Невеста и Чудовище Васина Нина
– Я не говорил! – мгновенно отреагировал на мое выражение лица Бирс-младший. – Я только сказал, что меня забрали федералы у твоей школы, а тебя вообще с урока химии! И все.
– Для меня – достаточно. Гипноз здесь ни при чем, – заметил Бирс. – Люди по-разному наблюдают жизнь. Кто-то просто хочет понять, а кто-то использовать увиденное. Желаете узнать о девочке, которая вам мерещится? Не хотите просто наблюдать, да? Хотите правду и немедленно.
– Какую еще правду? – немного струхнула я.
– Вот правильный вопрос, – кивнул Бирс. – Люди думают, что правда – достоверная информация. Это не факт. Правда – вообще понятие условное. Для каждого свое. Знаете, какой девиз написан в штаб-квартире ЦРУ? – он посмотрел на нас по очереди, в моем лице опять нашел что-то забавное и улыбнулся. – «Ты узнаешь истину, и она сделает тебя свободным». Ни больше и ни меньше. Свобода...
– Вы работали на ЦРУ? – спросила я.
– Ребята!.. – снисходительно попросил Бирс. – Не делайте из меня шпиёна. Я всего лишь научный сотрудник, передавший информацию о секретной разработке. Исключительно из чувства вины перед человечеством. Через десять лет эта разработка утратила секретность и для спецслужб потеряла всякий интерес.
Байрон тихонько кашлянул.
– Не надо подавать своей подружке знаки, – погрозил пальцем Бирс. – Что такое? Ты знаешь обо мне больше, чем я думаю? Что ты рассказал Лилии? – он посмотрел на сына, потом обхватил ладонью его шею и притянул к себе.
Я видела, что Байрон сопротивляется – его лицо покраснело. Я поспешила на помощь, пока они не начали бодаться лбами – чей крепче.
– Это я нашла вырезки из американских газет десятилетней давности с упоминанием вашего имени и показала Байрону.
– Ах, вот что!.. – отец отпустил голову сына и вздохнул явно с облегчением. – Почему мой сын называет тебя Текилой?
– Это кличка собаки, – я удивленно посмотрела на Байрона. – Разве не вы подарили ему щенка в пять лет и сказали, что она Текила?
– Даже так?.. – Бирс впервые отвел глаза. – Я как-то не думал, что мой сын потом назовет собачьей кличкой любимую девушку.
Я посмотрела на Байрона.
– Это было родное существо, когда она умерла, я заболел! – возмутился Байрон.
– Понимаете, когда мы встретились первый раз, я еще не была любимой девушкой и очень ценю, что через пять минут разговора Байрон сказал, что я «настоящая Текила». Я не знала этого слова, для меня оно стало синонимом счастья. Я в него сразу влюбилась, а Байрон пока еще не решил.
– Вот этого не надо! – попросил Байрон.
Я легко согласилась:
– Ладно, сменим тему. Когда я вижу ту девочку, у меня вот тут становится горячо и подсасывает, – я показала себе под ребра. – Поэтому я хочу точно знать. Не хочу просто наблюдать.
– Понимаю, – серьезно кивнул Бирс. – Давайте проанализируем, что мы имеем. Впервые ты ее увидела, когда она стояла у могил твоего отца и женщины по имени Марина Яловега. Можешь сказать, какое имя написано на могиле отца?
– Марк Яловский. Без отчества. Женское имя на соседнем памятнике тоже без отчества.
– Хорошо, – кивнул Бирс, – я запомню. Ты предположила, естественно, что девочка имеет отношение к могиле женщины. А что, если это блуждающий призрак?
– Как? – опешила я.
– Просто призрак, который бродит за тобой. Появляется в тех местах, куда приходишь ты.
Я внимательно посмотрела в лицо Бирса. Ни намека на ухмылку. Я поверила, что ему интересно.
– У вашего сына тоже есть теория на эту тему. Что я беременна девочкой, поэтому она зачем-то является мне уже в пятилетнем возрасте. Но я уверена, что это не так, причина в другом.
Байрон встал, провел обеими пятернями по волосам от лба назад – он так делает, когда волнуется, – и быстро вышел из гостиной. Я покосилась на Бирса. Он смотрел вслед сыну с застывшим лицом.
