Пусть ты умрешь Джеймс Питер

18

Четверг, вечер, 24 октября

Вэн – вот же молодчик! – зарубал Someone Like You, а сам Брайс смотрел сразу два разных шоу, причем оба без звука, на разделенном экране своего пятидесятипятидюймового «самсунга». На одном шли новости, на другом – то, ради чего ему, по большей части, и требовался телевизор. По большей части, но не сегодня.

Ему нравилась эта песня. Они танцевали под нее на втором свидании в каком-то брайтонском ночном клубе. «Такая, как ты!» – прошептал он ей на ухо и поцеловал в щеку. Потом они поцеловались в губы и так, не размыкая губ, и протанцевали до самого конца песни.

Он видел, как она, проводив копов, вернулась в комнату, налила большой бокал белого вина и закурила еще одну сигарету.

Ах ты, ах ты. Слишком много куришь, крошка. Но не беспокойся, дыми! Это тебя не убьет. Тебя убьет кое-что другое, а не эти тонкие белые штучки с фильтром.

Она подобрала пульт и включила звук – шел выпуск новостей. Пожар в «Куба Либре» больше не показывали. На экране был премьер-министр. Он приехал на какую-то фабрику по производству супа и ходил по ней в дурацкого вида защитной шапочке и перчатках. Пробуя из большой ложки суп, премьер одобрительно кивал.

Рэд плакала.

Брайс тоже плакал. Он смотрел на экран лэптопа, на все те имейлы, что она присылала ему в те первые дни, когда они так любили друг друга.

Ты – чудо! Я так по тебе скучаю, мой дорогой Брайс. Жду не дождусь сегодняшнего вечера. хххххххххххххххххххх.

Господи, мой милый Брайс, что ты со мной сделал? Каждая секунда без тебя – истинная пытка. Жду и желаю. ххххххххххххххххххххх.

Я говорила, что ты – самый изумительный, невероятный, умный, красивый мужчина из всех, кого я только встречала. Я так тебя хочу. Приходи поскорей. На мне уже нет ничего под одеждой, и я жду. ххххххххххххххххххххххххххх.

Глупая девчонка, – думал он, шмыгая носом и вытирая глаза. – Глупая, глупая девчонка. Помнишь, как мы ходили смотреть «Отелло» в лондонском Олд-Вике? Помнишь ту строчку? Ты, как дикарь, который поднял собственной рукою и выбросил жемчужину ценней, чем край его.

Помнишь?

19

Двумя годами ранее

К выбору платья Рэд подошла со всей тщательностью да еще привлекла к этому делу свою лучшую подругу Рэкел. В то субботнее июньское утро они вместе предприняли многочасовой поход по модным брайтонским магазинам. В конце концов она остановилась на простом черном платье «А-линия» из бутика на Дюкс-Лейн. И продавщица, и Рэкел – тоже рыженькая – подтвердили, что Рэд выглядит в нем потрясающе сексуально и притом без лишней откровенности.

Ей всегда шло черное, так что, следуя за метрдотелем через зал брайтонского ресторана «Куба Либре» – под громадными бамбуковыми лопастями, к столику в углу, – она чувствовала себя совершенно уверенно.

Мистер Лорен еще не пришел, с извиняющейся улыбкой сообщил метрдотель. Но, подойдя к столику, Рэд с удивлением обнаружила бутылку шампанского в ведерке со льдом и красную розу на тарелке перед стулом, к которому ее подвели.

– Желает ли мадам выпить что-нибудь?

– Нет, спасибо, – сказала она, хотя, по правде говоря, нервничала в тот момент так, что большой стакан коктейля был бы очень даже кстати.

Ждать пришлось недолго. Не прошло и нескольких минут, как у ее столика возникло видение. Высокий, с короткими, уложенными с гелем черными волосами – ни дать ни взять молодой Джордж Клуни. На нем был прекрасный черный льняной пиджак, рубашка с открытым воротом, дорогие на вид джинсы и черные лоферы. А еще он улыбался – самой самоуверенной улыбкой из всех, что она видела, – демонстрируя безукоризненно белые зубы. Вживую он выглядел даже лучше, чем на фотографии.

– Вы пришли раньше – непростительная оплошность с моей стороны. Мне так жаль. – У него был фантастический голос с едва заметным американским акцентом. Он взял ее руку, поцеловал – она уловила тяжелый, пахучий и очень-очень сексуальный аромат его одеколона, – потом сел напротив и, еще раз улыбнувшись, сказал: – Вау! Вы совсем не такая, какой я вас представлял!

