать информацию о ликвидации, даже если таковая имелась.

Кямал Меджидов спал у себя в комнате, когда к нему вошли оба генерала. Он открыл глаза сразу, едва раздался шум в коридоре.

– Добрый вечер, – поздоровался Меджидов, приподнимаясь, – между прочим, по российскому законодательству даже заключенных в тюрьме ночью не беспокоят.