Странник, пришедший издалека Ахманов Михаил
Сарагоса упрятал коробку в карман, застегнул его и похлопал своего агента по плечу:
– Эй, парень, очнись! И скажи-ка мне, какого дьявола тебя к пожарам потянуло? Погреться, что ли, решил?
– В Амм Хаммате и так тепло, отличный климат, – буркнул Скиф. – А если б я рощу не сжег, то и до купола бы не добрался.
– Ну добрался, а дальше что?
– Дальше – как положено. Взял «языка», допросил и отправился сюда. Вместе с напарником и… гмм… девушкой.
Сарагоса, казалось, не обратил внимания на его заминку. Он задумчиво поиграл бровями, вытащил кисет с табаком, потянулся за трубкой, потом хмыкнул и сунул кисет обратно.
– Значит, отправился… – медленно произнес он. – И куда?
– Сюда, – Скиф окинул взглядом гигантское пустое пространство и серые стены, терявшиеся вдали. – Это, Пал Нилыч, самый гадючник и есть.
– Только гадюки тут на шести ногах, – сказал Сарагоса, тоже вперив взгляд в пустоту. – Впрочем, и двуногие попадаются… – Он дернул себя за левую бровь, потом за правую и поинтересовался: – А что с куполом?
– Взорвал.
– Вместе с «языком»? – Дождавшись утвердительного кивка, шеф снова хмыкнул и протянул: – Ну, ты молодец, скифеныш! Все, что мог, спалил и взорвал, а вместо образцов притащил с собой девицу! Да еще этого… торгового князя… И как он ухитрился из койки удрать, напарничек-то твой!
Претензии были явно несправедливы, но Скиф возражать не собирался, еще раз напомнив себе, что с начальством не спорят. Начальство убеждают; и в данном случае убедительных доводов было целых два: Сархат, вселенский гадючник, и Джамаль, Наблюдатель с Телга. Оба, что называется, перед глазами.
Еще раз проверив это и убедившись, что Сийя тоже не растаяла как дым, Скиф произнес:
– Это верно, что рощу я спалил и купол взорвал, только роща и купол были в тех краях не последними. А вот попасть из тех краев в эти… – Он снова покосился на зиявшую перед ними пустоту и многозначительно смолк.
Сарагоса ощупал карман с трубкой и вздохнул.
– Ну, докладывай дальше, парень. И про те края, и про эти Да про князя нашего не забудь… С каких это пор он агентом и твоим напарником заделался, э?
По порядку, так по порядку, решил Скиф, приступая к докладу. Он начал говорить, с удовольствием отмечая, как щеки у шефа багровеют, как брови то взмывают вверх, то изгибаются подобно двум мохнатым гусеницам, а карие зрачки наливаются охотничьим блеском. Когда было сказано о зеленых вратах, об оринхо, сегани и аркарбах, о гихаре и тайо, о Воплотившихся и Великом Плане Сархата, Пал Нилыч крякнул в первый раз; потом крякнул во второй, услышав про Защиту, ментальное кодирование и телгского Наблюдателя. Плюнув на предосторожности, он раскурил трубку и, с наслаждением затянувшись, кивнул на спящего Джамаля:
– Получается, только он может повторить этот фокус? Ну, с блокировкой и защитой?
– Почему же? Премудрая мать Гайра… – начал Скиф, однако Пал Нилыч прервал его, махнув рукой.
– На Земле – семь миллиардов народу, парень! Это ж сколько нам премудрых понадобится? У нас ведь не Амм Хаммат, у нас демократия, и главный принцип таков: или всем, или никому! А у девушек твоих – штучное производство… с плясками да песнями! – тут он бросил взгляд на Сийю, которая, уже не притворяясь спящей, слушала, распахнув огромные глаза. – Нет, так дело не пойдет, – задумчиво протянул Сарагоса, покачивая головой. – Если нам и помогут премудрые, так не из Амм Хаммата, а с этого Телга, когда разберутся, что к чему! А в ином случае…
– В ином случае?.. – переспросил Скиф, когда пауза затянулась.
– В ином случае надо выжечь этот гадючник дотла! – кулак Сарагосы грохнул о колено.
– Слова воина, – негромко, но с одобрением пробормотала Сийя. Веки ее снова опустились, и длинные пушистые ресницы легли на матово-смуглые подглазья.
– Гадючник-то не маленький, Пал Нилыч, – произнес Скиф – Сфера их наполовину готова, дяди Колиной «штучкой» ее никак не спалишь, а с пирокинетиками у нас напряженка. Нету пирокинетиков! Есть «механики» да «слухачи», и еще Доктор. Доктор, правда, сны с реальностью путает, зато по мишеням не мажет… – Скиф встрепенулся, озаренный новой идеей, и вскинул глаза на шефа: – А не пробовал ли он что-нибудь распылить или поджечь? Скажем, на другом краю Галактики или в туманности Андромеды?
– Доктор пусть своим делом занимается, – буркнул Сарагоса. – Коли мы сюда добрались, так распылим и сожжем без него… в этом мы ба-альшие мастера… может, самые лучшие во всей Галактике и туманности Андромеды… – Он пожевал губами и добавил: – Распылять – не строить, сержант. Вопрос лишь в том, что распылять, где и когда.
Он поднялся, решительно подошел к Джамалю и хлопнул его по спине; затем, когда звездный странник раскрыл глаза, сказал, протягивая руку:
– Похоже, князь, знакомиться нам нужно по новой? Как разведчикам двух союзных держав? Значит, ты – Ри Варрат, Наблюдатель с Телга, а я – полковник Ивахнов, куратор звена С, с Земли… Оба мы – гуманоиды, оба с того самого Древа, о котором ты Скифу толковал; делить нам нечего, спорить незачем, и враг у нас общий. А коль есть общий враг, нам выгодно быть друзьями и прежнего не поминать. Ты надо мной шутил, я на тебя сердился… И бог с этим! Прости меня, если не все ладно у нас с тобой получалось… Ну, Ри Варрат?
Джамаль, ошеломленно хлопая глазами, стиснул могучую длань Сарагосы, привстал и вдруг расхохотался.
– Ну, Нилыч!.. Ну, даешь! Диплома-ат! Прежде ты меня за торговца помидорами держал, теперь в галактические разведчики производишь! Вах, спасибо, дорогой! – Улыбка его растаяла, как предутренний туман под солнцем, и Скиф увидел, что глаза звездного странника полны печали. – Но запомни, Нилыч: я не только Ри Варрат, гость с Телга, я – Джамаль, сын Георгия Саакадзе, – тихо произнес он. – Сын Земли, как вы со Скифом, рожденный женщиной Земли и вскормленный ею… неважно, что случилось это со мной не в первый раз… важно, что случилось… И я, Джамаль Саакадзе, друзей себе ищу не по выгоде, а по сердцу. Вот, Нилыч, согласен на такое условие? И на такой союз?
– Это кто ж все-таки предлагает – гость с Телга или сын Земли? – спросил Сарагоса с самым серьезным видом, не выпуская руки Джамаля.
– Оба, дорогой, оба!
Они устроились на серебристом плаще сегани и начали толковать о разных разностях: о метаморфах-Бесформенных и их Великом Плане, о вратах, ведущих сквозь темпоральный вакуум из мира в мир, о тайо и странных видениях Сарагосы, вызванных бетламином, о земной Системе и телгской Миссии, о Докторе и о том, что фэнтриэлы – не сны, а самая настоящая реальность. Разговор протекал в мирном русле, и Скиф, усевшись рядом с Сийей, вначале прислушивался к нему. Но вдруг в голове его всплыли слова Сарагосы о том, что распылять – не строить, и стали гудеть и звенеть под черепом, словно набатный грохот двух перекликающихся в тревоге колоколов.