Она улыбнулась:

– Неужели? – Ей в голову пришла та же мысль. Такой роскошный мужчина, и зачем ему понадобилось пользоваться услугами бюро знакомств?

– Нет, на самом деле я имел в виду… Я видел вашу фотографию на сайте и на вашей странице в Фейсбуке… знал, что вы красивая, но… но не настолько же красивая!

– Ну, сказать по правде, вы для меня тоже приятный сюрприз! – призналась Рэд. – И спасибо за цветок. Вы очень внимательны.

– Любите шампанское?

– Ну, если уж вы настаиваете, – усмехнулась она.

Он поднял руку, помахал, и уже в следующее мгновение у столика возник официант.

– Марочное. Для вас – только самое лучшее.

Официант наполнил бокалы, и Брайс поднял свой.

– Итак… – Он улыбнулся, и от его улыбки у нее едва не растаяло сердце. – «Одинокая девушка с огнем в волосах, 29 лет, чахнет на любовном пепелище. Ищет новое вдохновение, новое пламя для тлеющего костра. Приятного общения, дружбы и – кто знает – может быть, чего-то большего?»

– Боже мой, как напыщенно и убого, – сказала она.

– Вовсе нет. По крайней мере, мое внимание оно привлекло. Поэтому-то мы здесь. И мне уже хорошо. А вам?

– Мне очень хорошо.

Они чокнулись.

Он сделал глоток.

– Знаете, я позволил себе небольшую дерзость. Мне сказали, здесь очень хорошее меню, но я подумал, что для нашего первого обеда следует заказать что-то особенное. В одном из имейлов вы упомянули, что любите морепродукты?

– Люблю.

– Отлично. Я позвонил и попросил управляющего приготовить двух лобстеров. А для начала – мне показалось, что мы могли бы чуточку отступить от меню… Как насчет белужьей икры? Вас устроит? Белужья считается лучшей в мире.

Все складывалось настолько ошеломительно, что в какой-то момент Рэд засомневалась – уж не подстава ли? Может, это подстроила Рэкел или кто-то еще из ее друзей? Но им-то зачем? Они бы никогда не позволили себе столь жестокого розыгрыша. Она снова посмотрела на него – его глаза, веселые и живые, улыбались ей. Все настоящее. Конечно, через край, но не поддельное.

– Господи… Вау… Вообще-то я никогда в жизни не пробовала икру… в смысле, настоящую. Только морского воробья, ту, что в банках.

– Для вас – самое лучшее, – повторил он. – Вы – великолепны, вы это знаете?

– Спасибо, но… нет, не знаю.

– Ну так вот, вы – великолепны!

Они снова чокнулись.

Кто этот Адонис? Все было как во сне. За годы после Доминика сколько лягушек она перецеловала! Неужели наконец повезло встретить принца? Она конечно же не могла опьянеть после одного бокала шампанского, но голова определенно шла кругом. В нем было что-то… колдовское. А еще он был очень, очень сексуален.

И все же тревожный звоночек еще звенел.

– Вы так и не рассказали мне в письмах, чем занимаетесь.

Она пожала плечами:

– Работаю секретаршей в одной проектной фирме. А вообще всегда хотела стать агентом по недвижимости.

– У меня есть контакты с несколькими агентами. Если захотите, могу вас с ними связать.

– Спасибо. А вы? Вы что делаете?

– Работал пилотом в «Юнайтед», в Штатах, потом устроился к одному техасскому миллионеру. К сожалению, заболела жена. Рак груди. Приходилось много времени проводить с ней, так что летать я больше не мог. Она из Англии и очень хотела провести последние дни здесь, с родными. Мне удалось пройти переобучение и получить наземную работу – авиадиспетчером в Гатуике.

– Как в фильме «Управляя полетами»?

– Да, только на самом деле там все не так.

Принесли икру. Ее подали в серебряной мисочке, обложенной льдом, с крохотными блинчиками и горкой сметаны. Серебристо-серые икринки были размером с миниатюрные горошинки. Ничего подобного Рэд прежде не видела. Ей они напомнили лягушачью икру.

Брайс показал, как это нужно есть: положил на блин немножко сметаны, на сметану водрузил немножко икры и, взяв блин руками, отправил все в рот.