– Что?.. – спросила я.
Бирс взглянул на меня и виновато улыбнулся. Я поняла.
– Он вам ничего не сказал!.. Какая же я дура! – я забегала по комнате, больше всего мне в этот момент хотелось спрятаться под диван.
Бросилась на пол. Узковато. Под диван с ходу не пролезть, поэтому я вскочила, забралась с ногами в кресло, укрылась с головой пледом и замерла. И тут услышала шепот:
– Текила, ты меня слышишь?
Я сдернула плед с головы. Перед креслом присел Бирс. Стало страшно. Он приложил палец к губам, приказывая мне молчать, и сказал шепотом:
– Мой сын растерян. Нехватка мужского воспитания. Он бы обязательно сказал о ребенке, он для этого тебя и привез. Ты умная. В следующий раз будь внимательней. И еще. У тебя будет мальчик. Даю установку на мальчика!.. Никаких девочек!.. – Бирс протянул руку и ткнул меня указательным пальцем в лоб.
Голова моя откинулась назад, и стало темно.
Я задохнулась от нашатыря и открыла глаза. Слишком яркий свет – все лампы в гостиной включены. Надо мной нависали два лица с испуганными глазами и почему-то открытыми как после неожиданного фокуса ртами.
– Я же просто пошутил, – прошептал Бирс.
– Что ты ей сказал?! – сердито шипел Байрон.
– Сказал, что больше никаких девочек, у вас родится мальчик, а она вдруг...
– Почему вы шепчетесь, – я села поудобней и отвела руку Байрона с пузырьком. – Вы оба придурки! Погасите люстру, меня тошнит от люстр с висюльками... Меня вообще... Тошнит!
Я едва успела добежать до унитаза. Сидя потом на полу у раковины, вдруг подумала, что совсем не знаю Байрона.
В дверь постучали.
– Отстаньте от меня!
– Текила, – сказал Байрон, – тебя ищет милиция.
Выхожу в коридор и беру трубку телефона. Сначала ничего не понимаю – мужской голос просит подтвердить, что я Лилит Бондарь, и назвать свой домашний адрес. Подтверждаю, называю. Оказывается, меня ищет мама. Ей сейчас передадут трубку.
Все дело в том, что мой мобильный оказался отключен, а сегодня понедельник. Я совсем забыла, что пока спала двадцать часов, воскресенье прошло, а в понедельник нормальная жизнь нормальной девочки моего возраста состоит из завтрака, школы и потом приготовления уроков, правда, беременные девочки – моего возраста! – для разнообразия могут посетить гинеколога или психиатра.
– Как ты узнала этот телефон? – спросила я Примавэру.
– У твоей будущей свекрови. Ты в порядке?
– Нет, – я покосилась на Бирса, – отец Байрона ткнул меня пальцем в третий глаз, и я потеряла сознание, а теперь блюю.
– Приехать за тобой?
– Оставьте меня в покое! Ничего не хочу! Забудьте обо мне! – меня так разобрало, что я размахнулась трубкой, собираясь разбить ее о тумбочку.
Байрон трубку отобрал и стал в нее извиняться, что недосмотрел, не позвонил, не предупредил... А Бирс отвел меня в гостиную, посадил в кресло и накрыл с головой пледом.
– Все, – сказал он строго, – ты в домике. Чик-чик! Замок закрыт. Никто не попадет к тебе в домик, пока сама не захочешь.
И стало тихо.
Лизавета
Я не видела девочку почти два месяца. То ли Бирс так удачно ткнул меня пальцем в лоб, то ли из-за всяких других забот, но я ее не видела и почти совсем забыла. За это время я поверила в гипнотические способности Бирса. В декабре пошла в консультацию, а девочка сидит в коридоре у кабинета врача и ножками болтает. Те же носочки, обветренные губы, спокойный взгляд. Я села напротив и стала смотреть на нее, не отрываясь. Девочка показала мне язык. Покосившись по сторонам – никто не смотрит, – я тоже показала язык. Девочка сложила перед собой ладошки домиком.
– Где? – спросила я.