Распы-лять – не стро-ить… распы-лять – не стро-ить… распы-лять – не стро-ить…
«Верно, – подумал он, – распылять – не строить». Кто-то когда-то создал двеллеров – Древние, как полагает Джамаль, или каприз природы, но и в том, и в другом случае эта странная раса возникла не в один день; как, впрочем, и земное человечество, она развивалась сотни тысяч лет, быть может – миллионы. И свою огромную сферу, символ могущества и торжества разума, сархи создавали тысячелетиями, научившись за это время и другим вещам – таким, как путешествия сквозь тайо и операции над сознанием своих жертв. Вероятно, они овладели тайнами тяготения, научились создавать конвертеры-преобразователи, о которых говорил Джамаль, а с их помощью – или каким-то иным способом – получали материалы с удивительными свойствами; например, то вещество неимоверной прочности, из которого был собран каркас гигантской сферы, или серебристую ткань, непроницаемую для лазерного луча. Все это было достойно восхищения, ибо доказывало, что эта раса, пусть не принадлежащая к Древу Гуманоидов, стремится жить и творить, а значит, цели ее понятны, объяснимы и близки любому из звездных народов, в том числе и земному человечеству.
Да, все это было бы достойно восхищения, если б сархи нашли иные способы, позволявшие обрести индивидуальность… Не вселенский грабеж, а что-то другое, более изощренное и к тому же безопасное для остальных галактических рас… Но путь грабежа являлся самым легким и простым, и Бесформенные избрали его – а потому их следовало уничтожить. Распылить! И Скиф был совершенно уверен, что для выполнения этой задачи не потребуется ни тысячелетий, ни даже сотен лет. Распылять – не строить! Вопрос лишь в том, что распылять, где и когда…
Но если б сейчас в руках его было какое-то фантастическое оружие, неимоверной мощности излучатель, способный одним импульсом уничтожить всю эту расу грабителей-метаморфов, и их Великий План, и их рукотворную сферу вместе с алым солнцем и материнской планетой – если б все это было в его власти, он не сумел бы сказать, удалось бы ему коснуться спуска. С одной стороны, распыляющий импульс был справедливым возмездием, заслуженной карой; с другой – деянием необратимым, означавшим гибель миллиардов разумных существ, уничтожение их тысячелетнего труда и, следовательно, торжество энтропии.
А также в любом случае этот выход оказался бы самым простым – столь же простым, как путь насилия и грабежа, избранный сархами для обретения индивидуальностей…
– Ложись и спи, светловолосый, – сказала Сийя, погладив теплой ладошкой его щеку. – Ложись и спи. Пусть Джаммала и Cap'Arocca тоже спят. Много разговоров, много тревог… Надо отдохнуть. Я посторожу…
Она не отняла ладони, и Скиф, погружаясь в сон, продолжал чувствовать ее тепло, твердые валики мозолей у пальцев и горьковатый аромат степных трав. Потом темные глаза Сийи распахнулись над ним ночными небесами Амм Хаммата, и он увидел, как над равниной встают три луны – багровая Миа, серебристый Зилур и крошечный юркий Ко.
«Три луны… – уплывая в дремоту, подумал он. – Значит, пришло время любви… любовь сильнее ненависти… любовь творит новую жизнь… а жизнь должна торжествовать всегда…» Он спал.
Глава 12
СИЙЯ АП'ХЕНАН
Она сидела на холодном полу, привычно скрестив ноги и положив на колени обнаженный клинок. Трое мужчин спали у стены – ее светловолосый и два его родича или друга, князь Джаммала и второй, которого звали то Сар'Агоссой, то Панилычем. Она глядела на них.
Распадись и соединись! В этом мире следовало поглядывать не только на мужчин, но и по сторонам! Опасность здесь грозила отовсюду; в любой миг из зеленого пятна могли вынырнуть демоны, похожие или непохожие на людей, но одинаково омерзительные и опасные; в любой миг они могли призвать всесокрушающий вихрь – не тот, Небесный, который принес Безмолвных Богов, а смертоносный ураган, сокрушающий плоть и кости; в любой миг тело могло сделаться легким, словно сухая травинка, и взмыть к потолку от самого слабого движения. Но Сийя ап'Хенан не боялась; Сестре Копья не пристало бояться.
Разумеется, место это, лежавшее за магической зеленой дверью, казалось ей угрожающим и странным. Тут не было деревьев и трав, гор, скал и равнины; тут не журчали ручьи, не струились реки, не плескались морские волны; кроме чудовищ-оборотней, тут нельзя было встретить ни единой живой души – ни клыкастых Белых Родичей, ни бурых и серых быков, ни длинношеих хошавов, ни прыгунов-хиршей, ни даже отвратительных тха, вонючих хиссапов и хищных птиц, что питаются падалью. Но главное – и самое поразительное! – в этом мире не было неба! Лишь один раз, за прозрачной стеной, она увидела звезды и тьму, напоминавшие ночные небеса Амм Хаммата, но не являлось ли это наваждением, иллюзией, сотворенной силами зла? Ведь звезды не мерцали, их сочетания казались незнакомыми, а луны, багровая Миа, серебристый Зилур и крохотный Ко, вовсе исчезли! Конечно, она понимала, что в этих далеких краях, лежавших, быть может, за безднами, преодоленными Небесным Вихрем по пути в Амм Хаммат, небо должно быть иным – иные звезды, иные луны, иные формы и цвета сиявших ночью облаков. Однако где же эта ночь? И где день?
Но здесь не было ночи и не было дня – а значит, не было солнца и голубого неба. Вместо неба простирались в вышине серые своды, свет падал неведомо откуда, дыхание ветра не колыхало воздух, и не было в нем никаких запахов, ни степных ароматов, ни смолистого духа кедровых лесов, ни даже сладких убийственных испарений падда, погружавших в дурные сны. И потому воздух, хотя и был он прохладен и свеж, казался Сийе мертвым.
Впрочем, чего еще ожидать в земле демонов? Было бы странно, если б она походила на настоящую землю, землю людей… Ни Гайра ар'Такаб, ни другие мудрые женщины, Видящие Суть, Правящие или Искусные В Письменах, ничего не знали о мире ару-интанов и не могли поведать о нем Сийе, Стерегущим или девушкам из других Башен. Ну так что же? Пусть она не знала, как выглядит этот мир, но догадывалась, что будет он не похож на все виденное прежде, ибо демонам, разумеется, не нужна земля и все, что растет и живет на ней. Ведь они питаются людскими душами, и теперь Сийя воочию убедилась, что это – истина.
Да, они пожирали души и, словно в насмешку, принимали облик погубленных ими людей! Об этом она догадалась еще на побережье, в куполе, когда Скиф и Джаммала допрашивали тварь, пожравшую душу Зуу'Арборна, карлика из западных краев. А здесь, среди серых стен, огромных колодцев и гигантских пещер, перед которыми подземелья ее родного города казались крохотными и ничтожными, она за малое время встретила столько демонов в людском обличье, что трупами их – если б Безмолвные покарали нечисть единым ударом! – можно было бы выложить дорогу от Маульских гор до Внутреннего моря.
Но Безмолвные никого не карали. Паир-Са, бог воинов, Владыка Ярости, обитающий на багровой луне, – другое дело; он мог облачиться в броню и спуститься на землю, мог повести в бой отряды конных и пеших, мог обрушить на демонов свой сверкающий меч, свой гнев, а также твердь земную и воды морские. Мог, но почему-то не делал этого; либо обижался, что народ Башен больше почитает Безмолвных, либо и меч его, и гнев, и твердь с водами были бессильны против демонов.
Безмолвные же, как говорила премудрая Гайра, не воевали. Они могли посоветовать, могли защитить и одарить Силой, могли помочь в мирных занятиях – в таких, как обучение Белых Родичей, строительство башен и стен, присмотр за плодородными угодьями, работа с металлом, глиной и камнем или с прозрачным стеклом, какое умели выплавлять Сестры Огня. Конечно, Безмолвные обладали великой мощью: глас их, неслышимый для людского уха, дробил прочные камни, мысль облекала человеческую душу несокрушимой броней, храня ее от посягательств демонов. Но все же они были богами созидания, не разрушения; и священный куум, трезубец из молний, предназначался не для уничтожения врагов, а лишь для защиты от них.