Она сделала то же самое и попыталась замаскировать первоначальный шок. Ощущение было примерно такое же, как в детстве, когда она простудилась и мать заставляла ее пить рыбий жир. А потом она почувствовала, как тают на языке шелковистые икринки, и испытала что-то вроде волнительного трепета, осознав, что ест самый знаменитый и дорогой деликатес.

– И как? – спросил он.

– Изумительно!

– Вы – изумительная. – Он вдруг достал из внутреннего кармана колоду карт и развернул их веером, так что ей открылись все до единой карты.

– Ух ты! Впечатляет.

Он повернул карты так, чтобы их видела только она.

– Выберите одну. Любую. Дотроньтесь до нее, но мне не показывайте.

Она дотронулась до дамы червей:

– Готово.

Он тряхнул кистью, и карты сложились с легким шелестом. Снова развернул:

– Видите свою?

Ее карты не было. Рэд нахмурилась и оглядела стол – куда же она запропастилась?

– Нет. Не вижу.

– Откройте сумочку.

Она наклонилась, подняла с пола сумочку, щелкнула застежкой, открыла… И ахнула. Червонная дама лежала между телефоном и тюбиком помады. Рэд взяла ее.

– Вы эту выбрали? – спросил он.

– Невероятно! Как вы это сделали?

Он пожал плечами:

– Фокусы – мое хобби. Я занимаюсь этим ради удовольствия. Слышали о Волшебном замке в Лос-Анджелесе?

Рэд покачала головой.

– Бывали в Лос-Анджелесе?

– Нет.

– Может быть, я свожу вас туда когда-нибудь. Кто знает…

Она усмехнулась:

– В Лос-Анджелес я бы с удовольствием.

– У вас ничего не пропало?

– Вроде бы нет.

Он опустил руку в боковой карман и достал часы. Это был ее «свотч».

– Как? – воскликнула она.

Он передал ей часы, и она надела их на запястье.

– Да, вы меня поразили.

– Вы меня тоже.

Вопреки всем своим принципам – и совету Рэкел, – она все же пригласила его на кофе, когда они вышли из такси и он проводил ее к дому.

Он погладил ее по лицу, перебрал пальцами волосы, взял ее руки в свои и, наклонившись, поцеловал в губы.

– Не сегодня. Сегодня мы выпили немного лишнего. Я хочу, чтобы, когда мы займемся любовью, это было что-то особенное.

Рэд закрыла за собой дверь, прошла по общему коридору, мимо прикованного цепочкой велосипеда, поднялась по лестнице и, только войдя в свою квартиру на третьем этаже современного дома у реки Адэр, с видом на Шорэмский порт, заметила на правом запястье браслет.

Тонкий серебряный браслет опоясывал руку удобно и изящно. Незаметно такой не наденешь. Когда же он успел это сделать? Наверное, перед самым расставанием, когда взял ее за руки?

И еще больше сбивало с толку отсутствие застежки. Браслет был цельный. Рэд внимательно его осмотрела, потянула, но так и не обнаружила никакого соединения. Присмотревшись, она обнаружила аккуратную гравировку: дама червей. И символ – сердечко.

Телефон пискнул, оповещая о поступившем сообщении. Рэд достала его и посмотрела на дисплей.

Если захочешь снять, придется подождать до следующего свидания.

Она набрала короткое XXX.

И почти сразу же получила ответ: XXX.

20

Пятница, 25 октября

Рэд сидела у крохотной стойки, с покрасневшими после бессонной ночи глазами. Болела грудь – слишком много сигарет выкурила. В квартире все перевернуто – обычное состояние. Под телевизором и стереосистемой валялись диски, CD и DVD. Надо бы прибраться, но в данный момент она даже и не думала об этом.

На экране лэптопа висела первая страница «Аргуса» с броским заголовком: Брайтонский ресторан уничтожен огнем. Ниже красовалась фотография «Куба Либре» в окружении пожарных машин, с закопченным красивым серым фасадом. На часах было 8.20 утра. В ожидании выпуска новостей Рэд смотрела телевизор, без аппетита отправляя в рот ложку за ложкой овсянку и запивая ее кофе. За окном лил дождь, отчего гнетущий вид с пожарной лестницей напротив казался еще более гнетущим.

Самоубийство? Нет, невозможно. Невозможно. Они просто ошиблись. Что бы ни случилось с Карлом, он не убивал себя. Он не мог этого сделать.