Девочка махнула рукой на окно.
– Когда? – у меня сердце замерло, пропустив удар.
– Сково, – сказала девочка, картавя, и вылезла из кресла.
Она прошла совсем рядом, так близко, что я разглядела заусенцы на ее испачканных пальцах. Она остановилась поодаль и смотрит задумчиво. Насколько девочка реальна, вот в чем вопрос. По крайней мере, она кажется совсем настоящей, не просвечивает насквозь, как полагается призракам. Но она в том же платьице и с голыми коленками! Мои нервы сдали.
– Чей ребенок?! – крикнула я, вскочив. – Ей же холодно! Уже зима.
Несколько женщин осмотрелись и уставились на меня с беспокойством.
– Чья девочка?.. – я показала рукой на ребенка. Рука тряслась.
Женщины стали переглядываться. Ладно, осталось последнее средство.
Я пошла к девочке с твердым намерением ее потрогать. Один шаг, второй... как тяжело двигаться!.. Я была на расстоянии вытянутой руки, когда сидящая в коридоре женщина схватила меня за эту самую руку.
– Не стоит этого делать, – тихо сказала она, таща меня за руку вниз, чтобы я села. – Они не любят выяснений и прикосновений. Может быть больно.
– Они?.. – я сажусь рядом в полном ступоре.
– Ну да. Мертвые.
– Вы видите девочку?
– Конечно, вижу, иначе зачем мне тебя останавливать.
Разглядываю ее лицо вблизи. Женщина худая, бледная, с синяками под глазами, с тонким носом с изящными ноздрями, грустным ртом и большими глазами, на раскраску которых она не пожалела косметики.
– Они делают больно? – я покосилась на застывшую девочку.
– Только если их трогать. Тебе покажется, что ты прикоснулась к чему-то живому, а потом рука оказывается в пустоте, и ты падаешь. Очень больно получается, как от сильного толчка, – женщина задрала рукав кофточки и показала кровоподтек на локте. – В твоем положении нельзя расшибаться. Я всегда падаю с последствиями, синяки – это ерунда. Два раза были переломы, и даже подозрение на трещину тазобедренного сустава. – Она серьезно и грустно покивала головой.
– Вы... видите только эту девочку или еще... других?
Женщина осмотрелась.
– Здесь только ребенок. А дома у меня ходит муж. Он даже ест. И потом выводит из себя отходы жизнедеятельности.
– Выводит?..
– Ходит в туалет, пользуется унитазом. Это очень странно. Какой срок? – вдруг сменила тему женщина, я не сразу ее поняла.
Она кивнула на мой живот.
– Пятнадцать недель, или около того, – я пожала плечами. – У меня нерегулярные месячные... были.
Женщина порылась в сумочке, достала блокнот и кивнула:
– Сто восемнадцать дней. Это семнадцать недель без одного дня. Лучше знать точное количество дней. Врачи иногда ошибаются со сроками, а ты должна знать все точно до одного дня.
– Это вы... обо мне? – я не сразу сообразила, о чем она говорит. – Сто восемнадцать дней? Откуда...
– Я все посчитала. Сентябрь-октябрь-декабрь, плюс семнадцать дней в августе, сегодня у нас какое?..
– Подождите, как вы могли меня... просчитать?
– Я точно знаю, когда вы с Байроном это сделали.
– А вы кто?.. – в полном обалдении шепотом спросила я.
– Ах да, извини. Я иногда веду себя странно. Пока шла сюда, все твердила, что первым делом должна подойти к тебе и познакомиться. А тут этот ребенок, и ты пошла к нему... Лизавета, – женщина протянула мне руку. – Я мама Байрона. Я специально пришла, чтобы познакомиться с тобой. Зови меня Лизаветой и на «ты».
Я в тоске посмотрела на дверь кабинета. Почему меня не вызывают? Куда бы сбежать и спрятаться?! И девочка пропала, а я не заметила – когда, хотя решила не сводить с нее глаз. Отвлеклась. Смотрю на женщину в упор и чувствую, как на глаза наплывают линзы слез. Вот чем мне ненавистно мое беременное положение, так это почти не проходящей плаксивостью!