Это казалось Сийе странным. Разве Безмолвные не желали сокрушить демонов? Стереть их с лица земли, развеять прахом и в том, и в этом мире – и в любом из миров, где они осмелились появиться? Или сокрушить для Безмолвных не означало уничтожить? Но всякой войне, в ее понимании, надлежало кончаться смертью; не покорением противника, не мирным договором, а гибелью одной из сторон, то есть все-таки уничтожением. Ибо какой же мир возможен между людьми и демонами, похищающими души? Конечно, никакой – и об этом толковал Сар'Агосса, старший родич ее возлюбленного. И он, разумеется, был прав!
Взгляд ее снова обратился к мужчинам. Все они были разными, непохожими друг на друга, и спали по-разному. Джаммала – ничком, уткнувшись черноволосой головой в скрещенные руки; он тихо посапывал, иногда вздрагивал во сне и перебирал ногами, будто собирался куда-то бежать. Меч его и кинжал валялись вместе с боевым поясом около бедра, и это было неправильным – оружие у воина должно быть всегда под рукой.
Вот Скиф, ее светловолосый, все сделал как надо, как старшие сестры из Башни Стерегущих учили и ее саму. Он лежал на спине, согнув колени, и ладонь его покоилась у пояса – там, куда он сунул свой странный маленький лук, испускавший фиолетовые молнии. Он мог вскочить в любое мгновение и вступить в бой, и дыхания его не было слышно – даже во сне ни звук, ни неловкое движение его не выдавали. «Наверно, – подумала Сийя, – его тоже учили старшие сестры или братья – и учили хорошо! Ибо он был всегда настороже, как положено воину».
Сар'Агосса тоже когда-то был воином. Устроился он правильно, на спине, и свой метатель молний не выпустил из рук, однако храпел. Не так чтобы сильно, но шагов с двадцати его бы расслышал всякий, даже юная девчонка, впервые выехавшая в степной дозор стеречь рубежи от шинкасов. Тут, конечно, ни степи, ни шинкасов не было, но недостатка врагов не замечалось; тут каждый встреченный был врагом, и потому Сар'Агоссе стоило бы спать не так шумно.
Взгляд Сийи скользнул по его хмурому лицу с густыми насупленными бровями и плотно сжатым ртом. Даже во сне можно было угадать в Панилыче человека власти – пусть не такой высокой, какой располагали Дона ар'Такаб, хедайра, и премудрая мать Гайра, но уж никак не меньшей, чем у Рирды ап'Хенан, Сестры Меча, или Каризы, предводительницы восьмого турма… Интересно, почему он назвал ее, Сийю, альмандином? И что это значит – альмандин? Слово ей понравилось; оно было красивым, протяжным, и слышался в нем то ли отзвук стучавших о наковальню молотов, то ли перезвон колокольцев, какими украшали конскую сбрую во время праздников.
«Алль-манн-динн», – медленно повторила она про себя и перевела глаза на Скифа.
Тут мысли о мире демонов, о Безмолвных Богах, о Джаммале и Сар'Агосса разом выскочили у нее из головы. Разумеется, подумалось Сийе, она все сделала верно: пошла взглянуть на этот мир, на обитель ару-интанов, ибо воин не должен упускать случая поближе познакомиться с врагом. Если Безмолвные дозволят вернуться, ей будет что рассказать! И премудрой матери Гайре, и хедайре, и Нире од'Ваар, и Зелимме oc'Ta, возглавлявшим Башни Искусных В Письменах и Танцующих Перед Престолами! Но не в одних рассказах дело; меч и кинжал при ней, и она еще успеет отправить в бездну не одного демона! Как тех двоих, в плащах и шлемах, сраженных ее клинком!
На миг это знание – то, что демонов можно убить, – показалось ей самым важным; ведь если Скиф объяснит, как сделать талисманы с огненными духами-саламандрами, сестры из Башни Стерегущих выжгут все проклятые рощи на морском берегу, перебьют демонов, а потом отправятся в Мауль и к Петляющей реке, нагрянут к Внутреннему морю, переплывут пролив, разольются конным воинством по Джарайму и другим странам Запада – Хоту, знаменитому прозрачными тканями, богатой шерстью Кампаре, Сизаму, где добывают жемчуг, плодородному Арталу… И везде огонь и клинки сестер покарают демонов! Настигнут и их самих, и гнусных слуг, коих завели они себе в Амм Хаммате! И шинкасов, хиссапью кровь, и ордо, морских разбойников, и киндари'пак, что бесчинствуют на востоке, за синдорскими лесами, и миатов, что, по слухам, торгуют чернокожими сену из южных стран!
Миражи пылающих рощ, демоны с отрубленными головами и слуги их, предатели, пронзенные стрелами и копьями, растерзанные Белыми Родичами, промелькнули перед Сийей ап'Хенан и погасли. «Стоит ли обманываться? – сказала она себе. – Ты пошла не за знанием и тайнами ару-интанов, не ради мести демонам и даже не затем, чтобы очистить от них Амм Хаммат, весь Амм Хаммат, от Океана Восхода до Морей Заката… Ты пошла потому, что он позвал!» Мысль эта была для нее странной и непривычной. И кому пришло бы в голову, что ей, Сестре Копья, придется стеречь сны трех мужчин, один из которых – ее избранник!
Мужчин она знала и до него – маульца, с кудрями цвета меда, и кариза, сухощавого и гибкого, из племени, что живет у Пролива. Она не помнила их имен; в памяти так и осталось – маулец и кариз. Маульца привели ей сестры – давно, шесть весен назад, когда ей впервые позволили выезжать в дозоры. Таков был обычай; всякое незавершенное должно завершиться, девушка должна стать женщиной, познать любовь, родить дочерей, ибо бесплодное дерево полезно лишь своей тенью, а плодоносящее дороже во сто крат.
Маулец ей нравился, и она провела с ним все время трех лун, однако плода не понесла. И старшие сестры увезли маульца вместе с другими юношами обратно в горы. С каризом случилось иначе; его отбили у степняков, возвращавшихся из набега к Проливу, он был изранен и измучен, но держался гордо, как подобает воину. Потом она узнала, что шинкасы сожгли и перебили весь его род, ибо каризы в отличие от синдорцев и карликов-джараймов были не из тех людей, что пугаются свиста стрел; среди сену каризов почти не встречалось, ибо они предпочитали смерть в бою позору пленения. Ей захотелось подбодрить и утешить этого человека, потерявшего все, кроме жизни и души. Она провела с ним две ночи, а потом кариз стал просить ее отправиться с ним к Проливу, основать новый род на пепелище и жить, как говорил он, в любви и согласии. Он даже готов был остаться под городом на скале, как поступали некоторые мужчины, лишь бы видеть ее, Сийю, – хотя бы в ночи, разрешенные для любви. Но ей не нужна была его любовь, и кариз вернулся к себе в одиночестве.
Вот все о маульце и каризе, и пусть воспоминания о них покроются прахом, думала Сийя. Ни один из них не стал ее избранником; ни того, ни другого не назвала она своим мужчиной перед Безмолвными Богами, глядящими вниз на людей с серебристого Зилура. Да и знала ли она любовь после их объятий? Девушки постарше говорили, что с избранником все не так – и поцелуи жарче, и объятия крепче… Не так! Теперь она их понимала…
Не многие из обитательниц Башен имели избранников – может быть, одна из десяти. Избранники жили под городом на скале и трудились вместе с сену; в дозволенные же ночи встречались со своими возлюбленными. Были среди них и хорошие кузнецы, и мастера, собиравшие катапульты, и умельцы, что делали большие луки, из которых бьют стоя, и малые, пригодные для стрельбы с коня. Были и воины; но ни одному хедайра не дозволяла сесть в седло и выехать в дозор. Сестры не нуждались в братьях – ибо, как говорили мудрые женщины, братья всегда норовят встать впереди сестер. Так некогда и случилось – за Петляющей рекой, в синдорских лесах, на древней прародине. Но больше случиться не должно! Ибо Безмолвные одарили Силой и мудростью женщин, а не мужчин.
И воины-избранники уходили; рано или поздно уходили, если только им не нравилось другое ремесло – скажем, не махать секирами да клинками, а ковать их.