Рэд чувствовала себя ужасно. Октябрь всегда был самым суровым, самым тяжелым месяцем года, преддверием наступающей долгой зимы. А еще ее ожидал паршивый, безрадостный уик-энд. Карл предлагал поехать на выходные в какой-то отель в Нью-Форесте. Теперь об этом можно забыть. Разве что он каким-то чудом выйдет на связь.

Если же нет, то ее ожидал ланч с родителями. Одинокая бедняжка Рэд, ее успешная старшая сестра, счастливая в браке и беременная.

Она чувствовала себя неудачницей, «хромой уткой» в семье. В отличие от Марго, которая не только удачно вышла замуж за благополучного управляющего одного из лондонских хедж-фондов, но и сделала головокружительную карьеру в юридической фирме в Сити.

А еще надо составить описание безобразного домишки, в который нормального человека и пряником не заманишь. И жить дальше, прячась от своего бывшего.

Мог ли Брайс иметь какое-то отношение к смерти Карла?

Конечно нет. Что за нелепость! Она посмотрела на браслет. Тот самый, который Брайс незаметно нацепил ей на руку после их первого свидания в ресторане «Куба Либре». Рэд вспомнила, как на втором свидании, когда она сказала, что не может снять браслет, и спросила, как ему удалось это сделать, он с усмешкой ответил, что фокусник никогда не выдает своих секретов. И пообещал снять браслет, когда она не будет больше его.

Тонкая потускневшая полоска так давно была на руке, что она уже перестала замечать ее присутствие. Но теперь присмотрелась. За последние беспокойные месяцы она потеряла больше стоуна, и браслет на запястье висел свободнее. Но не настолько свободно, чтобы снять. Несколько раз она порывалась обратиться к ювелиру и попросить срезать украшение, но что-то удерживало ее от такого шага. Страх?

Страх перед тем, что если Брайс увидит ее на улице без браслета, то заведется еще сильнее?

Услышав прозвучавшее в новостях «поле для гольфа», Рэд мгновенно посмотрела на экран. Несколько полицейских машин перед лесистым участком. Оградительная лента. Люди в синих защитных комбинезонах. Большой экран. Репортер с микрофоном в руке и мокрыми, спутанными волосами говорил: «Суссекская полиция до сих пор не дала информации относительно личности мужчины, обгоревшее тело которого обнаружено вчера в канаве, неподалеку от третьей лунки гольф-клуба «Хейуордс-Хит».

Грудь сдавило так, что стало трудно дышать. Неужели Карл? Господи! Она схватила телефон и набрала рабочий номер Рэкел, но попала на автоответчик. Конечно, там же никого нет. Она позвонила на сотовый. На отправленные накануне эсэмэски подруга так и не ответила.

– Извини, что звоню так рано. Пожалуйста, скажи мне, Карл Мерфи был в офисе? Я имею в виду, вчера?

– Извини, что не ответила вчера. Мы ходили на обед. – Голос Рэкел звучал как-то странно. – И нет, его не было.

– Я, может быть, схожу с ума… но… думаю, с ним что-то случилось. Ко мне вчера приходили из полиции… насчет тела…

– Ни с какого ума ты не сходишь. Похоже, так оно и есть.

– Что? Почему ты так говоришь?

– Мне сегодня пришлось выйти раньше – по просьбе полиции. Им потребовалась зубная карта Карла.

На экране место действия переместилось в конференц-зал. Синее индикаторное табло с веб-адресом www.sussex.police.co.uk, артдисплей с пятью полицейскими значками на синем фоне и номер «Криминального дозора» внизу. Стройный, очень серьезный мужчина в костюме, с короткими, уложенными гелем волосами и голубыми глазами. Пока он говорил, внизу экрана бежала «быстрая строка»: Детектив-суперинтендент Рой Грейс, отдел тяжких преступлений…

– Мы надеемся провести официальное опознание в течение сегодняшнего дня. Однако на данной стадии результаты вскрытия не имеют решающего значения. Я обращаюсь ко всем, кто находился поблизости от гольф-клуба «Хейуордс-Хит» от полудня среды до девяти утра четверга и видел что-либо подозрительное или заметил припаркованный в неположенном месте автомобиль, позвонить в полицию или «Криминальный дозор» по следующим номерам…

21

Пятница, 25 октября

У Брайса Лорена были включены все телевизоры и все мониторы. Всего шесть штук. На одном шли утренние новости, но его больше интересовал другой. Рэд Уэствуд разговаривала по телефону со своей лучшей подругой Рэкел.