При этой мысли взгляд Сийи потемнел; ее избранник, конечно, не согласится стать кузнецом… Или выдувать стеклянные сосуды, вить канаты из стеблей гибкого самисса, плести циновки, выделывать шкуры, лепить горшки, ткать или прясть… Нет, не согласится! Разве это занятие для воина, владеющего огненными стрелами? Для бойца, которому нет равных в сражении на мечах? Правда, из лука он стреляет неважно… И будет ли время научиться? Или он тоже уйдет, вернется в свою землю, столь же далекую от города на скале, как мир ару-интанов, лежащий за темными безднами?
Это было бы ужасно! И это означало бы смерть! Девушкам, расставшимся с избранниками, боги долгой жизни не сулили; почему-то они гибли первыми во всех стычках или умирали от ран, казалось бы, вовсе не смертельных и даже не лишавших их красоты. Однако умирали…
Смерти Сийя не боялась; боялась потерять светловолосого. Конечно, ее избранник – не обыкновенный человек; сама премудрая мать Гайра назвала его сыном огня и железа, чистым душой, воителем, готовым сразиться с демонами… с самими демонами, а не только с их слугами… И она, Гайра ар'Такаб, попросила Безмолвных даровать светловолосому защиту… Великая честь и великий дар! Быть может, такому воину позволят остаться в городе и ездить в дозоры? Ведь позволила же ему хедайра – ему и другу его Джаммале – отправиться в поход с турмом Рирды ап'Хенан! И не ошиблась властительная: падда сгорели, и в первый раз взглядам сестер Стерегущих явилась обитель демонов… А ей, Сийе, повезло еще больше: узрела лики ару-интанов и омочила свой меч в их крови!
И если она вернется в город на скале со своим мужчиной… если Безмолвные будут милостивы к ним… если Небесный Вихрь унесет их обратно в Амм Хаммат… или откроется магическая зеленая дверь, и они вновь окажутся в мире, где положено жить людям, – неужели тогда ее избранник, ее возлюбленный, ее светловолосый, расстанется с ней? Уйдет со своими родичами, с Джаммалой и Сар'Агоссой?
Конечно, кровная связь – великая сила; родич есть родич, и о нем не забудешь, как забывают о затерявшейся в травах стреле… Однако соединение женщины и мужчины освящено Безмолвными! Только они даруют девушке избранника, и никто не в силах расторгнуть этот союз – никто, кроме их самих! К тому же она могла бы стать кровным родичем своего избранника – по обряду, каким Дочери Паир-Са связывают людей и пиргов…
Вспомнив об этом таинстве, Сийя приободрилась и начала напевать про себя, не спуская глаз с возлюбленного:
Белый Родич, защитник и друг, Владыка трав, повелитель гнева, Вспомни о крови, соединившей нас, Вспомни и говори со мной!
Белый Родич с блестящими клыками, Пирг с алой пастью и гибким хвостом, Вспомни о крови, соединившей нас, И не оставь в беде!
Белый Родич, взгляд твой – огонь, Дыханье – ветер, шерсть – пена, Зубы – кинжалы, когти – мечи…
Белый родич, не покинь меня!
Вспомни о крови, соединившей нас, Встань между мной и смертью!
Допев до конца – разумеется, не вслух, так как от одного Панилыча хватало шума, она призадумалась; Сийя размышляла о здещнем небе, в котором не было лун, ни багровой Миа, ни серебристого Зилура, ни маленького Ко, а звезды отгораживала прозрачная стена. Как же узнать без лун, что время любви уже наступило? Может, здесь, в этом мире демонов, нельзя любить вовсе? Или, наоборот, раз нет лун, то небеса не властны над сроками любви?
Вторая мысль понравилась ей больше, и Сийя решила обсудить ее со Скифом.
Глава 13
СКИФ
В пустом трюме они провели около десяти часов; всем надо было выспаться, и после Сийи на стражу встал Джамаль, а потом – Сарагоса. Последняя вахта досталась Скифу, и он, прохаживаясь вдоль серой стены, приседая и наклоняясь, чтобы размять затекшие мышцы, размышлял о том, что предпримет в ближайшее время Пал Нилыч.
Разведка их, в сущности, была закончена. Они многое узнали; вполне достаточно, чтоб задать работу всем агентам и аналитикам Системы. Первые могли бы поискать базы двеллеров на Земле; вторые – подумать над тем, как расправиться с ними и предотвратить вторжение. Скиф, однако, полагал, что Сарагоса не захочет вернуться. Пал Нилыча отличала крепкая хватка, и если уж он вцепился в лакомый кусок, то, без сомнения, доест его до конца. «Каким только будет этот конец?» – думал Скиф.
Голова у него была ясной, Харана молчал, а значит, никакие неприятности в ближайшем будущем не угрожали. Этот вывод можно было сделать и логическим путем, не прибегая к помощи индейского божества; тут, в мире сархов, укрытые плащами и шлемами сегани, они находились в большей безопасности, чем в амм-хамматской степи. Тут их принимали за своих, ибо Воплотившиеся высших каст, владыки и повелители Сархата, оставались, видимо, в приятном заблуждении, что в их серое царство не проникнет никто глухой – никто и никогда.
Разумеется, имелись и нюансы. Предположим, думал Скиф, что Каратель-шшад, заколотый Сийей, безвозвратно канул в Туман Разложения. Но оставались еще трупы в «родильном доме», а также искореженные шестиножники, закрывшаяся зеленая дверь, что раньше вела в Амм Хаммат, сожженная роща и взорванный купол. Как оринхо – Те, Кто Решает, – могли объяснить эти события? И если купол, рощу и дверь удалось бы списать на счет свирепых амм-хамматских амазонок, всяких там Сестер Меча и Копья, то четыре покойника без шлемов, накидок, жезлов и ключей-браслетов, позаимствованных Джамалем, могли навести на размышления. Если только Тех, Кто Решает, интересуют подобные мелочи.
С другой стороны, что они могли сделать? Серый лабиринт, лежавший в толще сферы, был таким огромным, а число зеленых дверей в тайо, позволявших в мгновение ока перемещаться из одной его части в другую, исчислялось, видимо, миллионами…
Об этих дверях и зашла речь, когда все путники проснулись и расправились с консервами, извлеченными из мешка Сарагосы.
Джамаль утверждал, что врата круглой формы не попадались им нигде, кроме «родильного дома» и купола Посредника-тавала. Вероятно, они вели в иные миры, либо уже находившиеся под тайной властью сархов, либо колонизируемые подобно Земле; и звездный странник не имел никаких гипотез насчет того, как их открывали и каким образом Бесформенные находили обитаемые планеты. Что же касается квадратных врат, то они служили в качестве местного транспорта, соединяя самые отдаленные части гигантской сферы, рабочие модули, транспортные корабли и бог ведает, что еще. Во всяком случае, миновав в своих недавних странствиях две или три сотни таких дверей, путники всегда оказывались в серых залах и коридорах, лежавших или в толще сферы, или в дискообразных рабочих модулях; лишь однажды врата перенесли их под прозрачный купол-пузырь на внешней поверхности транспортного цилиндра. Оставалось непонятным, как выяснить, в какое место лабиринта ведут те или иные двери, ибо Джамаль не заметил ни надписей, ни знаков, ни устройств, определявших точку финиша.
Но с главными его выводами Скиф был согласен: круглые врата, очевидно, служили для дальних перемещений, квадратные – для путешествий в пределах сферы. Но были еще и двери шестиугольной формы! Такие встретились всего дважды – на пересадочной станции и в шахте, где всплывали шевелящиеся живые мешки.
Куда можно было попасть с их помощью?
Джамаль считал, что эти двери ведут в какое-то иное место, не в надоевший серый лабиринт и не к охотничьим угодьям сархов, разбросанным неведомо где в галактических просторах. Разумеется, насчет иного места существовали лишь две логичные гипотезы: либо то была материнская планета, темная точка, кружившаяся вокруг алого светила, либо поверхность сферы. Конечно, внутренняя, ибо с внешней царили холод и мрак космического пространства.
Сарагоса счел эти предположения вполне разумными и вознамерился проверить их. Но не сразу; перед тем, как отправиться на поиски шестиугольных врат, он устроил нечто вроде военного совета. Сам шеф сидел на мешке, как в первый раз, спиной к пустому трюму; Скиф, Сийя и Джамаль расположились перед ним на полу, поджав ноги и набросив серебристые плащи сегани. Сарагоса тоже облачился в плащ, принадлежавший Карателю-шшану; у ног его валялась каска с вытянутым вперед забралом, и Скиф, усмехаясь про себя, воображал, как будет выглядеть Пал Нилыч в этом чайнике. Челюсть у него была основательной, но все же не столь звероподобной, как челюсти крылатых обитателей Шшада.
Сарагоса раскурил трубку, похожую на дельфина, изогнувшегося в прыжке, выпустил несколько густых дымных колец, словно хотел заполнить зиявшую сзади пустоту; потом, оглядев свое воинство, усмехнулся чему-то и произнес:
– Рубин, аметист, альмандин… Все на месте! И всем, надеюсь, есть что сказать… Ну а я готов послушать.
Редкий случай, отметил Скиф, посматривая на шефа. Тот, в свою очередь, глядел на Сийю, будто предлагая ей высказаться первой – то ли в знак особого благоволения, то ли по каким-то иным причинам, оставшимся Скифу неясными.
Сийя высказалась: до половины обнажила лежавший на коленях клинок и с лязгом задвинула его в ножны.
– Весьма решительно, – буркнул Сарагоса, переводя взгляд на Скифа. – Ну а ты что скажешь, сержант? Только давай без жестов и демонстрации холодного оружия… По существу вопроса! Ясно, нет?
Опрашивает, как в армии, догадался Скиф, – сначала младших, затем старших. Получалось, что самым старшим в их троице был признан Джамаль – вернее, телгский Наблюдатель Ри Варрат, выступавший теперь в качестве межзвездного союзника и сердечного друга. Этот факт лишь порадовал Скифа; в конце концов он самолично завербовал пришельца из космоса в агенты Системы. Вот только кого – Джамаля Саакадзе или Ри Варрата?
Прочистив горло, он поинтересовался:
– А в чем суть вопроса, Пал Нилыч? Если вам надобны шестиугольные дверки, так я могу отправиться поискать… Правда, их охраняют, но разобраться с охраной дело недолгое. Или обманем, или с собой прихватим, или на месте пришибем… Как скажете!
– Скажу, что стратег из тебя никудышный, парень. – Словно в подтверждение трубка Сарагосы извергла сизый дымный клуб. – И дверку мы найдем, и с охраной разберемся, а что дальше? Какая наша стратегическая цель, э?
– Шкуры свои сохранить, – сказал Скиф. – Осторожность, осторожность и еще раз осторожность… В полном соответствии с вашими инструкциями.
– Во-первых, это не мои инструкции, а… – Сарагоса вскинул глаза вверх, явно намекая на вышестоящее начальство. – Во-вторых, мы тут не клиента на курорте пасем и не в охотничьем фэнтриэле развлекаемся… Тут – особые обстоятельства! И думать надо о стратегической задаче, а не о собственных шкурах! Верно, князь? – Он повернулся к звездному страннику, сидевшему справа от Скифа.
– Ты, Нилыч, про уязвимое место говоришь? Так? – Джамаль прихлопнул ладонями по коленям и вскинул голову. – Чего ж ходить вокруг да около? Ты – опытный человек, на большом посту в этой вашей Системе, все отчеты да рекомендации экспертов наверняка прочитал…
– Прочитал, – согласился Сарагоса. – Исходя из наших теорий, друг мой и союзник, уязвимое место любой расы – способ воспроизводства, процесс размножения, иначе говоря. А что об этом думают на Телге?
Джамаль развел руками.
– А что, может быть иное мнение? – сделав паузу, он подмигнул Скифу, скосил темный глаз на Сийю и объяснил: – Видишь ли, дорогой, кроме самого приятного и привычного нам, есть и другие способы размножения. Мы, люди, тут почти неуязвимы – для нас это дело интимное, личное, а до каждой личности, если их миллиарды и миллиарды, со стерилизатором не доберешься. Все равно что каждого облучить, или там отравить, или застрелить, либо заразить. В любом случае нужна… – он наморщил лоб, выбирая слово, и Сарагоса подсказал:
– Глобальная санация планеты. Наши эксперты называют это так, князь.
– Ну, им виднее… Глобальная санация, тотальная кастрация или что-то в этом роде. А теперь представь: после второго рождения попал я в… – Тут он опять бросил взгляд на Сийю, запнулся и после секундной паузы продолжил: – Словом, представь океан, в нем плавают… гмм… рыбы… большие такие, вроде дельфинов, но со щупальцами… И раз в жизни собирается все взрослое население в десятке мест, у самого берега, в скалах, и самки мечут там икру, а самцы топорщат щупальца да поливают ее чем положено… Вах! Никакого удовольствия, разумеется, зато быстро, без нервотрепки и…
– Весьма эффективно, – снова подсказал Сарагоса, пуская колечки в безмерно далекий потолок.
– Вот-вот! Эффективно! Пока не спустится со скал какой-нибудь злодей и не польет в свою очередь икринки синильной кислотой. Эффективный способ воспроизводства, но уязвимый! Очень, я бы сказал, рискованный! Наш…
– Можешь не продолжать, – перебил его Скиф, – я все понял.
– А раз понял, будем считать, что стратегическая задача тебе известна. – Пал Нилыч, выколотив трубку, сунул ее в карман. – Ну и что скажешь, сержант?
Скиф хмыкнул и призадумался, потом неуверенно произнес:
– Среди сархов и мужчины попадаются, и женщины… не все бегают на шести ногах… К примеру, на той же пересадочной станции…
– Не мужчины и не женщины, дорогой, а одна видимость. Видимость! Им, как сказал Посредник, обличье Дающего поддерживать легче всего… Вот и получаются мужчины да женщины, шшады с крыльями и прочие, кто со щупальцем, кто с клешней… Но я думаю, что они бесполы. Как муравьи!
– Тогда должна быть матка… – начал Скиф и вдруг хлопнул себя по лбу. – Не матка – Творец! Помнишь, оборотень-то в куполе жаловался – дух Творца его покинул! И еще – Перворожденные отделяются от плоти Творца… Мне казалось, это метафора. Однако…
– Ну, вот ты и припомнил кое-что стоящее, – Сарагоса наклонился вперед, ткань его комбинезона натянулась, и Скиф увидел очертания круглой коробки в набедренном кармане. – О чем еще речь шла? – Пал Нилыч резко повернулся к Джамалю. – Не говорил ваш Посредник, где этого Творца искать?
– Нет, генацвале, не говорил. Но вычислить можно! Те шестиугольные врата в шахте, где всплывали сгустки… бесформенные такие… будто миг назад родились…
Откинувшись, Сарагоса довольно хлопнул по колену; в глазах его вспыхнул охотничий блеск, губы оттопырились, будто он собирался просвистеть первые такты победного марша. Но вместо этого шеф произнес:
– Вычислять да проверять – долгое дело, лучше узнать. Получается, нужен нам кто-нибудь… кто-то информированный… из этих, из оринхо… Не попадались, а?
– Не попадались, – признался Скиф. – Только шестиноги, да надсмотрщики, да сегани… ну и один спец по вратам. – Он бросил взгляд на изумрудные браслеты, охватывающие запястья Джамаля, и добавил: – Генералы в метро не ездят, Пал Нилыч. У них персональный транспорт.
– Верная мысль, – Сарагоса с одобрением кивнул. – Ну, будем считать шестиугольные окошки таким транспортом… Или нет?
Он уставился на Скифа пронзительным взглядом, но вопрос был явно риторическим, и тот лишь пожал плечами.
– Вот это можно было б и проверить, Пал Нилыч. Вдруг князь прав и шестиугольные двери переносят на Сархат… Если генерала не поймаем, так хоть на солнышке погреемся…
– Тоже дело, – сказал Сарагоса и поднялся.