Они с Рэд обедали с Рэкел и ее мужем Полом, местным врачом общей практики, ходили с ними в кино и театр и даже провели как-то вместе целый уик-энд в Бате. Никакой особой симпатии они к нему не питали, но и ничего плохого ему не сделали. В отличие от родителей Рэд. Особенно этой стервы, ее мамаши.

Зубная карта.

Теперь уже недолго.

А потом и она узнает, что это только начало.

22

Пятница, 25 октября

Поспать толком не получилось. Вечерний покер он закончил с минусом – двести пятьдесят фунтов, один из крупнейших проигрышей за все время. Засыпалось после покерных вечеров почти всегда плохо, но последний оказался хуже других. Беспокоил не только проигрыш – годы уравнивают баланс, и атмосфера товарищества таких вечеров значила для него больше, чем сама игра. Покоя не давала предсмертная записка – что-то в ней было не так.

В половине девятого утра пятницы Рой Грейс сидел за столом с уже вторым ультракрепким кофе, просматривая ночные сериалы – журнал происшествий, – самым значительным из которых был пожар в ресторане «Куба Либре». Ресторана было жаль – они с Клио провели там несколько отличных вечеров.

Но мысли снова и снова возвращались к записке самоубийцы, которую Грейс сфотографировал на свой айфон.

Мне так жаль. Мое завещание находится у солиситора Мод Опфер из «Опфер Декстер ассошиэйтс». Жизнь после смерти Ингрид потеряла смысл. Хочу снова с ней соединиться. Пожалуйста, передайте Дейну и Бену, что я люблю их и всегда буду любить, а еще скажите, что папа ушел, чтобы заботиться о маме. Люблю вас обоих. Когда-нибудь, повзрослев, вы, может быть, сможете простить меня. XX.

Было в этом что-то очень клиническое. Некая тщательная продуманность. Совместима ли эта продуманность с состоянием человека, облившего себя бензином? И кто станет выбирать столь ужасную смерть, если только он не выступает с неким заявлением, политическим или религиозным? Семейный доктор, такой как Карл Мерфи, должен быть в состоянии полного помешательства, чтобы сотворить с собой такое. А если он был в этом состоянии, то как мог написать лаконичный, связный текст?

Рой Грейс снял трубку, позвонил детективу-сержанту Норману Поттингу, одному из самых опытных членов следственной группы отдела тяжких преступлений, и дал ему задание: получить образец почерка доктора у его секретаря; найти графолога и попросить его проанализировать и образец, и записку с целью убедиться, что они написаны одним и тем же человеком.

Грейс посмотрел на часы. До прихода финансового следователя Эмили Гейлор – с ней он работал по некоторым неясным пунктам операции «Камбала» – оставалось несколько минут. Клио, когда он уходил рано утром, еще спала. Странное дело. Он всегда любил свою работу и ставил ее превыше всего, но теперь, став отцом, переживал из-за того, что работа отрывала его от сына. Надо позвонить Клио и узнать, как там Ной.

Она сняла трубку после третьего звонка.

– Привет, дорогой. – Судя по тону, ее что-то отвлекало.

– Ты в порядке?

– Кормлю Ноя. Как закончилась игра?

– Не спрашивай. Но еда ребятам понравилась – все просили сказать тебе спасибо.

– Они такие милые.

– Так и есть.

Клио вдруг вскрикнула:

– У-у-у!

– Что случилось?

– Ной так присосался, что даже больно!

– Кто же знал, как трудно быть родителем. Хотел бы я помочь…

– Попробуй отрастить себе груди!

– Ладно, буду принимать гормональные таблетки.

Она снова вскрикнула, еще громче:

– Черт! – И тут же добавила: – Знаешь, что самое странное?

– Вот ты мне и скажи.

– Может, прозвучит чудно, но когда я смотрела на Ноя ночью, то вдруг подумала, что когда-нибудь ты, может быть, будешь возить меня как согбенную старушку в инвалидном кресле.

– Надеюсь, это не случится в ближайшие годы.

– Ты прав, дорогой, нас никто не предупредил, как трудно быть родителем.

– Верно, но однажды Ной поймет, что ему крупно повезло в жизни. У него лучшая в мире мать. Ты только напомни ему об этом, когда он в следующий раз тебя укусит.