Слова Скифа оказались пророческими: хоть генерала из высокой касты Оринхо им изловить не удалось, зато на солнце погрелись от души.
В общем же этот второй рейд по серому лабиринту складывался вполне успешно: они обнаружили шестиугольные врата, причем в месте уединенном и тихом, в конце довольно длинного коридора, в который попали после двадцати или тридцати пересадок. Обычных дверей в нем насчитывалось шесть, и Джамаль на всякий случай запечатал их своими браслетами; главные же врата, располагавшиеся в торце, охраняло некое тщедушное существо в серебристом плаще сегани и с такой длинной шеей, что каска торчала над плечами на добрый локоть. Не человек, решил Скиф, приглядываясь к стражу. Или все-таки человек? Шлем у него оказался глухим, без нижнего выреза, так что и челюсть не разглядишь – а может, ее и не было?
Страж, однако, не напомнил им, что они забрели в чужой сектор, и пропустил в ворота без возражений. В отличие от всех прочих эти были окаймлены каким-то подобием орнамента, что показалось Скифу хорошим знаком, – вроде полированных дверных створок, ведущих в кабинет большого начальства. Он пропустил вперед Сарагосу, Сийю и Джамаля и, когда они исчезли за изумрудной завесой, повернулся к тщедушному охраннику.
– Почтение собрату по касте! Да пребудет с тобой дух Творца!
– Дух Творца всегда со мной, уже тринадцать Оборотов, – глухо послышалось из-под шлема, и Скифу показалось, что в голосе стража звучит удивление. Видимо, он ляпнул что-то не то; впрочем, охранник никаких резких движений не совершал и за оружием не полез. Можно потолковать, решил Скиф.
– Творец велик! – вымолвил он.
– Для сегани ты слишком часто поминаешь Творца, – отозвался страж. – Если тебя услышат оринхо, садры или иркозы, твоя плоть и твои кости растают во Мгле Разложения. Или ты собираешься отправить туда меня?
«Нехорошо, за провокатора принял», – мелькнуло у Скифа в голове. Он придвинулся к охраннику поближе.
– Творец велик! Разве я сказал нечто непозволительное? Любовь к Творцу живет в моей душе… живет уже много Оборотов, с момента Второго Рождения… И она так велика, что я готов уйти в Туман, лишь бы повидать его воочию.
Страж отшатнулся.
– Когда ты успел вкусить запах воспоминаний? Ты ведь отправляешься в токад, а не идешь обратно! – Он махнул тощей конечностью в сторону шестиугольных врат. – Однако речи твои кажутся странными – такими странными, будто ты просидел в токаде все Обороты после Воплощения… Иди, наслаждайся, – он снова вытянул руку к вратам, – и не поминай то, что не положено поминать!
– Там ждет меня Творец? – Скиф в свою очередь показал на зеленую завесу.
Похоже, это замечание добило длинношеего охранника. В левой руке его словно по волшебству очутился жезл, правая цепко ухватила Скифа за плечо.
– Там ждет тебя Туман! – глухо прорычал страж. – Сейчас я…
Закончить он не успел; дернув плечом, Скиф стиснул его шею в крепком захвате, что-то хрустнуло, и тщедушный разом обмяк. Не выпуская его, Скиф нырнул в зеленые врата.
– Задержался, парень? – услышал он голос Сарагосы. – Срочные дела, э?
– Да вот, поговорили… – рука его разжалась, и тело с глухим стуком рухнуло вниз. Вывернутая шея стража торчала под неестественным углом, но каска с головы не свалилась. Впрочем, Скиф не жаждал заглянуть ему в физиономию.
– Опять тебе с «языком» не повезло, – отметил Сарагоса и кивнул Джамалю. – Ну, раз с той стороны никого нет, закрывай дверку, князь. Спокойней будет.
Руки звездного странника распростерлись, словно птичьи крылья, потом сошлись; изумрудный шестиугольник послушно обратился в узкую полоску. Сразу стало темно; теперь Скиф видел лишь мерцающую зеленую щель да смутные очертания трех фигур – массивные контуры плеч Сарагосы и подальше Сийю с Джамалем.
– Пошли, – молвил Пал Нилыч, – поглядим, что к чему. Зашелестела дверь – видимо, она откатывалась вбок, как в амм-хамматском убежище Посредника-тавала. Стараясь ступать неслышно, все четверо миновали неширокий дверной проем, еще один темный коридор или камеру, еще одну дверь. Только лишь Джамаль растворил ее, как яркие солнечные лучи брызнули прямо в глаза, заставив их зажмуриться; потом Скиф услыхал радостное восклицание Сийи и приподнял веки.
Они стояли на крытой террасе с колоннами, довольно широкой, вымощенной на первый взгляд полированным нефритом и тянувшейся в обе стороны метров на пятьсот. Колоннада плавно заворачивала, словно огромное здание, которому она служила фасадом, выстроили в форме круга или кольца; сами колонны тоже были круглыми, массивными, цвета бледно-зеленого нефрита, и вздымались вверх на высоту десяти-двенадцати человеческих ростов. Эта конструкция напомнила Скифу большую кольцевую галерею, обнимавшую основание Куу-Каппы, шардисского города в океане, где он побывал три недели назад; казалось, с тех пор минула уже целая вечность.
Но за колоннами Куу-Каппы текли и струились сине-зеленые океанские воды, а здесь все было желтым – не золотым, не песочным, а ярко-желтым, цвета яичного желтка. Эта желтая равнина уходила вдаль на десятки или сотни километров, но там, где глаз привычно искал линию горизонта, вдруг принималась ползти вверх – сначала плавно, затем все круче и круче, уподобляясь склону некой гигантской горы, взметнувшейся вверх на те же десятки или сотни километров. Однако ни вершины этого хребта, ни даже горизонта Скиф не видел; пространство вдали тонуло в смутном мареве, окрашенном солнечными лучами в розоватый цвет.
Картина эта была потрясающей и непривычной, но запахи оказались знакомыми. В жарком недвижном воздухе царили ароматы нагретой солнцем земли и сухих трав; Скифу чудилось, что он различает горьковатый дух полыни, нежный тонкий запах клевера или каких-то цветов, благоухание ландышей. Все это, разумеется, было чистым наваждением; сделав четыре шага и очутившись на краю террасы, он увидел, что почву покрывает трава, совсем не похожая на земную – желтая, очень короткая и густая, с резными широкими стеблями, напоминавшими пилу. Скиф сел, прочно поставил ноги на землю и, склонившись, осторожно коснулся ярко-желтого покрова. Трава была мягкой, как птичий пух.
– Степь, – с недоумением пробормотал Сарагоса, – степь… Обычная равнина, только желтая…
– Обычная? Посмотри туда, дорогой! – Джамаль стащил каску и вытянул обе руки вдаль, где полагалось быть горизонту. Скиф и Сарагоса с Сийей тоже освободились от шлемов – зрелище стоило того, чтоб приглядеться к нему повнимательней.
– Там – гора, – произнес Сарагоса, наморщив лоб. – Странная гора… Похожа на кольцевой вал, но без вершины… Ах, дьявол! – брови его в изумлении полезли вверх, а рука потянулась за трубкой. – Мы же внутрь попали! Конечно, все так и должно выглядеть! Нет горизонта, а воздух на расстоянии теряет прозрачность… Отсюда эта дымка… Сколько же до нее? Километров сто?
– Тут расстояния не километрами измеряются, – наставительно произнес Джамаль. – Диаметр сферы сопоставим с орбитой Земли. Может, чуть поменьше или побольше, но на поезде ее не объедешь и на самолете не облетишь. Простор, вах! – Он раскинул руки и блаженно потянулся, подставив лицо солнечным лучам. Светило здесь оказалось не желтым, как на Земле, и не оранжевым, как в Амм Хаммате, но алым; его яркий свет был непривычен после блужданий в сером лабиринте, однако зловещих ассоциаций не вызывал.
Кругом царило безлюдье – ни насекомых, ни птиц, ни живых созданий о двух, четырех или шести ногах, никакого движения и никаких объектов, напоминающих воздушные или наземные экипажи. Сарагоса, не выпуская трубки, вытащил бинокль, оглядел алые небеса и желтые травы, хмыкнул и сошел с низкого поребрика террасы на землю.
– Отойдем немного, оглядимся, – пробормотал он. Они двинулись в степь. Сийя шла рядом со Скифом; ее локоны рассыпались по плечам, в глазах застыло странное выражение, смесь восторга и настороженности, розово-смуглые щеки чуть побледнели. Скиф не сводил с нее глаз. Она улыбнулась ему, сказала:
– И у демонов есть солнце, светловолосый. Хорошее, теплое… Много солнца, много земли… Я уже думала, что Безмолвные покарали ару-интанов, заточив навсегда в серых подземельях! Или этот мир им не принадлежит? – Она оглянулась, тряхнув пепельными кудрями. – Здесь никого нет… и ничего… только травы и эта зеленая крепость с колоннами… И солнце…
Скиф не ответил на ее вопрос. Прищурившись, он посмотрел на солнечный диск, пылавший в зените символом вечного дня, – почти такой же, как земное светило, – и обнял гибкий стан Сийи.
– Солнце есть, моя ласточка, а вот ночи не будет. Ни ночи, ни звезд, ни лун… Что станем делать?
– Всякий мир устроен так, что день сменяется ночью, – рассудительно заметила Сийя, прижимаясь к нему плечом. – Наступит ночь, и мы увидим, Скиф ап'Хенан, сколько лун появится в небесах.
– Этот мир устроен иначе, милая, – сказал Скиф со вздохом. – Здесь очень долгий день… такой долгий, что наши с тобой правнуки не дождались бы его конца.
По губам Сийи скользнула лукавая усмешка.
– Тогда не станем ждать темноты и лун… Иначе откуда у нас появятся правнуки?
Разумная мысль, с энтузиазмом отметил Скиф, но все же поинтересовался:
– А как с заветами Безмолвных? Я не хочу, чтоб ты их нарушила и понесла наказание.
– Безмолвные добры. И они соединили нас не затем, чтоб мы держались за руки, ожидая ночи, которая никогда не наступит.
– Но если ты… если у тебя родится мальчик? – продолжал настаивать Скиф.
Губы Сийи сурово сжались; похоже, она не впервые размышляла над этой проблемой, и решение ее было нелегким. Но вот пальцы девушки переплелись с пальцами Скифа, и она прошептала:
– Тогда мы останемся здесь, светловолосый, или уйдем в твой мир. Какой он? Ты говорил мне о нем, но все сказанное было похоже на странную песню о магии и чудесах… Я так и не поняла, плох он или хорош. У вас строят великие города и ровные дороги для волшебных колесниц… летают в небе словно птицы и плывут из одной земли в другую на огромных таргадах… Раз плывут, значит, есть моря. А деревья и травы? Степь и лес?
– Мир мой не слишком хорош, но и не слишком плох, – ответил Скиф. – Во всяком случае, есть там леса и горы, есть степи и моря, есть солнце и есть луна… И все ночи там будут нашими, ласточка.
Сийя вздохнула, ресницы ее опустились словно два крохотных пушистых веера, на щеках заиграл румянец. «Бедная ты моя, милая, – подумал Скиф. – Степь-то у нас есть, да не поскачешь в нее на быстром коне, с мечом у пояса и с луком за плечами… А коль поскачешь, так тут же и слезешь, с самыми неприятными разговорами насчет потоптанной кукурузы или там картошки…» Он тоже вздохнул и, не выпуская тонкого стана Сийи, принялся размышлять о другом. К примеру, о загадочных установках, что скрывались где-то внизу, под желтыми травами, слоем почвы и скальным основанием равнины. Установки тут были наверняка, ибо тяготение казалось нормальным, а воздух никуда не улетучивался; значит, трудились в толще сархатской сферы какие-то гравитационные компенсаторы, регуляторы или предохранители – тем более что сфера была еще не замкнутой, и трудно представить, какой ад творится на границе, где продолжалась эта тысячелетняя стройка. Но и здесь, на желтой равнине, работа была не закончена; степь эта походила на нежилое здание, куда ни мебели не внесли, ни занавесок на окнах еще не повесили. Единственной мебелью – правда, крупногабаритной – являлась та самая колоннада, что маячила за их спинами.
– Хватит, – сказал Сарагоса и развернулся. Теперь странники могли оглядеть нефритовую постройку с расстояния тысячи шагов, и показалась она Скифу весьма похожей на стадион. Круглый стадион солидных размеров, с колоннами толщиной с башню и вдобавок крытый – его купол, прозрачный и приплюснутый, поблескивал на солнце. Других сооружений – в радиусе ста или двухсот, а может, тысячи километров – не замечалось.
У Пал Нилыча, вероятно, также возникли спортивные ассоциации.
– Цирк, – пробормотал он, – арена… А для чего? Гимнастикой заниматься? Как думаешь, князь? Может, они здесь олимпиады проводят?
– Конечно, генацвале, – подхватил Джамаль. – А кто выиграл – тому полноценную личность дают, титул оринхо, медаль и бочку цинандали. Чтоб пил хорошее вино и правил по справедливости.
Сарагоса окинул звездного странника сумрачным взглядом.
– Ты вот что, Наблюдатель… Есть что сказать, говори, а нет, так помолчи. Не время для шуточек, дорогой! Я ведь тебя серьезно спрашиваю.
– Во-первых, Нилыч, для шуток всегда время. А во-вторых, что я могу сказать? Не больше, чем ты. На космический корабль этот зеленый бублик с колоннами не похож, на Казанский собор или Пентагон тоже. Боюсь, ни Творцов, ни генералов нам тут не сыскать.
– Отчего же? – Сарагоса насупил брови. – Большое здание, стоит отдельно, при куполе и колоннах… Очень даже напоминает собор! Или какой-то центр, особое место – скажем, святилище или музей… Ну ладно, – решил он, – возвращаемся! Осмотрим его, поищем другие двери да поразмыслим, где здесь Пентагоны с генералами и храмы с Творцами.
Они вернулись и часа Три осматривали огромное кольцо, выстроенное из похожего на нефрит материала. Но то был, конечно, не камень; стены и потолок во внутренних помещениях, стоило лишь приложить к ним ладонь, начинали светиться, и каких-либо швов или стыков отдельных деталей не замечалось. Сперва они обогнули всю террасу с колоннами, считая шаги, и выяснили, что окружность кольца составляет два километра с половиной; затем прошли внутрь и принялись исследовать анфиладу больших и малых полостей, соединенных извилистыми переходами и уходившими в стены дверьми.
Вид этих камер, ничем не напоминавших коридоры и залы серого лабиринта, не вызывал и аналогий с земным жилищем либо иным сооружением. Их нельзя было назвать комнатами или залами, так как ровным здесь был только пол, а форма их не поддавалась определению – не круглые и не прямоугольные, но прихотливо-извилистые, словно кляксы или пятна теста Роршаха, они тянулись одно за другим, и стены их, плавно переходившие в потолки, покрытые бороздками, горбами и вмятинами, напоминали поверхность каштана. Не комнаты – полости, выточенные в сердцевине нефрита гигантским червем, заодно отполировавшим похожий на камень материал до зеркального блеска. Стены на ощупь казались гладкими и теплыми, их бледно-зеленоватое сияние было приятным для глаз, однако каким-то неравномерным: казалось, впадины светятся не так ярко, и свет их имеет молочный матовый оттенок, тогда как выпуклые области испускали больше зеленого.
В камерах имелась мебель, но сказать, что она стояла там, было бы неверно. Округлые куски мягкой ткани или какого-то пластика парили над полом на высоте полуметра; эти упругие ложа легко выдерживали вес Сийи и лишь слегка прогибались под грузным телом Пал Нилыча. Их можно было передвинуть, но не опустить и не приподнять; любое усилие, направленное по вертикали, делало легкий на вид материал неподъемным грузом. Скиф для интереса прострелил пару этих странных лежаков – или сидений? – из лазера, не добившись никакой реакции – в них появились дырки размером в палец, и больше ничего.