– У-у-у! – снова вскрикнула Клио. – Как же больно!

В дверь постучали.

– Мне пора. – Грейс послал по телефону поцелуй и, улыбаясь, положил трубку. Его вдруг окатила теплая волна любви к Клио и сыну. Но взгляд уже упал на предсмертную записку. Здесь было над чем подумать. – Войдите!

23

Пятница, 25 октября

В перечне того общего, что объединяло Гленна Брэнсона с Роем Грейсом, на одном из первых мест стояла нелюбовь к присутствию на вскрытии. Хотя центром современного расследования убийства по-прежнему остается место преступления, именно морг – и патоморфологическая лаборатория – во многих отношениях играет едва ли не решающую роль.

Но в половине девятого холодного и дождливого октябрьского утра городской морг, с его выложенными серой плиткой стенами и безжалостно ярким верхним светом, являл собой место, превзойти которое по степени депрессивности смогли бы немногие.

Облаченный в зеленый халат детектив-инспектор чувствовал себя явно не в своей тарелке, вдыхая тошнотворно-сладковатый, с привкусом бензина запах жареной свинины, исходивший от обуглившегося трупа на стальном столе посередине большего из двух помещений, разделенных квадратным арочным переходом. Запах этот почти полностью перебивал другое, более привычное и уже ассоциирующееся с этим учреждением зловоние, распространяемое дезинфектантами.

Слева от него, в соседней комнате, лежали на таких же столах три человека постарше – нагие, с кожаными бирками на пальцах ног. Подготовкой их занимался Даррен, ассистент Клио, заменявший ее на время декретного отпуска.

Свод черепа у каждого из троих был срезан ленточной пилой, скальп оттянут к лицу, мозг обнажен. Завернутая кожа живота покоилась на лобковой кости – последняя попытка защитить срам, – открывая желтоватые внутренние ткани и скрученные кишки. Вся троица ожидала прибытия местного дежурного патологоанатома, которому предстояло провести куда менее тщательное вскрытие, чем то, которое требовалось обугленной жертве, чьи руки словно застыли в последнем воинственном жесте.

Гленну почему-то вспомнилось прошлое вскрытие вскоре после того, как он разошелся с Эри, и почувствовал себя хуже некуда, Рой Грейс шепнул ему на ухо: «Как бы хреново ни было, уик-энд у тебя будет получше, чем у любого из тех, кто останется здесь на ночь».

Он усмехнулся, что случалось нечасто после смерти жены, и уже через пару секунд полностью сосредоточился на происходящем.

Едва успев умереть, каждый становится достоянием местного коронера, который и решает, требуется вскрытие или же нет. Главный критерий здесь – умер ли человек вследствие болезни, находясь под наблюдением врача, или его смерть нуждается в объяснении. Если причина очевидна – периодические проблемы с сердцем или рак, вскрытие не проводится. Но если смерть была внезапной, наступила вследствие неведомых причин или несчастного случая – падения с лестницы или автомобильной аварии, – коронер назначает вскрытие, чтобы исключить или установить факт преступления.

В данном случае перед патологоанатомом стояла несколько иная задача: подтвердить, была ли смерть жертвы само убийством, на что указывали улики, или имело место нечто более зловещее.

Министерство внутренних дел имело в своем распоряжении тридцать патологоанатомов, специализирующихся на криминальных случаях и получающих за свою работу хорошие деньги. Одним из них и был доктор Фрейзер Теобальд, также одетый в зеленый халат. В данный момент он, пользуясь хирургическими щипцами, вынул что-то, показавшееся Брэнсону человеческим легким.

– Интересно, – сказал доктор и продиктовал что-то специфическое, обращаясь к небольшому устройству, которое держал в левой руке. Брэнсон ничего не понял.

На дальней стене, рядом с автоматическими весами, висела таблица с указанием имени умершего и колонками, в которые заносились вес мозга, легких, сердца, печени, почек и селезенки. Пока что заполнены были только две колонки – «неизв. муж.» (вместо имени) и «7,5» (вес мозга).

Кроме Гленна Брэнсона, Даррена и его помощника, в морге находились Джеймс Гартрел, фотограф-криминалист, работавший сейчас около тела, и Филип Ки из офиса коронера. В зеленом халате, со спущенной под подбородок маской, он с озабоченным видом наговаривал что-то на диктофон.

– Думаю, вам всем надо это увидеть, – сказал Фрейзер Теобальд. – Может быть важно.