Были в камерах еще бассейны и шестиугольные окна, такие же, как запечатанное Джамалем. Врат обнаружилось немного, три десятка, а вот бассейнов с чистой и теплой водой Скиф насчитал около сотни. Они располагались в самых обширных полостях и выглядели неглубокими, всего метр-полтора; их бортики имели такую же неопределенную и прихотливую форму, как сами камеры.
Шагая вслед за Сарагосой, то хмурившимся, то в недоумении качавшим головой, Скиф размышлял о цели и смысле этой огромной нефритовой конструкции, заброшенной в необозримую и пустую степь. Необозримость и пустота казались ему понятными; сфера сархов, пусть еще не завершенная, была столь велика, что здесь разместились бы миллиарды поселений и миллиарды миллиардов живых существ. Очевидно, пустых и неосвоенных пространств тут имелось больше, чем застроенных и заселенных, и они просто угодили в одно из таких белых – или, если угодно, желтых – пятен. Но каково назначение этого кольца, окруженного колоннадой, прикрытого сверху прозрачным, блестящим на солнце куполом?
Бассейны и ложа наводили на мысль об отдыхе, однако эта мысль вызывала у Скифа некое внутреннее сопротивление. Такая аналогия казалась ему слишком поверхностной; к тому же страж-сегани, называвший это сооружение токадом, говорил о запахе воспоминаний и наслаждении. Каких воспоминаний? Какое наслаждение?
Скиф полагал, что это никак не связано с отдыхом. В конце концов ведь сархи-метаморфы были так не похожи на людей! Они меняли свое обличье, они трансформировали свои тела, будто данная им при рождении плоть состояла из текучей и покорной их воле субстанции, способной преобразовываться в любые формы, человеческие или отличные от человеческих; вероятно, они могли принять очертания зверя или птицы, древесного обрубка или камня, облака или морской волны. И они – по крайней мере до Второго Рождения – не осознавали собственное "я"! Да, отличия были слишком велики, чтоб всерьез думать об этой нефритовой конструкции как о стадионе, цирке или санатории! «Скорей всего, – размышлял Скиф, – сархам вообще не нужен отдых. Ведь мышечная усталость сродни отраве, а существа, чья плоть столь текуча и покорна, наверняка умеют либо полностью утилизировать яды и продукты метаболизма, либо избавляться от них с потрясающей и недостижимой для человека эффективностью. Да, сархи слишком не похожи на людей! Однако, если верить щуплому стражу, не лишены способности наслаждаться… И каковы же их понятия о наслаждении?» Сомнения Скифа разрешились, когда путники, осмотрев множество камер, бассейнов и парящих в воздухе сидений, попали во внутреннюю галерею – широкий кольцевой проход с такими же массивными колоннами, подпиравшими своды на высоте семиэтажного дома. Простенки между колоннами были забраны попеременно нефритовой субстанцией и прозрачным материалом, имевшим вид гигантских хрустальных пластин; эти окна, тянувшиеся на сорок шагов, придавали кольцевому коридору вид аквариума.
Или скорей его преддверия, так как настоящий аквариум располагался в самой середине, под куполом, едва заметным в алых солнечных лучах. Там, в непрозрачных перегородках, сияли шестиугольные врата, а за огромными хрустальными окнами возносились вверх пышные кроны деревьев. Кора их была гладкой, как девичья кожа, гроздья сочных ягод свешивались с ветвей, а широкие листья отливали бледным золотом.
– Падда! – выкрикнула Сийя, отшатнувшись. – Падда, дерево дурных снов!
Скиф бросил взгляд на побледневшее лицо своей возлюбленной Вероятно, в сердце ее теплилась надежда, что этот мир, с щедрым алым солнцем и беспредельной равниной, заросшей душистыми желтыми травами, не принадлежит ару-интанам; или, быть может, он столь велик, что демоны обитают где-то далеко, на краю света, либо прячутся в своих серых подземельях. Но теперь она убедилась в их неотвратимом и близком присутствии, ибо там, где росли падда, были и демоны. Двеллеры, метаморфы, сархи, Бесформенные! Их присутствие вдруг сделалось почти физически ощутимым, и Скиф невольно нащупал рукоять лазера.
Впрочем, за хрустальными окнами царили тишина и покой. Древесные кроны застыли в полной неподвижности; среди желтых трав, покрывавших землю, не замечалось ни малейшего шевеления; шестиугольные врата, ведущие сквозь тайо, мерцали призрачным изумрудным светом. Кроме них, в прозрачных перегородках имелись и обычные двери, которые надо было откатывать в сторону; подойдя к одной из них, Скиф коснулся гладкой створки, поглядел на шефа и сказал:
– Зря вы беспокоились насчет образцов, Пал Нилыч. Вот, полна лавочка товара! Все есть, и листья, и ветки, и кора – и все бесплатно! Иди и бери! Так как, пойдете? Ножик вам одолжить? – Он наполовину вытянул блестящий клинок катаны.
Сийя тревожно вскрикнула, когда он сделал вид, что отворяет двери, но Сарагоса лишь махнул рукой да пробурчал:
– Шутник, чечако! Сам откроешь, сам туда и пойдешь. Кто у нас специалист по выживанию, э? И кого премудрая мать обласкала? Не меня, а вас с князем! Ну, князь – человек ценный, союзник и гость, так что придется идти тебе, парень. Уснешь, так за ноги вытащим В три прыжка Сийя оказалась у двери и оттолкнула Скифа в сторону.
– Распадись и соединись! – Она вытянула руку в священном кууме. – Клянусь Безмолвными, мой мужчина туда не пойдет!
– Во-первых, – произнес Сарагоса, раскуривая трубку, – я говорил не всерьез. Не одному же князю шутки шутить… – тут Пал Нилыч покосился на Джамаля, прилипшего к прозрачной стене. – А во-вторых, девонька, ты слышала о дисциплине? Скиф не твой мужчина, а мой, потому как я его начальник и воевода! Прикажу – на уши встанет и на ушах за этими падда пойдет!
Сийя упрямо выпятила подбородок, и Скиф подумал, что в гневе она чудо как хороша.
– Будь ты хоть трижды его воеводой, Сар'Агосса, он принадлежит мне! Мне и только мне!
– А почему? – спросил Сарагоса, явно забавляясь.
– Потому что мужчину и женщину соединяют боги, а твоя власть – власть военачальника – от людей! Клянусь Небесным Вихрем, ты уже немолод, а не понимаешь такие простые вещи! Воистину боги не даровали мудрости мужчинам, наделив ею одних женщин. Ты такой же, как наши предки-синдорцы с восточного берега Петляющей реки! Не видишь очевидного, споришь о пустом! Несмышленый кафал!
Последнее оскорбление заставило Сарагосу подавиться дымом; он откашлялся и раскрыл рот. Что-то будет! – подумал Скиф, с интересом наблюдая, как Любовь тягается с Властью из-за его персоны. Пал Нилыч родился в двадцатом веке, в середине пятидесятых годов, и был, несомненно, подвержен всем ошибкам и заблуждениям светлого прошлого. Таким образом, Скиф следил сейчас за противоборством двух идеологий: времен матриархата и эпохи развитого социализма. Впрочем, и западная демократия, бывшая изобретением мужчин, ставила во главу угла Власть и Долг, но не Любовь.
Начавшийся спор прервал звездный странник. Постучав по перегородке рукоятью ножа (хрустальный материал отозвался протяжным звоном), Джамаль произнес:
– Нам повезло, мои дорогие. Сильно повезло! Наше зеленое окошко открылось тут, – он махнул клинком за спиной, обозначив полости и камеры наружного кольца, – а могло привести нас туда, внутрь! Глядите, в каждой непрозрачной стене – шесть, семь или восемь врат, значит, всего их сотни. А снаружи мы насчитали только три десятка.
– Ну и что сие значит? – спросил Пал Нилыч, отворачиваясь от Сийи и ожесточенно пыхтя трубкой. Девушка, с видом победительницы в споре, взяла Скифа за руку и оттолкнула подальше от двери.
Читать бесплатно другие книги:
